Со всех сторон возвышались крепкие мшистые деревья, и корни их, переплетаясь, вздымались над травами, устилавшими крохотную полянку. Тут и там валялись сломанные ветки...
Ими сломанные.
Вернее, им.
Тело противно ныло, но серьезных повреждений Ланэ не обнаружила. Лишь несколько царапин и синяков, которые пульсировали тупой болью. Платье и то не особо пострадало.
Посланник же... Анхён, – всплыло в памяти имя, названное отцом, – был изранен так, что смотреть страшно. Весь удар он принял на себя, защищая ее...
Невесту своего лорда.
Это был его долг, и любой воин владыки поступил бы так же, но...
Правда ли любой?
В последнее время Ланэ очень сильно в этом сомневалась.
Раны выглядели пугающе, но вроде бы особой опасности не представляли. Некоторые удалось перетянуть разорванным на полоски покровом – ткань была плотной, но упрямство и острые на сломе ветки все же победили, невзирая на саднящие руки. Больше принцесса ничего не могла сделать... Разве что согреть этого неправильного феникса.
Благо веток было много. Даже слишком.
А вот собрать их оказалось задачей нелегкой. Изнеженное, и без того пострадавшее тело требовало покоя, но жестокая его хозяйка упрямо бродила по полянке, раз за разом склоняясь и стаскивая ветки ближе к своему неудачливому спутнику. Разжечь костер получилось не сразу. Ланэ лишь читала о том, как это можно сделать, но сама до сего мига и не помышляла, что придется эти знания использовать. Клочок сухого мха, пара тонких палочек, стертые до крови ладони... и в конце концов родившаяся крохотная искра, обернувшаяся веселым пламенем, которое охотно перекинулось на ветки.
От усталости или боли показалось, что слетела она не с палочек, а с пальцев – и что поначалу и вовсе была лишь каплей крови...
Ладони принцесса перетянула безжалостно оторванной от нижнего платья полоской ткани.
А огонь меж тем с завидным аппетитом хрустел ветками, набирая силу.
Запоздало мелькнула мысль, что эдак можно и весь лес спалить... И сгинула. Нет, Ланэ не позволит. Она будет следить. И за огнем, и за посланником, который, почуяв живительное тепло, сам потянулся к нему, едва не угодив в костер.
Пришлось держать. Заодно и с другой стороны прикрыла, только вот сама чуть не заледенела.
На холод, пробирающий до костей, отозвалось что-то в груди. Что-то жаркое, отчаянное, от чего перехватило дыхание, а ладони сделались горячими – и как повязки не вспыхнули. Этот жар посланник тоже впитал, жадно, словно пустынный песок – воду.
Пылал костер. Пылала, как в лихорадке, принцесса.
И меж этих двух огней медленно, неохотно отогревался, оживал неправильный феникс, который сам должен был пылать жарче и ярче любого пламени.
Говорят, что фениксы способны возрождаться.
Верно говорят.
Вот только сначала нужно сгореть дотла.
До пепла.
И если сил много, а стремление жить велико, то искра души вновь разгорится, вспыхнет, даруя жизнь.
И вновь побежит по венам огненная кровь, и распахнутся за плечами мощные крылья, покоряя небо.
Огонь – спасение.
Огонь – жизнь.
И он же – смерть.
Если сил не хватит, если не разгорится искра, то пепел останется пеплом. Пустым и безжизненным, лишенным огня.
Обреченным на холод – и медленную гибель.
Легко ошибиться.
Легко не рассчитать.
Оттого и шагают фениксы в полное пламени озеро, не дожидаясь истощения, чтобы напитаться родной стихией, наполниться силами, что она столь щедро дарует.
Однажды Анхён не успел.
Находясь на грани истощения, рассыпался пеплом... Да так и не вспыхнул вновь.
Иногда он жалел, что не умер. Что упрямое тело цеплялось за жизнь, тогда как душа заледенела.
Отныне по его венам струилась зимняя стужа, а сердце с каждым днем стучало все медленнее и неохотнее, и неизбежно приближался тот миг, когда оно остановится, закованное в панцирь вечного льда.
