– А что я… как я? – она уже была почти согласна, убивало и останавливало только одно – бездействие. – Я что, в кровати просто пролежу?
– Отоспишься, – фыркнул Филиппо, – ну или книгу почитаешь. Магда, нам нужно просто немного времени. Тебе, чтобы успокоиться и смотреть на него без страха и гнева, без ужаса и опасения, понимаешь? Может быть, пока ты лежишь, я что-нибудь уже и найду, и тебе даже не придётся притворяться.
Магда молчала. Она обдумывала. Предложение было заманчивым. Очень! Отдыха у неё давно не было, но она сомневалась, что сможет отдохнуть в такой атмосфере. И всё же – противостоять Бартоломью, а вдруг придётся? Нет, она не сможет таиться. Ей надо сжиться с этой мыслью, привыкнуть, привести голову в порядок.
– это же ненадолго? – с надеждой спросила она.
– День-другой, – уверенно ответил Филиппо, радуясь тому, что Магда соглашается. За это время он придумает почему Бартоломью не виноват, и тогда хотя бы Магда не будет мучиться и сможет жить в мире с собой, да и мешаться ему не будет.
– А поверят? – она всё ещё сомневалась.
– Ну можешь и правда отравиться, – Филиппо терял терпение. Он считал, что и без того уже достаточно сильно оберегает Магду, и она уже должна бы пойти ему навстречу.
Она почуяла его тон, его настрой, и кивнула:
– Хорошо, если так…хорошо.
Филиппо с трудом скрыл вздох облегчения – Пресветлый, ну хвала тебе!
– Какое ещё отравление? – Бартоломью не злился и не кричал, он смотрел холодно и мрачно, и от этого было тяжело. Благо, участь докладывать о болезни Магды выпала Мартину, который утром пришёл к ней и обнаружил её в плохом состоянии. То, что плохое состояние выразилось больше в похмелье, недосыпе и внутреннем ужасе – он не знал. Он слышал явные звуки тошноты и бледный вид тоже видел, и поспешил отвести Магду в лазарет.
Она даже не сопротивлялась, что, на взгляд Мартина говорило о том, что ей и правда очень плохо.
– Целитель заверил, что она просто съела что-то несвежее, – сказал Мартин. Он не чувствовал за собой никакой вины и смотрел на Бартоломью спокойно. Другие дознаватели, сидевшие рядом, молчали, ждали реакции. – Её обещали отпустить к вечеру или к завтрашнему утру, если всё будет хорошо.
– Да неудивительно, – вступил Филиппо, – у меня почти после каждого ужина желудок крутит, Пресветлый, помоги! То ли уксуса они не жалеют, то ли портят, пёс их знает! Ох, да ладно, Верховный, я думаю, что ничего страшного тут нет…
Бартоломью кивнул, но не взглянул на Филиппо. Он думал о чём-то своём. И эта задумчивость Филиппо не нравилась.
Бартоломью же чувствовал – что-то тут не так. Магда не пойдёт в лазарет, её относили туда с горячкой и лихорадкой. Она ползла на работу в любом состоянии и уже он выгонял её лечиться. Если она пошла сама – ей либо очень плохо, и дело не в ужине, либо тут есть какая-то тайна. И во второе верилось охотнее.
– Филиппо, задержись, пожалуйста! – голос Бартоломью прозвучал вроде бы и мирно, но Филиппо всё равно не поверил в эту доброжелательность. Он знал, что такое Бартоломью, ещё задолго до того, как Магда услышала ненужное.
Но он остался спокоен и готов к делу. Хотя и не знал ещё, в чём заключено это самое дело, но был уверен – Бартоломью просто так его не задержит.
– Мне нужна твоя помощь, – сказал Бартоломью, когда Филиппо был готов слушать. – Откровенно говоря, мне была бы нужна помощь Магды, но раз так случилось…странное дело!
Он сделал паузу, позволяя Филиппо подтвердить странность дела. Филиппо не сдался, пожал плечами:
– Если её отпустят к вечеру или к утру, то дело не стоит замечаний. Недомогание и недомогание…мало ли? Может отравилась, может быть просто приболела, а может и беременна.
