– Старик снова прочистил горло, и было заметно, что столь долгий разговор непривычен для шамана, едва произносящего пару десятку слов за один раз. – Ещё два века назад, когда их каждый год рождалось до полусотни, будто сам Аскейм пытался вернуться хейд, это были цветущие острова. Весна приходила на целый лунный цикл раньше, лето было намного длиннее. Море полно рыбой, а прибрежные заросли – птицей. Самая длинная ночь года была всего два дня. Постепенно с севера наползал холод, удлинялись ночи, не успевал зреть урожай… Мы изменили Аскейм, уничтожив хейд, и, если они исчезнут совсем, север окончательно изменится, став непригодным для жизни.
- Ты не боишься, что я, узнав это, убью Кеа, чтобы ослабить вас?
- Нет. И не из-за клятвы. – Во влажном кашле шамана появилась знакомая нотка, а на его ладони, торопливо отертой о штаны – пока ещё маленькие капельки крови. – Ты не глуп, понимаешь, что, чем невыносимее будет становиться жизнь здесь, тем более отчаянно мы начнем искать новые места для жизни. В прошлый раз война была ради богатой добычи, в этот – ради выживания. И шансов выиграть её у Гарета будет куда как меньше…
В разрыв мглистых облаков выглянул тощий остророгий месяц, и едва добавившегося мутного света было достаточно, чтобы заметить, как побледнел шаман. Его и без того обычно бледные губы казались пепельными, а глаза окружали темные круги.
- Ты умираешь, - Риман проявил несвойственную статусу прямоту, граничившую с хамством. – И едва ли переживешь следующую зиму. Я понимаю, почему для тебя так важно спасти Кеа, но как ты собираешься выполнять данное мне слово?
Старик, всем весом навалившись на посох, медленно поднялся. Постоял несколько мгновений, чуть покачиваясь, будто не доверяя своим ногам. Потом так же медленно повернулся к принцу:
- Ратус не просто так желает уничтожить даже просто память о хейдах. Они и есть те самые «предавшие» доверие, кто смог заточить его в тюрьму на долгие века. И только у одной из них может получиться сделать это снова. Но пока она не поймет, как управлять своей силой, у нас не получится даже приблизиться к месту, которое ты ищешь. Срока у тебя до середины лета, не больше, если не желаешь, чтобы тебя нашли посланники конунга. А он мира не желает. Его мечта – стереть Гарет с лица земли и из истории. И попавший в его руки наследник трона будет желанной добычей.
Риман не стал убеждать, что способен постоять за себя, пусть это и так. Против целой армии на их земле да с почти неотзывающимся даром он не выстоит. Да и не в том его задача, чтобы начинать войну, а в том, чтобы её избежать…
- Откуда тебе известно, зачем я здесь? – Принц тоже поднялся, понимая, что встреча закончена.
- Море нашептало, - едва слышно пробормотал шаман. – Через три дня будет праздник начала лета. Приходите и уважьте наши традиции. Кеа завтра расскажет, что и как делать. Но будьте осторожнее, не все там будут вам рады.
- Я тебя услышал, - Риман чуть склонил голову и следил за медленно удаляющейся фигурой, пока та не скрылась в тени рощи. Только после этого и сам плавно отступил в темноту, сливаясь с ночь.
Своего спутника он встретил у границы опушки, Тень неслышно вынырнул из-за кустов, кивком давая понять, что путь свободен. Риман, жестом попросил его остановится и, быстро касаясь проворными пальцами то лица, то груди, спросил:
«Ты слышал?», - и, получив утвердительный кивок, добавил. – «Что думаешь о его словах?».
«Старик не врет, но многое не договаривает».
Собственно, это и было отражением мыслей самого Римана, потому, неслышно продвигаясь по тропе к лагерю, возле которого они и решили пережидать ночь, принц понял, что теперь придется быть в два раза осторожнее. А внучке шамана придется приложить больше усилий для контроля дара. Только бы в процессе всего этого не развалить деревню и не вызвать шторм, который смоет всё живое.
