–Исцели.
Аманда мрачно взглянула на него.
–Исцели – озолочу, – пообещал Арман и нашёл в себе силы для улыбки. Улыбка вышла жуткой. Но Аманда не испугалась. Она была целителем и знала, как угрожают рано или поздно каждому целителю.
–Я не бог. Я всего лишь целитель, – напомнила Аманда.
–Делай! – рубанул Арман и отошёл в угол шатра, сел в кресло, не сводя с неё глаз.
Аманда принялась за безнадёжное дело. Она привыкла к несправедливости мира уже давно. Оказалось, что мир целителя несправедливее простого людского. Её только что оторвали – причём весьма грубо – от вампира, которому она в общем-то могла помочь. Вампир был молод, ему требовалось лишь помочь в правильной регенерации, а этот был безнадёжен. Вампир был боеспособной единицей, а этот был уже бесполезен.
Но Аманда была подневольна. И ещё – умна. Она не стала спорить, знала, что Арман не услышит сейчас её возражений. Единственное, чего она хотела – это чтобы вампир её дождался и без неё не продолжил бы наращивать кости. Он сделает это неправильно. Это его первая регенерация. Сейчас ему больно, но Аманда, когда её уводили, кричала ему, чтобы он ждал, обязательно ждал её и ничего сам не делал.
Дождётся ли? Терпеть боль даже для нежити трудно. Сломанные кости они и у вампира сломанные. Они тоже чувствуют. И Аманде очень хотелось бы, чтобы тот вампирёныш не торопился и не глупил, иначе Аманде придётся сломать его неправильно сросшиеся кости…
Арман неотрывно следил за её действиями, но Аманде это не мешало. Да и сам Арман, хоть телом и взглядом был здесь – мысли его ушли далеко. То, что случилось с Абрахамом, его, и только его, Армана, вина! он показал Абрахаму путь, что недавно указала ему казнённая девка Бекка, и Абрахам, взяв с собою двух молчаливых магов (Базира он брать не хотел), отправился исследовать путь.
Арман – умный, хитрый, жестокий, знавший военное дело лучше, чем Абрахам, поступил глупо. Он не предусмотрел того, что Цитадель могла перестраховаться и ждать того, кто появится на разведке именно на этом пути. К моменту выхода Абрахама из лагеря в путь они должны были уже знать, что Бекка и её идиотские соратники уже достигли лагеря Армана. И у них была информация… уточнить, где работал каждый из них нетрудно, нетрудно и на всякий случай усилить посты на тайных тропах. И это должен был предусмотреть Арман.
И за эту непредусмотрительность – непозволительную, глупую и бездарную Арман заплатил жизнью одного мрачного мага, глубоким ранением и практически смертью Абрахама и испугом третьего, рассказавшего как было дело и принесшего на себе в лагерь пострадавшего Абрахама.
Арман был зол. Во-первых, всё произошло из-за его ошибки. Во-вторых, он понимал (хотя убил бы того, кто сказал бы ему это сейчас вслух), что Абрахама не спасти. Арман хотел заверить себя, что к Абрахаму у него чисто практическое рассуждение и применение, но…
Он привязался к нему. Они оба были изгнанниками, неприкаянными, несчастными, искали спасение в войне и в мести всему миру: от бога до дьявола. Наконец-то, впервые за долгие годы, кто-то понимал замыслы Армана и ту жестокость, которую он проповедовал для добродетели.
И тут? И тут Арман ошибся. И теперь Абрахама не станет.
Ну и не забыть, конечно, про практическое применение. Абрахам – хороший боевой маг. Вскоре Цитадель должна пасть, столкновение за столкновением, что происходят ещё, похожи на её агонию, а не на разумное сопротивление. Собираются силы отступников, дрожит Цитадель, растерявшая во внутренних распрях былое могущество. И Арман знал это, и заглядывал снова в будущее, понимая, что после окончательного падения Цитадели очень много нечисти разбежится, пытаясь спастись от его кары, по миру. И кого отправить по следу этих тварей, как не прославленного, без преувеличения легендарного Абрахама? Он хорошо вылавливает таких одиночек, он беспощаден, имеет историю и его можно превратить в представителя новой власти.
Власти Армана.
