Одним из немногих, кто беседу не поддерживал, был шаман. Он всё так же сидел у огня, по-птичьи склонив голову и оглядывая южан. И Риман чувствовал, что бОльшая часть этого внимания доставалась ему, выделяя из снопа взглядов тот, что принадлежал старому пауку. Лишь однажды шаман встрепенулся, когда речь зашла о том, где разместятся гости:
- Эти двое будут каждый день приходить ко мне, - он скупо махнул в сторону принца и Назима трубкой. – Ночевать будете со своими, но через час после рассвета чтобы были у моего порога.
- Не бывать этому! - Авар поднял налитые кровью глаза от чаши с пивом. Крылья мясистого носа гневно раздулись, и гнев этот отчего-то был направлен на южан, а не на шамана. – Твоя внучка сговорена за моего сына, не след девке якшаться с такими гостями.
Соседи поддержали его кивками и гулом, впрочем, не особо громким. Всё же спорить с Пааво не хотелось, но и пойти против Авара не лучше – тот был одним из сильнейших воинов, и становиться его врагом не хотелось никому.
Шаман повернулся к кузнецу, одарив чуть насмешливым взглядом из-под темных век и прокаркал:
- Разве твой сын принес Линискеа шубу из меха медведя, а она встала на неё обеими ногами, принимая дар? Или, может, твоя жена переплела косы моей внучки алыми лентами, забирая из моего дома и принимая в свой? Ты ещё не стал ей отцом, а уже подозреваешь в блудливости, так стоит ли нам родниться через детей?
Лавка загремела по утрамбованному полу, а придремавшая в углу служанка испуганно вскрикнула и метнулась прочь, когда Авар вскочил и, едва не выбив дверь, выскочил в ночь. Дверь эта скрипнула на свежем ветру, от которого заплясало пламя факелов и так и осталась полуоткрытой.
Разговоры стихли, старейшины, на всякий случай потянув руки к оружию смотрели то на шамана, который снова замолчал, то вслед убежавшему кузнецу.
- Авар сказал правду, - медленно начал Ильм, вдвойне раздосадованный не только этой размолвкой, но и тем, что ненавистные южане стали ей свидетелями. – Твоя внучка достойная девушка, но слухи не сдержать. Или измени решение, или прямо завтра отдай её замуж за Олиса. Если тот ещё хочет взять её в жены…
- Я своё слово сказал. Не мне указывать, как охотиться или ходить в море, и не вам говорить мне, как дОлжно встречать таких гостей. А если Авар сомневается в том, как я воспитываю внучку, то я её за его сына и не отдам.
Риман старался не показать удивления, узнав, что жрицу уже практически сговорили. Шаман не мог не понимать, что так она сразу выдаст себя, тогда на что надеялся? И не в том ли была главная причина его согласия помочь?
Хорошо, что по дороге никто не встретился. И хорошо, что Ингмар, который когда-то и показал сестре щель под крышей дома старейшин, был наказан и теперь дулся под присмотром Акку. Потому что иначе обязательно пробрался бы вместе с ней, чтобы посмотреть, что происходит там, куда их не приглашали. Ветка дерева, на которой угнездилась Кеа, была не особо толстой, и вдвоем их с братом не выдержала бы. И так пришлось едва дышать, и из опасения, что она сломается, и тогда придется как-то объяснять, что она здесь вообще делает, когда всех женщин разогнали по домам. И потому, что слышно было не очень хорошо, приходилось прислушиваться. Но слова Авара слышала не только она – вся площадь.
Поэтому сейчас приходилось скользить от одной тени к другой, разве что стараться не попасть на глаза тем из воинов, которых остались сторожить площадь, будто это помогло бы, реши южане напасть. Им она не верила, как не верил и ни один житель деревни, но если шаман ручается, то… Его слово порой было решающим, а значит, пустынники останутся. И этот темноглазый гладколицый мальчишка будет приходить к ним домой. Да, он будет не один, но Кеа понимала, что не ради рыжего дед всё это затеял. Ему зачем-то нужно, чтобы именно этот южанин, которому остальные пришлые кланялись, будто он был величайшим воином, учил её. И что, что он сын их короля? У конунга только сыновей столько, что не хватит пальцев на обеих руках, чтобы сосчитать! Если каждому оказывать такие почести, ни на что другое времени не останется.
