А однажды она заметила пустынника, который сидел у опушки леса, когда Кеа сбежала туда потренироваться с боевым топором. Оружие в руках женщины не было диковинкой, их женщины часто брались за него, когда приходила нужда защитить семью, но ей не хотелось, чтобы кто-то видел неуклюжие движения. Всё же нескольких коротких уроков, в которых больше желание покрасоваться и попытаться прижать к себе строптивую девицу, толку мало…
Риман ничего не сказал о том, что такое оружие не для женщины. Или что ей стоит сосредоточиться на постижении дара, а не на том, чтобы, пропыленной и взмыленной, скакать по траве, отбиваясь от воображаемого противника. Вместо этого южанин легко поднялся, подошел ближе, не смущаясь сжимаемого в небольшой, но крепкой ладони топора, и дал пару советов. Надо сказать, советы были толковыми, отчего Кеа испытывала и благодарность, и раздражение.
Потому, с некоторой неохотой вернув плащ от которого едва ощутимо пахло чет-то непривычным, но приятным, девушка выпалила:
- На праздник пойдешь со мной. – И смутилась до разом покрасневших щек.
- Я почту за честь сопровождать тебя, - пустынник сдержанно улыбнулся. Судя по тому, что на лице его не было ни удивления, ни досады, о том, что она только что нарушила негласные правила, он не знал.
Парни могли пригласить понравившуюся девушку на праздник, и это было знаком расположения. Намеком на ухаживания. Если же девушка приглашала парня, это уже равносильно признанию в любви, потому Кеа сама ужаснулась, поняв, что только что сказала. Вот только её не покидало предчувствие чего-то нехорошего, наползавшего на деревню, будто черная грозовая туча, и если для того, чтобы отвести беду, придется немного поступиться гордостью, что ж…
Обидно, но не смертельно.
Была ли она влюблена в молодого мага? Нет. Но и прежнего пренебрежения не испытывала. С ним было спокойно и… Безопасно. Последние годы она жила с понимаем того, что, стоит потерять контроль над странной силой, сжимавшей грудь, и могут пострадать окружающие. Даже её семья. Риман же казался настолько спокойным, будто речь шла не о почти неконтролирующей себя хейде, а чем-то незначительном. И видя его уверенность, Кеа и сама начинала понемногу успокаиваться. Пусть он молод и почти враг, но рядом с ним она чувствовала себя почти нормальной. Той, чью ошибку, если таковая вдруг случится, можно будет исправить.
- Там будут гуляния, танцы, - помолчав несколько минут, за которые они дошли до того участка побережья, где стояли недавно, глядя на залив. – Часто мужчины соревнуются в доблести и умении владеть оружием, они могут попытаться втянуть в это соревнование и вас.
На её взгляд, Риман к предупреждению отнесся излишне легкомысленно, разве что заинтересованно приподнял темную бровь:
- Это тренировочные поединки?
- Нет, что ты! В ночь праздника нельзя проливать кровь, а в поединке даже тупым оружием бывает всякое. Его заранее готовят недалеко от костра, чтобы мужчины могла развеяться и не вздумали хвататься за свои боевые мечи и топоры. Метнуть на точность или силу броска, как можно быстрее и точнее поразить мишени… Много всего.
Южанин на мгновение коснулся её озябших пальцев, почти опалив горячей ладонью:
- Не бойся, я сумею постоять и за тебя, и за свою честь.
Огонь пел. Не так, как поет и зовет пламя его дома, голос был иным – более глухим и невнятным, и в этом звуке слышался негромкий рокот барабана. Или это был бубен шамана, который время от времени пробегал пальцами по туго натянутой на костяной обруч коже, и она отзывалась не то стоном, не то всхлипом… И хотя родная стихия звала, Риман не сомневался, что это пламя встретит колючими всполохами, летящими в лицо, злыми и обжигающими.