Она долго вертелась с бока на бок, прислушиваясь к негромким мирным звукам. Топнула ногой за стеной коза, всхлипнул во сне Ингмар. Тяжелый сонный вздох Акку, которая и сама не так давно улеглась. Шорох по полу – то ли мыши, то ли охотящийся за ними кот.
Сон накатывал волнами, опутывая сознание мягким дурманом, и, чтобы не поддаться ему, Кеа таращилась в темноту до рези в глазах. То, что Пааво ушел не блюсти очередной обряд, она знала. Никто не болел, не должна была в ближайшие дни родить ни одна женщина, а до праздника начала лета ещё несколько дней. Добычи вдоволь, погода хороша…
Он начал собираться поздно, когда все разошлись по своим закуткам. Непослушными пальцами стянул завязки горловины рубахи и долго вертел в руках узорный пояс, пытаясь приладить на место. Так долго, что Линискеа, прислушивающаяся к его сборам, молча поднялась и, забрав из рук деда искусно свитые гибким хлыстом кожаные шнурки, перевязала ему талию. Зажим на аккуратно собранной бороде маячил перед её глазами, пока руки привычно вязали хитрые узлы, переплетая пояс так, чтобы изрезанные рунами костяные бусины оказались внутри, невидимые постороннему взгляду.
- Меня не жди, ложись. Следом не ходи, останься тут, присмотри за ними, - Пааво кивнул на полог, за которым уже дремал Ингмар. Тяжелая ладонь на мгновение погладила льняную макушку Кеа, а потом он ушел.
И она не стала спрашивать, куда. И идти следом тоже не стала, понимая, что не время. Шаман, в одиночестве идущий в ночи, это почти нормально, но он же, идущий в ночи на пару с внучкой… Может вызвать вопросы. О том, что отношение деревни к ним изменилось, она и сама замечала, да и Акку велела быть осторожнее, присматриваться и даже запретила одной ходить за водой.
Косые взгляды, в которых было жадное любопытство, смешанное с презрением, менялись. Всё чаще в них мелькало что-то, весьма похожее на отвращение и ненависть… Хотя южане вели себя безукоризненно. Уважительно приветствовали, не реагировали на явные провокации, которые им устраивали местные парни. Насколько знала Кеа, предводителем у них был Олис, и оттого было и обиднее, и в душе начинала плескаться злость.
Вернулся шаман через пару часов после полуночи. Тихо прикрыл дверь, зашуршал одеждой, на ощупь прошел к своему ложу. Линискеа прислушивалась, затаив дыхание – не застонет ли, не оступится, вдруг его ранили? Но дед, немного повертевшись, притих, изредка покряхтывая и вздыхая во сне.
Его нить жизни истончалась. Откуда она знает это, Кеа не могла сказать. Просто видела, что с каждым днём дед слабеет и угасает. Потому, загоняя вглубь себя злые слезы бессилия, с остервенением пыталась учиться. Даже не столько для того, чтобы постичь эту науку, сколько для Пааво, он ведь действительно радовался, замечая успехи внучки. Пусть были они пока незначительны, но Кеа уже могла распознавать, когда на неё саму начинают накладываться чары. Назим по просьбе Римана что-то такое сделал, отчего её голова будто начала накрываться сухим горячим облаком, Линискеа от неожиданности попыталась отмахнуться, только не руками, а тем самым, что теплело в груди… Ну, разбитый нос рыжему они потом общими усилиями залечили, а тот, отфыркиваясь, будто недовольный кот, заявил, что лучше он пойдет снова рубить дрова, чем быть наглядным пособием.
И когда утром южане пришли вновь, верзила сразу сбежал из дома под предлогом посмотреть, не нужно ли залатать крышу. Дед, по привычке греющийся у печи, спрятал улыбку в бороду, Риману прятаться было некуда, потому Кеа и сама не смогла сдержаться, глядя на своего смеющегося учителя. Впрочем, скоро ей стало не до веселья.
