– Почему? – Бартоломью вернулся к привычному состоянию лёгкой насмешливости над происходящим, – разве для вас это что-то новое? Не вы ли сами мечтали о подобном исходе? Возвышение Города, возвращение прежней власти, приобретение новых союзников, и знатные дома склоняются перед суровым величием Пресветлого!
Володыка смутился, спрятался, выгадывая себе минутку раздумья, в чашку с остывающим чаем, наконец, нашёлся и сказал:
– Не отрицаю. Но опасно и страшно можно забыть, что речь именно о величии Пресветлого.
– А ещё можно забыть о том, что это не только моя мечта, но и ваша, – мягко напомнил Бартоломью, – не вы ли говорили мне, ещё совсем юнцу, что Город – это то единственное место, где должна жить и процветать слава Пресветлого? Не вы ли возражали против даров Пресветлого в другие церкви? Не вы ли стояли горой за то, чтобы всё, прежде подаренное, имеющее значение для Города будущего, было возвращено?
Володыка улыбнулся тихо и спокойно:
– Я. И именно по этой причине я говорил с Филиппо так, как требовалось для Города, а не так, как этого требовал бы закон сегодняшнего дня. Ты не был объявлен мятежником и властолюбцем, я не вызвал тебя на объяснения, я лишь попытался успокоить его и дать ему новую роль.
– Это какую же? – ревниво поинтересовался Бартоломью. Значение Филиппо для его деяний было выше, чем он хотел, это был превосходный дознаватель, который прекрасно годился для самой разной, даже подчас и неприятной, щекотливой работы и узнать, что он до конца не разделил убеждений Бартоломью, хотя Бартоломью и был уверен в обратном, было весьма и весьма нехорошо.
Но хотя бы узнать!
– Роль твоего противовеса. Роль служителя Города Святого Престола. Я сказал, что только он сможет встать на твоём пути, если ты зарвёшься, – Володыка не лукавил, он, кажется, даже наслаждался своими словами.
Но сбить с толку Бартоломью, вогнать его в смущение не удалось.
– Роль спасителя? Что ж, это занятно. Думаю, такой человек как Филиппо, который боится ответственности, воспринял это с восторгом?
– Не иронизируй, – посоветовал Володыка, – он куда больше привязан к Городу Святого Престола, чем хочет думать. У него больше нет ничего. Нет ничего ближе! И я думаю, что он поймёт твои цели, примет их как благо и сдастся. Но сделает это сам, если увидит в тебе истинного защитника Города!
– Ловко, – оценил Бартоломью. – Нет, на самом деле ловко. Володыка, я не думал, что вы всё ещё склонны к интригам.
– Это не интриги, – Володыка тотчас посуровел, его лицо исказилось мукой, ему и самому уже было ясно, что его время прошло, и не Бартоломью, так другой мерзавец снесёт его власть. Бартоломью же хотя бы Город любит и Пресветлому предан. Хочется Володыке так думать. – Это факт. Ты не знаешь людей. Филиппо нужно почувствовать выбор и самому прийти к тому, что верно. Это и будет правдой. Той правдой, которую лучше не говорить, но которая есть.
– Вроде той правды, Володыка, что настоятель Габриэль к Красным Плащам шастает? – поинтересовался Бартоломью. Он знал, что должен был сдержаться, что не нужно сразу же выдавать всех тайн. Более того, тайн ещё ничем толком не подтверждённых. Но соблазн был слишком велик, да и замолчал Володыка так резко и страшно, осёкся и побледнел, что Бартоломью даже не пытался жалеть о сказанном.
Поделом! Нашёлся праведник да умник! Лицемер и только…
– Или той правды, что делает он это с вашего прямого дозволения, если не сказать откровеннее, – теперь отступать было некуда, и Бартоломью не мог скрывать от себя: беззащитность Володыки, его растерянность заметно поднимали ему настроение. – А может быть той правды, что из наших сокровищниц перешли во владение Красным Плащам некоторые и наши вещи?
– Мусор, не сокровища, – поправил Володыка. От потрясения, что его тайны раскрыты, он не очень-то и скрывался от правды.
