Молодость
Воспоминания и сны терзали рядового бухгалтера Васькову Веру. Настоящей жизни не было. Будучи всегда «серой мышкой», порой даже себе не хотелось признаваться, какие страсти кипели в душе и разуме…
Нелепо о подобном мечтать, неправильно, стыдно видеть такие сны. В планах - спокойная размеренная жизнь с порядочным мужем и детьми, свой дом, добрая работа. Что подразумевала Вера под доброй работой? Среднюю заработную плату (страшно было подумать даже о высокой оплате для себя самой!), неназойливое и понимающее начальство. Кому же понравится, когда тебе регулярно надоедают, вызывают на всякие планёрки, дают задания и расчёты, из-за которых приходится задерживаться допоздна. Но именно такая работа и была на данный момент у Веры. И, несмотря на то, что ничто и никто не ожидал её дома, всё же хотелось придти домой вовремя, брякнуться на диван и в своё свободное время, от души, не заниматься ничем. Конечно, это скучно, грустно и порой невыносимо, но иначе Вера не могла, не знала, не умела. Разве можно поменять работу просто так? Боязно…
А боялась девушка, прямо-таки скажем, всего. Уже три года после смерти бабушки она жила одна в трёхкомнатной квартире. Всегда закрывала за собой все двери, запиралась в ванной и туалете, будучи дома совсем одна. Когда Вера поступила в академию, отец отправился на заработки в Москву. Она с бабушкой и матерью осталась жить в Пензе. Приезжал отец, редко, ссылаясь на непозволительно дорогую стоимость билета. Деньги высылал почтовым переводом. Но однажды он приехал хмурый, поставил чемодан у порога и попросил мать пойти с ним в другую комнату, чтобы поговорить. Некоторое время Вера слышала лишь монотонный монолог отца, слов разобрать не могла. Потом послышались мамины всхлипывания и упрёки. Ещё час родители ругались и выясняли отношения. Затем дверь открылась, отец прошёл в кухню, молча обнял и поцеловал дочь, простился с бабушкой и уехал. И Вера его не видела до похорон мамы. Лишь изредка, по праздникам, приходили от него письма и открытки с поздравлениями, на которые девушка не отвечала. Бабушка рассказывала, что в Москве отец нашёл женщину и полюбил её. Мать Веры очень тосковала, запрещала говорить о нём и не принимала больше денег, которые присылал отец. Вера тоже долго злилась. Через год мама умерла. Бабушка просила не приезжать отца на её похороны, но он приехал. Сначала Вера не разговаривала с ним, а потом не выдержала. Устало сердце от обид, хотелось прижаться к сильному родному плечу. Оба обнимались и плакали, отец винился и просил прощения, звал Веру переехать к себе, в столицу. Но девушка отказалась, сославшись на то, что бабушке нужна помощь, а ей через год заканчивать академию. На самом деле просто страшно было поменять что-то в своей жизни.
Через год умерла бабушка. Отец приехал на её похороны со своей новой семьёй, и Вера почувствовала себя ещё более одинокой. Отец снова уговаривал её переехать в Москву, но теперь, видя быт этой семьи, она отказалась повторно. Не хотела чувствовать себя чужой, лишней, обременять отца лишними заботами. Страшно было оставаться одной в большой квартире, но ещё страшнее - переезжать в неизведанность.
Через месяц Вера нашла работу, привыкла и уже не вспоминала о былых возможностях.
А сегодня опять придётся задержаться. Много работы. До 19.00 в бухгалтерии ещё оставались такие же, как она, пили кофе и считали, считали, считали… Но после 19.00, она знала, терпение у всех заканчивалось, и эти самые «все» благополучно придумывали себе повод не доделывать. У кого-то срочно приезжали родственники, не с кем было оставить детей или сводило желудок так, что впору только доехать домой и отойти благополучно до следующего рабочего дня. А Вера не могла придумать себе повод, ведь у неё никого в этом городе не было, а изобразить недуг - страшно, вдруг главбух каким-нибудь странным тайным образом сможет обнаружить её обман. Поэтому Вера доделывала свою работу, а иногда и работу тех, у кого случались все эти обычные жизненные казусы.
