Наивной она не была и прекрасно понимала, что рано или поздно отец избавится от нее. С наибольшей для себя выгодой, разумеется. Как бы она себя ни вела, какие бы книги ни читала, это уже ничего не изменит. А жаль.
Замуж Вилэй не хотела.
Никогда.
Ни за кого.
Разве что за такого, как генерал Тоно, пошла бы без раздумий, но таких, как он, несомненно, больше нет.
И хотя романтичная Дайнэ делилась с ней сказками о великой любви, способной перевернуть мир, в любовь, как и в отцовскую доброту, Вилэй не верила.
Ей хотелось свободы.
Хотелось вырваться за пределы душных дворцовых стен, собственными глазами увидеть те чудеса, о которых поведали ей книги. Нет, о том, что мир вне отчего дома намного лучше и светлее, Вилэй вовсе не думала. Но зато знала – просто знала, и все тут! – что дышалось там легче.
Стук в двери совпал с очередным громовым раскатом. Вздрогнув, Вилэй едва не смахнула книгу и свиток на пол, но в последний момент удержала и набросила на них покрывало, оберегая от чужих нескромных взоров.
Служанка, вошедшая в комнату, смиренно опускала голову и прятала взгляд, но принцесса не сомневалась, что ни единая мелочь не ускользнула от ее внимания.
– Солнцеликий владыка желает видеть вас, госпожа, – прошелестела она. – Немедленно.
Сердце словно споткнулось, замерло на миг и забилось вдвое сильнее.
Выходит, там, на площади, ее заметили. Или Ланэ уже нажаловалась? Не важно. Главное то, что теперь владыка желает отчитать, а то и наказать непокорную младшую дочь. Должно быть, не так уж и гладко прошел визит послов, раз Cолнцеликий ищет, на ком бы выместить злость.
Солнцеликий. Поспешно одеваясь, Вилэй не сдержала презрительной усмешки. Судя по историческим свиткам, прежнему владыке, Гидалу Чинэ, никогда не нравилось такое обращение, хотя ему оно невероятно шло. Отец же... Несмотря на сходство между братьями, младший до старшего все же ощутимо не дотягивал. Не внешностью. Поступками.
Дайнэ, будто подслушав крамольные мысли госпожи, слишком сильно дернула непослушную прядь, не желавшую укладываться в прическу.
Все верно. За такие рассуждения не только пару волосков – голову потерять можно. К счастью, придворные шаманы мысли читать не умели.
Высочайшим указом Дайнэ было велено оставаться в покоях. Посланная же отцом служанка дожидалась Вилэй снаружи и теперь торопливо семенила впереди, будто выросшая в этих стенах девушка способна была заблудиться в одиночку.
Или сбежать.
Чем ближе они подходили к знакомым покоям, тем соблазнительнее становилась мысль о побеге. От дурного предчувствия дрожали руки и сбивалось дыхание, и Вилэй все крепче сжимала пальцы, заставляя себя дышать глубоко и размеренно, чтобы хоть немного успокоиться.
Служанка остановилась перед дверью, охраняемой дюжим стражем, и что-то тихо сказала ему. Тот распахнул створки, дозволяя пройти сначала принцессе, а затем и ее сопровождающей.
Несмотря на все старания, порог Вилэй переступала с колотящимся у горла сердцем.
В покоях владыки было сумрачно и душно; от тяжелых пряных благовоний тут же закружилась голова. За окнами сверкали безумные молнии, и света они давали больше, чем несколько тусклых свечей.
Сам Солнцеликий восседал в мягком кресле, поставленном посреди комнаты, и, морщась, потирал виски.
– Прочь, – вяло махнул он служанке, и та бесшумной тенью скользнула вон.
Вилэй с трудом подавила порыв последовать за ней. Она стояла, не зная, чего ожидать и что говорить; владыка тоже молчал, одаривая дочь долгим, странным взглядом.
Пауза затягивалась, делалась все более неуютной и неудобной, и Вилэй уже готова была нарушить все писанные и неписанные правила приличий, лишь бы разбавить вязкую тишину, когда владыка заговорил.