– Это уже не вам решать, Володыка, всё, что принадлежит Городу Святого Престола и есть сокровище.
Володыка покачал головой, потрясение оказалось для него слишком большим. Он был уверен, что всех провёл, ото всех укрылся, ведь на него одного никогда не должно было пасть и тени подозрения! Но вот Бартоломью всё знает и не скрывает этого.
– Откуда ты узнал? – спросил Володыка. – Тебе Габриэль рассказал?
Бартоломью не нравился настоятель Габриэль. То ли от того, что он был молод, то ли от того, что был как-то особенно внимателен и расположен к Магде, а то ли просто по схождению звёзд на небе, не позволивших воспылать симпатией к Габриэлю, но выдавать его Бартоломью не планировал. Во-первых, это весьма непрофессионально. Во-вторых, никто не захочет раскрывать свои тайны тому, кто легко выдаёт источник информации. В-третьих, доверился Габриэль всё-таки не ему, а Магде, и хотя Бартоломью мог легко приравнять Магду к своей собственности, обострять без нужды это доверие не следовало бы. И потом – Габриэль почти наверняка пригодится где-нибудь в более нужных времени и месте.
Так что в этот раз Бартоломью справился с соблазном добить Володыку беспощадностью откровений и напомнил:
– Володыка, я всё же дознаватель, практически всё, что происходит в стенах Города Святого Престола так или иначе становится мне известно.
– Я тоже был такого мнения о дознавателях, пока прежний Верховный, даруй, Пресветлый, ему вечный покой, не был убит в своих покоях, – Володыка собрался и вернул насмешку Бартоломью. Но тот ожидал подобного.
– Поэтому, Володыка, я и говорю – «практически всё», – напомнил он. – Так что же? Вы даже ради приличия не будете отрицать моих слов?
Володыка помолчал, и Бартоломью уже пришло в голову, что ответа он не получит, но нет, ответ всё же пришёл.
– Знаешь ли ты в чём большое сходство между глупой юностью и старостью? Нет страха. В этом, правда, и большое различие – в юности ты не боишься потому что не веришь, что кто-то способен тебе навредить, ты кажешься и сам для себя неуязвимым. А в старости страха нет, потому что ты уже своё отбоялся. Кто тебе поверит, Бартоломью?
– Я не собираюсь это выносить, – заверил Бартоломью, – это плохо скажется на репутации Города. Но что же, значит, не отрицаете?
– Нет, не отрицаю. Тем более, ты хороший дознаватель, если проведал эту тайну. Я, кажется, сделал всё, от меня зависящее, чтобы этого не случилось.
«Да, только людей не научился выбирать!» – мелькнуло в голове Бартоломью, но он не озвучил этой мысли, всё же не следовало раскрывать присутствие Габриэля в этой правде. Он ещё пригодится.
– Почему, Володыка? – спросил Бартоломью. Этот вопрос его и впрямь терзал. Почему Плащи? Почему они, ничтожные, слабые? Зачем искать союза с теми, кто столь незначителен, да ещё и одаривать их?
– Потому что я опасаюсь за Город, – ответил Володыка уже спокойно. Он не отмаличвался и не подбирал слов, все слова были уже готовы, словно он прекрасно понимал, что однажды придётся их произнести. – Да, Бартоломью, я опасаюсь. Будущее его стен перейдёт в руки людей, которые также могут потерять голову от власти, пытаясь выстроить величие Пресветлого в нашем мире.
– Камень засчитан, – согласился Бартоломью, – но я не понимаю.
– Филиппо будет иллюзорным противовесом, – продолжал Володыка, – его преданность Городу не позволит ему действовать на какое-то разрушение. Он будет служить Престолу и тебе. А вот Красные Плащи…нет, этот противовес будет настоящий.
Сначала Бартоломью решил что ослышался, потом понял, что сошёл с ума. Только вот не он, а Володыка и от этого осознания он даже рывком поднялся из-за стола, не веря, что всерьёз участвует в подобном диалоге.