Только именно после того, как уходили все, Вере становилось жутко в пустом тихом здании с длинными угловатыми, как ей казалось, коридорами. Внизу покашливал охранник дядя Коля, шмыгал изредка по этажам, звучно прихлёбывал из большой коричневой кружки крепкий чай и покрякивал, слушая экстренный выпуск новостей.
- Каково! – восклицал он время от времени.
Нет, конечно, не охранника боялась Вера! Она боялась своих собственных мыслей, которые роились в её маленькой белокурой головке, словно пчёлы. Уйдёт Елена Анатольевна в 19.05, закроет за собой дверь в бухгалтерию, а Вера слушает каждый звук удаляющихся шагов, до самой последней ступеньки, до прощального скрипа входной двери, после чего нервно сглатывает слюну и осторожно тянется к забытой кружке с обеденным чаем. И о, ужас, если внутри ничего нет! И в чайнике тоже! Нужно, просто необходимо посетить туалетную комнату, чтобы оправиться и налить воды. На прошлой неделе сломался бойлер, и водой пользовались обыкновенной, из городского водопровода. Из-за этого некоторые весьма впечатлительные работницы, всерьёз показывающие, что заботятся о своём здоровье, перестали пить чай и кофе, перебиваясь минеральной водой и соками.
Вера поднималась с места. Каждый шаг её отдавался грохотом селевого потока в ушах. Стараясь передвигаться бесшумно, с учащённым сердцебиением в груди, Вера поднимала с подставки чайник и протягивала трясущуюся руку к ручке двери, медленно открывала дверь и выходила в коридор. До туалетной комнаты было ровно двадцать семь шагов. Их Вера почти пробегала, останавливаясь, как вкопанная, только добежав до заветной двери. А что там? Зловеще поскрипывало стекло коридорного окна, кряхтел и покрякивал охранник дядя Коля, неожиданно завывали тормоза на проходящем внизу шоссе. Вера прислушивалась и с содроганием открывала дверь в туалетную комнату до конца, осматривалась, не входила, снова прислушивалась. Неспешно переставляя ватные ноги, включала воду. В этот момент уши и глаза Веры были везде, в каждом уголке замершего здания. И вот заветный путь обратно. Снова почти бегом. И пусть скрипит, пусть визжат, вздыхают и покрякивают!
Чайник быстро закипал. Ему хватало ровно одной накладной, которую Вера профессионально забивала в течение одной минуты. Нажимала «Сохранить» и, машинально опустив пакетик с малиновым чаем, шла наливать в кружку кипяток. Девушка старалась, чтобы за вечер путешествие до туалета было единственным. Иногда его удавалось совершить, пока Елена Анатольевна ещё не ушла. Это было удачей и скукой одновременно.
С гирляндой на шее, Гуля, пританцовывая, что-то кричала Вере в самое ухо. Трудно было сосредоточиться. Ритм дискотеки и мерцание музыки опьяняли. А недавние коктейли и пиво по дороге на танцпол, расслабили нервы, принудительно заставили увидеть праздничную атмосферу. Предновогодние корпоративы и были тем самым Новым годом для Веры. Небольшим промежутком времени, когда не страшно, когда дурные мысли отпускали.
Гуля затащила её в самый центр, где красивые молодые парни, обливая шампанским визжащую толпу размалёванных девиц, громко кричали «С Новым годом!», попутно небрежно засовывая тысячную купюру в трусики стриптизерши на подиуме. Вера смотрела на эту танцовщицу с завистью. Она хотела быть на её месте, только тайно, иногда, может, даже раз в год. Она хотела бы уметь так танцевать, ловить на себе взгляды мужчин, полные желания, хотела бы, чтобы и ей засовывали в трусики деньги, хлопали по попке и тайно назначали свидания в дорогих мотелях. Она бы соглашалась. Скорее всего, на каждое…
Только эти парни в дорогих костюмах, «папинькины сынки» в золотых часах никогда не обращали на неё внимания. Иногда Вере казалось, что её просто никто не видел. А она столько могла! Или ей так казалось… Вместо этого рядом танцевал какой-то смущающийся очкарик. Он периодически подходил к стойке и заказывал стопку. Постепенно движения стали развязнее. Случился медленный танец. И, оглянувшись по сторонам, очкарик в замешательстве посмотрел на Веру. Она засуетилась, открыла сумочку, показывая всем своим видом, будто что-то ищет. Очкарик махнул рукой и подошёл.
