Фениксы никогда не заключали союзов с людьми, ни политических, ни военных...
Брачные – бывало, и нередко, но это обстоятельство не могло заставить огненных поменять принципы и ввязаться в человеческие дрязги.
«А потом?»
«А потом будет поздно», – не слишком весело улыбнулся своим мыслям Хён, вновь устремив взгляд на озеро.
Дан знал, о чем он подумал.
Гнездо не бросает птенцов. Фэнриа не выдает тех, кто однажды ступил на ее земли.
И не отпускает.
До последнего не отпускает, даже если тебе невыносимо больно и очень хочется уйти.
Дан резко выдохнул, вытягивая себя из неприятных воспоминаний о дне минувшем в день сегодняшний, свадебный, вновь посмотрел на небо, на озеро, усеянное тлеющими алыми лепестками, – и едва поборол желание броситься туда, окунуться с головой, чтобы унять нетерпеливую дрожь в теле и душе.
Окунуться, раствориться в огненных потоках, почувствовать легкость, свободу от любых оков – и взвиться ввысь, стряхивая пламя с мощных крыльев, разрезая ими воздух, само небо... стремясь навстречу крылатой повозке, что вот-вот должна показаться над озером.
Близость живого пламени кружила голову, будто крепкое вино, наполняя силой и уверенностью.
Дан с шальной улыбкой смотрел на огненные волны.
Совсем скоро он возьмет за руку ту, кто станет спасением его рода и народа фениксов в целом, и назовет ее своей.
Озеро Жизни положит начало не только новой жизни, но и новой эпохе. И ничто не сможет этому помешать.
Наконец долгожданный час настал: солнце застыло в зените.
Горизонт же был чист.
Невеста, сопровождаемая верным советником, опаздывала.
Или...
Резкая боль прошила грудь.
– Хён!.. – вырвалось с остатками воздуха, и Дан, согнувшись, надрывно закашлялся. Еле отдышавшись, провел ладонью по губам, зачарованно посмотрел на окрасившиеся алым пальцы...
Над лесом, что служил восточным рубежом Фэнриа, что-то беззвучно вспыхнуло – и яркой крылатой звездой рухнуло вниз.
Вместе с надеждами, мечтами и планами Верховного лорда Шэнлая Чиндана, который, несмотря на свои убеждения, на бегу едва ли не впервые в жизни молился всем богам сразу, уповая на то, что кто-нибудь да откликнется...
Лишь на них сейчас уповать и осталось.
– Фениксы! Фениксы летят!
Уже второй раз над столицей Инаэр разносились эти возгласы, полные восторга и, пожалуй, затаенного страха. Но теперь, с высоты, которую ощутимо набирала огненнокрылая повозка, оные слышались едва-едва, будто сквозь толщу воды... или облаков, что оказались так близко – протяни руку, зачерпнешь полную горсть.
С тех пор, как Ланэ Чинэ, старшая из оставшихся во дворце Рассветного ветра принцесс, любимая дочь владыки, услышала их впервые, прошла всего пара дней, а мнилось – целая вечность.
– Фениксы...
– ...летят, – одними губами шепнула принцесса, невольно потирая отозвавшийся тупой болью палец.
Тогда...
...она ждала, да. И все же оказалась не готова.
Жаркий день, распахнутые настежь окна, потоки света, ароматы цветов, оседающие на языке нестерпимой сладостью... И восклицания, грубо нарушившие эту безмятежность.
Игла, ловко расшивавшая шелк дивными узорами, глубоко вошла в нежную кожу, и на белом поле расцвели алые капли.
Ланэ лизнула подушечку пальца, благо что в этой, огороженной расписными ширмами части покоев никого, кроме нее, не было, а значит, и причитать о неподобающем поведении никто не станет. С отвращением посмотрела на незаконченную вышивку, позволила ей скользнуть на пол...
А за окном парили чудесные создания.
Раньше принцесса видела фениксов лишь на тонкой работы коврах да в старинных свитках, что не способны оказались в полной мере передать все великолепие и совершенство огненных птиц.
Они пылали. Алое и золотое, словно лепестки роз в расплавленном золоте. Словно пламя свечи одинокой зимней ночью, волшебное и манящее...
