Эйслин не поборола искушение подойти ближе. Но зеленое сияние между трех деревьев исчезло. Портал выглядел пустым и безжизненным, почти как в Тир-на-Скайте.
«Они закрыли его! Наверное, догадались, что я захочу уйти…»
За спиной послышался шелест. Эйслин обернулась и увидела Дейрдре. Глаза у той налились печалью. Она больше не танцевала на траве. Не чувствовалось в ней той игривости, что прежде. Эйслин ощутила вновь поднимающуюся внутри себя вину.
– Ты осуждаешь меня? – тихо спросила она у девы.
Дейрдре молча смотрела на нее. Наконец она произнесла:
– Ты открыла путь врагу… Это сулит проблемы. Но с другой стороны… ты дала жизнь новому дереву. А это не может не радовать меня.
Она улыбнулась. Хоть и не той беззаботной улыбкой, что раньше. Но все равно в ее лице проскользнула теплота. Эйслин улыбнулась в ответ. На ее душе тоже слегка потеплело.
– Я поступила так, как ты советовала. Послушала свое сердце.
– Что ж, надеюсь, оно поведет тебя верной дорогой. И ты не запуталась в паутине чужих слов и намерений.
Говоря с Эйслин, Дейрдре то и дело беспокойно оглядывалась. За ее спиной что-то шуршало.
– Извини, мне нужно идти, - Дейрдре отвела взгляд.
Эйслин уловила в этом то, что лес не одобряет их общение. Она не стала компрометировать свою подругу, лишь молча кивнула и пошла прочь. Невидимая дорожка привела ее обратно к роще. У Эйслин возникло смутное подозрение, что теперь все дороги ведут лишь сюда. Неподалеку от древа-матери ей открылось неожиданное зрелище, вынудив остановиться. Перед ней возвышалось что-то похожее на хижину из сплетенных ветвей и листьев. Рядом, привычно усмехаясь, стоял Скрех.
– Я подготовил тебе жилище. Вряд ли ты сможешь спать под открытым небом.
Эйслин почему-то растерялась.
– А… ты?
– А я могу ночевать и на ветке, - его улыбка сделалась чуть-чуть шире. - Я же ворон, в конце концов.
Не удержавшись от любопытства, Эйслин заглянула внутрь хижины. Там была подготовлено ложе. Оно походило не то на широкое бревно, не то на каменную плиту, покрытую листьями и устланную сверху мхом. Рядом лежало покрывало, похожее на связанные листья и мох. Эйслин вздохнула, подумав, что вряд ли спать на таком удобно. Но выбора теперь не было. О возданных ей почестях можно забыть.
Она вышла из своего укрытия и вымученно улыбнулась.
– Спасибо.
В роще чувствовалась какая-то своя нейтральность и безмятежность. Здесь не было того гнетущего чувства, что настигало Эйслин в лесу. Она в задумчивости прошлась между деревьями, всматриваясь в вырезанные на коре лица. Сейчас они оставались неподвижны и безмолвны, как будто спали. Но даже в этом состоянии на их лицах читалась тоска и печаль.
Эйслин только сейчас осознала, как много она сегодня сделала. И, что самое невероятное, у нее получилось!
– Значит, во мне и правда есть сила Фьярн? – она задумчиво посмотрела на свои ладони. – И так велика?
Воздух пах влажной корой и чем-то новым, возможно – надеждой.
– А ты в себе сомневалась? – с легкой насмешкой прозвучал из-за спины голос Скреха.
– Разумеется, - не оборачиваясь, ответила Эйслин. – Я жила восемнадцать лет и не думала ни о какой связи с фейри. Конечно, я всегда была странной. Но и не предполагала, что до такой степени. И даже когда я узнала о себе правду… все равно не сразу ее приняла. Думаешь, легко поверить, что ты – нечто большее? Особенно, когда тебе с детства внушали, что твоя главная цель в жизни – удачно выйти замуж и не опозорить родителей дурным поведением.
Эйслин почувствовала привкус горечи на губах. По едва уловимому движению тени сзади она поняла, что Скрех подошел ближе.
– Фейри связывают себя узами брака только по доброй воле и взаимному согласию.
Эйслин вспомнила Айвинн и Киана о’Кифа и покачала головой.