- Потанцуем? – заплетающимся языком спросил он.
- Можно, – кратко ответила Вера.
Нагло прижал её к себе, насколько только мог. И она почувствовала, что парень возбуждён. Некоторое время танцевали молча. Очкарик гладил Веру по попе и спине, оценивал.
- Эдуард, - кратко представился он.
- Вера.
Он отстранился, посмотрел на неё уплывшим взглядом, положил свою руку на её затылок, сжал ладонь и потянул слегка за волосы. Вера испугалась, прямо посмотрела в его глаза, но не отстранилась. Эдуард прижался к её губам, небрежно и крепко поцеловал.
- Я буду называть тебя Эдди, - сказала она хрипловато и испугалась своей открытости.
- Хм. Поехали.
И Вера поехала с ним. В квартире было тихо. Мирно спали родители Эдди. Зашли в комнату. Он закрыл дверь и прижал Веру к ней. Задрал платье, поднял её ногу и прижал к своему бедру. Другой рукой надавил на её маленькую грудь. Вере стало стыдно. Она судорожно опустила руку на его плечо.
- Тебе хорошо? – призывно и наигранно спросил Эдик.
- Да так, - смущённо ответила Вера и опустила глаза.
Он перевернул её одним движением, прижал лицом к двери, задрал подол платья, рванул колготки вместе с трусиками и запустил руку между её ног. Пискнула. Он закрыл ей рот рукой.
- Тише, мама услышит, – прохрипел он.
- Не надо…
Он неожиданно отстранился. Поправил очки. Отошёл к столу, взял пачку сигарет, открыл балкон и закурил. Затем налил себе в рюмку трёхзвёздочного армянского. Выкурив, молча перевернул рюмку, пошатываясь, снял брюки, рубашку демонстративно кинул в угол и упал спать. Почти сразу засопел. Вера продолжала, тяжело дыша, жадно хватать зимний воздух, белой струёй втекающий в комнату с балкона, стояла у двери, боялась подойти. Она ждала чего-то. Через некоторое время с сожалением поняла, что продолжения не будет. Зачем она сказала это дурацкое детское «не надо»? Ведь ей было надо!
В коридоре послышались шаги. Наверняка, это мама Эдика проснулась. Если она увидит её, что тогда подумает?
Вера отошла от двери, да так никуда и не двинулась.
- Эдуард? – спросила мама, открывая дверь. – Опять балкон не закрыл. Простудишься же!
Женщина прошла, оставив дверь, за которой стояла Вера, открытой. Закрыла балкон и вышла, затворив за собой дверь. Вера выдохнула. Дождалась, пока мама зашла в свою комнату. Присела на корточки и в темноте посмотрела на спящего Эдика. Дотронулась до его волос, провела рукой по спине и остановилась на полноватых ягодицах. Выдохнула и сжала расслабленную мышцу в своей руке. Парень застонал во сне:
- Детка, оставь мне свой номер телефона…
Вера обрадовалась почему-то. Ведь она сказала ему это глупое «не надо» только потому, что не хотела вести себя вульгарно, в этот злосчастный момент подумалось, что он, возможно, мог бы стать её парнем или мужем. А кто же теперь знает, как выбирают в жёны? Её единственный друг Митя говорил, что жёнами становятся самые терпеливые в конфликтах и стойкие к сексу девушки. А в качестве потенциальных кандидатов в спутники жизни Вера рассматривала и представляла каждого встретившегося мужчину. Даже пятидесятичетырехлетнего Вениамина Петровича, начальника отдела закупок с работы, у которого перед обедом весьма дурно пахло изо рта. Перед девушками он всегда молодился, резко поправляя рукой седые волосы, улыбался и игриво называл её Веруньчик. Даже его она с широко открытыми глазами видела своим любящим сморщенным супругом. В её мечтах он курил в постели после вечера любви с ней (хотя Вениамин Петрович никогда не курил!), с утра трясущимися руками готовил ей, свое «душечке», омлет с томатами, а после работы, каждый день, покупал новую кружевную сорочку (его зарплата и откаты, наверняка, позволяли бы ему это!).