И всколыхнулось, пробудилось в груди что-то странное, горячее, требующее совсем уж невероятного: вскочить на подоконник и шагнуть навстречу тем, кто не знал оков условностей, кто мог расправить крылья и ощутить, что такое настоящая свобода.
Отец запретил Ланэ покидать покои, вернее, настойчиво пожелал, чтобы она проявила благоразумие и не опозорилась перед дорогими гостями. Но благоразумие категорически не уживалось с волнением, змеей свернувшимся в груди, обвившим сердце тугими кольцами. Она должна, нет, обязана взглянуть на тех, кого так ждала. Кто представлялся ей ныне единственным шансом на нормальную жизнь.
Да и просто на жизнь.
Шагать из окна она, конечно, не станет, а двери...
Двери охранялись.
Ускользнуть от служанок всегда было нелегко, а сейчас еще сложнее стало. И разумнее остаться в покоях, как и велено, но...
Что-то внутри разгоралось все сильнее, требовало действий.
Разве это преступление – посмотреть, какая судьба ей уготована?
И одна из служанок была послана за водой, ибо кувшин опустел, а принцесса изнывала от жажды; второй досталось раздобыть золотых ниток, что тоже как-то внезапно закончились; ну а третья отправилась за фруктами, от которых Ланэ недавно отказалась, но могла же ведь она передумать?
Любимая дочь владыки своевольна и капризна, и то известно не только во дворце, но и, пожалуй, за его пределами.
Когда за последней служанкой закрылась дверь, принцесса медлить не стала и вскоре оказалась в саду. Всего-то и нужно, что обогнуть башню и украдкой взглянуть на площадь... Или уже поздно и лучше пробраться в тронный зал? Если осторожно, то никто и не заметит...
Задумавшись, Ланэ не сразу увидела младшую сестру, бегущую по дорожке к башне.
От площади бегущую.
Как она там оказалась?!
Насколько Ланэ знала, сегодня не только ей – всем девушкам запретили покидать свои покои.
Хотя чего ждать от Вилэй, никаких правил не признающей?
– Что ты здесь делаешь?
Резкий окрик вырвался сам собой; Вилэй вздрогнула и подняла глаза. Мелькнуло в них нечто, не оставившее ни малейшего сомнения: будь у младшей принцессы возможность, непременно кинула бы в старшую чем-нибудь тяжелым. И ничуть о том не пожалела бы.
Вилэй редко смотрела на сестру иначе. Так уж получилось, и не сказать, что в том не было вины Ланэ.
– Дышу свежим воздухом, – чуть склонила голову набок младшая сестра. – Вернее, дышала, пока он был действительно свеж.
Свежим воздух в саду был лишь по сравнению с той же площадью, коя сейчас, вероятно, и вовсе на огромную жаровню похожа. Но Ланэ не сомневалась, что Вилэй имеет в виду совершенно иное...
Ее любовь к тяжелым благовониям. И не докажешь ведь, что не по собственному желанию денно и нощно курятся оные в ее покоях, но по предписанию лекаря, убедившего владыку в великой пользе этого действа для хрупкого здоровья любимой его дочери.
Однако Ланэ упорно казалось, что здоровье ее становится лишь хуже.
– Разве отец не приказал тебе и носа из своих покоев не показывать? – раздраженно спросила она, шагнув ближе и цепко схватив сестру за руку. Отчего-то сегодня слова младшей задевали особенно сильно, да и головная боль на улице лишь усилилась, что, вкупе с измотавшим волнением, тоже не прибавило принцессе хорошего настроения. – Совсем страх потеряла, неблагодарная?
– Зато в тебе страхов с избытком, – не смолчала Вилэй, сверкнув синими глазами. – Думаешь, никто не знает, отчего всех девиц, кроме тебя, взаперти держат?
Ланэ почувствовала, что кожа ее, обычно белая, как озерные лилии, пошла некрасивыми алыми пятнами, и то недоброе, что ворочалось в груди, не давая покоя, полыхнуло вдруг, словно заняв на миг тело принцессы; с силой, которой никогда-то в себе не ощущала, она оттолкнула сестру, и та, не устояв, упала на траву.
