Кто бы мог тогда предсказать, что шустрый и вёрткий Женька Мухин, получивший прозвище за свою скорость, станет Евгением Олеговичем, владельцем сети столичных клиник. А Горыныч — высокий и нескладный Игорь Великанов, оболтус и лоботряс, станет профессором и самым молодым заместителем проректора того самого университета, где доводил своими выходками преподавателей до белого каления.
— А ты всё растёшь в ширину, мелкий, — не удержался от подколки профессор, чуть нагибаясь, чтобы обняться с другом. — Нет бы вверх, а то всё приходится до тебя снисходить.
— Ничего, дай срок — начнёшь расти вниз, длинный, — привычно парировал его друг.
— Только после тебя, — так же привычно ответил профессор.
Они дружно рассмеялись.
— Как-то у тебя здесь пустовато. Чего-то не хватает, — заметил Евгений Олегович, с любопытством разглядывая кабинет. — А... Понял! Горыныч, негодяй, ты куда дел университетские трофеи за последние сто лет? А как же педагогическая работа? Как же "и пусть вам будет стыдно перед поколениями ваших предшественников"?
— В музей отправил, — фыркнул Игорь Дмитриевич, в своё время не раз слышавший про поколения предшественников от профессора Картаса, бывшего тогда хозяином этого кабинета. — Пусть первокурсники любуются. Жить надо не прошлым, а будущим.
— Золотые слова, — согласился Евгений Олегович. — Ещё бы до Счастливчика их донести...
Счастливчик Андр — Андрон Вениаминович Измайлов — был третьим в их весёлой студенческой компании. Хотя точнее было бы сказать, что он был первым. Первым в учёбе, первым в проказах, первым в любви и первым в драке.
Он и в жизни стал первым — владельцем заводов, газет, пароходов и прочего движимого и недвижимого имущества. Ему удавалось всё, за что бы он ни брался, удача улыбалась ему. Улыбалась до нынешнего лета, когда в пожаре загородного дома погиб его единственный сын. И Андр сломался. Забросил бизнес, заперся дома и запил…
— Донесём, — пообещал Игорь Дмитриевич, — дай только срок. Надо проверить мою догадку.
И выложил на стол перед другом чёрно-белую фотографию.
— Лика? Лика Измайлова? — чуть удивлённо произнёс Евгений Олегович, узнавший на фотографии младшую сестру Андра. — А при чём тут она?
— А если так? — улыбнулся Игорь Дмитриевич, выкладывая рядом с первой другую фотографию, только цветную.
С фотографии улыбалась та же самая девушка. Почти та же самая. Только волосы её были не белокурыми, как у Лики, а медно-русыми. И взгляд был жёстким, каким никогда не был у беспечной любимицы семьи Измайловых.
— Чей ребёнок? — уточнил разом посерьёзневший Евгений Олегович. — Марго? Кати? Оленьки?
Идею отыскать незаконнорожденного отпрыска Андра друзья обсуждали ещё в августе, но особых надежд они не питали. Андр, менявший своих подруг чуть ли не еженедельно, о предохранении не забывал никогда.
— Нет, нет и нет, — ответил Игорь Дмитриевич.
— Чей?!
— Этого я пока и сам не знаю. Я случайно наткнулся на девочку, просматривая личные дела обратившихся в Фонд поддержки малоимущих студентов в в этом году. Потому и тебя позвал посмотреть — побоялся, что принимаю желаемое за действительное.
— Что ты о ней знаешь?
— Только то, что в личном деле. Анна Андреевна Старцева, семнадцать лет, первый курс. Превосходно сдала вступительные экзамены, получила стипендию от Фонда.
— Негусто.
— Ничего. В понедельник на собеседовании узнаю побольше.
— На каком собеседовании?
— Я вызвал её под предлогом сотрудничества с Фондом.
— А если ты ошибаешься? Если это просто совпадение?
— Тогда Фонд просто поможет талантливой девочке.