Икры мотыльками взмывали в темное небо, затянутое низкими тучами, чтобы через несколько мгновений умереть в его непроглядной черноте. Изредка почти на линии горизонта появлялись слабые проблески молний, но были они так далеки, что до берега Сайбю не доносилось ни звука. Впрочем, их тут хватало и без грозы.
Сидящая по ту сторону костра старуха затянула негромкую заунывную песню, и Риман понял, что не может разобрать ни слова. Виной тому древнее наречие, отголосок столь старых времен, когда в Гарете ещё и не знали о воинственных северных соседях, или же отсутствие у певицы зубов, сразу и не скажешь. Монотонный напев вызывал глухую тоску, на которую вдруг отозвалась его кровь. Дар огня проснулся в жилах, плеснул по коже и тут же успокоился. И это странно, такую реакцию могли вызвать враждебные чары, но в магическом плане вокруг было тихо. Назим тоже вскинул голову, пробежал быстрым взглядом по веселящимся селянам, и, не уловив ничего подозрительного, едва заметно пожал плечами.
У самых деревьев стояли накрытые столы, заваленные разной снедью, к которой подходили празднующие, и им тоже пришлось отдать дань уважения хозяевам. Хозяева этому не сказать, чтобы обрадовалось, но кольцо не выявило в пище яда, так что неудовольствие осталось чисто зрительным.
Их приняли не то, чтобы радушно – всё же радости от созерцания на празднике врагов невелико, - но и без возражений. Вернее, кто-то хотел возмутиться, но один только взгляд, брошенный Пааво на смутьянов, погасил недовольство. Хотя, скорее, не дал ему вслух проявиться, потому как Риман спиной чувствовал, как на него смотрит кузнецов сын. Отмылся, значит…
Линискеа сидела по левую руку от него, держа спину неестественно прямо и стараясь не смотреть по сторонам. Зато на саму девушку неприкрыто глазели, и Риману хотелось повернуться так, чтобы загородить собой, дать передышку от этого пристального и нехорошего внимания. Но нельзя. Не сейчас.
- О чем эта песня?
- О том, как духи пришли на наши земли и склонились перед Ратусом, - Кеа ответила тихо, едва шевеля губами. – Лучше не спрашивай сейчас, потом расскажу.
На другом конце поляны раздался многоголосый мужской хохот, зазвенела сталь. Там едва ли не сразу, как зажглись костры, а шаман, разрезав свою ладонь, накормил кровью пламя, собрались все парни. Разложенное на подставках оружие, которое, как подтвердил успевший проверить его Назим, действительно было не с тупыми лезвиями, соседствовало с деревянными щиты, вокруг утрамбованную площадки. Даже пара соломенных чучел, весьма слабо походивших очертаниями на человеку.
И Риману бы тоже присоединиться к тем, кто сейчас с гиканьем и возгласами вращает мечами в попытке изобразить мельницу, но оставлять Кеа одну не самая лучшая затея. Хотя бы из соображений сочувствия к тому, кто сумеет задеть ведьмочку за живое. За последние дня она продвинулась в самоконтроле, но всё равно оставалась опасной для себя и окружающих.
Да и вероятность того, что разгоряченные пивом и танцами мужчины не сдержатся и попытаются спровоцировать конфликт, велика. Риман, скорее всего, отобьется, вот только вооруженное столкновение было бы совсем не кстати.
- А где же наши гости? Слишком привыкли прятаться за бабами, что боятся взять в руки оружие?
На выкрик плечистого детины, который так старательно пытался воспламенить его спину, Риман только улыбнулся. И сдержал порыв подняться и показать, что кузнец, конечно, силен, но не всё в боевом искусстве решает сила.
Танцующие остановились, а разговоры стихли. Только костер продолжал потрескивать смолой, выступившей на свежих ветках.
Линискеа стиснула его ладонь, пальцы хейды мелко дрожали. От страха или обиды, он не понял, но желание успокоить девушку было острым и совершенно неуместным.
