Во-вторых, некоторые культы желали мести. Так три года назад культ Чёрного Креста убил одного из настоятелей Служения, и пусть Магда арестовала убийцу в тот же день, жизни это ему не вернуло.
Словом, опасные близились дни, и требовалось задействовать все силы на то, чтобы не было ничего лишнего в толпе, которая, как известно, и безо всяких культов опасна! А ведь ещё были воры, сумасшедшие, пьянь в этих толпах!
И обо всём этом надо было позаботиться.
–Тогда к концу недели обсудим и подведём итоги, – согласился Володыка, – я прошу вас о содействии, всех вас.
Семьи загалдели сразу:
–Да мы же всегда! Да мы же с радостью!
Бартоломью с трудом сдержал смешок. Он знал, что они так рьяны не от веры и не от желания помочь, а от того, что благодаря дружбе со Святым Городом, и благодаря тому, что Дознание закрывает глаза на их дела, наворовали и заработали куда больше, чем потратят.
–Есть вопросы? – вопрос был рядовой и подразумевал один правильный ответ, но Бартоломью разрушил надежды всего Совета на вкусный обед:
–У меня есть ещё одно дело.
–Ты не заявлял, – заметил Верховный с подозрением. В отличие от всех присутствующих он точно знал, что такое Бартоломью, и не верил в то, что один из его трёх Всадников мог забыть о каком-то выступлении или докладе.
–Точно так, – не смутился Бартоломью, – поскольку дело крайне деликатное и требует мер. Но не требует шума.
–Ничего, мы выслушаем, – Володыка, как и всегда, попытался смягчить обстановку. От природной мягкости своей он так поступал, а не из расчёта, зато на эту мягкость и рассчитывал Бартоломью, понимая, что другие уже не воспротивятся.
–Благодарю, – Бартоломью поднялся. – Братья и друзья, то, что я сейчас скажу – дело совершенно секретное и должно остаться здесь, в этой зале. Я приношу извинения, Верховный, что не доложил прежде вам, но дело очень щепетильное и я полагаю верным, если все мы будем знать его суть.
–Да говори уже, – Верховный не скрывал раздражения, – ты нас не просто же так тут держишь!
–Среди нас есть человек, прямо сейчас и здесь, чья честность, к сожалению, к моему большому сожалению, уже не может быть безукоризненной. Несколько часов назад мне доставили бумаги, то есть я опираюсь не только на слухи и домыслы, но на доказательства…
Бартоломью потянул к себе чёрную папку, раскрыл её, стараясь не замечать и не усмехаться побелевшим лицам представителей трёх достойных семей, каждый из которых, разумеется, решил, что песенка спета.
–Именно поэтому я открываю дело в его присутствии, – продолжил Бартоломью. – Этот человек заслуживает знать, что его обвиняют и суть обвинений.
–А мы можем знать, что это за человек? – проворчал Верховный, пока другие переглядывались, храня молчание, а Володыка хмурился.
–Юстас, казначей Святого Города, я обвиняю тебя в воровстве, в краже золота, принадлежащего Святому Городу и в подделке отчётности!
Обвинение громыхнуло. Казначей, сидевший молча и спокойно, поперхнулся, не веря, что гром предназначался ему. В самом деле, как так? он – самый нужный человек Святого Города, с немого согласия и Ковэна, и Великого Совета работающий на некоторые махинации, и вдруг – обвинён?
Да может ли такое быть?
–Перед вами копии протоколов и счетов, показания, – Бартоломью чувствовал себя вольно, обрушиваясь на притихший зал, но не давая ему очнуться. Копии уже пошли по столу, запасливо приготовленные и на самого Юстаса.
–Это неправда! – Юстас вскочил, хладнокровие оставляло его, оцепенение спало, – вы сами знаете! Вы все прекрасно знаете, что все эти годы я служил Святому Городу!
–Или себе? – Бартоломью был безжалостен. – Ты служил себе, Юстас. Показания твоих же людей, которые устали от тебя терпеть угрозы…
–Я не угрожал! – Бартоломью прекрасно знал, что люди совершают одну и ту же ошибку – они начинают отрицать не то. И Юстас начал отрицать угрозы, а не сам факт хищений и мошенничества. Потому что – было!