Вера нашла на столе пустую пачку из под сигарет, оторвала бережно от неё клочок и написала аккуратным подчерком номер телефона и подпись: «Вера. Жду. Целую», а углу нарисовала цветочек и прячущееся за ним сердечко. После этого зачем-то налила в рюмку коньяк, прижала ей клочок с ценной запиской и тихонечко вышла из комнаты. В коридоре доносился храп и сопение родителей Эдди. Вера натянула сапоги, как можно тише накинула куртку, открыла дверь и вышла. Бегом спустилась по лестнице и уже на улице застегнула куртку. Выдохнула шумно.
Такси ждала долго, почти час ходила по площадке, иногда прыгала с ноги на ногу и тёрла руки, чтобы согреться. В праздники эта служба была загружена, операторы оправдывались, обещали в кратчайшие сроки устранить поломки и немедленно выслать машину. Ко всему прочему, цены выставляли вдвое выше, чем в непраздничные дни.
Когда подъехала красная «шестёрка» с замороженными окнами и из неё высунулся молодой, приятной наружности кавказец, Вера от холода уже не могла связно говорить. Он крикнул:
- Красавица! С наступающим Новым годом! До Карпинского вызывала? Я ж на всех парусах, лечу! А тут такое сокровище! Садись, с ветерком долетим!
Да. Вот ветерка зимнего ей было уже предостаточно. Интересно, он к свой жене и пятерым детишкам с такими же возгласами заходит? Наверняка, открывает дверь с пакетом мандаринов, а черноглазенькие подбегают к нему, тянут все пятеро за куртку и кричат: «Папа, папа, чо купиль?». А он отдаёт им на растерзание мандарины, зная, что, пока не съедят всё, из комнаты не выйдут, а сам тянет жену в спальню и там…
Но Вере понравился Эдди! Он хороший парень, к тому же в очках. Ей казалось, что очки – символ интеллигенции. Это украшало мужчину, по её мнению, придавало даже самым молодым солидности.
Спала Вера плохо. Снилось, будто в бухгалтерии, где она по обыкновению своему задержалась вечером, отключили свет, а дверь, ведущую из коридора на лестницу, заклинило. Вера кричала и безуспешно дёргала святящуюся в темноте белую пластиковую ручку двери. А за спиной слышались шаги и шорох одежды. Шли трое, она почему-то это знала наверняка. Вера кричала и боялась оглянуться. А неизвестные стремительно приближались. Они разговаривали между собой, но девушка не понимала ни слова. Оглянувшись, увидела в темноте светящиеся белки их глаз. Все трое мужчин - афроамериканцы, одинаково лысые, на них совсем не было одежды, кроме чёрных кожаных трусов. В их руках девушка заметила разнообразные предметы садомазохизма: кожаные плётки, наручники, ошейник и что-то ещё, что не успела и больше всего боялась разглядеть. Сердце бешено колотилось. Повернувшись, молча смотрела на них. Они смотрели на неё. Один, в нарукавниках с шипами, методично хлестал плёткой себе по ладони. Другой гнул о свою шею металлический кнут и белозубо улыбался. Вера закусила губу так, что потекла кровь. Застонала. И её звук нарушил тишину коридора. Трое переглянулись, начали медленно наступать. Она хотела стонать сильнее и сильнее кусать губу. Она хотела, чтобы они порвали на ней одежду и сделали всё, чего она так боялась.
Наверное, они её не убивать пришли. Или убивать? А дорога ли ей жизнь, полная страхов и разочарований? С серыми скучными буднями, бумажной работой и неудачными отношениями? Или стоит один раз рискнуть и испытать что-то большее, чем скука? А вдруг будет больно? Ну, о чём она думает? Конечно, будет больно! И стыдно? Или боль пересилит стыд?..