– Даже у фейри порой трудности в любви. Правила, традиции, устои… Не проще ли было бы всем отстать друг от друга.
Она подошла к саженцу бузины. Ей вдруг показалось, что молодой росток, еще липкий от сока, вытянулся и стал длиннее. Эйслин задумчиво коснулась листочка.
– Ты чувствуешь? Он растет быстро…
Скрех тоже подошел, вглядываясь в нежно-зеленые листья. Он был теперь достаточно близко к Эйслин. У той возникло ощущение, будто черные узоры на его коже пульсируют в такт дыханию молодой бузины.
– Он напоминает нас. Шеду. Мы тоже упрямы и тянемся вверх изо всех сил, даже наперекор судьбе.
Вдруг он задрожал и прислонил руку к груди. После этого перевел взгляд с дерева на Эйслин. Отступил на несколько шагов. Взгляд этот был сперва недоверчивым, с ноткой изумления. Затем, на долю секунды, в черных глазах мелькнуло нечто похожее на искорки гнева.
– Что-то случилось? – осторожно спросила Эйслин.
– Нет… не знаю, - отозвался он с раздражением. – Я почувствовал что-то странное. Может, то, как росток пульсирует и тянется к солнцу. Это… неприятно. Или может…
Скрех вдруг снова перевел взгляд на Эйслин. На сей раз ей почудился испуг в его глазах, который быстро сменился молнией гнева. Зрачки его расширились, а сам он отступил еще на шаг. Лицо Скреха сделалось таким, как будто его посетило ужасное озарение.
– Почему ты так смотришь? – не выдержала Эйслин.
– Неважно, - он быстро отвернулся и зашагал прочь.
Эйслин так и осталась стоять возле ростка.
«Видимо, перемены ему тоже даются нелегко»
На удивление, спать на импровизированном ложе оказалось мягко, тепло и даже по-своему уютно. Ладонь уже не болела, а порез почти зажил. Свет луны пробивался сквозь сплетенные корни и листья. Отовсюду слышалось тихое, едва уловимое пение. Эйслин догадалось, что оно исходило от деревьев. Их нежные голоса и кроны убаюкивали ее. Уже засыпая, она услышала карканье.
Сама не зная почему, но Эйслин была уверена, что белый ворон охраняет ее сон.
Они стояли у корней великого древа: двое изгоев, чьи сердца бились в такт с ветром.
(шепот ветвей в роще)
Несмотря на покой, в котором она сомкнула глаза и провалилась в забытье, сон Эйслин пропитался тревогой. Она убегала от кого-то или от чего-то. Со всех сторон слышались ехидные шептания и смех. А вместе с ними – плач и стоны, которые исходили от деревьев с вырезанными на коре лицами. Искаженные в ужасных гримасах, они стенали, умоляя Эйслин о чем-то, протягивая к ней ветки. Но она не могла расслышать, ведь ей приходилось убегать от настигающих ее теней. Вместе с неистовым стуком сердца, Эйслин неслась через ночной лес. Ей казалось, что вот-вот ее схватит что-то большое, жуткое – навалится и придавит, не позволив больше дышать.
Внезапно ноги Эйслин увязли в земле. Она больше не могла шевелить ими и двигаться. Хотелось закричать, но и звук тоже не сумел вырваться из горла. С немым ужасом Эйслин почувствовала, как ее кожа дубеет, покрываясь чем-то грубым. Корой! А руки удлиняются, обрастают зеленой листвой. Вот она уже не может пошевелиться. Даже лицо одеревенело. Дышать тоже стало невозможно. А то, что преследовало ее – затаилось где-то в темноте. Недалеко. Оно наблюдало за Эйслин с тихим злорадством, а потом – разразилось хриплым торжествующим хохотом. От этого смеха леденела кровь…
Эйслин в ужасе распахнула глаза. Над головой ее, сквозь сплетение веток, пробивались лучи солнца, играя внутри хижины причудливыми пятнышками. Снаружи каркал ворон: хрипло, тревожно.
Уверившись в том, что это был просто сон, и успокоившись, Эйслин встала с ложа. Сердцебиение пока не вернуло свой прежний ритм. Да и чувство тревоги все еще липким налетом оседало на коже. Она осторожно выглянула наружу. Скрех сидел на корточках подле ростка и осматривал его со всех сторон. Лицо его казалось хмурым.