Но теперь всё рушилось из-за самого Армана.
Арман был магом. Но, прежде всего, он был человеком. И он совершил ту ошибку, которую совершают многие великие: он, думая о будущем и о вечном, забыл про насущное. Увлекшись нападением, забыл про перестраховку; полагаясь на собственное великое деяние, упустил из внимания то, что было мелочным и не несло славы.
Кого было ему обвинять, кроме самого себя? Кого корить за умирающего Абрахама и творящую над ним бесполезные заклятия целительницу, кроме себя?
Но как он мог корить себя прилюдно? Один на один – хорошо. И то, не сейчас, потом. Когда-нибудь потом, к умиранию. Но сейчас он должен оставаться великим, должен быть могучим и грозным, и ещё…
Он должен назначить виновного. Виновного за провал. Он должен разъярить своих соратников, добавить к их ярости святую месть. Пусть Абрахама мало кто любил, и, откровенно говоря, мало кто выносил, но это как со Стефанией – образ решает всё!
Арман пошевелился, и Аманда мельком взглянула на него.
–Не отвлекайся! – велел он, и целительница вернулась к своему занятию. Она готовила в котле растирку, которая должна была остановить умирание тела, но, которая уже не могла помочь. Чем хорошо то или иное средство? Своевременностью! Здесь же ушло драгоценное время. Пока отбивались от атаки поганых и подлых вурдалаков, которых оказалось гораздо больше, чем они предполагали, пока Абрахама доставили в лагерь, пока привели Аманду…
–Не справишься…– Арман, уже уходя из шатра, показал Аманде свой ритуальный кинжал. Она привычно кивнула: среди целителей есть шутка, мол, если тебе начали угрожать, значит, ты хороший целитель. Да и смерти Аманда не боялась. Что ей было терять? Жизнь? Право, ей это было смешно.
Арман вышел из шатра, глотнул свежий воздух. В шатре он не заметил этой духоты и тяжести воздуха от растирок Аманды, а вот выйдя на волю, ощутил в полной мере. Голова даже закружилась и он вынужденно остановился на пару минут, чтобы прийти в себя, прикрыл глаза, глубоко дышал, когда почувствовал на себе чей-то взгляд.
Открывать глаза было тяжело. Но Арман был лидером, и знал – лидер инее располагает собою. Пришлось подчиниться чьему-то едкому вниманию. Впрочем, открыв глаза, Арман даже слегка обрадовался, хотя радоваться оборотню – моветон в мире магов.
Но Уэтт преданно сидел на голой земле у палатки, смотрел на Армана тихо и внимательно, ждал.
–Да? – Арман изобразил недовольство, хотя сейчас он понимал уже, как использовать появившегося оборотня в своих, а главное – в общих интересах. Он же должен назначить виновного!
–Я хотел узнать, не нужно ли чего? – Уэтт заискивал. Ещё бы! Арман поделился своей силой, потратил время на спасение одного из его стаи! Поступок, невиданный для мага. Ещё и какого мага! Уэтт его боготворил. Умишка оборотня не хватало, чтобы понять одну простую вещь: Арман не стал бы делать что-то просто так! И спас он «щенка» не потому что пожалел его или Уэтта, а потому что зарабатывал очки перед историей и перед настоящим.
К тому же, Арман понимал, что так покупает преданность Уэтта. А ещё – преданность оборотней. Даже когда те снесут Уэтта, а этот день рано или поздно придёт, оборотни будут помнить: Арман спас одного, поделился силою для его спасения.
Впрочем, в мире, который планировал Арман, не должно было быть оборотней. Но он предпочитал молчать об этом.
–Вообще, знаешь, ты вовремя появился, – Арман как бы раздумывал, но на деле он всё уже решил. – Их же ушло трое? Где третий сейчас?
–У других целителей. Отпивается ивовым настоем, – доложил Уэтт мгновенно.
–Ну да…– Арман криво усмехнулся, – вот же мерзавец!
–Ты о чём? – Уэтт не понимал. На это Арман и рассчитывал. Не надо уж слишком прямо.
–Да я всё думаю, как это так? Абрахам – могучий и опытный маг и тут так попался в ловушку? А тот вообще умер. А один, куда более слабый, и царапины не получил.