Порой, особенно ночами, наполненными холодной болью, он торопил время. И каждый раз наутро корил себя за слабость, недостойную советника.
В разговоре с бывшим лордом он сказал, что лорд нынешний в нем больше не нуждается. Он и сам в это искренне верил, но оказалось, что сделал не все, и просто не имел права уйти. Не имел права оставить Чиндана одного. Его власть все еще была шаткой, несмотря на внешнее спокойствие и благолепие. Что-то зрело в Фэнриа. Что-то недоброе. И Анхён хотел разобраться с этим.
Но сначала – доставить лорду его невесту.
Путешествие в Инаэр далось Анхёну нелегко. Дан предлагал ему воспользоваться повозкой, но остатки гордости не позволили с ним согласиться. Хорош советник Верховного лорда, явившийся, словно изнеженная девица, за невестой в предназначенном ей экипаже!
Но своих крыльев у Анхёна больше не было; крылья же верных стражей Чиндана обжигали. С одной стороны, это немного согрело, с другой же – истощило и без того невеликие силы.
Дворец Рассветного ветра, выросший на скале, с высоты птичьего полета казался сказочно-прекрасным, да и приземление не заставило разочароваться. Здесь было жарко, почти как близ озера Жизни: в Инаэр давно уже не шли дожди, а солнце палило безжалостно с самого утра, – и стражи почувствовали себя как дома. Анхёну же пришлось собрать остатки сил, расправить плечи и постараться, чтобы его состояние не выдали ни походка, ни взгляд.
Посланники миновали половину площади на пути к широкой лестнице, охраняемой бдительными стражниками, когда порыв ветра, жаркого, наполненного непривычными ароматами, швырнул что-то под ноги. Наклонившись, Анхён поднял с земли портрет молодого мужчины, явно нарисованный придворным живописцем со всем тщанием.
Судя по приписке в самом уголке, сделанной изящным почерком, то был герой последней войны инаэрцев с лесным народом. В руки советнику попал не просто портрет – историческая реликвия. Кто же столь небрежно с ценностями обращается?
Ответ не заставил себя ждать, выскользнув словно из ниоткуда. Темноволосый, взъерошенный, в облаке нежно-голубых одежд ответ.
– Отдайте, господин! – не терпящим возражений тоном потребовал он, вернее, она, сверкая синими глазищами в пол-лица и протягивая дрожащую руку.
Пожалуй, только это и выдавало волнение девушки, смело заступившей дорогу фениксам, которых, по слухам, в человеческих землях откровенно боялись.
По губам Анхёна невольно скользнула улыбка.
– Любопытное увлечение для юной девушки, – заметил он, не спеша возвращать требуемое. И посмотрел на нее внимательнее, отмечая каждую черточку. Неужели это и есть невеста лорда? Но о ней отзывались совсем иначе, эта же и вовсе дикой казалась. Было в ней что-то еще, что-то знакомое и тревожащее, словно он уже видел ее однажды.
Или не ее, а кого-то очень, очень на нее похожего.
Не только внешне.
– Вас что-то не устраивает? – поджала она губы, которые тоже заметно подрагивали.
Крошечный, но храбрый птенец.
– Что вы, – усмехнулся Анхён, поймав нужную мысль, но решив обдумать ее позже, в более подходящей обстановке. – Весьма похвально интересоваться историей, пусть и не столь уж древней.
Он отдал ей свиток, и пташка, прижав его к груди, словно редкую драгоценность, метнулась прочь.
Зазвенели, заплакали флейты, распахнулись двери, и на крыльцо, окруженный придворными, ступил владыка Инаэр собственной персоной.
Актал Чинэ, несмотря на возраст и серебро в некогда черных волосах, сохранил гордую осанку и величие, что лишь подчеркивали белоснежные, расшитые золотом одежды. Наверняка тяжелые – и душные, особенно в такую жару.