Последняя версия была предложена им из вредности и надежды смутить Бартоломью: он прекрасно понимал, что подобная история была бы чистым скандалом, поскольку ни для кого не было бы секретом, кто виновник в таком случае. Магда бы отрицала, да. Но кому нужно отрицание, когда все видели бы последствие?
Бартоломью и правда примолк. Или осознавал вероятность подобного, или же просто смутился.
– Посмотрим, – сказал он, – целители не всегда правы. Мы тоже, признаю, потому надо дождаться когда Магду выпишут. Впрочем, я думаю к ней зайти.
Это было нехорошо. Но ожидаемо. Магда должна была притвориться спящей, или уже собраться внутренне, и теперь всё зависело от неё самой – Филиппо и без того сделал всё, что только мог: он дал ей время. В конце концов, Магда – дознаватель, и ей надо научиться чему-нибудь, чтобы оправдать это звание. Прежде всего – пусть держит себя в руках.
– Мы ушли от темы, – укорил Бартоломью, – мне нужна помощь в крайне деликатном деле. Магда пока не в строю, значит, я должен довериться кому-то другому.
У Филиппо даже дыхание сбилось. Неужели сейчас он узнает что-то серьёзное? Может быть, всё сейчас и раскроется? Может быть они напрасно его обвинили? Всё могло быть! Но нужно было хранить выдержку.
– Если я что-то могу, я обязательно сделаю, – пообещал Филиппо, с трудом сдерживая внутреннее волнение. Он не знал о чём пойдёт речь, но с ним такое часто бывало – Филиппо вообще был одним из тех редких людей, которым поручали всё подряд, зная, что он справится и сделает.
– Это должно быть тайной, – предостерёг Бартоломью.
– Если это не затрагивает безопасности Города и Пресветлого, если не противоречит закону, и несёт в себе замысел блага, то я помогу, – повторил Филиппо.
Он знал, что любую вещь, любую идею, любое слово можно крутить как захочется: от Малзуса до Пресветлого. Ему было интересно другое – что всё-таки попросит Бартоломью? Тем более, если ему нужно что-то такое…деликатное?
– Что ты думаешь по поводу нашего гостя?
Вопрос был неожиданным. Выигрывая время для более точного ответа, Филиппо изобразил уточнение:
– Виконта?
– Именно.
– Это странно, – признал Филиппо, – само его появление странно. И история тоже. Я не хочу сказать, что у нас есть основания не доверять несчастному, что просил у нас защиты, но всё же…
– И мне кажется также, – перебил Бартоломью, – потому я и вызвал его вчера для беседы. И после этой беседы у меня осталось больше вопросов, чем ответов.
Возможно, ситуация начинала проясняться. Филиппо чувствовал, что у него скоро появится возможность сказать Магде, что они всё неправильно поняли, что всё не так! И она поверит, и не будет мешаться. А если что-то и выяснится…что ж – это будет когда-нибудь в неопределённом будущем, сейчас от неё не будет хлопот и не надо будет думать выдаст она или нет.
– Я хочу просить вас об обыске в его покоях, – сказал Бартоломью, всерьёз удивляя Филиппо, – тайном обыске. Мы должны знать как модно больше о человеке, который находится у нас…ты согласен?
А вот это было совсем неожиданно. Но как можно было отказаться? Филиппо притих, делая вид, что озадачен деталями, но судорожно метались его мысли, он пытался понять причину такой внезапной просьбы.
И не мог! У него не сходилось. Либо его, Филиппо, раскрыли. Либо он сам и правда не понял так, как следовало, слова Бартоломью. Что, в собственности, они слышали? Да ничего! Или что-то другое?
– Его пригласят на прогулку от моего имени, – разъяснил Бартоломью, истолковав задумчивость Филиппо за сложную попытку объяснить исполнение. – Ну так?
– Я сделаю, – в любом случае, Филиппо понимал, что должен располагать большим количеством идей и фактов, чтобы сделать верный вывод, а для этого явно не следовало отказываться от деликатных поручений главного подозреваемого.
Ради блага этого подозреваемого.
