Я всхлипываю громче, продолжаю бежать и вдруг вижу впереди женский силуэт. Девушка вроде одна. Непонятно, какого титула. То ли Двоюродная по дому гуляет, то ли еще кто. Мало ли у кого-то сегодня нормальное свидание. Но где тогда ее спутник?
А мне надо в руки себя взять — не важно, кто это, видеть меня всю несчастную и в слезах она не должна. Память у нас, анамаорэ, изумительная, а любовь к сплетням громадная. Ну и я как-никак Троюродная и отчасти публичное лицо: у меня есть свои поклонники и почитатели творчества.
Я замедляю шаг и оборачиваюсь — Ренато очень далеко уже. Я слишком быстро бежала. Зато незнакомка все ближе. Выражение ее лица недовольное и вместе с тем решительное.
Ну, как незнакомка, Троюродная. Правда, не из моего дома, и мы с ней не общаемся. По внешнему виду эльфийки или эльфа обычно легко понять их сословие. Троюродные — самые вычурные и украшенные во всех смыслах. У этой девушки фигура прямо выдающаяся. Преувеличенно женственная.
Теперь мы в нескольких шагах друг от друга. Троюродная окидывает меня внимательным и каким-то злым взглядом. Словно находит подтверждение неким мыслям. Кивает мне — я киваю ей в ответ. И дальше идет.
Она точно не местная, местные здесь Двоюродные. Ее спутник так и не появился. Что же она тут делает такая недовольная? Неужели моя сестра по несчастью?
В любом случае, если она никуда не свернет, скоро поравняется с Ренато. А я вдруг чувствую необъяснимую ревность. Аж в груди колет. Когда такая вся из себя девица в тонком розовом платье проходит ночью мимо интересного тебе мужчины, вы с ним «поссорились», а он хотел романтический вечер — да тут кто угодно приревнует!
Я резко передумываю идти, а тем более бежать на пляж. К себе домой возвращаться вообще никакого смысла нет. Общение всегда более интересно тому, чей статус ниже. Уйду сейчас, Двоюродный Ренато просто решит, что я сдалась. Не выдержала конкуренции за его внимание. Решила пожить спокойно, как любит Орнела. Орнела даже не из знати, просто актриса. Ей неведом азарт, когда чем больше имеешь, тем больше хочешь получить.
А насчет Двоюродных у нас даже поговорка есть: легче стать Правительницей, чем заставить Двоюродного приветствовать тебя по титулу. Так принято вообще-то. Они меня должны не «Мари» или тем более «малыш» звать, а «Троюродная Марисса». Хотя бы Троюродная. Но что с них взять… Фамильярны до жути. Хотя Давиде соблюдает этикет...
А прямо срочно мне надо как-то слиться с пространством и понаблюдать, как эта Троюродная мимо Ренато пройдет. Хорошо бы она тихо прошла, не задерживаясь. Вот бесит она меня безо всяких причин.
Становиться невидимой я не умею, так что сажусь на ближайшую скамейку. Да и пусть Двоюродный скажет, что я подсматриваю. Сам бы он что ли не подсматривал?
Злюсь, глядя на то, как Троюродная красиво вышагивает, качая полными бедрами, а Ренато навстречу ей идет. Расстояние между ними все меньше.
Зрение у меня прекрасное, а слух не настолько. Никаких магических усилителей слуха в Анамаории нет. Мне придется довольствоваться увиденным. И полутьма еще мешает, эх.
Миг, другой…
Девица не проходит мимо Ренато. Она останавливается. Он тоже.
А дальше, судя по ее напряженной позе… она начинает с Двоюродным… ругаться! Чуть ли не его за что-то отчитывает!
Я тут с ума сойду просто сидеть ждать, чем все это закончится. Или посидеть? А если она вместе с ним куда-то уйдет? Вынудит его меня в саду оставить и все. Это войти в чужое имение без хозяев нельзя — выйти наружу, телепортировавшись, всегда можно, если не держат за руки-ноги или не наплели защитных вязей изнутри.
Нет уж, я от любопытства умру, если хоть что-то не услышу. Хотя Ренато естественно увидит сейчас, что я приближаюсь. Свернет разговор и скажет, что это якобы простое соперничество. С девицей этой у него. Ну-ну.