Но Володыка глядел спокойно и прозрачно, и никак не пытался смеяться или выдавать своё сумасшествие. Это явно не было шуткой и это не было бредом. Это было глубоким убеждением в своей правоте.
Бартоломью оценил эти слова ещё раз, вспомнил, что слышал сам о Красных Плащах – это жалкой секте, которая даже канонов толком не знала, да шаталась по миру, проповедуя, вспомнил, с каким пренебрежением отозвался о них прежний Верховный впервые, и успокоился: старик спятил, или впал в глубокую наивность, что, на самом деле, одно и тоже. Красные Плащи – противовес ему! Ха!
Нет, это агония жалкой старости, не более, попытка усидеть на власти с достоинством, у меня, мол, есть план! Даром, что от плана пахнет такой же плесенью и дурнотой, как от сентиментальности Володыки.
Обдумав всё это в несколько секунд, Бартоломью одёрнул себя и сел обратно:
– Я прошу меня извинить, Володыка. Просто ваши слова о Красных Плащах были несколько… удивительны. Я не думал, что вы рассматриваете их как союзников Города на серьёзной основе.
– А почему нет? – поинтересовался Володыка, – они и мы верим в одного бога, боремся с одним и тем же – с тьмой. Да, они нелепы без точных молитв и соборов, без традиций и опоры в виде опыта поколений, живших в Городе, но они наши союзники и враги того, кто решит осквернить Город Святого Престола властолюбием.
Бартоломью стоило огромных усилий воли промолчать. Он уже про себя всё решил: старик спятил, вот и несёт всякий бред. Надо промолчать и выдержать. Красные Плащи! Нашёл защиту! А чего не поэтов бродячих привлечь? А что, тоже люди, и среди них есть те, кто верит в Пресветлого! Если эти поэты вообще хоть во что-нибудь верят.
– Это удивительное решение, – ответил Бартоломью, не уточняя, что под словом « удивительное» он понимает исключительно дурное. – Вы поразили меня, не скрою.
– Опыт, мой дорогой друг, – Володыка же привычно расценил все слова Бартоломью и его шок как комплимент своим мыслям и идеям. Когда-то давно Бартоломью таким и был – он смотрел с восторгом на Город, на Верховного и Володыку. Это потом с ним что-то сделалось, то ли повзрослел он, то ли тщательно сдерживаемые мысли всё же нашли лазейку – но он изменился. И теперь продолжал ещё меняться.
Бартоломью кивнул с самой вежливой улыбкой, про себя порадовавшись тому, что время Володыки всё равно пройдёт быстрее, чем тот хочет. Вслух же спросил:
– Володыка, как вы относитесь к легендам?
– К легендам? – переброске темы Володыка удивился, но совладал с собой, пожал плечами, – мы извлекаем из легенд уроки.
– Хочу спросить у вас об одной, если позволите, – Бартоломью не планировал этого делать, но последние решения Володыки, которые он так опрометчиво выдал, связанные с Красными Плащами, показали ему, что Володыка уже не в себе и лучше не медлить, если он, конечно, хочет добиться ответов, а не отговорок. – Легенда о Вороньем Граале.
– Вот как? – Володыка был удивлён и подозрение, не имеющее ещё твёрдой почвы, заклубилось в нём.
– Я недавно был в библиотеке, – продолжил Бартоломью как ни в чём не бывало, как может продолжить только покладистый ученик перед наставником, – искал информацию о Пресветлом, хотел почитать что-нибудь о его житие. И увидел несколько вредных книг, в которых распространяются лживые сказочки про меч Пресветлого и прочее. Но одна легенда заинтересовала меня всерьёз. Я не помню её к своему стыду, не помню её сути, и прочитанное мне мало что дало.
– Любопытство? – Володыка расслабился, – я, бывало, в твоём возрасте тоже много сидел за книгами, всё хотел понять до конца… но Вороний Грааль – это всего лишь сказка. Сказка даже по меркам легенд. Когда Пресветлый мученически принял смерть за грехи наши, его кровь собрали в Святой Грааль, как в великий артефакт. И кровь вошла в чашу как благо и ничем не потемнело золото, из которого она была отлита, и сказано было, что тот, кто изопьёт из Святого Грааля, держа в уме светлые помыслы, будет счастлив на земле как на небе. Но союзники Малзуса, для которых вся жизнь была поставлена на то, чтобы осквернить замыслы Пресветлого, решила осквернить и этот артефакт.