И уж лучше бы он продолжал молчать!
– Ты выходишь замуж, – проронил он. – Сегодня же.
В горле пересохло, и колени ослабли, а еще Вилэй вдруг подумалось, что она просто спит – и видит безумный сон, от которого вот-вот очнется и над которым можно будет потом вволю посмеяться вместе с верной Дайнэ.
Она даже украдкой ущипнула себя за запястье, но ничего так и не изменилось: не исчезла эта мрачная комната, а мужчина, показавшийся вдруг совершенно чужим и даже незнакомым, продолжал говорит какую-то нелепицу, никак не умещавшуюся в голове.
Что-то про честь рода, про долг принцессы, про ответственность перед страной.
– Это великая честь, Вилэй, – вещал отец. – Ты послужишь Инаэр и лично мне, став женой настоящего героя...
Она – совершенно некстати, наверное, – попыталась припомнить героев, причем настоящих. Не получалось. За последние двенадцать лет их попросту не было. Или владыка вдруг вспомнил, что забыл осчастливить кого-то еще тогда? Или, опять же, вкладывал в это слово совсем иной смысл?
В любом случае, выбора не было. В ее венах течет кровь древнего рода, и она с детства знала, что ее жизнь ей не принадлежит – надеялась лишь, что отец проявит милосердие и не выберет глупого, дряхлого или жестокого мужа.
И на то, что торопиться он не будет.
Последняя надежда не оправдалась, и от страха, что остальным тоже не суждено сбыться, мир покачнулся.
Стал нереальным. Совсем как тогда, когда она лишилась памяти и мамы.
Тогда Вилэй забрал отец, и постепенно мир вновь обрел твердость и ясность. Теперь же этой опорой должен стать человек, о котором она ничего не знает.
Ей даже имени не сказали.
Благо страны.
Владение Инаэр с северо-востока соседствует с лесом Эр. Диким лесом, Лесом страха, полным живых деревьев, укрытым вечным ядовитым туманом. Вотчина эргийцев и их колдовских тварей.
Немудрено, что блага при таком-то соседстве требуется немало. Как и жертв.
Как оказалось, жертвовать должны не только воины, идущие на это по доброй воле, но и принцессы, мнение которых никого не волнует.
И Вилэй, вряд ли слыша хотя бы половину и совершенно точно не осознававшая услышанное, покорно кивала, в душе холодея от происходящего наяву кошмара.
Но противиться воле владыки не посмел бы никто во дворце.
И в Инаэр в целом.
Воля Солнцеликого – закон.
И даже попытка этот закон нарушить жестоко каралась.
Пока Вилэй была у владыки, ее вещи собрали; не так уж и много их оказалось. Судя по всему, книги и портрет Дайнэ надежно припрятала, и Вилэй выдохнула. Но не успела вдохнуть, как покои наполнили незнакомые служанки. Сначала ее отвели в купальни, где долго и безжалостно отмывали так, будто она была не принцессой, а никогда не знавшей воды и мыла бродяжкой. Затем ее кожу и волосы умащивали драгоценными кремами и маслами, что-то делали с руками и ногтями; хмурились недовольно и даже брезгливо, пытаясь скрыть грубый льдисто-голубой рубец на левом плече, о происхождении которого Вилэй ничего не помнила и который не взяло ни одно снадобье из приготовленных самыми лучшими лекарями – лишнее доказательство безнадежной ее неидеальности; потом принцессу, словно куклу, обряжали в новые, тяжелые и неудобные, одежды и укладывали непривычно послушные локоны в сложную прическу, от которой, как и от избытка благовоний, нещадно разболелась голова.
Вилэй не проронила ни единого слова. Делала все, что ей велели, не спорила и не роптала.
Она до сих пор ощущала себя как во сне. И в этом сне было зеркало, а в нем отражалась настоящая красавица, каковой Вилэй никогда не слыла. Молочно-белая кожа словно светится изнутри. Огромные синие глаза полны затаенной печали, что лишь придавало ей очарования. Умело подкрашенные губы упрямо сжаты, но даже так видно, насколько они, подобные лепесткам едва распустившейся розы, мягки и нежны. В тяжелых темно-каштановых волосах – россыпь драгоценных каменьев. И лазурные свадебные одежды, расшитые алыми, словно рассвет, узорами, жемчугом и золотой нитью, невероятно ей идут.