Чем ближе я подкрадываюсь, тем лучше понимаю, что права. Троюродная ругается. Негромко, сквозь зубы, но вслух. Почему не мысленно, интересно? Хочет, чтобы ее услышали? Ренато как будто только коротко ей отвечает. Что-то типа: «Хватит». А она продолжает, не унимается. Интересно, она пришла с ним поругаться, или просто так совпало? Кто ее вообще впустил?
А я морально готова к тому, что она сейчас развернется и меня тоже обзовет. Мне же придется объяснить, зачем я к Двоюродному Ренато подошла. Уже слышу его низкий голос. Сейчас в нем нотки напряжения, а не властности:
— Это было давно. Я сожалею. Сколько еще ты будешь напоминать мне об этом, Эфимия? Тебе нравится меня уничтожать? Я не хотел того, что случилось.
— Не хотел?! Ты?! Не хотел?! Как ты смеешь врать мне в лицо, Двоюродный?! Я буду говорить об этом всегда. Всегда!
— О чем об этом? — спрашиваю вслух. Скрываться-то бесполезно. Я уже близко подошла.
Троюродная Эфимия разворачивается на каблуках:
— А, так ты его очередная жертва? Хочешь тоже заболеть и умереть по его вине, как моя сестра?
Я леденею. Это уже не просто «игры с девушками». Не заманивание на ложе и разбитые по наивности сердца. Что, монстры раздери, у них произошло?!
Ага, вот почему Троюродная мне интуитивно не понравилась. Сразу меня в жертвы записывает. В дуры. Потому что на ложе в конце концов можно не ложиться. А если уж полежала там с кем-то, вряд ли это такое сводящее с ума ложе. Ложе и ложе. Просто жизнь.
И к тому же, если бы Двоюродный действительно оказался виноват хоть в чьей-то гибели, его бы давно казнили. У нас такое не скрыть. Но отмахнуться от чувств Эфимии я тоже не могу. Ее обвинения звенят у меня в ушах. Сердце бьется ненормально быстро, а пальцы слегка дрожат. Прячу руки за спину, чтобы она не видела.
У многих Двоюродных не лучшая репутация, но чтобы заработать прям «очень плохую», надо постараться. Может, это знак? Может, мне давно пора бежать от Ренато? Ноги врастают в землю, не сдвинуться.
Мне нужен кто-то со стороны. Не трусливая Орнела, которая всего боится, и, наверное, не женщина, чтобы лишних эмоций не было. Скорее кто-то вроде Паоло, кто в курсе всяких сплетен и расскажет, что в самом деле произошло.
Я зависаю в своих мыслях, переводя взгляд с Ренато на Эфимию. Я впервые в таком положении и не знаю, что сказать. Вставать на сторону Двоюродного тоже глупо. Еще больше взбесит Троюродную.
— Вижу, у тебя шок, — Эфимия «оживает» раньше меня. — Не связывайся с ним, если не хочешь больших проблем.
Ренато качает головой — движение плавное, но в нем что-то опасное, будто он готов схватить Эфимию и вытолкать за пределы сада. Но он остается недвижим:
— Иди, Эфимия. Не надо втягивать Мариссу в наши разборки.
Почему «не надо»? С одной стороны, конечно, зачем мне их прошлое. С другой, он не хочет говорить. Не хочет приближаться ко мне. Это неприятно. Больно, даже. Может, мне тоже стоит отступить? Чувствую противный ком в горле.
На удивление, Эфимия слушается. Исчезает, оставляя нас в почи тишине. Плещут фонтанчики. Шелестит листва. А между нами зависает тяжелое, густое молчание.
Оправдываться Ренато не станет. И я, если честно, не хочу его слушать. Без стороннего взгляда все его слова бесполезны.
Молчание затягивается.
— Малыш... Ты еще хочешь на пляж? — Ренато поднимает бровь, будто ничего не случилось.
Хорошо быть всегда красивым, что бы ни происходило. А у меня сердце не на месте. Но сбегать глупо, хотя от близости Ренато под кожей теперь скользит холодок. С ним… небезопасно. Но он притягивает.
— Хочу. Почему нам все время кто-то мешает? Место у тебя заколдованное что ли? Проклятое?
