Как-то все в нем было... слишком.
Слишком высокий, слишком худощавый, слишком бледный, будто бескровный, тогда как остальные посланники могли похвастаться более мощным телосложением и золотисто-смуглой кожей.
Темные волосы с заметными серебряными прядями – в противовес огненным шевелюрам разных оттенков других посланников.
И глаза, да...
Глядя в них – даже сквозь покров, – Ланэ словно падала в черную бездну.
Другое дело, что глядеть в них и вовсе не стоило, и принцесса спешно отвернулась, ругая себя за очередную оплошность.
Сколько ошибок она уже допустила? О скольких из них станет известно лорду?
Ох, не так она представляла себе первые шаги в новую жизнь, совсем не так!..
И насколько нова эта жизнь? Да, она вырвалась из дворца. Но вскоре окажется в другом... И в чем же был смысл?
Мама говорила что-то о свободе.
Разве может быть свободной та, что рождена в неволе?
А ведь настоящая свобода – вот она, стоит лишь открыть окно...
Избегая смотреть на посланника, Ланэ потянулась к прикрывавшей оконце ткани, но не успела ее коснуться, как почувствовала на своей руке чужие пальцы, тонкие, но сильные.
Служанка смерила резко обернувшуюся принцессу неодобрительным взглядом и все же разжала пальцы, наверняка оставив синяки.
«Традиции», – почти беззвучно шевельнулись губы девицы, и Ланэ кое-как взяла себя в руки, невзирая на жгучее желание выкинуть служанку из повозки.
Традиции. Приличия. Гнет, который лежит на ее плечах с рождения – и который, похоже, никогда не удастся сбросить.
Повозка плавно, но все равно неожиданно нырнула вниз, и Ланэ, вновь вцепившись в сиденье, закусила губу до крови. Но хотя бы крик удалось сдержать.
Служанка же вскрикнула за двоих.
– Полегче! – хлопнув ладонью по стенке, громко сказал посланник, и полет выровнялся...
Вернее, снижение.
Неужели они прилетели? Так быстро?
Принцесса все же выглянула в окно, но ни кольца гор, окружавших Огненную долину, ни самой долины, ни тем более дворца лорда там не было и в помине.
Лишь широкая, озаряемая огненными крыльями дорога в обрамлении темных, тянущихся вдоль нее деревьев, и сгущающиеся сумерки.
– По нашим традициям невеста должна прибыть к жениху ровно в полдень, – пояснил посланник, когда Ланэ, отпрянув от окна, повернулась к нему. – По вашим – невеста должна покинуть свой дом на закате. О нарушении ваших традиций владыка слушать не захотел.
Как похоже на отца...
Традиции Инаэр посланник, видимо, знал превосходно, потому как не ждал от нее вопросов.
– Часть пути мы преодолеем по земле, – сказал он, и принцесса кивнула, соглашаясь. А что еще ей оставалось?
Служанка, чье имя упорно ускользало из памяти, явно считала иначе, но ограничилась лишь сердитым сопением и осуждающими взглядами, которые не действовали ни на Ланэ, ни тем более на посланника.
Принцесса думала, что они проведут в дороге всю ночь, но ошиблась. Она не успела устать, как повозка остановилась. Посланник вышел, а спустя пару мгновений помог выйти и невесте своего лорда.
Огненные крылья погасли – и исчезли, превратив повозку в самую обычную.
Вокруг тягучим, пряным вином разливалась тьма, совершенно особенная, мягкая, бархатистая, звенящая; она окутала уютным коконом, позволяя успокоиться, вдохнуть полной грудью. Стена деревьев казалась еще темнее – и ближе. Свежий ветер, развеявший беспрестанную духоту, играл с листвой, и из ее шелеста складывалась диковинная мелодия, которую хотелось слушать вечно. Под ногами расстилался травяной ковер, чем дальше от узкой дороги, тем гуще и сочнее; то тут то там белели в нем круглые блюдца цветов, источая сильный, но нежный аромат. Среди деревьев мелькали зеленоватые светлячки, а над головой раскинулось бездонное темно-синее небо, полное крупных звезд.