- Ты, верно, от страха забыл нашу речь, - издевательки продолжил детина, подбадриваемый смешками приятелей, столпившихся за его спиной. Этих недоумков не раз видели возле лагеря гаретцев, некоторых даже ловили на попытках подстеречь чужаков в кустах. И били не сильно, так, чтобы выразить несогласие с их действиями. Но, похоже, эта наука впрок им не пошла. – Иди и покажи, что ты умеешь не только задирать гулящим девкам юбки!
Теперь притихли и приятели, некоторые с опаской покосились на шамана. Тот, будто и не слышал оскорбления, нанесенного его крови, негромко переговаривался к одним из старейшин, даже головы не повернув в сторону Олиса.
Рядом тихо выругался Назим, приготовившись вскочить, но Риман успел подняться первым.
- Оскорблять отвергнувшую девушку недостойно мужчины. – Он надеялся, что не перепутал слова, всё-таки такую на всякий случай фразу не заучишь и не отрепетируешь. Судя по тому, как начали согласно кивать некоторые варвары, поняли его верно. Да и лицо кузнеца ещё сильнее налилось кровью то ли от унижения, то ли от гнева. А может, и от пива, которым он угощался весь вечер с большим азартом. – Сражаться же сейчас, в этот праздник, ещё и неуважение к богам. Если к утру ты всё ещё не передумаешь, приходи на этот берег, когда полностью взойдет солнце.
Кеа с замешательством и легким ужасом слушала принца пустынников. Он говорил, чуть запинаясь и смешно растягивая звуки, но желающих расхохотаться над неуклюжей речью не нашлось. Да, соплеменники её теперь не любили, но унижать внучку шамана может выйти себе дороже, потому морщились от заносчивых слов захмелевшего Олиса. Впрочем, старались делать это незаметно, понимая, что оскорбить его отца будет не менее опрометчиво. Впору пожалеть бедняг, не знающих, чью сторону принять, вот только сочувствия она не испытывала.
- Зачем ты это сказал? – Линискеа зашептала, стараясь не разжимать губ, когда Риман снова сел рядом с ней, и праздник вокруг вновь начал оживать. На них косились, а то и вовсе рассматривали в упор, и желание уйти было почти нестерпимым. Спрятаться на своей половине, завернуться в меха и никого не видеть… Разве что гордость не давала сбежать домой, молча признавая своё поражение.
- Потому что это правда. - Только сейчас Кеа поняла, что так и не отняла своей руки, и она остается в его ладони. Южанин мягко сжимал её кисть, согревая озябшие пальцы. – Выше подбородок, не сутулься и не опускай взгляд. Ты не сделала ничего дурного, чтобы прятать глаза, смотри прямо на них, пусть отворачиваются первыми.
Девушка покосилась на него, стараясь не хмуриться, потому что Риман был прав, и признавать этого не хотелось. Но пришлось, и Линискеа, мгновение поколебавшись, расправила плечи и бросила взгляд на сидящих напротив. Их разделяло пламя костра и глубочайшее неодобрение, оказавшееся куда более непреодолимой преградой, нежели огонь. И хейда с удивлением заметила, что многие из тех, кто мгновением раньше пристально рассматривал её, действительно отводят глаза.
- Он силён, - Кеа заговорила спустя несколько минут, когда на них перестали откровенно глазеть, а сидящий рядом с принцем Назим завел разговор с одним из старейшин, безбожно коверкая слова, так что все, кто сидел неподалеку, теперь с интересом прислушивались к совершенно непонятным вопросам рыжего. Ей даже показалось, что маг сделал это нарочно, отвлекая внимание недружелюбной толпы от своего господина.
- Я знаю. – Риман с едва заметной улыбкой наблюдал за тем, как распалившегося кузнеца пытаются увести дружки. Они что-то шептали детине, стараясь закрыть его от взглядов, но убрать в поляны не получалось. – Не беспокойся, всё будет хорошо.
В следующее мгновение кто-то вскрикнул, и Кеа оказалась закрыта темным плащом немого охранника принца, потому сразу не поняла, что произошло, разве что заметила, как у одного из старейшин вытянулось лицо. А в руке другого опасно накренился кубок, и пиво тонкой струйкой потекло на его же колени.