Не девушка – ожившая картина.
Даже жаль немного, что никто не увидит.
Об этом Вилэй догадалась быстро. Несмотря на плотный покров, что набросили ей на голову, она безошибочно узнавала, какими коридорами ее ведут. Самыми узкими, по которым и слуги-то ходят нечасто.
Такие явно не для невест благородных кровей предназначены.
Шевельнулся в глубине души протест – да тут же затих, придавленный той же вялой покорностью, что никак не отпускала, с того самого момента, как Вилэй переступила порог отцовских покоев.
Свежий ветер пробился сквозь покров, скользнул под одежды. Захотелось сорвать тяжелую ткань, вдохнуть полной грудью... сбежать.
Если бы только у нее были крылья, как у фениксов!
Ароматы и звуки вечернего цветущего сада поблекли, сменившись едва уловимой сыростью и гулкой тишиной. В душе шевельнулся страх. Что происходит? Куда ее ведут? По обычаям, невесту должны посадить в празднично украшенную повозку и сопроводить до дома жениха, так почему же она вновь оказалась во дворце?
Пробившийся под покров сладковато-душный запах пощекотал ноздри.
Не просто во дворце. В храме.
От неожиданности Вилэй остановилась было, но две служанки лишь крепче вцепились в ее предплечья и почти потащили вперед. И принцесса подчинилась, рассудив, что драка в храме богам вряд ли понравится. Да и силы, признаться, были неравны.
Вскоре покров сняли, и Вилэй смогла оглядеться.
Это и в самом деле был главный зал дворцового храма. Вокруг плескалась тьма, и лишь изящной формы стеклянные сосуды, внутри которых бился живой огонь, хоть как-то развеивали неуютный мрак. Но в нем тонули и расписанные символами древнего каё стены, и арки, ведущие в залы, посвященные богам. Однако служанки ловко, без капли сомнений, свернули, и из пугающей темноты выплыл едва мерцающий проход. Шаг, другой... И Вилэй оказалась лицом к лицу с Тэйан-тэ, богиней любви.
Мраморной конечно же, но в первый миг сердце принцессы и вовсе перестало биться – почудилось, что губы богини тронула улыбка, а в глазах блеснула лукавая искорка.
Но то была лишь игра света и тени.
Впрочем, эта статуя всегда казалась Вилэй необычной. Самой живой изо всех. Она не стояла, вытянувшись во весь рост, а сидела на краешке своего алтаря, слегка откинувшись назад, и складки ее одеяния мягко спадали на пол, а свободно распущенные длинные волосы будто развевались на ветру.
Легенды гласили, что раньше боги являлись смертным, и статуи, принимая божественную суть, оживали. Те времена давно минули, да и была ли в легендах хотя бы капля правды?
Но какое же это лицемерие: заключать нежеланный союз пред ликом той, что считалась воплощением любви!
На алтаре лежали цветы. Алые и белые розы, чей нежный запах играючи перебил обычный аромат тяжелых храмовых благовоний. Дышалось здесь всегда легче... этот раз исключением не стал.
Кроме богини, Вилэй и служанок, здесь были только облаченный в белые одежды жрец... и владыка.
По небрежному мановению его руки служанки отпустили принцессу и бесшумными тенями выскользнули прочь. Вилэй попыталась что-то сказать – вопросов накопилось изрядно, и хотелось хотя бы на часть из них получить ответы, – но не смогла издать ни единого звука. Вновь стало душно и муторно, будто под проклятым покровом, а еще неодолимо потянуло в сон. И, кажется, она все же уснула на собственной свадьбе, ибо не помнила ни обряда, ни возносимых богам молитв, ни того, был ли с ней кто-то еще...
А очнулась в тесной трясущейся повозке, рядом с тихонько причитающей Дайнэ; голова болела, но мысли не путались и в сон больше не клонило.