Рядом с выскользнувшим из рукава свитком.
Недоброе вновь ожило, будто само по себе завладело свитком. Вилэй же, взвившись на ноги, выхватила его и, придерживая юбки, бросилась прочь.
Ланэ и не поняла, как на земле оказалась. Только что стояла твердо на ногах, свиток этот злосчастный – и зачем он ей вообще понадобился? – держала, и вот уже...
Лежит. И расползаются на белом шелке буро-зеленые пятна, потому как трава в обители владыки сочна и свежа даже в засуху...
Подниматься совершенно не хотелось – помимо сока, трава щедро делилась прохладой, и лежать на ней, вот так, запросто, раскинув руки, оказалось невероятно приятно, – но пришлось. Заголосили, подбегая, спохватившиеся служанки... как не затоптали? Окружили, заохали, причитая над испорченным нарядом, и ощупать пытались, проверяя, не повредила ли чего драгоценная принцесса.
Драгоценная принцесса поморщилась и трогать себя не позволила. И без того тошно было...
Шанс свой она упустила. Теперь не выскользнуть. Да и нужно ли?
Все уже решено. Ничего уже не изменить.
Только и оставалось, что вернуться, и, в сопровождении недовольных, но тщательно то недовольство скрывающих служанок, Ланэ направилась к себе. И заметила, как одна из девиц попятилась, попытавшись отстать...
– Стоять, – велела принцесса, без труда разгадав ее замысел.
Как есть отцу о Вилэй доложит. Она, конечно, приказ нарушила, да еще и не впервые, но...
Сама Ланэ ничуть не лучше.
Злость уже остыла – никогда, вопреки убеждениям окружающих, злиться долго и всерьез она не умела, но убеждение то поддерживала охотно, дабы лишний раз не задевали, – а на холодную голову виделось все иначе.
Несмотря на далекие от теплых отношения, доносить на младшую не хотелось. В конце концов, она единственная из сестер, кто узнал ее тайну... И сохранила ведь, хотя это до сих пор и вызывало немалое удивление.
А что до слов ее...
Ее-то отец фениксам точно не отдаст. Никому пока не отдаст. Мала еще, и старшие принцессы во дворце, опять же, непристроены.
Владыка традиции чтит и поступаться ими не станет.
– Госпожа, я... – залепетала та, что явно была подослана отцом. Ланэ ее давно подозревала.
Остальных, впрочем, тоже.
Доверять нельзя никому. Так учила матушка, пока была жива, и принцесса ее науку усвоила крепко.
– Ты мне нужна. Все вы, – перебила жалкие оправдания Ланэ, сверля растерянную девицу тем взглядом, который, по уверениям сестриц, был тяжел и неприятен. И сама ту тяжесть превосходно почувствовала, отозвалась оная болью в затылке, разлилась по вискам горячим воском.
А может, то вина шпилек, коими украсили прическу безо всякой меры?
Едва войдя в покои, Ланэ от шпилек избавилась. И всем служанкам дело нашла, не забыв одарить каждую тем самым взглядом и приказать, чтоб о случившемся молчали.
Она скоро покинет дворец, но все еще наделена какой-никакой, но властью. И за то время, что осталось ей провести в отчем доме, сумеет испортить ослушницам жизнь.
Девицы услышали. Прониклись. И вроде присмирели, чем принцессу, конечно, не обманули, но...
Она сделала все, что могла. А как уж сложится дальше... ее вины в том не будет.
Белоснежные одежды оказались безнадежно испорчены, да и на коже кое-где виднелись зеленые пятна. Пришлось посетить купальню и переодеться, а после, вновь устроившись у окна, заняться обычно любимой, но сейчас просто-таки ненавистной вышивкой, от которой к вечеру на пальцах принцессы не осталось живого места, ибо все ее мысли занимал вовсе не узор и удачный подбор цветов...
Если бы не Вилэй!..
Тогда – что?
Смогла бы Ланэ незамеченной пробраться на площадь? Или же все закончилось бы отцовским гневом, который привел бы к плачевным для нее последствиям?
И вообще, отважилась бы сделать хоть шаг?