Было, чего уж таить!
–Выкладки, которые вы видите…показания, которые взяты с удивлением и скорбью нас, дознавателей, – Бартоломью шёл вокруг стола, стараясь задержаться около каждого, увидеть, как советники читают его документы. Верховный даже на документы не взглянул.
–И как же это вскрылось? – спросил он. В отличие от остальных Верховный знал, что дела подобного рода не проходят за день.
–Ко мне пришёл один из казначейства, попросил аудиенции и, трясясь от страха, рассказал, что казначей Святого Города, наш брат Юстас…
–Я ему не угрожал! – Юстас хорошо считал деньги, подделывал подписи, но плохо владел собою в ситуации, которая была ему незнакома.
–Я хотел сказать, что пытался его подкупить, – Бартоломью изобразил удивление, – но, как видите…
–Это неправда. Володыка! – Юстас бросился на колени перед Служением. – вы же знаете! Я верой и правдой. Я всё для Святого Города!
–Заблудшее дитя! – Володыка искренне сожалел. – Не противься им, скажи всю правду и они разберутся.
–Оторвите вот этого от Володыки! – брезгливо приказал Верховный, но глаза он не сводил именно с Бартоломью – одного из своих своенравных всадников. – Доставьте его ко мне в кабинет. Одного!
Значит Бартоломью не приглашают. Но ему и не надо. Главное сделано – он показал себя.
–Габриэль, – Володыка расстроено наблюдал за тем, как Юстаса отрывают и волокут прочь Глава Городской Стражи и призванный охранять зал ещё один стражник, – полагаю, надо сообщить помощникам Юстаса, чтобы взяли…хотя бы временно его часть обязанностей на себя. Да?
Володыка обернулся на Совет, все закивали, особенно старались представители семей, радостные от того, что угроза миновала.
–Скажите им, что Юстас болен и лежит в лазарете, – подсказал Верховный через стол, обращаясь к молодому человеку, которого Володыка и назвал Габриэлем.
Бартоломью в первый раз видел Габриэля. Он знал, что у Володыки новый настоятель, что его зовут Габриэль, но не полагал, что он так молод. Едва ли старше Магды, и уже в настоятелях? Определённо, к этому человек стоило присмотреться!
Но это чуть позже, после заседания.
–Полагаю, вопросов больше нет. Извините, что задержал вас, – Володыка принялся прощаться, но сам остался в зале. Бартоломью тоже поднялся, оглянулся на Верховного, тот стоял, ожидая своей очереди, явно желая перекинуться словом с Володыкой. Заметив внимание Бартоломью, Верховный успокоил:
–Иди обедать! Ты молодец.
Пришлось уйти. Бартоломью слышал за спиной обрывки фраз об угощениях и о том, сколько дополнительных фонарей надо повесить на площади, чтобы не было ни одного тёмного угла, но не слышал и слова о Юстасе. Заболел так заболел! Официальная версия! На этом всё, хватит сплетен, а то ещё тень от них прольётся и не исчезнет.
–Какой старательный у вас всадник, мой друг! – Володыка не сдержал печальной улыбки, когда в зале Великого Совета остались только он и Верховный. Крест и Дознание. Две защиты, одна, бессмысленная без другой. Они оба были уже в годах, когда не было смысла доказывать свою власть или силу друг перед другом и можно было говорить без колкостей и лишнего ехидства, а с уважением, признавая друг друга.
–Слишком уж прыткий, – согласился Верховный. – Разумеется, всё это представление он затеял не просто так. Хотел показать свою удаль.
–Ну что ж, это похвально.
–Рьяно и невовремя.
–У молодых всегда невовремя.
Помолчали. Верховный, чувствуя вину, признал:
–Мне жаль Юстаса, я постараюсь смягчить дело. Мы все знали, что он виноват, но все потакали ему, позволяли…
Это было правдой. Позволить несколько грехов, списать, закрыть глаза – Юстас стоил того. Но после того, как его вина была объявлена? Нет, тут уже не отвертеться.