Одурманили, поняла Вилэй, в тусклом свете единственного фонаря рассматривая левое запястье, на котором пока еще неясно проступала вязь брачного узора. Недаром запах благовоний показался слишком уж тяжелым.
Видимо, в ее покорность владыка не верил. Или просто не хотел тратить время на уговоры?
Как бы там ни было, из храма она вышла – или же ее вынесли? – уже не невестой, а женой.
Вполне допустимое нарушение традиций, если невеста и жених по какой-то причине не могут встретиться, а брак заключить необходимо.
Но ведь это совершенно не тот случай! Или тот? Но куда ее тогда везут?
От новых вопросов сильнее разболелась голова, и Вилэй решительно их отмела.
Скоро все станет ясно. Так или иначе. Сейчас же...
Сейчас принцесса, и без того подозревавшая владыку в излишней прижимистости, окончательно в этом убедилась. Сложно было поверить в обратное, вцепившись в жесткое сиденье, подпрыгивая на каждой кочке и с замиранием сердца вслушиваясь в надсадный скрип колес старенькой повозки.
Дверца дребезжала. В щели, сквозь которые легко можно просунуть пальцы, нещадно задувало. Теплый плед, заботливо положенный кем-то на сиденье, давным-давно облюбовала моль, и был он не только пыльным, но и дырявым.
Зато свадебные одежды дорогие, что казалось особо изощренной насмешкой. Тяжелый покров сменила невесомая длинная вуаль, которая так и норовила облепить лицо. Словно паутина... Вуаль принцесса не без удовольствия сорвала и, скомкав, бросила на пол.
Дайнэ и слова против не сказала.
Она вообще была на диво тиха и печальна.
Колесо подпрыгнуло на камне, и затылок Вилэй, утыканный тяжелыми заколками, как еж иголками, звучно встретился со стенкой.
Стенка, кажется, жалобно скрипнула...
В давние времена невест древней крови принято было везти с почетом, в открытых, украшенных цветами и драгоценными каменьями повозках, запряженных породистыми скакунами. То ли тогда владыки щедрее были, то ли невесты капризнее, то ли женихи достойнее...
Зато разбойники на такое точно не польстятся. Может, еще и подадут из жалости. И к лучшему, потому как, со слов Дайнэ, в сопровождение им – явно скрепя сердце – выделили битый жизнью отряд из пяти с половиной калек, а приданое и вовсе клятвенно – наверняка скрутив за спиной пальцы в отвращающем жесте – пообещали доставить позже.
Даже лишней принцессе причиталось богатое приданое, так что отца Вилэй понимала. К величайшему его сожалению, жена и наложницы одарили владыку дочерьми, но ни одна не расщедрилась на сына, которому можно с легким сердцем оставить Инаэр. Оставалось уповать на то, что кто-нибудь да родит достойного – во всех отношениях – внука. Но этого еще предстояло дождаться, а пока были лишь дочери, каждую из которых надлежало обеспечить приданым. Опять же достойным, да.
Дайнэ страшным шепотом, то и дело рискуя упасть с хлипкой лавочки, поведала о слухах, несмотря на все предосторожности охватившие дворец. Слухи, они такие, вспыхивают мгновенно, распространяются неудержимо, как лесной пожар, и вовремя пресечь их выходит далеко не всегда. И по этим слухам получалось, что некий гордый, но глупый герой потребовал от владыки странную награду: жену из рода древней крови, причем от положения, которое принесла бы ему такая жена, и от полагающихся ей богатств он наотрез отказался.
Неудивительно, что сомнительная честь выступить в роли награды была оказана именно Вилэй. Для правильных дочерей найдутся женихи достойнее.
Хотя кто может быть достойнее великого героя, спасшего страну – опять же по слухам – от страшной беды?
Вилэй всерьез задумалась, наградой ли она является или же наказанием.
И в очередной раз, прикусив ноготь большого пальца – и получив осуждающий вздох Дайнэ, – попыталась понять, кто же этот неизвестный герой.
А еще слуги шептались, что фениксы просили отдать им другую принцессу. Не оттого ли и спешка такая случилась, что им самая младшая приглянулась?