– Доброе утро! – поздоровалась Эйслин. - Опять чувствуешь что-то странное?
– Я чувствую, что в Тир-на-Скайте проблемы, - сухо отозвался он. – На границах стало еще неспокойнее. Без меня хуже справляются. А я не могу быть и здесь, и там.
Эйслин молчала, не зная, что сказать. Ее охватило противное чувство вины. Когда она подошла ближе, то заметила, что Скрех болезненно дернулся и чуть отодвинулся от нее.
– Ты точно в порядке?
– Да! – резко ответил он и метнул на нее сердитый взгляд. – Почему тебя это вообще волнует?
Эйслин покраснела и отвернулась. В самом деле! Зачем она вмешивается? Пусть сам о себе позаботится! Поджав губы, Эйслин побрела искать воду, чтобы умыться и привести себя в порядок. Она сама не поняла, почему реакция Скреха ее так задела. Но в груди засело противное чувство, похожее на обиду.
«Что-то у меня совсем мутнеет рассудок в этом лесу!» - вздохнула Эйслин.
Она вновь чувствовала, что за ней наблюдают. В этом не было ничего удивительного. Фьярн не оставят их двоих в роще без присмотра. Их отступление – лишь возможность прийти в себя, обдумать сложившееся положение и подготовить план. Явно они сделают все, чтобы выгнать чужаков из своих земель и вернуть себе спокойствие.
Эйслин нашла озеро и искупалась в нем, вдруг осознав, что ей уже все равно – смотрит на нее кто-то или нет. Жизнь слишком резко изменилась, чтобы придавать значение таким мелочам.
Когда Эйслин возвращалась, ей почудился шепот, исходящий от деревьев с очерченными на коре лицами.
– Ты – одна из нас…
– Такая же, как мы.
– Но ты еще и… нечто большее!
– Прими это!
От их тонких, безжизненных голосов Эйслин делалось не по себе. Она поспешила вернуться к ольхе-матери. Возле нее она обнаружила нескольких Фьярн. Те что-то высматривали возле корней, негромко переговариваясь друг с другом. На Эйлин они бросили взгляды, полные ненависти и презрения. На Скреха – тоже. Тот держался в отдалении, но не спускал с них глаз. Покрутившись еще некоторое время возле дерева, Фьярн ушли.
Затем пришел Финнан. Вначале он некоторое время держался на расстоянии. Затем он тоже подошел к ольхе-матери, присел на одно колено и стал что-то нашептывать. Эйслин отметила про себя, что волосы его растрепанные, а костюм смят. На лице застыли глубокие тени.
Пока она украдкой наблюдала за ним, Финнан резко обернулся. Кошачьи зрачки сверкнули, как две янтарные слезы.
– Ну и как тебе живется теперь, а, прекрасная леди-отступница? – он старался говорить надменно, с ехидством. Старался, чтобы его слова жалили, словно крапива. Но слишком открыто звучала в голосе фальшь, готовая вот-вот обнажить затаенную в глубине боль. – Вижу, у тебя тут собственный дворец появился?
Он насмешливо указал на хижину из сплетенных веток.
– Спасибо, меня устраивает, - холодно ответила Эйслин, заплетая волосы в косу.
Было заметно, что она немного сбила этим Финнана с равновесия. Похоже, он ожидал, что она смутится или рассердится. Но она молча смотрела на него.
– Что он пообещал тебе взамен, раз ты решилась предать своих? – с горечью спросил Финнан, сорвав фиолетовый цветок и ожесточенно смяв его в кулаке. – Разве это стоит… того, что могло бы быть между нами?
Последние слова он добавил шепотом. Эйслин вздрогнула, но и виду не подала.
– Никто мне ничего не обещал. Я сделала то, что должна была. И я не вижу в этом предательства.
– Не видишь? – изящная бровь взметнулась вверх. – Ты соединила нас с врагом! Мы вынуждены опасаться собственного святилища и устраивать себе место силы в другом месте! Наше древо-мать во власти неизвестных чар! Мы не знаем, чего ждать от завтрашнего дня…
На его лице все сильнее вспыхивал жар.
