— Побежали.
На этот раз ребята не стали тратить время на то, чтобы обуться, они забыли о своих страхах перед нечистой силой, страх за своё селение, настороженное отношение к чужакам — эти чувства заставляли сломя голову нестись сквозь дремучие дебри, впрочем, стараясь делать это бесшумно.
Малой схватил приятеля за руку:
— Стой! Вон они.
Дальше ребята стали пробираться медленно, пытаясь заодно отдышаться. Чужаки остановились, стали непонятно копаться в лесной подстилке. Неожиданно подняли целый буро-зелёный пласт.
— Тайник?
— Глянь, туда полезли. То землянка.
— Пошли поближе.
— Нет, опасно. Заметят. Давай здесь подождём.
Ждать пришлось долго. На этот раз вылезли трое. Третий, видать, в землянке был. Стали негромко переговариваться. Ребята старались не пропустить ни единого звука. К сожалению, до их ушей доносилось не всё.
— … приказал… тут опасно… близко… пойдём дальше… вёрст на пять… уже всё готово… как змеёныш?
Вылезший третий мужик стал что-то рассказывать, но его глухой голос показался ребятам совсем неразборчивым.
Тут один из приехавших нагнулся в землянку, закричал:
— Скоро? Давай шевелись.
— Иду!
Теперь наружу полезла баба со свёртком на руках.
— Давай подержу, — протянул руки один и взял ношу, помогая бабе выбраться. Тут же послышался плач.
Ребята даже присели от неожиданности. Так вот кто оказывается ревел! Дитёнок! А они напридумывали всего! Но не время отвлекаться. Стали вновь наблюдать.
Баба вылезла.
— На, угомони змеёныша, — мужик грубо выругался и передал дитёнка бабе. Та молча взяла.
— Пошли.
— Куда? — спросила баба.
— Куда надо.
Мужики и баба пошли в глубь колдыбани.
Ребята подождали, пока те скрылись за ближайшими зарослями и переглянулись.
— Надо идти за ними.
— Пошли.
Следующие два часа ребята следовали за чужаками. Те шли небыстро. Ребята обулись. Когда поняли, что могут не найти обратный путь, стали примечать дорогу. Солнце уж клонилось к западу, когда те, наконец, остановились. Разговоров уже не было слышно, но ребята видели, как провожатые вдруг беспокойно стали озираться по сторонам, даже поспорили о чём-то, размахивая руками. А потом вышли на небольшую поляну, и под старой высокой сосной подняли ещё одну крышку — вход в другую землянку. Ребята подождали, пока они все в ней не скрылись.
— Всё. Айда домой. А то уже поздно.
— Айда. Только дорогу запоминай, на всякий случай.
— Понял. Погнали.
— Куда ты, доченька, на ночь глядючи? — выскочила за калитку Пыря, хватая Агнию за руку.
— Скоро буду, — отмахнулась та.
— Да завтра ведь рано вставать, — не унималась мать.
— Ну и что? Встану.
Пыря отстала, посмотрела вслед дочери, потом повернула к себе во двор. Лучше даже не знать, куда та направляется, в какой раз сказала себе, но мысли, как птахи пугливые, тревожили материнское сердце. Пока управлялась с хозяйством, ещё терпимо было, насущные дела отвлекали от невесёлых думок.
Но сегодня привычные хлопоты приносили тоже много неприятных забот. Всё, хоть и небольшое, Пырино хозяйство оставалось под присмотром соседки. Как она справится? Коровушка много молока даёт, да такое вкусное, что как бы та не сглазила. Пыря погладила рогатую любимицу, и та полезла вынюхивать — искать спрятанную в складках одежды краюху хлеба.
Куры хоть бы грядки не раскопали. А! — махнула рукой Пыря, когда это бывало, чтобы куры на грядках не поковырялись. До грядок тут!
Вынула из печи хлеба, долго смотрела на угасающие угольки. Теперь пусть догорают до конца. Целый месяц не будет в доме огня. Страшно!
Думки перекинулись в завтрашний день. Покос. Самая весёлая пора. Девки наряжаются в красны платья. Работают быстро, старательно, но и по сторонам не забывают зыркать. Самое время показать себя и молодцам, и их придирчивым матерям.