–У него синяк на полспины, – заметил Уэтт, но отстраненно. Оборотень напряжённо думал.
–Это меняет дело! – фыркнул Арман. – Конечно, всё меняет. Раз синяк!
–Подозрительно, – признал Уэтт. – Не могли же они попасть к случайной засаде? Я не думаю, что Цитадель сейчас располагает такими силами, чтобы выставлять сильные посты на каждой тропе…
Оборотень угодливо взглянул в глаза Арману, мол, угадал? Арман кивнул, хотя прекрасно понимал, что Цитадель не располагала силой, но не состояла уж из совсем идиотов. Перебежчики – это мотив для усиления защиты.
–А если он…– Уэтт вдруг охрип, – ну… того? В сговоре?
Арман тяжело взглянул на Уэтта, спросил:
–Разве можно это доказать?
Уэтт сник. Это было уже не по плану – Уэтт совсем был лишён фантазии и рассуждения, поэтому Арману пришлось всё делать самому:
–Или опровергнуть?..
Оборотень оживился. Жёлтые волчьи глаза полыхнули пониманием. Арман грустно вздохнул:
–Предатели повсюду. И нет никакого спасения! Уэтт, приведи его ко мне.
Оборотень подорвался с места и смешной в своей преданности, бросился за уцелевшим магом. Пока уцелевшим магом, который должен был выполнить сейчас поручением Армана и погибнуть бесславно за добродетель и ярость.
А пока, готовясь мыслями к встрече, Арман вернулся в свой шатёр. Аманда перехватила его на пороге, шепнула:
–Он в сознании, но скоро начнётся горячка.
–Пошла вон! – Арман слегка толкнул её в плечо, в сторону выхода. Он показывал недовольство всем своим видом, но Аманда снесла и это. Арман приблизился к ложу, на котором в гуще повязок и каких-то листьев, слабо дрогнувших при его приближении, лежал Абрахам.
Абрахам попытался повернуть голову на появление Армана, но не смог. Аманда не могла вернуть ему жизнь и здоровье, но смогла привести его в чувство перед смертью и уже за это Арман должен был быть ей благодарен.
–Я…– Абрахам попытался что-то сказать, но сбился. Голос хрипел, не слушался.
Арман без тени брезгливости подошёл к нему ближе, наклонился и напоил умирающего из своего кувшина. Абрахам вдохнул, но хрипло, откинулся на подушку, прошептал:
–Я всех подвёл.
–Это не так, – возразил Арман. – Того, кто всех подвёл, мы накажем. Накажем по всей строгости.
Абрахам был слаб, но изумился:
–О чём…
–Один из тех, кто вызвался с тобой идти, оказался шпионом Цитадели и уже признался в этом. Он успел заложить ваш проход, – Арман не лгал. Он просто заглядывал снова в будущее, в котором тот, за кем послал он Уэтта, уже каялся при всём лагере в собственной подлости.
–Бред! – уверенно, напрягая силы, промолвил Абрахам. – Он не…я выбирал.
–Тем не менее. Он сознался. Его никто не пытал, – и снова Арман не лгал. Зачем пытки? Он их не любил. Всегда можно действовать словом. Всегда есть убеждение, которое действует лучше. К тому же, будущая жертва так, мелочь. А у мелочи всегда есть и тот, кого захочется защитить и чем-то наградить. Наверное по этой причине у Армана никого нет. И по этой причине никого не было у Вильгельма. Надо быть бессердечным, чтобы обрести великую цель и следовать ей. У Абрахама появилось сердце, он начал жалеть прошлое, сожалеть о настоящем и вот итог – он умирает.
–Обидно, – Абрахам говорил тихо. Арман наклонялся, чтобы лучше слышать его голос, чтобы не пропустить и слова.
–Тебе обидно? – удивился Арман. – Это мне обидно. Оставляешь меня!
Здесь никто не мог слышать его слов, поэтому Арман их и позволил. Он от всей широты души своей, отданной на служение цели, хотел остаться бессердечным.
–Я иду в покой, – сказал Абрахам отчётливо. – Там меня ждёт суд…и вечность.