К тому же, хоть соглашалась, что учиться владеть даром нужно, иначе когда-нибудь не только выдаст себя, но и погубит ещё кого-то, но…
Авар сказал правду. И Линискеа видела одобрение и поддержку на лицах прочих старейшин, и хоть понимала, что свадьбе с Олисом не быть, о ней и так болтают всякое. Теперь вовсе живого места не оставят, злословя и за спиной, и в лицо.
Оттого было ещё обиднее, что ни единого повода для этого Кеа не давала. Она не позволяла ничего лишнего тем парням, которые оказывали знаки внимания внучке шамана, всегда вела себя осторожно и сдержанно, теперь же придется делать вид, что не слышит шепотков и смешков, хотя не расслышать их будет невозможно…
Сморгнув злые слезы, Кеа на мгновение остановилась, поняв, что в сердцах убежала едва ли на другой конец деревни. Там, где за кольями ограды вздыхало море. Оно звало, и Линискеа едва не отозвалась на его зов.
Зачем всё это?
Хорошо, она научится управлять этой странной и страшной силой, а дальше? Что будет там, за кромкой горизонта? Её там никто не ждет. И вряд ли найдется место, где ей будут рады. В Аскейме не найдется деревни, где не попытаются убить ненавистную хейду.
Дед не говорил этого прямо, но Кеа догадывалась, что должна уйти с южанами. Зачем? И ведь не ответит же…
А к морю идти неразумно. Даже в обычное время она делала это тайком, а сейчас никто в деревне не спит, по всей округе патрули, да и те южане, которые не пришли с сыном правителя на площадь, вряд ли почивают в своих кроватях.
И не стоит девице в такое время бродить в темноте одной, а то потом и на сплетни не нужно будет обижаться.
Всё же её заметили. Уже возле самого её дома, куда она пробралась кружным путем, замирая каждый раз, когда рядом раздавался малейший шорох. Огни горели по всей деревне, и не было ни одного дома, где не ждали бы своих мужчин с нетерпением и страхом, пусть и сидели, не в пример самой Кеа, послушно дожидаясь новостей.
Она сдавленно охнула, когда кто-то схватил за руку и потянул в более густую тень стены дома, но в голос не закричала, успев понять, кто это был.
- Ты ведь слышала, да? Отец сказал, что ему не нужна в невестки та, что привечает в доме врагов, – Олис темной громадой наклонился к вздрогнувшей от неожиданности Линискеа. Ростом и статью он пошел в отца, потому сама Кеа ему доставала только до плеча. – Попроси деда, чтобы он изменил решение, а я попробую упросить отца, чтобы благословил забрать тебя в наш дом уже завтра. Я на гулящей не женюсь, так и знай.
В темноте она с трудом рассмотрела немного разлохмаченные волосы Олиса, которые он обычно собирал в косу, и почувствовала, что от несостоявшегося жениха исходит запах пива. И вторую его руку, которую он вдруг положил на её талию, пытаясь притянуть ближе. Так близко, что это становилось неприличным, но на попытку отодвинуться даже не дрогнул, будто не замечая сопротивления Кеа.
Она же, пораженная его действиями, не сразу сообразила, что делать. Да и слова его… Будто по лицу плетью стегнул. И наглые ладони, смявшие платье… Потому что Олис никогда и не помышлял о том, чтобы вот так прихватить, будто и впрямь гулящую девку. И прижаться губами к её щеке, явно пытаясь найти рот.