Бартоломью слушал с нарочитым почтением: сама история была ему известна, он рассчитывал получить больше деталей. Но Володыка пока говорил только то, что и Бартоломью было хорошо известно:
– Союзники Малзуса отлили чашу из серебра, пороча священное золото, и решили наполнить его кровью жертв, что были принесены во имя тьмы. Они пили из этой чаши по очереди тёплую кровь своих жертв, и верили, что их тьма даёт им силы.
Володыка закашлялся. Они говорили уже долго и, по-хорошему, следовало его оставить, но Бартоломью решил всё-таки спросить:
– Вы считаете этого не могло быть?
– Может и могло, – Володыка не спорил, – только какая может быть сила из осквернённой чаши? Это не их идея, и не воля Малзуса. Это воля Пресветлого. Это его кровь была пролита вперёд крови тех, кто был убиен во имя тьмы. Ты уж прости старика за прямоту, Бартоломью, но я думаю, эта история всего лишь страшная сказка, не больше. И за другое прости, если обидел.
– Всё хорошо, Володыка, я вас прекрасно понимаю и не подведу, – Бартоломью сдался, поднимаясь с места. Старик явно устал и хотел уже избавиться от его общества.
Кто его знает, может хотел подумать о величии Красных Плащей?
От Володыки Бартоломью выходил со смешанными чувствами. С одной стороны, старик не отрицал своего участия в истории с Плащами, с другой – поддержка от Плащей? Нет, Бартоломью всё-таки не верил, что это может быть серьёзно. Это больше походило на бред человека, потерявшегося в датах и событиях, а не на взвешенное решение. Но пока думать об этом было некогда.
Оказавшись в родном коридоре Дознавателей, Бартоломью немного поразмышлял – с чего начать? Затем решил, что нужно начать с того, чтобы договориться с Гасионом о встрече. Благо, механизм был отлажен.
Бартоломью вызвал к себе Альке. Откровенно говоря, это был единственный дознаватель под начало Бартоломью, которого следовало давно уде прогнать. Совершенно неспособный к серьёзным делам, он годился лишь на то, чтобы принести бумагу из кабинета в кабинет, или отнести письма, или что-то ещё, такое же мелкое, имеющее строгий алгоритм, и не требующее никакого умственного вложения в дело.
Альке держал ещё прежний Верховный. Он же и не стеснялся отвешивать ему подзатыльники по поводу и без. Бартоломью подзатыльников не раздавал, но и держать откровенную бездарность очень уж долго не планировал: дело ли это, когда дознаватель боится вида крови и мышей, и не выносит криков, совершенно в них теряясь?
Но сейчас интеллект и не требовался. Требовалась ничтожность, и Альке её обеспечивал.
– Ступай в предместье, в трактир «Три горы», – наставлял он, – скажи трактирщику, чтобы прислал вино для меня.
Это было особым шифром, через который Бартоломью и поддерживал связь с Чёрным Крестом. Но Альке это знать было нельзя. Инструкция от раза в раз не менялась, но Бартоломью, движимый плохим предчувствием, всегда её повторял.
– Дождаться когда он пришлёт вино, Верховный? – спросил Альке, как спрашивал Бартоломью ещё тогда, когда тот был Всадником.
– Нет, – ответил Бартоломью с ледяным спокойствием. – Просто передай ему мою просьбу и иди.
– Идти сюда? – Альке с каждым разом всё больше как будто бы глупел, и Бартоломью приходилось тратить всё больше сил на сдерживание эмоций и высказываний.
– Возвращайся, – подтвердил Бартоломью. – Всё, ступай.
Альке откланялся и вылетел столь поспешно, что, кажется, даже слегка не вошёл в поворот в коридоре. Бартоломью вздохнул – что ж, это, к несчастью, вынужденная мера! Зато никто никогда не поверит, что такой человек как Бартоломью мог что-то поручить такому как Альке! Да и остановят его, спросят – куда идёшь? Зачем?