Очарованная моментом, Ланэ не сразу пришла в себя, почувствовав прикосновение к руке, и горько усмехнулась: служанка не давала своей госпоже ни единого шанса позабыть о приличиях.
Посланник же терпеливо ждал возле невысокой ограды, за которой почти растворялся в сумерках небольшой дом. Крошечные фонарики над резным крыльцом освещали лишь ступеньки и дверь, что гостеприимно распахнулась, приглашая запоздавших путников к очагу.
– Я заранее нашел место, где вы могли бы отдохнуть, – поклонился посланник, указывая на дом. – Утром мы продолжим путь.
Прежде чем войти, принцесса огляделась. Фениксы – правильные, огненные, – видимо, успели обернуться еще до приземления повозки и теперь неподкупными стражами застыли у крыльца. Больше здесь никого не было. А внутри – были. Женщина средних лет, полноватая и добродушная, сопроводила ее из одной комнаты – просторной и светлой – в другую, поменьше и поуютнее, со скрытым ширмой ложем, скромным, но манящим, и круглым столиком, заставленным блюдами, простыми, но пахнущими так, что наконец-то Ланэ осознала, насколько голодна.
– Это нарушение традиций, госпожа! – воскликнула тенью следовавшая за ней служанка, когда принцесса с облегчением сбросила надоевший покров и шагнула к столу. – Вы не можете...
– Вон! – выдохнула Ланэ, указывая на дверь – и без малейших сожалений нарушая еще одну традицию.
В конце концов, они уже не во дворце. Здесь нет отца, которому эта блюстительница нравов может нажаловаться. А что касается богов и их благословения... Вряд ли им есть хоть какое-то дело до того, прибудет ли невеста к жениху полной жизни – или же полуживой из-за голода и недосыпа.
– Но как же!.. – заспорила было служанка, не спеша выполнять приказ, но под холодным взглядом осеклась и, попятившись, все же покинула комнату.
Оставшись одна, принцесса пошатнулась. Короткая стычка отняла последние силы.
Постояв немного с закрытыми глазами, Ланэ окончательно – и с легким сердцем – распростилась с опостылившими традициями и, присев на мягкую подушку, съела все до крошки.
Сытость лишь усилила усталость, которой на поверку накопилось немало.
Служанка вернулась с пропитанными «целебными» благовониями палочками, которые хотела зажечь, но была решительно выдворена за дверь. От одного только воспоминания об удушливом аромате стало плохо, и принцесса вновь – с превеликим удовольствием – отринула обычаи и правила дворца Рассветного ветра, предписывающие неукоснительно следовать воле владыки.
Здесь и сейчас Ланэ была свободна. Пусть всего на короткий миг, но каким же упоительным он казался!
Об уходе служанки принцесса все же пожалела, попытавшись самостоятельно справиться с платьем; пальцы от усталости ослабли и бессильно скользили по хитрым застежкам. Хозяйка дома заглянула к гостье вовремя, когда она уже почти плакала от собственной беспомощности. Добрая женщина быстро и сноровисто помогла совершенно размякшей принцессе снять верхнее платье, посокрушалась, что та отказалась вытащить из волос тяжелые заколки – потратить полдня на их возвращение на место было бы непозволительной роскошью, – и сопроводила за ширму, где Ланэ, привычно устроив голову на жесткой подушке, чтобы не повредить прическу, то ли мгновенно уснула, то ли вовсе чувств лишилась.
Проснулась она сама. Полежала еще немного, наслаждаясь тишиной и покоем, иллюзией свободы, но все же встала. Первым делом закапала в глаза зелье – вот и пригодилось припрятанное. Переждала неприятные ощущения, аккуратно вытерла набежавшие слезы, выглянула из комнаты – и наткнулась на одного из фениксов, который стоял возле двери, то ли охраняя невесту своего лорда, то ли сторожа ее. Дверь Ланэ захлопнула быстро, но почти сразу раздался тихий стук – пришла вчерашняя женщина. Она, сопровождаемая невысокой, похожей на нее девушкой, принесла воду и принадлежности для умывания, а еще – завтрак, и вскоре принцесса, сытая, посвежевшая и одетая, покинула гостеприимный дом.