Пролог
Воспоминания и сны терзали рядового бухгалтера Васькову Веру. Настоящей жизни не было. Будучи всегда «серой мышкой», порой даже себе не хотелось признаваться, какие страсти кипели в душе и разуме…
Нелепо о подобном мечтать, неправильно, стыдно видеть такие сны. В планах - спокойная размеренная жизнь с порядочным мужем и детьми, свой дом, добрая работа. Что подразумевала Вера под доброй работой? Среднюю заработную плату (страшно было подумать даже о высокой оплате для себя самой!), неназойливое и понимающее начальство. Кому же понравится, когда тебе регулярно надоедают, вызывают на всякие планёрки, дают задания и расчёты, из-за которых приходится задерживаться допоздна. Но именно такая работа и была на данный момент у Веры. И, несмотря на то, что ничто и никто не ожидал её дома, всё же хотелось придти домой вовремя, брякнуться на диван и в своё свободное время, от души, не заниматься ничем. Конечно, это скучно, грустно и порой невыносимо, но иначе Вера не могла, не знала, не умела. Разве можно поменять работу просто так? Боязно…
А боялась девушка, прямо-таки скажем, всего. Уже три года после смерти бабушки она жила одна в трёхкомнатной квартире. Всегда закрывала за собой все двери, запиралась в ванной и туалете, будучи дома совсем одна. Когда Вера поступила в академию, отец отправился на заработки в Москву. Она с бабушкой и матерью осталась жить в Пензе. Приезжал отец, редко, ссылаясь на непозволительно дорогую стоимость билета. Деньги высылал почтовым переводом. Но однажды он приехал хмурый, поставил чемодан у порога и попросил мать пойти с ним в другую комнату, чтобы поговорить. Некоторое время Вера слышала лишь монотонный монолог отца, слов разобрать не могла. Потом послышались мамины всхлипывания и упрёки. Ещё час родители ругались и выясняли отношения. Затем дверь открылась, отец прошёл в кухню, молча обнял и поцеловал дочь, простился с бабушкой и уехал. И Вера его не видела до похорон мамы. Лишь изредка, по праздникам, приходили от него письма и открытки с поздравлениями, на которые девушка не отвечала. Бабушка рассказывала, что в Москве отец нашёл женщину и полюбил её. Мать Веры очень тосковала, запрещала говорить о нём и не принимала больше денег, которые присылал отец. Вера тоже долго злилась. Через год мама умерла. Бабушка просила не приезжать отца на её похороны, но он приехал. Сначала Вера не разговаривала с ним, а потом не выдержала. Устало сердце от обид, хотелось прижаться к сильному родному плечу. Оба обнимались и плакали, отец винился и просил прощения, звал Веру переехать к себе, в столицу. Но девушка отказалась, сославшись на то, что бабушке нужна помощь, а ей через год заканчивать академию. На самом деле просто страшно было поменять что-то в своей жизни.
Через год умерла бабушка. Отец приехал на её похороны со своей новой семьёй, и Вера почувствовала себя ещё более одинокой. Отец снова уговаривал её переехать в Москву, но теперь, видя быт этой семьи, она отказалась повторно. Не хотела чувствовать себя чужой, лишней, обременять отца лишними заботами. Страшно было оставаться одной в большой квартире, но ещё страшнее - переезжать в неизведанность.
Через месяц Вера нашла работу, привыкла и уже не вспоминала о былых возможностях.
А сегодня опять придётся задержаться. Много работы. До 19.00 в бухгалтерии ещё оставались такие же, как она, пили кофе и считали, считали, считали… Но после 19.00, она знала, терпение у всех заканчивалось, и эти самые «все» благополучно придумывали себе повод не доделывать. У кого-то срочно приезжали родственники, не с кем было оставить детей или сводило желудок так, что впору только доехать домой и отойти благополучно до следующего рабочего дня. А Вера не могла придумать себе повод, ведь у неё никого в этом городе не было, а изобразить недуг - страшно, вдруг главбух каким-нибудь странным тайным образом сможет обнаружить её обман. Поэтому Вера доделывала свою работу, а иногда и работу тех, у кого случались все эти обычные жизненные казусы.