- Не нужно вкладывать весь резерв разом, - принц пустынников снова сидел напротив, и Кеа долго не решалась поднять взгляд на его лицо, чтобы не заметить в глазах насмешки. Или, того хуже, разочарования. А когда всё-таки посмотрела, там не было ни того, ни другого. Наоборот, он смотрел сочувственно, но строго. – Можно?
Линискеа покосилась на резной зажим из пожелтевшей кости, который болтался на кончике косы. И, не понимая, зачем он ему, стащила его с волос и протянула южанину.
- Посмотри, кость тонкая и хрупкая, - его пальцы бережно проследили завитки узора, покрывавшие украшение. – Если резчик чуть усилит нажим, она сломается, и исправить это уже не получится. Ты несколько лет раскачивала свой резерв, когда сначала копила силу, заполняя его до предела, а потом разом выплескивала в воду. Это эффективно, но опасно.
- Я не знала…
- И я тебе в этом не виню, - Риман покачал головой и с легким поклоном вернул зажим, который Кеа тут же вернула на положенное место. – Просто пытаюсь объяснить, что твоя сила это и игла, которой вышивают по тонкой ткани, и лезвие резчика по кости, и острая грань топора, которым работает сейчас Назим. Ею можно лечить, а можно калечить. Всё зависит от того, сколько силы ты вложишь в то, что делаешь, с какими чувствами ты будешь это делать.
Мысль эта была не лишена здравого смысла, хотя некоторые вопросы у Кеа остались:
- А как же слова, которые бормочут шаманы и ваши маги? Разве не от них зависит, что получится в итоге?
- Отчасти. Сила не в словах, она здесь, - он коснулся кончиками пальцев своего лба, - и здесь, - раскрытая ладонь на центр груди. – Слова это способ облегчить применения магии, но не её замена. Разве тебе нужны были слова, чтобы обратиться к воде?
Про себя она с водой как раз говорила, вот только из-за этой ли сбивчивой речи, подробности которой Линискеа уже не могла припомнить, та отозвалась… И как знать, обратись она, например, в земле, было бы так или иначе?
- А если позвать что-то другое, оно отзовется?
- Не всегда. Черпать силу можно от любой стихии, не только от родной, но обращаться лучше к своей. Вода может по капле просачиваться через ткань, а может реветь штормовым морем, и это будет одна и та же стихия. И это тоже к вопросу о прилагаемой силе.
Кеа тяжело вздохнула, чувствуя себе глупой неумехой, потому что это всё оказалось неожиданно сложно и даже скучно. Куда как интереснее гнуть прутья взглядом или поворачивать течение реки, а ей приходилось сидеть перед странной конструкции из ложек и миски. Ложки, наполненные водой, лежали на краю миски так, чтобы не упали, но и не разлили содержимое. И Кеа должны была звать воду в них так, чтобы капли срывались в подставленную под них миску. Причем, руки её лежали на коленях, да и вообще шевелиться Риман запретил. Как назло, тут же зачесался кончик носа и зазвенело в левом ухе.
Она промучилась больше часа, за это время больше расплескав воды, чем аккуратно опустив в миску и старалась не показать, как этим расстроена. Первоначальная досада на задание прошла, потому что Кеа и без того понимала, что её беда не в самой силе, а в том, что она не умеет её соизмерять. Вот и сейчас, глядя на то, как ширится мокрое пятно, темной кляксой расползаясь по столу, только вздыхала и пыталась найти в себе отголоски упрямства и злости, которые не дадут сорваться слезам.
- Не расстраивайся, - Риман опустился рядом, настолько близко, что плечом она чувствовала тепло его тело, но и не касаясь. – Я знаю, как это трудно.
- Откуда? – Линискеа несколько раз быстро подняла и опустила ресницы, потому как ресницы всё-таки уже были мокрыми.
Он, вздохнув, ответил так, будто это всё объясняло:
- Я – огонь.