– Нет никаких чар, - спокойно возразила Эйслин, как ни странно, чувствуя внутреннюю силу не поддаваться на чужеродное внушение вины. – И тебе это известно. Ольха сама приняла новую ветвь. Да и враги ли Шеду? Тоже под вопросом. Ведь они – такие же фейри, как и вы.
– Такие же? – Финнан расхохотался, метнув сердитый взгляд на Скреха, который бесстрастно сидел неподалеку и слушал. – Они оступились и совершили зло! И теперь это – тени себя прежних, готовые сожрать все светлое, что окажется рядом!
– Возможно. Но что, если они способны вернуть себе свою суть?
– Ты в это веришь? – с издевкой спросил Финнан.
Эйслин на миг запнулась, но потом продолжила:
– Я пока не знаю, во что мне верить. Но вот в моем мире, в прежние времена, было волшебство. Много волшебства. А потом оно иссякло. И виной тому стали те, кто посчитал, будто оно исходит от зла. Они охотились на тех, в ком было это волшебство. Пока не истребили почти всех. А если кто-то и остался, то они прячутся, и по сей день. Но правда ли, что все волшебство произошло от зла – тот еще вопрос. Вот и здесь, мне кажется, что бездумно истребить целый народ – это вообще последнее дело. Пока жива надежда, всегда есть шанс что-то изменить.
– До чего же ты наивна, Эйслин, - с какой-то грустью покачал головой Финнан. – Увы, здесь иные законы. Из пепла не возродить прежнего величия.
– Может, ты перестанешь распеваться петухом и пойдешь уже? – не выдержав, сухо отчеканил Скрех. – Мать и отец наверняка заждались тебя. Да и кому еще ты поплачешься о горькой судьбе своего народа?
Красивое лицо Финнана на миг исказилось, но он сдержался.
– Знаешь, я бы ответил тебе, но не хочу опускаться до твоего уровня. И, пожалуй, мне правда пора идти, чтобы не очернять душу рядом с таким, как ты. Ну а что касается тебя, Эйслин…
Он бросил на нее прощальный взгляд.
– Как я вижу, ты во власти хищника. Пока что он затаился, дабы ты подходила все ближе и ближе. Но потом ворон набросится и растерзает тебя, словно глупую мышку. Помни об этом!
Сказав это, Финнан зашагал прочь. Эйслин отвернулась, чувствуя, как с тоской сжимается сердце.
– Признаться, я удивлен, что ты защищаешь нас. Я думал, Тир-на-Скайт оставил у тебя лишь неприятное впечатление.
В речах Скреха угадывалась толика интереса.
– Так и есть, не стану лгать. Но когда речь заходит о том, чтобы причинить вред: вам или кому-то еще… все внутри меня противится. Если можно хоть что-то исправить… если есть хоть маленький шанс, надо за него ухватиться!
Скрех не ответил. Но Эйслин, обернувшись к нему, опять поймала чувство, что взгляд его изменился и потеплел.
Когда она прошлась чуть дальше в том направлении, где скрылся Финнан, то обнаружила под деревьями, на мхе, расстеленный платок, а на нем – фрукты и шоколад. До появления Финнана этого тут не было.
«Он оставил… для меня»
Эйслин сглотнула набежавшую слюну и потянулась к угощению.
– Не боишься, что еда отравлена? – донесся до ее ушей насмешливый вопрос Скреха.
Эйслин не колеблясь взяла парочку абрикос и кусочек шоколада.
– Если бы он задумал погубить меня, то уже давно бы это сделал. К тому же… меня защищает ольха-мать. Я чувствую это.
Даже отсюда она видела сверкающую в лучах солнца надпись на коре дерева. Ее собственное имя. Оно не исчезло даже после того, как Эйслин прорастила ветку бузины, такую чужеродную для этих земель. Но роща не посчитала ее врагом. Это еще больше вселяло дух уверенности.
Эйслин с удовольствием съела угощение. Вскоре к ней подошел Скрех, неся в руках импровизированный поднос в виде большого куска коры. На нем лежала румяная лепешка и горсть черники.
– Полагаю, ты не наелась, - произнес он, ставя поднос на землю, у ее ног.
У Эйслин и впрямь было желание уминать все подряд. В землях Гленмор Фьярн она только так себя и чувствовала. Кроме тех случаев, когда сильно нервничала.