Ренато раздраженно хмыкает:
— Проклятое? Эфимию притащил Давиде. Специально вызвал. Подговорил устроить сцену именно при тебе. Он теперь ни перед чем не остановится, чтобы мне мешать. И да, ты ему наверняка поверишь — он мастер красиво говорить.
Я выдерживаю его взгляд. Давиде правда чересчур гладко стелет. «Мечта», «влюбился» — ну да, классика, чтоб впечатлить. От таких слов у многих голова идет кругом, если мужчина нравится. А нравится ли мне Давиде? Я даже не думала об этом. Не противен — вот и все. Нервно обхватываю себя руками:
— То, что сказала Эфимия — правда?
Мне не нужны подробности. Правда способна напугать. Но…
Ренато тяжело вздыхает, будто я его заставляю лезть туда, куда он никогда не лезет.
— Правда, что у меня были отношения с ее сестрой. И что ее сестра все пережила слишком болезненно. Потому я и позволяю Эфимии злиться. Если ей так проще. Все остальное... Мари, мы не отвечаем за действия других. И я не хочу обсуждать с тобой других женщин. Это прошлое. Оно не улучшит наше настоящее. Потому Давиде и суетится. Ты ему не нужна, но он хочет испоганить мои отношения, понимаешь?
По спине снова бежит мерзкий холодок. Пока не поговорю с кем-то независимым — не узнаю правду.
— Ты что-то скрываешь... Двоюродный Давиде слишком старается для «простого соперничества», — говорю, пока мы идем к пляжу. В нос ударяет свежий запах воды.
Ренато снова вздыхает раздраженно:
— Как правило, Мари, я встречаюсь с женщинами внутри своих покоев. Или на их территории. У Давиде там нет шансов. А с тобой я хожу только вне дома, и это его бесит.
«Встречаюсь». Прекрасно. Говорил, что обсуждать женщин не будет — и сам обсуждает.
— Я ему настолько не нравлюсь? — спрашиваю невпопад. Думаю, Ренато снова ответит, что я «ни при чем». Я уже слышу далекий плеск воды, но он не радует.
— Нет, малыш. Ему не нравлюсь я. А твоими чувствами он готов играть. Он же Двоюродный. Если мы будем говорить о нем — он достигнет своего. Он хочет, чтобы я ассоциировался у тебя с неприятностями.
И ведь правда: с утра все странное, резкое, тревожное. Даже украшения, которые Ренато мне подарил, были... не однозначными. Продолжится так — и романтики не останется ни крошки. А ведь, кажется, Ренато сейчас хочет чего-то светлого. Или это я хочу? Надо переключиться. Я же актриса.
Ренато интересуется:
— Что будем делать на пляже? Или оставишь выбор мне?
Улыбаюсь.
— Тебе.
Случайно касаюсь его руки — его кожа странно холодная.
На самом деле на пляже особо нет никаких занятий. Плавать, ходить в воде, взять лодку. Сидеть, гулять по песку. Можно полежать. Эльфы анамаорэ не проводят на открытом солнце много времени — это не вредно, но и не полезно. Но сейчас усыпанная звездами ночь. Невероятно красивая, расцвеченная сгустками энергии, мягким сиянием воды и неба. Погода у нас меняется, бывает и дождь, и шторм, а вот тепло всегда. Не надо многослойно одеваться. Несколько юбок носят для красоты. Мое блестящее платье при таком освещении выглядит изумительно, как я и предполагала.
Мы подходим к самой кромке воды. Ночью она теплая, светится лазурью, в ней приятно побродить.
— Ты изумительно красива, Марисса. Одна из самых прекрасных женщин, которых я видел, — Ренато стоит рядом, глядя в море. Там, за водой другое государство, враги. А здесь, у берега, кажется, будто море охраняет нас от всех тревог. — Знаешь, чего я хочу?
Вода тихо плещет, а песок теплый-теплый. Я и не знала, что он такой, на наш домашний пляж я ночью не хожу.
— Не-а, — пожимаю плечами. За сегодня я слишком наволновалась. Не хочу снова переживать, что бы Двоюродный ни предложил. Если мне не понравится, я просто откажусь.
— Иди ко мне, — Ренато садится на брошенную в песок ткань, лицом к воде.
— Но мы еще слишком... — тихо смеюсь. Пусть говорит, что я застенчива, не важно.
— Расслабься. Дай мне руку.
