Но даже это она ныне делала с какой-то небрежностью, к тому же, Персиваль заметил, а может быть ему показалось, что заметил, будто на гребне осталось слишком много волос…
–Я не знаю, – здесь Персиваль не смог скрыть раздражения. Старая привычка требовала от него постоянного знания обо всём и обо всех, вплоть до того, что советница Атенаис пользуется свинцовой пудрой, перемолотой с белыми ракушками, а барон Боде любит оленину под брусничным соусом больше, чем под грибным.
Но здесь у Персиваля не было данных.
–Ну так стоит ли тратить время? – Арахна отложила гребень. – Я не строитель, помочь не могу. И не хочу.
–У меня есть предположение, что он хочет обсудить перепланировку нашей старой Коллегии. Теперь, когда здесь не башня Дознания, а Трибунал, стало теснее. – Это объяснение Персиваля бы устроило, но он сомневался, что граф пришёл бы с подобным. Но другой информации у него пока не было. Она появится у него через несколько минут, когда он, выйдя от Арахны в мрачной задумчивости, встретится с одним из своих шпионов и получит весть…
–Пусть идёт к королю, да будут дни его долги, – равнодушно отозвалась Арахна. – Мне прикажут, я сделаю.
–Встреться с ним, – посоветовал Персиваль. – Как советница, ты можешь сама решать, конечно, но, вероятнее всего, у графа действительно дело.
–Пусть тогда идёт к Мальту! – в голосе Арахны скользнула обида. Женская обида, не политическая. Она была любовницей Мальта теперь, а ещё до того, полностью покорилась ему, позволив втолкнуть себя в переворот, в заговор. И он не был с ней честен. Он продолжал таить, скрывать, плести что-то за её спиной.
–Но он придёт к тебе, – напомнил Персиваль, желая оживить Арахну хотя бы через тщеславие.
Пусто.
–Ты хотел сходить за моей едой, – равнодушно промолвила Арахна и направилась к умывальнику.
Персиваль вздохнул: жалости здесь не место, но, видит Луал, он иногда искренне жалел Арахну.
–Откровенно говоря, ваше сиятельство, ваш визит мне удивителен, – голос Арахны был тихим, и вид, хоть и строгий, всё равно оставался небрежным – недозастёгнутый ворот, грубо закатанный серый рукав с чернильными пятнами.
Но граф Саллес-Ливен не был в состоянии разглядывать её внешний вид или ворот. Он был в ужасе перед нею, поскольку слышал много ужасных слухов, как это всегда и бывает с людьми, которые поднялись очень быстро и которые потеряли слишком многое. Про таких говорят шумно и грязно, и граф, перед тем, как идти к ней на встречу, наслушался дурного: самый «милый» и лёгкий слух говорил, что Арахна сама рубила всех направо и налево в ночь бойни. Это, конечно, не было правдой, но граф нервничал.
–Да… то есть, я сам не ждал. Не думал, что смогу, не думал…– граф кашлянул. Он был немолод для того, чтобы такая бессвязность речи звучала мило. Да и лицо его сероватое, болезненное, измученное недосыпом говорили больше о болезненности и испуге, чем о наглости или решительности дела. – Простите.
–Прощаю, – кивнула Арахна. – Не нервничайте, я не кусаюсь. Изложите своё дело прямо.
Граф закивал, затем начал аккуратно, стараясь говорить спокойно, преодолевать волнение:
–Понимаете, у меня есть любимый племянник.
И замолчал, словно Арахне должно было уже из этого всё быть понятно.
–Это прекрасно, – одобрила Арахна равнодушно, – прекрасно, когда есть племянники, тёти, братья, сёстры, родители…
–Да, вы правы, – граф Саллес-Ливен поколебался, прежде чем продолжить. Он репетировал полночи перед зеркалом, но красноречие покидало его стремительно от равнодушия собеседницы, от грозной её натуры. – Он удивительный юноша!
–И это тоже прекрасно, – всё также издевательски-равнодушно одобрила Арахна.