- Ты… Ты что делаешь?! – Кричать она поостереглась, понимая, что хуже, чем то, что сейчас происходит, только то же, но при свидетелях. Потому заизвивалась всем телом, выкручиваясь из ставшими грубыми и излишне настойчивыми рук. И старательно отворачивалась, потому что вместо волнения и предвкушения, что, как говорили подруги, обязательно при первом поцелуе, ощутила вдруг отвращение. От его мокрых губ, после которых отчаянно захотелось вытереться, от запаха браги и просто от обиды на того, о ком ещё недавно думала с замиранием сердца. От того, что тот, на кого даже старалась не смотреть, чтобы не залиться румянцем, может повторить несправедливые и оскорбительные слова, в сердцах брошенные отцом. Более того, от того, что и сам он считал так же. Будто одного только того, что южане будут в их доме, она испачкается. Что позволит кому-то из них…
- Всё равно моей будешь, хоть так, хоть иначе, - будто не замечая сопротивления, парень наклонился ещё ниже, и Кеа ничего не оставалось, как с размаху ударить его по ноге чуть ниже колена. Со всей злостью и обидой, которая закипала внутри, подстегиваемая снова пробуждающейся силой, от которой полыхнуло в груди, а перед глазами поплыл туман.
Он сдавленно охнул, разжимая от неожиданности руки, и Линискеа, пользуясь этим моментом, вырвалась, метнувшись к двери дома.
Скорее скрыться, не слушать злые ругательства за спиной, слова, от которых становилось только гаже и больнее на душе. И не медлить ни мгновения, запирая дверь и прижимаясь к ней всем телом. Чтобы почувствовать, как дрогнуло дерева от удара кулака взбешенного Олиса, чудом не успевшего догнать юркую девушку.
Брезгливо оттереть щеки и не думать, не желать, не помнить.
Не понимать, что, когда это всё поднялось в ней, Кеа явно ощутила биение пульса Олиса, увидела ток его крови. И, будучи слишком обиженной и уязвленной его словами, едва не позвала её, давая выход своей злости.
Она только что едва не убила человека своим даром.
В доме было темно, пахло травами и еловым дымом.
Акку никогда не говорила, откуда она. Может, не хотела вспоминать ту, другую жизнь, до рабства. Или же и впрямь уже не помнила за давностью лет. Но когда к дверям дома подступала беда – неважно, болезнь кого-то из семьи, непогода, уничтожающая урожай, или же тревожные вести из дворца конунга, - по одной жгла шишки, бормоча что-то невнятным шепотом, будто пытаясь заговорить и отогнать угрозу. Ни языка этого, ни слов, больше похожих на тихое шипение, Кеа не знала. И когда-то спросила, зачем и что она говорит, но ответа так и не получила. Сейчас же, вдохнув знакомый запах, отозвавшийся чем-то тревожным и, одновременно, родным, стащила плащ, бросив его на пол неаккуратным комом и прошла на женскую половину.
Вслушиваться в звуки за дверью она не хотела и боялась. Боялась, что злая сила снова проснется, и потребует выхода. Олис же… Он ведь правду сказал, как ни горько это понимать. Для всей деревни она станет гулящей, ладно бы кто из местных соблазнил гордячку-внучку шамана, но южане… Но вот того, что попытался взять силой то, что ему не предлагалось и не предназначалось, Линискеа ему не простит. Предложил бы бежать или пойти наперекор воле отца, другое дело, но так… Нет уж.
Старуха сидела у очага, слепо глядя на почти прогоревшие угли, едва теплящиеся и больше дымящие, нежели дающие свет. За занавеской посапывал Ингмар, всё ещё обиженный и недовольный тем, что его, будто маленького, заперли дома. Сама Кеа собиралась коротать вечер вместе с ним, и хоть тревога и любопытство не давали усидеть на месте, выходить за порог не собиралась. Потому удивилась, когда Акку поднялась с насиженного места у прялки и, сунув ей ветхий темный плащ, в котором сама служанка выходила по домашним надобностям, кивнула на дверь:
- Иди, тебе надо.
Почему надо, откуда она это знает, Кеа не уточнила. Немного помяла в руках жесткую ткань, а потом, накинув на голову капюшон так, чтобы скрыть светлые косы, выскользнула в темноту. Вслед ей донесся недовольно-обиженный вопрос Ингмара, который требовать ответить, почему это девчонке можно идти на совет с южанами, а ему, почти взрослому воину, нет?! Судя по звуку, ответом ему стал подзатыльник.
