На портрете, как ей показалось, у неё был достаточно загадочный вид, а попугай добавлял красок. Лицо было таким живым, что Марго казалось будто она смотрит в зеркало.
-Работа почти готова, графиня. Мне осталось лишь поставить свою подпись. - пояснил Жак-Луи Давид, подойдя к холсту.
-Не стоит. Картина хороша и без этого. - сказала Марго, боясь, что художник что-то испортит.
Жак-Луи Давид был несколько озадачен её просьбой, но не стал спорить:
-Вам виднее, графиня.
Эта картина так понравилась герцогу Орлеанскому, что он решил повесить её в своей спальне в Пале-Рояль. Он говорил, что так он ощущал незримое присутствие Марго, даже когда её не было рядом. Она же поставила на свой письменный стол бюст герцога и любовалась на него, когда не имела возможности видеть оригинал. Любовь для неё была и радостью и напастью. Радостью потому, что она любила и была любима, а напастью потому, что она боялась, что интриги и борьба за власть могут положить конец их счастью. Не стоило думать, что Революция всё время будет к ним добра. Такие события редко бывали хорошими свахами для влюблённых.
Словарик:
Жак Луи Давид (30 августа 1748, Париж — 29 декабря 1825, Брюссель) — французский живописец и рисовальщик, центральный представитель неоклассицистической школы рубежа XVIII—XIX веков, педагог и политический деятель. Академик Королевской Академии живописи и скульптуры (с 1783; ассоциированный член с 1781), член Института Франции по классу живописи (с 1795; на кресле № 10).
Уставшая женщина брела по улице Фроменто, где некогда располагался дом свиданий мадам Ришарде. Сейчас красота его фасада поблекла, а вместо прежней, яркой вывески висела другая - большими буквами и с огромным количеством ошибок она провозглашала, что теперь здесь мастерская некого часовщика Ронсара. Женщина тяжело вздохнула- в той прошлой жизни она ублажала в этом самом месте знатных клиентов и мечтала войти в высший свет, а потом неизвестно за что их с мадам Ришарде отправили в монастырь. Та скончалась в заключении, а Шанталь Кулон Бог сохранил жизнь и позволил начать её с
чистого листа. Её амнистировали незадолго до Революции, затем она уехала в Швейцарию, но в 1789 году вернулась. Она скиталась по разным городам, пытаясь найти работу - грустных и постаревших женщин мужчины не любили, а потом решила попытать счастья в Париже. В конце концов, чем черт не шутит?
Больше всего Шанталь желала выйти замуж и стать хранительницей домашнего очага. Ей было неважно, будет ли она любить мужа, главное, чтобы у неё были деньги и дети. Положение матери семейства смоет с неё позор прошлого.
-Салют, гражданка! - Шанталь вздрогнула. Невысокий человек лет 40 в неплохом костюме возник перед ней так неожиданно, будто бы выскочил из под земли. Присмотревшись, она узнала его. Это бывший камердинер герцога Орлеанского Фабьен.В былые дни он часто наведывался к мадам Ришарде - то для собственного удовольствия, то по поручению господина.
-Почему гражданка? - спросила Шанталь. Она была женщиной аполитичной и не интересовалась теми переменами, которые Революция привнесла в их жизнь.
Фабьен рассмеялся:
-Ты что, газет не читаешь? Обращение “мадам” и “месье” упразднены.Теперь мы все граждане и братья. - слово “граждане” он выделил как-то по-особенному.
-Мне не до газет. Думаю, как бы прожить. - в горле было сухо, как в пустыне, очень хотелось есть и пить. Чтобы отвлечь себя от этих мыслей, Шанталь сглатывала.
-Вижу, ты похудела и вид у тебя как у голодной кошки. - бестактно сказал Фабьен, взяв Шанталь под руку. - Пойдём в “Серого гуся” - он тут неподалёку. И там есть чем поживиться.
Трактир “Серый гусь”был не самым хорошим, но и не самым плохим заведением. Если учитывать, что время было голодное, то тот жидкий бульон, который принесли Шанталь и Фабьену, был относительно неплох и питателен.