Солнце сияло ярко и жарко; лес, накануне казавшийся мрачным, выглядел светлым и приветливым. Вместо живых огоньков с ветки на ветку перелетали шумные птахи, а трава звенела от стрекота затаившихся в ней сверчков.
Повозка стояла там же, где ее оставили ночью, и вновь трепетала огненными крыльями. Рядом скучали фениксы в полном составе. Увидев принцессу, стражи отошли подальше, явно готовясь к обращению, а посланник открыл дверцу, вызвав в душе Ланэ волну досады и протеста. Ей так хотелось посмотреть, как обычные с виду люди становятся волшебными птицами! Но пришлось подчиниться. Ничего, – утешала себя принцесса, – еще будет возможность вдоволь насмотреться...
Словно из ниоткуда вынырнула служанка, о которой Ланэ беспечно успела позабыть, и попыталась вслед за госпожой сесть в повозку. И как бы ни прятала она глаза, взгляд принцесса перехватить сумела. И от того взгляда, как от хлесткой пощечины, загорелись сначала щеки, а потом и в груди, уже знакомо и тяжело, почти лишая дыхания.
Сколько же там было обещания сделать новую ее жизнь подобной старой!
В отчаянии Ланэ подалась вперед – то ли захлопнуть дверцу, то ли вытолкать наглую девицу прочь, – но путь служанке преградили и без участия ее госпожи.
– Отныне благо леди – забота ее мужа, нашего лорда. Ты же вольна сама распоряжаться своей судьбой, – раздался тихий голос, и нестерпимый жар чудесным образом отступил, словно под натиском зимней стужи, позволив принцессе сделать судорожный вдох.
Служанка тоже отступила. Ланэ успела заметить выражение полного непонимания на кукольном лице и приземлившийся в ее ладони увесистый, сыто звякнувший мешочек, после чего дверца захлопнулась, отрезая принцессу от несостоявшейся надзирательницы.
Ланэ бессильно откинулась на спинку сиденья, еще не веря, что избежала навязанной владыкой компании и той жизни, что готовил ей отец в чужой стране.
Теперь он не сможет ее достать.
По крайней мере, не так легко.
Посланник сел напротив, еще более холодный и молчаливый, чем накануне, словно не спал вовсе – принцесса не посмела выразить благодарность, предпочтя сделать вид, что чтит свои традиции, – и повозка тронулась, а набрав скорость, мягко оторвалась от земли.
На сей раз Ланэ была готова, и все равно сердце ухнуло вниз – и подскочило к самому горлу. Но она мужественно перетерпела и, едва почувствовав себя лучше, приникла к окну, отодвинув и занавеску, и изрядно надоевший покров, – и пропала.
Там летели облака.
Бескрайнее небо, свежий ветер, и земли отсюда совсем не видно, и можно представить, что ее нет, как нет запретов, условностей и сомнений.
И Ланэ смотрела – глазами и душой, задыхаясь от восторга, забыв обо всех своих страхах, прошлых и настоящих.
Небо и правда было повсюду, и высота больше не пугала.
Вокруг расстилалась нежно-жемчужная дымка, мягкая на вид, невозможно манящая.
Свобода...
Вот она. Осмелишься ли протянуть руку и взять столько, сколько сможешь?
Если бы только принцесса была одна!..
Повозка летела ровно и уверенно, по бокам, чуть приотстав, следовали фениксы, солнце золотило облака, взбитые свежим ветром в сливочную, густую пену.
Здесь, между небом и землей, дышалось на удивление легко.
И хотелось, чтобы этот полет длился вечно...
Или хотя бы навсегда остался в памяти. Без всяких сожалений.
Ланэ все же решилась. Бросила взгляд на посланника, который как будто задремал, осторожно вытянула руку наружу... и потерялась в пронзительном крике.
Он прошил насквозь и тело и разум, лишил чувств и мыслей; все завертелось, закружилось в безумном стремительном танце, что-то больно ударило в бок, в ушах – помимо крика, перешедшего в хриплый клекот, – засвистел ветер.
А впереди – вверху? – крутились вихри грязно-серого тумана, охваченного багровыми языками пламени.