Володыка смутился, спрятался, выгадывая себе минутку раздумья, в чашку с остывающим чаем, наконец, нашёлся и сказал:
– Не отрицаю. Но опасно и страшно можно забыть, что речь именно о величии Пресветлого.
– А ещё можно забыть о том, что это не только моя мечта, но и ваша, – мягко напомнил Бартоломью, – не вы ли говорили мне, ещё совсем юнцу, что Город – это то единственное место, где должна жить и процветать слава Пресветлого? Не вы ли возражали против даров Пресветлого в другие церкви? Не вы ли стояли горой за то, чтобы всё, прежде подаренное, имеющее значение для Города будущего, было возвращено?
Володыка улыбнулся тихо и спокойно:
– Я. И именно по этой причине я говорил с Филиппо так, как требовалось для Города, а не так, как этого требовал бы закон сегодняшнего дня. Ты не был объявлен мятежником и властолюбцем, я не вызвал тебя на объяснения, я лишь попытался успокоить его и дать ему новую роль.
– Это какую же? – ревниво поинтересовался Бартоломью. Значение Филиппо для его деяний было выше, чем он хотел, это был превосходный дознаватель, который прекрасно годился для самой разной, даже подчас и неприятной, щекотливой работы и узнать, что он до конца не разделил убеждений Бартоломью, хотя Бартоломью и был уверен в обратном, было весьма и весьма нехорошо.
Но хотя бы узнать!
– Роль твоего противовеса. Роль служителя Города Святого Престола. Я сказал, что только он сможет встать на твоём пути, если ты зарвёшься, – Володыка не лукавил, он, кажется, даже наслаждался своими словами.
Но сбить с толку Бартоломью, вогнать его в смущение не удалось.
– Роль спасителя? Что ж, это занятно. Думаю, такой человек как Филиппо, который боится ответственности, воспринял это с восторгом?
– Не иронизируй, – посоветовал Володыка, – он куда больше привязан к Городу Святого Престола, чем хочет думать. У него больше нет ничего. Нет ничего ближе! И я думаю, что он поймёт твои цели, примет их как благо и сдастся. Но сделает это сам, если увидит в тебе истинного защитника Города!
– Ловко, – оценил Бартоломью. – Нет, на самом деле ловко. Володыка, я не думал, что вы всё ещё склонны к интригам.
– Это не интриги, – Володыка тотчас посуровел, его лицо исказилось мукой, ему и самому уже было ясно, что его время прошло, и не Бартоломью, так другой мерзавец снесёт его власть. Бартоломью же хотя бы Город любит и Пресветлому предан. Хочется Володыке так думать. – Это факт. Ты не знаешь людей. Филиппо нужно почувствовать выбор и самому прийти к тому, что верно. Это и будет правдой. Той правдой, которую лучше не говорить, но которая есть.
– Вроде той правды, Володыка, что настоятель Габриэль к Красным Плащам шастает? – поинтересовался Бартоломью. Он знал, что должен был сдержаться, что не нужно сразу же выдавать всех тайн. Более того, тайн ещё ничем толком не подтверждённых. Но соблазн был слишком велик, да и замолчал Володыка так резко и страшно, осёкся и побледнел, что Бартоломью даже не пытался жалеть о сказанном.
Поделом! Нашёлся праведник да умник! Лицемер и только…
– Или той правды, что делает он это с вашего прямого дозволения, если не сказать откровеннее, – теперь отступать было некуда, и Бартоломью не мог скрывать от себя: беззащитность Володыки, его растерянность заметно поднимали ему настроение. – А может быть той правды, что из наших сокровищниц перешли во владение Красным Плащам некоторые и наши вещи?
– Мусор, не сокровища, – поправил Володыка. От потрясения, что его тайны раскрыты, он не очень-то и скрывался от правды.
– Это уже не вам решать, Володыка, всё, что принадлежит Городу Святого Престола и есть сокровище.