–Нет, вы не поняли! – горячо заговорил граф, словно перед ним был единственный шанс добиться цели, и вот он. – Он действительно удивительный юноша! У него тонкая душевная натура. Сам он добр до ужаса, скромен, тих, очень начитан…
В глазах Арахны сверкнула насмешка. Граф Саллес-Ливен продолжал перечислять достоинства племянника, но голос его уже затихал с каждым словом:
–Обходительный, добродетельный, любит стихи и музыку, а еще…преданный.
–Кому? – сухо спросила Арахна. Она поняла, о ком говорит её гость. О виконте Саллесе, которого накануне поймали вместе с отцом и ещё парочкой фанатиков в столице с попыткой убийства короля Мираса, да будут дни его долги. И род Саллесов, и род их друзей был воплощением севера, который никак не желал склоняться перед новым королём, почитая убитого короля живому.
Граф понурил голову. Это и было ответом. Арахна подобралась, теперь говорила она:
–Ваш племянник пойман с отцом и верными им людьми при попытке уничтожить нашего короля, да будут дни его долги. А вы здесь говорите о том, что он – тихий начитанный мальчик? Да за одно это я могу вас повесить рядом с вашим племянником!
Она откинулась на спинку кресла. Лицо её – бледное, худое, было страшнее всего для графа Саллеса-Ливена, он и в самом деле был честным и добрым человеком, и узнав об аресте племянника, пришёл в ужас. Выбирая же к кому из советников короля пойти: к Мальту или к Арахне, он выбрал Арахну, с тем расчётом, что та, как женщина, будет более понимающая и мягкая.
Ошибся!..и теперь граф это понимал.
–Он увлечённая натура! – граф попытался воззвать к Арахне. – Он просто начитался, наслушался…понимаете?
–Да наплевать! – отозвалась Арахна. – Начитался, наслушался, напился… он нарушил закон и за это Трибунал его покарает. Просьбы ваши бесполезны.
–О! – на лице графа Саллеса-Ливена сверкнуло понимание, – мне говорили, да. Меня предупреждали. Но я дурак, не верил. У меня совсем нет опыта в таких делах…
Арахна молчала – она не понимала, но, выучив уроки жизни, предпочитала не выказывать непонимания сразу же, а наблюдала.
–Я в первый раз, что ещё раз доказывает чистоту нашей семьи, – граф наклонился к столу, – я… ну, я понимаю. Я не сужу. Я верю, что так положено.
Арахна не понимала что и на кого положено, но ждала развязки.
–Просто скажите сколько! – трагическим шёпотом закончил граф, и тут до Арахны дошло.
–Подлец! – её рвануло из кресло. Да, она привыкла к обвинениям в свою сторону, когда была ещё палачом, привыкла к слухам после, и к постоянному презрению. Её называли по-разному и приписывали её разное, но никогда не шла речь о взятке!
Ей казалось до этого момента, что испачкаться ещё больше, чем она, невозможно. Что она – вся в крови преступников, не сумевшая отстоять своих близких, а ныне судившая тех, кто был не нужен или опасен королю, пала на дно. Но нет, оказалось, что нет.
Впервые за долгое время в глазах её сверкнуло яростью, бешенством. она, воспитанная Регаром в духе «закон – есть высший долг», приняла власть короля Мираса, которая утвердилась и стала законной. Ей эта власть не нравилась, но она была признана людьми и законом, а значит, этой власти можно было служить, что она и делала, а теперь…
А теперь её уязвили так, как давно не уязвлял никто.
–Вон! – Арахна с трудом овладела собой, поборов желание ударить чем-нибудь тяжёлым своего гостя. – Вон и не смейте говорить подобного! Если же заявитесь ко мне ещё раз, клянусь, я повешу вас рядом с вашим племянником!
–Одумайтесь! – граф Саллес-Ливен сообразил, что допустил промах, но страх отступил, теперь и в нём была ярость: принципиальная какая, надо же! – Не вы ли служили прежнему королю?!
–Король мёртв, – огрызнулась Арахна. – На престоле Его Величество Мирас, да будут дни его…
–Братоубийца!
–Король! Законный король!