Я даю ладонь и оказываюсь втянута Ренато на колени. Он намного меня больше, так что фактически я оказываюсь «в нем», спиной к его животу. Мои сведенные в коленях ноги между его расставленных полусогнутых ног. Как в большое кресло сажусь. Ренато обнимает меня, сцепляя ладони на моем животе:
— Удобно?
— Очень.
Если откинуть голову, то... действительно похоже на своеобразное живое кресло.
Я закрываю глаза, вдыхая свежий, наполненный ароматами моря воздух. А еще сам Двоюродный Ренато очень вкусно пахнет. Убаюкивая, плещет сине-голубая вода. Днем она сиренево-фиолетовая, а ночью не только. Только песок постоянно розовый разных оттенков.
А дальше наступает тьма.
* * *
У нас в Анамаории дико разнообразный растительный мир и практически отсутствует животный. Но кое-какие представители есть. Рыбки в воде, например. А еще птицы. И, кажется, этих птиц я сейчас слышу. Причем не каких-то, которые селятся у домов, а смутно знакомых… морских?! Они чисто дневные, ночью спят.
Распахиваю глаза — розовый песок, лилово-пурпурные волны. И... длинные ноги Двоюродного Ренато. Я что, спала на нем? Всю ночь?! Щеки начинает жечь.
Он ведь мог перенести нас в свои покои. Но не стал. Потому что без моего согласия это непристойно. Мог уйти один — тоже не стал. Просто сидел со мной до утра под звездами.
Мне становится ужасно неловко. И в то же время... приятно. А еще у меня на запястьях новые браслеты. Резные, блестящие, с камнями. Тут все оттенки зеленого: изумрудный, травяной, хвойный. На фоне своего платья не сразу их заметила. Даже не знаю, радоваться или… я теперь Двоюродному обязана?
— Нравятся? — голос Ренато раздается около уха, его дыхание мягко согревает раковинку.
Ох, я же и до сих пор на нем… практически лежу. И не вскочить, как укушенная. Глупо будет.
— Очень... Они чудесные. Ты меня балуешь, Двоюродный. А за что? И... да, мы тут всю ночь?
Ренато спокойно поправляет мне волосы — как будто это совершенно естественно:
— За что? За прекраснейшую ночь в моей жизни, Мари. Ты быстро уснула, а я смотрел на море. Потом тоже поспал.
Сердце стучит слишком быстро. Ночевка получилась почти как... отношения. Но Ренато ничего не говорит. Ничего не поясняет.
— А Двоюродный Давиде здесь не появлялся? — спрашиваю.
— Я поставил защиту. Он мог только видеть. И все. Пусть бесится.
— Ты его совсем не любишь? — не жду правду, просто спрашиваю, чтобы не молчать. Боюсь тишины.
— Я? Мне на него плевать. Но теперь начинаю не любить. Ты о нем говоришь — утро портится.
Да, пока еще утро. Часов ни у кого из анамаорэ нет, просто внутреннее чутье времени.
— Не будем... — соглашаюсь. — У тебя сегодня дела?
Мне неловко. Я не знаю, что между нами. И что мне можно.
— Конечно, дела. Но это не повод не накормить тебя. И не проводить домой. Думаю, есть на виду у братца — снова его подразнить. Согласишься зайти ко мне внутрь, в мое личное пространство, малыш? Или мы все еще недостаточно знакомы?
Учитывая, что я буквально сижу у Ренато в объятиях... вопрос звучит забавно.
Интересно, я ему правда нравлюсь? Или это правила этикета? По большому счету Двоюродные уязвимы: при желании любая девушка может подробнейшими мыслеобразами передать кому угодно все, что было. Когда расследуют преступления, память всегда проверяют. Ну а тут речь о преступлении не идет. Речь о слабости и о репутации. Все знают, что Двоюродные коварны, но мы, Троюродные, опасны еще больше. От сплетника Паоло, который своими рассказами может сформировать любое мнение, до авантюристов, которые влюбляют Двоюродных, а потом всем в деталях показывают, как глупо он или она себя вели. Двоюродный, над которым смеются, это ужасно. Видимо потом некоторые и становятся кошмарными. Начинают пренебрегать или играть чужими чувствами, как Давиде или… сам Ренато. Манипуляторами становятся.