Ну а пока Филиппо получал тайные, деликатные и пока не очень ему понятные поручения, наместник Габриэль прознал о том, что Всадник Магда оказалась в лазарете с некоторым недомоганием. Слухи ползли быстро, и когда дошли до Габриэля, никто уже не сомневался, что это не просто недомогание – это что-то серьёзнее! Теперь, когда в Городе стало так неспокойно и так странно, когда враги проникли к самым ближним людям, убив одного Верховного и покусившись на Володыку, болеть было нельзя.
Габриэль, конечно, сомневался в том, что Магда отравлена или тяжело пострадала – слишком тихо было в коридорах, нигде не сновало Дознание, никто не вызывал никого на допросы, и даже атмосфера не изменилась. Но беспокойство – непонятное, странное, у Наместника оставалось. Сам не зная почему, то ли желая убедиться, что слухи лгут, то ли желая снять с себя какой-то сомнительный груз вины, он пришёл в лазарет.
– Наместник? – целитель перехватил у входа, удивился. – Вы заболели?
Габриэль кивнул, сам не зная почему лжёт, а не говорит правду. Ничего преступного в том, чтобы прийти к больному нет! Но почему-то врёт.
– Проходите, – целитель посторонился.
Габриэль прошёл по коридору, а затем свернул не вправо, где располагались целители, готовые помочь, подсказать, осмотреть и при необходимости дать лекарство, а налево – где лежали те, кому предстояло чуть более долгое лечение.
Никто не остановил его, не окликнул. Это было странно и неприятно. Габриэль прошёл в помещение и увидел, что большинство кроватей в самом лазарете пусты, только две огорожены ширмами, для того чтобы не беспокоить больных.
Не зная ещё до конца почему он так поступает, Габриэль прошёл к первой ширме на цыпочках. Не она – один из Канцелярии – спит, сопит, и видит сны, судя по растекающейся изо рта слюне.
А вот в углу была Магда. Она лежала, свернувшись калачиком, отвернувшись к стене. Её плечи чуть вздрагивали, кажется, Всадница плакала, но старалась не производить шума. Зрелище было поистине жалкое.
– Магда? – позвал Габриэль.
Она испугалась. Её почти смело с постели, она нырнула под одеяло и только потом робко-робко высунулась, чтобы взглянуть на него. В глазах облегчение.
– Га-абриэль? – прошептала она, садясь на постели. – А…что ты…как?
Она растерялась, но была рада тому, что это был он, а не кто-то другой, кого она, похоже, боялась увидеть.
– Я просто зашёл, – оправдывался Габриэль, – ему было неловко из-за того, что Магда так отреагировала, и он понимал, что, вероятно, напугал её, и сбил с мыслей и вообще –она показалась ему в неприглядном жалком, раздавленном виде.
Магда вытерла глаза, глухо спросила:
– Зачем?
– Говорят, ты заболела, – Габриэль растерялся и от вопроса, и от собственного ответа. – Я хотел… то есть, что с тобой?
– Я что-то не то съела, – Магда слабо улыбнулась, – спасибо за беспокойство.
Габриэль почувствовал себя полным идиотом. Разумеется, с Магдой не было ничего страшного – в противном случае, все коридоры уже бы пришли в движение и всё заполнило бы любопытство и вопросы Дознания. Разумеется, Магда была в порядке и, как любой другой человек, имела право на болезнь и недомогание, в том числе и с желудком!
Зачем он пришёл сюда? Почему решил так побеспокоиться, хотя Магда и не была ему близким другом? Почему сейчас не уходит, хотя она явно хотела бы побыть одна? Он застал её в неловкий момент – в момент слабости, но разве имеет он право спрашивать о причине её слёз? Нет, не имеет. И всё же спросил, осторожно подбирая слова:
– Магда, если у тебя что-то случилось, скажи, я могу тебе чем-то помочь?
Магда усмехнулась, но ехидничать не стала. Только вздохнула:
– Габриэль, ты ничем мне не поможешь. Точно не ты.