Костер ярко вспыхнул и гневно загудел, плюнув искрами так, что сидящие слишком близко к, казалось бы, мирному пламени, вскочили, с руганью прикрывая обожженные лица. Огонь же, вытянувшись выше человеческого роста, из желтого стал почти алым, заливая поляну тревожным красным светом.
Девушку никто не удерживал, и она выглянула из-за спины загородившего её Тени, не понимая, почему на Римана смотрят с удивлением и опаской. Сам пустынник стоял в шаге от неё, спокойный и с виду расслабленный, вот только Кеа не только догадывалась, но и чувствовала, что полыхнувший костер дело его рук. И как раз на руки соплеменники и таращились, точнее на одну – левую. В которой южанин сжимал невесть откуда взявшийся топор. Не тот, в метании по мишеням которого упражнялись парни чуть поодаль, а настоящий. Сталь его отливала иссиня-черным, разве что бритвенно-острая кромка окаймляла узкой белой полосой. Короткое топорище, расписанное выжжеными в дереве рунами, принц сжимал так, что оно могло рассыпаться трухой в его ладони. Или сгореть за одной мгновение.
Между соплеменниками тихо разгорался ропот. И если сначала возгласы были гневными, но малопонятными, постепенно они оформились в слова:
- Да как он посмел…
- Святотатство!
- Откуда топор?!
Линискеа про себя выругалась подслушанными гаретскими ругательствами и с мольбой посмотрела на шамана. Южанин действительно совершил святотатство, придя с оружием. И ладно бы с мечом, это хотя бы не так оскорбительно, но он принес настоящий боевой топор, который передавался от отца к сыну и был не только боевым, но и священным оружием Аскейма. А это уже слишком серьезно, чтобы подобное простили чужакам.
Шаман тоже смотрел на Римана, и Кеа с удивлением поняла, что в его взгляде нет ни гнева, ни тревоги. Наоборот, он наблюдал с затаившейся в углах глаз усмешкой и… Одобрением?
Впрочем, теперь и сама она поняла, что разгорающаяся ярость соплеменников направлена не на них. В центр образовавшегося круга кто-то втолкнул Олиса. Он казался растерянным и будто разом протрезвевшим. На мгновение Линискеа решила, что даже испуганным…
Его отец протиснулся ближе и по нахмуренному лицу и побелевшим от злости губам было заметно, в какой он ярости. Вот только вместо того, чтобы поставить на место зарвавшегося щенка, старейшина встал перед ним, готовясь защищать отпрыска. Линискеа, закусив губу, постаралась незаметно опустить руку так, чтобы нащупать спрятанный под юбкой нож. Не один Олис сегодня нарушил законы праздника, явившись с оружием, вот только что один нож против десятка закаленных воинов, которые тоже старались, не привлекая внимания, нашарить что-то кто за наборным поясом, а кто за пазухой.
Молчавший до того момента Риман повел плечом, и Кеа покраснела, поняв, что сама не заметила, как вцепилась в его локоть. Торопливо отдернув руку, она повернулась к Назиму. И едва не отшатнулась, заметив, с какой ненависть тот смотрит на Олиса.
- Хмель плохой помощник в состязаниях, - принц пустынников говорил тихо, но стоило ему произнести первое слово, как остальные затихли, прислушиваясь. – Мишени там, ты немного промахнулся.
И, почти без размаха, бросил топор через всю поляну. Оружие свистнуло и с глухим треском врезалось в деревянный щит, расколов его на две половины.
Празднующие дружно выдохнули восхищенное:
- Ооо…
Но Риман едва склонив голову, а то и вовсе только сделав вид, что отдает дань уважения присутствующим, развернулся к деревьям, чуть потянув Кеа за собой:
- Уходим.
Она торопливо отставила кубок с отваром трав, к которому иногда демонстративно прикладывалась, чтобы не пришлось разделять хмельное, и поднялась.