Кеа же поторопилась отойти от двери и нырнуть в темноту, чтобы прокрасться как можно ближе к дому старейшин и не попасться никому на глаза. Не вышло…
Девушка, не обращая внимания на холод от ещё не прогревшихся досок, опустилась на пол у ног служанки и положила голову на худые колени Акку. От её юбки пахло очагом и немного козой, но Кеа только крепче зажмурилась, боясь, что ворчливая старуха прогонит.
Сухая ладонь с задубевшими мозолями осторожно легла на макушку, погладила чуть растрепавшиеся косы, будто ощупывая каждый вплетенный в пряди оберег.
- Это ничего. Это бывает, - голос, хрипловатый и чуть дребезжащий, был совсем тихим. И Кеа пришлось оторваться щекой от колкой ткани, чтобы посмотреть на Акку. Та с тем же отрешенным видом смотрела на почти погасшие угли, будто не могла отвести от них взгляда. – Мужчины слепы. Они видят твою красоту, твоё молодое тело, и не видят тебя. Пользуйся этим, потому что, когда рассмотрят…
И снова затихла.
Кеа внимательно, будто первый раз в жизни всмотрелась в её лицо. Старое, некрасивое, изрезанное морщинами, будто рассохшаяся от зноя земля – трещинами. Крючковатый нос, почти касающийся тонкогубого, вечно недовольно поджатого рта. И глаза, светлые и кажущиеся незрячими, но…
- Ты ведь знаешь, что я…
- Молчи. – Акку ставшими враз сильными пальцами почти до боли сжала подбородок Линискеа и ногти, больше похожие на крючковатые когти хищной птицы, сдавили нежную кожу щек. – Никогда не произноси это вслух. И даже про себя лучше не говори.
Кеа покосилась на занавесь, за которой дремал Ингмар. Он не притворялся, иначе давно бы уже отбросил обиду и поспешил к ним, требуя у сестры рассказать подробности всего, что она видела. Но мальчик спал, тихо посапывая и посвистывая носом. Наверное, опять на спор с другими мальчишками полез в ледяную воду реки… Девушка с трудом поборола порыв подняться, чтобы коснуться детского лба, проверяя, нет ли жара, не заболел ли.
- Ты знаешь? - Старуха, не шевельнулась, только на мгновение опустила, а потом подняла веки. – Тогда почему ничего не рассказывала?
- Разве? – Акку все же повернулась к Кеа, которая смотрела на служанку с непониманием и долей обиды. Потянулась к корзинке, стоящей по другую сторону ног, и вытащила из неё большую шишку. Она была прошлогодней, уже без семян и почти утратившей острый запах хвои. Чешуйки раскрылись, топорщась янтарными пластинками, кое-где испачканными смолой. – Он научит тебя тому, что вот здесь. – Согнутый палец на мгновение коснулся лба Кеа между чуть нахмуренными бровями. – А ты помни, что у тебя тут.
Теперь прикосновение было чуть дольше, ладонь легла на грудь Линискеа ровно там, где стучало сердце.
- Тогда почему ты не можешь меня учить? – Говорила она шепотом, снова покосившись за лежанку Ингмара.
- Чему неграмотная старуха может научить такую, как ты, - Акку усмехнулась щербатым ртом. – Я не знаю того, что нужно тебе. И шаман не знает. Боюсь, во всем Аскейме больше нет никого, кто может тебе помочь.
- Я… боюсь, - неожиданно даже для самой себя призналась Кеа. – Боюсь, что могу кому-то навредить или выдать себя и вас.
- Бойся, - медленно кивнула служанка, перед которой сейчас стояла на коленях её молодая госпожа. – Пока боишься, будешь осторожнее. Он жив?
Линискеа передернулась, вспомнив противные мокрые губы на щеке и снова остервенело оттерла её о плечо.
- Да.
- Хорошо. Может, оно бы и неплохо, если бы… Но не ко времени, - вполголоса пробормотала старуха, укладывая шишку на едва теплящиеся угли. – Приберись и ложись.
- А ты?
- Теперь моя очередь петь. Огонь тебя не любит, поэтому я сама.