–Пусть вершится правосудие, – у Володыки один ответ, – на всё Пресветлая воля. Но этот ваш Всадник…друг мой, вы не думаете что он мог бы стать вам достойным преемником? Кажется, он умён и хитёр, и весьма предан Святому Городу!
Верховный вздохнул. Он и сам знал о том, что стар и пора, да, чтоб тьма взяла! – пора уходить. Ему уже намекали на это, он и сам знал.
–Я скажу тебе правду, – сказал Верховный, – Бартоломью умён, хитёр и коварен. Вы правы. Но он фанатик. Причём не просто фанатик, а фанатик, который прикрывается верой. Его интересует только власть, я знал это всегда, и я действительно прочил его одно время в свои преемники, но сейчас я сомневаюсь, и моё сомнение грызёт и меня. Друг мой, кажется, я выпестовал чудовище. Чудовище, что обхитрило всех. Меня тоже.
Верховный покачал головою. Он знал, что придётся кому-то открыть свои мысли.
–Тогда дай ему правду, но не надежду. Он будет верить в то, что он твой преемник. Выбери другого и объясни причину выбора Бартоломью. Он смирится, – Володыка, как всегда, верил в лучшее.
Верховный и сам собирался поговорить с Бартоломью о власти, но всё трусил. Он, старый человек, положивший жизнь на Дознание и риск собой, боялся своего же ученика!
–Исповедуйся, – тихо предложил Володыка.
–Поможет? – Верховный не удержался от ехидства.
–Душе поможет, и ум приведёт в порядок. А после решишь, как быть и кого оставить.
Идея была хорошей. Она давала отсрочку. Отсрочку от разговора – во всяком случае, так виделось Верховному. Он не знал, что Бартоломью уже в курсе его слов – Верховный и впрямь сильно постарел, иначе заметил бы, догадался, что не просто так молоденькая служительница трёт уже пять минут в приоткрытом коридоре одно и то же место, словно пятно там въелось.
Так что – Бартоломью уже всё знал и был взбешён словами своего наставника.
Темнело рано, но Бартоломью, измученный своим же бешенством, с трудом дождался темноты. Разумеется, его пост позволял ему покинуть врата Святого Города без лишних вопросов, но по своему опыту Бартоломью прекрасно знал, что чем меньше людей знают о твоих передвижениях и видят тебя, тем лучше: человек – самый ненадёжный инструмент. Поэтому пришлось ждать, неся в себе это глубокое, едкое бешенство.
Да, он делал вид, что всё в порядке, принимал доклады, оставлял поручения, и даже выговорил дознавателю Морису за его неаккуратный вид:
–Мы работаем с людьми! Мы должны производить впечатление абсолюта, а ты? Взгляни на себя, свинья! Рубашка в пятнах, воротник помят, смотреть тошно!
Дознаватели, которым не посчастливилось присутствовать при этой сцене, судорожно начали поправлять свой вид и сами, не зная, на кого следующего обрушится Бартоломью. Магда, рубашка которой тоже не отличалась свежестью, невзначай шагнула за спину Мартина. Тот вздохнул, но ничего не стал ей говорить.
«Да кто он такой, чтобы мне указывать-то!» – хмыкнула про себя Магда, но тут же отвлеклась. Бартоломью был в её мыслях. А тот разошёлся и выговаривал Морису уже за причёску – растрёпанную, не собранную.
–Как солома! Ты про гребень слыхал? – Морис сжимался под этими замечаниями. Он был на голову, если не больше, выше Бартоломью и раза в два шире его в плечах, но Бартоломью в гневе – это всё-таки Бартоломью, без шуток – один из трёх Всадников Дознания, а при его молодом ещё возрасте это значит очень многое. Глупец, увидев как Морис сжимается под выговором Бартоломью, может быть и хмыкнул бы – такой бугай, а так напуган! Но в коридоре не было глупцов – во всяком случае, из породы тех, кто считал бы себя неприкосновенным.
Но день шёл своим чередом. Прошелестело только по коридорам: казначея Юстаса назвали больным сразу после Совета.