Граф удержался от очередной едкости, и спросил уже тише:
–Говорят, вы потеряли всех, кого любили и кем дорожили. Так вот, если бы у вас была возможность, вы не вернули бы их? Хоть бы ценой всего? Неужели я так много прошу? Он не преступник, он юнец, заплутавший в сетях политики! А вы губите его. Я могу его спасти, он дорог мне, как дороги вам ваши близкие! Я увезу его. Я спрячу его. Только пойдите мне на встречу, позвольте уберечь это дитя…
–Довольно! – Арахна подняла ладонь, заставляя гостя умолкнуть. – Довольно ваших глупых слов. Если бы у меня была возможность, я бы отдала очень многое, чтобы вернуть тех, кого люблю. Но у меня нет такой возможности. И не будет. Смерть приходит лишь раз, но приходит навсегда. И она отняла их всех, оставив почему-то меня здесь на прозябание.
–Так помогите…не оставляйте меня на прозябание, с мыслью, что я не защитил племянника!
–Оставлю, – тихо промолвила Арахна, – и вас, и не только вас. Он нарушил закон и за это будет наказан. Я советую вам убраться прочь, иначе я повешу вас рядом за ваш визит ко мне и ваше предложение.
–У вас нет сердца! – граф Саллес-Ливен с ненавистью взглянул на неё, – а значит, и у меня его не будет. Я выйду отсюда, но я пущу слух, что вы приняли взятку. Я допускаю, что вас не казнят и не осудят, но клеймо вам добавится. Надеюсь, вас проклянут добрые люди.
Арахна выдержала это молча и бесстрастно. Страха не было: угрозой больше или меньше – она к ним привыкла. Репутации конец, если он выполнит свою угрозу, это да. Но и плевать. Казнят? Маловероятно, но и на это, при случае, Арахне сейчас плевать.
Поэтому она позволила графу уйти.
–И что же ему, если не секрет, было нужно? – голос Персиваля звучал равнодушно, но обманываться не стоило. – Насчёт здания или племянника?
–Хорошая осведомлённость, – похвалила Арахна. – Но просто отвечать очень скучно, согласен?
Когда Персиваль зашёл к ней, она уже сидела с вином. Её развозило, и от этого она делалась невыносимой.
–Дай догадку, – попросил Персиваль, не выдавая даже жестом, что слабоволие Арахны его раздражает.
–Он пришёл, чтобы оскорбить меня, а затем угрожать и ушёл, желая разрушить мою карьеру и репутацию, – Арахна пьяно хихикнула, но смешок вышел истерическим, далёким от веселья. – Ха… какой наивный индюк! Я и сама могу!
–Ты Мальту говорила о его визите? – Персиваль старался сохранить спокойствие. Графа Саллеса-Ливена, произошедшего от северного, ныне мятежного дома, он знал очень хорошо, и знал как человека слова. И если он вышел с таким намерением от Арахны, значит, не отступится. Хорошо, если бы Мальт уже знал!
–А это пустяк! – Арахна передразнила Мальта, – настолько пустяк, что я им и беспокоить не хочу.
Персиваль выдержал достойную паузу, заставляя себя выйти в абсолютном спокойствии и не срываться на Арахну, которая просто устала жить.
Уже в коридоре он стремительно рванул вниз, по ступеням, надеясь остановить графа Саллеса-Ливена.
Он увидел, что граф уже вышел на улицу и идёт решительно, быстро и твёрдо, как человек, который точно с чем-то определился, и теперь готов действовать. Остановить его нужно было как можно скорее, но не среди же людей?!
Персиваль сделал знак одному из стоящих тут же людей – вчерашний дознаватель, ныне законник Трибунала, понял, кивнул и тихо скользнул в город за уходящим графом. У Персиваля не было сомнений: прирежут графа сегодня же. А почему? Да не приживаются хорошие люди в Мааре! Особенно подвержен такой тип людей пороку внезапной смерти, когда начинает что-то просить.