Да, конечно, такого ответа следовало ожидать. Надо было признать – Магда ответила ещё достаточно мягко, в её праве был бы ответ и похлеще. И он бы стерпел, потому что она права – зачем он лезет в её душу? Зачем, если его никто не звал, не просил, не ждал?
– Извини меня, – сказал Габриэль, в его голосе прозвучала тихая печаль и раскаяние. Он понимал как глупо всё это выглядит для неё – ещё глупее, чем для него, и поторопился уже скрыться за ширмой, когда Магда вдруг тихо сказала:
– Я не больна.
Это было что-то новое, совершенно неожиданное. Габриэль даже решил, что ослышался:
– Прости?
– Я не больна, – повторила Магда и вдруг села на постели. Она была одета в привычное одеяние Дознания, совсем не в лазаретную сорочку, но это Габриэль ещё бы мог объяснить – в конце концов, хандрить в сером бесформенном платье, не отделявшимся ни для мужчин, ни для женщин, было удручающе. Но вот её слова…
– Ты хочешь сказать, что чувствуешь себя лучше? – уточнил Габриэль, надеясь, что понял верно, но в горле сжался комок – что-то явно не складывалось.
– Я хочу сказать, что скрываюсь тут, – Магда подняла на него глаза, опухшие, красные, печальные. – И я не должна была тебе этого говорить.
Что верно, то верно. Филиппо явно не пришёл бы в восторг, прознав, что Магда раскрыла уже не её собственный, а их общий секрет.
– Тебе угрожает опасность? – Габриэль не знал как реагировать. Не вытаскивать же её в коридор с криком, что она только койку занимает? Магда бы так не поступила. Да и работу свою она любила, впрочем, не сколько работу, сколько Верховного. Но любила же! И отсиживаться без него? Нет, на неё не похоже. – Я могу тебе помочь?
– Я не знаю, – честно ответила Магда, – помочь мне ты не можешь. Да и рассказать придётся слишком много, а я не хочу, веришь? А я уже не должна была ничего тебе говорить.
– Ты и не сказала, – твёрдо ответил Габриэль, – я никому не скажу, что ты…здорова. У тебя ведь была причина так поступить?
Магда кивнула.
– Это связано с твоей безопасностью?
Магда покачала головой:
– Если бы я была в опасности, то я бы не отсиживалась. Сам Пресветлый не запер бы меня здесь! Если бы мне угрожала опасность, я бы боролась.
Габриэль тактично промолчал. Он скептически отнёсся к её настрою, но не стал говорить об этом: в конце концов, что он мог сказать Магде? Напомнить, что никогда опасность ей и не угрожала? Или сказать, что она в Святом Городе, за спинами Дознания и самого Верховного? Да Магда и не знала, по мнению Габриэля, что такое опасность, и говорить о том, как бы она поступила, будь над её головой реальная угроза – она явно не могла.
Но зачем была бы эта отповедь? Магде было плохо, ей требовалась помощь, сочувствие, может быть, совет, и он, со своим ехидным напоминанием, был бы неуместен в целом, как личность.
Да и Магда бы не оценила и оттолкнула его. А у неё ведь было странное доверие. Может быть, именно в Габриэле она увидела опору? Может быть, решила, что он безопасен и тактичен… этого он не знал.
Но говоря откровенно, этого не знала и сама Магда. Она понимала, что совершает очередную ошибку, разговаривая столь откровенно с Габриэлем. Да, она не планировала говорить ему о причинах своего упадка, о страшных подозрениях, которые должна была переступить или которые должна была обнародовать, но сам факт того, что она призналась в отсутствие болезни… для Магды это значило много и почему же, почему она сказала столь открыто об этом ему?
Ответа у неё не было.
– Тогда что такое? – спросил Габриэль, – что?
– У меня смятение, – ответила она. – Много смятения.
Габриэль вздохнул. Он устал стоять у её кровати, и Магда, почувствовав это, указала ему на край, позволяя сесть. Он кивнул, сел и сказал:
– Эти смятения обоснованы?
– Какие-то да…какие-то нет, – ответила Магда. Она больше не плакала, говорила тихо.
Габриэль понимал, что для того, чтобы ответить честно, дать какой-то совет, нужно было знать больше. Но как не спугнуть хрупкое доверие?