Я не могу до конца расслабиться с Ренато, но он в том же положении, что и я. Даже хуже: знает же, что я принимала от Двоюродного Давиде, его врага, сообщения…
А мне надо в руки себя взять — не важно, кто это, видеть меня всю несчастную и в слезах она не должна. Память у нас, анамаорэ, изумительная, а любовь к сплетням громадная. Ну и я как-никак Троюродная и отчасти публичное лицо: у меня есть свои поклонники и почитатели творчества.
Я замедляю шаг и оборачиваюсь — Ренато очень далеко уже. Я слишком быстро бежала. Зато незнакомка все ближе. Выражение ее лица недовольное и вместе с тем решительное.
Ну, как незнакомка, Троюродная. Правда, не из моего дома, и мы с ней не общаемся. По внешнему виду эльфийки или эльфа обычно легко понять их сословие. Троюродные — самые вычурные и украшенные во всех смыслах. У этой девушки фигура прямо выдающаяся. Преувеличенно женственная.
Теперь мы в нескольких шагах друг от друга. Троюродная окидывает меня внимательным и каким-то злым взглядом. Словно находит подтверждение неким мыслям. Кивает мне — я киваю ей в ответ. И дальше идет.
Она точно не местная, местные здесь Двоюродные. Ее спутник так и не появился. Что же она тут делает такая недовольная? Неужели моя сестра по несчастью?
В любом случае, если она никуда не свернет, скоро поравняется с Ренато. А я вдруг чувствую необъяснимую ревность. Аж в груди колет. Когда такая вся из себя девица в тонком розовом платье проходит ночью мимо интересного тебе мужчины, вы с ним «поссорились», а он хотел романтический вечер — да тут кто угодно приревнует!
Я резко передумываю идти, а тем более бежать на пляж. К себе домой возвращаться вообще никакого смысла нет. Общение всегда более интересно тому, чей статус ниже. Уйду сейчас, Двоюродный Ренато просто решит, что я сдалась. Не выдержала конкуренции за его внимание. Решила пожить спокойно, как любит Орнела. Орнела даже не из знати, просто актриса. Ей неведом азарт, когда чем больше имеешь, тем больше хочешь получить.
А насчет Двоюродных у нас даже поговорка есть: легче стать Правительницей, чем заставить Двоюродного приветствовать тебя по титулу. Так принято вообще-то. Они меня должны не «Мари» или тем более «малыш» звать, а «Троюродная Марисса». Хотя бы Троюродная. Но что с них взять… Фамильярны до жути. Хотя Давиде соблюдает этикет...
А прямо срочно мне надо как-то слиться с пространством и понаблюдать, как эта Троюродная мимо Ренато пройдет. Хорошо бы она тихо прошла, не задерживаясь. Вот бесит она меня безо всяких причин.
Становиться невидимой я не умею, так что сажусь на ближайшую скамейку. Да и пусть Двоюродный скажет, что я подсматриваю. Сам бы он что ли не подсматривал?
Злюсь, глядя на то, как Троюродная красиво вышагивает, качая полными бедрами, а Ренато навстречу ей идет. Расстояние между ними все меньше.
Зрение у меня прекрасное, а слух не настолько. Никаких магических усилителей слуха в Анамаории нет. Мне придется довольствоваться увиденным. И полутьма еще мешает, эх.
Миг, другой…
Девица не проходит мимо Ренато. Она останавливается. Он тоже.
А дальше, судя по ее напряженной позе… она начинает с Двоюродным… ругаться! Чуть ли не его за что-то отчитывает!
Я тут с ума сойду просто сидеть ждать, чем все это закончится. Или посидеть? А если она вместе с ним куда-то уйдет? Вынудит его меня в саду оставить и все. Это войти в чужое имение без хозяев нельзя — выйти наружу, телепортировавшись, всегда можно, если не держат за руки-ноги или не наплели защитных вязей изнутри.
Нет уж, я от любопытства умру, если хоть что-то не услышу. Хотя Ренато естественно увидит сейчас, что я приближаюсь. Свернет разговор и скажет, что это якобы простое соперничество. С девицей этой у него. Ну-ну.