Небо горело.
Все было точно во сне, медленно, тягуче, невозможно, будто и не с ней.
Тело стало неповоротливым и одновременно странно легким, словно перышко, и принцесса толком не понимала, падает она на далекую землю или же воспаряет к еще более далеким небесам.
Страха не было.
Вообще ничего не было, кроме поющего в ушах ветра, выбивающего дыхание.
Сотканные из плотного тумана облака оседали слезами на щеках и горечью невысказанных сожалений на сердце, сжавшимся в крошечный, переставший биться комочек.
Влажная пелена скрыла огненных птиц и повозку, мерцало лишь что-то сквозь нее, алое, тревожное, а потом мир заслонили два черных крыла, и они же обняли Ланэ, обернулись вокруг нее надежным коконом, гасящим ветер, крики и боль, тесно, крепко, не вырваться, не вдохнуть...
Рывок стал неожиданностью, вернув принцессе угасающее сознание.
Ее обдало жаром – и падение превратилось в полет, плавный и размеренный.
Но не успела Ланэ осознать происходящее, как жар сменился обжигающим холодом. Как-то сразу, внезапно, без перехода, и вновь рывок, и вновь свист ветра и рев пламени... Где-то там, вдали, высоко-высоко.
И глаза вновь слезятся, и, широко распахнутые, все равно ничего-то не видят.
Вокруг только тьма. Наконец-то проснувшийся страх.
И холод.
Он же был первым, что Ланэ почувствовала, придя в себя.
Было тихо. Спокойно. Никаких криков. И ветра не ощущалось. Как и падения.
Ланэ лежала. Лежала на чем-то ледяном и неподвижном. Долго-долго, пытаясь понять, жива ли она, и учась заново дышать. Это простое и привычное действие оказалось слишком сложным, и приходилось заставлять себя сделать вдох, а затем и выдох. Снова и снова. Снова и...
И ледяной камень под нею дрогнул. Едва ощутимо. И ухо, прижатое к нему, уловило что-то...
Ланэ притихла, затаив с трудом налаженное дыхание, обратившись в слух. И вновь камень шевельнулся, а в его глубине что-то стукнуло...
Словно... сердце.
Принцесса дернулась в сторону; камень оказался не особо широким, невысоким, и она почти не ушиблась. Глаза, все еще полные слез, выхватили из полумрака нечто большое и неподвижное...
Не камень вовсе. Все это время Ланэ лежала на странном фениксе, в котором не было огня.
Сейчас вообще ни капли не осталось, словно он вместе с кровью покинул израненное тело.
Принцесса подтянулась ближе, вглядываясь в пугающе белое лицо. Решившись, коснулась кончиками пальцев лба...
Руку обожгло знакомым холодом.
Если бы не удары сердца, пусть и слабые, она бы подумала, что посланник лорда Фэнриа мертв.
Но он был жив.
Пока что жив.
Ланэ растерянно прикусила губу. Она росла во дворце, словно редкий цветок, ограждаемый от обыденной суеты и потрясений, и понятия не имела, как действовать в таких вот случаях. И прочитанные тайком книги тоже не могли помочь... Если там и было что-то полезное, то вытеснилось из памяти паникой и чувством беспомощности. Принцессе казалось, что оно ей прекрасно знакомо, ибо не раз испытывала его во дворце, но... То, что накрыло ее сейчас, было иным. Глубоким, страшным. Безысходным.
Крупная дрожь сотрясла тело, горло сжало, и во рту разлился металлический привкус...
Это отрезвило.
Ланэ закрыла глаза, обхватила себя за плечи и, сделав несколько размеренных вдохов и выдохов, вновь посмотрела на неприветливый мир, где маска капризной истеричной принцессы приведет не к спасению, а к гибели. Отерла кровь с прокушенной губы, подползла еще ближе к недвижимому посланнику, приложила дрожащие пальцы к его шее...
Жилка билась. Слабо, но упрямо. Кожа же была ледяной. Как такое возможно? Впрочем, сейчас это не имело значения.
Он должен выжить. Иначе не выживет и она.
Глаза привыкли к полумраку – странно, ведь еще не было и полудня, – и вышло оглядеться как следует.