–Тогда тебе точно не должно быть обидно, – заметил Арман, – ты уходишь из мира, который предстоит переделать мне и моим соратникам. Уходишь от дел, хлопот и подлости, и остаёшься при этом героем! Это же умудриться надо!
Абрахам попытался засмеяться, не смог, застонал от боли. Его время уходило.
–Я попрошу прощения…– сказал Абрахам. Он задыхался, но продолжал говорить, сбивчиво, смято, но он знал, что должен сказать последнее. – За себя и всех нас. Попрошу…обязательно попрошу.
Арман молчал. Абрахам, промолвив своё, тоже затих. Ему было очень больно. Всю жизнь провёл он с болью, то с болью от одиночества и состояния вечного изгоя и неприкаянности, то с болью разочарования, то с болью физической.
Почему же всегда боль? Почему же больно, крест и пламя? Почему боль сопровождает жизнь? Почему и жить, и даже уходить надо в боли?
–Смерть это не конец, – сказал Арман, чтобы что-нибудь сказать. Ему было страшно от молчания. – Ты знаешь это, ты видел тот свет, видел Стефанию. Она тебя простила, я уверен. И ты себя прости. Ты не был плохим, ты был всегда верен тому, чему служил. Ты сменил мантию мага на плащ церковника, плащ церковника на клеймо отступника, но ты жил, жил по своей совести и по своим убеждениям. Ты счастливый человек, Абрахам.
Начало Абрахам ещё слышал, но затем у него началась обещанная Амандой горячка. Глаза закрылись, он задрожал всем телом – одеяла не держали тепло, смерть подступала к нему холодом, окружала со всех сторон. Арман знал, что должен был позвать Аманду, но знал и то, что она ничего уже не сделает. Поэтому он смотрел на его смерть и думал о несправедливости жизни.
–Иду…на свет…– выдохнул Абрахам среди бессвязных восклицаний, дёрнулся в последний раз и затих.
Арман прикрыл глаза, чтобы не допустить слезы – это неприлично сейчас. Овладев собою, маг поднялся, накрыл Абрахама до подбородка, оставив только его голову на свободе. Людские традиции велели закрывать мертвеца с головою, но Арман не позволил себе этого, потому что заглянул в лицо Абрахама. Он знал, как выглядят лица мертвецов, знал, как они меняются, и как становятся похожи на маски, и как ужасны эти маски, какой страх отпечатывается на них.
А лицо Абрахама было абсолютно спокойным. Казалось, что он заснул крепким сном праведника. Может быть так и было? Может быть, этот вечно неприкаянный маг и человек обрёл мир, которого не знал никогда в своей душе?
–Покойся с миром, Абрахам, друг и соратник, – Арман коснулся лба мертвеца тремя пальцами – старая традиция, принесённая им из Аравии. – Прощай.
Именно в этот момент, когда грусть сжала горло железной перчаткой, появился Уэтт, втолкнул (иначе не скажешь) уцелевшего мага, и замер, увидев мертвеца.
–Кончился? – хрипло спросил Уэтт, пока уцелевший маг не решался встать и снизу вверх глядел на Армана.
–Собери всех. Простимся, – велел Арман хрипло. Уэтт послушно попятился прочь – он не любил мертвецов, от них он, как и всякий оборотень, чувствовал мгновенный нехороший запах спустившейся смерти. А смерти Уэтт боялся.
Арман остался один на один с недоразумением и мертвецом. Заговорил с недоразумением – уцелевшим магом, хотя, была бы его воля, поговорил бы с мертвецом:
–И как же так вышло, что он мёртв, другой ваш мёртв, а ты жив? И даже цел, если не ошибаюсь?
–Я…нас окружили! Их было много. Очень много. Господин Абрахам давай их заклинаниями жечь, а Мэттью…
–А что ты делал? – прервал рассказ Арман.
–На дерево полез, – потупилось недоразумение. – Я думал…
Он осёкся. Своего решения он не мог объяснить и самому себе. Как и любой маг уцелевший понимал, что вурдалаки и на дерево залезут, но была тут одна тайна, которую уцелевший хранил при себе. Дело в том, что он ощутил присутствие вурдалаков даже раньше Абрахама. Он шёл сзади и услышал позади себя шевеление. Увидел на мгновение проблеск красноватых глаз и…
Аманда мрачно взглянула на него.