Чем ближе я подкрадываюсь, тем лучше понимаю, что права. Троюродная ругается. Негромко, сквозь зубы, но вслух. Почему не мысленно, интересно? Хочет, чтобы ее услышали? Ренато как будто только коротко ей отвечает. Что-то типа: «Хватит». А она продолжает, не унимается. Интересно, она пришла с ним поругаться, или просто так совпало? Кто ее вообще впустил?
А я морально готова к тому, что она сейчас развернется и меня тоже обзовет. Мне же придется объяснить, зачем я к Двоюродному Ренато подошла. Уже слышу его низкий голос. Сейчас в нем нотки напряжения, а не властности:
— Это было давно. Я сожалею. Сколько еще ты будешь напоминать мне об этом, Эфимия? Тебе нравится меня уничтожать? Я не хотел того, что случилось.
— Не хотел?! Ты?! Не хотел?! Как ты смеешь врать мне в лицо, Двоюродный?! Я буду говорить об этом всегда. Всегда!
— О чем об этом? — спрашиваю вслух. Скрываться-то бесполезно. Я уже близко подошла.
Троюродная Эфимия разворачивается на каблуках:
— А, так ты его очередная жертва? Хочешь тоже заболеть и умереть по его вине, как моя сестра?
Я леденею. Это уже не просто «игры с девушками». Не заманивание на ложе и разбитые по наивности сердца. Что, монстры раздери, у них произошло?!
Глава 6. До последней крошки
Ага, вот почему Троюродная мне интуитивно не понравилась. Сразу меня в жертвы записывает. В дуры. Потому что на ложе в конце концов можно не ложиться. А если уж полежала там с кем-то, вряд ли это такое сводящее с ума ложе. Ложе и ложе. Просто жизнь.
И к тому же, если бы Двоюродный действительно оказался виноват хоть в чьей-то гибели, его бы давно казнили. У нас такое не скрыть. Но отмахнуться от чувств Эфимии я тоже не могу. Ее обвинения звенят у меня в ушах. Сердце бьется ненормально быстро, а пальцы слегка дрожат. Прячу руки за спину, чтобы она не видела.
У многих Двоюродных не лучшая репутация, но чтобы заработать прям «очень плохую», надо постараться. Может, это знак? Может, мне давно пора бежать от Ренато? Ноги врастают в землю, не сдвинуться.
Мне нужен кто-то со стороны. Не трусливая Орнела, которая всего боится, и, наверное, не женщина, чтобы лишних эмоций не было. Скорее кто-то вроде Паоло, кто в курсе всяких сплетен и расскажет, что в самом деле произошло.
Я зависаю в своих мыслях, переводя взгляд с Ренато на Эфимию. Я впервые в таком положении и не знаю, что сказать. Вставать на сторону Двоюродного тоже глупо. Еще больше взбесит Троюродную.
— Вижу, у тебя шок, — Эфимия «оживает» раньше меня. — Не связывайся с ним, если не хочешь больших проблем.
Ренато качает головой — движение плавное, но в нем что-то опасное, будто он готов схватить Эфимию и вытолкать за пределы сада. Но он остается недвижим:
— Иди, Эфимия. Не надо втягивать Мариссу в наши разборки.
Почему «не надо»? С одной стороны, конечно, зачем мне их прошлое. С другой, он не хочет говорить. Не хочет приближаться ко мне. Это неприятно. Больно, даже. Может, мне тоже стоит отступить? Чувствую противный ком в горле.
На удивление, Эфимия слушается. Исчезает, оставляя нас в почи тишине. Плещут фонтанчики. Шелестит листва. А между нами зависает тяжелое, густое молчание.
Оправдываться Ренато не станет. И я, если честно, не хочу его слушать. Без стороннего взгляда все его слова бесполезны.
Молчание затягивается.
— Малыш... Ты еще хочешь на пляж? — Ренато поднимает бровь, будто ничего не случилось.
Хорошо быть всегда красивым, что бы ни происходило. А у меня сердце не на месте. Но сбегать глупо, хотя от близости Ренато под кожей теперь скользит холодок. С ним… небезопасно. Но он притягивает.
— Хочу. Почему нам все время кто-то мешает? Место у тебя заколдованное что ли? Проклятое?
Ренато раздраженно хмыкает:
— Проклятое? Эфимию притащил Давиде. Специально вызвал. Подговорил устроить сцену именно при тебе. Он теперь ни перед чем не остановится, чтобы мне мешать. И да, ты ему наверняка поверишь — он мастер красиво говорить.