Пусть их совместный уход будем ещё одни подтверждением того, что Линискеа променяла соплеменников на пустынника, но и забыть, что только Риман защитил её честь, когда Олис начал выкрикивать непристойности, не выходило.
Риман ничего не сказал о том, что такое оружие не для женщины. Или что ей стоит сосредоточиться на постижении дара, а не на том, чтобы, пропыленной и взмыленной, скакать по траве, отбиваясь от воображаемого противника. Вместо этого южанин легко поднялся, подошел ближе, не смущаясь сжимаемого в небольшой, но крепкой ладони топора, и дал пару советов. Надо сказать, советы были толковыми, отчего Кеа испытывала и благодарность, и раздражение.
Потому, с некоторой неохотой вернув плащ от которого едва ощутимо пахло чет-то непривычным, но приятным, девушка выпалила:
- На праздник пойдешь со мной. – И смутилась до разом покрасневших щек.
- Я почту за честь сопровождать тебя, - пустынник сдержанно улыбнулся. Судя по тому, что на лице его не было ни удивления, ни досады, о том, что она только что нарушила негласные правила, он не знал.
Парни могли пригласить понравившуюся девушку на праздник, и это было знаком расположения. Намеком на ухаживания. Если же девушка приглашала парня, это уже равносильно признанию в любви, потому Кеа сама ужаснулась, поняв, что только что сказала. Вот только её не покидало предчувствие чего-то нехорошего, наползавшего на деревню, будто черная грозовая туча, и если для того, чтобы отвести беду, придется немного поступиться гордостью, что ж…
Обидно, но не смертельно.
Была ли она влюблена в молодого мага? Нет. Но и прежнего пренебрежения не испытывала. С ним было спокойно и… Безопасно. Последние годы она жила с понимаем того, что, стоит потерять контроль над странной силой, сжимавшей грудь, и могут пострадать окружающие. Даже её семья. Риман же казался настолько спокойным, будто речь шла не о почти неконтролирующей себя хейде, а чем-то незначительном. И видя его уверенность, Кеа и сама начинала понемногу успокаиваться. Пусть он молод и почти враг, но рядом с ним она чувствовала себя почти нормальной. Той, чью ошибку, если таковая вдруг случится, можно будет исправить.
- Там будут гуляния, танцы, - помолчав несколько минут, за которые они дошли до того участка побережья, где стояли недавно, глядя на залив. – Часто мужчины соревнуются в доблести и умении владеть оружием, они могут попытаться втянуть в это соревнование и вас.
На её взгляд, Риман к предупреждению отнесся излишне легкомысленно, разве что заинтересованно приподнял темную бровь:
- Это тренировочные поединки?
- Нет, что ты! В ночь праздника нельзя проливать кровь, а в поединке даже тупым оружием бывает всякое. Его заранее готовят недалеко от костра, чтобы мужчины могла развеяться и не вздумали хвататься за свои боевые мечи и топоры. Метнуть на точность или силу броска, как можно быстрее и точнее поразить мишени… Много всего.
Южанин на мгновение коснулся её озябших пальцев, почти опалив горячей ладонью:
- Не бойся, я сумею постоять и за тебя, и за свою честь.
Глава 12
Огонь пел. Не так, как поет и зовет пламя его дома, голос был иным – более глухим и невнятным, и в этом звуке слышался негромкий рокот барабана. Или это был бубен шамана, который время от времени пробегал пальцами по туго натянутой на костяной обруч коже, и она отзывалась не то стоном, не то всхлипом… И хотя родная стихия звала, Риман не сомневался, что это пламя встретит колючими всполохами, летящими в лицо, злыми и обжигающими.
Икры мотыльками взмывали в темное небо, затянутое низкими тучами, чтобы через несколько мгновений умереть в его непроглядной черноте. Изредка почти на линии горизонта появлялись слабые проблески молний, но были они так далеки, что до берега Сайбю не доносилось ни звука. Впрочем, их тут хватало и без грозы.