«Они закрыли его! Наверное, догадались, что я захочу уйти…»
За спиной послышался шелест. Эйслин обернулась и увидела Дейрдре. Глаза у той налились печалью. Она больше не танцевала на траве. Не чувствовалось в ней той игривости, что прежде. Эйслин ощутила вновь поднимающуюся внутри себя вину.
– Ты осуждаешь меня? – тихо спросила она у девы.
Дейрдре молча смотрела на нее. Наконец она произнесла:
– Ты открыла путь врагу… Это сулит проблемы. Но с другой стороны… ты дала жизнь новому дереву. А это не может не радовать меня.
Она улыбнулась. Хоть и не той беззаботной улыбкой, что раньше. Но все равно в ее лице проскользнула теплота. Эйслин улыбнулась в ответ. На ее душе тоже слегка потеплело.
– Я поступила так, как ты советовала. Послушала свое сердце.
– Что ж, надеюсь, оно поведет тебя верной дорогой. И ты не запуталась в паутине чужих слов и намерений.
Говоря с Эйслин, Дейрдре то и дело беспокойно оглядывалась. За ее спиной что-то шуршало.
– Извини, мне нужно идти, - Дейрдре отвела взгляд.
Эйслин уловила в этом то, что лес не одобряет их общение. Она не стала компрометировать свою подругу, лишь молча кивнула и пошла прочь. Невидимая дорожка привела ее обратно к роще. У Эйслин возникло смутное подозрение, что теперь все дороги ведут лишь сюда. Неподалеку от древа-матери ей открылось неожиданное зрелище, вынудив остановиться. Перед ней возвышалось что-то похожее на хижину из сплетенных ветвей и листьев. Рядом, привычно усмехаясь, стоял Скрех.
– Я подготовил тебе жилище. Вряд ли ты сможешь спать под открытым небом.
Эйслин почему-то растерялась.
– А… ты?
– А я могу ночевать и на ветке, - его улыбка сделалась чуть-чуть шире. - Я же ворон, в конце концов.
Не удержавшись от любопытства, Эйслин заглянула внутрь хижины. Там была подготовлено ложе. Оно походило не то на широкое бревно, не то на каменную плиту, покрытую листьями и устланную сверху мхом. Рядом лежало покрывало, похожее на связанные листья и мох. Эйслин вздохнула, подумав, что вряд ли спать на таком удобно. Но выбора теперь не было. О возданных ей почестях можно забыть.
Она вышла из своего укрытия и вымученно улыбнулась.
– Спасибо.
В роще чувствовалась какая-то своя нейтральность и безмятежность. Здесь не было того гнетущего чувства, что настигало Эйслин в лесу. Она в задумчивости прошлась между деревьями, всматриваясь в вырезанные на коре лица. Сейчас они оставались неподвижны и безмолвны, как будто спали. Но даже в этом состоянии на их лицах читалась тоска и печаль.
Эйслин только сейчас осознала, как много она сегодня сделала. И, что самое невероятное, у нее получилось!
– Значит, во мне и правда есть сила Фьярн? – она задумчиво посмотрела на свои ладони. – И так велика?
Воздух пах влажной корой и чем-то новым, возможно – надеждой.
– А ты в себе сомневалась? – с легкой насмешкой прозвучал из-за спины голос Скреха.
– Разумеется, - не оборачиваясь, ответила Эйслин. – Я жила восемнадцать лет и не думала ни о какой связи с фейри. Конечно, я всегда была странной. Но и не предполагала, что до такой степени. И даже когда я узнала о себе правду… все равно не сразу ее приняла. Думаешь, легко поверить, что ты – нечто большее? Особенно, когда тебе с детства внушали, что твоя главная цель в жизни – удачно выйти замуж и не опозорить родителей дурным поведением.
Эйслин почувствовала привкус горечи на губах. По едва уловимому движению тени сзади она поняла, что Скрех подошел ближе.
– Фейри связывают себя узами брака только по доброй воле и взаимному согласию.
Эйслин вспомнила Айвинн и Киана о’Кифа и покачала головой.
– Даже у фейри порой трудности в любви. Правила, традиции, устои… Не проще ли было бы всем отстать друг от друга.