Пять минут от дверей библиотеки до седьмого дома, где Верхнеплёсовская улица неожиданно виляет, не желая лезть в горку. Потом минут десять до Ежиной площади, названной то ли в честь Ежи Ружева, при котором Бельск получил статус уездного города, то ли в честь любимого ёжика дочери наместника — кто знает, что на самом деле было двести лет назад. Мне больше нравится вторая версия, но её я рассказываю любопытным школьникам строго по секрету. От Ежиной площади до Красной улицы, где я живу, ещё десять.
Двадцать пять минут неторопливой прогулки наедине с собой и своими мыслями — спешить-то мне теперь не к кому. Да и подумать было о чём.
Тёплую, умиротворяющую атмосферу библиотеки в одночасье выдули ледяные сквозняки неприязни. Понять Маникену я могла, достаточно было взглянуть на себя глазами амбициозной девицы, недавно получившей диплом Зарянского университета и загремевшей по распределению в Бельск. Итак, Софья Алексеевна Старцева, 35 лет, библиотекарь. Стаж работы в библиотеке — 17 лет. И за все эти годы не сумела подняться даже до уровня старшего библиотекаря, что свидетельствует об отсутствии то ли амбиций, то ли способностей. Если судить по внешнему виду, скорее первое. С другой стороны, ведёт себя вызывающе, позволяя себе поучать начальство. И как, скажите на милость, прикажете выпускнице университета управлять таким кадром?!
Беда в том, что управляться Маникеной мне совсем не хотелось. Тем более, что моим основным заработком уже давно были переводы, а не копеечный оклад библиотекаря. Издательство «Ветер перемен» исправно снабжало меня интересными книгами и щедро платило за переводы. Беда была одна - сроки. Но когда они поджимали, я и в библиотеке урывала время попереводить. Анна Сергеевна не препятствовала моей подработке в рабочее время. Зато Маникена вряд ли будет смотреть на мои занятия сквозь пальцы…
За размышлениями я и не заметила, как оказалась перед знакомой дверью под цифрой «одиннадцать». Раньше я расшифровывала её как «одна мама и одна дочка», а после отъезда Ани на учёбу получалось «одна, совсем одна». И такая трактовка до сих пор меня вполне устраивала, что бы там ни говорила Вера Михайловна.
Катрильские чернокнижники, если верить легенде, преуспели в искусстве призыва духов малых и великих из свиты Сумара - непутёвого сына Небесной Четы. С их помощью призыватели отыскивали сокровища, очаровывали красавиц, проникали в мысли врагов и сживали их со свету. И допризывались до того, что привлекли к себе внимание ревнителей Радана. Те огнём и мечом прошлись по Катрилье, вырезая чернокнижников, а духи то ли не смогли, то ли не захотели помочь.
Незавидная судьба катрильцев стала предупреждением чернокнижникам следующих поколений. И те, если и существовали, старались держаться в тени, дабы не привлечь к себе внимание ревнителей. Потому о чёрной магии к нашему времени было мало что известно — только смутные слухи, передаваемые быстрым шепотком.
Моё воображение в детстве тревожили образы всесильных мудрецов. Я представляла, как мановением волшебной палочки исцеляю, спасаю, возвожу дворцы и разбиваю парки… Потом, когда подросла, то осознала, что слуги Сумара больше преуспевают в разрушении, чем в созидании. Потому исцелять и возводить с их помощью вряд ли получится. Так что, когда мне в руки, пусть и по ошибке, попала книга чёрного мага, первым порывом было удалить её вместе с письмом. Но любопытство перевесило. Письмо было удалено, но прежде… «Пурпурный рог» был скопирован на флешку.
Добралась до файла с книгой я только в пятницу вечером. Заварила чай с корицей — ну и что, что на ночь крепкий чай пить не рекомендуют?! — и, укутавшись в плед, устроилась с чашкой перед ноутбуком. Но, начав читать, быстро поняла, что стать чернокнижницей — даже пожелай я того — практически нереально.
На первых страницах Эреш описал необходимое для изготовления Печати Иштарны. Для неё требовался кусок самородной меди, затем рог живого быка, причём изъятый на рассвете первой осенней ночи...