Сидящая по ту сторону костра старуха затянула негромкую заунывную песню, и Риман понял, что не может разобрать ни слова. Виной тому древнее наречие, отголосок столь старых времен, когда в Гарете ещё и не знали о воинственных северных соседях, или же отсутствие у певицы зубов, сразу и не скажешь. Монотонный напев вызывал глухую тоску, на которую вдруг отозвалась его кровь. Дар огня проснулся в жилах, плеснул по коже и тут же успокоился. И это странно, такую реакцию могли вызвать враждебные чары, но в магическом плане вокруг было тихо. Назим тоже вскинул голову, пробежал быстрым взглядом по веселящимся селянам, и, не уловив ничего подозрительного, едва заметно пожал плечами.
У самых деревьев стояли накрытые столы, заваленные разной снедью, к которой подходили празднующие, и им тоже пришлось отдать дань уважения хозяевам. Хозяева этому не сказать, чтобы обрадовалось, но кольцо не выявило в пище яда, так что неудовольствие осталось чисто зрительным.
Их приняли не то, чтобы радушно – всё же радости от созерцания на празднике врагов невелико, - но и без возражений. Вернее, кто-то хотел возмутиться, но один только взгляд, брошенный Пааво на смутьянов, погасил недовольство. Хотя, скорее, не дал ему вслух проявиться, потому как Риман спиной чувствовал, как на него смотрит кузнецов сын. Отмылся, значит…
Линискеа сидела по левую руку от него, держа спину неестественно прямо и стараясь не смотреть по сторонам. Зато на саму девушку неприкрыто глазели, и Риману хотелось повернуться так, чтобы загородить собой, дать передышку от этого пристального и нехорошего внимания. Но нельзя. Не сейчас.
- О чем эта песня?
- О том, как духи пришли на наши земли и склонились перед Ратусом, - Кеа ответила тихо, едва шевеля губами. – Лучше не спрашивай сейчас, потом расскажу.
На другом конце поляны раздался многоголосый мужской хохот, зазвенела сталь. Там едва ли не сразу, как зажглись костры, а шаман, разрезав свою ладонь, накормил кровью пламя, собрались все парни. Разложенное на подставках оружие, которое, как подтвердил успевший проверить его Назим, действительно было не с тупыми лезвиями, соседствовало с деревянными щиты, вокруг утрамбованную площадки. Даже пара соломенных чучел, весьма слабо походивших очертаниями на человеку.
И Риману бы тоже присоединиться к тем, кто сейчас с гиканьем и возгласами вращает мечами в попытке изобразить мельницу, но оставлять Кеа одну не самая лучшая затея. Хотя бы из соображений сочувствия к тому, кто сумеет задеть ведьмочку за живое. За последние дня она продвинулась в самоконтроле, но всё равно оставалась опасной для себя и окружающих.
Да и вероятность того, что разгоряченные пивом и танцами мужчины не сдержатся и попытаются спровоцировать конфликт, велика. Риман, скорее всего, отобьется, вот только вооруженное столкновение было бы совсем не кстати.
- А где же наши гости? Слишком привыкли прятаться за бабами, что боятся взять в руки оружие?
На выкрик плечистого детины, который так старательно пытался воспламенить его спину, Риман только улыбнулся. И сдержал порыв подняться и показать, что кузнец, конечно, силен, но не всё в боевом искусстве решает сила.
Танцующие остановились, а разговоры стихли. Только костер продолжал потрескивать смолой, выступившей на свежих ветках.
Линискеа стиснула его ладонь, пальцы хейды мелко дрожали. От страха или обиды, он не понял, но желание успокоить девушку было острым и совершенно неуместным.
- Ты, верно, от страха забыл нашу речь, - издевательки продолжил детина, подбадриваемый смешками приятелей, столпившихся за его спиной. Этих недоумков не раз видели возле лагеря гаретцев, некоторых даже ловили на попытках подстеречь чужаков в кустах. И били не сильно, так, чтобы выразить несогласие с их действиями. Но, похоже, эта наука впрок им не пошла. – Иди и покажи, что ты умеешь не только задирать гулящим девкам юбки!