Она подошла к саженцу бузины. Ей вдруг показалось, что молодой росток, еще липкий от сока, вытянулся и стал длиннее. Эйслин задумчиво коснулась листочка.
– Ты чувствуешь? Он растет быстро…
Скрех тоже подошел, вглядываясь в нежно-зеленые листья. Он был теперь достаточно близко к Эйслин. У той возникло ощущение, будто черные узоры на его коже пульсируют в такт дыханию молодой бузины.
– Он напоминает нас. Шеду. Мы тоже упрямы и тянемся вверх изо всех сил, даже наперекор судьбе.
Вдруг он задрожал и прислонил руку к груди. После этого перевел взгляд с дерева на Эйслин. Отступил на несколько шагов. Взгляд этот был сперва недоверчивым, с ноткой изумления. Затем, на долю секунды, в черных глазах мелькнуло нечто похожее на искорки гнева.
– Что-то случилось? – осторожно спросила Эйслин.
– Нет… не знаю, - отозвался он с раздражением. – Я почувствовал что-то странное. Может, то, как росток пульсирует и тянется к солнцу. Это… неприятно. Или может…
Скрех вдруг снова перевел взгляд на Эйслин. На сей раз ей почудился испуг в его глазах, который быстро сменился молнией гнева. Зрачки его расширились, а сам он отступил еще на шаг. Лицо Скреха сделалось таким, как будто его посетило ужасное озарение.
– Почему ты так смотришь? – не выдержала Эйслин.
– Неважно, - он быстро отвернулся и зашагал прочь.
Эйслин так и осталась стоять возле ростка.
«Видимо, перемены ему тоже даются нелегко»
***
На удивление, спать на импровизированном ложе оказалось мягко, тепло и даже по-своему уютно. Ладонь уже не болела, а порез почти зажил. Свет луны пробивался сквозь сплетенные корни и листья. Отовсюду слышалось тихое, едва уловимое пение. Эйслин догадалось, что оно исходило от деревьев. Их нежные голоса и кроны убаюкивали ее. Уже засыпая, она услышала карканье.
Сама не зная почему, но Эйслин была уверена, что белый ворон охраняет ее сон.
Глава 15. Двое отверженных
Они стояли у корней великого древа: двое изгоев, чьи сердца бились в такт с ветром.
(шепот ветвей в роще)
Несмотря на покой, в котором она сомкнула глаза и провалилась в забытье, сон Эйслин пропитался тревогой. Она убегала от кого-то или от чего-то. Со всех сторон слышались ехидные шептания и смех. А вместе с ними – плач и стоны, которые исходили от деревьев с вырезанными на коре лицами. Искаженные в ужасных гримасах, они стенали, умоляя Эйслин о чем-то, протягивая к ней ветки. Но она не могла расслышать, ведь ей приходилось убегать от настигающих ее теней. Вместе с неистовым стуком сердца, Эйслин неслась через ночной лес. Ей казалось, что вот-вот ее схватит что-то большое, жуткое – навалится и придавит, не позволив больше дышать.
Внезапно ноги Эйслин увязли в земле. Она больше не могла шевелить ими и двигаться. Хотелось закричать, но и звук тоже не сумел вырваться из горла. С немым ужасом Эйслин почувствовала, как ее кожа дубеет, покрываясь чем-то грубым. Корой! А руки удлиняются, обрастают зеленой листвой. Вот она уже не может пошевелиться. Даже лицо одеревенело. Дышать тоже стало невозможно. А то, что преследовало ее – затаилось где-то в темноте. Недалеко. Оно наблюдало за Эйслин с тихим злорадством, а потом – разразилось хриплым торжествующим хохотом. От этого смеха леденела кровь…
Эйслин в ужасе распахнула глаза. Над головой ее, сквозь сплетение веток, пробивались лучи солнца, играя внутри хижины причудливыми пятнышками. Снаружи каркал ворон: хрипло, тревожно.
Уверившись в том, что это был просто сон, и успокоившись, Эйслин встала с ложа. Сердцебиение пока не вернуло свой прежний ритм. Да и чувство тревоги все еще липким налетом оседало на коже. Она осторожно выглянула наружу. Скрех сидел на корточках подле ростка и осматривал его со всех сторон. Лицо его казалось хмурым.