Замуж Вилэй не хотела.
Никогда.
Ни за кого.
Разве что за такого, как генерал Тоно, пошла бы без раздумий, но таких, как он, несомненно, больше нет.
И хотя романтичная Дайнэ делилась с ней сказками о великой любви, способной перевернуть мир, в любовь, как и в отцовскую доброту, Вилэй не верила.
Ей хотелось свободы.
Хотелось вырваться за пределы душных дворцовых стен, собственными глазами увидеть те чудеса, о которых поведали ей книги. Нет, о том, что мир вне отчего дома намного лучше и светлее, Вилэй вовсе не думала. Но зато знала – просто знала, и все тут! – что дышалось там легче.
Стук в двери совпал с очередным громовым раскатом. Вздрогнув, Вилэй едва не смахнула книгу и свиток на пол, но в последний момент удержала и набросила на них покрывало, оберегая от чужих нескромных взоров.
Служанка, вошедшая в комнату, смиренно опускала голову и прятала взгляд, но принцесса не сомневалась, что ни единая мелочь не ускользнула от ее внимания.
– Солнцеликий владыка желает видеть вас, госпожа, – прошелестела она. – Немедленно.
ГЛАВА 2. ЖЕРТВЕННАЯ НЕВЕСТА
Сердце словно споткнулось, замерло на миг и забилось вдвое сильнее.
Выходит, там, на площади, ее заметили. Или Ланэ уже нажаловалась? Не важно. Главное то, что теперь владыка желает отчитать, а то и наказать непокорную младшую дочь. Должно быть, не так уж и гладко прошел визит послов, раз Cолнцеликий ищет, на ком бы выместить злость.
Солнцеликий. Поспешно одеваясь, Вилэй не сдержала презрительной усмешки. Судя по историческим свиткам, прежнему владыке, Гидалу Чинэ, никогда не нравилось такое обращение, хотя ему оно невероятно шло. Отец же... Несмотря на сходство между братьями, младший до старшего все же ощутимо не дотягивал. Не внешностью. Поступками.
Дайнэ, будто подслушав крамольные мысли госпожи, слишком сильно дернула непослушную прядь, не желавшую укладываться в прическу.
Все верно. За такие рассуждения не только пару волосков – голову потерять можно. К счастью, придворные шаманы мысли читать не умели.
Высочайшим указом Дайнэ было велено оставаться в покоях. Посланная же отцом служанка дожидалась Вилэй снаружи и теперь торопливо семенила впереди, будто выросшая в этих стенах девушка способна была заблудиться в одиночку.
Или сбежать.
Чем ближе они подходили к знакомым покоям, тем соблазнительнее становилась мысль о побеге. От дурного предчувствия дрожали руки и сбивалось дыхание, и Вилэй все крепче сжимала пальцы, заставляя себя дышать глубоко и размеренно, чтобы хоть немного успокоиться.
Служанка остановилась перед дверью, охраняемой дюжим стражем, и что-то тихо сказала ему. Тот распахнул створки, дозволяя пройти сначала принцессе, а затем и ее сопровождающей.
Несмотря на все старания, порог Вилэй переступала с колотящимся у горла сердцем.
В покоях владыки было сумрачно и душно; от тяжелых пряных благовоний тут же закружилась голова. За окнами сверкали безумные молнии, и света они давали больше, чем несколько тусклых свечей.
Сам Солнцеликий восседал в мягком кресле, поставленном посреди комнаты, и, морщась, потирал виски.
– Прочь, – вяло махнул он служанке, и та бесшумной тенью скользнула вон.
Вилэй с трудом подавила порыв последовать за ней. Она стояла, не зная, чего ожидать и что говорить; владыка тоже молчал, одаривая дочь долгим, странным взглядом.
Пауза затягивалась, делалась все более неуютной и неудобной, и Вилэй уже готова была нарушить все писанные и неписанные правила приличий, лишь бы разбавить вязкую тишину, когда владыка заговорил.
И уж лучше бы он продолжал молчать!