-Тебе хочется большего, правда, красотка? - спросил Фабьен,
-Когда ты приходил к мадам, ты был куда галантнее. - намекнула Шанталь на его бестактность.
-Я говорю так, как говорят простые французы. Я уже не камердинер, так зачем мне подражать привычкам этих аристо? - усмехнувшись, сказал Фабьен. - Кстати, я весьма богат и если бы ты… - он сделал таинственный вид и оставшуюся часть фразы шепнул на ухо Шанталь. Она одновременно и обрадовалась и удивилась.
-Стала твоей женой? - на её губах заиграла робкая улыбка. - Ну, это лучше, чем влачить жалкое существование в Париже. - неуверенно продолжила она.
-Отчего бы и нет? - Фабьен выпил ещё из глиняной кружки и заметно повеселел. - Сейчас и разводы позволяются, если не сживемся.
-Так ты не лжешь, что богат? - даже после пребывания в монастыре деньги не перестали занимать ум Шанталь.
-Ничуть, моя красавица. - хвастливо заявил Фабьен. - Уговорил я недавно одного аристо, прежде чем Францию покидать , продать мне свой особняк. Он жутко волновался, что дом разграбят. Недорого взял, и вот - Фабьен выглядел как победитель, - я могу жить в роскошном доме 15 века. Три этажа, балкон и чудесный вид из окна.
-А с герцогом небось тоже тебе было неплохо? - съязвила Шанталь, отставив в сторону пустую миску.
-С каким герцогом? Гражданин Эгалите он теперь. - с раздражением сказал Фабьен. - Отказался от всех привилегий, попросил Коммуну сменить фамилию и отправился в Конвент избираться. Сейчас его положение шаткое: “аристократом”называют и “принцем в Конвенте”. Невыгодно с ним стало, а я не дурак, чтобы тонуть вместе с кораблём. - Фабьен был мертвецки пьян. А когда он напивался,как знала Шанталь, он откровенничал. Сейчас его откровенность поразила её в самое сердце.
“Бог мой, что за подлый человек, и за него я собралась замуж? “-пронеслось у неё в голове. С другой стороны, разве в бытность проституткой не общалась она с мерзавцами и ворами?
“Что ж, - рассудила Шанталь, - лучше быть женой подлеца, чем умереть с голоду.”
-И что? Нашёл работу какую-нибудь? - поинтересовалась Шанталь.
-Я никогда не пропаду. В самом Революционном трибунале работаю, на допросах бываю и при обысках. Говорят, я далеко пойду. Возможно, в присяжные,а то и самим общественным обвинителем стану, когда место освободится. - Фабьен нахваливал себя так, что Шанталь это стало раздражать.
“Далеко пойдёшь, - с иронией подумала она, - если не остановят.“
-А как поживает Марго де Бланк? Я недавно приехала в Париж, поэтому не слышала о ней ничего. - Шанталь испытывала к Марго неприязнь, смешанную с завистью.
-Да как? - выпучив глаза, начал Фабьен. - Слышал, всё за своего Филиппа хватается и уезжать отказывается. Любовь, мол, большая.
В жизни Марго начиналось самое тяжёлое время. В августе 1792 года она организовала побег брата, вернувшегося во Францию ещё в 1791,чтобы решить с ней вопрос о наследстве. Они с генералом Лафайетом должны были бежать в Америку, а Фредерика она выдала за сослуживца маркиза. Жизни их обоих в революционном Париже были под угрозой, так как одного ненавидели, а другой боялся быть арестованным как аристократ.