Володыка покачал головой, потрясение оказалось для него слишком большим. Он был уверен, что всех провёл, ото всех укрылся, ведь на него одного никогда не должно было пасть и тени подозрения! Но вот Бартоломью всё знает и не скрывает этого.
– Откуда ты узнал? – спросил Володыка. – Тебе Габриэль рассказал?
Бартоломью не нравился настоятель Габриэль. То ли от того, что он был молод, то ли от того, что был как-то особенно внимателен и расположен к Магде, а то ли просто по схождению звёзд на небе, не позволивших воспылать симпатией к Габриэлю, но выдавать его Бартоломью не планировал. Во-первых, это весьма непрофессионально. Во-вторых, никто не захочет раскрывать свои тайны тому, кто легко выдаёт источник информации. В-третьих, доверился Габриэль всё-таки не ему, а Магде, и хотя Бартоломью мог легко приравнять Магду к своей собственности, обострять без нужды это доверие не следовало бы. И потом – Габриэль почти наверняка пригодится где-нибудь в более нужных времени и месте.
Так что в этот раз Бартоломью справился с соблазном добить Володыку беспощадностью откровений и напомнил:
– Володыка, я всё же дознаватель, практически всё, что происходит в стенах Города Святого Престола так или иначе становится мне известно.
– Я тоже был такого мнения о дознавателях, пока прежний Верховный, даруй, Пресветлый, ему вечный покой, не был убит в своих покоях, – Володыка собрался и вернул насмешку Бартоломью. Но тот ожидал подобного.
– Поэтому, Володыка, я и говорю – «практически всё», – напомнил он. – Так что же? Вы даже ради приличия не будете отрицать моих слов?
Володыка помолчал, и Бартоломью уже пришло в голову, что ответа он не получит, но нет, ответ всё же пришёл.
– Знаешь ли ты в чём большое сходство между глупой юностью и старостью? Нет страха. В этом, правда, и большое различие – в юности ты не боишься потому что не веришь, что кто-то способен тебе навредить, ты кажешься и сам для себя неуязвимым. А в старости страха нет, потому что ты уже своё отбоялся. Кто тебе поверит, Бартоломью?
– Я не собираюсь это выносить, – заверил Бартоломью, – это плохо скажется на репутации Города. Но что же, значит, не отрицаете?
– Нет, не отрицаю. Тем более, ты хороший дознаватель, если проведал эту тайну. Я, кажется, сделал всё, от меня зависящее, чтобы этого не случилось.
«Да, только людей не научился выбирать!» – мелькнуло в голове Бартоломью, но он не озвучил этой мысли, всё же не следовало раскрывать присутствие Габриэля в этой правде. Он ещё пригодится.
– Почему, Володыка? – спросил Бартоломью. Этот вопрос его и впрямь терзал. Почему Плащи? Почему они, ничтожные, слабые? Зачем искать союза с теми, кто столь незначителен, да ещё и одаривать их?
– Потому что я опасаюсь за Город, – ответил Володыка уже спокойно. Он не отмаличвался и не подбирал слов, все слова были уже готовы, словно он прекрасно понимал, что однажды придётся их произнести. – Да, Бартоломью, я опасаюсь. Будущее его стен перейдёт в руки людей, которые также могут потерять голову от власти, пытаясь выстроить величие Пресветлого в нашем мире.
– Камень засчитан, – согласился Бартоломью, – но я не понимаю.
– Филиппо будет иллюзорным противовесом, – продолжал Володыка, – его преданность Городу не позволит ему действовать на какое-то разрушение. Он будет служить Престолу и тебе. А вот Красные Плащи…нет, этот противовес будет настоящий.
Сначала Бартоломью решил что ослышался, потом понял, что сошёл с ума. Только вот не он, а Володыка и от этого осознания он даже рывком поднялся из-за стола, не веря, что всерьёз участвует в подобном диалоге.
Но Володыка глядел спокойно и прозрачно, и никак не пытался смеяться или выдавать своё сумасшествие. Это явно не было шуткой и это не было бредом. Это было глубоким убеждением в своей правоте.