Листая трактат, я от души сочувствовала тяжёлой доле средневековых чернокнижников — ритуалы требовали длительной подготовки, дорогих и редких ингредиентов, безошибочного начертания затейливо запутанных фигур, чёткого произнесения языколомных заклинаний. И уже готова была закрыть файл, когда взгляд мой зацепился за заголовок: «Как призвать духа, именуемого Рахас-Аранди, дабы укрыл он желаемое покровом безвестности»
Рахас-Аранди… Где-то я слышала это имя. Но где? Когда?
От изучения чернокнижного манускрипта меня отвлёк короткий резкий звук. Это закурлыкал компьютер, извещая, что кто-то хочет со мной пообщаться. Нютка!
— Как твои дела, солнышко? — спросила я, любуясь появившимся на экране лицом дочери.
— Отлично, ма. Мне даже через Фонд поддержки малоимущих студентов нашли подработку. Есть вакансия в корпорации «Изюбр». Представляешь?! — огнём, горевшим в глазах Нютки, можно было обогреть в зимний день пол Бельска. — В понедельник пойду на собеседование с проректором! Если пройду, считай, место переводчицы у меня в кармане!
Что такое корпорация «Изюбр» я представляла. А владельца её, Андрона Измайлова, прозванного в университете «Счастливчик Андр», я, к сожалению, представляла себе ещё лучше. Как и Адель Лисьину, ставшую в замужестве Измайловой.
Похоже, что выражение, появившееся на моём лице при упоминании названия корпорации, смутило дочку. Да, о той истории я ей рассказала, как о случившейся с моей подругой, не называя никаких имён. И она до сих пор считает себя законной дочерью Андрея Старцева. Пусть и дальше считает.
— Ты что, ма? Это же такой шанс!
— Нют, я в своё время, когда училась в универе…, — я замялась, подбирая слова. — неудачно пересеклась с женой Измайлова, владельца «Изюбра». Я боюсь, ты попадёшься ей на глаза…у Адели и в старые времена было достаточно возможностей напакостить, а уж сейчас и подавно.
— Брось, ма, — отмахнулась Нютка. — Где я, а где эта самая Адель…
— Ох, Анюта, — вздохнула я. — Если что-то может пойти не так, оно скорее всего и пойдёт не так.
— Не бойся, ма, — отмахнулась от моего беспокойства дочка. — Никто меня не съест!
Мы ещё чуть-чуть поболтали с ней о житье-бытье и закончили разговор на оптимистической ноте. Я успокаивала себя, что у Нюты другая фамилия и никто её не свяжет со мной. Но на сердце было тяжело.
Я нажала «отбой» и взгляд мой снова упал на слова «дабы укрыл он желаемое покровом безвестности…»
Покров безвестности мне не помешал бы. Бельск патриархален, и когда здесь узнают о незаконнорожденности Анюты — а эхо разоблачения тайны в Зарянске наверняка докатится и до Бельска — со мной, обманщицей, выдававшей себя за честную вдову, перестанут здороваться соседи, я уж не говорю о реакции попечительского совета библиотеки. Да, если правда о происхождении Анюты выплывет наружу, меня смешают с грязью. Однако Бельск меня беспокоил меньше всего. Куда больше меня беспокоила Адель, которую в Универе за характер прозвали Бешеной Лисицей. В том, что Андр шевельнёт хотя бы пальцем, чтобы помочь дочери, я сильно сомневалась. А вот в том, что Адель пойдёт на всё, чтобы сломать жизнь Нютки, как когда-то мою, не было и тени сомнений. И для этого «всего» у неё достаточно и денег, и связей…
Нет, пусть уж лучше всё остаётся, как было. Я снова посмотрела на экран. Сомнительно, что ритуал сработает. Зато наверняка поможет на ближайшее время отвлечься от глупых мыслей. Так-с, что там требуется для него?
Новолуние? Как раз сегодня оно и есть.