Жара Анхёну нравилась. Он с удовольствием остался бы на площади, подняв лицо к раскаленным небесам, но не позволил себе даже замедлить шаг.
Владыка ждал. И судьба Фэнриа все еще находилась в его руках.
Приветственные речи, к счастью, не затянулись. Владыка счел, что посланники утомились в дороге, и торжественный прием – и важный разговор – откладывался на вечер, чему Анхён откровенно обрадовался. Ему срочно требовался отдых – и время, чтобы привести себя в порядок, ибо во дворец Рассветного ветра советник Верховного лорда Фэнриа явился, сверкая глазами, полными льда, что заметил только в отведенных ему покоях. Благо восстанавливающий эликсир захватил – и немедленно им воспользовался. Горечь несусветная, да и для здоровья не слишком полезно, но грызущий изнутри холод почти сразу исчез, а пугающий лед во взоре растаял. Ненадолго, но хотя бы так. Анхён и без того выделялся среди своих сородичей, ни к чему привлекать еще больше внимания – и порождать нелепые слухи, которых вокруг него и в Фэнриа всегда хватало.
До вечера он успел как следует отдохнуть – и кое-что разведать.
Дворцовые стражи не зря ели свой хлеб, однако люди слишком мало знали о фениксах.
И об огне, что живет везде и всюду – алым лепестком свечи в наполненных полумраком покоях, тлеющим угольком в храмовой курильнице, разноцветным бликом ажурного фонарика в увитой плющом беседке.
Зал, в который проводили посланников для торжественного ужина, поражал размерами и убранством. Полуденным солнцем сияло в ярком освещении золото, мягко переливалось серебро, драгоценные камни диковинными цветами распускались на стенах, резных колоннах и по полу из жемчужного мрамора. Столы – и центральный, предназначенный для владыки, и боковые, для его самых доверенных советников и дорогих гостей, – были застелены тончайшими скатертями с изумительной вышивкой и заставлены редкими яствами.
Журчала музыка, ненавязчивая и нежная, порхали хрупкие, невесомые, словно бабочки, танцовщицы в разноцветных летящих нарядах, подобно цветочному вину лилась непринужденная беседа.
К вину Анхён не притрагивался, лишь поднося полную чашу к губам во время очередной здравицы в честь владыки, Верховного лорда и обеих стран. Ему нужна была ясная голова, а сладкая легкость напитка могла оказаться обманчивой. Актал тоже не увлекался, и после завершения пира и владыка, и советник, встретившись в светлой, уютной комнате, изучали друг друга совершенно трезвыми взглядами. На круглом низком столике исходили паром две чашки с крепким травяным настоем, горячим и бодрящим, и от него Анхён не отказался, с наслаждением грея ладони и чувствуя, как с каждым глотком разливается по телу блаженное тепло.
Обещанные сокровища Актал принял охотно, выразил свое безмерное уважение Верховному лорду, осведомился о его здоровье и состоянии дел в Фэнриа. Об ином союзе, кроме брачного, как и полагал советник, речи пока не заходило, но, судя по алчному блеску глаз и некоторым обмолвкам, в перспективе владыка явно рассчитывал на большее.
Разочаровывать его Анхён, разумеется, не стал. Всему свое время.
Имелась у него и другая тема для разговора.
Он уже знал, что встретил на площади младшую дочь владыки. Чтобы подтвердить – или же опровергнуть – догадку, Анхёну требовалось еще раз увидеть ее. Но владыка на невинную просьбу отреагировал слишком нервно и, сославшись на поздний час, отказал.
А на следующее утро девушки во дворце уже не оказалось...
И это лишь укрепило подозрения.
В любом случае, Чиндан обо всем узнает. И решит, что делать дальше. Советник же больше ничего не мог сделать, по крайней мере, здесь и сейчас: огонь отзывался охотно, благо умений и опыта Анхёну хватало, – и столь же охотно забирал его силы, которых оставалось не слишком много. Как и времени, чтобы их восстановить.
Вылетать пришлось на закате, следуя традициям Инаэр, нарушать которые владыка тоже отказался – из-за гнева богов, что не удавалось унять.