Она с кряхтением поднялась, придерживаясь за едва разгибающуюся поясницу, и посмотрела на всё ещё не двинувшуюся с места Кеа.
- Эти двое будут каждый день приходить ко мне, - он скупо махнул в сторону принца и Назима трубкой. – Ночевать будете со своими, но через час после рассвета чтобы были у моего порога.
- Не бывать этому! - Авар поднял налитые кровью глаза от чаши с пивом. Крылья мясистого носа гневно раздулись, и гнев этот отчего-то был направлен на южан, а не на шамана. – Твоя внучка сговорена за моего сына, не след девке якшаться с такими гостями.
Соседи поддержали его кивками и гулом, впрочем, не особо громким. Всё же спорить с Пааво не хотелось, но и пойти против Авара не лучше – тот был одним из сильнейших воинов, и становиться его врагом не хотелось никому.
Шаман повернулся к кузнецу, одарив чуть насмешливым взглядом из-под темных век и прокаркал:
- Разве твой сын принес Линискеа шубу из меха медведя, а она встала на неё обеими ногами, принимая дар? Или, может, твоя жена переплела косы моей внучки алыми лентами, забирая из моего дома и принимая в свой? Ты ещё не стал ей отцом, а уже подозреваешь в блудливости, так стоит ли нам родниться через детей?
Лавка загремела по утрамбованному полу, а придремавшая в углу служанка испуганно вскрикнула и метнулась прочь, когда Авар вскочил и, едва не выбив дверь, выскочил в ночь. Дверь эта скрипнула на свежем ветру, от которого заплясало пламя факелов и так и осталась полуоткрытой.
Разговоры стихли, старейшины, на всякий случай потянув руки к оружию смотрели то на шамана, который снова замолчал, то вслед убежавшему кузнецу.
- Авар сказал правду, - медленно начал Ильм, вдвойне раздосадованный не только этой размолвкой, но и тем, что ненавистные южане стали ей свидетелями. – Твоя внучка достойная девушка, но слухи не сдержать. Или измени решение, или прямо завтра отдай её замуж за Олиса. Если тот ещё хочет взять её в жены…
- Я своё слово сказал. Не мне указывать, как охотиться или ходить в море, и не вам говорить мне, как дОлжно встречать таких гостей. А если Авар сомневается в том, как я воспитываю внучку, то я её за его сына и не отдам.
Риман старался не показать удивления, узнав, что жрицу уже практически сговорили. Шаман не мог не понимать, что так она сразу выдаст себя, тогда на что надеялся? И не в том ли была главная причина его согласия помочь?
Глава 9
Хорошо, что по дороге никто не встретился. И хорошо, что Ингмар, который когда-то и показал сестре щель под крышей дома старейшин, был наказан и теперь дулся под присмотром Акку. Потому что иначе обязательно пробрался бы вместе с ней, чтобы посмотреть, что происходит там, куда их не приглашали. Ветка дерева, на которой угнездилась Кеа, была не особо толстой, и вдвоем их с братом не выдержала бы. И так пришлось едва дышать, и из опасения, что она сломается, и тогда придется как-то объяснять, что она здесь вообще делает, когда всех женщин разогнали по домам. И потому, что слышно было не очень хорошо, приходилось прислушиваться. Но слова Авара слышала не только она – вся площадь.
Поэтому сейчас приходилось скользить от одной тени к другой, разве что стараться не попасть на глаза тем из воинов, которых остались сторожить площадь, будто это помогло бы, реши южане напасть. Им она не верила, как не верил и ни один житель деревни, но если шаман ручается, то… Его слово порой было решающим, а значит, пустынники останутся. И этот темноглазый гладколицый мальчишка будет приходить к ним домой. Да, он будет не один, но Кеа понимала, что не ради рыжего дед всё это затеял. Ему зачем-то нужно, чтобы именно этот южанин, которому остальные пришлые кланялись, будто он был величайшим воином, учил её. И что, что он сын их короля? У конунга только сыновей столько, что не хватит пальцев на обеих руках, чтобы сосчитать! Если каждому оказывать такие почести, ни на что другое времени не останется.