Не знают пока девки, как быстро проходит эта весёлая пора. И наступающий сенокос со временем становится всего лишь ещё одной работой, которой и так переполнена человеческая жизнь.
Жизнь… Всё неправильно, всё кувырком. И кого теперь в этом винить? Бабку — ведьму, которая тяжёлое клеймо наложила на весь дом? Мать свою нелюдимую и жестокую ко своей дочери? Или себя глупую, за то, что в шестнадцать лет, услышав ласковые слова проходимца, поверила им? Вини — не вини, легче не станет.
Легла. Сна нет. Вздохнула тяжело: где же дети? Вспомнила их маленьких.
Может оттого, что ровесники, крепко привязаны были друг к другу. Хоть и разные. Еремей жалостливый. Всех раненых птиц, котят в хату тащил. Агния лечила. Но без сердца. Просто силу свою пытала.
И мать свою Еремей жалел. Знал, что не родная, а всё равно любил и жалел. Помогал. С детства самое тяжёлое на себя старался взять. Но и Агния не отставала. Брата она любила, тут уж нет сомнений.
Завтра без Еремея начнём. Год прошёл, а как вчера. На сенокосе всё это случилось. И что в голову Агнии стукнуло? Сейчас бы жили, да горя не знали. Эх! Чужая душа потёмки. Даже, если это душа дочери.
Уж поздно ночью Агния возвращалась от Власы. Торопилась по знакомой лесной дороге, а ущербная луна не старалась осветить ей путь.
Встреча с бабкой дала девушке меньше, чем она рассчитывала.
— А у самой есть думки, кто мог к тебе в хату залезть? — хмуро спросила та после того, как Агния в подробностях рассказала о происшествии.
— Нет! — тут девушка была в тупике. Хотела мать упомянуть только лишь потому, что у той, единственной, возможность была. Но передумала. Мать не скрывает своего отвращения к ведьминому логову и вряд ли туда пойдёт. — Нас не было. Ворота были закрыты. Кто среди бела дня полезет? Это, конечно, может быть кто угодно. Но и рисковать так глупо.
— Нет, — при тусклом мерцающем свете лучины Власа выглядела огромной чёрной вороной. Но Агния привыкла, Она с нетерпением ждала, пока бабка пристально вглядывалась в чашу, выискивая в тёмной жидкости одни лишь ей понятные знаки. К большому сожалению, Агния совершенно не могла «видеть» то, что касалось лично её. — Нет, милка, ни через забор, ни через ворота никто не лазил. Здесь нет пути… Но лазейку вижу. Небольшого размера, но две голубки проскользнули. Одна, как будто ранена. — Бабка замолчала и ещё ниже склонилась над чашей. Наступившую тишину нарушало лишь потрескивание лучины. Агния ждала. Вдруг Власа резко ударила рукой по поверхности жидкости и вскочила.
— Вот что, девка, — злобно зашипела она, — домой тебе пора.
- А что случилось? – растерялась Агния.
- Больше нечего мне сказать.
Так и закончилась встреча. А про другое дело Агния не стала даже и заикаться. Когда бабка в таком состоянии, к ней лучше и близко не подходить.
Что она там увидела? Две голубки… Девки что ли? Так этих девок полным-полно. Думай на какую хочешь. Одна ранена… Ранена. Больная? Ну, больных, конечно, поменьше, но тоже есть. Вот, хоть соседская Хыля…
Эх, не вовремя этот сенокос. Или вовремя? Там возможностей будет больше понаблюдать за Яриной и Глебом. Может, какой случай и подвернётся. Жаль, что бабка забесилась. Могла бы помочь…
— Ну вот, вечер уже, а Малого всё нет, — возмутилась Домна. — Вот так и отпускай его.
— Придёт — получит, — хмуро ответил Ивар. Упрёк в свою сторону он уловил. Но кто ж знал, что Малой так загуляется. Не маленький ведь, поди.
Семья Видборичей собиралась на покос. Столько нужно взять, о стольких делах подумать, что голова идёт кругом. А тут ещё не могут решить, брать с собой Забаву или дома с баушкой и Айкой оставить. Забава сидит на лавке вся зарёванная, боится, что оставят.
— Ивар, ну так что с Забавой будем делать? — с раздражением воскликнула мать.