–Ну-ну, больным! – неосторожно заметил кто-то в Дознании, и тут налетела уже Магда.
Верная сторонница Бартоломью, она сегодня была не в духе, а может ей просто передавался настрой её обожаемого наставника? Но так или иначе, она, не примериваясь, пошла в наступление:
–Если тебе, идиота кусок, говорят, что Казначей нездоров, значит, так оно и есть! Кто ты такой, чтобы оспаривать слова Володыки и Верховного?
Несчастный, уже пожалев о том, что у него вообще вырвалось подобное замечание, отбивался как мог, но куда там…
Вдоволь выплеснув яда, Магда успокоилась и велела идти прочь. Несчастный побрёл, спотыкаясь и явно веруя в то, что его глупая дерзость дойдёт до Всадников. Но Магда уже о ней забыла. К тому же, дерзость была хоть и глупа, но всё-таки правдива – Магда знала, что казначея отправили в третью камеру, что в сокрытом коридоре. Более того, именно Магде передали пожелание Верховного: она должна допросить казначея.
Почему она? Магде бы задаться этим вопросом, но она просто согласилась, не подозревая, что Верховный приглядывается к Бартоломью с насмешкой и подозрением, и поскольку она служит Бартоломью…
Впрочем, Магда не задумалась. Передали – пошла.
Но это был всего лишь день, рабочий день. И Бартоломью делал вид, что это именно так, и не иначе, и ждал темноты. Наконец она пришла – темнота, сползла на Святой Город, погружая преданных слуг его в сон, кто, конечно, имел на сон право; поползла по улицам, выгоняя лишних гостей; вломилась в каждую комнату и залу…
Бартоломью ждал темноты, и когда совсем стемнело, поднялся решительно и спокойно. В темноте можно было не опасаться встречи, но он всегда выбирал лишнюю предосторожность, предпочитая быть в лишней тревоги, чем в глупости. Он уже переоделся – простые брюки, рубаха, камзол – ничего не выдаёт в нём служителя Дознания, и уж тем более – Всадника. Всё просто и скрыто. Горожанин, как есть горожанин! Ни одной нашивки, ни одного знака. Но этого, конечно, мало.
А вот плащ…такой же обезличенный, ни имеющий ни одной полосы, ни одной нашивки – просто чёрный плащ – идеальное укрытие для заговорщиков, любовников и преступников. И капюшон, чтобы не было видно лица. А дальше – просто! Оставить в комнате свечу – ничего, пусть горит, разобрать постель – вроде как он вышел ненадолго, оставить какую-нибудь книгу раскрытой – а что, он не может читать перед сном?
А самому тенью метнуться ко второму выходу, к тайному, скрытому, спуститься по отсырелому, узкому и тёмному коридору, но без шума, без свечи – здесь рядом покои, которые не стоит тревожить, свернуть, свернуть ещё – проход вниз, и ступени – каменные, гладкие, они очень опасны, но здесь уже светло от кухни, что через стену. Главное, спуститься осторожно.
И вот уже выход, а там – темнота и ночной озноб. Ночью и впрямь зазнобило, и Бартоломью плотнее закутался в плащ, оглянулся – его никто не заметил, даже стражники, скучавшие у ворот, не увидели его тени. Олухи! Приходи всяк кто хочет!
Но да ладно, он разберётся позже, а пока – в проулок, тенью держась к стене, незаметно и быстро, и ещё через проулок, и вниз по улице, благо, здесь уже не мостовая, и шаги утонут в темноте, и под мост, и снова…
Бартоломью выбрался через четверть часа за врата Святого Города. Тайные ходы оставили на его одежде сырость и запах плесени, всё-таки, в этих проходах никто не убирал и никто не поддерживал чистоты – упущение, конечно, но что делать? Он мог бы выбраться и раньше, срезав через площадь, но не стал рисковать и предпочёл обойти кругом – всё-таки, на площади стражники появлялись куда чаще, чем на улицах.
Но вот свобода. Предместье, лесок – по нему ходьбы полчаса. Благо – луна! Бартоломью шёл ровно, по хорошо известной ему дороге. Не доходя до места, он стал идти медленнее – не стоило появляться перед нечестивцами Чёрного Креста задохнувшимся от быстрой ходьбы.