“Умоляю, мой друг, ответьте, где вы и что с моим братом? Скажите, что вы добрались до Америки, что вы у наших друзей. Я волнуюсь, так как на третье моё письмо нету ответа. Умоляю, маркиз, напишите хоть строчку. Мне важно знать, что вы в безопасности. “
Очередная записка, на которую Марго так и не получила ответа. Она не спала ночами, мучаясь мыслями о судьбе брата. Когда она спросила об этом Филиппа, тот пожал плечами и сказал, что попробует разузнать. Увы, та информация, которую он раздобыл, мало утешила её. Орлеанский рассказал, что брат в австрийском плену, но пообещал вызволить его оттуда благодаря своим связям. Филипп сдержал своё слово - де Бланк вскоре вышел на свободу и стал секретарём герра фон Чарльстоуна.
А в сентябре 1792 года случилось ещё одно потрясение, на сей раз связанное с Арманом д’Акором, которого чуть не убили на парижской мостовой. Он ворвался в дом Марго в порванном камзоле и принялся бормотать что-то невнятное.
-Что с тобой, Арман? - она была потрясена этим зрелищем до глубины души. - Ты пьян или…. - она не осмелилась говорить дальше, так как продолжение было страшным.
-Именно, именно! - с каким-то нервным смешком начал говорить он. - Они хотели меня убить. Кричали: “Так вырвем же сердце Парижа! “
Ничего связного д’Акор произнести не смог. Настолько он был испуган и потрясен. Марго попыталась успокоить Армана, осмотрела его, перевязала раны и налила ему бокал вина. Когда силы вернулись к д'Акору, он рассказал о том, что с ним приключилось более спокойно:
-Когда я шёл по улице, парижская чернь набросилась на меня.Эти люди кричали, что я мерзкий аристо и монархист, тогда как им кажется, что хороший король это мёртвый король. Они сами не знают, какую участь они себе уготовили. Вместо одного тщедушного Людовика, чьи права ограничивались Конституцией, у них теперь 700 господ из Конвента, - с горечью закончил д’Акор.
-Если они требуют твоей головы, ты больше не можешь оставаться в Париже, - сказала Марго, внимательно его выслушав.
-Что ты мне предлагаешь? Уезжать, когда нет документов. - В его голосе прозвучала нотка отчаяния. А сам он выглядел человеком потерянным.
-Я достану документы через Филиппа. И ты сможешь вместе с женой пересечь Ла-Манш. - решительно заявила Марго. Сейчас она почувствовала прилив сил. Она знала, что должна помочь д’Акору:
Арман с благодарностью посмотрел на неё и сказал:
-Какая ты всё-таки великодушная.
Марго сдержала своё обещание: достаточно быстро у д’Акора и его супруги оказались на руках все нужные документы, и они благополучно добрались до Англии.
Арман уехал, Фредерик в Австрии. Рядом с Марго остались лишь Филипп и Людовика. Девочка, к счастью, ничего не знала об ужасах Революции. Она изучала английский, хоть и не всегда прилежно, дразнила располневшего Неккера и вместе с мамой учила попугая говорить “Филипп дурак”. Однако это было безрезультатно, так как птица предпочитала хранить молчание.
-Ты можешь уезжать, если захочешь. Я не буду удерживать тебя. - утешал её Филипп. Как это часто случалось, Марго жаловалась на то, что не чувствует себя в безопасности в революционном Париже.
-А ты уедешь? - спросила она, ещё сильнее прижавшись к Филиппу. Он покачал головой:
-Я не могу. Я принёс присягу Революции, я стал гражданином Эгалите - депутатом Конвента. И, в конце концов, я проголосую за казнь Людовика, чтобы меня считали патриотом, и нам с тобой ничего не угрожало. - его голос звучал резко, а лицо болезненно скривилось.
Не успела Марго ничего ответить, как попугай вдруг радостно закричал:
-Филипп дурак!
-Сейчас даже птице позволено иметь собственное мнение. - горько пошутил Филипп.
Словарик:
1.Аристо - ирон. аристократ
2. В Национальном Конвенте было примерно 749 депутатов.
Новый 1793 год Марго и Филипп встретили без гостей - часть их друзей эмигрировала, часть - отреклась от герцога, так как он перешёл на сторону Революции. У взрослых настроение было мрачное. Радовалась одна Людовика.