— Я уже больша-а-ая. Я травку буду собирать гра-а-абельками, — воспользовалась подходящим моментом Забава.
— Спроси у баушки, как ей легче: с Забавой или без.
— И, правда, — спохватилась Домна, — баушка, ты как считаешь?
Баушка в сборах не принимала никакого участия. Даже наблюдала без интереса и с толикой снисхождения. Подумаешь, невидаль — сенокос. Его в жизни столько было, столько будет, если повезёт, конечно, и чего так будоражиться?
Даже не пообедали толком, ложки побросали, стали носиться взад-вперёд. Эта ревёт, того с утра дома нет, Ярина в горнице красны ленты из сундука достаёт. Ну да, кому сенокос, а кому самая развесёлая пора.
Один Айка молодец, уплетает за обе щеки. Ну и баушка уже по дну котелка скребётся.
Вопрос застал баушку врасплох и с ложкой во рту. Она так и повернулась с выпученными глазами к Домне. Когда ж это было, чтобы спрашивали её мнение? Повернулась к Забаве. Та сидит, на баушку смотрит с надеждой, но рот скривила, приготовила к рёву. Баушка задумалась: с одной стороны Забава может за Айкой присмотреть, с другой стороны — за Забавой самой нужно смотреть. Да и кормить.
— Пущай с вами едет. Нам с Айкой и вдвоём не будет скучно.
Айка, услышав своё имя, посмотрел доверчивыми синими, как два василька, глазами на баушку, поморгал, потом снова переключил внимание на кашу. Забава с возросшей надеждой взглянула на родителей, мол, ну всё вроде понятно, что тут уж колебаться, выносите свой вердикт, а то сил уже нет оставаться в неизвестности.
— Собирай Забаву с нами. Баушке и с хозяйством управляться будет трудно, куда ей ещё и Забава, — решил Ивар, и счастливая Забава, с непросохшими ещё ресницами, побежала собирать свои игрушки.
В сенях послышался топот быстрых ног.
— Ну, наконец, — догадалась Домна, и в хату вошёл Малой.
Вид его всех немного смутил: красное лицо, весь потрёпанный и запыхавшийся, и, если бы не суета со сборами, все бы поинтересовались, где его целый день носило, но Ивар пресёк подобный интерес:
— Быстро за лошадьми!
— Отец, — взмолилась Домна, — да пусть хоть поест что-нибудь, — словно и не раздражалась на гуляку только что.
— По дороге поест, — не внял жалобному материнскому чувству Ивар, — хватай краюху хлеба и — мигом.
Через несколько мгновений Малого вновь как ветром сдуло. Все перевели дыхание и уже чуть спокойнее продолжили собираться.
В первое мгновение Василисе показалось, что она узнала Еремея. Во второе — она уже не была в этом так уверена.
— Еремей?
Вошёл высокий парень с лицом Еремея: глаза, губы, всё знакомое и до боли родное. Но вот выражение, с каким он посмотрел на неё: холодное и равнодушное, совсем чужое, заставило сердце Василисы болезненно сжаться. Он? Или нет? Но как может человек в этом племени быть таким похожим? Или он настолько переменился, что совсем не хочет её узнать? Василиса с некоторым раздражением повторила:
— Еремей!
Но парень уже ею не интересовался. Он смотрел на волколака.
Женщина едва заметно кивнула головой, и сопровождающие Василису хорты вышли.
— Иди и ты из избы, — обратилась женщина к пострелёнку.
Тот нехотя встал, направился к выходу, по пути состроил Василисе такую забавную рожицу, что она почувствовала, что в этом суровом месте, где даже жених не хочет её узнать, а может быть это и не жених вовсе, есть близкий человек, хотя пока даже непонятно, мальчик это или девочка.
В помещении остались молчаливый волколак, женщина за его спиной и, стоящие недалеко друг от друга Василиса и вошедший человек, которого она уже немного ненавидела. Вот так шла-шла, и — пришла! И стоило оно таких трудов?
Первой нарушила молчание женщина:
— Кого ты называешь Еремеем?
— Его, — кивнула Василиса в сторону парня. Она за этот короткий промежуток времени успела перебрать несколько объяснений увиденному. Одно показалось более-менее правдоподобным — он околдован и её не узнаёт. Еремей не в себе. Вот поэтому его лицо кажется немножко другим.