22. Духота
Где-то там, в старой ещё жизни Арахна любила праздники. Ей нравилось наряжаться (дни службы не позволяли ей этого, но в праздники кто запретит?), идти в толпу, к людям, веселиться и танцевать. Да, в такие минуты она забывала о том, что все эти люди на следующее же утро будут ненавидеть и презирать и её, и её соратников по Коллегии – таких же палачей. Но что делать? Секция Закона, составляющая надзор за управлением Маары была суровой и состояла из трёх Коллегий: Дознания (протянувшего руки к каждой улице Маары), бюрократизированного Судейства (там нельзя было передать документ другому через стол – для этого следовало писать служебную записку и тогда лишь приходил после согласования записки специальный человек) и малочисленной Коллегии Палачей.
Парадоксально, но именно палачи жили больше как семья. Да они и были семьёй. Глава Коллегии – Регар, его приёмная дочь Арахна, спасённая им когда-то от участи сиротливой Коллегии Сопровождения – вечной обслуги Маары, и два приблудившихся, но оставшихся в итоге названных братца Арахны – Сколера и Лепена. Все четверо были палачами и помогали друг другу, вместе справлялись со смертью, учились приносить её милосердно и быстро, не замечали презрения других Коллегий и народа, презрения, надо сказать, бесполезного. Ну не палачи же арестовывают, дознают и судят! Нет. Они лишь карают. Но народ не мог мириться с этим и предпочитал ненавидеть тех, кого мог.
Но в праздничные дни можно было забыть и о презрении к палачам, и о работе палачей. Можно было забыть всё на свете, вплести в волосы Арахны ленты, и всем вместе идти на городскую площадь, украшенную флагами и цветами.
Арахне когда-то нравилось это, она отсчитывала с нетерпением дни до следующего празднества.
Но когда-то Арахне и жить нравилось.
Да, её жизнь была намечена и устроена. Она была молода и могла не думать о будущем. Но потом её мир треснул и она оказалась впутана в заговор, шедший с самых верхов, который привёл к полной перестройке власти и переходу короны от прежнего короля к его брату. В ночь резни умерли многие, но Арахна потеряла и Регара, и Сколера, и Лепена и саму себя ещё задолго до этого. Трое были мертвы из четверых палачей, Арахна же жила, но ненавидела себя за это.
Более того, она понимала, что ненавидеть бывшего дознавателя Мальта, а ныне советника новой власти, который её и впутал во всё это, было нельзя. Да, он впутал, но Арахна позволила себе впутаться! Ей не хватило чести умереть с Коллегией Палачей, со своими близкими людьми; не хватило отваги умереть в ночь страшной бойни вместе с Коллегий Судейства…
Она выжила, её спасли, и так как Арахна была впутана в заговор нового короля, пусть впутана лишь краем, лишь немного, но у неё произошёл карьерный рост. Новая власть искала новых людей. Прежние советники, которые творили кровь, творили бойню, должны были навести порядок, а потом…
Кто-то, например, барон Боде или жрец Медер – такие же новые советники понимали, что будет потом. Иные старались не думать. Мальт полагал, что обойдётся, ведь он был верным новой короне уже давно. А Арахне было плевать.
Ей очень хотелось лечь и не проснуться. Но наступало утро и она открывала глаза. Чувство голода притупилось в ней очень кстати – зерна не хватало, но люди не выходили бунтовать, хватало пойла. Арахна прикладывалась к бутылке, пусть прежде такого себе не позволяла. Но опьянение было кратким, усталость и тоска не отступали. Арахна выжила в первые дни смуты, получила должность советницы при новой власти, получила в своё распоряжение многих из тех, кто прежде её презирал, и…
Ничего. Пустота. Облегчения не наступало, все краски и чувства притупились. Отупение наползало на всё тело и разум. Арахна действовала, двигалась, одевалась, шла на совещания, но не узнавала своих рук, своего исхудалого болезненного лица, своих движений. Прежде у эшафота в ней была точность, ныне её у эшафота не было, заменой стали коридоры, кабинеты и залы, и грация, точность пропали. Она спотыкалась, влетала в двери, билась руками о косяки и углы.
Стоило ли это жизни? Арахна не знала. Арахна не знала толком даже зачем она сегодня здесь, в украшенной бешено-праздничной зале. Кажется, на последнем совещании кто-то говорил о прибытии послов с…севера? Юга?!