– Ты выходишь замуж, – проронил он. – Сегодня же.
В горле пересохло, и колени ослабли, а еще Вилэй вдруг подумалось, что она просто спит – и видит безумный сон, от которого вот-вот очнется и над которым можно будет потом вволю посмеяться вместе с верной Дайнэ.
Она даже украдкой ущипнула себя за запястье, но ничего так и не изменилось: не исчезла эта мрачная комната, а мужчина, показавшийся вдруг совершенно чужим и даже незнакомым, продолжал говорит какую-то нелепицу, никак не умещавшуюся в голове.
Что-то про честь рода, про долг принцессы, про ответственность перед страной.
– Это великая честь, Вилэй, – вещал отец. – Ты послужишь Инаэр и лично мне, став женой настоящего героя...
Она – совершенно некстати, наверное, – попыталась припомнить героев, причем настоящих. Не получалось. За последние двенадцать лет их попросту не было. Или владыка вдруг вспомнил, что забыл осчастливить кого-то еще тогда? Или, опять же, вкладывал в это слово совсем иной смысл?
В любом случае, выбора не было. В ее венах течет кровь древнего рода, и она с детства знала, что ее жизнь ей не принадлежит – надеялась лишь, что отец проявит милосердие и не выберет глупого, дряхлого или жестокого мужа.
И на то, что торопиться он не будет.
Последняя надежда не оправдалась, и от страха, что остальным тоже не суждено сбыться, мир покачнулся.
Стал нереальным. Совсем как тогда, когда она лишилась памяти и мамы.
Тогда Вилэй забрал отец, и постепенно мир вновь обрел твердость и ясность. Теперь же этой опорой должен стать человек, о котором она ничего не знает.
Ей даже имени не сказали.
Благо страны.
Владение Инаэр с северо-востока соседствует с лесом Эр. Диким лесом, Лесом страха, полным живых деревьев, укрытым вечным ядовитым туманом. Вотчина эргийцев и их колдовских тварей.
Немудрено, что блага при таком-то соседстве требуется немало. Как и жертв.
Как оказалось, жертвовать должны не только воины, идущие на это по доброй воле, но и принцессы, мнение которых никого не волнует.
И Вилэй, вряд ли слыша хотя бы половину и совершенно точно не осознававшая услышанное, покорно кивала, в душе холодея от происходящего наяву кошмара.
Но противиться воле владыки не посмел бы никто во дворце.
И в Инаэр в целом.
Воля Солнцеликого – закон.
И даже попытка этот закон нарушить жестоко каралась.
Пока Вилэй была у владыки, ее вещи собрали; не так уж и много их оказалось. Судя по всему, книги и портрет Дайнэ надежно припрятала, и Вилэй выдохнула. Но не успела вдохнуть, как покои наполнили незнакомые служанки. Сначала ее отвели в купальни, где долго и безжалостно отмывали так, будто она была не принцессой, а никогда не знавшей воды и мыла бродяжкой. Затем ее кожу и волосы умащивали драгоценными кремами и маслами, что-то делали с руками и ногтями; хмурились недовольно и даже брезгливо, пытаясь скрыть грубый льдисто-голубой рубец на левом плече, о происхождении которого Вилэй ничего не помнила и который не взяло ни одно снадобье из приготовленных самыми лучшими лекарями – лишнее доказательство безнадежной ее неидеальности; потом принцессу, словно куклу, обряжали в новые, тяжелые и неудобные, одежды и укладывали непривычно послушные локоны в сложную прическу, от которой, как и от избытка благовоний, нещадно разболелась голова.
Вилэй не проронила ни единого слова. Делала все, что ей велели, не спорила и не роптала.
Она до сих пор ощущала себя как во сне. И в этом сне было зеркало, а в нем отражалась настоящая красавица, каковой Вилэй никогда не слыла. Молочно-белая кожа словно светится изнутри. Огромные синие глаза полны затаенной печали, что лишь придавало ей очарования. Умело подкрашенные губы упрямо сжаты, но даже так видно, насколько они, подобные лепесткам едва распустившейся розы, мягки и нежны. В тяжелых темно-каштановых волосах – россыпь драгоценных каменьев. И лазурные свадебные одежды, расшитые алыми, словно рассвет, узорами, жемчугом и золотой нитью, невероятно ей идут.