-У нас прекрасный праздник, да, мам? В этом платье я почти как взрослая. - дёрнув Марго за рукав, сказала Людовика.
-Да, милая. - ответила Марго и попыталась улыбнуться. Герцог выглядел подавленным и молчал, будто какая-то мысль точила его изнутри, но произнести он её боялся. Праздник был, но его никто не чувствовал. Ни обеспеченные люди, ни простые работяги. Гильотина работала без выходных, а с едой было по-прежнему тяжело.
-Ты можешь вернуть себе былую популярность, если станешь раздавать бедным людям хлеб.
Филипп отрицательно покачал головой:
-Я уже никому не нужен. Я сыграл свою роль, ибо у Революции новые кумиры - более близкие к народу, нежели я. - Марго уже не видела в нём уставшего от жизни человека, а не того заносчивого дон жуана. У него была весёлая молодость, а сейчас герцогу шёл сорок шестой год - он изменился и внешне, и внутренне. Марго казалось, будто он больше не видит в жизни смысла. Он любил эпатировать публику, зло подшучивать над остальными, был амбициозным, а сейчас понял, что его роль в спектакле под названием Революция подходит к концу.
-Когда-нибудь люди вспомнят гражданина Эгалите. Будут спорить, был он плохим или хорошим, добрым или злым. Что ж, я привык к тому, что обо мне плохо говорят при жизни. Какое мне дело, что обо мне скажут после смерти. - кажется, герцог погрузился в меланхолию. Марго прежде не слышала, чтобы он рассуждал о подобном. - Что ж, если мне придётся взойти на эшафот, то пусть про меня скажут, что я умер как истинный потомок Генриха IV, пусть и жил как… - герцог замолк, не желая произносить этого слова, затем тихо и сквозь зубы сказал: - собака.
-Не говори о смерти, Филипп! - Марго вздрогнула. - В Новый год не стоит говорить о плохом. - она положила устрицу на тарелку. Есть совсем не хотелось.
-Не волнуйся. Иногда шампанское навевает на меня непреодолимую тоску. - и герцог с горечью посмотрел на дно бутылки.
Часы пробили 12. Начался новый 1793 год.
От этого года не стоило ожидать ничего хорошего. Январь был снежным, холодным и печальным. 21 числа состоялась казнь короля, за которую проголосовал герцог. Как заблуждался Филипп, думая, что после этого о нём станут думать как об истинном патриоте. Его положение ухудшилось - республиканцы полагали, что герцог хочет вернуть монархию и занять освободившийся трон, а роялисты возненавидели его как цареубийцу. Даже сын Орлеанского Луи-Филипп отказался от общения с собственным отцом. В числе его немногочисленных сторонников остались Арман д’Акор и Марго. Герцог Эддингтон заявил, что он не может испытывать тёплых чувств к цареубийце.
-Конвент - это тот же Версаль. Только без дам. - как-то сказал Филипп.
-Они опять сплетничали? - Марго привыкла к тому, что с заседаний он возвращался в плохом настроении.
Герцог кивнул головой.
-Они сказали, что я сожительствую с аристократкой, тогда как рядом с Равенством может быть лишь Свобода.
Марго поняла его с полуслова. Она откажется от всех своих титулов и станет гражданкой Либерте. Она докажет свою лояльность новому режиму, если это так важно Филиппу. Коммуна поменяет ей имя точно так же, как и ему.
Самое страшное было позади. Она поклялась на Конституции в присутствии членов Коммуны быть достойной дочерью Республики, разделять все революционные идеалы и презирать монархию так же, как римляне презирали Нерона. Голос Марго не дрогнул, пока она говорила. Ей казалось, что она хоть немного сумела убедить этих революционных фанатиков в том, во что она не верила сама. Её дом в английском стиле, подаренный герцогом, становился государственной собственностью.
-Работа почти готова, графиня. Мне осталось лишь поставить свою подпись. - пояснил Жак-Луи Давид, подойдя к холсту.
-Не стоит. Картина хороша и без этого. - сказала Марго, боясь, что художник что-то испортит.