Боги и правда гневались – чем еще объяснить постигшие страну беды? – вот только Анхён сомневался, что причина крылась в попрании каких-либо традиций. Владыка, внешне благородный и должный внушать трепет и уважение, вызывал недоумение и брезгливость. Было в нем что-то отталкивающее, гнилое. И оставалось лишь надеяться, что принцесса совершенно на него не похожа.
Настаивать на своем Анхён не стал, благо что заранее озаботился поиском подходящего для принцессы ночлега.
Традиции, безусловно, важны, но как же они порой осложняли жизнь!
Свадебные обычаи Инаэр он изучил уже давно и прекрасно помнил, что предстояло пережить невесте на пути к новому дому. И совершенно точно знал, что Дан не обрадуется, если вместо цветущей девушки ему привезут замученную бледную тень.
А именно на нее принцесса и походила.
Познакомиться до отъезда не получилось, а подглядывать Анхён посчитал недопустимым, и впервые Ланэ Чинэ он увидел, когда она ступила на залитое закатным солнцем крыльцо. Облаченная в тяжелые лазурные, расшитые алыми узорами и щедро украшенные золотом и жемчугами одежды, с плотным, скрывающим волосы и лицо покровом на голове, она шла плавно, мягко и бесшумно, словно была бестелесным призраком. Тихая, бессловесная, стояла она перед владыкой, пока тот произносил прощальную речь, предназначенную не ей.
Ветер, пряный и жаркий, расшалившись, всего на миг откинул покров, и Анхён увидел огромные синие глаза, устремленные на владыку с отчаянной надеждой, которой тот не заметил.
Советнику же стало не по себе. И когда он помогал принцессе сесть в повозку, явно ее напугавшую. И когда та пыталась не пустить служанку, что и не подумала послушаться. И когда повозка взмыла в небо, а принцесса вцепилась в сиденье до побелевших пальцев, но не проронила ни слова, ни звука.
Все, что он мог, – уверить ее в полной безопасности. И сделать вид, что погрузился в дрему.
Принцесса явно находилась в смятении. И оттого, что в повозке с ней оказался незнакомый мужчина – в Инаэр так не принято, немыслимо, неприлично, но, несмотря на надежность крылатых экипажей, оставить невесту лорда в одиночестве было бы слишком опрометчиво, – и оттого, что этот незнакомец видел ее страх, естественный, в общем-то, и понятный, но почему-то непозволительный для нее самой.
Даже закралось подозрение: а ту ли девушку он везет лорду?
И Анхён исподволь наблюдал за ней. И чем дольше смотрел, тем яснее понимал, что не ошибся.
Она оживала. Медленно, но верно разгоралась искорка, коей там, на площади дворца, не ощущалось.
Страх и сомнения, переполнявшие принцессу, отступали, теснимые любопытством. И оно почти победило, но вмешалась девица, больше похожая на надзирательницу, чем на скромную служанку.
Гостиный двор на западной границе Инаэр был маленьким и опрятным, а его хозяйка – женщиной отзывчивой и понятливой. И если накануне Анхён еще сомневался, то сейчас с облегчением убедился, что не напрасно выбрал для ночлега именно его. Как и было оговорено, других постояльцев здесь не оказалось, и все внимание хозяйки досталось принцессе, которая, судя по всему, едва держалась на ногах. И когда женщина с улыбкой сообщила, что девушка поужинала, советник успокоился окончательно.
Разумная, не помешанная на традициях жена должна прийтись Чиндану по сердцу.
Ночью Анхён не спал. Холод вновь подобрался слишком близко, вынудив принять еще одну дозу эликсира, чтобы не испугать принцессу. Из-за этого разболелась голова, а сон исчез, и Анхён в очередной раз проверил и двор, и окрестности, убедившись в полной безопасности невесты лорда, а потом почти до рассвета просидел на крыше, как безрассудный мальчишка, считая разноцветных светляков и звезды, которые здесь были другими. Более холодными и мелкими, чужими и неприветливыми.