– Отоспишься, – фыркнул Филиппо, – ну или книгу почитаешь. Магда, нам нужно просто немного времени. Тебе, чтобы успокоиться и смотреть на него без страха и гнева, без ужаса и опасения, понимаешь? Может быть, пока ты лежишь, я что-нибудь уже и найду, и тебе даже не придётся притворяться.
Магда молчала. Она обдумывала. Предложение было заманчивым. Очень! Отдыха у неё давно не было, но она сомневалась, что сможет отдохнуть в такой атмосфере. И всё же – противостоять Бартоломью, а вдруг придётся? Нет, она не сможет таиться. Ей надо сжиться с этой мыслью, привыкнуть, привести голову в порядок.
– это же ненадолго? – с надеждой спросила она.
– День-другой, – уверенно ответил Филиппо, радуясь тому, что Магда соглашается. За это время он придумает почему Бартоломью не виноват, и тогда хотя бы Магда не будет мучиться и сможет жить в мире с собой, да и мешаться ему не будет.
– А поверят? – она всё ещё сомневалась.
– Ну можешь и правда отравиться, – Филиппо терял терпение. Он считал, что и без того уже достаточно сильно оберегает Магду, и она уже должна бы пойти ему навстречу.
Она почуяла его тон, его настрой, и кивнула:
– Хорошо, если так…хорошо.
Филиппо с трудом скрыл вздох облегчения – Пресветлый, ну хвала тебе!
***
– Какое ещё отравление? – Бартоломью не злился и не кричал, он смотрел холодно и мрачно, и от этого было тяжело. Благо, участь докладывать о болезни Магды выпала Мартину, который утром пришёл к ней и обнаружил её в плохом состоянии. То, что плохое состояние выразилось больше в похмелье, недосыпе и внутреннем ужасе – он не знал. Он слышал явные звуки тошноты и бледный вид тоже видел, и поспешил отвести Магду в лазарет.
Она даже не сопротивлялась, что, на взгляд Мартина говорило о том, что ей и правда очень плохо.
– Целитель заверил, что она просто съела что-то несвежее, – сказал Мартин. Он не чувствовал за собой никакой вины и смотрел на Бартоломью спокойно. Другие дознаватели, сидевшие рядом, молчали, ждали реакции. – Её обещали отпустить к вечеру или к завтрашнему утру, если всё будет хорошо.
– Да неудивительно, – вступил Филиппо, – у меня почти после каждого ужина желудок крутит, Пресветлый, помоги! То ли уксуса они не жалеют, то ли портят, пёс их знает! Ох, да ладно, Верховный, я думаю, что ничего страшного тут нет…
Бартоломью кивнул, но не взглянул на Филиппо. Он думал о чём-то своём. И эта задумчивость Филиппо не нравилась.
Бартоломью же чувствовал – что-то тут не так. Магда не пойдёт в лазарет, её относили туда с горячкой и лихорадкой. Она ползла на работу в любом состоянии и уже он выгонял её лечиться. Если она пошла сама – ей либо очень плохо, и дело не в ужине, либо тут есть какая-то тайна. И во второе верилось охотнее.
Глава 30. Возвращение к истокам
– Филиппо, задержись, пожалуйста! – голос Бартоломью прозвучал вроде бы и мирно, но Филиппо всё равно не поверил в эту доброжелательность. Он знал, что такое Бартоломью, ещё задолго до того, как Магда услышала ненужное.
Но он остался спокоен и готов к делу. Хотя и не знал ещё, в чём заключено это самое дело, но был уверен – Бартоломью просто так его не задержит.
– Мне нужна твоя помощь, – сказал Бартоломью, когда Филиппо был готов слушать. – Откровенно говоря, мне была бы нужна помощь Магды, но раз так случилось…странное дело!
Он сделал паузу, позволяя Филиппо подтвердить странность дела. Филиппо не сдался, пожал плечами:
– Если её отпустят к вечеру или к утру, то дело не стоит замечаний. Недомогание и недомогание…мало ли? Может отравилась, может быть просто приболела, а может и беременна.