Бартоломью оценил эти слова ещё раз, вспомнил, что слышал сам о Красных Плащах – это жалкой секте, которая даже канонов толком не знала, да шаталась по миру, проповедуя, вспомнил, с каким пренебрежением отозвался о них прежний Верховный впервые, и успокоился: старик спятил, или впал в глубокую наивность, что, на самом деле, одно и тоже. Красные Плащи – противовес ему! Ха!
Нет, это агония жалкой старости, не более, попытка усидеть на власти с достоинством, у меня, мол, есть план! Даром, что от плана пахнет такой же плесенью и дурнотой, как от сентиментальности Володыки.
Обдумав всё это в несколько секунд, Бартоломью одёрнул себя и сел обратно:
– Я прошу меня извинить, Володыка. Просто ваши слова о Красных Плащах были несколько… удивительны. Я не думал, что вы рассматриваете их как союзников Города на серьёзной основе.
– А почему нет? – поинтересовался Володыка, – они и мы верим в одного бога, боремся с одним и тем же – с тьмой. Да, они нелепы без точных молитв и соборов, без традиций и опоры в виде опыта поколений, живших в Городе, но они наши союзники и враги того, кто решит осквернить Город Святого Престола властолюбием.
Бартоломью стоило огромных усилий воли промолчать. Он уже про себя всё решил: старик спятил, вот и несёт всякий бред. Надо промолчать и выдержать. Красные Плащи! Нашёл защиту! А чего не поэтов бродячих привлечь? А что, тоже люди, и среди них есть те, кто верит в Пресветлого! Если эти поэты вообще хоть во что-нибудь верят.
– Это удивительное решение, – ответил Бартоломью, не уточняя, что под словом « удивительное» он понимает исключительно дурное. – Вы поразили меня, не скрою.
– Опыт, мой дорогой друг, – Володыка же привычно расценил все слова Бартоломью и его шок как комплимент своим мыслям и идеям. Когда-то давно Бартоломью таким и был – он смотрел с восторгом на Город, на Верховного и Володыку. Это потом с ним что-то сделалось, то ли повзрослел он, то ли тщательно сдерживаемые мысли всё же нашли лазейку – но он изменился. И теперь продолжал ещё меняться.
Бартоломью кивнул с самой вежливой улыбкой, про себя порадовавшись тому, что время Володыки всё равно пройдёт быстрее, чем тот хочет. Вслух же спросил:
– Володыка, как вы относитесь к легендам?
– К легендам? – переброске темы Володыка удивился, но совладал с собой, пожал плечами, – мы извлекаем из легенд уроки.
– Хочу спросить у вас об одной, если позволите, – Бартоломью не планировал этого делать, но последние решения Володыки, которые он так опрометчиво выдал, связанные с Красными Плащами, показали ему, что Володыка уже не в себе и лучше не медлить, если он, конечно, хочет добиться ответов, а не отговорок. – Легенда о Вороньем Граале.
– Вот как? – Володыка был удивлён и подозрение, не имеющее ещё твёрдой почвы, заклубилось в нём.
– Я недавно был в библиотеке, – продолжил Бартоломью как ни в чём не бывало, как может продолжить только покладистый ученик перед наставником, – искал информацию о Пресветлом, хотел почитать что-нибудь о его житие. И увидел несколько вредных книг, в которых распространяются лживые сказочки про меч Пресветлого и прочее. Но одна легенда заинтересовала меня всерьёз. Я не помню её к своему стыду, не помню её сути, и прочитанное мне мало что дало.
– Любопытство? – Володыка расслабился, – я, бывало, в твоём возрасте тоже много сидел за книгами, всё хотел понять до конца… но Вороний Грааль – это всего лишь сказка. Сказка даже по меркам легенд. Когда Пресветлый мученически принял смерть за грехи наши, его кровь собрали в Святой Грааль, как в великий артефакт. И кровь вошла в чашу как благо и ничем не потемнело золото, из которого она была отлита, и сказано было, что тот, кто изопьёт из Святого Грааля, держа в уме светлые помыслы, будет счастлив на земле как на небе. Но союзники Малзуса, для которых вся жизнь была поставлена на то, чтобы осквернить замыслы Пресветлого, решила осквернить и этот артефакт.