Только именно после того, как уходили все, Вере становилось жутко в пустом тихом здании с длинными угловатыми, как ей казалось, коридорами. Внизу покашливал охранник дядя Коля, шмыгал изредка по этажам, звучно прихлёбывал из большой коричневой кружки крепкий чай и покрякивал, слушая экстренный выпуск новостей.
- Каково! – восклицал он время от времени.
Нет, конечно, не охранника боялась Вера! Она боялась своих собственных мыслей, которые роились в её маленькой белокурой головке, словно пчёлы. Уйдёт Елена Анатольевна в 19.05, закроет за собой дверь в бухгалтерию, а Вера слушает каждый звук удаляющихся шагов, до самой последней ступеньки, до прощального скрипа входной двери, после чего нервно сглатывает слюну и осторожно тянется к забытой кружке с обеденным чаем. И о, ужас, если внутри ничего нет! И в чайнике тоже! Нужно, просто необходимо посетить туалетную комнату, чтобы оправиться и налить воды. На прошлой неделе сломался бойлер, и водой пользовались обыкновенной, из городского водопровода. Из-за этого некоторые весьма впечатлительные работницы, всерьёз показывающие, что заботятся о своём здоровье, перестали пить чай и кофе, перебиваясь минеральной водой и соками.
Вера поднималась с места. Каждый шаг её отдавался грохотом селевого потока в ушах. Стараясь передвигаться бесшумно, с учащённым сердцебиением в груди, Вера поднимала с подставки чайник и протягивала трясущуюся руку к ручке двери, медленно открывала дверь и выходила в коридор. До туалетной комнаты было ровно двадцать семь шагов. Их Вера почти пробегала, останавливаясь, как вкопанная, только добежав до заветной двери. А что там? Зловеще поскрипывало стекло коридорного окна, кряхтел и покрякивал охранник дядя Коля, неожиданно завывали тормоза на проходящем внизу шоссе. Вера прислушивалась и с содроганием открывала дверь в туалетную комнату до конца, осматривалась, не входила, снова прислушивалась. Неспешно переставляя ватные ноги, включала воду. В этот момент уши и глаза Веры были везде, в каждом уголке замершего здания. И вот заветный путь обратно. Снова почти бегом. И пусть скрипит, пусть визжат, вздыхают и покрякивают!
Чайник быстро закипал. Ему хватало ровно одной накладной, которую Вера профессионально забивала в течение одной минуты. Нажимала «Сохранить» и, машинально опустив пакетик с малиновым чаем, шла наливать в кружку кипяток. Девушка старалась, чтобы за вечер путешествие до туалета было единственным. Иногда его удавалось совершить, пока Елена Анатольевна ещё не ушла. Это было удачей и скукой одновременно.
Глава 1 Эдди
С гирляндой на шее, Гуля, пританцовывая, что-то кричала Вере в самое ухо. Трудно было сосредоточиться. Ритм дискотеки и мерцание музыки опьяняли. А недавние коктейли и пиво по дороге на танцпол, расслабили нервы, принудительно заставили увидеть праздничную атмосферу. Предновогодние корпоративы и были тем самым Новым годом для Веры. Небольшим промежутком времени, когда не страшно, когда дурные мысли отпускали.
Гуля затащила её в самый центр, где красивые молодые парни, обливая шампанским визжащую толпу размалёванных девиц, громко кричали «С Новым годом!», попутно небрежно засовывая тысячную купюру в трусики стриптизерши на подиуме. Вера смотрела на эту танцовщицу с завистью. Она хотела быть на её месте, только тайно, иногда, может, даже раз в год. Она хотела бы уметь так танцевать, ловить на себе взгляды мужчин, полные желания, хотела бы, чтобы и ей засовывали в трусики деньги, хлопали по попке и тайно назначали свидания в дорогих мотелях. Она бы соглашалась. Скорее всего, на каждое…
Только эти парни в дорогих костюмах, «папинькины сынки» в золотых часах никогда не обращали на неё внимания. Иногда Вере казалось, что её просто никто не видел. А она столько могла! Или ей так казалось… Вместо этого рядом танцевал какой-то смущающийся очкарик. Он периодически подходил к стойке и заказывал стопку. Постепенно движения стали развязнее. Случился медленный танец. И, оглянувшись по сторонам, очкарик в замешательстве посмотрел на Веру. Она засуетилась, открыла сумочку, показывая всем своим видом, будто что-то ищет. Очкарик махнул рукой и подошёл.