Вилэй вот отважилась.
Она ничего не боялась.
Не боялась быть собой даже перед владыкой. Как и его самого.
И судьбы своей, похоже, тоже.
Это бесстрашие, доступное далеко не всем, восхищало – и злило неимоверно.
И оттого сестрицу, вроде бы тихую, но своенравную, Ланэ не слишком-то любила. И – себе-то можно признаться! – завидовала...
Да, завидовала. Младшей и нелюбимой дочери владыки, на которую он не обращал внимания. Ланэ искренне считала это благом, ведь ей самой приходилось постоянно быть на глазах отца, боясь ошибиться, выдать себя, раскрыв свою неидеальность.
До Вилэй же отцу не было дела, а значит, она могла жить как ей вздумается.
Никто не следил за каждым ее шагом, не требовал от нее быть безупречной. Иногда Ланэ невольно думала, что не прочь оказаться на ее месте, и злилась. На себя, конечно, и на нее тоже.
Тому, кто вечно находится в спасительной тени, не нужны никакие маски. А под взором владыки, подобным обжигающим лучам солнца, без маски выжить невозможно. Особенно если под внешним доспехом из холодности, равнодушия и присущих избалованным принцессам капризов до сих пор скрывается маленькая испуганная девочка, отчаянно не желающая повторить судьбу матери.
Та тоже была любима и обласкана солнцеподобным вниманием. Оттого и сгорела дотла.
Еще Ланэ завидовала тому, что Вилэй было кому доверять. Служанка, что выросла с ней, оказалась ей бесконечно предана и не поддавалась самым щедрым посулам. Ланэ же не знала, сколько служанок верны именно ей, а сколько докладывают владыке о каждом ее шаге, но подозревала, что больше половины девушек – если не все – при первой же возможности покинут свою госпожу, которая, несмотря на титул, была всего лишь пленницей дворца Рассветного ветра.
Все они были здесь всего лишь пленницами. Заложницами воли владыки, который мог распорядиться жизнями дочерей, как посчитает нужным, не спрашивая на то их дозволения.
Но Ланэ не желала более с этим мириться. И не намеревалась упускать шанс все изменить.
Сбежать.
Вырваться отсюда, стать свободной.
Насколько это вообще возможно.
Просто – выжить.
«Ты должна выжить, – часто шептала ей мать, когда думала, что ее никто не слышит. – Выжить любой ценой».
Ценой Ланэ стала она сама. Маска недалекой, взбалмошной и капризной принцессы почти намертво срослась с нею, и порой Ланэ не понимала, настоящая ли она или же продолжает играть чужую роль.
Повзрослев, принцесса решила, что обязана вырваться из дворца. Единственным способом, доступным дочерям владыки, было замужество, и тут-то начинались сложности...
Как ни старался владыка, сколько наложниц ни заводил, но наследника не получил. Зато у него было много дочерей. Пожалуй, слишком много. Но также было и много людей, с которыми он желал наладить или же укрепить связи – или добиться от них чего-то нужного. И принцессы стали разменными монетами в заключаемых отцом сделках. Ланэ прекрасно понимала, что ей не удастся избежать этой участи, и старалась изо всех сил, надеясь, что к своей любимице владыка не будет слишком жесток, а если очень повезет – выдаст ее замуж за пределы Инаэр. Туда, где царят иные нравы, где она наконец-то сможет стать собой.
Впервые узнать, какая она на самом деле.
Ланэ мечтала – и прекрасно понимала, что те мечты несбыточны, – о Фэнриа.
Именно об Огненной долине больше всего рассказывала матушка, и рассказы эти совершенно очаровали принцессу, заставляя сердце биться чаще... и робко, поражаясь собственной невероятной смелости, верить в то, что все возможно.
Слишком уж непохожи они были на то, что творилось во дворце Рассветного ветра. Да и в целом в Инаэр.
Издавна правителям и прочим благородным мужам дозволялось иметь и жену, и наложниц, до желаний и чувств которых никому не было никакого дела. Ланэ не знала, что и как происходит в иных семьях, но положение женщин в ее собственной не радовало и напрочь убивало веру в чудо.