Я выдерживаю его взгляд. Давиде правда чересчур гладко стелет. «Мечта», «влюбился» — ну да, классика, чтоб впечатлить. От таких слов у многих голова идет кругом, если мужчина нравится. А нравится ли мне Давиде? Я даже не думала об этом. Не противен — вот и все. Нервно обхватываю себя руками:
— То, что сказала Эфимия — правда?
Мне не нужны подробности. Правда способна напугать. Но…
Ренато тяжело вздыхает, будто я его заставляю лезть туда, куда он никогда не лезет.
— Правда, что у меня были отношения с ее сестрой. И что ее сестра все пережила слишком болезненно. Потому я и позволяю Эфимии злиться. Если ей так проще. Все остальное... Мари, мы не отвечаем за действия других. И я не хочу обсуждать с тобой других женщин. Это прошлое. Оно не улучшит наше настоящее. Потому Давиде и суетится. Ты ему не нужна, но он хочет испоганить мои отношения, понимаешь?
По спине снова бежит мерзкий холодок. Пока не поговорю с кем-то независимым — не узнаю правду.
— Ты что-то скрываешь... Двоюродный Давиде слишком старается для «простого соперничества», — говорю, пока мы идем к пляжу. В нос ударяет свежий запах воды.
Ренато снова вздыхает раздраженно:
— Как правило, Мари, я встречаюсь с женщинами внутри своих покоев. Или на их территории. У Давиде там нет шансов. А с тобой я хожу только вне дома, и это его бесит.
«Встречаюсь». Прекрасно. Говорил, что обсуждать женщин не будет — и сам обсуждает.
— Я ему настолько не нравлюсь? — спрашиваю невпопад. Думаю, Ренато снова ответит, что я «ни при чем». Я уже слышу далекий плеск воды, но он не радует.
— Нет, малыш. Ему не нравлюсь я. А твоими чувствами он готов играть. Он же Двоюродный. Если мы будем говорить о нем — он достигнет своего. Он хочет, чтобы я ассоциировался у тебя с неприятностями.
И ведь правда: с утра все странное, резкое, тревожное. Даже украшения, которые Ренато мне подарил, были... не однозначными. Продолжится так — и романтики не останется ни крошки. А ведь, кажется, Ренато сейчас хочет чего-то светлого. Или это я хочу? Надо переключиться. Я же актриса.
Ренато интересуется:
— Что будем делать на пляже? Или оставишь выбор мне?
Улыбаюсь.
— Тебе.
Случайно касаюсь его руки — его кожа странно холодная.
На самом деле на пляже особо нет никаких занятий. Плавать, ходить в воде, взять лодку. Сидеть, гулять по песку. Можно полежать. Эльфы анамаорэ не проводят на открытом солнце много времени — это не вредно, но и не полезно. Но сейчас усыпанная звездами ночь. Невероятно красивая, расцвеченная сгустками энергии, мягким сиянием воды и неба. Погода у нас меняется, бывает и дождь, и шторм, а вот тепло всегда. Не надо многослойно одеваться. Несколько юбок носят для красоты. Мое блестящее платье при таком освещении выглядит изумительно, как я и предполагала.
Мы подходим к самой кромке воды. Ночью она теплая, светится лазурью, в ней приятно побродить.
— Ты изумительно красива, Марисса. Одна из самых прекрасных женщин, которых я видел, — Ренато стоит рядом, глядя в море. Там, за водой другое государство, враги. А здесь, у берега, кажется, будто море охраняет нас от всех тревог. — Знаешь, чего я хочу?
Вода тихо плещет, а песок теплый-теплый. Я и не знала, что он такой, на наш домашний пляж я ночью не хожу.
— Не-а, — пожимаю плечами. За сегодня я слишком наволновалась. Не хочу снова переживать, что бы Двоюродный ни предложил. Если мне не понравится, я просто откажусь.
— Иди ко мне, — Ренато садится на брошенную в песок ткань, лицом к воде.
— Но мы еще слишком... — тихо смеюсь. Пусть говорит, что я застенчива, не важно.
— Расслабься. Дай мне руку.