— Почему ты зовёшь его этим именем?
Внезапно Василису осенило:
— А пусть разуется!
Снова молчание. Наконец подал голос волколак, причём человеческий:
— Что ты надеешься увидеть?
Да он в маске. Тьфу ты, выругалась Василиса про себя, а она-то подумала…
— Вот здесь, — Василиса второй раз указала на свою стопу, — рисунок волка.
— Опиши, что нарисовано.
Василиса как можно чётче и в подробностях постаралась передать то, что сохранилось в её памяти. Но воспоминание о той минуте - ясный солнечный день, весёлый парень, лёгкий, добрый - нежной грустью легло на сердце. Девушка взглянула снова на вошедшего и похолодела от ужаса: «Это не Еремей!».
По дороге вдоль Русы потянулись возы. На телегах сидели женщины с младенцами и старики, молодёжь и мужчины шагали рядом, дети носились взад-вперёд. Путь был неблизкий, но пройтись по пыльной дороге, мимо цветущий лугов — одно удовольствие. А возы нагружены под завязку, лошадкам и так тяжело. Почти на месяц население переезжало на дальние заливные луга, поэтому везли всё: и чугунки, и одежду, и инструменты. Девки в укромный уголок задвинули коробы с нарядами. И размеры этих коробов были далеко не скромные. На общем покосе каждая девица, что спелая яблонька с наливными яблочками, должна себя показать и постараться жениха приманить.
…Видборичи на двух возах. Там, на дальних покосах, лошадкам вольная волюшка, наедятся, нагуляются, поэтому взяли всех, ещё и жеребёнок следом бежал, задравши хвост. Ивар окинул взглядом родные бескрайние просторы. Благодать! Эх, сейчас бы эге-гейкнуть во весь голос, да неловко, народ не поймёт. Мысленно унесся в завтрашний день — поскорей бы, не терпелось взять в руки косу и пойти-погулять по высокой травке. Оглянулся на старшего сына. Тот управлял вторым конём и вторым возом. Захотелось увидеть на его лице отражение своих желаний. Но — нетушки! Спит, похоже, на ходу. Загулял парень в последнее время, напрасно мать беспокоилась, что всех невест разберут — Лану не достанется…
…Домна сидела на возу задумчивая, гладила головку младшей дочери, та и уснула, убаюканная тряской телегой. Наревела помощница себе первый покос. Спит довольная, за ручку грабелек держится. Маленькие, лёгонькие, словно игрушечные. Ивар с утра соорудил. Все дела отодвинул, а про меньшую дочку подумал. А Домна всё о старшей печалится. Легко ли? С Живина дня ни слуху, ни духу. Ох!..
…Малой отпросился к другу, идёт с Ёрой. Ребята коня молодого запрягли, а старая лошадка топает порожняя. Отработала своё — пора на покой. Мамалыха на возу сидит тоже без дела. Непривычно ей без работы. Руки так и зудят за что-нибудь взяться, хоть за вожжи. Но сын не даёт. Ладно, наработается ещё. Легла головой на какой-то узелок с тряпками. Перед глазами закачались лёгкие облака и бездонное небо. Прислушалась к приглушённому разговору сына и Малого… Что-то о кладах и сокровищах. Усмехнулась. Наслушались на Купалу рассказы Добрыни. Ну, пусть мечтают. Не знают, что сами они дороже всех сокровищ мира…
…Ярина отстала. Идут позади с Глебом — жених с невестой наречённые, ничего не видят, ничем не интересуются, что глухари во время тока…
…Тиша тоже задумалась. Шагает — держится за край телеги, а мысли где-то далеко - с подружкой любимой. Подумать только — иголка в голове. Так рождаются, что ли? Или она к ней потом туда попала? А как её оттуда вытащить? Это больно. Как Хыля будет терпеть? О, она вытерпит! Она страх, какая отважная!
Тиша встала на цыпочки и оглянулась, поискала глазами Хылину родню. Нашла, недалеко так идут, тоже на двух возах. Ну, у них народу побольше будет. Ещё и корову с собой взяли, привязанная следом идёт за возом. Как Хыля будет без молока? К тому же и бабушку старенькую кормить надо. Но, с другой стороны - без коровы ей легче будет.