Брачные – бывало, и нередко, но это обстоятельство не могло заставить огненных поменять принципы и ввязаться в человеческие дрязги.
«А потом?»
«А потом будет поздно», – не слишком весело улыбнулся своим мыслям Хён, вновь устремив взгляд на озеро.
Дан знал, о чем он подумал.
Гнездо не бросает птенцов. Фэнриа не выдает тех, кто однажды ступил на ее земли.
И не отпускает.
До последнего не отпускает, даже если тебе невыносимо больно и очень хочется уйти.
Дан резко выдохнул, вытягивая себя из неприятных воспоминаний о дне минувшем в день сегодняшний, свадебный, вновь посмотрел на небо, на озеро, усеянное тлеющими алыми лепестками, – и едва поборол желание броситься туда, окунуться с головой, чтобы унять нетерпеливую дрожь в теле и душе.
Окунуться, раствориться в огненных потоках, почувствовать легкость, свободу от любых оков – и взвиться ввысь, стряхивая пламя с мощных крыльев, разрезая ими воздух, само небо... стремясь навстречу крылатой повозке, что вот-вот должна показаться над озером.
Близость живого пламени кружила голову, будто крепкое вино, наполняя силой и уверенностью.
Дан с шальной улыбкой смотрел на огненные волны.
Совсем скоро он возьмет за руку ту, кто станет спасением его рода и народа фениксов в целом, и назовет ее своей.
Озеро Жизни положит начало не только новой жизни, но и новой эпохе. И ничто не сможет этому помешать.
Наконец долгожданный час настал: солнце застыло в зените.
Горизонт же был чист.
Невеста, сопровождаемая верным советником, опаздывала.
Или...
Резкая боль прошила грудь.
– Хён!.. – вырвалось с остатками воздуха, и Дан, согнувшись, надрывно закашлялся. Еле отдышавшись, провел ладонью по губам, зачарованно посмотрел на окрасившиеся алым пальцы...
Над лесом, что служил восточным рубежом Фэнриа, что-то беззвучно вспыхнуло – и яркой крылатой звездой рухнуло вниз.
Вместе с надеждами, мечтами и планами Верховного лорда Шэнлая Чиндана, который, несмотря на свои убеждения, на бегу едва ли не впервые в жизни молился всем богам сразу, уповая на то, что кто-нибудь да откликнется...
Лишь на них сейчас уповать и осталось.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. НЕВЕСТА ОГНЕННОГО ЛОРДА
ГЛАВА 1. ВЫЖИТЬ
– Фениксы! Фениксы летят!
Уже второй раз над столицей Инаэр разносились эти возгласы, полные восторга и, пожалуй, затаенного страха. Но теперь, с высоты, которую ощутимо набирала огненнокрылая повозка, оные слышались едва-едва, будто сквозь толщу воды... или облаков, что оказались так близко – протяни руку, зачерпнешь полную горсть.
С тех пор, как Ланэ Чинэ, старшая из оставшихся во дворце Рассветного ветра принцесс, любимая дочь владыки, услышала их впервые, прошла всего пара дней, а мнилось – целая вечность.
– Фениксы...
– ...летят, – одними губами шепнула принцесса, невольно потирая отозвавшийся тупой болью палец.
Тогда...
...она ждала, да. И все же оказалась не готова.
Жаркий день, распахнутые настежь окна, потоки света, ароматы цветов, оседающие на языке нестерпимой сладостью... И восклицания, грубо нарушившие эту безмятежность.
Игла, ловко расшивавшая шелк дивными узорами, глубоко вошла в нежную кожу, и на белом поле расцвели алые капли.
Ланэ лизнула подушечку пальца, благо что в этой, огороженной расписными ширмами части покоев никого, кроме нее, не было, а значит, и причитать о неподобающем поведении никто не станет. С отвращением посмотрела на незаконченную вышивку, позволила ей скользнуть на пол...
А за окном парили чудесные создания.
Раньше принцесса видела фениксов лишь на тонкой работы коврах да в старинных свитках, что не способны оказались в полной мере передать все великолепие и совершенство огненных птиц.
Они пылали. Алое и золотое, словно лепестки роз в расплавленном золоте. Словно пламя свечи одинокой зимней ночью, волшебное и манящее...