Словом, опасные близились дни, и требовалось задействовать все силы на то, чтобы не было ничего лишнего в толпе, которая, как известно, и безо всяких культов опасна! А ведь ещё были воры, сумасшедшие, пьянь в этих толпах!
И обо всём этом надо было позаботиться.
–Тогда к концу недели обсудим и подведём итоги, – согласился Володыка, – я прошу вас о содействии, всех вас.
Семьи загалдели сразу:
–Да мы же всегда! Да мы же с радостью!
Бартоломью с трудом сдержал смешок. Он знал, что они так рьяны не от веры и не от желания помочь, а от того, что благодаря дружбе со Святым Городом, и благодаря тому, что Дознание закрывает глаза на их дела, наворовали и заработали куда больше, чем потратят.
–Есть вопросы? – вопрос был рядовой и подразумевал один правильный ответ, но Бартоломью разрушил надежды всего Совета на вкусный обед:
–У меня есть ещё одно дело.
–Ты не заявлял, – заметил Верховный с подозрением. В отличие от всех присутствующих он точно знал, что такое Бартоломью, и не верил в то, что один из его трёх Всадников мог забыть о каком-то выступлении или докладе.
–Точно так, – не смутился Бартоломью, – поскольку дело крайне деликатное и требует мер. Но не требует шума.
–Ничего, мы выслушаем, – Володыка, как и всегда, попытался смягчить обстановку. От природной мягкости своей он так поступал, а не из расчёта, зато на эту мягкость и рассчитывал Бартоломью, понимая, что другие уже не воспротивятся.
–Благодарю, – Бартоломью поднялся. – Братья и друзья, то, что я сейчас скажу – дело совершенно секретное и должно остаться здесь, в этой зале. Я приношу извинения, Верховный, что не доложил прежде вам, но дело очень щепетильное и я полагаю верным, если все мы будем знать его суть.
–Да говори уже, – Верховный не скрывал раздражения, – ты нас не просто же так тут держишь!
–Среди нас есть человек, прямо сейчас и здесь, чья честность, к сожалению, к моему большому сожалению, уже не может быть безукоризненной. Несколько часов назад мне доставили бумаги, то есть я опираюсь не только на слухи и домыслы, но на доказательства…
Бартоломью потянул к себе чёрную папку, раскрыл её, стараясь не замечать и не усмехаться побелевшим лицам представителей трёх достойных семей, каждый из которых, разумеется, решил, что песенка спета.
–Именно поэтому я открываю дело в его присутствии, – продолжил Бартоломью. – Этот человек заслуживает знать, что его обвиняют и суть обвинений.
–А мы можем знать, что это за человек? – проворчал Верховный, пока другие переглядывались, храня молчание, а Володыка хмурился.
–Юстас, казначей Святого Города, я обвиняю тебя в воровстве, в краже золота, принадлежащего Святому Городу и в подделке отчётности!
Обвинение громыхнуло. Казначей, сидевший молча и спокойно, поперхнулся, не веря, что гром предназначался ему. В самом деле, как так? он – самый нужный человек Святого Города, с немого согласия и Ковэна, и Великого Совета работающий на некоторые махинации, и вдруг – обвинён?
Да может ли такое быть?
–Перед вами копии протоколов и счетов, показания, – Бартоломью чувствовал себя вольно, обрушиваясь на притихший зал, но не давая ему очнуться. Копии уже пошли по столу, запасливо приготовленные и на самого Юстаса.
–Это неправда! – Юстас вскочил, хладнокровие оставляло его, оцепенение спало, – вы сами знаете! Вы все прекрасно знаете, что все эти годы я служил Святому Городу!
–Или себе? – Бартоломью был безжалостен. – Ты служил себе, Юстас. Показания твоих же людей, которые устали от тебя терпеть угрозы…
–Я не угрожал! – Бартоломью прекрасно знал, что люди совершают одну и ту же ошибку – они начинают отрицать не то. И Юстас начал отрицать угрозы, а не сам факт хищений и мошенничества. Потому что – было!