–Исцели – озолочу, – пообещал Арман и нашёл в себе силы для улыбки. Улыбка вышла жуткой. Но Аманда не испугалась. Она была целителем и знала, как угрожают рано или поздно каждому целителю.
–Я не бог. Я всего лишь целитель, – напомнила Аманда.
–Делай! – рубанул Арман и отошёл в угол шатра, сел в кресло, не сводя с неё глаз.
Аманда принялась за безнадёжное дело. Она привыкла к несправедливости мира уже давно. Оказалось, что мир целителя несправедливее простого людского. Её только что оторвали – причём весьма грубо – от вампира, которому она в общем-то могла помочь. Вампир был молод, ему требовалось лишь помочь в правильной регенерации, а этот был безнадёжен. Вампир был боеспособной единицей, а этот был уже бесполезен.
Но Аманда была подневольна. И ещё – умна. Она не стала спорить, знала, что Арман не услышит сейчас её возражений. Единственное, чего она хотела – это чтобы вампир её дождался и без неё не продолжил бы наращивать кости. Он сделает это неправильно. Это его первая регенерация. Сейчас ему больно, но Аманда, когда её уводили, кричала ему, чтобы он ждал, обязательно ждал её и ничего сам не делал.
Дождётся ли? Терпеть боль даже для нежити трудно. Сломанные кости они и у вампира сломанные. Они тоже чувствуют. И Аманде очень хотелось бы, чтобы тот вампирёныш не торопился и не глупил, иначе Аманде придётся сломать его неправильно сросшиеся кости…
Арман неотрывно следил за её действиями, но Аманде это не мешало. Да и сам Арман, хоть телом и взглядом был здесь – мысли его ушли далеко. То, что случилось с Абрахамом, его, и только его, Армана, вина! он показал Абрахаму путь, что недавно указала ему казнённая девка Бекка, и Абрахам, взяв с собою двух молчаливых магов (Базира он брать не хотел), отправился исследовать путь.
Арман – умный, хитрый, жестокий, знавший военное дело лучше, чем Абрахам, поступил глупо. Он не предусмотрел того, что Цитадель могла перестраховаться и ждать того, кто появится на разведке именно на этом пути. К моменту выхода Абрахама из лагеря в путь они должны были уже знать, что Бекка и её идиотские соратники уже достигли лагеря Армана. И у них была информация… уточнить, где работал каждый из них нетрудно, нетрудно и на всякий случай усилить посты на тайных тропах. И это должен был предусмотреть Арман.
И за эту непредусмотрительность – непозволительную, глупую и бездарную Арман заплатил жизнью одного мрачного мага, глубоким ранением и практически смертью Абрахама и испугом третьего, рассказавшего как было дело и принесшего на себе в лагерь пострадавшего Абрахама.
Арман был зол. Во-первых, всё произошло из-за его ошибки. Во-вторых, он понимал (хотя убил бы того, кто сказал бы ему это сейчас вслух), что Абрахама не спасти. Арман хотел заверить себя, что к Абрахаму у него чисто практическое рассуждение и применение, но…
Он привязался к нему. Они оба были изгнанниками, неприкаянными, несчастными, искали спасение в войне и в мести всему миру: от бога до дьявола. Наконец-то, впервые за долгие годы, кто-то понимал замыслы Армана и ту жестокость, которую он проповедовал для добродетели.
И тут? И тут Арман ошибся. И теперь Абрахама не станет.
Ну и не забыть, конечно, про практическое применение. Абрахам – хороший боевой маг. Вскоре Цитадель должна пасть, столкновение за столкновением, что происходят ещё, похожи на её агонию, а не на разумное сопротивление. Собираются силы отступников, дрожит Цитадель, растерявшая во внутренних распрях былое могущество. И Арман знал это, и заглядывал снова в будущее, понимая, что после окончательного падения Цитадели очень много нечисти разбежится, пытаясь спастись от его кары, по миру. И кого отправить по следу этих тварей, как не прославленного, без преувеличения легендарного Абрахама? Он хорошо вылавливает таких одиночек, он беспощаден, имеет историю и его можно превратить в представителя новой власти.
Власти Армана.