Слишком высокий, слишком худощавый, слишком бледный, будто бескровный, тогда как остальные посланники могли похвастаться более мощным телосложением и золотисто-смуглой кожей.
Темные волосы с заметными серебряными прядями – в противовес огненным шевелюрам разных оттенков других посланников.
И глаза, да...
Глядя в них – даже сквозь покров, – Ланэ словно падала в черную бездну.
Другое дело, что глядеть в них и вовсе не стоило, и принцесса спешно отвернулась, ругая себя за очередную оплошность.
Сколько ошибок она уже допустила? О скольких из них станет известно лорду?
Ох, не так она представляла себе первые шаги в новую жизнь, совсем не так!..
И насколько нова эта жизнь? Да, она вырвалась из дворца. Но вскоре окажется в другом... И в чем же был смысл?
Мама говорила что-то о свободе.
Разве может быть свободной та, что рождена в неволе?
А ведь настоящая свобода – вот она, стоит лишь открыть окно...
Избегая смотреть на посланника, Ланэ потянулась к прикрывавшей оконце ткани, но не успела ее коснуться, как почувствовала на своей руке чужие пальцы, тонкие, но сильные.
Служанка смерила резко обернувшуюся принцессу неодобрительным взглядом и все же разжала пальцы, наверняка оставив синяки.
«Традиции», – почти беззвучно шевельнулись губы девицы, и Ланэ кое-как взяла себя в руки, невзирая на жгучее желание выкинуть служанку из повозки.
Традиции. Приличия. Гнет, который лежит на ее плечах с рождения – и который, похоже, никогда не удастся сбросить.
Повозка плавно, но все равно неожиданно нырнула вниз, и Ланэ, вновь вцепившись в сиденье, закусила губу до крови. Но хотя бы крик удалось сдержать.
Служанка же вскрикнула за двоих.
– Полегче! – хлопнув ладонью по стенке, громко сказал посланник, и полет выровнялся...
Вернее, снижение.
Неужели они прилетели? Так быстро?
Принцесса все же выглянула в окно, но ни кольца гор, окружавших Огненную долину, ни самой долины, ни тем более дворца лорда там не было и в помине.
Лишь широкая, озаряемая огненными крыльями дорога в обрамлении темных, тянущихся вдоль нее деревьев, и сгущающиеся сумерки.
– По нашим традициям невеста должна прибыть к жениху ровно в полдень, – пояснил посланник, когда Ланэ, отпрянув от окна, повернулась к нему. – По вашим – невеста должна покинуть свой дом на закате. О нарушении ваших традиций владыка слушать не захотел.
Как похоже на отца...
Традиции Инаэр посланник, видимо, знал превосходно, потому как не ждал от нее вопросов.
– Часть пути мы преодолеем по земле, – сказал он, и принцесса кивнула, соглашаясь. А что еще ей оставалось?
Служанка, чье имя упорно ускользало из памяти, явно считала иначе, но ограничилась лишь сердитым сопением и осуждающими взглядами, которые не действовали ни на Ланэ, ни тем более на посланника.
Принцесса думала, что они проведут в дороге всю ночь, но ошиблась. Она не успела устать, как повозка остановилась. Посланник вышел, а спустя пару мгновений помог выйти и невесте своего лорда.
Огненные крылья погасли – и исчезли, превратив повозку в самую обычную.
Вокруг тягучим, пряным вином разливалась тьма, совершенно особенная, мягкая, бархатистая, звенящая; она окутала уютным коконом, позволяя успокоиться, вдохнуть полной грудью. Стена деревьев казалась еще темнее – и ближе. Свежий ветер, развеявший беспрестанную духоту, играл с листвой, и из ее шелеста складывалась диковинная мелодия, которую хотелось слушать вечно. Под ногами расстилался травяной ковер, чем дальше от узкой дороги, тем гуще и сочнее; то тут то там белели в нем круглые блюдца цветов, источая сильный, но нежный аромат. Среди деревьев мелькали зеленоватые светлячки, а над головой раскинулось бездонное темно-синее небо, полное крупных звезд.