Было, чего уж таить!
–Выкладки, которые вы видите…показания, которые взяты с удивлением и скорбью нас, дознавателей, – Бартоломью шёл вокруг стола, стараясь задержаться около каждого, увидеть, как советники читают его документы. Верховный даже на документы не взглянул.
–И как же это вскрылось? – спросил он. В отличие от остальных Верховный знал, что дела подобного рода не проходят за день.
–Ко мне пришёл один из казначейства, попросил аудиенции и, трясясь от страха, рассказал, что казначей Святого Города, наш брат Юстас…
–Я ему не угрожал! – Юстас хорошо считал деньги, подделывал подписи, но плохо владел собою в ситуации, которая была ему незнакома.
–Я хотел сказать, что пытался его подкупить, – Бартоломью изобразил удивление, – но, как видите…
–Это неправда. Володыка! – Юстас бросился на колени перед Служением. – вы же знаете! Я верой и правдой. Я всё для Святого Города!
–Заблудшее дитя! – Володыка искренне сожалел. – Не противься им, скажи всю правду и они разберутся.
–Оторвите вот этого от Володыки! – брезгливо приказал Верховный, но глаза он не сводил именно с Бартоломью – одного из своих своенравных всадников. – Доставьте его ко мне в кабинет. Одного!
Значит Бартоломью не приглашают. Но ему и не надо. Главное сделано – он показал себя.
–Габриэль, – Володыка расстроено наблюдал за тем, как Юстаса отрывают и волокут прочь Глава Городской Стражи и призванный охранять зал ещё один стражник, – полагаю, надо сообщить помощникам Юстаса, чтобы взяли…хотя бы временно его часть обязанностей на себя. Да?
Володыка обернулся на Совет, все закивали, особенно старались представители семей, радостные от того, что угроза миновала.
–Скажите им, что Юстас болен и лежит в лазарете, – подсказал Верховный через стол, обращаясь к молодому человеку, которого Володыка и назвал Габриэлем.
Бартоломью в первый раз видел Габриэля. Он знал, что у Володыки новый настоятель, что его зовут Габриэль, но не полагал, что он так молод. Едва ли старше Магды, и уже в настоятелях? Определённо, к этому человек стоило присмотреться!
Но это чуть позже, после заседания.
–Полагаю, вопросов больше нет. Извините, что задержал вас, – Володыка принялся прощаться, но сам остался в зале. Бартоломью тоже поднялся, оглянулся на Верховного, тот стоял, ожидая своей очереди, явно желая перекинуться словом с Володыкой. Заметив внимание Бартоломью, Верховный успокоил:
–Иди обедать! Ты молодец.
Пришлось уйти. Бартоломью слышал за спиной обрывки фраз об угощениях и о том, сколько дополнительных фонарей надо повесить на площади, чтобы не было ни одного тёмного угла, но не слышал и слова о Юстасе. Заболел так заболел! Официальная версия! На этом всё, хватит сплетен, а то ещё тень от них прольётся и не исчезнет.
–Какой старательный у вас всадник, мой друг! – Володыка не сдержал печальной улыбки, когда в зале Великого Совета остались только он и Верховный. Крест и Дознание. Две защиты, одна, бессмысленная без другой. Они оба были уже в годах, когда не было смысла доказывать свою власть или силу друг перед другом и можно было говорить без колкостей и лишнего ехидства, а с уважением, признавая друг друга.
–Слишком уж прыткий, – согласился Верховный. – Разумеется, всё это представление он затеял не просто так. Хотел показать свою удаль.
–Ну что ж, это похвально.
–Рьяно и невовремя.
–У молодых всегда невовремя.
Помолчали. Верховный, чувствуя вину, признал:
–Мне жаль Юстаса, я постараюсь смягчить дело. Мы все знали, что он виноват, но все потакали ему, позволяли…
Это было правдой. Позволить несколько грехов, списать, закрыть глаза – Юстас стоил того. Но после того, как его вина была объявлена? Нет, тут уже не отвертеться.