На этот раз ребята не стали тратить время на то, чтобы обуться, они забыли о своих страхах перед нечистой силой, страх за своё селение, настороженное отношение к чужакам — эти чувства заставляли сломя голову нестись сквозь дремучие дебри, впрочем, стараясь делать это бесшумно.
Малой схватил приятеля за руку:
— Стой! Вон они.
Дальше ребята стали пробираться медленно, пытаясь заодно отдышаться. Чужаки остановились, стали непонятно копаться в лесной подстилке. Неожиданно подняли целый буро-зелёный пласт.
— Тайник?
— Глянь, туда полезли. То землянка.
— Пошли поближе.
— Нет, опасно. Заметят. Давай здесь подождём.
Ждать пришлось долго. На этот раз вылезли трое. Третий, видать, в землянке был. Стали негромко переговариваться. Ребята старались не пропустить ни единого звука. К сожалению, до их ушей доносилось не всё.
— … приказал… тут опасно… близко… пойдём дальше… вёрст на пять… уже всё готово… как змеёныш?
Вылезший третий мужик стал что-то рассказывать, но его глухой голос показался ребятам совсем неразборчивым.
Тут один из приехавших нагнулся в землянку, закричал:
— Скоро? Давай шевелись.
— Иду!
Теперь наружу полезла баба со свёртком на руках.
— Давай подержу, — протянул руки один и взял ношу, помогая бабе выбраться. Тут же послышался плач.
Ребята даже присели от неожиданности. Так вот кто оказывается ревел! Дитёнок! А они напридумывали всего! Но не время отвлекаться. Стали вновь наблюдать.
Баба вылезла.
— На, угомони змеёныша, — мужик грубо выругался и передал дитёнка бабе. Та молча взяла.
— Пошли.
— Куда? — спросила баба.
— Куда надо.
Мужики и баба пошли в глубь колдыбани.
Ребята подождали, пока те скрылись за ближайшими зарослями и переглянулись.
— Надо идти за ними.
— Пошли.
Следующие два часа ребята следовали за чужаками. Те шли небыстро. Ребята обулись. Когда поняли, что могут не найти обратный путь, стали примечать дорогу. Солнце уж клонилось к западу, когда те, наконец, остановились. Разговоров уже не было слышно, но ребята видели, как провожатые вдруг беспокойно стали озираться по сторонам, даже поспорили о чём-то, размахивая руками. А потом вышли на небольшую поляну, и под старой высокой сосной подняли ещё одну крышку — вход в другую землянку. Ребята подождали, пока они все в ней не скрылись.
— Всё. Айда домой. А то уже поздно.
— Айда. Только дорогу запоминай, на всякий случай.
— Понял. Погнали.
Глава 66
— Куда ты, доченька, на ночь глядючи? — выскочила за калитку Пыря, хватая Агнию за руку.
— Скоро буду, — отмахнулась та.
— Да завтра ведь рано вставать, — не унималась мать.
— Ну и что? Встану.
Пыря отстала, посмотрела вслед дочери, потом повернула к себе во двор. Лучше даже не знать, куда та направляется, в какой раз сказала себе, но мысли, как птахи пугливые, тревожили материнское сердце. Пока управлялась с хозяйством, ещё терпимо было, насущные дела отвлекали от невесёлых думок.
Но сегодня привычные хлопоты приносили тоже много неприятных забот. Всё, хоть и небольшое, Пырино хозяйство оставалось под присмотром соседки. Как она справится? Коровушка много молока даёт, да такое вкусное, что как бы та не сглазила. Пыря погладила рогатую любимицу, и та полезла вынюхивать — искать спрятанную в складках одежды краюху хлеба.
Куры хоть бы грядки не раскопали. А! — махнула рукой Пыря, когда это бывало, чтобы куры на грядках не поковырялись. До грядок тут!
Вынула из печи хлеба, долго смотрела на угасающие угольки. Теперь пусть догорают до конца. Целый месяц не будет в доме огня. Страшно!
Думки перекинулись в завтрашний день. Покос. Самая весёлая пора. Девки наряжаются в красны платья. Работают быстро, старательно, но и по сторонам не забывают зыркать. Самое время показать себя и молодцам, и их придирчивым матерям.
