ПРОЛОГ. Два года назад
Hold my beer and watch this!*
День оказался чрезвычайно богат на открытия. Увы, самое грандиозное из них касалось отнюдь не нейробиологии.
Пожалуй, если бы мне пришлось писать аннотацию для научно-популярной статьи, получилось бы что-нибудь в духе: «Ни образование, ни научная степень, ни даже непробиваемая уверенность в собственной крутизне не гарантируют того, что однажды вы не обнаружите, что кто-то развел вас как лоха. Серебристого**».
Для более серьезных журналов понадобилась бы более обтекаемая и осторожная формулировка, но суть не менялась. Рекламный буклет на мониторе начальника лаборатории, увы, тоже.
Платье на девушке с обложки было издевательски серебристым – обманчиво скромным, с глухим воротом и длинным подолом, слишком свободным, чтобы казаться вульгарным; оно будто бы стекало по стройному телу, ненароком обрисовывая весьма занимательные изгибы. А если кто не клюнул бы на них, еще оставалась актерская работа самой модели: одухотворенное лицо и влюбленный взгляд на зрителя удались ей на славу.
На месте, где предполагалось поместить название препарата, еще было пусто, зато вариантов слогана приводилось сразу несколько. «Абсолютная верность», «Для тех, у кого нет времени на сомнения», «Настоящая эксклюзивность», «Лебединая преданность» – последняя выглядела особенно эффектно, поскольку надпись предлагалось разместить на длинной, по-модельному изящной шее девушки.
Как ошейник.
Сам буклет выглядел почти готовым. На коробке с ампулами красовалась та же модель; она же стояла на второй странице, только уже в медицинском халате и со шприцом. Статья рядом с такой соседкой как-то блекла и особого интереса не вызывала: ну, изобрели эти сумасшедшие ученые страховку от супружеских измен – в бездну лекарства, храним верность вот этой!
И все бы ничего, но в конце шло заверение, что препарат успешно прошел клиническую проверку на огромной выборке добровольцев всех полов и возрастов – при всесторонней поддержке кандидата в Парламент! – и подписи команды исследователей.
Включая мою.
Время близилось к полуночи, и мое отражение на оконном стекле выглядело даже не столько ошарашенным, сколько усталым. Пару минут я медитировала на собственную растрепанную кубышку, размышляя, корректно ли сейчас полагать, что я в здравом уме и трезвой памяти, а потому могу быть уверена, что никакой подписи не ставила? Потом – уже о том, насколько уместно было бы прямо сейчас вписать в буклет примечание, что добровольцы всех полов и возрастов, на которых тестировалась «абсолютная верность», во-первых, имели хвосты, а во-вторых, хоть и выказывали несвойственную виду фиксацию на объекте своей химической страсти, ни о какой эксклюзивности даже не задумывались. С чего бы, если стопроцентной моногамии в природе не существует?..
– Соф? – ночной охранник заглянул в кабинет и тут же отпрыгнул обратно за порог. Крыс Халид боялся панически и обычно предпочитал дневные смены, когда его присутствие в лаборатории не только не требовалось, но и не поощрялось. Похоже, в этот раз серебристой была не только я. – Ты что здесь делаешь так поздно?
Я вздрогнула, будто на месте преступления поймали меня, а не главу исследовательской команды, но тут же соорудила лицо кирпичом.
– У меня ридер накрылся, – отозвалась я и помахала штекером, который до сих пор механически вертела в пальцах, так и не вставив в порт. – Сейчас, перекачаю сегодняшние расшифровки на сервер и пойду домой.
– Мистер Беннингтон не разрешает пользоваться его компьютером, – с сомнением заметил Халид из-за порога.
Я страдальчески заломила брови (все остальные сотрудники лаборатории давно разошлись по домам, а мистер Беннингтон имел дивную привычку хранить пароль от компьютера на листочке под клавиатурой, и это не раз экономило всем время) и предложила:
– Вызовешь дежурного админа?