Красная жидкость? Кровь я использовать точно не готова. Вина у меня нет. Я представила себе лицо Раисы-кассирши из соседнего продуктового магазина, увидь она в моих покупках вино — смесь осуждения и предвкушения, как она будет делиться новостью о неподобающем поведении библиотекарши Софья. Да, вина нет, зато в холодильнике стоит открытая пачка томатного сока. Думаю, хватит на все рисунки.
Ветки полыни? У меня по полкам в шкафу разложены мешочки с сухой полынью — моль отпугивать.
Вполне достаточно, чтобы вообразить себя могущественной катрильской чернокнижницей. А Сияна милостивая из-за такой ерунды гневаться не будет… Наверное…
Я сняла с кухонного стола скатерть, разложила листы бумаги, налила в блюдце томатный сок. Подготовила свечи и насыпала в керамическую креманку содержимое антимолевого мешочка. Увеличила на экране рисунок из «Пурпурного рога». Готово.
Сосредоточившись на желании сохранить тайну — Эреш Кигаль назвал сосредоточенность на желании самым важным элементом проведения ритуала — я обмакнула палец в томатный сок и принялась старательно выводить линии на разложенных листах бумаги, то и дело сверяясь с рисунком на экране.
Большой квадрат. Волнистая линия, пересекающая его ровно посередине. Прямые линии, словно вонзающиеся в тело квадрата, ломающиеся за его пределом под прямым углом. Теперь сложнее — зубчики вдоль одной из сторон квадрата, четыре маленьких круга в углах и один большой посредине. Большой круг тоже обвести зубцами. Готово.
В маленьких кругах по углам укрепить свечи. В центральный поставить креманку с веточками полыни и прядью волос призывателя или того, на кого ворожат. Волос я класть не стала, а взяла бумажную копию Анютиного свидетельства о рождении.
Всё! Можно ложиться спать, потому что лучшее время для колдовства — между тремя и четырьмя ночи.
Когда среди ночи зазвонил будильник, я с неохотой встала, привела себя в относительный порядок, перечитала описание ритуала. Потом взяла в руки зажигалку и принялась зажигать свечу за свечой, проговаривая при этом слова заклинания:
Тайной заката,
Секретом рассвета,
Хладом небесным,
Жаром подземным
Я заклинаю, Рахас-Аранди:
Явись на зов.
Пламя свечей вздрогнуло, метнулись по потолку тени, за окном заухала невесть откуда взявшаяся в городе сова, раздался непонятный стрекот. Но я, помня наставления Эреша, лишь стиснула кулаки и продолжила:
Тьмою ночною,
Мглою пещерной,
Дымкой забвенья,
Мороком хитрым,
Я заклинаю,
Рахас-Аранди,
Тайну укрой.
Пламя свечей вновь задрожало, но я поднесла зажигалку к листку в креманке, торжественно объявив:?«Вот моя тайна!»
Бумага и веточки полыни ярко вспыхнули и мгновенно прогорели. Следом порыв ветра задул свечи. По коже побежали мурашки. Меня на миг охватило ощущение чьего-то недоброго присутствия, но оно тут же исчезло.
И усмехнувшись: сама придумала — сама испугалась, я, не зажигая свет, отправилась досыпать.
Заснула я не сразу. Всё ворочалась с боку на бок, то утыкаясь носом в спинку дивана, то почти свисая над краем. В голову лезли воспоминания, давно убранные на самые дальние полки памяти, воспоминания о событиях восемнадцатилетней давности, когда мои наивные мечты и надежды были растоптаны тяжёлым сапогом реальности. И сквозь горькие размышления о прошлом я провалилась в сон.
Открыла глаза я, лёжа всё на том же диване в гостиной, как мы гордо называли большую из двух комнат нашей маленькой двушке. Из привычной обстановки выбивалась только дверь, массивная дубовая дверь с изящно изогнутой бронзовой ручкой, возникшая в прежде глухой стене. Она вела — откуда-то я знала это совершенно точно — в ту самую аудиторию, куда глупую домашнюю девочку, пьяную от шампанского и неожиданного внимания своего кумира, привёл на празднике Новогодья Андр.