Очарованная моментом, Ланэ не сразу пришла в себя, почувствовав прикосновение к руке, и горько усмехнулась: служанка не давала своей госпоже ни единого шанса позабыть о приличиях.
Посланник же терпеливо ждал возле невысокой ограды, за которой почти растворялся в сумерках небольшой дом. Крошечные фонарики над резным крыльцом освещали лишь ступеньки и дверь, что гостеприимно распахнулась, приглашая запоздавших путников к очагу.
– Я заранее нашел место, где вы могли бы отдохнуть, – поклонился посланник, указывая на дом. – Утром мы продолжим путь.
Прежде чем войти, принцесса огляделась. Фениксы – правильные, огненные, – видимо, успели обернуться еще до приземления повозки и теперь неподкупными стражами застыли у крыльца. Больше здесь никого не было. А внутри – были. Женщина средних лет, полноватая и добродушная, сопроводила ее из одной комнаты – просторной и светлой – в другую, поменьше и поуютнее, со скрытым ширмой ложем, скромным, но манящим, и круглым столиком, заставленным блюдами, простыми, но пахнущими так, что наконец-то Ланэ осознала, насколько голодна.
– Это нарушение традиций, госпожа! – воскликнула тенью следовавшая за ней служанка, когда принцесса с облегчением сбросила надоевший покров и шагнула к столу. – Вы не можете...
– Вон! – выдохнула Ланэ, указывая на дверь – и без малейших сожалений нарушая еще одну традицию.
В конце концов, они уже не во дворце. Здесь нет отца, которому эта блюстительница нравов может нажаловаться. А что касается богов и их благословения... Вряд ли им есть хоть какое-то дело до того, прибудет ли невеста к жениху полной жизни – или же полуживой из-за голода и недосыпа.
– Но как же!.. – заспорила было служанка, не спеша выполнять приказ, но под холодным взглядом осеклась и, попятившись, все же покинула комнату.
Оставшись одна, принцесса пошатнулась. Короткая стычка отняла последние силы.
Постояв немного с закрытыми глазами, Ланэ окончательно – и с легким сердцем – распростилась с опостылившими традициями и, присев на мягкую подушку, съела все до крошки.
Сытость лишь усилила усталость, которой на поверку накопилось немало.
Служанка вернулась с пропитанными «целебными» благовониями палочками, которые хотела зажечь, но была решительно выдворена за дверь. От одного только воспоминания об удушливом аромате стало плохо, и принцесса вновь – с превеликим удовольствием – отринула обычаи и правила дворца Рассветного ветра, предписывающие неукоснительно следовать воле владыки.
Здесь и сейчас Ланэ была свободна. Пусть всего на короткий миг, но каким же упоительным он казался!
Об уходе служанки принцесса все же пожалела, попытавшись самостоятельно справиться с платьем; пальцы от усталости ослабли и бессильно скользили по хитрым застежкам. Хозяйка дома заглянула к гостье вовремя, когда она уже почти плакала от собственной беспомощности. Добрая женщина быстро и сноровисто помогла совершенно размякшей принцессе снять верхнее платье, посокрушалась, что та отказалась вытащить из волос тяжелые заколки – потратить полдня на их возвращение на место было бы непозволительной роскошью, – и сопроводила за ширму, где Ланэ, привычно устроив голову на жесткой подушке, чтобы не повредить прическу, то ли мгновенно уснула, то ли вовсе чувств лишилась.
Проснулась она сама. Полежала еще немного, наслаждаясь тишиной и покоем, иллюзией свободы, но все же встала. Первым делом закапала в глаза зелье – вот и пригодилось припрятанное. Переждала неприятные ощущения, аккуратно вытерла набежавшие слезы, выглянула из комнаты – и наткнулась на одного из фениксов, который стоял возле двери, то ли охраняя невесту своего лорда, то ли сторожа ее. Дверь Ланэ захлопнула быстро, но почти сразу раздался тихий стук – пришла вчерашняя женщина. Она, сопровождаемая невысокой, похожей на нее девушкой, принесла воду и принадлежности для умывания, а еще – завтрак, и вскоре принцесса, сытая, посвежевшая и одетая, покинула гостеприимный дом.