Кеа перестала таращиться на ненавистные ложки и повернулась к пустыннику, ожидая продолжения.
- И что?
- Если ты расплескаешь на столе воду, дерево станет мокрым. Если я расплескаю огонь…
Сгорит не только стол, но и дом.
Её уже не смущало то, как близко сидит южанин. Так близко, что она видела тень от его ресниц на смуглой щеке, но наклонилась ещё ниже, чтобы точно никто не мог подслушать:
- А если ты позовешь силу так, как я звала воду, посреди деревни?
- Сгорят даже камни, на которой она стоит.
Кеа отпрянула, нахмурив брови и глядя на Римана с недоверием и подозрением:
- Ты для этого плывешь в Рендебю?
- Нет. Клянусь.
Не то, чтобы его ответ полностью развеял острое до похолодевших кончиков пальцев чувство тревоги, но Линискеа кивнула, принимая его.
И на пару минут замолчала, рассматривая учиненный ею беспорядок. А потом всё-таки не смогла сдержать любопытства.
- Как тебя учили этому? - Она глазами показала на миску.
Риман отчего-то поморщился и тяжело вздохнул.
- Учитель ставил передо мной свечу без фитиля. Я должен был поддерживать крошечный язычок пламени, чтобы за определенное время растопить воск. Сам же он уходил.
Кеа попыталась представить, но так и не поняла, отчего морщился южанин.
- Ты мог расплавить его за мгновение, как твой учитель мог узнать, если его не было рядом?
- По запаху. Над свечой была натянута веревка, стоило мне попытаться обмануть его или ослабить контроль над даром, дав огню взметнуться. Она перегорала, и на меня выливался кувшинчик с маслом ильме. Его используют для духов. Самую капельку на большой флакон, на меня же учитель его не жалел. Если нанести больше капли, оно становится отвратительно сладким, к тому же очень въедливым. Будто протухшую рыбу полили мёдом.
Линискеа представила и содрогнулась. Сначала от отвращения, а потом от сдерживаемого смеха:
- И часто такое случалось?
Риман перестал морщиться и тоже улыбнулся.
- Говорят, за время моего обучения десяток столичных парфюмеров утроили свои богатства. А я на всю жизнь возненавидел благовония.
Сдерживаться стало невозможно, и Кеа, закрыв лицо ладонями, рассмеялась. На шум выглянула из-за занавески Акку, недовольно покачала головой и проскрипела:
- Шли бы из дома. Прогуляйтесь, а мы от вас отдохнем. Никакого толка от вас, только шум и грязь.
Кеа притихла, а веселье ушло само собой. Выйти на улицу в сопровождении пустынника. Одно дело, когда все знают, что он приходит в их дом, и совсем другое – показаться с ним на людях. Захотелось оглянуться на деда в надежде, что он запретит, но…
- Идём. – Она решительно поднялась, чтобы не дать себе засомневаться и струсить, проверила, не намочила ли край юбки и посмотрела на Римана с уверенностью, которой не испытывала. – На берегу уже начали складывать костры для праздника, дед сказал, что ты не знаешь о нём.
Принц тоже легко поднялся, будто встал с удобного кресла, а не жестких досок холодного пола и чуть склонил голову:
- Буду рад сопровождать тебя.
И пусть эти его церемонные поклоны и приветствия не раз веселили и заставляли Кеа насмешливо фыркать, ей было приятно, когда перед ней склонял голову южанин. Пусть даже только из-за полученного воспитания.
Пааво сидевший на полати у печи, молча кивнул, ободряя прогулку, только обменялся с Риманом долгими взглядами, которые не укрылись от внимания девушки. О том, что у шамана с магом есть свои секреты, она знала и хоть любопытство было сильно, не пыталась выспросить. Всё равно не скажет.