Тени, лежавшие в углу комнаты, переползли к двери, сгустились, сквозь них проступили контуры мужской фигуры. Вспыхнуло, словно освещённое прожектором лицо.
— А ты всё растёшь в ширину, мелкий, — не удержался от подколки профессор, чуть нагибаясь, чтобы обняться с другом. — Нет бы вверх, а то всё приходится до тебя снисходить.
— Ничего, дай срок — начнёшь расти вниз, длинный, — привычно парировал его друг.
— Только после тебя, — так же привычно ответил профессор.
Они дружно рассмеялись.
— Как-то у тебя здесь пустовато. Чего-то не хватает, — заметил Евгений Олегович, с любопытством разглядывая кабинет. — А... Понял! Горыныч, негодяй, ты куда дел университетские трофеи за последние сто лет? А как же педагогическая работа? Как же "и пусть вам будет стыдно перед поколениями ваших предшественников"?
— В музей отправил, — фыркнул Игорь Дмитриевич, в своё время не раз слышавший про поколения предшественников от профессора Картаса, бывшего тогда хозяином этого кабинета. — Пусть первокурсники любуются. Жить надо не прошлым, а будущим.
— Золотые слова, — согласился Евгений Олегович. — Ещё бы до Счастливчика их донести...
Счастливчик Андр — Андрон Вениаминович Измайлов — был третьим в их весёлой студенческой компании. Хотя точнее было бы сказать, что он был первым. Первым в учёбе, первым в проказах, первым в любви и первым в драке.
Он и в жизни стал первым — владельцем заводов, газет, пароходов и прочего движимого и недвижимого имущества. Ему удавалось всё, за что бы он ни брался, удача улыбалась ему. Улыбалась до нынешнего лета, когда в пожаре загородного дома погиб его единственный сын. И Андр сломался. Забросил бизнес, заперся дома и запил…
— Донесём, — пообещал Игорь Дмитриевич, — дай только срок. Надо проверить мою догадку.
И выложил на стол перед другом чёрно-белую фотографию.
— Лика? Лика Измайлова? — чуть удивлённо произнёс Евгений Олегович, узнавший на фотографии младшую сестру Андра. — А при чём тут она?
— А если так? — улыбнулся Игорь Дмитриевич, выкладывая рядом с первой другую фотографию, только цветную.
С фотографии улыбалась та же самая девушка. Почти та же самая. Только волосы её были не белокурыми, как у Лики, а медно-русыми. И взгляд был жёстким, каким никогда не был у беспечной любимицы семьи Измайловых.
— Чей ребёнок? — уточнил разом посерьёзневший Евгений Олегович. — Марго? Кати? Оленьки?
Идею отыскать незаконнорожденного отпрыска Андра друзья обсуждали ещё в августе, но особых надежд они не питали. Андр, менявший своих подруг чуть ли не еженедельно, о предохранении не забывал никогда.
— Нет, нет и нет, — ответил Игорь Дмитриевич.
— Чей?!
— Этого я пока и сам не знаю. Я случайно наткнулся на девочку, просматривая личные дела обратившихся в Фонд поддержки малоимущих студентов в в этом году. Потому и тебя позвал посмотреть — побоялся, что принимаю желаемое за действительное.
— Что ты о ней знаешь?
— Только то, что в личном деле. Анна Андреевна Старцева, семнадцать лет, первый курс. Превосходно сдала вступительные экзамены, получила стипендию от Фонда.
— Негусто.
— Ничего. В понедельник на собеседовании узнаю побольше.
— На каком собеседовании?
— Я вызвал её под предлогом сотрудничества с Фондом.
— А если ты ошибаешься? Если это просто совпадение?
— Тогда Фонд просто поможет талантливой девочке.
Глава 5 От порога до порога
Пять минут от дверей библиотеки до седьмого дома, где Верхнеплёсовская улица неожиданно виляет, не желая лезть в горку. Потом минут десять до Ежиной площади, названной то ли в честь Ежи Ружева, при котором Бельск получил статус уездного города, то ли в честь любимого ёжика дочери наместника — кто знает, что на самом деле было двести лет назад. Мне больше нравится вторая версия, но её я рассказываю любопытным школьникам строго по секрету. От Ежиной площади до Красной улицы, где я живу, ещё десять.