А принцессе они понравились.
Ими сломанные.
Вернее, им.
Тело противно ныло, но серьезных повреждений Ланэ не обнаружила. Лишь несколько царапин и синяков, которые пульсировали тупой болью. Платье и то не особо пострадало.
Посланник же... Анхён, – всплыло в памяти имя, названное отцом, – был изранен так, что смотреть страшно. Весь удар он принял на себя, защищая ее...
Невесту своего лорда.
Это был его долг, и любой воин владыки поступил бы так же, но...
Правда ли любой?
В последнее время Ланэ очень сильно в этом сомневалась.
Раны выглядели пугающе, но вроде бы особой опасности не представляли. Некоторые удалось перетянуть разорванным на полоски покровом – ткань была плотной, но упрямство и острые на сломе ветки все же победили, невзирая на саднящие руки. Больше принцесса ничего не могла сделать... Разве что согреть этого неправильного феникса.
Благо веток было много. Даже слишком.
А вот собрать их оказалось задачей нелегкой. Изнеженное, и без того пострадавшее тело требовало покоя, но жестокая его хозяйка упрямо бродила по полянке, раз за разом склоняясь и стаскивая ветки ближе к своему неудачливому спутнику. Разжечь костер получилось не сразу. Ланэ лишь читала о том, как это можно сделать, но сама до сего мига и не помышляла, что придется эти знания использовать. Клочок сухого мха, пара тонких палочек, стертые до крови ладони... и в конце концов родившаяся крохотная искра, обернувшаяся веселым пламенем, которое охотно перекинулось на ветки.
От усталости или боли показалось, что слетела она не с палочек, а с пальцев – и что поначалу и вовсе была лишь каплей крови...
Ладони принцесса перетянула безжалостно оторванной от нижнего платья полоской ткани.
А огонь меж тем с завидным аппетитом хрустел ветками, набирая силу.
Запоздало мелькнула мысль, что эдак можно и весь лес спалить... И сгинула. Нет, Ланэ не позволит. Она будет следить. И за огнем, и за посланником, который, почуяв живительное тепло, сам потянулся к нему, едва не угодив в костер.
Пришлось держать. Заодно и с другой стороны прикрыла, только вот сама чуть не заледенела.
На холод, пробирающий до костей, отозвалось что-то в груди. Что-то жаркое, отчаянное, от чего перехватило дыхание, а ладони сделались горячими – и как повязки не вспыхнули. Этот жар посланник тоже впитал, жадно, словно пустынный песок – воду.
Пылал костер. Пылала, как в лихорадке, принцесса.
И меж этих двух огней медленно, неохотно отогревался, оживал неправильный феникс, который сам должен был пылать жарче и ярче любого пламени.
ГЛАВА 3. НЕВОЗМОЖНОЕ
Говорят, что фениксы способны возрождаться.
Верно говорят.
Вот только сначала нужно сгореть дотла.
До пепла.
И если сил много, а стремление жить велико, то искра души вновь разгорится, вспыхнет, даруя жизнь.
И вновь побежит по венам огненная кровь, и распахнутся за плечами мощные крылья, покоряя небо.
Огонь – спасение.
Огонь – жизнь.
И он же – смерть.
Если сил не хватит, если не разгорится искра, то пепел останется пеплом. Пустым и безжизненным, лишенным огня.
Обреченным на холод – и медленную гибель.
Легко ошибиться.
Легко не рассчитать.
Оттого и шагают фениксы в полное пламени озеро, не дожидаясь истощения, чтобы напитаться родной стихией, наполниться силами, что она столь щедро дарует.
Однажды Анхён не успел.
Находясь на грани истощения, рассыпался пеплом... Да так и не вспыхнул вновь.
Иногда он жалел, что не умер. Что упрямое тело цеплялось за жизнь, тогда как душа заледенела.
Отныне по его венам струилась зимняя стужа, а сердце с каждым днем стучало все медленнее и неохотнее, и неизбежно приближался тот миг, когда оно остановится, закованное в панцирь вечного льда.