Не знают пока девки, как быстро проходит эта весёлая пора. И наступающий сенокос со временем становится всего лишь ещё одной работой, которой и так переполнена человеческая жизнь.
Жизнь… Всё неправильно, всё кувырком. И кого теперь в этом винить? Бабку — ведьму, которая тяжёлое клеймо наложила на весь дом? Мать свою нелюдимую и жестокую ко своей дочери? Или себя глупую, за то, что в шестнадцать лет, услышав ласковые слова проходимца, поверила им? Вини — не вини, легче не станет.
Легла. Сна нет. Вздохнула тяжело: где же дети? Вспомнила их маленьких.
Может оттого, что ровесники, крепко привязаны были друг к другу. Хоть и разные. Еремей жалостливый. Всех раненых птиц, котят в хату тащил. Агния лечила. Но без сердца. Просто силу свою пытала.
И мать свою Еремей жалел. Знал, что не родная, а всё равно любил и жалел. Помогал. С детства самое тяжёлое на себя старался взять. Но и Агния не отставала. Брата она любила, тут уж нет сомнений.
Завтра без Еремея начнём. Год прошёл, а как вчера. На сенокосе всё это случилось. И что в голову Агнии стукнуло? Сейчас бы жили, да горя не знали. Эх! Чужая душа потёмки. Даже, если это душа дочери.
Глава 67
Уж поздно ночью Агния возвращалась от Власы. Торопилась по знакомой лесной дороге, а ущербная луна не старалась осветить ей путь.
Встреча с бабкой дала девушке меньше, чем она рассчитывала.
— А у самой есть думки, кто мог к тебе в хату залезть? — хмуро спросила та после того, как Агния в подробностях рассказала о происшествии.
— Нет! — тут девушка была в тупике. Хотела мать упомянуть только лишь потому, что у той, единственной, возможность была. Но передумала. Мать не скрывает своего отвращения к ведьминому логову и вряд ли туда пойдёт. — Нас не было. Ворота были закрыты. Кто среди бела дня полезет? Это, конечно, может быть кто угодно. Но и рисковать так глупо.
— Нет, — при тусклом мерцающем свете лучины Власа выглядела огромной чёрной вороной. Но Агния привыкла, Она с нетерпением ждала, пока бабка пристально вглядывалась в чашу, выискивая в тёмной жидкости одни лишь ей понятные знаки. К большому сожалению, Агния совершенно не могла «видеть» то, что касалось лично её. — Нет, милка, ни через забор, ни через ворота никто не лазил. Здесь нет пути… Но лазейку вижу. Небольшого размера, но две голубки проскользнули. Одна, как будто ранена. — Бабка замолчала и ещё ниже склонилась над чашей. Наступившую тишину нарушало лишь потрескивание лучины. Агния ждала. Вдруг Власа резко ударила рукой по поверхности жидкости и вскочила.
— Вот что, девка, — злобно зашипела она, — домой тебе пора.
- А что случилось? – растерялась Агния.
- Больше нечего мне сказать.
Так и закончилась встреча. А про другое дело Агния не стала даже и заикаться. Когда бабка в таком состоянии, к ней лучше и близко не подходить.
Что она там увидела? Две голубки… Девки что ли? Так этих девок полным-полно. Думай на какую хочешь. Одна ранена… Ранена. Больная? Ну, больных, конечно, поменьше, но тоже есть. Вот, хоть соседская Хыля…
Эх, не вовремя этот сенокос. Или вовремя? Там возможностей будет больше понаблюдать за Яриной и Глебом. Может, какой случай и подвернётся. Жаль, что бабка забесилась. Могла бы помочь…
Глава 68
— Ну вот, вечер уже, а Малого всё нет, — возмутилась Домна. — Вот так и отпускай его.
— Придёт — получит, — хмуро ответил Ивар. Упрёк в свою сторону он уловил. Но кто ж знал, что Малой так загуляется. Не маленький ведь, поди.
Семья Видборичей собиралась на покос. Столько нужно взять, о стольких делах подумать, что голова идёт кругом. А тут ещё не могут решить, брать с собой Забаву или дома с баушкой и Айкой оставить. Забава сидит на лавке вся зарёванная, боится, что оставят.
— Ивар, ну так что с Забавой будем делать? — с раздражением воскликнула мать.