И всколыхнулось, пробудилось в груди что-то странное, горячее, требующее совсем уж невероятного: вскочить на подоконник и шагнуть навстречу тем, кто не знал оков условностей, кто мог расправить крылья и ощутить, что такое настоящая свобода.
Отец запретил Ланэ покидать покои, вернее, настойчиво пожелал, чтобы она проявила благоразумие и не опозорилась перед дорогими гостями. Но благоразумие категорически не уживалось с волнением, змеей свернувшимся в груди, обвившим сердце тугими кольцами. Она должна, нет, обязана взглянуть на тех, кого так ждала. Кто представлялся ей ныне единственным шансом на нормальную жизнь.
Да и просто на жизнь.
Шагать из окна она, конечно, не станет, а двери...
Двери охранялись.
Ускользнуть от служанок всегда было нелегко, а сейчас еще сложнее стало. И разумнее остаться в покоях, как и велено, но...
Что-то внутри разгоралось все сильнее, требовало действий.
Разве это преступление – посмотреть, какая судьба ей уготована?
И одна из служанок была послана за водой, ибо кувшин опустел, а принцесса изнывала от жажды; второй досталось раздобыть золотых ниток, что тоже как-то внезапно закончились; ну а третья отправилась за фруктами, от которых Ланэ недавно отказалась, но могла же ведь она передумать?
Любимая дочь владыки своевольна и капризна, и то известно не только во дворце, но и, пожалуй, за его пределами.
Когда за последней служанкой закрылась дверь, принцесса медлить не стала и вскоре оказалась в саду. Всего-то и нужно, что обогнуть башню и украдкой взглянуть на площадь... Или уже поздно и лучше пробраться в тронный зал? Если осторожно, то никто и не заметит...
Задумавшись, Ланэ не сразу увидела младшую сестру, бегущую по дорожке к башне.
От площади бегущую.
Как она там оказалась?!
Насколько Ланэ знала, сегодня не только ей – всем девушкам запретили покидать свои покои.
Хотя чего ждать от Вилэй, никаких правил не признающей?
– Что ты здесь делаешь?
Резкий окрик вырвался сам собой; Вилэй вздрогнула и подняла глаза. Мелькнуло в них нечто, не оставившее ни малейшего сомнения: будь у младшей принцессы возможность, непременно кинула бы в старшую чем-нибудь тяжелым. И ничуть о том не пожалела бы.
Вилэй редко смотрела на сестру иначе. Так уж получилось, и не сказать, что в том не было вины Ланэ.
– Дышу свежим воздухом, – чуть склонила голову набок младшая сестра. – Вернее, дышала, пока он был действительно свеж.
Свежим воздух в саду был лишь по сравнению с той же площадью, коя сейчас, вероятно, и вовсе на огромную жаровню похожа. Но Ланэ не сомневалась, что Вилэй имеет в виду совершенно иное...
Ее любовь к тяжелым благовониям. И не докажешь ведь, что не по собственному желанию денно и нощно курятся оные в ее покоях, но по предписанию лекаря, убедившего владыку в великой пользе этого действа для хрупкого здоровья любимой его дочери.
Однако Ланэ упорно казалось, что здоровье ее становится лишь хуже.
– Разве отец не приказал тебе и носа из своих покоев не показывать? – раздраженно спросила она, шагнув ближе и цепко схватив сестру за руку. Отчего-то сегодня слова младшей задевали особенно сильно, да и головная боль на улице лишь усилилась, что, вкупе с измотавшим волнением, тоже не прибавило принцессе хорошего настроения. – Совсем страх потеряла, неблагодарная?
– Зато в тебе страхов с избытком, – не смолчала Вилэй, сверкнув синими глазами. – Думаешь, никто не знает, отчего всех девиц, кроме тебя, взаперти держат?
Ланэ почувствовала, что кожа ее, обычно белая, как озерные лилии, пошла некрасивыми алыми пятнами, и то недоброе, что ворочалось в груди, не давая покоя, полыхнуло вдруг, словно заняв на миг тело принцессы; с силой, которой никогда-то в себе не ощущала, она оттолкнула сестру, и та, не устояв, упала на траву.