Двадцать пять минут неторопливой прогулки наедине с собой и своими мыслями — спешить-то мне теперь не к кому. Да и подумать было о чём.
Тёплую, умиротворяющую атмосферу библиотеки в одночасье выдули ледяные сквозняки неприязни. Понять Маникену я могла, достаточно было взглянуть на себя глазами амбициозной девицы, недавно получившей диплом Зарянского университета и загремевшей по распределению в Бельск. Итак, Софья Алексеевна Старцева, 35 лет, библиотекарь. Стаж работы в библиотеке — 17 лет. И за все эти годы не сумела подняться даже до уровня старшего библиотекаря, что свидетельствует об отсутствии то ли амбиций, то ли способностей. Если судить по внешнему виду, скорее первое. С другой стороны, ведёт себя вызывающе, позволяя себе поучать начальство. И как, скажите на милость, прикажете выпускнице университета управлять таким кадром?!
Беда в том, что управляться Маникеной мне совсем не хотелось. Тем более, что моим основным заработком уже давно были переводы, а не копеечный оклад библиотекаря. Издательство «Ветер перемен» исправно снабжало меня интересными книгами и щедро платило за переводы. Беда была одна - сроки. Но когда они поджимали, я и в библиотеке урывала время попереводить. Анна Сергеевна не препятствовала моей подработке в рабочее время. Зато Маникена вряд ли будет смотреть на мои занятия сквозь пальцы…
За размышлениями я и не заметила, как оказалась перед знакомой дверью под цифрой «одиннадцать». Раньше я расшифровывала её как «одна мама и одна дочка», а после отъезда Ани на учёбу получалось «одна, совсем одна». И такая трактовка до сих пор меня вполне устраивала, что бы там ни говорила Вера Михайловна.
Глава 6 О тяжёлой доле средневековых чернокнижников
Катрильские чернокнижники, если верить легенде, преуспели в искусстве призыва духов малых и великих из свиты Сумара - непутёвого сына Небесной Четы. С их помощью призыватели отыскивали сокровища, очаровывали красавиц, проникали в мысли врагов и сживали их со свету. И допризывались до того, что привлекли к себе внимание ревнителей Радана. Те огнём и мечом прошлись по Катрилье, вырезая чернокнижников, а духи то ли не смогли, то ли не захотели помочь.
Незавидная судьба катрильцев стала предупреждением чернокнижникам следующих поколений. И те, если и существовали, старались держаться в тени, дабы не привлечь к себе внимание ревнителей. Потому о чёрной магии к нашему времени было мало что известно — только смутные слухи, передаваемые быстрым шепотком.
Моё воображение в детстве тревожили образы всесильных мудрецов. Я представляла, как мановением волшебной палочки исцеляю, спасаю, возвожу дворцы и разбиваю парки… Потом, когда подросла, то осознала, что слуги Сумара больше преуспевают в разрушении, чем в созидании. Потому исцелять и возводить с их помощью вряд ли получится. Так что, когда мне в руки, пусть и по ошибке, попала книга чёрного мага, первым порывом было удалить её вместе с письмом. Но любопытство перевесило. Письмо было удалено, но прежде… «Пурпурный рог» был скопирован на флешку.
Добралась до файла с книгой я только в пятницу вечером. Заварила чай с корицей — ну и что, что на ночь крепкий чай пить не рекомендуют?! — и, укутавшись в плед, устроилась с чашкой перед ноутбуком. Но, начав читать, быстро поняла, что стать чернокнижницей — даже пожелай я того — практически нереально.
На первых страницах Эреш описал необходимое для изготовления Печати Иштарны. Для неё требовался кусок самородной меди, затем рог живого быка, причём изъятый на рассвете первой осенней ночи...