- Потанцуем? – заплетающимся языком спросил он.
- Можно, – кратко ответила Вера.
Нагло прижал её к себе, насколько только мог. И она почувствовала, что парень возбуждён. Некоторое время танцевали молча. Очкарик гладил Веру по попе и спине, оценивал.
- Эдуард, - кратко представился он.
- Вера.
Он отстранился, посмотрел на неё уплывшим взглядом, положил свою руку на её затылок, сжал ладонь и потянул слегка за волосы. Вера испугалась, прямо посмотрела в его глаза, но не отстранилась. Эдуард прижался к её губам, небрежно и крепко поцеловал.
- Я буду называть тебя Эдди, - сказала она хрипловато и испугалась своей открытости.
- Хм. Поехали.
И Вера поехала с ним. В квартире было тихо. Мирно спали родители Эдди. Зашли в комнату. Он закрыл дверь и прижал Веру к ней. Задрал платье, поднял её ногу и прижал к своему бедру. Другой рукой надавил на её маленькую грудь. Вере стало стыдно. Она судорожно опустила руку на его плечо.
- Тебе хорошо? – призывно и наигранно спросил Эдик.
- Да так, - смущённо ответила Вера и опустила глаза.
Он перевернул её одним движением, прижал лицом к двери, задрал подол платья, рванул колготки вместе с трусиками и запустил руку между её ног. Пискнула. Он закрыл ей рот рукой.
- Тише, мама услышит, – прохрипел он.
- Не надо…
Он неожиданно отстранился. Поправил очки. Отошёл к столу, взял пачку сигарет, открыл балкон и закурил. Затем налил себе в рюмку трёхзвёздочного армянского. Выкурив, молча перевернул рюмку, пошатываясь, снял брюки, рубашку демонстративно кинул в угол и упал спать. Почти сразу засопел. Вера продолжала, тяжело дыша, жадно хватать зимний воздух, белой струёй втекающий в комнату с балкона, стояла у двери, боялась подойти. Она ждала чего-то. Через некоторое время с сожалением поняла, что продолжения не будет. Зачем она сказала это дурацкое детское «не надо»? Ведь ей было надо!
В коридоре послышались шаги. Наверняка, это мама Эдика проснулась. Если она увидит её, что тогда подумает?
Вера отошла от двери, да так никуда и не двинулась.
- Эдуард? – спросила мама, открывая дверь. – Опять балкон не закрыл. Простудишься же!
Женщина прошла, оставив дверь, за которой стояла Вера, открытой. Закрыла балкон и вышла, затворив за собой дверь. Вера выдохнула. Дождалась, пока мама зашла в свою комнату. Присела на корточки и в темноте посмотрела на спящего Эдика. Дотронулась до его волос, провела рукой по спине и остановилась на полноватых ягодицах. Выдохнула и сжала расслабленную мышцу в своей руке. Парень застонал во сне:
- Детка, оставь мне свой номер телефона…
Вера обрадовалась почему-то. Ведь она сказала ему это глупое «не надо» только потому, что не хотела вести себя вульгарно, в этот злосчастный момент подумалось, что он, возможно, мог бы стать её парнем или мужем. А кто же теперь знает, как выбирают в жёны? Её единственный друг Митя говорил, что жёнами становятся самые терпеливые в конфликтах и стойкие к сексу девушки. А в качестве потенциальных кандидатов в спутники жизни Вера рассматривала и представляла каждого встретившегося мужчину. Даже пятидесятичетырехлетнего Вениамина Петровича, начальника отдела закупок с работы, у которого перед обедом весьма дурно пахло изо рта. Перед девушками он всегда молодился, резко поправляя рукой седые волосы, улыбался и игриво называл её Веруньчик. Даже его она с широко открытыми глазами видела своим любящим сморщенным супругом. В её мечтах он курил в постели после вечера любви с ней (хотя Вениамин Петрович никогда не курил!), с утра трясущимися руками готовил ей, свое «душечке», омлет с томатами, а после работы, каждый день, покупал новую кружевную сорочку (его зарплата и откаты, наверняка, позволяли бы ему это!).