Порой, особенно ночами, наполненными холодной болью, он торопил время. И каждый раз наутро корил себя за слабость, недостойную советника.
В разговоре с бывшим лордом он сказал, что лорд нынешний в нем больше не нуждается. Он и сам в это искренне верил, но оказалось, что сделал не все, и просто не имел права уйти. Не имел права оставить Чиндана одного. Его власть все еще была шаткой, несмотря на внешнее спокойствие и благолепие. Что-то зрело в Фэнриа. Что-то недоброе. И Анхён хотел разобраться с этим.
Но сначала – доставить лорду его невесту.
Путешествие в Инаэр далось Анхёну нелегко. Дан предлагал ему воспользоваться повозкой, но остатки гордости не позволили с ним согласиться. Хорош советник Верховного лорда, явившийся, словно изнеженная девица, за невестой в предназначенном ей экипаже!
Но своих крыльев у Анхёна больше не было; крылья же верных стражей Чиндана обжигали. С одной стороны, это немного согрело, с другой же – истощило и без того невеликие силы.
Дворец Рассветного ветра, выросший на скале, с высоты птичьего полета казался сказочно-прекрасным, да и приземление не заставило разочароваться. Здесь было жарко, почти как близ озера Жизни: в Инаэр давно уже не шли дожди, а солнце палило безжалостно с самого утра, – и стражи почувствовали себя как дома. Анхёну же пришлось собрать остатки сил, расправить плечи и постараться, чтобы его состояние не выдали ни походка, ни взгляд.
Посланники миновали половину площади на пути к широкой лестнице, охраняемой бдительными стражниками, когда порыв ветра, жаркого, наполненного непривычными ароматами, швырнул что-то под ноги. Наклонившись, Анхён поднял с земли портрет молодого мужчины, явно нарисованный придворным живописцем со всем тщанием.
Судя по приписке в самом уголке, сделанной изящным почерком, то был герой последней войны инаэрцев с лесным народом. В руки советнику попал не просто портрет – историческая реликвия. Кто же столь небрежно с ценностями обращается?
Ответ не заставил себя ждать, выскользнув словно из ниоткуда. Темноволосый, взъерошенный, в облаке нежно-голубых одежд ответ.
– Отдайте, господин! – не терпящим возражений тоном потребовал он, вернее, она, сверкая синими глазищами в пол-лица и протягивая дрожащую руку.
Пожалуй, только это и выдавало волнение девушки, смело заступившей дорогу фениксам, которых, по слухам, в человеческих землях откровенно боялись.
По губам Анхёна невольно скользнула улыбка.
– Любопытное увлечение для юной девушки, – заметил он, не спеша возвращать требуемое. И посмотрел на нее внимательнее, отмечая каждую черточку. Неужели это и есть невеста лорда? Но о ней отзывались совсем иначе, эта же и вовсе дикой казалась. Было в ней что-то еще, что-то знакомое и тревожащее, словно он уже видел ее однажды.
Или не ее, а кого-то очень, очень на нее похожего.
Не только внешне.
– Вас что-то не устраивает? – поджала она губы, которые тоже заметно подрагивали.
Крошечный, но храбрый птенец.
– Что вы, – усмехнулся Анхён, поймав нужную мысль, но решив обдумать ее позже, в более подходящей обстановке. – Весьма похвально интересоваться историей, пусть и не столь уж древней.
Он отдал ей свиток, и пташка, прижав его к груди, словно редкую драгоценность, метнулась прочь.
Зазвенели, заплакали флейты, распахнулись двери, и на крыльцо, окруженный придворными, ступил владыка Инаэр собственной персоной.
Актал Чинэ, несмотря на возраст и серебро в некогда черных волосах, сохранил гордую осанку и величие, что лишь подчеркивали белоснежные, расшитые золотом одежды. Наверняка тяжелые – и душные, особенно в такую жару.
Жара Анхёну нравилась. Он с удовольствием остался бы на площади, подняв лицо к раскаленным небесам, но не позволил себе даже замедлить шаг.