Листая трактат, я от души сочувствовала тяжёлой доле средневековых чернокнижников — ритуалы требовали длительной подготовки, дорогих и редких ингредиентов, безошибочного начертания затейливо запутанных фигур, чёткого произнесения языколомных заклинаний. И уже готова была закрыть файл, когда взгляд мой зацепился за заголовок: «Как призвать духа, именуемого Рахас-Аранди, дабы укрыл он желаемое покровом безвестности»
Рахас-Аранди… Где-то я слышала это имя. Но где? Когда?
Глава 7 Беда на пороге
От изучения чернокнижного манускрипта меня отвлёк короткий резкий звук. Это закурлыкал компьютер, извещая, что кто-то хочет со мной пообщаться. Нютка!
— Как твои дела, солнышко? — спросила я, любуясь появившимся на экране лицом дочери.
— Отлично, ма. Мне даже через Фонд поддержки малоимущих студентов нашли подработку. Есть вакансия в корпорации «Изюбр». Представляешь?! — огнём, горевшим в глазах Нютки, можно было обогреть в зимний день пол Бельска. — В понедельник пойду на собеседование с проректором! Если пройду, считай, место переводчицы у меня в кармане!
Что такое корпорация «Изюбр» я представляла. А владельца её, Андрона Измайлова, прозванного в университете «Счастливчик Андр», я, к сожалению, представляла себе ещё лучше. Как и Адель Лисьину, ставшую в замужестве Измайловой.
Похоже, что выражение, появившееся на моём лице при упоминании названия корпорации, смутило дочку. Да, о той истории я ей рассказала, как о случившейся с моей подругой, не называя никаких имён. И она до сих пор считает себя законной дочерью Андрея Старцева. Пусть и дальше считает.
— Ты что, ма? Это же такой шанс!
— Нют, я в своё время, когда училась в универе…, — я замялась, подбирая слова. — неудачно пересеклась с женой Измайлова, владельца «Изюбра». Я боюсь, ты попадёшься ей на глаза…у Адели и в старые времена было достаточно возможностей напакостить, а уж сейчас и подавно.
— Брось, ма, — отмахнулась Нютка. — Где я, а где эта самая Адель…
— Ох, Анюта, — вздохнула я. — Если что-то может пойти не так, оно скорее всего и пойдёт не так.
— Не бойся, ма, — отмахнулась от моего беспокойства дочка. — Никто меня не съест!
Мы ещё чуть-чуть поболтали с ней о житье-бытье и закончили разговор на оптимистической ноте. Я успокаивала себя, что у Нюты другая фамилия и никто её не свяжет со мной. Но на сердце было тяжело.
Глава 8 Покров безвестности
Я нажала «отбой» и взгляд мой снова упал на слова «дабы укрыл он желаемое покровом безвестности…»
Покров безвестности мне не помешал бы. Бельск патриархален, и когда здесь узнают о незаконнорожденности Анюты — а эхо разоблачения тайны в Зарянске наверняка докатится и до Бельска — со мной, обманщицей, выдававшей себя за честную вдову, перестанут здороваться соседи, я уж не говорю о реакции попечительского совета библиотеки. Да, если правда о происхождении Анюты выплывет наружу, меня смешают с грязью. Однако Бельск меня беспокоил меньше всего. Куда больше меня беспокоила Адель, которую в Универе за характер прозвали Бешеной Лисицей. В том, что Андр шевельнёт хотя бы пальцем, чтобы помочь дочери, я сильно сомневалась. А вот в том, что Адель пойдёт на всё, чтобы сломать жизнь Нютки, как когда-то мою, не было и тени сомнений. И для этого «всего» у неё достаточно и денег, и связей…
Нет, пусть уж лучше всё остаётся, как было. Я снова посмотрела на экран. Сомнительно, что ритуал сработает. Зато наверняка поможет на ближайшее время отвлечься от глупых мыслей. Так-с, что там требуется для него?
Новолуние? Как раз сегодня оно и есть.
Красная жидкость? Кровь я использовать точно не готова. Вина у меня нет. Я представила себе лицо Раисы-кассирши из соседнего продуктового магазина, увидь она в моих покупках вино — смесь осуждения и предвкушения, как она будет делиться новостью о неподобающем поведении библиотекарши Софья. Да, вина нет, зато в холодильнике стоит открытая пачка томатного сока. Думаю, хватит на все рисунки.