Не девушка – ожившая картина.
Даже жаль немного, что никто не увидит.
Об этом Вилэй догадалась быстро. Несмотря на плотный покров, что набросили ей на голову, она безошибочно узнавала, какими коридорами ее ведут. Самыми узкими, по которым и слуги-то ходят нечасто.
Такие явно не для невест благородных кровей предназначены.
Шевельнулся в глубине души протест – да тут же затих, придавленный той же вялой покорностью, что никак не отпускала, с того самого момента, как Вилэй переступила порог отцовских покоев.
Свежий ветер пробился сквозь покров, скользнул под одежды. Захотелось сорвать тяжелую ткань, вдохнуть полной грудью... сбежать.
Если бы только у нее были крылья, как у фениксов!
Ароматы и звуки вечернего цветущего сада поблекли, сменившись едва уловимой сыростью и гулкой тишиной. В душе шевельнулся страх. Что происходит? Куда ее ведут? По обычаям, невесту должны посадить в празднично украшенную повозку и сопроводить до дома жениха, так почему же она вновь оказалась во дворце?
Пробившийся под покров сладковато-душный запах пощекотал ноздри.
Не просто во дворце. В храме.
От неожиданности Вилэй остановилась было, но две служанки лишь крепче вцепились в ее предплечья и почти потащили вперед. И принцесса подчинилась, рассудив, что драка в храме богам вряд ли понравится. Да и силы, признаться, были неравны.
Вскоре покров сняли, и Вилэй смогла оглядеться.
Это и в самом деле был главный зал дворцового храма. Вокруг плескалась тьма, и лишь изящной формы стеклянные сосуды, внутри которых бился живой огонь, хоть как-то развеивали неуютный мрак. Но в нем тонули и расписанные символами древнего каё стены, и арки, ведущие в залы, посвященные богам. Однако служанки ловко, без капли сомнений, свернули, и из пугающей темноты выплыл едва мерцающий проход. Шаг, другой... И Вилэй оказалась лицом к лицу с Тэйан-тэ, богиней любви.
Мраморной конечно же, но в первый миг сердце принцессы и вовсе перестало биться – почудилось, что губы богини тронула улыбка, а в глазах блеснула лукавая искорка.
Но то была лишь игра света и тени.
Впрочем, эта статуя всегда казалась Вилэй необычной. Самой живой изо всех. Она не стояла, вытянувшись во весь рост, а сидела на краешке своего алтаря, слегка откинувшись назад, и складки ее одеяния мягко спадали на пол, а свободно распущенные длинные волосы будто развевались на ветру.
Легенды гласили, что раньше боги являлись смертным, и статуи, принимая божественную суть, оживали. Те времена давно минули, да и была ли в легендах хотя бы капля правды?
Но какое же это лицемерие: заключать нежеланный союз пред ликом той, что считалась воплощением любви!
На алтаре лежали цветы. Алые и белые розы, чей нежный запах играючи перебил обычный аромат тяжелых храмовых благовоний. Дышалось здесь всегда легче... этот раз исключением не стал.
Кроме богини, Вилэй и служанок, здесь были только облаченный в белые одежды жрец... и владыка.
По небрежному мановению его руки служанки отпустили принцессу и бесшумными тенями выскользнули прочь. Вилэй попыталась что-то сказать – вопросов накопилось изрядно, и хотелось хотя бы на часть из них получить ответы, – но не смогла издать ни единого звука. Вновь стало душно и муторно, будто под проклятым покровом, а еще неодолимо потянуло в сон. И, кажется, она все же уснула на собственной свадьбе, ибо не помнила ни обряда, ни возносимых богам молитв, ни того, был ли с ней кто-то еще...
А очнулась в тесной трясущейся повозке, рядом с тихонько причитающей Дайнэ; голова болела, но мысли не путались и в сон больше не клонило.