Но теперь всё рушилось из-за самого Армана.
Арман был магом. Но, прежде всего, он был человеком. И он совершил ту ошибку, которую совершают многие великие: он, думая о будущем и о вечном, забыл про насущное. Увлекшись нападением, забыл про перестраховку; полагаясь на собственное великое деяние, упустил из внимания то, что было мелочным и не несло славы.
Кого было ему обвинять, кроме самого себя? Кого корить за умирающего Абрахама и творящую над ним бесполезные заклятия целительницу, кроме себя?
Но как он мог корить себя прилюдно? Один на один – хорошо. И то, не сейчас, потом. Когда-нибудь потом, к умиранию. Но сейчас он должен оставаться великим, должен быть могучим и грозным, и ещё…
Он должен назначить виновного. Виновного за провал. Он должен разъярить своих соратников, добавить к их ярости святую месть. Пусть Абрахама мало кто любил, и, откровенно говоря, мало кто выносил, но это как со Стефанией – образ решает всё!
Арман пошевелился, и Аманда мельком взглянула на него.
–Не отвлекайся! – велел он, и целительница вернулась к своему занятию. Она готовила в котле растирку, которая должна была остановить умирание тела, но, которая уже не могла помочь. Чем хорошо то или иное средство? Своевременностью! Здесь же ушло драгоценное время. Пока отбивались от атаки поганых и подлых вурдалаков, которых оказалось гораздо больше, чем они предполагали, пока Абрахама доставили в лагерь, пока привели Аманду…
–Не справишься…– Арман, уже уходя из шатра, показал Аманде свой ритуальный кинжал. Она привычно кивнула: среди целителей есть шутка, мол, если тебе начали угрожать, значит, ты хороший целитель. Да и смерти Аманда не боялась. Что ей было терять? Жизнь? Право, ей это было смешно.
Арман вышел из шатра, глотнул свежий воздух. В шатре он не заметил этой духоты и тяжести воздуха от растирок Аманды, а вот выйдя на волю, ощутил в полной мере. Голова даже закружилась и он вынужденно остановился на пару минут, чтобы прийти в себя, прикрыл глаза, глубоко дышал, когда почувствовал на себе чей-то взгляд.
Открывать глаза было тяжело. Но Арман был лидером, и знал – лидер инее располагает собою. Пришлось подчиниться чьему-то едкому вниманию. Впрочем, открыв глаза, Арман даже слегка обрадовался, хотя радоваться оборотню – моветон в мире магов.
Но Уэтт преданно сидел на голой земле у палатки, смотрел на Армана тихо и внимательно, ждал.
–Да? – Арман изобразил недовольство, хотя сейчас он понимал уже, как использовать появившегося оборотня в своих, а главное – в общих интересах. Он же должен назначить виновного!
–Я хотел узнать, не нужно ли чего? – Уэтт заискивал. Ещё бы! Арман поделился своей силой, потратил время на спасение одного из его стаи! Поступок, невиданный для мага. Ещё и какого мага! Уэтт его боготворил. Умишка оборотня не хватало, чтобы понять одну простую вещь: Арман не стал бы делать что-то просто так! И спас он «щенка» не потому что пожалел его или Уэтта, а потому что зарабатывал очки перед историей и перед настоящим.
К тому же, Арман понимал, что так покупает преданность Уэтта. А ещё – преданность оборотней. Даже когда те снесут Уэтта, а этот день рано или поздно придёт, оборотни будут помнить: Арман спас одного, поделился силою для его спасения.
Впрочем, в мире, который планировал Арман, не должно было быть оборотней. Но он предпочитал молчать об этом.
–Вообще, знаешь, ты вовремя появился, – Арман как бы раздумывал, но на деле он всё уже решил. – Их же ушло трое? Где третий сейчас?
–У других целителей. Отпивается ивовым настоем, – доложил Уэтт мгновенно.
–Ну да…– Арман криво усмехнулся, – вот же мерзавец!
–Ты о чём? – Уэтт не понимал. На это Арман и рассчитывал. Не надо уж слишком прямо.
–Да я всё думаю, как это так? Абрахам – могучий и опытный маг и тут так попался в ловушку? А тот вообще умер. А один, куда более слабый, и царапины не получил.