День перевалил за середину, но небо было низким и хмурым, а в душном неподвижном воздухе пахло скорым дождем. Его приближение она улавливала не только в запахах, но и в том, как воздух отзывается приятным гулом, будто далекий рокот грома, ещё не слышный, но уже ощутимый. И хотелось продолжить разговор о его учебе, но Кеа не рискнула бы делать это за пределами дома. Пусть рядом никого не видно, слишком опасно.
Южанин это тоже понимал, оттого, чуть отодвинувшись на приличное расстояние, негромко попросил:
- Ты не боишься, что я, узнав это, убью Кеа, чтобы ослабить вас?
- Нет. И не из-за клятвы. – Во влажном кашле шамана появилась знакомая нотка, а на его ладони, торопливо отертой о штаны – пока ещё маленькие капельки крови. – Ты не глуп, понимаешь, что, чем невыносимее будет становиться жизнь здесь, тем более отчаянно мы начнем искать новые места для жизни. В прошлый раз война была ради богатой добычи, в этот – ради выживания. И шансов выиграть её у Гарета будет куда как меньше…
В разрыв мглистых облаков выглянул тощий остророгий месяц, и едва добавившегося мутного света было достаточно, чтобы заметить, как побледнел шаман. Его и без того обычно бледные губы казались пепельными, а глаза окружали темные круги.
- Ты умираешь, - Риман проявил несвойственную статусу прямоту, граничившую с хамством. – И едва ли переживешь следующую зиму. Я понимаю, почему для тебя так важно спасти Кеа, но как ты собираешься выполнять данное мне слово?
Старик, всем весом навалившись на посох, медленно поднялся. Постоял несколько мгновений, чуть покачиваясь, будто не доверяя своим ногам. Потом так же медленно повернулся к принцу:
- Ратус не просто так желает уничтожить даже просто память о хейдах. Они и есть те самые «предавшие» доверие, кто смог заточить его в тюрьму на долгие века. И только у одной из них может получиться сделать это снова. Но пока она не поймет, как управлять своей силой, у нас не получится даже приблизиться к месту, которое ты ищешь. Срока у тебя до середины лета, не больше, если не желаешь, чтобы тебя нашли посланники конунга. А он мира не желает. Его мечта – стереть Гарет с лица земли и из истории. И попавший в его руки наследник трона будет желанной добычей.
Риман не стал убеждать, что способен постоять за себя, пусть это и так. Против целой армии на их земле да с почти неотзывающимся даром он не выстоит. Да и не в том его задача, чтобы начинать войну, а в том, чтобы её избежать…
- Откуда тебе известно, зачем я здесь? – Принц тоже поднялся, понимая, что встреча закончена.
- Море нашептало, - едва слышно пробормотал шаман. – Через три дня будет праздник начала лета. Приходите и уважьте наши традиции. Кеа завтра расскажет, что и как делать. Но будьте осторожнее, не все там будут вам рады.
- Я тебя услышал, - Риман чуть склонил голову и следил за медленно удаляющейся фигурой, пока та не скрылась в тени рощи. Только после этого и сам плавно отступил в темноту, сливаясь с ночь.
Своего спутника он встретил у границы опушки, Тень неслышно вынырнул из-за кустов, кивком давая понять, что путь свободен. Риман, жестом попросил его остановится и, быстро касаясь проворными пальцами то лица, то груди, спросил:
«Ты слышал?», - и, получив утвердительный кивок, добавил. – «Что думаешь о его словах?».
«Старик не врет, но многое не договаривает».
Собственно, это и было отражением мыслей самого Римана, потому, неслышно продвигаясь по тропе к лагерю, возле которого они и решили пережидать ночь, принц понял, что теперь придется быть в два раза осторожнее. А внучке шамана придется приложить больше усилий для контроля дара. Только бы в процессе всего этого не развалить деревню и не вызвать шторм, который смоет всё живое.
Она долго вертелась с бока на бок, прислушиваясь к негромким мирным звукам. Топнула ногой за стеной коза, всхлипнул во сне Ингмар. Тяжелый сонный вздох Акку, которая и сама не так давно улеглась. Шорох по полу – то ли мыши, то ли охотящийся за ними кот.