Солнце сияло ярко и жарко; лес, накануне казавшийся мрачным, выглядел светлым и приветливым. Вместо живых огоньков с ветки на ветку перелетали шумные птахи, а трава звенела от стрекота затаившихся в ней сверчков.
Повозка стояла там же, где ее оставили ночью, и вновь трепетала огненными крыльями. Рядом скучали фениксы в полном составе. Увидев принцессу, стражи отошли подальше, явно готовясь к обращению, а посланник открыл дверцу, вызвав в душе Ланэ волну досады и протеста. Ей так хотелось посмотреть, как обычные с виду люди становятся волшебными птицами! Но пришлось подчиниться. Ничего, – утешала себя принцесса, – еще будет возможность вдоволь насмотреться...
Словно из ниоткуда вынырнула служанка, о которой Ланэ беспечно успела позабыть, и попыталась вслед за госпожой сесть в повозку. И как бы ни прятала она глаза, взгляд принцесса перехватить сумела. И от того взгляда, как от хлесткой пощечины, загорелись сначала щеки, а потом и в груди, уже знакомо и тяжело, почти лишая дыхания.
Сколько же там было обещания сделать новую ее жизнь подобной старой!
В отчаянии Ланэ подалась вперед – то ли захлопнуть дверцу, то ли вытолкать наглую девицу прочь, – но путь служанке преградили и без участия ее госпожи.
– Отныне благо леди – забота ее мужа, нашего лорда. Ты же вольна сама распоряжаться своей судьбой, – раздался тихий голос, и нестерпимый жар чудесным образом отступил, словно под натиском зимней стужи, позволив принцессе сделать судорожный вдох.
Служанка тоже отступила. Ланэ успела заметить выражение полного непонимания на кукольном лице и приземлившийся в ее ладони увесистый, сыто звякнувший мешочек, после чего дверца захлопнулась, отрезая принцессу от несостоявшейся надзирательницы.
Ланэ бессильно откинулась на спинку сиденья, еще не веря, что избежала навязанной владыкой компании и той жизни, что готовил ей отец в чужой стране.
Теперь он не сможет ее достать.
По крайней мере, не так легко.
Посланник сел напротив, еще более холодный и молчаливый, чем накануне, словно не спал вовсе – принцесса не посмела выразить благодарность, предпочтя сделать вид, что чтит свои традиции, – и повозка тронулась, а набрав скорость, мягко оторвалась от земли.
На сей раз Ланэ была готова, и все равно сердце ухнуло вниз – и подскочило к самому горлу. Но она мужественно перетерпела и, едва почувствовав себя лучше, приникла к окну, отодвинув и занавеску, и изрядно надоевший покров, – и пропала.
Там летели облака.
Бескрайнее небо, свежий ветер, и земли отсюда совсем не видно, и можно представить, что ее нет, как нет запретов, условностей и сомнений.
И Ланэ смотрела – глазами и душой, задыхаясь от восторга, забыв обо всех своих страхах, прошлых и настоящих.
Небо и правда было повсюду, и высота больше не пугала.
Вокруг расстилалась нежно-жемчужная дымка, мягкая на вид, невозможно манящая.
Свобода...
Вот она. Осмелишься ли протянуть руку и взять столько, сколько сможешь?
Если бы только принцесса была одна!..
Повозка летела ровно и уверенно, по бокам, чуть приотстав, следовали фениксы, солнце золотило облака, взбитые свежим ветром в сливочную, густую пену.
Здесь, между небом и землей, дышалось на удивление легко.
И хотелось, чтобы этот полет длился вечно...
Или хотя бы навсегда остался в памяти. Без всяких сожалений.
Ланэ все же решилась. Бросила взгляд на посланника, который как будто задремал, осторожно вытянула руку наружу... и потерялась в пронзительном крике.
Он прошил насквозь и тело и разум, лишил чувств и мыслей; все завертелось, закружилось в безумном стремительном танце, что-то больно ударило в бок, в ушах – помимо крика, перешедшего в хриплый клекот, – засвистел ветер.
А впереди – вверху? – крутились вихри грязно-серого тумана, охваченного багровыми языками пламени.
Небо горело.