Последняя версия была предложена им из вредности и надежды смутить Бартоломью: он прекрасно понимал, что подобная история была бы чистым скандалом, поскольку ни для кого не было бы секретом, кто виновник в таком случае. Магда бы отрицала, да. Но кому нужно отрицание, когда все видели бы последствие?
Бартоломью и правда примолк. Или осознавал вероятность подобного, или же просто смутился.
– Посмотрим, – сказал он, – целители не всегда правы. Мы тоже, признаю, потому надо дождаться когда Магду выпишут. Впрочем, я думаю к ней зайти.
Это было нехорошо. Но ожидаемо. Магда должна была притвориться спящей, или уже собраться внутренне, и теперь всё зависело от неё самой – Филиппо и без того сделал всё, что только мог: он дал ей время. В конце концов, Магда – дознаватель, и ей надо научиться чему-нибудь, чтобы оправдать это звание. Прежде всего – пусть держит себя в руках.
– Мы ушли от темы, – укорил Бартоломью, – мне нужна помощь в крайне деликатном деле. Магда пока не в строю, значит, я должен довериться кому-то другому.
У Филиппо даже дыхание сбилось. Неужели сейчас он узнает что-то серьёзное? Может быть, всё сейчас и раскроется? Может быть они напрасно его обвинили? Всё могло быть! Но нужно было хранить выдержку.
– Если я что-то могу, я обязательно сделаю, – пообещал Филиппо, с трудом сдерживая внутреннее волнение. Он не знал о чём пойдёт речь, но с ним такое часто бывало – Филиппо вообще был одним из тех редких людей, которым поручали всё подряд, зная, что он справится и сделает.
– Это должно быть тайной, – предостерёг Бартоломью.
– Если это не затрагивает безопасности Города и Пресветлого, если не противоречит закону, и несёт в себе замысел блага, то я помогу, – повторил Филиппо.
Он знал, что любую вещь, любую идею, любое слово можно крутить как захочется: от Малзуса до Пресветлого. Ему было интересно другое – что всё-таки попросит Бартоломью? Тем более, если ему нужно что-то такое…деликатное?
– Что ты думаешь по поводу нашего гостя?
Вопрос был неожиданным. Выигрывая время для более точного ответа, Филиппо изобразил уточнение:
– Виконта?
– Именно.
– Это странно, – признал Филиппо, – само его появление странно. И история тоже. Я не хочу сказать, что у нас есть основания не доверять несчастному, что просил у нас защиты, но всё же…
– И мне кажется также, – перебил Бартоломью, – потому я и вызвал его вчера для беседы. И после этой беседы у меня осталось больше вопросов, чем ответов.
Возможно, ситуация начинала проясняться. Филиппо чувствовал, что у него скоро появится возможность сказать Магде, что они всё неправильно поняли, что всё не так! И она поверит, и не будет мешаться. А если что-то и выяснится…что ж – это будет когда-нибудь в неопределённом будущем, сейчас от неё не будет хлопот и не надо будет думать выдаст она или нет.
– Я хочу просить вас об обыске в его покоях, – сказал Бартоломью, всерьёз удивляя Филиппо, – тайном обыске. Мы должны знать как модно больше о человеке, который находится у нас…ты согласен?
А вот это было совсем неожиданно. Но как можно было отказаться? Филиппо притих, делая вид, что озадачен деталями, но судорожно метались его мысли, он пытался понять причину такой внезапной просьбы.
И не мог! У него не сходилось. Либо его, Филиппо, раскрыли. Либо он сам и правда не понял так, как следовало, слова Бартоломью. Что, в собственности, они слышали? Да ничего! Или что-то другое?
– Его пригласят на прогулку от моего имени, – разъяснил Бартоломью, истолковав задумчивость Филиппо за сложную попытку объяснить исполнение. – Ну так?
– Я сделаю, – в любом случае, Филиппо понимал, что должен располагать большим количеством идей и фактов, чтобы сделать верный вывод, а для этого явно не следовало отказываться от деликатных поручений главного подозреваемого.
Ради блага этого подозреваемого.