–Пусть вершится правосудие, – у Володыки один ответ, – на всё Пресветлая воля. Но этот ваш Всадник…друг мой, вы не думаете что он мог бы стать вам достойным преемником? Кажется, он умён и хитёр, и весьма предан Святому Городу!
Верховный вздохнул. Он и сам знал о том, что стар и пора, да, чтоб тьма взяла! – пора уходить. Ему уже намекали на это, он и сам знал.
–Я скажу тебе правду, – сказал Верховный, – Бартоломью умён, хитёр и коварен. Вы правы. Но он фанатик. Причём не просто фанатик, а фанатик, который прикрывается верой. Его интересует только власть, я знал это всегда, и я действительно прочил его одно время в свои преемники, но сейчас я сомневаюсь, и моё сомнение грызёт и меня. Друг мой, кажется, я выпестовал чудовище. Чудовище, что обхитрило всех. Меня тоже.
Верховный покачал головою. Он знал, что придётся кому-то открыть свои мысли.
–Тогда дай ему правду, но не надежду. Он будет верить в то, что он твой преемник. Выбери другого и объясни причину выбора Бартоломью. Он смирится, – Володыка, как всегда, верил в лучшее.
Верховный и сам собирался поговорить с Бартоломью о власти, но всё трусил. Он, старый человек, положивший жизнь на Дознание и риск собой, боялся своего же ученика!
–Исповедуйся, – тихо предложил Володыка.
–Поможет? – Верховный не удержался от ехидства.
–Душе поможет, и ум приведёт в порядок. А после решишь, как быть и кого оставить.
Идея была хорошей. Она давала отсрочку. Отсрочку от разговора – во всяком случае, так виделось Верховному. Он не знал, что Бартоломью уже в курсе его слов – Верховный и впрямь сильно постарел, иначе заметил бы, догадался, что не просто так молоденькая служительница трёт уже пять минут в приоткрытом коридоре одно и то же место, словно пятно там въелось.
Так что – Бартоломью уже всё знал и был взбешён словами своего наставника.
Глава 4. Первая смерть
Темнело рано, но Бартоломью, измученный своим же бешенством, с трудом дождался темноты. Разумеется, его пост позволял ему покинуть врата Святого Города без лишних вопросов, но по своему опыту Бартоломью прекрасно знал, что чем меньше людей знают о твоих передвижениях и видят тебя, тем лучше: человек – самый ненадёжный инструмент. Поэтому пришлось ждать, неся в себе это глубокое, едкое бешенство.
Да, он делал вид, что всё в порядке, принимал доклады, оставлял поручения, и даже выговорил дознавателю Морису за его неаккуратный вид:
–Мы работаем с людьми! Мы должны производить впечатление абсолюта, а ты? Взгляни на себя, свинья! Рубашка в пятнах, воротник помят, смотреть тошно!
Дознаватели, которым не посчастливилось присутствовать при этой сцене, судорожно начали поправлять свой вид и сами, не зная, на кого следующего обрушится Бартоломью. Магда, рубашка которой тоже не отличалась свежестью, невзначай шагнула за спину Мартина. Тот вздохнул, но ничего не стал ей говорить.
«Да кто он такой, чтобы мне указывать-то!» – хмыкнула про себя Магда, но тут же отвлеклась. Бартоломью был в её мыслях. А тот разошёлся и выговаривал Морису уже за причёску – растрёпанную, не собранную.
–Как солома! Ты про гребень слыхал? – Морис сжимался под этими замечаниями. Он был на голову, если не больше, выше Бартоломью и раза в два шире его в плечах, но Бартоломью в гневе – это всё-таки Бартоломью, без шуток – один из трёх Всадников Дознания, а при его молодом ещё возрасте это значит очень многое. Глупец, увидев как Морис сжимается под выговором Бартоломью, может быть и хмыкнул бы – такой бугай, а так напуган! Но в коридоре не было глупцов – во всяком случае, из породы тех, кто считал бы себя неприкосновенным.
Но день шёл своим чередом. Прошелестело только по коридорам: казначея Юстаса назвали больным сразу после Совета.
–Ну-ну, больным! – неосторожно заметил кто-то в Дознании, и тут налетела уже Магда.