–Я не знаю, – здесь Персиваль не смог скрыть раздражения. Старая привычка требовала от него постоянного знания обо всём и обо всех, вплоть до того, что советница Атенаис пользуется свинцовой пудрой, перемолотой с белыми ракушками, а барон Боде любит оленину под брусничным соусом больше, чем под грибным.
Но здесь у Персиваля не было данных.
–Ну так стоит ли тратить время? – Арахна отложила гребень. – Я не строитель, помочь не могу. И не хочу.
–У меня есть предположение, что он хочет обсудить перепланировку нашей старой Коллегии. Теперь, когда здесь не башня Дознания, а Трибунал, стало теснее. – Это объяснение Персиваля бы устроило, но он сомневался, что граф пришёл бы с подобным. Но другой информации у него пока не было. Она появится у него через несколько минут, когда он, выйдя от Арахны в мрачной задумчивости, встретится с одним из своих шпионов и получит весть…
–Пусть идёт к королю, да будут дни его долги, – равнодушно отозвалась Арахна. – Мне прикажут, я сделаю.
–Встреться с ним, – посоветовал Персиваль. – Как советница, ты можешь сама решать, конечно, но, вероятнее всего, у графа действительно дело.
–Пусть тогда идёт к Мальту! – в голосе Арахны скользнула обида. Женская обида, не политическая. Она была любовницей Мальта теперь, а ещё до того, полностью покорилась ему, позволив втолкнуть себя в переворот, в заговор. И он не был с ней честен. Он продолжал таить, скрывать, плести что-то за её спиной.
–Но он придёт к тебе, – напомнил Персиваль, желая оживить Арахну хотя бы через тщеславие.
Пусто.
–Ты хотел сходить за моей едой, – равнодушно промолвила Арахна и направилась к умывальнику.
Персиваль вздохнул: жалости здесь не место, но, видит Луал, он иногда искренне жалел Арахну.
***
–Откровенно говоря, ваше сиятельство, ваш визит мне удивителен, – голос Арахны был тихим, и вид, хоть и строгий, всё равно оставался небрежным – недозастёгнутый ворот, грубо закатанный серый рукав с чернильными пятнами.
Но граф Саллес-Ливен не был в состоянии разглядывать её внешний вид или ворот. Он был в ужасе перед нею, поскольку слышал много ужасных слухов, как это всегда и бывает с людьми, которые поднялись очень быстро и которые потеряли слишком многое. Про таких говорят шумно и грязно, и граф, перед тем, как идти к ней на встречу, наслушался дурного: самый «милый» и лёгкий слух говорил, что Арахна сама рубила всех направо и налево в ночь бойни. Это, конечно, не было правдой, но граф нервничал.
–Да… то есть, я сам не ждал. Не думал, что смогу, не думал…– граф кашлянул. Он был немолод для того, чтобы такая бессвязность речи звучала мило. Да и лицо его сероватое, болезненное, измученное недосыпом говорили больше о болезненности и испуге, чем о наглости или решительности дела. – Простите.
–Прощаю, – кивнула Арахна. – Не нервничайте, я не кусаюсь. Изложите своё дело прямо.
Граф закивал, затем начал аккуратно, стараясь говорить спокойно, преодолевать волнение:
–Понимаете, у меня есть любимый племянник.
И замолчал, словно Арахне должно было уже из этого всё быть понятно.
–Это прекрасно, – одобрила Арахна равнодушно, – прекрасно, когда есть племянники, тёти, братья, сёстры, родители…
–Да, вы правы, – граф Саллес-Ливен поколебался, прежде чем продолжить. Он репетировал полночи перед зеркалом, но красноречие покидало его стремительно от равнодушия собеседницы, от грозной её натуры. – Он удивительный юноша!
–И это тоже прекрасно, – всё также издевательски-равнодушно одобрила Арахна.