Я даю ладонь и оказываюсь втянута Ренато на колени. Он намного меня больше, так что фактически я оказываюсь «в нем», спиной к его животу. Мои сведенные в коленях ноги между его расставленных полусогнутых ног. Как в большое кресло сажусь. Ренато обнимает меня, сцепляя ладони на моем животе:
— Удобно?
— Очень.
Если откинуть голову, то... действительно похоже на своеобразное живое кресло.
Я закрываю глаза, вдыхая свежий, наполненный ароматами моря воздух. А еще сам Двоюродный Ренато очень вкусно пахнет. Убаюкивая, плещет сине-голубая вода. Днем она сиренево-фиолетовая, а ночью не только. Только песок постоянно розовый разных оттенков.
А дальше наступает тьма.
* * *
У нас в Анамаории дико разнообразный растительный мир и практически отсутствует животный. Но кое-какие представители есть. Рыбки в воде, например. А еще птицы. И, кажется, этих птиц я сейчас слышу. Причем не каких-то, которые селятся у домов, а смутно знакомых… морских?! Они чисто дневные, ночью спят.
Распахиваю глаза — розовый песок, лилово-пурпурные волны. И... длинные ноги Двоюродного Ренато. Я что, спала на нем? Всю ночь?! Щеки начинает жечь.
Он ведь мог перенести нас в свои покои. Но не стал. Потому что без моего согласия это непристойно. Мог уйти один — тоже не стал. Просто сидел со мной до утра под звездами.
Мне становится ужасно неловко. И в то же время... приятно. А еще у меня на запястьях новые браслеты. Резные, блестящие, с камнями. Тут все оттенки зеленого: изумрудный, травяной, хвойный. На фоне своего платья не сразу их заметила. Даже не знаю, радоваться или… я теперь Двоюродному обязана?
— Нравятся? — голос Ренато раздается около уха, его дыхание мягко согревает раковинку.
Ох, я же и до сих пор на нем… практически лежу. И не вскочить, как укушенная. Глупо будет.
— Очень... Они чудесные. Ты меня балуешь, Двоюродный. А за что? И... да, мы тут всю ночь?
Ренато спокойно поправляет мне волосы — как будто это совершенно естественно:
— За что? За прекраснейшую ночь в моей жизни, Мари. Ты быстро уснула, а я смотрел на море. Потом тоже поспал.
Сердце стучит слишком быстро. Ночевка получилась почти как... отношения. Но Ренато ничего не говорит. Ничего не поясняет.
— А Двоюродный Давиде здесь не появлялся? — спрашиваю.
— Я поставил защиту. Он мог только видеть. И все. Пусть бесится.
— Ты его совсем не любишь? — не жду правду, просто спрашиваю, чтобы не молчать. Боюсь тишины.
— Я? Мне на него плевать. Но теперь начинаю не любить. Ты о нем говоришь — утро портится.
Да, пока еще утро. Часов ни у кого из анамаорэ нет, просто внутреннее чутье времени.
— Не будем... — соглашаюсь. — У тебя сегодня дела?
Мне неловко. Я не знаю, что между нами. И что мне можно.
— Конечно, дела. Но это не повод не накормить тебя. И не проводить домой. Думаю, есть на виду у братца — снова его подразнить. Согласишься зайти ко мне внутрь, в мое личное пространство, малыш? Или мы все еще недостаточно знакомы?
Учитывая, что я буквально сижу у Ренато в объятиях... вопрос звучит забавно.
Интересно, я ему правда нравлюсь? Или это правила этикета? По большому счету Двоюродные уязвимы: при желании любая девушка может подробнейшими мыслеобразами передать кому угодно все, что было. Когда расследуют преступления, память всегда проверяют. Ну а тут речь о преступлении не идет. Речь о слабости и о репутации. Все знают, что Двоюродные коварны, но мы, Троюродные, опасны еще больше. От сплетника Паоло, который своими рассказами может сформировать любое мнение, до авантюристов, которые влюбляют Двоюродных, а потом всем в деталях показывают, как глупо он или она себя вели. Двоюродный, над которым смеются, это ужасно. Видимо потом некоторые и становятся кошмарными. Начинают пренебрегать или играть чужими чувствами, как Давиде или… сам Ренато. Манипуляторами становятся.
Я не могу до конца расслабиться с Ренато, но он в том же положении, что и я. Даже хуже: знает же, что я принимала от Двоюродного Давиде, его врага, сообщения…