Теперь притихли и приятели, некоторые с опаской покосились на шамана. Тот, будто и не слышал оскорбления, нанесенного его крови, негромко переговаривался к одним из старейшин, даже головы не повернув в сторону Олиса.
Рядом тихо выругался Назим, приготовившись вскочить, но Риман успел подняться первым.
- Оскорблять отвергнувшую девушку недостойно мужчины. – Он надеялся, что не перепутал слова, всё-таки такую на всякий случай фразу не заучишь и не отрепетируешь. Судя по тому, как начали согласно кивать некоторые варвары, поняли его верно. Да и лицо кузнеца ещё сильнее налилось кровью то ли от унижения, то ли от гнева. А может, и от пива, которым он угощался весь вечер с большим азартом. – Сражаться же сейчас, в этот праздник, ещё и неуважение к богам. Если к утру ты всё ещё не передумаешь, приходи на этот берег, когда полностью взойдет солнце.
Кеа с замешательством и легким ужасом слушала принца пустынников. Он говорил, чуть запинаясь и смешно растягивая звуки, но желающих расхохотаться над неуклюжей речью не нашлось. Да, соплеменники её теперь не любили, но унижать внучку шамана может выйти себе дороже, потому морщились от заносчивых слов захмелевшего Олиса. Впрочем, старались делать это незаметно, понимая, что оскорбить его отца будет не менее опрометчиво. Впору пожалеть бедняг, не знающих, чью сторону принять, вот только сочувствия она не испытывала.
- Зачем ты это сказал? – Линискеа зашептала, стараясь не разжимать губ, когда Риман снова сел рядом с ней, и праздник вокруг вновь начал оживать. На них косились, а то и вовсе рассматривали в упор, и желание уйти было почти нестерпимым. Спрятаться на своей половине, завернуться в меха и никого не видеть… Разве что гордость не давала сбежать домой, молча признавая своё поражение.
- Потому что это правда. - Только сейчас Кеа поняла, что так и не отняла своей руки, и она остается в его ладони. Южанин мягко сжимал её кисть, согревая озябшие пальцы. – Выше подбородок, не сутулься и не опускай взгляд. Ты не сделала ничего дурного, чтобы прятать глаза, смотри прямо на них, пусть отворачиваются первыми.
Девушка покосилась на него, стараясь не хмуриться, потому что Риман был прав, и признавать этого не хотелось. Но пришлось, и Линискеа, мгновение поколебавшись, расправила плечи и бросила взгляд на сидящих напротив. Их разделяло пламя костра и глубочайшее неодобрение, оказавшееся куда более непреодолимой преградой, нежели огонь. И хейда с удивлением заметила, что многие из тех, кто мгновением раньше пристально рассматривал её, действительно отводят глаза.
- Он силён, - Кеа заговорила спустя несколько минут, когда на них перестали откровенно глазеть, а сидящий рядом с принцем Назим завел разговор с одним из старейшин, безбожно коверкая слова, так что все, кто сидел неподалеку, теперь с интересом прислушивались к совершенно непонятным вопросам рыжего. Ей даже показалось, что маг сделал это нарочно, отвлекая внимание недружелюбной толпы от своего господина.
- Я знаю. – Риман с едва заметной улыбкой наблюдал за тем, как распалившегося кузнеца пытаются увести дружки. Они что-то шептали детине, стараясь закрыть его от взглядов, но убрать в поляны не получалось. – Не беспокойся, всё будет хорошо.
В следующее мгновение кто-то вскрикнул, и Кеа оказалась закрыта темным плащом немого охранника принца, потому сразу не поняла, что произошло, разве что заметила, как у одного из старейшин вытянулось лицо. А в руке другого опасно накренился кубок, и пиво тонкой струйкой потекло на его же колени.