Ход был беспроигрышный. Халид боялся Пенни даже больше, чем крыс. Чего уж там, ее и я побаивалась лишний раз дергать!
– Да ладно, – тут же пошел на попятный охранник и отступил на шаг назад, в темноту коридора. – Перебрасывай и давай домой, я закрою, а утром попросишь кого-нибудь глянуть твой ридер!
Я согласно покивала и уселась в начальственное кресло. Девушка с обложки наградила меня таким влюбленным взглядом, будто всю жизнь мечтала об одинокой нарушительнице мелких рабочих запретов и теперь готова хранить ей вечную верность безо всяких препаратов.
Тем более непроверенных.
При всесторонней, мать ее, поддержке правительства – даром, что ли, оно так ратовало за все меры по снижению числа разводов?! До начала выборов оставались считаные недели, и закончить полный цикл проверок лаборатория, естественно, не успевала никак.
Зато у кандидата в Парламент, ласково улыбающегося с последней страницы буклета, было достаточно средств и влияния, чтобы купить патент, этическую комиссию и даже пару сотен добровольцев, которые будут клясться, что им вводили вектор; а на сдачу он вполне мог прихватить всю нашу лабораторию, что, похоже, и проделал.
И что гораздо хуже... моя-то подпись была подделана: я обычно пишу букву «С» с трудновоспроизводимой завитушкой, и повторить ее мистер Беннингтон не смог. Зато подпись Олега Андреевича оказалась подлинной: я неоднократно видела ее на своих курсовых и диссертациях (плюс пару-тройку раз – на приказе об отчислении в ночных кошмарах) и уж точно ни с чем бы не спутала. В подписях мистера Ли и госпожи Гольденштейн я уже не была так уверена, но...
Я воткнула штекер в порт и снова покосилась на свое отражение. И что теперь?
Попытаться поговорить с начальством? Мистер Беннингтон представлял риски, пожалуй, даже лучше меня. Если уж он решил, что игра стоит свеч, возражения младшего научного сотрудника едва ли склонят чашу весов в другую сторону.
Обратиться в полицию? С жалобой на письмо рекламного агентства с просьбой срочно утвердить один из вариантов макета, прочитанное с чужого аккаунта, к которому у меня, по-хорошему, и доступа-то быть не должно?..
Отражение раздраженно скривилось и тут же закрыло глаза.
Забавно, что со мной никто даже не говорил на эту тему. Идея вирусного вектора, способного вызывать выработку гормона привязанности была моя – но я прекрасно понимала, что недавней аспирантке грант никто не даст, да и в одиночку исследование мне не вытянуть, потому и пришла со своими выкладками к Олегу Андреевичу, и вокруг него как-то быстро и сама собой собралась целая команда. А я – как это чаще всего бывает с тихонями себе на уме – оказалась ненавязчиво оттерта в сторону. Справедливости ради, я не слишком-то возражала: интересная работа, возможность трудиться бок о бок со всемирно известными учеными и уютная лаборатория на Земле казались мне вполне достойной компенсацией за то, что моя фамилия не будет идти первой в списке авторов.
В свете того, что препарат собирались выпустить без должных проверок, я бы и вовсе предпочла, чтобы моей фамилии там не было. Но эту опцию мне тоже никто не потрудился предложить. Будто мое мнение не значило ничего.
В самом деле, что сделает младший научный сотрудник без роду и племени группе известных ученых? Кто станет слушать меня, если начнут говорить они?..
Компьютер мелодично тренькнул, сообщая об успешной установке нового носителя. Я открыла глаза. Девушка с обложки ответила мне всецело преданным взглядом, и это стало последней каплей.
Я послала ей воздушный поцелуй и нажала кнопку «удалить».
Прим. авт.:
*Hold my beer and watch this! – «Подержи мое пиво и смотри сюда!», аналог фразы «Смотри, как могу». А мы все знаем, какие травмоопасные штуки происходят после этого.