Одурманили, поняла Вилэй, в тусклом свете единственного фонаря рассматривая левое запястье, на котором пока еще неясно проступала вязь брачного узора. Недаром запах благовоний показался слишком уж тяжелым.
Видимо, в ее покорность владыка не верил. Или просто не хотел тратить время на уговоры?
Как бы там ни было, из храма она вышла – или же ее вынесли? – уже не невестой, а женой.
Вполне допустимое нарушение традиций, если невеста и жених по какой-то причине не могут встретиться, а брак заключить необходимо.
Но ведь это совершенно не тот случай! Или тот? Но куда ее тогда везут?
От новых вопросов сильнее разболелась голова, и Вилэй решительно их отмела.
Скоро все станет ясно. Так или иначе. Сейчас же...
Сейчас принцесса, и без того подозревавшая владыку в излишней прижимистости, окончательно в этом убедилась. Сложно было поверить в обратное, вцепившись в жесткое сиденье, подпрыгивая на каждой кочке и с замиранием сердца вслушиваясь в надсадный скрип колес старенькой повозки.
Дверца дребезжала. В щели, сквозь которые легко можно просунуть пальцы, нещадно задувало. Теплый плед, заботливо положенный кем-то на сиденье, давным-давно облюбовала моль, и был он не только пыльным, но и дырявым.
Зато свадебные одежды дорогие, что казалось особо изощренной насмешкой. Тяжелый покров сменила невесомая длинная вуаль, которая так и норовила облепить лицо. Словно паутина... Вуаль принцесса не без удовольствия сорвала и, скомкав, бросила на пол.
Дайнэ и слова против не сказала.
Она вообще была на диво тиха и печальна.
Колесо подпрыгнуло на камне, и затылок Вилэй, утыканный тяжелыми заколками, как еж иголками, звучно встретился со стенкой.
Стенка, кажется, жалобно скрипнула...
В давние времена невест древней крови принято было везти с почетом, в открытых, украшенных цветами и драгоценными каменьями повозках, запряженных породистыми скакунами. То ли тогда владыки щедрее были, то ли невесты капризнее, то ли женихи достойнее...
Зато разбойники на такое точно не польстятся. Может, еще и подадут из жалости. И к лучшему, потому как, со слов Дайнэ, в сопровождение им – явно скрепя сердце – выделили битый жизнью отряд из пяти с половиной калек, а приданое и вовсе клятвенно – наверняка скрутив за спиной пальцы в отвращающем жесте – пообещали доставить позже.
Даже лишней принцессе причиталось богатое приданое, так что отца Вилэй понимала. К величайшему его сожалению, жена и наложницы одарили владыку дочерьми, но ни одна не расщедрилась на сына, которому можно с легким сердцем оставить Инаэр. Оставалось уповать на то, что кто-нибудь да родит достойного – во всех отношениях – внука. Но этого еще предстояло дождаться, а пока были лишь дочери, каждую из которых надлежало обеспечить приданым. Опять же достойным, да.
Дайнэ страшным шепотом, то и дело рискуя упасть с хлипкой лавочки, поведала о слухах, несмотря на все предосторожности охватившие дворец. Слухи, они такие, вспыхивают мгновенно, распространяются неудержимо, как лесной пожар, и вовремя пресечь их выходит далеко не всегда. И по этим слухам получалось, что некий гордый, но глупый герой потребовал от владыки странную награду: жену из рода древней крови, причем от положения, которое принесла бы ему такая жена, и от полагающихся ей богатств он наотрез отказался.
Неудивительно, что сомнительная честь выступить в роли награды была оказана именно Вилэй. Для правильных дочерей найдутся женихи достойнее.
Хотя кто может быть достойнее великого героя, спасшего страну – опять же по слухам – от страшной беды?
Вилэй всерьез задумалась, наградой ли она является или же наказанием.
И в очередной раз, прикусив ноготь большого пальца – и получив осуждающий вздох Дайнэ, – попыталась понять, кто же этот неизвестный герой.
А еще слуги шептались, что фениксы просили отдать им другую принцессу. Не оттого ли и спешка такая случилась, что им самая младшая приглянулась?