–Нет, вы не поняли! – горячо заговорил граф, словно перед ним был единственный шанс добиться цели, и вот он. – Он действительно удивительный юноша! У него тонкая душевная натура. Сам он добр до ужаса, скромен, тих, очень начитан…
В глазах Арахны сверкнула насмешка. Граф Саллес-Ливен продолжал перечислять достоинства племянника, но голос его уже затихал с каждым словом:
–Обходительный, добродетельный, любит стихи и музыку, а еще…преданный.
–Кому? – сухо спросила Арахна. Она поняла, о ком говорит её гость. О виконте Саллесе, которого накануне поймали вместе с отцом и ещё парочкой фанатиков в столице с попыткой убийства короля Мираса, да будут дни его долги. И род Саллесов, и род их друзей был воплощением севера, который никак не желал склоняться перед новым королём, почитая убитого короля живому.
Граф понурил голову. Это и было ответом. Арахна подобралась, теперь говорила она:
–Ваш племянник пойман с отцом и верными им людьми при попытке уничтожить нашего короля, да будут дни его долги. А вы здесь говорите о том, что он – тихий начитанный мальчик? Да за одно это я могу вас повесить рядом с вашим племянником!
Она откинулась на спинку кресла. Лицо её – бледное, худое, было страшнее всего для графа Саллеса-Ливена, он и в самом деле был честным и добрым человеком, и узнав об аресте племянника, пришёл в ужас. Выбирая же к кому из советников короля пойти: к Мальту или к Арахне, он выбрал Арахну, с тем расчётом, что та, как женщина, будет более понимающая и мягкая.
Ошибся!..и теперь граф это понимал.
–Он увлечённая натура! – граф попытался воззвать к Арахне. – Он просто начитался, наслушался…понимаете?
–Да наплевать! – отозвалась Арахна. – Начитался, наслушался, напился… он нарушил закон и за это Трибунал его покарает. Просьбы ваши бесполезны.
–О! – на лице графа Саллеса-Ливена сверкнуло понимание, – мне говорили, да. Меня предупреждали. Но я дурак, не верил. У меня совсем нет опыта в таких делах…
Арахна молчала – она не понимала, но, выучив уроки жизни, предпочитала не выказывать непонимания сразу же, а наблюдала.
–Я в первый раз, что ещё раз доказывает чистоту нашей семьи, – граф наклонился к столу, – я… ну, я понимаю. Я не сужу. Я верю, что так положено.
Арахна не понимала что и на кого положено, но ждала развязки.
–Просто скажите сколько! – трагическим шёпотом закончил граф, и тут до Арахны дошло.
–Подлец! – её рвануло из кресло. Да, она привыкла к обвинениям в свою сторону, когда была ещё палачом, привыкла к слухам после, и к постоянному презрению. Её называли по-разному и приписывали её разное, но никогда не шла речь о взятке!
Ей казалось до этого момента, что испачкаться ещё больше, чем она, невозможно. Что она – вся в крови преступников, не сумевшая отстоять своих близких, а ныне судившая тех, кто был не нужен или опасен королю, пала на дно. Но нет, оказалось, что нет.
Впервые за долгое время в глазах её сверкнуло яростью, бешенством. она, воспитанная Регаром в духе «закон – есть высший долг», приняла власть короля Мираса, которая утвердилась и стала законной. Ей эта власть не нравилась, но она была признана людьми и законом, а значит, этой власти можно было служить, что она и делала, а теперь…
А теперь её уязвили так, как давно не уязвлял никто.
–Вон! – Арахна с трудом овладела собой, поборов желание ударить чем-нибудь тяжёлым своего гостя. – Вон и не смейте говорить подобного! Если же заявитесь ко мне ещё раз, клянусь, я повешу вас рядом с вашим племянником!
–Одумайтесь! – граф Саллес-Ливен сообразил, что допустил промах, но страх отступил, теперь и в нём была ярость: принципиальная какая, надо же! – Не вы ли служили прежнему королю?!
–Король мёртв, – огрызнулась Арахна. – На престоле Его Величество Мирас, да будут дни его…
–Братоубийца!
–Король! Законный король!