Верная сторонница Бартоломью, она сегодня была не в духе, а может ей просто передавался настрой её обожаемого наставника? Но так или иначе, она, не примериваясь, пошла в наступление:
–Если тебе, идиота кусок, говорят, что Казначей нездоров, значит, так оно и есть! Кто ты такой, чтобы оспаривать слова Володыки и Верховного?
Несчастный, уже пожалев о том, что у него вообще вырвалось подобное замечание, отбивался как мог, но куда там…
Вдоволь выплеснув яда, Магда успокоилась и велела идти прочь. Несчастный побрёл, спотыкаясь и явно веруя в то, что его глупая дерзость дойдёт до Всадников. Но Магда уже о ней забыла. К тому же, дерзость была хоть и глупа, но всё-таки правдива – Магда знала, что казначея отправили в третью камеру, что в сокрытом коридоре. Более того, именно Магде передали пожелание Верховного: она должна допросить казначея.
Почему она? Магде бы задаться этим вопросом, но она просто согласилась, не подозревая, что Верховный приглядывается к Бартоломью с насмешкой и подозрением, и поскольку она служит Бартоломью…
Впрочем, Магда не задумалась. Передали – пошла.
Но это был всего лишь день, рабочий день. И Бартоломью делал вид, что это именно так, и не иначе, и ждал темноты. Наконец она пришла – темнота, сползла на Святой Город, погружая преданных слуг его в сон, кто, конечно, имел на сон право; поползла по улицам, выгоняя лишних гостей; вломилась в каждую комнату и залу…
Бартоломью ждал темноты, и когда совсем стемнело, поднялся решительно и спокойно. В темноте можно было не опасаться встречи, но он всегда выбирал лишнюю предосторожность, предпочитая быть в лишней тревоги, чем в глупости. Он уже переоделся – простые брюки, рубаха, камзол – ничего не выдаёт в нём служителя Дознания, и уж тем более – Всадника. Всё просто и скрыто. Горожанин, как есть горожанин! Ни одной нашивки, ни одного знака. Но этого, конечно, мало.
А вот плащ…такой же обезличенный, ни имеющий ни одной полосы, ни одной нашивки – просто чёрный плащ – идеальное укрытие для заговорщиков, любовников и преступников. И капюшон, чтобы не было видно лица. А дальше – просто! Оставить в комнате свечу – ничего, пусть горит, разобрать постель – вроде как он вышел ненадолго, оставить какую-нибудь книгу раскрытой – а что, он не может читать перед сном?
А самому тенью метнуться ко второму выходу, к тайному, скрытому, спуститься по отсырелому, узкому и тёмному коридору, но без шума, без свечи – здесь рядом покои, которые не стоит тревожить, свернуть, свернуть ещё – проход вниз, и ступени – каменные, гладкие, они очень опасны, но здесь уже светло от кухни, что через стену. Главное, спуститься осторожно.
И вот уже выход, а там – темнота и ночной озноб. Ночью и впрямь зазнобило, и Бартоломью плотнее закутался в плащ, оглянулся – его никто не заметил, даже стражники, скучавшие у ворот, не увидели его тени. Олухи! Приходи всяк кто хочет!
Но да ладно, он разберётся позже, а пока – в проулок, тенью держась к стене, незаметно и быстро, и ещё через проулок, и вниз по улице, благо, здесь уже не мостовая, и шаги утонут в темноте, и под мост, и снова…
Бартоломью выбрался через четверть часа за врата Святого Города. Тайные ходы оставили на его одежде сырость и запах плесени, всё-таки, в этих проходах никто не убирал и никто не поддерживал чистоты – упущение, конечно, но что делать? Он мог бы выбраться и раньше, срезав через площадь, но не стал рисковать и предпочёл обойти кругом – всё-таки, на площади стражники появлялись куда чаще, чем на улицах.
Но вот свобода. Предместье, лесок – по нему ходьбы полчаса. Благо – луна! Бартоломью шёл ровно, по хорошо известной ему дороге. Не доходя до места, он стал идти медленнее – не стоило появляться перед нечестивцами Чёрного Креста задохнувшимся от быстрой ходьбы.