Владыка ждал. И судьба Фэнриа все еще находилась в его руках.
Приветственные речи, к счастью, не затянулись. Владыка счел, что посланники утомились в дороге, и торжественный прием – и важный разговор – откладывался на вечер, чему Анхён откровенно обрадовался. Ему срочно требовался отдых – и время, чтобы привести себя в порядок, ибо во дворец Рассветного ветра советник Верховного лорда Фэнриа явился, сверкая глазами, полными льда, что заметил только в отведенных ему покоях. Благо восстанавливающий эликсир захватил – и немедленно им воспользовался. Горечь несусветная, да и для здоровья не слишком полезно, но грызущий изнутри холод почти сразу исчез, а пугающий лед во взоре растаял. Ненадолго, но хотя бы так. Анхён и без того выделялся среди своих сородичей, ни к чему привлекать еще больше внимания – и порождать нелепые слухи, которых вокруг него и в Фэнриа всегда хватало.
До вечера он успел как следует отдохнуть – и кое-что разведать.
Дворцовые стражи не зря ели свой хлеб, однако люди слишком мало знали о фениксах.
И об огне, что живет везде и всюду – алым лепестком свечи в наполненных полумраком покоях, тлеющим угольком в храмовой курильнице, разноцветным бликом ажурного фонарика в увитой плющом беседке.
Зал, в который проводили посланников для торжественного ужина, поражал размерами и убранством. Полуденным солнцем сияло в ярком освещении золото, мягко переливалось серебро, драгоценные камни диковинными цветами распускались на стенах, резных колоннах и по полу из жемчужного мрамора. Столы – и центральный, предназначенный для владыки, и боковые, для его самых доверенных советников и дорогих гостей, – были застелены тончайшими скатертями с изумительной вышивкой и заставлены редкими яствами.
Журчала музыка, ненавязчивая и нежная, порхали хрупкие, невесомые, словно бабочки, танцовщицы в разноцветных летящих нарядах, подобно цветочному вину лилась непринужденная беседа.
К вину Анхён не притрагивался, лишь поднося полную чашу к губам во время очередной здравицы в честь владыки, Верховного лорда и обеих стран. Ему нужна была ясная голова, а сладкая легкость напитка могла оказаться обманчивой. Актал тоже не увлекался, и после завершения пира и владыка, и советник, встретившись в светлой, уютной комнате, изучали друг друга совершенно трезвыми взглядами. На круглом низком столике исходили паром две чашки с крепким травяным настоем, горячим и бодрящим, и от него Анхён не отказался, с наслаждением грея ладони и чувствуя, как с каждым глотком разливается по телу блаженное тепло.
Обещанные сокровища Актал принял охотно, выразил свое безмерное уважение Верховному лорду, осведомился о его здоровье и состоянии дел в Фэнриа. Об ином союзе, кроме брачного, как и полагал советник, речи пока не заходило, но, судя по алчному блеску глаз и некоторым обмолвкам, в перспективе владыка явно рассчитывал на большее.
Разочаровывать его Анхён, разумеется, не стал. Всему свое время.
Имелась у него и другая тема для разговора.
Он уже знал, что встретил на площади младшую дочь владыки. Чтобы подтвердить – или же опровергнуть – догадку, Анхёну требовалось еще раз увидеть ее. Но владыка на невинную просьбу отреагировал слишком нервно и, сославшись на поздний час, отказал.
А на следующее утро девушки во дворце уже не оказалось...
И это лишь укрепило подозрения.
В любом случае, Чиндан обо всем узнает. И решит, что делать дальше. Советник же больше ничего не мог сделать, по крайней мере, здесь и сейчас: огонь отзывался охотно, благо умений и опыта Анхёну хватало, – и столь же охотно забирал его силы, которых оставалось не слишком много. Как и времени, чтобы их восстановить.
Вылетать пришлось на закате, следуя традициям Инаэр, нарушать которые владыка тоже отказался – из-за гнева богов, что не удавалось унять.