Ну а пока Филиппо получал тайные, деликатные и пока не очень ему понятные поручения, наместник Габриэль прознал о том, что Всадник Магда оказалась в лазарете с некоторым недомоганием. Слухи ползли быстро, и когда дошли до Габриэля, никто уже не сомневался, что это не просто недомогание – это что-то серьёзнее! Теперь, когда в Городе стало так неспокойно и так странно, когда враги проникли к самым ближним людям, убив одного Верховного и покусившись на Володыку, болеть было нельзя.
Габриэль, конечно, сомневался в том, что Магда отравлена или тяжело пострадала – слишком тихо было в коридорах, нигде не сновало Дознание, никто не вызывал никого на допросы, и даже атмосфера не изменилась. Но беспокойство – непонятное, странное, у Наместника оставалось. Сам не зная почему, то ли желая убедиться, что слухи лгут, то ли желая снять с себя какой-то сомнительный груз вины, он пришёл в лазарет.
– Наместник? – целитель перехватил у входа, удивился. – Вы заболели?
Габриэль кивнул, сам не зная почему лжёт, а не говорит правду. Ничего преступного в том, чтобы прийти к больному нет! Но почему-то врёт.
– Проходите, – целитель посторонился.
Габриэль прошёл по коридору, а затем свернул не вправо, где располагались целители, готовые помочь, подсказать, осмотреть и при необходимости дать лекарство, а налево – где лежали те, кому предстояло чуть более долгое лечение.
Никто не остановил его, не окликнул. Это было странно и неприятно. Габриэль прошёл в помещение и увидел, что большинство кроватей в самом лазарете пусты, только две огорожены ширмами, для того чтобы не беспокоить больных.
Не зная ещё до конца почему он так поступает, Габриэль прошёл к первой ширме на цыпочках. Не она – один из Канцелярии – спит, сопит, и видит сны, судя по растекающейся изо рта слюне.
А вот в углу была Магда. Она лежала, свернувшись калачиком, отвернувшись к стене. Её плечи чуть вздрагивали, кажется, Всадница плакала, но старалась не производить шума. Зрелище было поистине жалкое.
– Магда? – позвал Габриэль.
Она испугалась. Её почти смело с постели, она нырнула под одеяло и только потом робко-робко высунулась, чтобы взглянуть на него. В глазах облегчение.
– Га-абриэль? – прошептала она, садясь на постели. – А…что ты…как?
Она растерялась, но была рада тому, что это был он, а не кто-то другой, кого она, похоже, боялась увидеть.
– Я просто зашёл, – оправдывался Габриэль, – ему было неловко из-за того, что Магда так отреагировала, и он понимал, что, вероятно, напугал её, и сбил с мыслей и вообще –она показалась ему в неприглядном жалком, раздавленном виде.
Магда вытерла глаза, глухо спросила:
– Зачем?
– Говорят, ты заболела, – Габриэль растерялся и от вопроса, и от собственного ответа. – Я хотел… то есть, что с тобой?
– Я что-то не то съела, – Магда слабо улыбнулась, – спасибо за беспокойство.
Габриэль почувствовал себя полным идиотом. Разумеется, с Магдой не было ничего страшного – в противном случае, все коридоры уже бы пришли в движение и всё заполнило бы любопытство и вопросы Дознания. Разумеется, Магда была в порядке и, как любой другой человек, имела право на болезнь и недомогание, в том числе и с желудком!
Зачем он пришёл сюда? Почему решил так побеспокоиться, хотя Магда и не была ему близким другом? Почему сейчас не уходит, хотя она явно хотела бы побыть одна? Он застал её в неловкий момент – в момент слабости, но разве имеет он право спрашивать о причине её слёз? Нет, не имеет. И всё же спросил, осторожно подбирая слова:
– Магда, если у тебя что-то случилось, скажи, я могу тебе чем-то помочь?
Магда усмехнулась, но ехидничать не стала. Только вздохнула:
– Габриэль, ты ничем мне не поможешь. Точно не ты.
Да, конечно, такого ответа следовало ожидать. Надо было признать – Магда ответила ещё достаточно мягко, в её праве был бы ответ и похлеще. И он бы стерпел, потому что она права – зачем он лезет в её душу? Зачем, если его никто не звал, не просил, не ждал?