Граф удержался от очередной едкости, и спросил уже тише:
–Говорят, вы потеряли всех, кого любили и кем дорожили. Так вот, если бы у вас была возможность, вы не вернули бы их? Хоть бы ценой всего? Неужели я так много прошу? Он не преступник, он юнец, заплутавший в сетях политики! А вы губите его. Я могу его спасти, он дорог мне, как дороги вам ваши близкие! Я увезу его. Я спрячу его. Только пойдите мне на встречу, позвольте уберечь это дитя…
–Довольно! – Арахна подняла ладонь, заставляя гостя умолкнуть. – Довольно ваших глупых слов. Если бы у меня была возможность, я бы отдала очень многое, чтобы вернуть тех, кого люблю. Но у меня нет такой возможности. И не будет. Смерть приходит лишь раз, но приходит навсегда. И она отняла их всех, оставив почему-то меня здесь на прозябание.
–Так помогите…не оставляйте меня на прозябание, с мыслью, что я не защитил племянника!
–Оставлю, – тихо промолвила Арахна, – и вас, и не только вас. Он нарушил закон и за это будет наказан. Я советую вам убраться прочь, иначе я повешу вас рядом за ваш визит ко мне и ваше предложение.
–У вас нет сердца! – граф Саллес-Ливен с ненавистью взглянул на неё, – а значит, и у меня его не будет. Я выйду отсюда, но я пущу слух, что вы приняли взятку. Я допускаю, что вас не казнят и не осудят, но клеймо вам добавится. Надеюсь, вас проклянут добрые люди.
Арахна выдержала это молча и бесстрастно. Страха не было: угрозой больше или меньше – она к ним привыкла. Репутации конец, если он выполнит свою угрозу, это да. Но и плевать. Казнят? Маловероятно, но и на это, при случае, Арахне сейчас плевать.
Поэтому она позволила графу уйти.
***
–И что же ему, если не секрет, было нужно? – голос Персиваля звучал равнодушно, но обманываться не стоило. – Насчёт здания или племянника?
–Хорошая осведомлённость, – похвалила Арахна. – Но просто отвечать очень скучно, согласен?
Когда Персиваль зашёл к ней, она уже сидела с вином. Её развозило, и от этого она делалась невыносимой.
–Дай догадку, – попросил Персиваль, не выдавая даже жестом, что слабоволие Арахны его раздражает.
–Он пришёл, чтобы оскорбить меня, а затем угрожать и ушёл, желая разрушить мою карьеру и репутацию, – Арахна пьяно хихикнула, но смешок вышел истерическим, далёким от веселья. – Ха… какой наивный индюк! Я и сама могу!
–Ты Мальту говорила о его визите? – Персиваль старался сохранить спокойствие. Графа Саллеса-Ливена, произошедшего от северного, ныне мятежного дома, он знал очень хорошо, и знал как человека слова. И если он вышел с таким намерением от Арахны, значит, не отступится. Хорошо, если бы Мальт уже знал!
–А это пустяк! – Арахна передразнила Мальта, – настолько пустяк, что я им и беспокоить не хочу.
Персиваль выдержал достойную паузу, заставляя себя выйти в абсолютном спокойствии и не срываться на Арахну, которая просто устала жить.
Уже в коридоре он стремительно рванул вниз, по ступеням, надеясь остановить графа Саллеса-Ливена.
Он увидел, что граф уже вышел на улицу и идёт решительно, быстро и твёрдо, как человек, который точно с чем-то определился, и теперь готов действовать. Остановить его нужно было как можно скорее, но не среди же людей?!
Персиваль сделал знак одному из стоящих тут же людей – вчерашний дознаватель, ныне законник Трибунала, понял, кивнул и тихо скользнул в город за уходящим графом. У Персиваля не было сомнений: прирежут графа сегодня же. А почему? Да не приживаются хорошие люди в Мааре! Особенно подвержен такой тип людей пороку внезапной смерти, когда начинает что-то просить.