Сон накатывал волнами, опутывая сознание мягким дурманом, и, чтобы не поддаться ему, Кеа таращилась в темноту до рези в глазах. То, что Пааво ушел не блюсти очередной обряд, она знала. Никто не болел, не должна была в ближайшие дни родить ни одна женщина, а до праздника начала лета ещё несколько дней. Добычи вдоволь, погода хороша…
Он начал собираться поздно, когда все разошлись по своим закуткам. Непослушными пальцами стянул завязки горловины рубахи и долго вертел в руках узорный пояс, пытаясь приладить на место. Так долго, что Линискеа, прислушивающаяся к его сборам, молча поднялась и, забрав из рук деда искусно свитые гибким хлыстом кожаные шнурки, перевязала ему талию. Зажим на аккуратно собранной бороде маячил перед её глазами, пока руки привычно вязали хитрые узлы, переплетая пояс так, чтобы изрезанные рунами костяные бусины оказались внутри, невидимые постороннему взгляду.
- Меня не жди, ложись. Следом не ходи, останься тут, присмотри за ними, - Пааво кивнул на полог, за которым уже дремал Ингмар. Тяжелая ладонь на мгновение погладила льняную макушку Кеа, а потом он ушел.
И она не стала спрашивать, куда. И идти следом тоже не стала, понимая, что не время. Шаман, в одиночестве идущий в ночи, это почти нормально, но он же, идущий в ночи на пару с внучкой… Может вызвать вопросы. О том, что отношение деревни к ним изменилось, она и сама замечала, да и Акку велела быть осторожнее, присматриваться и даже запретила одной ходить за водой.
Косые взгляды, в которых было жадное любопытство, смешанное с презрением, менялись. Всё чаще в них мелькало что-то, весьма похожее на отвращение и ненависть… Хотя южане вели себя безукоризненно. Уважительно приветствовали, не реагировали на явные провокации, которые им устраивали местные парни. Насколько знала Кеа, предводителем у них был Олис, и оттого было и обиднее, и в душе начинала плескаться злость.
Вернулся шаман через пару часов после полуночи. Тихо прикрыл дверь, зашуршал одеждой, на ощупь прошел к своему ложу. Линискеа прислушивалась, затаив дыхание – не застонет ли, не оступится, вдруг его ранили? Но дед, немного повертевшись, притих, изредка покряхтывая и вздыхая во сне.
Его нить жизни истончалась. Откуда она знает это, Кеа не могла сказать. Просто видела, что с каждым днём дед слабеет и угасает. Потому, загоняя вглубь себя злые слезы бессилия, с остервенением пыталась учиться. Даже не столько для того, чтобы постичь эту науку, сколько для Пааво, он ведь действительно радовался, замечая успехи внучки. Пусть были они пока незначительны, но Кеа уже могла распознавать, когда на неё саму начинают накладываться чары. Назим по просьбе Римана что-то такое сделал, отчего её голова будто начала накрываться сухим горячим облаком, Линискеа от неожиданности попыталась отмахнуться, только не руками, а тем самым, что теплело в груди… Ну, разбитый нос рыжему они потом общими усилиями залечили, а тот, отфыркиваясь, будто недовольный кот, заявил, что лучше он пойдет снова рубить дрова, чем быть наглядным пособием.
И когда утром южане пришли вновь, верзила сразу сбежал из дома под предлогом посмотреть, не нужно ли залатать крышу. Дед, по привычке греющийся у печи, спрятал улыбку в бороду, Риману прятаться было некуда, потому Кеа и сама не смогла сдержаться, глядя на своего смеющегося учителя. Впрочем, скоро ей стало не до веселья.
- Не нужно вкладывать весь резерв разом, - принц пустынников снова сидел напротив, и Кеа долго не решалась поднять взгляд на его лицо, чтобы не заметить в глазах насмешки. Или, того хуже, разочарования. А когда всё-таки посмотрела, там не было ни того, ни другого. Наоборот, он смотрел сочувственно, но строго. – Можно?