Жак-Луи Давид был несколько озадачен её просьбой, но не стал спорить:
-Вам виднее, графиня.
Эта картина так понравилась герцогу Орлеанскому, что он решил повесить её в своей спальне в Пале-Рояль. Он говорил, что так он ощущал незримое присутствие Марго, даже когда её не было рядом. Она же поставила на свой письменный стол бюст герцога и любовалась на него, когда не имела возможности видеть оригинал. Любовь для неё была и радостью и напастью. Радостью потому, что она любила и была любима, а напастью потому, что она боялась, что интриги и борьба за власть могут положить конец их счастью. Не стоило думать, что Революция всё время будет к ним добра. Такие события редко бывали хорошими свахами для влюблённых.
Словарик:
Жак Луи Давид (30 августа 1748, Париж — 29 декабря 1825, Брюссель) — французский живописец и рисовальщик, центральный представитель неоклассицистической школы рубежа XVIII—XIX веков, педагог и политический деятель. Академик Королевской Академии живописи и скульптуры (с 1783; ассоциированный член с 1781), член Института Франции по классу живописи (с 1795; на кресле № 10).
ГЛАВА 28. СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Уставшая женщина брела по улице Фроменто, где некогда располагался дом свиданий мадам Ришарде. Сейчас красота его фасада поблекла, а вместо прежней, яркой вывески висела другая - большими буквами и с огромным количеством ошибок она провозглашала, что теперь здесь мастерская некого часовщика Ронсара. Женщина тяжело вздохнула- в той прошлой жизни она ублажала в этом самом месте знатных клиентов и мечтала войти в высший свет, а потом неизвестно за что их с мадам Ришарде отправили в монастырь. Та скончалась в заключении, а Шанталь Кулон Бог сохранил жизнь и позволил начать её с
чистого листа. Её амнистировали незадолго до Революции, затем она уехала в Швейцарию, но в 1789 году вернулась. Она скиталась по разным городам, пытаясь найти работу - грустных и постаревших женщин мужчины не любили, а потом решила попытать счастья в Париже. В конце концов, чем черт не шутит?
Больше всего Шанталь желала выйти замуж и стать хранительницей домашнего очага. Ей было неважно, будет ли она любить мужа, главное, чтобы у неё были деньги и дети. Положение матери семейства смоет с неё позор прошлого.
-Салют, гражданка! - Шанталь вздрогнула. Невысокий человек лет 40 в неплохом костюме возник перед ней так неожиданно, будто бы выскочил из под земли. Присмотревшись, она узнала его. Это бывший камердинер герцога Орлеанского Фабьен.В былые дни он часто наведывался к мадам Ришарде - то для собственного удовольствия, то по поручению господина.
-Почему гражданка? - спросила Шанталь. Она была женщиной аполитичной и не интересовалась теми переменами, которые Революция привнесла в их жизнь.
Фабьен рассмеялся:
-Ты что, газет не читаешь? Обращение “мадам” и “месье” упразднены.Теперь мы все граждане и братья. - слово “граждане” он выделил как-то по-особенному.
-Мне не до газет. Думаю, как бы прожить. - в горле было сухо, как в пустыне, очень хотелось есть и пить. Чтобы отвлечь себя от этих мыслей, Шанталь сглатывала.
-Вижу, ты похудела и вид у тебя как у голодной кошки. - бестактно сказал Фабьен, взяв Шанталь под руку. - Пойдём в “Серого гуся” - он тут неподалёку. И там есть чем поживиться.
****
Трактир “Серый гусь”был не самым хорошим, но и не самым плохим заведением. Если учитывать, что время было голодное, то тот жидкий бульон, который принесли Шанталь и Фабьену, был относительно неплох и питателен.
-Тебе хочется большего, правда, красотка? - спросил Фабьен,
-Когда ты приходил к мадам, ты был куда галантнее. - намекнула Шанталь на его бестактность.