– Доброе утро! – поздоровалась Эйслин. - Опять чувствуешь что-то странное?
– Я чувствую, что в Тир-на-Скайте проблемы, - сухо отозвался он. – На границах стало еще неспокойнее. Без меня хуже справляются. А я не могу быть и здесь, и там.
Эйслин молчала, не зная, что сказать. Ее охватило противное чувство вины. Когда она подошла ближе, то заметила, что Скрех болезненно дернулся и чуть отодвинулся от нее.
– Ты точно в порядке?
– Да! – резко ответил он и метнул на нее сердитый взгляд. – Почему тебя это вообще волнует?
Эйслин покраснела и отвернулась. В самом деле! Зачем она вмешивается? Пусть сам о себе позаботится! Поджав губы, Эйслин побрела искать воду, чтобы умыться и привести себя в порядок. Она сама не поняла, почему реакция Скреха ее так задела. Но в груди засело противное чувство, похожее на обиду.
«Что-то у меня совсем мутнеет рассудок в этом лесу!» - вздохнула Эйслин.
Она вновь чувствовала, что за ней наблюдают. В этом не было ничего удивительного. Фьярн не оставят их двоих в роще без присмотра. Их отступление – лишь возможность прийти в себя, обдумать сложившееся положение и подготовить план. Явно они сделают все, чтобы выгнать чужаков из своих земель и вернуть себе спокойствие.
Эйслин нашла озеро и искупалась в нем, вдруг осознав, что ей уже все равно – смотрит на нее кто-то или нет. Жизнь слишком резко изменилась, чтобы придавать значение таким мелочам.
Когда Эйслин возвращалась, ей почудился шепот, исходящий от деревьев с очерченными на коре лицами.
– Ты – одна из нас…
– Такая же, как мы.
– Но ты еще и… нечто большее!
– Прими это!
От их тонких, безжизненных голосов Эйслин делалось не по себе. Она поспешила вернуться к ольхе-матери. Возле нее она обнаружила нескольких Фьярн. Те что-то высматривали возле корней, негромко переговариваясь друг с другом. На Эйлин они бросили взгляды, полные ненависти и презрения. На Скреха – тоже. Тот держался в отдалении, но не спускал с них глаз. Покрутившись еще некоторое время возле дерева, Фьярн ушли.
Затем пришел Финнан. Вначале он некоторое время держался на расстоянии. Затем он тоже подошел к ольхе-матери, присел на одно колено и стал что-то нашептывать. Эйслин отметила про себя, что волосы его растрепанные, а костюм смят. На лице застыли глубокие тени.
Пока она украдкой наблюдала за ним, Финнан резко обернулся. Кошачьи зрачки сверкнули, как две янтарные слезы.
– Ну и как тебе живется теперь, а, прекрасная леди-отступница? – он старался говорить надменно, с ехидством. Старался, чтобы его слова жалили, словно крапива. Но слишком открыто звучала в голосе фальшь, готовая вот-вот обнажить затаенную в глубине боль. – Вижу, у тебя тут собственный дворец появился?
Он насмешливо указал на хижину из сплетенных веток.
– Спасибо, меня устраивает, - холодно ответила Эйслин, заплетая волосы в косу.
Было заметно, что она немного сбила этим Финнана с равновесия. Похоже, он ожидал, что она смутится или рассердится. Но она молча смотрела на него.
– Что он пообещал тебе взамен, раз ты решилась предать своих? – с горечью спросил Финнан, сорвав фиолетовый цветок и ожесточенно смяв его в кулаке. – Разве это стоит… того, что могло бы быть между нами?
Последние слова он добавил шепотом. Эйслин вздрогнула, но и виду не подала.
– Никто мне ничего не обещал. Я сделала то, что должна была. И я не вижу в этом предательства.
– Не видишь? – изящная бровь взметнулась вверх. – Ты соединила нас с врагом! Мы вынуждены опасаться собственного святилища и устраивать себе место силы в другом месте! Наше древо-мать во власти неизвестных чар! Мы не знаем, чего ждать от завтрашнего дня…
На его лице все сильнее вспыхивал жар.