Рядом с выскользнувшим из рукава свитком.
Недоброе вновь ожило, будто само по себе завладело свитком. Вилэй же, взвившись на ноги, выхватила его и, придерживая юбки, бросилась прочь.
Ланэ и не поняла, как на земле оказалась. Только что стояла твердо на ногах, свиток этот злосчастный – и зачем он ей вообще понадобился? – держала, и вот уже...
Лежит. И расползаются на белом шелке буро-зеленые пятна, потому как трава в обители владыки сочна и свежа даже в засуху...
Подниматься совершенно не хотелось – помимо сока, трава щедро делилась прохладой, и лежать на ней, вот так, запросто, раскинув руки, оказалось невероятно приятно, – но пришлось. Заголосили, подбегая, спохватившиеся служанки... как не затоптали? Окружили, заохали, причитая над испорченным нарядом, и ощупать пытались, проверяя, не повредила ли чего драгоценная принцесса.
Драгоценная принцесса поморщилась и трогать себя не позволила. И без того тошно было...
Шанс свой она упустила. Теперь не выскользнуть. Да и нужно ли?
Все уже решено. Ничего уже не изменить.
Только и оставалось, что вернуться, и, в сопровождении недовольных, но тщательно то недовольство скрывающих служанок, Ланэ направилась к себе. И заметила, как одна из девиц попятилась, попытавшись отстать...
– Стоять, – велела принцесса, без труда разгадав ее замысел.
Как есть отцу о Вилэй доложит. Она, конечно, приказ нарушила, да еще и не впервые, но...
Сама Ланэ ничуть не лучше.
Злость уже остыла – никогда, вопреки убеждениям окружающих, злиться долго и всерьез она не умела, но убеждение то поддерживала охотно, дабы лишний раз не задевали, – а на холодную голову виделось все иначе.
Несмотря на далекие от теплых отношения, доносить на младшую не хотелось. В конце концов, она единственная из сестер, кто узнал ее тайну... И сохранила ведь, хотя это до сих пор и вызывало немалое удивление.
А что до слов ее...
Ее-то отец фениксам точно не отдаст. Никому пока не отдаст. Мала еще, и старшие принцессы во дворце, опять же, непристроены.
Владыка традиции чтит и поступаться ими не станет.
– Госпожа, я... – залепетала та, что явно была подослана отцом. Ланэ ее давно подозревала.
Остальных, впрочем, тоже.
Доверять нельзя никому. Так учила матушка, пока была жива, и принцесса ее науку усвоила крепко.
– Ты мне нужна. Все вы, – перебила жалкие оправдания Ланэ, сверля растерянную девицу тем взглядом, который, по уверениям сестриц, был тяжел и неприятен. И сама ту тяжесть превосходно почувствовала, отозвалась оная болью в затылке, разлилась по вискам горячим воском.
А может, то вина шпилек, коими украсили прическу безо всякой меры?
Едва войдя в покои, Ланэ от шпилек избавилась. И всем служанкам дело нашла, не забыв одарить каждую тем самым взглядом и приказать, чтоб о случившемся молчали.
Она скоро покинет дворец, но все еще наделена какой-никакой, но властью. И за то время, что осталось ей провести в отчем доме, сумеет испортить ослушницам жизнь.
Девицы услышали. Прониклись. И вроде присмирели, чем принцессу, конечно, не обманули, но...
Она сделала все, что могла. А как уж сложится дальше... ее вины в том не будет.
Белоснежные одежды оказались безнадежно испорчены, да и на коже кое-где виднелись зеленые пятна. Пришлось посетить купальню и переодеться, а после, вновь устроившись у окна, заняться обычно любимой, но сейчас просто-таки ненавистной вышивкой, от которой к вечеру на пальцах принцессы не осталось живого места, ибо все ее мысли занимал вовсе не узор и удачный подбор цветов...
Если бы не Вилэй!..
Тогда – что?
Смогла бы Ланэ незамеченной пробраться на площадь? Или же все закончилось бы отцовским гневом, который привел бы к плачевным для нее последствиям?
И вообще, отважилась бы сделать хоть шаг?