Линискеа покосилась на резной зажим из пожелтевшей кости, который болтался на кончике косы. И, не понимая, зачем он ему, стащила его с волос и протянула южанину.
- Посмотри, кость тонкая и хрупкая, - его пальцы бережно проследили завитки узора, покрывавшие украшение. – Если резчик чуть усилит нажим, она сломается, и исправить это уже не получится. Ты несколько лет раскачивала свой резерв, когда сначала копила силу, заполняя его до предела, а потом разом выплескивала в воду. Это эффективно, но опасно.
- Я не знала…
- И я тебе в этом не виню, - Риман покачал головой и с легким поклоном вернул зажим, который Кеа тут же вернула на положенное место. – Просто пытаюсь объяснить, что твоя сила это и игла, которой вышивают по тонкой ткани, и лезвие резчика по кости, и острая грань топора, которым работает сейчас Назим. Ею можно лечить, а можно калечить. Всё зависит от того, сколько силы ты вложишь в то, что делаешь, с какими чувствами ты будешь это делать.
Мысль эта была не лишена здравого смысла, хотя некоторые вопросы у Кеа остались:
- А как же слова, которые бормочут шаманы и ваши маги? Разве не от них зависит, что получится в итоге?
- Отчасти. Сила не в словах, она здесь, - он коснулся кончиками пальцев своего лба, - и здесь, - раскрытая ладонь на центр груди. – Слова это способ облегчить применения магии, но не её замена. Разве тебе нужны были слова, чтобы обратиться к воде?
Про себя она с водой как раз говорила, вот только из-за этой ли сбивчивой речи, подробности которой Линискеа уже не могла припомнить, та отозвалась… И как знать, обратись она, например, в земле, было бы так или иначе?
- А если позвать что-то другое, оно отзовется?
- Не всегда. Черпать силу можно от любой стихии, не только от родной, но обращаться лучше к своей. Вода может по капле просачиваться через ткань, а может реветь штормовым морем, и это будет одна и та же стихия. И это тоже к вопросу о прилагаемой силе.
Кеа тяжело вздохнула, чувствуя себе глупой неумехой, потому что это всё оказалось неожиданно сложно и даже скучно. Куда как интереснее гнуть прутья взглядом или поворачивать течение реки, а ей приходилось сидеть перед странной конструкции из ложек и миски. Ложки, наполненные водой, лежали на краю миски так, чтобы не упали, но и не разлили содержимое. И Кеа должны была звать воду в них так, чтобы капли срывались в подставленную под них миску. Причем, руки её лежали на коленях, да и вообще шевелиться Риман запретил. Как назло, тут же зачесался кончик носа и зазвенело в левом ухе.
Она промучилась больше часа, за это время больше расплескав воды, чем аккуратно опустив в миску и старалась не показать, как этим расстроена. Первоначальная досада на задание прошла, потому что Кеа и без того понимала, что её беда не в самой силе, а в том, что она не умеет её соизмерять. Вот и сейчас, глядя на то, как ширится мокрое пятно, темной кляксой расползаясь по столу, только вздыхала и пыталась найти в себе отголоски упрямства и злости, которые не дадут сорваться слезам.
- Не расстраивайся, - Риман опустился рядом, настолько близко, что плечом она чувствовала тепло его тело, но и не касаясь. – Я знаю, как это трудно.
- Откуда? – Линискеа несколько раз быстро подняла и опустила ресницы, потому как ресницы всё-таки уже были мокрыми.
Он, вздохнув, ответил так, будто это всё объясняло:
- Я – огонь.
Кеа перестала таращиться на ненавистные ложки и повернулась к пустыннику, ожидая продолжения.
- И что?
- Если ты расплескаешь на столе воду, дерево станет мокрым. Если я расплескаю огонь…
Сгорит не только стол, но и дом.