-Я говорю так, как говорят простые французы. Я уже не камердинер, так зачем мне подражать привычкам этих аристо? - усмехнувшись, сказал Фабьен. - Кстати, я весьма богат и если бы ты… - он сделал таинственный вид и оставшуюся часть фразы шепнул на ухо Шанталь. Она одновременно и обрадовалась и удивилась.
-Стала твоей женой? - на её губах заиграла робкая улыбка. - Ну, это лучше, чем влачить жалкое существование в Париже. - неуверенно продолжила она.
-Отчего бы и нет? - Фабьен выпил ещё из глиняной кружки и заметно повеселел. - Сейчас и разводы позволяются, если не сживемся.
-Так ты не лжешь, что богат? - даже после пребывания в монастыре деньги не перестали занимать ум Шанталь.
-Ничуть, моя красавица. - хвастливо заявил Фабьен. - Уговорил я недавно одного аристо, прежде чем Францию покидать , продать мне свой особняк. Он жутко волновался, что дом разграбят. Недорого взял, и вот - Фабьен выглядел как победитель, - я могу жить в роскошном доме 15 века. Три этажа, балкон и чудесный вид из окна.
-А с герцогом небось тоже тебе было неплохо? - съязвила Шанталь, отставив в сторону пустую миску.
-С каким герцогом? Гражданин Эгалите он теперь. - с раздражением сказал Фабьен. - Отказался от всех привилегий, попросил Коммуну сменить фамилию и отправился в Конвент избираться. Сейчас его положение шаткое: “аристократом”называют и “принцем в Конвенте”. Невыгодно с ним стало, а я не дурак, чтобы тонуть вместе с кораблём. - Фабьен был мертвецки пьян. А когда он напивался,как знала Шанталь, он откровенничал. Сейчас его откровенность поразила её в самое сердце.
“Бог мой, что за подлый человек, и за него я собралась замуж? “-пронеслось у неё в голове. С другой стороны, разве в бытность проституткой не общалась она с мерзавцами и ворами?
“Что ж, - рассудила Шанталь, - лучше быть женой подлеца, чем умереть с голоду.”
-И что? Нашёл работу какую-нибудь? - поинтересовалась Шанталь.
-Я никогда не пропаду. В самом Революционном трибунале работаю, на допросах бываю и при обысках. Говорят, я далеко пойду. Возможно, в присяжные,а то и самим общественным обвинителем стану, когда место освободится. - Фабьен нахваливал себя так, что Шанталь это стало раздражать.
“Далеко пойдёшь, - с иронией подумала она, - если не остановят.“
-А как поживает Марго де Бланк? Я недавно приехала в Париж, поэтому не слышала о ней ничего. - Шанталь испытывала к Марго неприязнь, смешанную с завистью.
-Да как? - выпучив глаза, начал Фабьен. - Слышал, всё за своего Филиппа хватается и уезжать отказывается. Любовь, мол, большая.
***
В жизни Марго начиналось самое тяжёлое время. В августе 1792 года она организовала побег брата, вернувшегося во Францию ещё в 1791,чтобы решить с ней вопрос о наследстве. Они с генералом Лафайетом должны были бежать в Америку, а Фредерика она выдала за сослуживца маркиза. Жизни их обоих в революционном Париже были под угрозой, так как одного ненавидели, а другой боялся быть арестованным как аристократ.
“Умоляю, мой друг, ответьте, где вы и что с моим братом? Скажите, что вы добрались до Америки, что вы у наших друзей. Я волнуюсь, так как на третье моё письмо нету ответа. Умоляю, маркиз, напишите хоть строчку. Мне важно знать, что вы в безопасности. “
Очередная записка, на которую Марго так и не получила ответа. Она не спала ночами, мучаясь мыслями о судьбе брата. Когда она спросила об этом Филиппа, тот пожал плечами и сказал, что попробует разузнать. Увы, та информация, которую он раздобыл, мало утешила её. Орлеанский рассказал, что брат в австрийском плену, но пообещал вызволить его оттуда благодаря своим связям. Филипп сдержал своё слово - де Бланк вскоре вышел на свободу и стал секретарём герра фон Чарльстоуна.