Вера нашла на столе пустую пачку из под сигарет, оторвала бережно от неё клочок и написала аккуратным подчерком номер телефона и подпись: «Вера. Жду. Целую», а углу нарисовала цветочек и прячущееся за ним сердечко. После этого зачем-то налила в рюмку коньяк, прижала ей клочок с ценной запиской и тихонечко вышла из комнаты. В коридоре доносился храп и сопение родителей Эдди. Вера натянула сапоги, как можно тише накинула куртку, открыла дверь и вышла. Бегом спустилась по лестнице и уже на улице застегнула куртку. Выдохнула шумно.
Такси ждала долго, почти час ходила по площадке, иногда прыгала с ноги на ногу и тёрла руки, чтобы согреться. В праздники эта служба была загружена, операторы оправдывались, обещали в кратчайшие сроки устранить поломки и немедленно выслать машину. Ко всему прочему, цены выставляли вдвое выше, чем в непраздничные дни.
Когда подъехала красная «шестёрка» с замороженными окнами и из неё высунулся молодой, приятной наружности кавказец, Вера от холода уже не могла связно говорить. Он крикнул:
- Красавица! С наступающим Новым годом! До Карпинского вызывала? Я ж на всех парусах, лечу! А тут такое сокровище! Садись, с ветерком долетим!
Да. Вот ветерка зимнего ей было уже предостаточно. Интересно, он к свой жене и пятерым детишкам с такими же возгласами заходит? Наверняка, открывает дверь с пакетом мандаринов, а черноглазенькие подбегают к нему, тянут все пятеро за куртку и кричат: «Папа, папа, чо купиль?». А он отдаёт им на растерзание мандарины, зная, что, пока не съедят всё, из комнаты не выйдут, а сам тянет жену в спальню и там…
Но Вере понравился Эдди! Он хороший парень, к тому же в очках. Ей казалось, что очки – символ интеллигенции. Это украшало мужчину, по её мнению, придавало даже самым молодым солидности.
Глава 2 Сны
Спала Вера плохо. Снилось, будто в бухгалтерии, где она по обыкновению своему задержалась вечером, отключили свет, а дверь, ведущую из коридора на лестницу, заклинило. Вера кричала и безуспешно дёргала святящуюся в темноте белую пластиковую ручку двери. А за спиной слышались шаги и шорох одежды. Шли трое, она почему-то это знала наверняка. Вера кричала и боялась оглянуться. А неизвестные стремительно приближались. Они разговаривали между собой, но девушка не понимала ни слова. Оглянувшись, увидела в темноте светящиеся белки их глаз. Все трое мужчин - афроамериканцы, одинаково лысые, на них совсем не было одежды, кроме чёрных кожаных трусов. В их руках девушка заметила разнообразные предметы садомазохизма: кожаные плётки, наручники, ошейник и что-то ещё, что не успела и больше всего боялась разглядеть. Сердце бешено колотилось. Повернувшись, молча смотрела на них. Они смотрели на неё. Один, в нарукавниках с шипами, методично хлестал плёткой себе по ладони. Другой гнул о свою шею металлический кнут и белозубо улыбался. Вера закусила губу так, что потекла кровь. Застонала. И её звук нарушил тишину коридора. Трое переглянулись, начали медленно наступать. Она хотела стонать сильнее и сильнее кусать губу. Она хотела, чтобы они порвали на ней одежду и сделали всё, чего она так боялась.
Наверное, они её не убивать пришли. Или убивать? А дорога ли ей жизнь, полная страхов и разочарований? С серыми скучными буднями, бумажной работой и неудачными отношениями? Или стоит один раз рискнуть и испытать что-то большее, чем скука? А вдруг будет больно? Ну, о чём она думает? Конечно, будет больно! И стыдно? Или боль пересилит стыд?..