К тому же, хоть соглашалась, что учиться владеть даром нужно, иначе когда-нибудь не только выдаст себя, но и погубит ещё кого-то, но…
Авар сказал правду. И Линискеа видела одобрение и поддержку на лицах прочих старейшин, и хоть понимала, что свадьбе с Олисом не быть, о ней и так болтают всякое. Теперь вовсе живого места не оставят, злословя и за спиной, и в лицо.
Оттого было ещё обиднее, что ни единого повода для этого Кеа не давала. Она не позволяла ничего лишнего тем парням, которые оказывали знаки внимания внучке шамана, всегда вела себя осторожно и сдержанно, теперь же придется делать вид, что не слышит шепотков и смешков, хотя не расслышать их будет невозможно…
Сморгнув злые слезы, Кеа на мгновение остановилась, поняв, что в сердцах убежала едва ли на другой конец деревни. Там, где за кольями ограды вздыхало море. Оно звало, и Линискеа едва не отозвалась на его зов.
Зачем всё это?
Хорошо, она научится управлять этой странной и страшной силой, а дальше? Что будет там, за кромкой горизонта? Её там никто не ждет. И вряд ли найдется место, где ей будут рады. В Аскейме не найдется деревни, где не попытаются убить ненавистную хейду.
Дед не говорил этого прямо, но Кеа догадывалась, что должна уйти с южанами. Зачем? И ведь не ответит же…
А к морю идти неразумно. Даже в обычное время она делала это тайком, а сейчас никто в деревне не спит, по всей округе патрули, да и те южане, которые не пришли с сыном правителя на площадь, вряд ли почивают в своих кроватях.
И не стоит девице в такое время бродить в темноте одной, а то потом и на сплетни не нужно будет обижаться.
Всё же её заметили. Уже возле самого её дома, куда она пробралась кружным путем, замирая каждый раз, когда рядом раздавался малейший шорох. Огни горели по всей деревне, и не было ни одного дома, где не ждали бы своих мужчин с нетерпением и страхом, пусть и сидели, не в пример самой Кеа, послушно дожидаясь новостей.
Она сдавленно охнула, когда кто-то схватил за руку и потянул в более густую тень стены дома, но в голос не закричала, успев понять, кто это был.
- Ты ведь слышала, да? Отец сказал, что ему не нужна в невестки та, что привечает в доме врагов, – Олис темной громадой наклонился к вздрогнувшей от неожиданности Линискеа. Ростом и статью он пошел в отца, потому сама Кеа ему доставала только до плеча. – Попроси деда, чтобы он изменил решение, а я попробую упросить отца, чтобы благословил забрать тебя в наш дом уже завтра. Я на гулящей не женюсь, так и знай.
В темноте она с трудом рассмотрела немного разлохмаченные волосы Олиса, которые он обычно собирал в косу, и почувствовала, что от несостоявшегося жениха исходит запах пива. И вторую его руку, которую он вдруг положил на её талию, пытаясь притянуть ближе. Так близко, что это становилось неприличным, но на попытку отодвинуться даже не дрогнул, будто не замечая сопротивления Кеа.
Она же, пораженная его действиями, не сразу сообразила, что делать. Да и слова его… Будто по лицу плетью стегнул. И наглые ладони, смявшие платье… Потому что Олис никогда и не помышлял о том, чтобы вот так прихватить, будто и впрямь гулящую девку. И прижаться губами к её щеке, явно пытаясь найти рот.