–У него синяк на полспины, – заметил Уэтт, но отстраненно. Оборотень напряжённо думал.
–Это меняет дело! – фыркнул Арман. – Конечно, всё меняет. Раз синяк!
–Подозрительно, – признал Уэтт. – Не могли же они попасть к случайной засаде? Я не думаю, что Цитадель сейчас располагает такими силами, чтобы выставлять сильные посты на каждой тропе…
Оборотень угодливо взглянул в глаза Арману, мол, угадал? Арман кивнул, хотя прекрасно понимал, что Цитадель не располагала силой, но не состояла уж из совсем идиотов. Перебежчики – это мотив для усиления защиты.
–А если он…– Уэтт вдруг охрип, – ну… того? В сговоре?
Арман тяжело взглянул на Уэтта, спросил:
–Разве можно это доказать?
Уэтт сник. Это было уже не по плану – Уэтт совсем был лишён фантазии и рассуждения, поэтому Арману пришлось всё делать самому:
–Или опровергнуть?..
Оборотень оживился. Жёлтые волчьи глаза полыхнули пониманием. Арман грустно вздохнул:
–Предатели повсюду. И нет никакого спасения! Уэтт, приведи его ко мне.
Оборотень подорвался с места и смешной в своей преданности, бросился за уцелевшим магом. Пока уцелевшим магом, который должен был выполнить сейчас поручением Армана и погибнуть бесславно за добродетель и ярость.
А пока, готовясь мыслями к встрече, Арман вернулся в свой шатёр. Аманда перехватила его на пороге, шепнула:
–Он в сознании, но скоро начнётся горячка.
–Пошла вон! – Арман слегка толкнул её в плечо, в сторону выхода. Он показывал недовольство всем своим видом, но Аманда снесла и это. Арман приблизился к ложу, на котором в гуще повязок и каких-то листьев, слабо дрогнувших при его приближении, лежал Абрахам.
Абрахам попытался повернуть голову на появление Армана, но не смог. Аманда не могла вернуть ему жизнь и здоровье, но смогла привести его в чувство перед смертью и уже за это Арман должен был быть ей благодарен.
–Я…– Абрахам попытался что-то сказать, но сбился. Голос хрипел, не слушался.
Арман без тени брезгливости подошёл к нему ближе, наклонился и напоил умирающего из своего кувшина. Абрахам вдохнул, но хрипло, откинулся на подушку, прошептал:
–Я всех подвёл.
–Это не так, – возразил Арман. – Того, кто всех подвёл, мы накажем. Накажем по всей строгости.
Абрахам был слаб, но изумился:
–О чём…
–Один из тех, кто вызвался с тобой идти, оказался шпионом Цитадели и уже признался в этом. Он успел заложить ваш проход, – Арман не лгал. Он просто заглядывал снова в будущее, в котором тот, за кем послал он Уэтта, уже каялся при всём лагере в собственной подлости.
–Бред! – уверенно, напрягая силы, промолвил Абрахам. – Он не…я выбирал.
–Тем не менее. Он сознался. Его никто не пытал, – и снова Арман не лгал. Зачем пытки? Он их не любил. Всегда можно действовать словом. Всегда есть убеждение, которое действует лучше. К тому же, будущая жертва так, мелочь. А у мелочи всегда есть и тот, кого захочется защитить и чем-то наградить. Наверное по этой причине у Армана никого нет. И по этой причине никого не было у Вильгельма. Надо быть бессердечным, чтобы обрести великую цель и следовать ей. У Абрахама появилось сердце, он начал жалеть прошлое, сожалеть о настоящем и вот итог – он умирает.
–Обидно, – Абрахам говорил тихо. Арман наклонялся, чтобы лучше слышать его голос, чтобы не пропустить и слова.
–Тебе обидно? – удивился Арман. – Это мне обидно. Оставляешь меня!
Здесь никто не мог слышать его слов, поэтому Арман их и позволил. Он от всей широты души своей, отданной на служение цели, хотел остаться бессердечным.
–Я иду в покой, – сказал Абрахам отчётливо. – Там меня ждёт суд…и вечность.