22. Духота
Где-то там, в старой ещё жизни Арахна любила праздники. Ей нравилось наряжаться (дни службы не позволяли ей этого, но в праздники кто запретит?), идти в толпу, к людям, веселиться и танцевать. Да, в такие минуты она забывала о том, что все эти люди на следующее же утро будут ненавидеть и презирать и её, и её соратников по Коллегии – таких же палачей. Но что делать? Секция Закона, составляющая надзор за управлением Маары была суровой и состояла из трёх Коллегий: Дознания (протянувшего руки к каждой улице Маары), бюрократизированного Судейства (там нельзя было передать документ другому через стол – для этого следовало писать служебную записку и тогда лишь приходил после согласования записки специальный человек) и малочисленной Коллегии Палачей.
Парадоксально, но именно палачи жили больше как семья. Да они и были семьёй. Глава Коллегии – Регар, его приёмная дочь Арахна, спасённая им когда-то от участи сиротливой Коллегии Сопровождения – вечной обслуги Маары, и два приблудившихся, но оставшихся в итоге названных братца Арахны – Сколера и Лепена. Все четверо были палачами и помогали друг другу, вместе справлялись со смертью, учились приносить её милосердно и быстро, не замечали презрения других Коллегий и народа, презрения, надо сказать, бесполезного. Ну не палачи же арестовывают, дознают и судят! Нет. Они лишь карают. Но народ не мог мириться с этим и предпочитал ненавидеть тех, кого мог.
Но в праздничные дни можно было забыть и о презрении к палачам, и о работе палачей. Можно было забыть всё на свете, вплести в волосы Арахны ленты, и всем вместе идти на городскую площадь, украшенную флагами и цветами.
Арахне когда-то нравилось это, она отсчитывала с нетерпением дни до следующего празднества.
Но когда-то Арахне и жить нравилось.
Да, её жизнь была намечена и устроена. Она была молода и могла не думать о будущем. Но потом её мир треснул и она оказалась впутана в заговор, шедший с самых верхов, который привёл к полной перестройке власти и переходу короны от прежнего короля к его брату. В ночь резни умерли многие, но Арахна потеряла и Регара, и Сколера, и Лепена и саму себя ещё задолго до этого. Трое были мертвы из четверых палачей, Арахна же жила, но ненавидела себя за это.
Более того, она понимала, что ненавидеть бывшего дознавателя Мальта, а ныне советника новой власти, который её и впутал во всё это, было нельзя. Да, он впутал, но Арахна позволила себе впутаться! Ей не хватило чести умереть с Коллегией Палачей, со своими близкими людьми; не хватило отваги умереть в ночь страшной бойни вместе с Коллегий Судейства…
Она выжила, её спасли, и так как Арахна была впутана в заговор нового короля, пусть впутана лишь краем, лишь немного, но у неё произошёл карьерный рост. Новая власть искала новых людей. Прежние советники, которые творили кровь, творили бойню, должны были навести порядок, а потом…
Кто-то, например, барон Боде или жрец Медер – такие же новые советники понимали, что будет потом. Иные старались не думать. Мальт полагал, что обойдётся, ведь он был верным новой короне уже давно. А Арахне было плевать.
Ей очень хотелось лечь и не проснуться. Но наступало утро и она открывала глаза. Чувство голода притупилось в ней очень кстати – зерна не хватало, но люди не выходили бунтовать, хватало пойла. Арахна прикладывалась к бутылке, пусть прежде такого себе не позволяла. Но опьянение было кратким, усталость и тоска не отступали. Арахна выжила в первые дни смуты, получила должность советницы при новой власти, получила в своё распоряжение многих из тех, кто прежде её презирал, и…
Ничего. Пустота. Облегчения не наступало, все краски и чувства притупились. Отупение наползало на всё тело и разум. Арахна действовала, двигалась, одевалась, шла на совещания, но не узнавала своих рук, своего исхудалого болезненного лица, своих движений. Прежде у эшафота в ней была точность, ныне её у эшафота не было, заменой стали коридоры, кабинеты и залы, и грация, точность пропали. Она спотыкалась, влетала в двери, билась руками о косяки и углы.
Стоило ли это жизни? Арахна не знала. Арахна не знала толком даже зачем она сегодня здесь, в украшенной бешено-праздничной зале. Кажется, на последнем совещании кто-то говорил о прибытии послов с…севера? Юга?!