- Ты… Ты что делаешь?! – Кричать она поостереглась, понимая, что хуже, чем то, что сейчас происходит, только то же, но при свидетелях. Потому заизвивалась всем телом, выкручиваясь из ставшими грубыми и излишне настойчивыми рук. И старательно отворачивалась, потому что вместо волнения и предвкушения, что, как говорили подруги, обязательно при первом поцелуе, ощутила вдруг отвращение. От его мокрых губ, после которых отчаянно захотелось вытереться, от запаха браги и просто от обиды на того, о ком ещё недавно думала с замиранием сердца. От того, что тот, на кого даже старалась не смотреть, чтобы не залиться румянцем, может повторить несправедливые и оскорбительные слова, в сердцах брошенные отцом. Более того, от того, что и сам он считал так же. Будто одного только того, что южане будут в их доме, она испачкается. Что позволит кому-то из них…
- Всё равно моей будешь, хоть так, хоть иначе, - будто не замечая сопротивления, парень наклонился ещё ниже, и Кеа ничего не оставалось, как с размаху ударить его по ноге чуть ниже колена. Со всей злостью и обидой, которая закипала внутри, подстегиваемая снова пробуждающейся силой, от которой полыхнуло в груди, а перед глазами поплыл туман.
Он сдавленно охнул, разжимая от неожиданности руки, и Линискеа, пользуясь этим моментом, вырвалась, метнувшись к двери дома.
Скорее скрыться, не слушать злые ругательства за спиной, слова, от которых становилось только гаже и больнее на душе. И не медлить ни мгновения, запирая дверь и прижимаясь к ней всем телом. Чтобы почувствовать, как дрогнуло дерева от удара кулака взбешенного Олиса, чудом не успевшего догнать юркую девушку.
Брезгливо оттереть щеки и не думать, не желать, не помнить.
Не понимать, что, когда это всё поднялось в ней, Кеа явно ощутила биение пульса Олиса, увидела ток его крови. И, будучи слишком обиженной и уязвленной его словами, едва не позвала её, давая выход своей злости.
Она только что едва не убила человека своим даром.
В доме было темно, пахло травами и еловым дымом.
Акку никогда не говорила, откуда она. Может, не хотела вспоминать ту, другую жизнь, до рабства. Или же и впрямь уже не помнила за давностью лет. Но когда к дверям дома подступала беда – неважно, болезнь кого-то из семьи, непогода, уничтожающая урожай, или же тревожные вести из дворца конунга, - по одной жгла шишки, бормоча что-то невнятным шепотом, будто пытаясь заговорить и отогнать угрозу. Ни языка этого, ни слов, больше похожих на тихое шипение, Кеа не знала. И когда-то спросила, зачем и что она говорит, но ответа так и не получила. Сейчас же, вдохнув знакомый запах, отозвавшийся чем-то тревожным и, одновременно, родным, стащила плащ, бросив его на пол неаккуратным комом и прошла на женскую половину.
Вслушиваться в звуки за дверью она не хотела и боялась. Боялась, что злая сила снова проснется, и потребует выхода. Олис же… Он ведь правду сказал, как ни горько это понимать. Для всей деревни она станет гулящей, ладно бы кто из местных соблазнил гордячку-внучку шамана, но южане… Но вот того, что попытался взять силой то, что ему не предлагалось и не предназначалось, Линискеа ему не простит. Предложил бы бежать или пойти наперекор воле отца, другое дело, но так… Нет уж.
Старуха сидела у очага, слепо глядя на почти прогоревшие угли, едва теплящиеся и больше дымящие, нежели дающие свет. За занавеской посапывал Ингмар, всё ещё обиженный и недовольный тем, что его, будто маленького, заперли дома. Сама Кеа собиралась коротать вечер вместе с ним, и хоть тревога и любопытство не давали усидеть на месте, выходить за порог не собиралась. Потому удивилась, когда Акку поднялась с насиженного места у прялки и, сунув ей ветхий темный плащ, в котором сама служанка выходила по домашним надобностям, кивнула на дверь:
- Иди, тебе надо.
Почему надо, откуда она это знает, Кеа не уточнила. Немного помяла в руках жесткую ткань, а потом, накинув на голову капюшон так, чтобы скрыть светлые косы, выскользнула в темноту. Вслед ей донесся недовольно-обиженный вопрос Ингмара, который требовать ответить, почему это девчонке можно идти на совет с южанами, а ему, почти взрослому воину, нет?! Судя по звуку, ответом ему стал подзатыльник.