Вилэй вот отважилась.
Она ничего не боялась.
Не боялась быть собой даже перед владыкой. Как и его самого.
И судьбы своей, похоже, тоже.
Это бесстрашие, доступное далеко не всем, восхищало – и злило неимоверно.
И оттого сестрицу, вроде бы тихую, но своенравную, Ланэ не слишком-то любила. И – себе-то можно признаться! – завидовала...
Да, завидовала. Младшей и нелюбимой дочери владыки, на которую он не обращал внимания. Ланэ искренне считала это благом, ведь ей самой приходилось постоянно быть на глазах отца, боясь ошибиться, выдать себя, раскрыв свою неидеальность.
До Вилэй же отцу не было дела, а значит, она могла жить как ей вздумается.
Никто не следил за каждым ее шагом, не требовал от нее быть безупречной. Иногда Ланэ невольно думала, что не прочь оказаться на ее месте, и злилась. На себя, конечно, и на нее тоже.
Тому, кто вечно находится в спасительной тени, не нужны никакие маски. А под взором владыки, подобным обжигающим лучам солнца, без маски выжить невозможно. Особенно если под внешним доспехом из холодности, равнодушия и присущих избалованным принцессам капризов до сих пор скрывается маленькая испуганная девочка, отчаянно не желающая повторить судьбу матери.
Та тоже была любима и обласкана солнцеподобным вниманием. Оттого и сгорела дотла.
Еще Ланэ завидовала тому, что Вилэй было кому доверять. Служанка, что выросла с ней, оказалась ей бесконечно предана и не поддавалась самым щедрым посулам. Ланэ же не знала, сколько служанок верны именно ей, а сколько докладывают владыке о каждом ее шаге, но подозревала, что больше половины девушек – если не все – при первой же возможности покинут свою госпожу, которая, несмотря на титул, была всего лишь пленницей дворца Рассветного ветра.
Все они были здесь всего лишь пленницами. Заложницами воли владыки, который мог распорядиться жизнями дочерей, как посчитает нужным, не спрашивая на то их дозволения.
Но Ланэ не желала более с этим мириться. И не намеревалась упускать шанс все изменить.
Сбежать.
Вырваться отсюда, стать свободной.
Насколько это вообще возможно.
Просто – выжить.
«Ты должна выжить, – часто шептала ей мать, когда думала, что ее никто не слышит. – Выжить любой ценой».
Ценой Ланэ стала она сама. Маска недалекой, взбалмошной и капризной принцессы почти намертво срослась с нею, и порой Ланэ не понимала, настоящая ли она или же продолжает играть чужую роль.
Повзрослев, принцесса решила, что обязана вырваться из дворца. Единственным способом, доступным дочерям владыки, было замужество, и тут-то начинались сложности...
Как ни старался владыка, сколько наложниц ни заводил, но наследника не получил. Зато у него было много дочерей. Пожалуй, слишком много. Но также было и много людей, с которыми он желал наладить или же укрепить связи – или добиться от них чего-то нужного. И принцессы стали разменными монетами в заключаемых отцом сделках. Ланэ прекрасно понимала, что ей не удастся избежать этой участи, и старалась изо всех сил, надеясь, что к своей любимице владыка не будет слишком жесток, а если очень повезет – выдаст ее замуж за пределы Инаэр. Туда, где царят иные нравы, где она наконец-то сможет стать собой.
Впервые узнать, какая она на самом деле.
Ланэ мечтала – и прекрасно понимала, что те мечты несбыточны, – о Фэнриа.
Именно об Огненной долине больше всего рассказывала матушка, и рассказы эти совершенно очаровали принцессу, заставляя сердце биться чаще... и робко, поражаясь собственной невероятной смелости, верить в то, что все возможно.
Слишком уж непохожи они были на то, что творилось во дворце Рассветного ветра. Да и в целом в Инаэр.
Издавна правителям и прочим благородным мужам дозволялось иметь и жену, и наложниц, до желаний и чувств которых никому не было никакого дела. Ланэ не знала, что и как происходит в иных семьях, но положение женщин в ее собственной не радовало и напрочь убивало веру в чудо.