— Я уже больша-а-ая. Я травку буду собирать гра-а-абельками, — воспользовалась подходящим моментом Забава.
— Спроси у баушки, как ей легче: с Забавой или без.
— И, правда, — спохватилась Домна, — баушка, ты как считаешь?
Баушка в сборах не принимала никакого участия. Даже наблюдала без интереса и с толикой снисхождения. Подумаешь, невидаль — сенокос. Его в жизни столько было, столько будет, если повезёт, конечно, и чего так будоражиться?
Даже не пообедали толком, ложки побросали, стали носиться взад-вперёд. Эта ревёт, того с утра дома нет, Ярина в горнице красны ленты из сундука достаёт. Ну да, кому сенокос, а кому самая развесёлая пора.
Один Айка молодец, уплетает за обе щеки. Ну и баушка уже по дну котелка скребётся.
Вопрос застал баушку врасплох и с ложкой во рту. Она так и повернулась с выпученными глазами к Домне. Когда ж это было, чтобы спрашивали её мнение? Повернулась к Забаве. Та сидит, на баушку смотрит с надеждой, но рот скривила, приготовила к рёву. Баушка задумалась: с одной стороны Забава может за Айкой присмотреть, с другой стороны — за Забавой самой нужно смотреть. Да и кормить.
— Пущай с вами едет. Нам с Айкой и вдвоём не будет скучно.
Айка, услышав своё имя, посмотрел доверчивыми синими, как два василька, глазами на баушку, поморгал, потом снова переключил внимание на кашу. Забава с возросшей надеждой взглянула на родителей, мол, ну всё вроде понятно, что тут уж колебаться, выносите свой вердикт, а то сил уже нет оставаться в неизвестности.
— Собирай Забаву с нами. Баушке и с хозяйством управляться будет трудно, куда ей ещё и Забава, — решил Ивар, и счастливая Забава, с непросохшими ещё ресницами, побежала собирать свои игрушки.
В сенях послышался топот быстрых ног.
— Ну, наконец, — догадалась Домна, и в хату вошёл Малой.
Вид его всех немного смутил: красное лицо, весь потрёпанный и запыхавшийся, и, если бы не суета со сборами, все бы поинтересовались, где его целый день носило, но Ивар пресёк подобный интерес:
— Быстро за лошадьми!
— Отец, — взмолилась Домна, — да пусть хоть поест что-нибудь, — словно и не раздражалась на гуляку только что.
— По дороге поест, — не внял жалобному материнскому чувству Ивар, — хватай краюху хлеба и — мигом.
Через несколько мгновений Малого вновь как ветром сдуло. Все перевели дыхание и уже чуть спокойнее продолжили собираться.
Глава 69
В первое мгновение Василисе показалось, что она узнала Еремея. Во второе — она уже не была в этом так уверена.
— Еремей?
Вошёл высокий парень с лицом Еремея: глаза, губы, всё знакомое и до боли родное. Но вот выражение, с каким он посмотрел на неё: холодное и равнодушное, совсем чужое, заставило сердце Василисы болезненно сжаться. Он? Или нет? Но как может человек в этом племени быть таким похожим? Или он настолько переменился, что совсем не хочет её узнать? Василиса с некоторым раздражением повторила:
— Еремей!
Но парень уже ею не интересовался. Он смотрел на волколака.
Женщина едва заметно кивнула головой, и сопровождающие Василису хорты вышли.
— Иди и ты из избы, — обратилась женщина к пострелёнку.
Тот нехотя встал, направился к выходу, по пути состроил Василисе такую забавную рожицу, что она почувствовала, что в этом суровом месте, где даже жених не хочет её узнать, а может быть это и не жених вовсе, есть близкий человек, хотя пока даже непонятно, мальчик это или девочка.
В помещении остались молчаливый волколак, женщина за его спиной и, стоящие недалеко друг от друга Василиса и вошедший человек, которого она уже немного ненавидела. Вот так шла-шла, и — пришла! И стоило оно таких трудов?
Первой нарушила молчание женщина:
— Кого ты называешь Еремеем?
— Его, — кивнула Василиса в сторону парня. Она за этот короткий промежуток времени успела перебрать несколько объяснений увиденному. Одно показалось более-менее правдоподобным — он околдован и её не узнаёт. Еремей не в себе. Вот поэтому его лицо кажется немножко другим.