Бартоломью слушал с нарочитым почтением: сама история была ему известна, он рассчитывал получить больше деталей. Но Володыка пока говорил только то, что и Бартоломью было хорошо известно:
– Союзники Малзуса отлили чашу из серебра, пороча священное золото, и решили наполнить его кровью жертв, что были принесены во имя тьмы. Они пили из этой чаши по очереди тёплую кровь своих жертв, и верили, что их тьма даёт им силы.
Володыка закашлялся. Они говорили уже долго и, по-хорошему, следовало его оставить, но Бартоломью решил всё-таки спросить:
– Вы считаете этого не могло быть?
– Может и могло, – Володыка не спорил, – только какая может быть сила из осквернённой чаши? Это не их идея, и не воля Малзуса. Это воля Пресветлого. Это его кровь была пролита вперёд крови тех, кто был убиен во имя тьмы. Ты уж прости старика за прямоту, Бартоломью, но я думаю, эта история всего лишь страшная сказка, не больше. И за другое прости, если обидел.
– Всё хорошо, Володыка, я вас прекрасно понимаю и не подведу, – Бартоломью сдался, поднимаясь с места. Старик явно устал и хотел уже избавиться от его общества.
Кто его знает, может хотел подумать о величии Красных Плащей?
От Володыки Бартоломью выходил со смешанными чувствами. С одной стороны, старик не отрицал своего участия в истории с Плащами, с другой – поддержка от Плащей? Нет, Бартоломью всё-таки не верил, что это может быть серьёзно. Это больше походило на бред человека, потерявшегося в датах и событиях, а не на взвешенное решение. Но пока думать об этом было некогда.
Оказавшись в родном коридоре Дознавателей, Бартоломью немного поразмышлял – с чего начать? Затем решил, что нужно начать с того, чтобы договориться с Гасионом о встрече. Благо, механизм был отлажен.
Бартоломью вызвал к себе Альке. Откровенно говоря, это был единственный дознаватель под начало Бартоломью, которого следовало давно уде прогнать. Совершенно неспособный к серьёзным делам, он годился лишь на то, чтобы принести бумагу из кабинета в кабинет, или отнести письма, или что-то ещё, такое же мелкое, имеющее строгий алгоритм, и не требующее никакого умственного вложения в дело.
Альке держал ещё прежний Верховный. Он же и не стеснялся отвешивать ему подзатыльники по поводу и без. Бартоломью подзатыльников не раздавал, но и держать откровенную бездарность очень уж долго не планировал: дело ли это, когда дознаватель боится вида крови и мышей, и не выносит криков, совершенно в них теряясь?
Но сейчас интеллект и не требовался. Требовалась ничтожность, и Альке её обеспечивал.
– Ступай в предместье, в трактир «Три горы», – наставлял он, – скажи трактирщику, чтобы прислал вино для меня.
Это было особым шифром, через который Бартоломью и поддерживал связь с Чёрным Крестом. Но Альке это знать было нельзя. Инструкция от раза в раз не менялась, но Бартоломью, движимый плохим предчувствием, всегда её повторял.
– Дождаться когда он пришлёт вино, Верховный? – спросил Альке, как спрашивал Бартоломью ещё тогда, когда тот был Всадником.
– Нет, – ответил Бартоломью с ледяным спокойствием. – Просто передай ему мою просьбу и иди.
– Идти сюда? – Альке с каждым разом всё больше как будто бы глупел, и Бартоломью приходилось тратить всё больше сил на сдерживание эмоций и высказываний.
– Возвращайся, – подтвердил Бартоломью. – Всё, ступай.
Альке откланялся и вылетел столь поспешно, что, кажется, даже слегка не вошёл в поворот в коридоре. Бартоломью вздохнул – что ж, это, к несчастью, вынужденная мера! Зато никто никогда не поверит, что такой человек как Бартоломью мог что-то поручить такому как Альке! Да и остановят его, спросят – куда идёшь? Зачем?