Кеа же поторопилась отойти от двери и нырнуть в темноту, чтобы прокрасться как можно ближе к дому старейшин и не попасться никому на глаза. Не вышло…
Девушка, не обращая внимания на холод от ещё не прогревшихся досок, опустилась на пол у ног служанки и положила голову на худые колени Акку. От её юбки пахло очагом и немного козой, но Кеа только крепче зажмурилась, боясь, что ворчливая старуха прогонит.
Сухая ладонь с задубевшими мозолями осторожно легла на макушку, погладила чуть растрепавшиеся косы, будто ощупывая каждый вплетенный в пряди оберег.
- Это ничего. Это бывает, - голос, хрипловатый и чуть дребезжащий, был совсем тихим. И Кеа пришлось оторваться щекой от колкой ткани, чтобы посмотреть на Акку. Та с тем же отрешенным видом смотрела на почти погасшие угли, будто не могла отвести от них взгляда. – Мужчины слепы. Они видят твою красоту, твоё молодое тело, и не видят тебя. Пользуйся этим, потому что, когда рассмотрят…
И снова затихла.
Кеа внимательно, будто первый раз в жизни всмотрелась в её лицо. Старое, некрасивое, изрезанное морщинами, будто рассохшаяся от зноя земля – трещинами. Крючковатый нос, почти касающийся тонкогубого, вечно недовольно поджатого рта. И глаза, светлые и кажущиеся незрячими, но…
- Ты ведь знаешь, что я…
- Молчи. – Акку ставшими враз сильными пальцами почти до боли сжала подбородок Линискеа и ногти, больше похожие на крючковатые когти хищной птицы, сдавили нежную кожу щек. – Никогда не произноси это вслух. И даже про себя лучше не говори.
Кеа покосилась на занавесь, за которой дремал Ингмар. Он не притворялся, иначе давно бы уже отбросил обиду и поспешил к ним, требуя у сестры рассказать подробности всего, что она видела. Но мальчик спал, тихо посапывая и посвистывая носом. Наверное, опять на спор с другими мальчишками полез в ледяную воду реки… Девушка с трудом поборола порыв подняться, чтобы коснуться детского лба, проверяя, нет ли жара, не заболел ли.
- Ты знаешь? - Старуха, не шевельнулась, только на мгновение опустила, а потом подняла веки. – Тогда почему ничего не рассказывала?
- Разве? – Акку все же повернулась к Кеа, которая смотрела на служанку с непониманием и долей обиды. Потянулась к корзинке, стоящей по другую сторону ног, и вытащила из неё большую шишку. Она была прошлогодней, уже без семян и почти утратившей острый запах хвои. Чешуйки раскрылись, топорщась янтарными пластинками, кое-где испачканными смолой. – Он научит тебя тому, что вот здесь. – Согнутый палец на мгновение коснулся лба Кеа между чуть нахмуренными бровями. – А ты помни, что у тебя тут.
Теперь прикосновение было чуть дольше, ладонь легла на грудь Линискеа ровно там, где стучало сердце.
- Тогда почему ты не можешь меня учить? – Говорила она шепотом, снова покосившись за лежанку Ингмара.
- Чему неграмотная старуха может научить такую, как ты, - Акку усмехнулась щербатым ртом. – Я не знаю того, что нужно тебе. И шаман не знает. Боюсь, во всем Аскейме больше нет никого, кто может тебе помочь.
- Я… боюсь, - неожиданно даже для самой себя призналась Кеа. – Боюсь, что могу кому-то навредить или выдать себя и вас.
- Бойся, - медленно кивнула служанка, перед которой сейчас стояла на коленях её молодая госпожа. – Пока боишься, будешь осторожнее. Он жив?
Линискеа передернулась, вспомнив противные мокрые губы на щеке и снова остервенело оттерла её о плечо.
- Да.
- Хорошо. Может, оно бы и неплохо, если бы… Но не ко времени, - вполголоса пробормотала старуха, укладывая шишку на едва теплящиеся угли. – Приберись и ложись.
- А ты?
- Теперь моя очередь петь. Огонь тебя не любит, поэтому я сама.
Она с кряхтением поднялась, придерживаясь за едва разгибающуюся поясницу, и посмотрела на всё ещё не двинувшуюся с места Кеа.