– Нет никаких чар, - спокойно возразила Эйслин, как ни странно, чувствуя внутреннюю силу не поддаваться на чужеродное внушение вины. – И тебе это известно. Ольха сама приняла новую ветвь. Да и враги ли Шеду? Тоже под вопросом. Ведь они – такие же фейри, как и вы.
– Такие же? – Финнан расхохотался, метнув сердитый взгляд на Скреха, который бесстрастно сидел неподалеку и слушал. – Они оступились и совершили зло! И теперь это – тени себя прежних, готовые сожрать все светлое, что окажется рядом!
– Возможно. Но что, если они способны вернуть себе свою суть?
– Ты в это веришь? – с издевкой спросил Финнан.
Эйслин на миг запнулась, но потом продолжила:
– Я пока не знаю, во что мне верить. Но вот в моем мире, в прежние времена, было волшебство. Много волшебства. А потом оно иссякло. И виной тому стали те, кто посчитал, будто оно исходит от зла. Они охотились на тех, в ком было это волшебство. Пока не истребили почти всех. А если кто-то и остался, то они прячутся, и по сей день. Но правда ли, что все волшебство произошло от зла – тот еще вопрос. Вот и здесь, мне кажется, что бездумно истребить целый народ – это вообще последнее дело. Пока жива надежда, всегда есть шанс что-то изменить.
– До чего же ты наивна, Эйслин, - с какой-то грустью покачал головой Финнан. – Увы, здесь иные законы. Из пепла не возродить прежнего величия.
– Может, ты перестанешь распеваться петухом и пойдешь уже? – не выдержав, сухо отчеканил Скрех. – Мать и отец наверняка заждались тебя. Да и кому еще ты поплачешься о горькой судьбе своего народа?
Красивое лицо Финнана на миг исказилось, но он сдержался.
– Знаешь, я бы ответил тебе, но не хочу опускаться до твоего уровня. И, пожалуй, мне правда пора идти, чтобы не очернять душу рядом с таким, как ты. Ну а что касается тебя, Эйслин…
Он бросил на нее прощальный взгляд.
– Как я вижу, ты во власти хищника. Пока что он затаился, дабы ты подходила все ближе и ближе. Но потом ворон набросится и растерзает тебя, словно глупую мышку. Помни об этом!
Сказав это, Финнан зашагал прочь. Эйслин отвернулась, чувствуя, как с тоской сжимается сердце.
– Признаться, я удивлен, что ты защищаешь нас. Я думал, Тир-на-Скайт оставил у тебя лишь неприятное впечатление.
В речах Скреха угадывалась толика интереса.
– Так и есть, не стану лгать. Но когда речь заходит о том, чтобы причинить вред: вам или кому-то еще… все внутри меня противится. Если можно хоть что-то исправить… если есть хоть маленький шанс, надо за него ухватиться!
Скрех не ответил. Но Эйслин, обернувшись к нему, опять поймала чувство, что взгляд его изменился и потеплел.
Когда она прошлась чуть дальше в том направлении, где скрылся Финнан, то обнаружила под деревьями, на мхе, расстеленный платок, а на нем – фрукты и шоколад. До появления Финнана этого тут не было.
«Он оставил… для меня»
Эйслин сглотнула набежавшую слюну и потянулась к угощению.
– Не боишься, что еда отравлена? – донесся до ее ушей насмешливый вопрос Скреха.
Эйслин не колеблясь взяла парочку абрикос и кусочек шоколада.
– Если бы он задумал погубить меня, то уже давно бы это сделал. К тому же… меня защищает ольха-мать. Я чувствую это.
Даже отсюда она видела сверкающую в лучах солнца надпись на коре дерева. Ее собственное имя. Оно не исчезло даже после того, как Эйслин прорастила ветку бузины, такую чужеродную для этих земель. Но роща не посчитала ее врагом. Это еще больше вселяло дух уверенности.
Эйслин с удовольствием съела угощение. Вскоре к ней подошел Скрех, неся в руках импровизированный поднос в виде большого куска коры. На нем лежала румяная лепешка и горсть черники.
– Полагаю, ты не наелась, - произнес он, ставя поднос на землю, у ее ног.
У Эйслин и впрямь было желание уминать все подряд. В землях Гленмор Фьярн она только так себя и чувствовала. Кроме тех случаев, когда сильно нервничала.