Все было точно во сне, медленно, тягуче, невозможно, будто и не с ней.
Тело стало неповоротливым и одновременно странно легким, словно перышко, и принцесса толком не понимала, падает она на далекую землю или же воспаряет к еще более далеким небесам.
Страха не было.
Вообще ничего не было, кроме поющего в ушах ветра, выбивающего дыхание.
Сотканные из плотного тумана облака оседали слезами на щеках и горечью невысказанных сожалений на сердце, сжавшимся в крошечный, переставший биться комочек.
Влажная пелена скрыла огненных птиц и повозку, мерцало лишь что-то сквозь нее, алое, тревожное, а потом мир заслонили два черных крыла, и они же обняли Ланэ, обернулись вокруг нее надежным коконом, гасящим ветер, крики и боль, тесно, крепко, не вырваться, не вдохнуть...
Рывок стал неожиданностью, вернув принцессе угасающее сознание.
Ее обдало жаром – и падение превратилось в полет, плавный и размеренный.
Но не успела Ланэ осознать происходящее, как жар сменился обжигающим холодом. Как-то сразу, внезапно, без перехода, и вновь рывок, и вновь свист ветра и рев пламени... Где-то там, вдали, высоко-высоко.
И глаза вновь слезятся, и, широко распахнутые, все равно ничего-то не видят.
Вокруг только тьма. Наконец-то проснувшийся страх.
И холод.
Он же был первым, что Ланэ почувствовала, придя в себя.
Было тихо. Спокойно. Никаких криков. И ветра не ощущалось. Как и падения.
Ланэ лежала. Лежала на чем-то ледяном и неподвижном. Долго-долго, пытаясь понять, жива ли она, и учась заново дышать. Это простое и привычное действие оказалось слишком сложным, и приходилось заставлять себя сделать вдох, а затем и выдох. Снова и снова. Снова и...
И ледяной камень под нею дрогнул. Едва ощутимо. И ухо, прижатое к нему, уловило что-то...
Ланэ притихла, затаив с трудом налаженное дыхание, обратившись в слух. И вновь камень шевельнулся, а в его глубине что-то стукнуло...
Словно... сердце.
Принцесса дернулась в сторону; камень оказался не особо широким, невысоким, и она почти не ушиблась. Глаза, все еще полные слез, выхватили из полумрака нечто большое и неподвижное...
Не камень вовсе. Все это время Ланэ лежала на странном фениксе, в котором не было огня.
Сейчас вообще ни капли не осталось, словно он вместе с кровью покинул израненное тело.
Принцесса подтянулась ближе, вглядываясь в пугающе белое лицо. Решившись, коснулась кончиками пальцев лба...
Руку обожгло знакомым холодом.
Если бы не удары сердца, пусть и слабые, она бы подумала, что посланник лорда Фэнриа мертв.
Но он был жив.
Пока что жив.
Ланэ растерянно прикусила губу. Она росла во дворце, словно редкий цветок, ограждаемый от обыденной суеты и потрясений, и понятия не имела, как действовать в таких вот случаях. И прочитанные тайком книги тоже не могли помочь... Если там и было что-то полезное, то вытеснилось из памяти паникой и чувством беспомощности. Принцессе казалось, что оно ей прекрасно знакомо, ибо не раз испытывала его во дворце, но... То, что накрыло ее сейчас, было иным. Глубоким, страшным. Безысходным.
Крупная дрожь сотрясла тело, горло сжало, и во рту разлился металлический привкус...
Это отрезвило.
Ланэ закрыла глаза, обхватила себя за плечи и, сделав несколько размеренных вдохов и выдохов, вновь посмотрела на неприветливый мир, где маска капризной истеричной принцессы приведет не к спасению, а к гибели. Отерла кровь с прокушенной губы, подползла еще ближе к недвижимому посланнику, приложила дрожащие пальцы к его шее...
Жилка билась. Слабо, но упрямо. Кожа же была ледяной. Как такое возможно? Впрочем, сейчас это не имело значения.
Он должен выжить. Иначе не выживет и она.
Глаза привыкли к полумраку – странно, ведь еще не было и полудня, – и вышло оглядеться как следует.