Костер ярко вспыхнул и гневно загудел, плюнув искрами так, что сидящие слишком близко к, казалось бы, мирному пламени, вскочили, с руганью прикрывая обожженные лица. Огонь же, вытянувшись выше человеческого роста, из желтого стал почти алым, заливая поляну тревожным красным светом.
Девушку никто не удерживал, и она выглянула из-за спины загородившего её Тени, не понимая, почему на Римана смотрят с удивлением и опаской. Сам пустынник стоял в шаге от неё, спокойный и с виду расслабленный, вот только Кеа не только догадывалась, но и чувствовала, что полыхнувший костер дело его рук. И как раз на руки соплеменники и таращились, точнее на одну – левую. В которой южанин сжимал невесть откуда взявшийся топор. Не тот, в метании по мишеням которого упражнялись парни чуть поодаль, а настоящий. Сталь его отливала иссиня-черным, разве что бритвенно-острая кромка окаймляла узкой белой полосой. Короткое топорище, расписанное выжжеными в дереве рунами, принц сжимал так, что оно могло рассыпаться трухой в его ладони. Или сгореть за одной мгновение.
Между соплеменниками тихо разгорался ропот. И если сначала возгласы были гневными, но малопонятными, постепенно они оформились в слова:
- Да как он посмел…
- Святотатство!
- Откуда топор?!
Линискеа про себя выругалась подслушанными гаретскими ругательствами и с мольбой посмотрела на шамана. Южанин действительно совершил святотатство, придя с оружием. И ладно бы с мечом, это хотя бы не так оскорбительно, но он принес настоящий боевой топор, который передавался от отца к сыну и был не только боевым, но и священным оружием Аскейма. А это уже слишком серьезно, чтобы подобное простили чужакам.
Шаман тоже смотрел на Римана, и Кеа с удивлением поняла, что в его взгляде нет ни гнева, ни тревоги. Наоборот, он наблюдал с затаившейся в углах глаз усмешкой и… Одобрением?
Впрочем, теперь и сама она поняла, что разгорающаяся ярость соплеменников направлена не на них. В центр образовавшегося круга кто-то втолкнул Олиса. Он казался растерянным и будто разом протрезвевшим. На мгновение Линискеа решила, что даже испуганным…
Его отец протиснулся ближе и по нахмуренному лицу и побелевшим от злости губам было заметно, в какой он ярости. Вот только вместо того, чтобы поставить на место зарвавшегося щенка, старейшина встал перед ним, готовясь защищать отпрыска. Линискеа, закусив губу, постаралась незаметно опустить руку так, чтобы нащупать спрятанный под юбкой нож. Не один Олис сегодня нарушил законы праздника, явившись с оружием, вот только что один нож против десятка закаленных воинов, которые тоже старались, не привлекая внимания, нашарить что-то кто за наборным поясом, а кто за пазухой.
Молчавший до того момента Риман повел плечом, и Кеа покраснела, поняв, что сама не заметила, как вцепилась в его локоть. Торопливо отдернув руку, она повернулась к Назиму. И едва не отшатнулась, заметив, с какой ненависть тот смотрит на Олиса.
- Хмель плохой помощник в состязаниях, - принц пустынников говорил тихо, но стоило ему произнести первое слово, как остальные затихли, прислушиваясь. – Мишени там, ты немного промахнулся.
И, почти без размаха, бросил топор через всю поляну. Оружие свистнуло и с глухим треском врезалось в деревянный щит, расколов его на две половины.
Празднующие дружно выдохнули восхищенное:
- Ооо…
Но Риман едва склонив голову, а то и вовсе только сделав вид, что отдает дань уважения присутствующим, развернулся к деревьям, чуть потянув Кеа за собой:
- Уходим.
Она торопливо отставила кубок с отваром трав, к которому иногда демонстративно прикладывалась, чтобы не пришлось разделять хмельное, и поднялась.
Пусть их совместный уход будем ещё одни подтверждением того, что Линискеа променяла соплеменников на пустынника, но и забыть, что только Риман защитил её честь, когда Олис начал выкрикивать непристойности, не выходило.