— Почему ты зовёшь его этим именем?
Внезапно Василису осенило:
— А пусть разуется!
Снова молчание. Наконец подал голос волколак, причём человеческий:
— Что ты надеешься увидеть?
Да он в маске. Тьфу ты, выругалась Василиса про себя, а она-то подумала…
— Вот здесь, — Василиса второй раз указала на свою стопу, — рисунок волка.
— Опиши, что нарисовано.
Василиса как можно чётче и в подробностях постаралась передать то, что сохранилось в её памяти. Но воспоминание о той минуте - ясный солнечный день, весёлый парень, лёгкий, добрый - нежной грустью легло на сердце. Девушка взглянула снова на вошедшего и похолодела от ужаса: «Это не Еремей!».
Глава 70
По дороге вдоль Русы потянулись возы. На телегах сидели женщины с младенцами и старики, молодёжь и мужчины шагали рядом, дети носились взад-вперёд. Путь был неблизкий, но пройтись по пыльной дороге, мимо цветущий лугов — одно удовольствие. А возы нагружены под завязку, лошадкам и так тяжело. Почти на месяц население переезжало на дальние заливные луга, поэтому везли всё: и чугунки, и одежду, и инструменты. Девки в укромный уголок задвинули коробы с нарядами. И размеры этих коробов были далеко не скромные. На общем покосе каждая девица, что спелая яблонька с наливными яблочками, должна себя показать и постараться жениха приманить.
…Видборичи на двух возах. Там, на дальних покосах, лошадкам вольная волюшка, наедятся, нагуляются, поэтому взяли всех, ещё и жеребёнок следом бежал, задравши хвост. Ивар окинул взглядом родные бескрайние просторы. Благодать! Эх, сейчас бы эге-гейкнуть во весь голос, да неловко, народ не поймёт. Мысленно унесся в завтрашний день — поскорей бы, не терпелось взять в руки косу и пойти-погулять по высокой травке. Оглянулся на старшего сына. Тот управлял вторым конём и вторым возом. Захотелось увидеть на его лице отражение своих желаний. Но — нетушки! Спит, похоже, на ходу. Загулял парень в последнее время, напрасно мать беспокоилась, что всех невест разберут — Лану не достанется…
…Домна сидела на возу задумчивая, гладила головку младшей дочери, та и уснула, убаюканная тряской телегой. Наревела помощница себе первый покос. Спит довольная, за ручку грабелек держится. Маленькие, лёгонькие, словно игрушечные. Ивар с утра соорудил. Все дела отодвинул, а про меньшую дочку подумал. А Домна всё о старшей печалится. Легко ли? С Живина дня ни слуху, ни духу. Ох!..
…Малой отпросился к другу, идёт с Ёрой. Ребята коня молодого запрягли, а старая лошадка топает порожняя. Отработала своё — пора на покой. Мамалыха на возу сидит тоже без дела. Непривычно ей без работы. Руки так и зудят за что-нибудь взяться, хоть за вожжи. Но сын не даёт. Ладно, наработается ещё. Легла головой на какой-то узелок с тряпками. Перед глазами закачались лёгкие облака и бездонное небо. Прислушалась к приглушённому разговору сына и Малого… Что-то о кладах и сокровищах. Усмехнулась. Наслушались на Купалу рассказы Добрыни. Ну, пусть мечтают. Не знают, что сами они дороже всех сокровищ мира…
…Ярина отстала. Идут позади с Глебом — жених с невестой наречённые, ничего не видят, ничем не интересуются, что глухари во время тока…
…Тиша тоже задумалась. Шагает — держится за край телеги, а мысли где-то далеко - с подружкой любимой. Подумать только — иголка в голове. Так рождаются, что ли? Или она к ней потом туда попала? А как её оттуда вытащить? Это больно. Как Хыля будет терпеть? О, она вытерпит! Она страх, какая отважная!
Тиша встала на цыпочки и оглянулась, поискала глазами Хылину родню. Нашла, недалеко так идут, тоже на двух возах. Ну, у них народу побольше будет. Ещё и корову с собой взяли, привязанная следом идёт за возом. Как Хыля будет без молока? К тому же и бабушку старенькую кормить надо. Но, с другой стороны - без коровы ей легче будет.