**Серебристый лох – это на самом деле красивый кустарник с серебристыми листьями. Дивно неприхотлив в разведении, впрочем.
ГЛАВА 1. Мармеладные консервы
Если почтенный пожилой ученый говорит, что то-то и то-то возможно, он почти всегда прав; но если он утверждает, что то-то и то-то невозможно, он, скорее всего, ошибается.
Артур Кларк
Эвакуационная капсула вращалась вокруг своей оси чертовски быстро, и короткие вспышки сигнала SOS я видела только потому, что они отражались от астероида позади. Я даже выпуталась из пристяжных ремней и подплыла ближе к обзорным экранам, но картина не поменялась. Капсула не замедлялась: в вакууме ей было просто не обо что тормозить. Никакого корабля, который мог бы ее сбросить, в обозримом пространстве не оказалось. Обломков и следов катастрофы – тоже.
Не хватало разве что огромного транспаранта с надписью: «Ловушка!» и жирной стрелкой, указывающей на жертву крушения.
– Да они издеваются… – пробормотала я безо всякой уверенности. Хотя бы потому, что я затруднялась уточнить, кто же это «они», но весь предшествующий опыт твердил, что спасательные капсулы – это такая штука, от которой лучше бы спасаться самой.
Спектральный анализ меж тем оставался непреклонен. Да, внутри кто-то был, но угрожать мне не мог по той простой причине, что капсула ввела его в криосон, дожидаться чуда, – потому что никакие спасатели за орбитой Марса, естественно, не базировались. Задачку не упрощало и то, что безалаберный хозяин не потрудился нанести маркировку. Единственными цветными пятнами на композитном покрытии капсулы были сигнальные огни, и они недвусмысленно намекали, что, кого бы ни заперли внутри, спасать его предстояло мне. Без вариантов. Инструкция для малых гражданских судов распространялась и на шаттлы марсианской лаборатории, и все камеры, зафиксировавшие сигнал, уже передали его на планету. Если я вернусь без капсулы, вопросов ко мне будет даже больше, чем к чудаку, решившему совершить освежающую прогулку до астероидного пояса, не поставив в известность командный центр.
Я повисела перед обзорными экранами, гипнотизируя безучастную капсулу, и все-таки решилась:
– Карл, свяжи меня с Максом.
– Попытка установки связи, – послушно отозвался голосовой ассистент, и левый обзорный экран начал неутешительный отсчет.
В ожидании окна связи я повернулась к внутренней камере и деловито поинтересовалась:
– Макс, ваши опять устроили Дикую Охоту? Я сейчас на границе астероидного пояса, возвращаюсь с образцами ганимедского льда, и здесь не должно быть никого, кроме меня, но… – я выразительно указала большим пальцем через плечо. Эвакуационная капсула на обзорном экране не упустила момента наградить камеру тремя длинными вспышками сигнальных огней.
Карл поддержал настроение, радостно мигнув зеленым: пока я говорила, как раз открылось окно связи. Теперь оставалось только ждать, когда же сигнал достигнет Земли и Макс наконец соизволит проверить, не собирался ли кто открутить голову его сестре.
В ожидании ответа я вернулась к диаграммам и любопытства ради сравнила их с базой. Карл только подтвердил мои худшие опасения: внутри капсулы находился плотный органический объект массой около восьмидесяти килограммов, и я что-то сомневалась, что это такой оригинальный способ доставки мармелада оголодавшим ученым с сахарной ломкой.
А жаль.
– Выдохни, – посоветовали колонки прерывающимся от одышки голосом Макса, отвлекая меня от печальных размышлений об острой нехватке мармелада в 0,5 а.е. от ближайшего бара. – Если кто и начал охоту, то точно не космоконтроль.
Я обернулась, но изображение уже застыло, сигнализируя об окончании трансляции. В камеру Макс не смотрел, а потому фокус в принципе оказался сбитым, и экран наглядно демонстрировал только взъерошенную темноволосую макушку и часть лба, покрытую испариной и, кажется, чьей-то кровью. На заднем плане виднелся узкий технический коридор, залитый таким ярким светом, что было совершенно непонятно, что там вообще происходит.