–Тогда тебе точно не должно быть обидно, – заметил Арман, – ты уходишь из мира, который предстоит переделать мне и моим соратникам. Уходишь от дел, хлопот и подлости, и остаёшься при этом героем! Это же умудриться надо!
Абрахам попытался засмеяться, не смог, застонал от боли. Его время уходило.
–Я попрошу прощения…– сказал Абрахам. Он задыхался, но продолжал говорить, сбивчиво, смято, но он знал, что должен сказать последнее. – За себя и всех нас. Попрошу…обязательно попрошу.
Арман молчал. Абрахам, промолвив своё, тоже затих. Ему было очень больно. Всю жизнь провёл он с болью, то с болью от одиночества и состояния вечного изгоя и неприкаянности, то с болью разочарования, то с болью физической.
Почему же всегда боль? Почему же больно, крест и пламя? Почему боль сопровождает жизнь? Почему и жить, и даже уходить надо в боли?
–Смерть это не конец, – сказал Арман, чтобы что-нибудь сказать. Ему было страшно от молчания. – Ты знаешь это, ты видел тот свет, видел Стефанию. Она тебя простила, я уверен. И ты себя прости. Ты не был плохим, ты был всегда верен тому, чему служил. Ты сменил мантию мага на плащ церковника, плащ церковника на клеймо отступника, но ты жил, жил по своей совести и по своим убеждениям. Ты счастливый человек, Абрахам.
Начало Абрахам ещё слышал, но затем у него началась обещанная Амандой горячка. Глаза закрылись, он задрожал всем телом – одеяла не держали тепло, смерть подступала к нему холодом, окружала со всех сторон. Арман знал, что должен был позвать Аманду, но знал и то, что она ничего уже не сделает. Поэтому он смотрел на его смерть и думал о несправедливости жизни.
–Иду…на свет…– выдохнул Абрахам среди бессвязных восклицаний, дёрнулся в последний раз и затих.
Арман прикрыл глаза, чтобы не допустить слезы – это неприлично сейчас. Овладев собою, маг поднялся, накрыл Абрахама до подбородка, оставив только его голову на свободе. Людские традиции велели закрывать мертвеца с головою, но Арман не позволил себе этого, потому что заглянул в лицо Абрахама. Он знал, как выглядят лица мертвецов, знал, как они меняются, и как становятся похожи на маски, и как ужасны эти маски, какой страх отпечатывается на них.
А лицо Абрахама было абсолютно спокойным. Казалось, что он заснул крепким сном праведника. Может быть так и было? Может быть, этот вечно неприкаянный маг и человек обрёл мир, которого не знал никогда в своей душе?
–Покойся с миром, Абрахам, друг и соратник, – Арман коснулся лба мертвеца тремя пальцами – старая традиция, принесённая им из Аравии. – Прощай.
Именно в этот момент, когда грусть сжала горло железной перчаткой, появился Уэтт, втолкнул (иначе не скажешь) уцелевшего мага, и замер, увидев мертвеца.
–Кончился? – хрипло спросил Уэтт, пока уцелевший маг не решался встать и снизу вверх глядел на Армана.
–Собери всех. Простимся, – велел Арман хрипло. Уэтт послушно попятился прочь – он не любил мертвецов, от них он, как и всякий оборотень, чувствовал мгновенный нехороший запах спустившейся смерти. А смерти Уэтт боялся.
Арман остался один на один с недоразумением и мертвецом. Заговорил с недоразумением – уцелевшим магом, хотя, была бы его воля, поговорил бы с мертвецом:
–И как же так вышло, что он мёртв, другой ваш мёртв, а ты жив? И даже цел, если не ошибаюсь?
–Я…нас окружили! Их было много. Очень много. Господин Абрахам давай их заклинаниями жечь, а Мэттью…
–А что ты делал? – прервал рассказ Арман.
–На дерево полез, – потупилось недоразумение. – Я думал…
Он осёкся. Своего решения он не мог объяснить и самому себе. Как и любой маг уцелевший понимал, что вурдалаки и на дерево залезут, но была тут одна тайна, которую уцелевший хранил при себе. Дело в том, что он ощутил присутствие вурдалаков даже раньше Абрахама. Он шёл сзади и услышал позади себя шевеление. Увидел на мгновение проблеск красноватых глаз и…