Ветки полыни? У меня по полкам в шкафу разложены мешочки с сухой полынью — моль отпугивать.
Вполне достаточно, чтобы вообразить себя могущественной катрильской чернокнижницей. А Сияна милостивая из-за такой ерунды гневаться не будет… Наверное…
Я сняла с кухонного стола скатерть, разложила листы бумаги, налила в блюдце томатный сок. Подготовила свечи и насыпала в керамическую креманку содержимое антимолевого мешочка. Увеличила на экране рисунок из «Пурпурного рога». Готово.
Сосредоточившись на желании сохранить тайну — Эреш Кигаль назвал сосредоточенность на желании самым важным элементом проведения ритуала — я обмакнула палец в томатный сок и принялась старательно выводить линии на разложенных листах бумаги, то и дело сверяясь с рисунком на экране.
Большой квадрат. Волнистая линия, пересекающая его ровно посередине. Прямые линии, словно вонзающиеся в тело квадрата, ломающиеся за его пределом под прямым углом. Теперь сложнее — зубчики вдоль одной из сторон квадрата, четыре маленьких круга в углах и один большой посредине. Большой круг тоже обвести зубцами. Готово.
В маленьких кругах по углам укрепить свечи. В центральный поставить креманку с веточками полыни и прядью волос призывателя или того, на кого ворожат. Волос я класть не стала, а взяла бумажную копию Анютиного свидетельства о рождении.
Всё! Можно ложиться спать, потому что лучшее время для колдовства — между тремя и четырьмя ночи.
Когда среди ночи зазвонил будильник, я с неохотой встала, привела себя в относительный порядок, перечитала описание ритуала. Потом взяла в руки зажигалку и принялась зажигать свечу за свечой, проговаривая при этом слова заклинания:
Тайной заката,
Секретом рассвета,
Хладом небесным,
Жаром подземным
Я заклинаю, Рахас-Аранди:
Явись на зов.
Пламя свечей вздрогнуло, метнулись по потолку тени, за окном заухала невесть откуда взявшаяся в городе сова, раздался непонятный стрекот. Но я, помня наставления Эреша, лишь стиснула кулаки и продолжила:
Тьмою ночною,
Мглою пещерной,
Дымкой забвенья,
Мороком хитрым,
Я заклинаю,
Рахас-Аранди,
Тайну укрой.
Пламя свечей вновь задрожало, но я поднесла зажигалку к листку в креманке, торжественно объявив:?«Вот моя тайна!»
Бумага и веточки полыни ярко вспыхнули и мгновенно прогорели. Следом порыв ветра задул свечи. По коже побежали мурашки. Меня на миг охватило ощущение чьего-то недоброго присутствия, но оно тут же исчезло.
И усмехнувшись: сама придумала — сама испугалась, я, не зажигая свет, отправилась досыпать.
Глава 9 Явление Полуликого
Заснула я не сразу. Всё ворочалась с боку на бок, то утыкаясь носом в спинку дивана, то почти свисая над краем. В голову лезли воспоминания, давно убранные на самые дальние полки памяти, воспоминания о событиях восемнадцатилетней давности, когда мои наивные мечты и надежды были растоптаны тяжёлым сапогом реальности. И сквозь горькие размышления о прошлом я провалилась в сон.
Открыла глаза я, лёжа всё на том же диване в гостиной, как мы гордо называли большую из двух комнат нашей маленькой двушке. Из привычной обстановки выбивалась только дверь, массивная дубовая дверь с изящно изогнутой бронзовой ручкой, возникшая в прежде глухой стене. Она вела — откуда-то я знала это совершенно точно — в ту самую аудиторию, куда глупую домашнюю девочку, пьяную от шампанского и неожиданного внимания своего кумира, привёл на празднике Новогодья Андр.
Тени, лежавшие в углу комнаты, переползли к двери, сгустились, сквозь них проступили контуры мужской фигуры. Вспыхнуло, словно освещённое прожектором лицо.