Боги и правда гневались – чем еще объяснить постигшие страну беды? – вот только Анхён сомневался, что причина крылась в попрании каких-либо традиций. Владыка, внешне благородный и должный внушать трепет и уважение, вызывал недоумение и брезгливость. Было в нем что-то отталкивающее, гнилое. И оставалось лишь надеяться, что принцесса совершенно на него не похожа.
Настаивать на своем Анхён не стал, благо что заранее озаботился поиском подходящего для принцессы ночлега.
Традиции, безусловно, важны, но как же они порой осложняли жизнь!
Свадебные обычаи Инаэр он изучил уже давно и прекрасно помнил, что предстояло пережить невесте на пути к новому дому. И совершенно точно знал, что Дан не обрадуется, если вместо цветущей девушки ему привезут замученную бледную тень.
А именно на нее принцесса и походила.
Познакомиться до отъезда не получилось, а подглядывать Анхён посчитал недопустимым, и впервые Ланэ Чинэ он увидел, когда она ступила на залитое закатным солнцем крыльцо. Облаченная в тяжелые лазурные, расшитые алыми узорами и щедро украшенные золотом и жемчугами одежды, с плотным, скрывающим волосы и лицо покровом на голове, она шла плавно, мягко и бесшумно, словно была бестелесным призраком. Тихая, бессловесная, стояла она перед владыкой, пока тот произносил прощальную речь, предназначенную не ей.
Ветер, пряный и жаркий, расшалившись, всего на миг откинул покров, и Анхён увидел огромные синие глаза, устремленные на владыку с отчаянной надеждой, которой тот не заметил.
Советнику же стало не по себе. И когда он помогал принцессе сесть в повозку, явно ее напугавшую. И когда та пыталась не пустить служанку, что и не подумала послушаться. И когда повозка взмыла в небо, а принцесса вцепилась в сиденье до побелевших пальцев, но не проронила ни слова, ни звука.
Все, что он мог, – уверить ее в полной безопасности. И сделать вид, что погрузился в дрему.
Принцесса явно находилась в смятении. И оттого, что в повозке с ней оказался незнакомый мужчина – в Инаэр так не принято, немыслимо, неприлично, но, несмотря на надежность крылатых экипажей, оставить невесту лорда в одиночестве было бы слишком опрометчиво, – и оттого, что этот незнакомец видел ее страх, естественный, в общем-то, и понятный, но почему-то непозволительный для нее самой.
Даже закралось подозрение: а ту ли девушку он везет лорду?
И Анхён исподволь наблюдал за ней. И чем дольше смотрел, тем яснее понимал, что не ошибся.
Она оживала. Медленно, но верно разгоралась искорка, коей там, на площади дворца, не ощущалось.
Страх и сомнения, переполнявшие принцессу, отступали, теснимые любопытством. И оно почти победило, но вмешалась девица, больше похожая на надзирательницу, чем на скромную служанку.
Гостиный двор на западной границе Инаэр был маленьким и опрятным, а его хозяйка – женщиной отзывчивой и понятливой. И если накануне Анхён еще сомневался, то сейчас с облегчением убедился, что не напрасно выбрал для ночлега именно его. Как и было оговорено, других постояльцев здесь не оказалось, и все внимание хозяйки досталось принцессе, которая, судя по всему, едва держалась на ногах. И когда женщина с улыбкой сообщила, что девушка поужинала, советник успокоился окончательно.
Разумная, не помешанная на традициях жена должна прийтись Чиндану по сердцу.
Ночью Анхён не спал. Холод вновь подобрался слишком близко, вынудив принять еще одну дозу эликсира, чтобы не испугать принцессу. Из-за этого разболелась голова, а сон исчез, и Анхён в очередной раз проверил и двор, и окрестности, убедившись в полной безопасности невесты лорда, а потом почти до рассвета просидел на крыше, как безрассудный мальчишка, считая разноцветных светляков и звезды, которые здесь были другими. Более холодными и мелкими, чужими и неприветливыми.
А принцессе они понравились.