...Если вам кажется, что ваш брат – родная кровь и ангел во плоти, а не ходячая головная боль, то вы просто не пробовали общаться с ним с двадцатиминутным пингом.
– Макс?! Где ты?
Только закончив говорить, я выдохнула и удрученно потерла виски. Семейные привязанности плохо сочетались как с космосом, так и с логикой. Где бы Макс ни находился, я все равно не успела бы к нему раньше коллег из его же отряда космоконтроля, а несвоевременный вопрос мог обернуться и чем-нибудь похуже ссадины на лбу. А теперь оставалось только ждать еще чертовых двадцать минут, чтобы получить ответ и убедиться, что Макс не угробился, отвлекшись от погони на разговор с сестрой.
Я поняла, что движение пальцев на висках стало нервным, непрерывным и уже не приносило никакого облегчения, и остановилась. Нужно было отвлечься на что-то еще.
– Карл, проверь толщину окраски капсулы, – сообразила я.
Если маркировка там изначально была, а потом ее закрасили, это должно быть заметно. Покрытие космического челнока – не та штука, которую можно снять пескоструем в ближайшем гараже, иначе бы суда приходилось перекрывать заново после каждой посадки.
Увы, Карл не смилостивился. Разница в толщине покрытия регистрировалась, но больше походила на обычные огрехи считывания, чем на спрятанную надпись, и оставшееся время до ответа я совершенно несознательным образом грызла ноготь.
– Выдохни, – повторился Макс и даже подал хороший пример – правда, так тяжело и протяжно, с дурацким хрипом в конце, что повторять что-то не захотелось. – И забери уже этого придурка, не хватало ещё всему отряду за ним тащиться!
Вот она, победа рационализации над братской любовью. А ведь это мне месяц торчать в одном корабле с неизвестным придурком!
Я горестно вздохнула и потянулась к пристяжным ремням. Кое в чем Макс, увы, был прав: у космоконтроля хватало работы и без криокапсулы на окраине заселенной части системы. После того, как на Земле растаяли ледники и проблемы перенаселения встали в полный рост, многие предпочли просто убраться с планеты, где внезапно стало так тесно и пришлось ужесточить контроль за каждым гражданином. Последней каплей стало государственное регулирование рождаемости: не больше одного ребёнка на семью, за исключением случаев зачатия здоровых близнецов. Больше всего новый запрет не понравился закрытым консервативным общинам, где и раньше было не слишком хорошо с медициной, а информация об уровне преступности старательно замалчивалась. На Луне лучше не стало, зато новые колонии фактически оказались вне юрисдикции земных государств. Сначала главам общин это даже нравилось, а потом оказалось, что без медиков и регулярных гуманитарных поставок все же не обойтись. Особенно с учётом того, что при пониженной гравитации ещё никто так долго не жил, и хрупкие человеческие организмы принялись преподносить сюрприз за сюрпризом.
Хватило трёх докторов, похищенных и насильно удерживаемых в общинах, чтобы стало понятно: добро должно быть с кулаками. Так и появился космоконтроль, который совмещал функции космической полиции и скорой помощи – с переменным, но всё-таки успехом.
Максу особенно везло на миссии, где требовалось скорее ружье, чем скальпель. Но и со скальпелем ему случалось проявлять несколько пугающую изобретательность, потому как людей в космоконтроле постоянно не хватало.
В моих же интересах было не усложнять им работу, если я рассчитывала хоть иногда видеться с семьёй.
– Карл, приготовься к стыковке. Стандартный протокол стерилизации.
Во-первых, кто бы ни был внутри, через капсулу ему не повредит даже облучение, а во-вторых, сам себе злобный аппендикс: нельзя попадаться на глаза учёным, когда за ними не наблюдает этическая комиссия!