– Извини меня, – сказал Габриэль, в его голосе прозвучала тихая печаль и раскаяние. Он понимал как глупо всё это выглядит для неё – ещё глупее, чем для него, и поторопился уже скрыться за ширмой, когда Магда вдруг тихо сказала:
– Я не больна.
Это было что-то новое, совершенно неожиданное. Габриэль даже решил, что ослышался:
– Прости?
– Я не больна, – повторила Магда и вдруг села на постели. Она была одета в привычное одеяние Дознания, совсем не в лазаретную сорочку, но это Габриэль ещё бы мог объяснить – в конце концов, хандрить в сером бесформенном платье, не отделявшимся ни для мужчин, ни для женщин, было удручающе. Но вот её слова…
– Ты хочешь сказать, что чувствуешь себя лучше? – уточнил Габриэль, надеясь, что понял верно, но в горле сжался комок – что-то явно не складывалось.
– Я хочу сказать, что скрываюсь тут, – Магда подняла на него глаза, опухшие, красные, печальные. – И я не должна была тебе этого говорить.
Что верно, то верно. Филиппо явно не пришёл бы в восторг, прознав, что Магда раскрыла уже не её собственный, а их общий секрет.
– Тебе угрожает опасность? – Габриэль не знал как реагировать. Не вытаскивать же её в коридор с криком, что она только койку занимает? Магда бы так не поступила. Да и работу свою она любила, впрочем, не сколько работу, сколько Верховного. Но любила же! И отсиживаться без него? Нет, на неё не похоже. – Я могу тебе помочь?
– Я не знаю, – честно ответила Магда, – помочь мне ты не можешь. Да и рассказать придётся слишком много, а я не хочу, веришь? А я уже не должна была ничего тебе говорить.
– Ты и не сказала, – твёрдо ответил Габриэль, – я никому не скажу, что ты…здорова. У тебя ведь была причина так поступить?
Магда кивнула.
– Это связано с твоей безопасностью?
Магда покачала головой:
– Если бы я была в опасности, то я бы не отсиживалась. Сам Пресветлый не запер бы меня здесь! Если бы мне угрожала опасность, я бы боролась.
Габриэль тактично промолчал. Он скептически отнёсся к её настрою, но не стал говорить об этом: в конце концов, что он мог сказать Магде? Напомнить, что никогда опасность ей и не угрожала? Или сказать, что она в Святом Городе, за спинами Дознания и самого Верховного? Да Магда и не знала, по мнению Габриэля, что такое опасность, и говорить о том, как бы она поступила, будь над её головой реальная угроза – она явно не могла.
Но зачем была бы эта отповедь? Магде было плохо, ей требовалась помощь, сочувствие, может быть, совет, и он, со своим ехидным напоминанием, был бы неуместен в целом, как личность.
Да и Магда бы не оценила и оттолкнула его. А у неё ведь было странное доверие. Может быть, именно в Габриэле она увидела опору? Может быть, решила, что он безопасен и тактичен… этого он не знал.
Но говоря откровенно, этого не знала и сама Магда. Она понимала, что совершает очередную ошибку, разговаривая столь откровенно с Габриэлем. Да, она не планировала говорить ему о причинах своего упадка, о страшных подозрениях, которые должна была переступить или которые должна была обнародовать, но сам факт того, что она призналась в отсутствие болезни… для Магды это значило много и почему же, почему она сказала столь открыто об этом ему?
Ответа у неё не было.
– Тогда что такое? – спросил Габриэль, – что?
– У меня смятение, – ответила она. – Много смятения.
Габриэль вздохнул. Он устал стоять у её кровати, и Магда, почувствовав это, указала ему на край, позволяя сесть. Он кивнул, сел и сказал:
– Эти смятения обоснованы?
– Какие-то да…какие-то нет, – ответила Магда. Она больше не плакала, говорила тихо.
Габриэль понимал, что для того, чтобы ответить честно, дать какой-то совет, нужно было знать больше. Но как не спугнуть хрупкое доверие?