Её уже не смущало то, как близко сидит южанин. Так близко, что она видела тень от его ресниц на смуглой щеке, но наклонилась ещё ниже, чтобы точно никто не мог подслушать:
- А если ты позовешь силу так, как я звала воду, посреди деревни?
- Сгорят даже камни, на которой она стоит.
Кеа отпрянула, нахмурив брови и глядя на Римана с недоверием и подозрением:
- Ты для этого плывешь в Рендебю?
- Нет. Клянусь.
Не то, чтобы его ответ полностью развеял острое до похолодевших кончиков пальцев чувство тревоги, но Линискеа кивнула, принимая его.
И на пару минут замолчала, рассматривая учиненный ею беспорядок. А потом всё-таки не смогла сдержать любопытства.
- Как тебя учили этому? - Она глазами показала на миску.
Риман отчего-то поморщился и тяжело вздохнул.
- Учитель ставил передо мной свечу без фитиля. Я должен был поддерживать крошечный язычок пламени, чтобы за определенное время растопить воск. Сам же он уходил.
Кеа попыталась представить, но так и не поняла, отчего морщился южанин.
- Ты мог расплавить его за мгновение, как твой учитель мог узнать, если его не было рядом?
- По запаху. Над свечой была натянута веревка, стоило мне попытаться обмануть его или ослабить контроль над даром, дав огню взметнуться. Она перегорала, и на меня выливался кувшинчик с маслом ильме. Его используют для духов. Самую капельку на большой флакон, на меня же учитель его не жалел. Если нанести больше капли, оно становится отвратительно сладким, к тому же очень въедливым. Будто протухшую рыбу полили мёдом.
Линискеа представила и содрогнулась. Сначала от отвращения, а потом от сдерживаемого смеха:
- И часто такое случалось?
Риман перестал морщиться и тоже улыбнулся.
- Говорят, за время моего обучения десяток столичных парфюмеров утроили свои богатства. А я на всю жизнь возненавидел благовония.
Сдерживаться стало невозможно, и Кеа, закрыв лицо ладонями, рассмеялась. На шум выглянула из-за занавески Акку, недовольно покачала головой и проскрипела:
- Шли бы из дома. Прогуляйтесь, а мы от вас отдохнем. Никакого толка от вас, только шум и грязь.
Кеа притихла, а веселье ушло само собой. Выйти на улицу в сопровождении пустынника. Одно дело, когда все знают, что он приходит в их дом, и совсем другое – показаться с ним на людях. Захотелось оглянуться на деда в надежде, что он запретит, но…
- Идём. – Она решительно поднялась, чтобы не дать себе засомневаться и струсить, проверила, не намочила ли край юбки и посмотрела на Римана с уверенностью, которой не испытывала. – На берегу уже начали складывать костры для праздника, дед сказал, что ты не знаешь о нём.
Принц тоже легко поднялся, будто встал с удобного кресла, а не жестких досок холодного пола и чуть склонил голову:
- Буду рад сопровождать тебя.
И пусть эти его церемонные поклоны и приветствия не раз веселили и заставляли Кеа насмешливо фыркать, ей было приятно, когда перед ней склонял голову южанин. Пусть даже только из-за полученного воспитания.
Пааво сидевший на полати у печи, молча кивнул, ободряя прогулку, только обменялся с Риманом долгими взглядами, которые не укрылись от внимания девушки. О том, что у шамана с магом есть свои секреты, она знала и хоть любопытство было сильно, не пыталась выспросить. Всё равно не скажет.
День перевалил за середину, но небо было низким и хмурым, а в душном неподвижном воздухе пахло скорым дождем. Его приближение она улавливала не только в запахах, но и в том, как воздух отзывается приятным гулом, будто далекий рокот грома, ещё не слышный, но уже ощутимый. И хотелось продолжить разговор о его учебе, но Кеа не рискнула бы делать это за пределами дома. Пусть рядом никого не видно, слишком опасно.
Южанин это тоже понимал, оттого, чуть отодвинувшись на приличное расстояние, негромко попросил:
