Во рту у несчастной жертвы не было никакого кляпа, и как только вошёл генерал, он сразу же начал умолять о пощаде, дёргаясь всем телом, как агонизирующий червяк.
— Отпустите меня! Пожалуйста, я больше не буду! Хотите – увольте меня! Я никому не стану жаловаться, я забуду обо всём, я уеду, я забуду о вас! Пожалуйста, нет!!!
Генерал с игривой улыбкой оглянулся на подполковника, а потом приблизился к лицу жертвы, вдохнув аромат его страха, и выдохнул ему в лицо, любовно похлопав по торсу.
— Не бойся ты так, я тебя не убью…
— Лучше убейте!
Игривая улыбка генерала превратилась в маниакальный оскал. Он обратил взор красноватых, горящих нездоровым огнём глаз на стоявшего позади эльксарима и приказал, кивнув ему на распятого солдата:
— Энтин, псионическая атака. Нежно.
Человек зажмурил глаза и до упора отвернул голову, чтобы избежать визуального контакта – но псионик подошёл и, взяв за подбородок, повернул его голову силой, а потом силой же раздвинул ему веки. Моментально оба глаза молодого мужчины распахнулись, уставившись в глаза псионика загипнотизированным взглядом, всё тело содрогнулось, и душераздирающий, нечеловеческий крик вырвался из горла. «Это, значит, псионическая атака…» – подумал Лихтенберг. Ноги его приросли к полу, пока глаза наблюдали за страданиями солдата.
— Достаточно!
Приказ генерала, и эльксарим отвёл глаза. Тело страдальца обмякло, но продолжало конвульсивно вздрагивать. Несчастный слабо постанывал, и Лихтенберг увидел, как по щекам его скатились ручейки слёз. Псионик обернулся, с неизменно прямой осанкой и ровным спокойствием на лице. Он словно хотел уточнить у генерала, достаточно ли это было «нежно». Но вслух ничего не спросил. Понял без слов, наверное… Рука генерала плотно касалась обнажённой поверхности тела солдата: вероятно, ему нравилось ощущать конвульсии его мышц.
— Ч-то я с-делал… – прерывисто пробормотал бедняга, оправившись немного от атаки. – Разве не все… их бьют? Разве… не все? Они ведь железные! Им ведь ничего не будет!!! За что?!
— На тебя донесли, – пожал плечами военачальник, и задорно подмигнул Лихтенбергу. – Да, Юнг? Вот поэтому ты здесь.
Как будто липкая гадость разлилась изнутри по телу подполковника. Ему сделалось тошно. И тут генерал взял с поддона скальпель…
— Смирно… – прошептал он на ухо жертве, – а то порежу тебе что-нибудь лишнее.
Он провёл лезвием по коже живота, рассекая её поверхностно, словно расстёгивал молнию, и вслушиваясь в крики жертвы. А потом обернулся вновь к Лихтенбергу и протянул тому скальпель. Лицо его казалось в тот момент просветлённым и блаженным, как у праведника.
— Попробуй. Юнг. Тебе понравится.
Вроде ещё минуту назад его тошнило. Но вдруг звериный оскал исказил лицо Лихтенберга, рука поднялась и приняла инструмент из рук генерала.
— Давай, вот здесь надрежь, чтоб симметрично.
«Папа. Я сделаю всё ради тебя».
— Вы правы, это прекрасно, – с лицом демона прошептал Лихтенберг.
Полные радостного изумления, глаза генерала засияли. Он возликовал, как восторженный юнец!
— Ну ты потерпи ещё немножко, – ласково обратился он к жертве. – Сейчас ток пропустим – и всё. Калечить не станем. Всё у тебя заживёт. Как и у Рона.
— Их… двое… Маньяков двое! Не-е-ет! – истошно завопил несчастный солдат.
— Ну что ты, право. Мы же чуть-чуть.
Генерал удовлетворённо оскалился.
И Лихтенберг тоже.
Когда пытка была окончена, перед тем, как покинуть камеру и приказать в ней прибраться, генерал подошёл к подполковнику и заглянул испытующим взглядом тому в глаза. Руки обоих до сих пор ещё были измазаны кровью. Они остались в комнате одни, плюс эльксарим. Жертву уже унесли для оказания медицинской помощи. Генерал повёл головой.
— Энтин.
Эльксарим подошёл.
— Мне очень хочется верить в то, что я вижу, молодой человек. Скажи, мы с тобой – заодно? – проговорил генерал.
Брови Лихтенберга взметнулись вверх. В глазах читался подсознательный страх.
— Разумеется.
— Но я должен быть уверен. Надеюсь, ты понимаешь, в каком я положении. Энтин, проследи, чтобы наш друг не обманывал.
«Чёрт». Юнг почувствовал, как внутренности сковывает ужасом, и сдержать его становится очень сложно. Он сжал руку в кулак и обхватил его другой рукой, чтобы скрыть дрожь. Бездонный взгляд псионика заставил тело оцепенеть.
— Говори только правду, – слова отозвались эхом глубоко в мозгу.
— Кому ты подчиняешься? – снова начал допрос генерал.
— … Только вам, – с трудом выдавил Лихтенберг.
— Это точно?
— Т-точно. Бога ради, прекратите эти допросы, вы же видели: я на вашей стороне.
— Что ты делал вчерашней ночью в моей спальне?
«Чёрт. Вот чёрт! Попутал же меня тогда…»
— Хотел посмотреть, как вы спите, – криво улыбнулся Юнг. – Это эльксарим вам доложил? – кивнул он на Энтина.
— Ты что это, серьёзно?
— Почему нет? Я ж под гипнозом!
— Любопытный ты тип.
Лихтенберг сидел под лестницей, его всё ещё трясло.
— Действует… Слава Богу, он всё-таки действует. Папа… Ради тебя!
Эрих Кастанеда включил душ и, подставив струям воды своё сухощавое тело, развернул записку, которую ему незаметно передал при рукопожатии новый подполковник. «Я агент президента. Сообщите координаты надёжного места для передачи посылки». Эрих запрокинул голову, и вода заструилась по его наполовину облысевшей голове. Бумага размокла, разлезлась в клочки, которые унеслись в сливное отверстие, а сердце всё колотилось, распространяя жар по телу. «Откуда он узнал?! Президенту известно о наших с Расселом планах? Он хочет координаты… подгорной лаборатории?!»
Меон с Милисентой остались одни в палате, и слова извинения так необычно звучали из его уст. Он больше не запинался при речи.
— Ты не виноват, – ответила девочка. – У тебя был приказ… да?
Эльксарим кивнул.
— Каково это… подчиняться? – вдруг медленно заговорила панта. – Я слышала, что другие говорят о вас. Что подчиняться кому-то, считать кого-то своим хозяином – это глупо. Что это побег от ответственности… чтобы не решать ничего самому. Что разумный и самостоятельный человек не должен никому подчиняться, а должен жить своим умом. И Рихард Кастанеда говорит то же самое. Что подчиняться – означает быть рабом. А я вот представляю себе иногда, и мне кажется… что должно быть, это такая свобода… когда не надо волноваться, не надо оценивать каждый свой шаг, а потом всё равно сомневаться в своём решении. Какая же это должна быть свобода! Милеон.
Эльксарим Меон был очень молчалив, и ничего не ответил девочке. Да и разве возможно об этом сказать?
— Ты прости, что погналась за тобой. Мне хотелось до тебя дотронуться… – щёки её залились румянцем.
Киборг подошёл вплотную, так что панта могла понаблюдать за его размеренным дыханием. Мышцы с правой и левой сторон его тела были теперь равномерно развиты. Она протянула здоровую руку, осторожно ощупав его металлические детали, странную упругую шерсть, торчащую из-под них, сложные сочленения «хвоста».
— Больно было? Мутировать, – спросила она.
Губы эльксарима на мгновение сжались.
— Были осложнения, – коротко ответил он.
— Ужас. А твоя болезнь?
— Её нет.
— Это здорово! Я вот… тоже хочу, – смущённо пробормотала Мисси. – Скажи – стоит?!
— Да.
Она невольно хихикнула, услышав такой прямой и уверенный его ответ.
— Ну, теперь придётся ждать, пока кости срастутся… Слушай, Меон. Тебя ведь так теперь зовут? У вас обед в три часа после полудня? Доктор говорил по телефону. А то я уже проголодалась.
К её удивлению, мальчик отрицательно покачал головой.
— Нет. Обычно в час. Я принесу.
Он вышел за дверь, а Милисента осталась сидеть с раскрытым ртом. «Тогда что за обед в три часа? Это – шифр?!»
Время подходило к трём часам дня. Автомобиль подъехал к подножию холма и затормозил. Профессор и подполковник вышли из машины молча, отошли в сторону, туда, где еле заметная тропинка виднелась под ногами среди трав, и ещё раз придирчиво обыскали одежду друг друга. Наконец, оба отстранились и синхронно выдохнули. Со стороны холма к ним уже приближался третий: одетый в спортивный костюм молодой человек.
— Какое у вас алиби? – спросил Кастанеда.
— Эм. Военно-технологическая конференция в Новом Пентагоне, генерал послал туда меня вместо себя. Ему как раз было не до посторонних дел, тем более это слишком опасно для него, вот я и воспользовался моментом, – рассказал Лихтенберг спокойно.
— Но он ведь узнает, что вас там на самом деле не было.
— Я буду. То есть: у меня есть двойник. Мы думаем, этого будет достаточно, – объяснился Юнг, проведя рукой по своей песочной светлой шевелюре.
— Надо же… Как вам удалось пройти все его допросы и анализы?
В этот момент к ним как раз подошёл третий. Похоже, он был только что с пробежки. Спортивный костюм, удобные кеды. Волосы его слиплись от пота на лбу.
— Вы уже приехали? Меня зовут Рассел Флинт. Я медикомеханик-исследователь, – представился он, протянув руку.
— Лихтенберг Юнг. Секретный агент, – с готовностью представился подполковник.
Теперь он полностью доверял собеседникам, и не было никакой необходимости шифроваться.
— Ого! Так это для вас передали… вчера. Я обалдел, когда вдруг приземлился вертолёт…
— Это ваше настоящее имя? – удивился Эрих. – Разве такие, как вы, не должны иметь…
— К чему? – динамично пожал плечами Юнг. – Настоящий я всё равно должен быть мёртв.
— Вы из ФБР? Или ЦРУ? Или…
Лихтенберг улыбнулся. Добродушные морщинки вновь украсили по краям его сероватые глаза.
— Я ниоткуда. Личный агент Ричарда Глесса. Значит, груз уже доставлен? Пойдёмте скорее.
Он снова взял за руку Рассела, и все вместе заговорщики проследовали к скале.
— Мы с вами обсудим стратегию действий? – с нетерпением спросил Эрих.
— У вас есть план? – переспросил агент, не замедляя шага.
— Есть.
— Это отлично. Мы обязательно обсудим. Но сначала мне нужно кое-что сделать…
Стремительный силуэт промелькнул мимо них, и Лихтенберг замер, увидев у двери, ведущей в недра скалы, эльксарима. Он остановился и наблюдал, склонив на бок голову. Осанка его казалась очень странной: словно птица или животное, он опирался на пальцы ног, облачённых в механический каркас, и заметно склонял своё туловище вперёд при этом, видимо, чтобы уравновесить массу громоздкого металлического «хвоста», который торчал из-за его спины. Юнг даже рот раскрыл в изумлении и кинул вопросительный взгляд на остальных.
— Мистер Лихтенберг – это эльксарим Меон, – представил киборга профессор. – Он подчиняется нам. Не генералу.
— Значит, ваш план?..
Последовал кивок.
— Я понял.
За металлической дверью, снабжённой кодовым замком, открывался длинный полутёмный коридор. Пройдя по нему метров пятьдесят, вся компания упёрлась в пару дверей и, повернув налево, поднялась по высеченной в камне лестнице.
— Я смотрю, здесь у вас просторно, – оценил Лихтенберг масштаб помещений внутри скалы.
— Мы устроили здесь максимально самодостаточную базу, чтобы не приходилось высовываться наружу. Рассел живёт тут уже несколько лет, занимаясь исследованиями, – объяснил Кастанеда. – Генерал не в курсе этого места. Я сегодня просил Рассела перепроверить на всякий случай ¬– здесь всё чисто: никаких следящих устройств.
— Бесценно! – Юнг улыбнулся и сделал знак рукой.
Они свернули с лестницы в ещё один небольшой коридор и скоро оказались в уютной комнатке с маленьким столиком, современным письменным столом, на котором располагались ноутбук, бумаги и лампа, а сверху компактно помещалась подвесная кровать. Противоположную стену занимал стеллаж с папками для бумаг и несколькими книгами. А на застеленном клеёнкой столике покоился закрытый металлический кейс с маркировкой на боку. Запертый на кодовый замок. Помещение было столь тесным, что казалось бы каютой подводной лодки, если бы не крохотное застеклённое окошко, вырубленное прямо в скалистой стене. Рассел сразу распахнул его, впустив внутрь ветерок, пахнущий морской солью и лесом. А Лихтенберг с порога кинулся к кейсу, словно не видя ничего вокруг. Он нервно потёр руки и принялся быстро, цифра за цифрой, вводить код замка.
— Вот это код, – поразился Эрих его длине. – И как только вы помните…
Наконец крышка кейса щёлкнула и откинулась, послушавшись ловкой руки агента. Перед взором собравшихся предстал целый арсенал запакованных шприцов и пакетов для капельницы с растворами, помеченных этикетками с шифрованными надписями. Набор для внутривенной катетеризации. Пара пузырьков тёмного стекла. И вдобавок сложенные листы бумаги.
— Ч-что это такое? – обалдело уставившись на содержимое кейса, выдавил Рассел.
Он как раз делал комплекс растяжек после пробежки, и так и застыл, полусогнувшись над столиком.
— Моя обычная поддержка, – ответил Лихтенберг. – Слава Богу. А то я уже разваливаться начал. У вас здесь есть… медицинское оборудование?
— Поддержка? Это всё… Что значит «разваливаться»?
— Должно быть, – ответил Кастанеда, игнорируя обрывочные реплики Флинта. – А что именно вам нужно?
— Так.
Агент достал из кейса бумажный листок, аккуратно развернул его и сунул под нос профессору.
— Вот здесь они должны были написать весь порядок действий, возможные осложнения и прочие подробности, – он уже перебирал драгоценное содержимое чемоданчика руками, придирчиво осматривая каждый препарат. – Я, как не медик, всё-таки не обладаю достаточной компетенцией… Но суть в том, что мне нужно будет ввести всё это. Сегодня. Препараты должны успеть подействовать и полностью выйти из организма к послезавтрашнему дню: генерал пригласил меня вместе выпить по возвращении, и есть подозрения, что выпивка опять будет с сюрпризом.
— С сюрпризом? Вы имеете в виду…
— Сыворотку правды. Он мне её уже давал в первый день.
— Откуда вы узнали? – поражённо переспросил Эрих.
Лихтенберг буднично пожал плечами, продолжая рыться в содержимом кейса.
— Да на вкус. И по ощущениям в дальнейшем. Почти неотличимо от алкоголя – но у меня уже был опыт, я знаю, что это такое. Анализы тоже наверняка повторят, так что, всё должно успеть очиститься… Эти препараты сконструированы таким образом, что их действие сохраняется минимум неделю после выведения из крови и мочи. Поэтому их невозможно обнаружить.
Эрих прошёлся беглым взглядом по листку с инструкцией и коснулся плеча суперагента, с любопытством заглянув в его серые глаза.
— Мистер Лихтенберг. Но зачем вам все эти препараты? Что это такое?
— Эм… – тот озадаченно почесал в затылке, а потом вынул один из заряженных шприцов. – Вот этот, который первым вводят – кардиостабилизатор. Это – антидот к сыворотке правды. Это просто антигипноз. Это просто допинг один. Это нейролептик. Это анаболик, – он перебирал один раствор за другим, придирчиво осматривая и перечисляя назначение каждого. – Это улучшает питание мозга… вроде как. Или вот этот? А это антиоксидант… Я их путаю, – озадаченное лицо его уставилось на Эриха. – В любом случае, у вас там, в бумажке, должно быть написано всё, что нужно. Главное – чётко соблюдать порядок введения и следить за моим состоянием. Обычно я нуждаюсь в этом каждую неделю, и каждый препарат вводят отдельно, это занимает пару дней. Но сейчас у нас особая ситуация… и я на три дня дольше оказался без поддержки, кроме того, придётся использовать ускоренный режим заливки.
— Отпустите меня! Пожалуйста, я больше не буду! Хотите – увольте меня! Я никому не стану жаловаться, я забуду обо всём, я уеду, я забуду о вас! Пожалуйста, нет!!!
Генерал с игривой улыбкой оглянулся на подполковника, а потом приблизился к лицу жертвы, вдохнув аромат его страха, и выдохнул ему в лицо, любовно похлопав по торсу.
— Не бойся ты так, я тебя не убью…
— Лучше убейте!
Игривая улыбка генерала превратилась в маниакальный оскал. Он обратил взор красноватых, горящих нездоровым огнём глаз на стоявшего позади эльксарима и приказал, кивнув ему на распятого солдата:
— Энтин, псионическая атака. Нежно.
Человек зажмурил глаза и до упора отвернул голову, чтобы избежать визуального контакта – но псионик подошёл и, взяв за подбородок, повернул его голову силой, а потом силой же раздвинул ему веки. Моментально оба глаза молодого мужчины распахнулись, уставившись в глаза псионика загипнотизированным взглядом, всё тело содрогнулось, и душераздирающий, нечеловеческий крик вырвался из горла. «Это, значит, псионическая атака…» – подумал Лихтенберг. Ноги его приросли к полу, пока глаза наблюдали за страданиями солдата.
— Достаточно!
Приказ генерала, и эльксарим отвёл глаза. Тело страдальца обмякло, но продолжало конвульсивно вздрагивать. Несчастный слабо постанывал, и Лихтенберг увидел, как по щекам его скатились ручейки слёз. Псионик обернулся, с неизменно прямой осанкой и ровным спокойствием на лице. Он словно хотел уточнить у генерала, достаточно ли это было «нежно». Но вслух ничего не спросил. Понял без слов, наверное… Рука генерала плотно касалась обнажённой поверхности тела солдата: вероятно, ему нравилось ощущать конвульсии его мышц.
— Ч-то я с-делал… – прерывисто пробормотал бедняга, оправившись немного от атаки. – Разве не все… их бьют? Разве… не все? Они ведь железные! Им ведь ничего не будет!!! За что?!
— На тебя донесли, – пожал плечами военачальник, и задорно подмигнул Лихтенбергу. – Да, Юнг? Вот поэтому ты здесь.
Как будто липкая гадость разлилась изнутри по телу подполковника. Ему сделалось тошно. И тут генерал взял с поддона скальпель…
— Смирно… – прошептал он на ухо жертве, – а то порежу тебе что-нибудь лишнее.
Он провёл лезвием по коже живота, рассекая её поверхностно, словно расстёгивал молнию, и вслушиваясь в крики жертвы. А потом обернулся вновь к Лихтенбергу и протянул тому скальпель. Лицо его казалось в тот момент просветлённым и блаженным, как у праведника.
— Попробуй. Юнг. Тебе понравится.
Вроде ещё минуту назад его тошнило. Но вдруг звериный оскал исказил лицо Лихтенберга, рука поднялась и приняла инструмент из рук генерала.
— Давай, вот здесь надрежь, чтоб симметрично.
«Папа. Я сделаю всё ради тебя».
— Вы правы, это прекрасно, – с лицом демона прошептал Лихтенберг.
Полные радостного изумления, глаза генерала засияли. Он возликовал, как восторженный юнец!
— Ну ты потерпи ещё немножко, – ласково обратился он к жертве. – Сейчас ток пропустим – и всё. Калечить не станем. Всё у тебя заживёт. Как и у Рона.
— Их… двое… Маньяков двое! Не-е-ет! – истошно завопил несчастный солдат.
— Ну что ты, право. Мы же чуть-чуть.
Генерал удовлетворённо оскалился.
И Лихтенберг тоже.
Когда пытка была окончена, перед тем, как покинуть камеру и приказать в ней прибраться, генерал подошёл к подполковнику и заглянул испытующим взглядом тому в глаза. Руки обоих до сих пор ещё были измазаны кровью. Они остались в комнате одни, плюс эльксарим. Жертву уже унесли для оказания медицинской помощи. Генерал повёл головой.
— Энтин.
Эльксарим подошёл.
— Мне очень хочется верить в то, что я вижу, молодой человек. Скажи, мы с тобой – заодно? – проговорил генерал.
Брови Лихтенберга взметнулись вверх. В глазах читался подсознательный страх.
— Разумеется.
— Но я должен быть уверен. Надеюсь, ты понимаешь, в каком я положении. Энтин, проследи, чтобы наш друг не обманывал.
«Чёрт». Юнг почувствовал, как внутренности сковывает ужасом, и сдержать его становится очень сложно. Он сжал руку в кулак и обхватил его другой рукой, чтобы скрыть дрожь. Бездонный взгляд псионика заставил тело оцепенеть.
— Говори только правду, – слова отозвались эхом глубоко в мозгу.
— Кому ты подчиняешься? – снова начал допрос генерал.
— … Только вам, – с трудом выдавил Лихтенберг.
— Это точно?
— Т-точно. Бога ради, прекратите эти допросы, вы же видели: я на вашей стороне.
— Что ты делал вчерашней ночью в моей спальне?
«Чёрт. Вот чёрт! Попутал же меня тогда…»
— Хотел посмотреть, как вы спите, – криво улыбнулся Юнг. – Это эльксарим вам доложил? – кивнул он на Энтина.
— Ты что это, серьёзно?
— Почему нет? Я ж под гипнозом!
— Любопытный ты тип.
Лихтенберг сидел под лестницей, его всё ещё трясло.
— Действует… Слава Богу, он всё-таки действует. Папа… Ради тебя!
Эрих Кастанеда включил душ и, подставив струям воды своё сухощавое тело, развернул записку, которую ему незаметно передал при рукопожатии новый подполковник. «Я агент президента. Сообщите координаты надёжного места для передачи посылки». Эрих запрокинул голову, и вода заструилась по его наполовину облысевшей голове. Бумага размокла, разлезлась в клочки, которые унеслись в сливное отверстие, а сердце всё колотилось, распространяя жар по телу. «Откуда он узнал?! Президенту известно о наших с Расселом планах? Он хочет координаты… подгорной лаборатории?!»
Прода от 06.06.2022, 12:35
Глава 19 - Суперагент
Меон с Милисентой остались одни в палате, и слова извинения так необычно звучали из его уст. Он больше не запинался при речи.
— Ты не виноват, – ответила девочка. – У тебя был приказ… да?
Эльксарим кивнул.
— Каково это… подчиняться? – вдруг медленно заговорила панта. – Я слышала, что другие говорят о вас. Что подчиняться кому-то, считать кого-то своим хозяином – это глупо. Что это побег от ответственности… чтобы не решать ничего самому. Что разумный и самостоятельный человек не должен никому подчиняться, а должен жить своим умом. И Рихард Кастанеда говорит то же самое. Что подчиняться – означает быть рабом. А я вот представляю себе иногда, и мне кажется… что должно быть, это такая свобода… когда не надо волноваться, не надо оценивать каждый свой шаг, а потом всё равно сомневаться в своём решении. Какая же это должна быть свобода! Милеон.
Эльксарим Меон был очень молчалив, и ничего не ответил девочке. Да и разве возможно об этом сказать?
— Ты прости, что погналась за тобой. Мне хотелось до тебя дотронуться… – щёки её залились румянцем.
Киборг подошёл вплотную, так что панта могла понаблюдать за его размеренным дыханием. Мышцы с правой и левой сторон его тела были теперь равномерно развиты. Она протянула здоровую руку, осторожно ощупав его металлические детали, странную упругую шерсть, торчащую из-под них, сложные сочленения «хвоста».
— Больно было? Мутировать, – спросила она.
Губы эльксарима на мгновение сжались.
— Были осложнения, – коротко ответил он.
— Ужас. А твоя болезнь?
— Её нет.
— Это здорово! Я вот… тоже хочу, – смущённо пробормотала Мисси. – Скажи – стоит?!
— Да.
Она невольно хихикнула, услышав такой прямой и уверенный его ответ.
— Ну, теперь придётся ждать, пока кости срастутся… Слушай, Меон. Тебя ведь так теперь зовут? У вас обед в три часа после полудня? Доктор говорил по телефону. А то я уже проголодалась.
К её удивлению, мальчик отрицательно покачал головой.
— Нет. Обычно в час. Я принесу.
Он вышел за дверь, а Милисента осталась сидеть с раскрытым ртом. «Тогда что за обед в три часа? Это – шифр?!»
Время подходило к трём часам дня. Автомобиль подъехал к подножию холма и затормозил. Профессор и подполковник вышли из машины молча, отошли в сторону, туда, где еле заметная тропинка виднелась под ногами среди трав, и ещё раз придирчиво обыскали одежду друг друга. Наконец, оба отстранились и синхронно выдохнули. Со стороны холма к ним уже приближался третий: одетый в спортивный костюм молодой человек.
— Какое у вас алиби? – спросил Кастанеда.
— Эм. Военно-технологическая конференция в Новом Пентагоне, генерал послал туда меня вместо себя. Ему как раз было не до посторонних дел, тем более это слишком опасно для него, вот я и воспользовался моментом, – рассказал Лихтенберг спокойно.
— Но он ведь узнает, что вас там на самом деле не было.
— Я буду. То есть: у меня есть двойник. Мы думаем, этого будет достаточно, – объяснился Юнг, проведя рукой по своей песочной светлой шевелюре.
— Надо же… Как вам удалось пройти все его допросы и анализы?
В этот момент к ним как раз подошёл третий. Похоже, он был только что с пробежки. Спортивный костюм, удобные кеды. Волосы его слиплись от пота на лбу.
— Вы уже приехали? Меня зовут Рассел Флинт. Я медикомеханик-исследователь, – представился он, протянув руку.
— Лихтенберг Юнг. Секретный агент, – с готовностью представился подполковник.
Теперь он полностью доверял собеседникам, и не было никакой необходимости шифроваться.
— Ого! Так это для вас передали… вчера. Я обалдел, когда вдруг приземлился вертолёт…
— Это ваше настоящее имя? – удивился Эрих. – Разве такие, как вы, не должны иметь…
— К чему? – динамично пожал плечами Юнг. – Настоящий я всё равно должен быть мёртв.
— Вы из ФБР? Или ЦРУ? Или…
Лихтенберг улыбнулся. Добродушные морщинки вновь украсили по краям его сероватые глаза.
— Я ниоткуда. Личный агент Ричарда Глесса. Значит, груз уже доставлен? Пойдёмте скорее.
Он снова взял за руку Рассела, и все вместе заговорщики проследовали к скале.
— Мы с вами обсудим стратегию действий? – с нетерпением спросил Эрих.
— У вас есть план? – переспросил агент, не замедляя шага.
— Есть.
— Это отлично. Мы обязательно обсудим. Но сначала мне нужно кое-что сделать…
Стремительный силуэт промелькнул мимо них, и Лихтенберг замер, увидев у двери, ведущей в недра скалы, эльксарима. Он остановился и наблюдал, склонив на бок голову. Осанка его казалась очень странной: словно птица или животное, он опирался на пальцы ног, облачённых в механический каркас, и заметно склонял своё туловище вперёд при этом, видимо, чтобы уравновесить массу громоздкого металлического «хвоста», который торчал из-за его спины. Юнг даже рот раскрыл в изумлении и кинул вопросительный взгляд на остальных.
— Мистер Лихтенберг – это эльксарим Меон, – представил киборга профессор. – Он подчиняется нам. Не генералу.
— Значит, ваш план?..
Последовал кивок.
— Я понял.
За металлической дверью, снабжённой кодовым замком, открывался длинный полутёмный коридор. Пройдя по нему метров пятьдесят, вся компания упёрлась в пару дверей и, повернув налево, поднялась по высеченной в камне лестнице.
— Я смотрю, здесь у вас просторно, – оценил Лихтенберг масштаб помещений внутри скалы.
— Мы устроили здесь максимально самодостаточную базу, чтобы не приходилось высовываться наружу. Рассел живёт тут уже несколько лет, занимаясь исследованиями, – объяснил Кастанеда. – Генерал не в курсе этого места. Я сегодня просил Рассела перепроверить на всякий случай ¬– здесь всё чисто: никаких следящих устройств.
— Бесценно! – Юнг улыбнулся и сделал знак рукой.
Они свернули с лестницы в ещё один небольшой коридор и скоро оказались в уютной комнатке с маленьким столиком, современным письменным столом, на котором располагались ноутбук, бумаги и лампа, а сверху компактно помещалась подвесная кровать. Противоположную стену занимал стеллаж с папками для бумаг и несколькими книгами. А на застеленном клеёнкой столике покоился закрытый металлический кейс с маркировкой на боку. Запертый на кодовый замок. Помещение было столь тесным, что казалось бы каютой подводной лодки, если бы не крохотное застеклённое окошко, вырубленное прямо в скалистой стене. Рассел сразу распахнул его, впустив внутрь ветерок, пахнущий морской солью и лесом. А Лихтенберг с порога кинулся к кейсу, словно не видя ничего вокруг. Он нервно потёр руки и принялся быстро, цифра за цифрой, вводить код замка.
— Вот это код, – поразился Эрих его длине. – И как только вы помните…
Наконец крышка кейса щёлкнула и откинулась, послушавшись ловкой руки агента. Перед взором собравшихся предстал целый арсенал запакованных шприцов и пакетов для капельницы с растворами, помеченных этикетками с шифрованными надписями. Набор для внутривенной катетеризации. Пара пузырьков тёмного стекла. И вдобавок сложенные листы бумаги.
— Ч-что это такое? – обалдело уставившись на содержимое кейса, выдавил Рассел.
Он как раз делал комплекс растяжек после пробежки, и так и застыл, полусогнувшись над столиком.
— Моя обычная поддержка, – ответил Лихтенберг. – Слава Богу. А то я уже разваливаться начал. У вас здесь есть… медицинское оборудование?
— Поддержка? Это всё… Что значит «разваливаться»?
— Должно быть, – ответил Кастанеда, игнорируя обрывочные реплики Флинта. – А что именно вам нужно?
— Так.
Агент достал из кейса бумажный листок, аккуратно развернул его и сунул под нос профессору.
— Вот здесь они должны были написать весь порядок действий, возможные осложнения и прочие подробности, – он уже перебирал драгоценное содержимое чемоданчика руками, придирчиво осматривая каждый препарат. – Я, как не медик, всё-таки не обладаю достаточной компетенцией… Но суть в том, что мне нужно будет ввести всё это. Сегодня. Препараты должны успеть подействовать и полностью выйти из организма к послезавтрашнему дню: генерал пригласил меня вместе выпить по возвращении, и есть подозрения, что выпивка опять будет с сюрпризом.
— С сюрпризом? Вы имеете в виду…
— Сыворотку правды. Он мне её уже давал в первый день.
— Откуда вы узнали? – поражённо переспросил Эрих.
Лихтенберг буднично пожал плечами, продолжая рыться в содержимом кейса.
— Да на вкус. И по ощущениям в дальнейшем. Почти неотличимо от алкоголя – но у меня уже был опыт, я знаю, что это такое. Анализы тоже наверняка повторят, так что, всё должно успеть очиститься… Эти препараты сконструированы таким образом, что их действие сохраняется минимум неделю после выведения из крови и мочи. Поэтому их невозможно обнаружить.
Эрих прошёлся беглым взглядом по листку с инструкцией и коснулся плеча суперагента, с любопытством заглянув в его серые глаза.
— Мистер Лихтенберг. Но зачем вам все эти препараты? Что это такое?
— Эм… – тот озадаченно почесал в затылке, а потом вынул один из заряженных шприцов. – Вот этот, который первым вводят – кардиостабилизатор. Это – антидот к сыворотке правды. Это просто антигипноз. Это просто допинг один. Это нейролептик. Это анаболик, – он перебирал один раствор за другим, придирчиво осматривая и перечисляя назначение каждого. – Это улучшает питание мозга… вроде как. Или вот этот? А это антиоксидант… Я их путаю, – озадаченное лицо его уставилось на Эриха. – В любом случае, у вас там, в бумажке, должно быть написано всё, что нужно. Главное – чётко соблюдать порядок введения и следить за моим состоянием. Обычно я нуждаюсь в этом каждую неделю, и каждый препарат вводят отдельно, это занимает пару дней. Но сейчас у нас особая ситуация… и я на три дня дольше оказался без поддержки, кроме того, придётся использовать ускоренный режим заливки.