А в сентябре 1792 года случилось ещё одно потрясение, на сей раз связанное с Арманом д’Акором, которого чуть не убили на парижской мостовой. Он ворвался в дом Марго в порванном камзоле и принялся бормотать что-то невнятное.
-Что с тобой, Арман? - она была потрясена этим зрелищем до глубины души. - Ты пьян или…. - она не осмелилась говорить дальше, так как продолжение было страшным.
-Именно, именно! - с каким-то нервным смешком начал говорить он. - Они хотели меня убить. Кричали: “Так вырвем же сердце Парижа! “
Ничего связного д’Акор произнести не смог. Настолько он был испуган и потрясен. Марго попыталась успокоить Армана, осмотрела его, перевязала раны и налила ему бокал вина. Когда силы вернулись к д'Акору, он рассказал о том, что с ним приключилось более спокойно:
-Когда я шёл по улице, парижская чернь набросилась на меня.Эти люди кричали, что я мерзкий аристо и монархист, тогда как им кажется, что хороший король это мёртвый король. Они сами не знают, какую участь они себе уготовили. Вместо одного тщедушного Людовика, чьи права ограничивались Конституцией, у них теперь 700 господ из Конвента, - с горечью закончил д’Акор.
-Если они требуют твоей головы, ты больше не можешь оставаться в Париже, - сказала Марго, внимательно его выслушав.
-Что ты мне предлагаешь? Уезжать, когда нет документов. - В его голосе прозвучала нотка отчаяния. А сам он выглядел человеком потерянным.
-Я достану документы через Филиппа. И ты сможешь вместе с женой пересечь Ла-Манш. - решительно заявила Марго. Сейчас она почувствовала прилив сил. Она знала, что должна помочь д’Акору:
Арман с благодарностью посмотрел на неё и сказал:
-Какая ты всё-таки великодушная.
Марго сдержала своё обещание: достаточно быстро у д’Акора и его супруги оказались на руках все нужные документы, и они благополучно добрались до Англии.
****
Арман уехал, Фредерик в Австрии. Рядом с Марго остались лишь Филипп и Людовика. Девочка, к счастью, ничего не знала об ужасах Революции. Она изучала английский, хоть и не всегда прилежно, дразнила располневшего Неккера и вместе с мамой учила попугая говорить “Филипп дурак”. Однако это было безрезультатно, так как птица предпочитала хранить молчание.
-Ты можешь уезжать, если захочешь. Я не буду удерживать тебя. - утешал её Филипп. Как это часто случалось, Марго жаловалась на то, что не чувствует себя в безопасности в революционном Париже.
-А ты уедешь? - спросила она, ещё сильнее прижавшись к Филиппу. Он покачал головой:
-Я не могу. Я принёс присягу Революции, я стал гражданином Эгалите - депутатом Конвента. И, в конце концов, я проголосую за казнь Людовика, чтобы меня считали патриотом, и нам с тобой ничего не угрожало. - его голос звучал резко, а лицо болезненно скривилось.
Не успела Марго ничего ответить, как попугай вдруг радостно закричал:
-Филипп дурак!
-Сейчас даже птице позволено иметь собственное мнение. - горько пошутил Филипп.
Словарик:
1.Аристо - ирон. аристократ
2. В Национальном Конвенте было примерно 749 депутатов.
ГЛАВА 29.ТЕНЬ ГИЛЬОТИНЫ
Новый 1793 год Марго и Филипп встретили без гостей - часть их друзей эмигрировала, часть - отреклась от герцога, так как он перешёл на сторону Революции. У взрослых настроение было мрачное. Радовалась одна Людовика.
-У нас прекрасный праздник, да, мам? В этом платье я почти как взрослая. - дёрнув Марго за рукав, сказала Людовика.
-Да, милая. - ответила Марго и попыталась улыбнуться. Герцог выглядел подавленным и молчал, будто какая-то мысль точила его изнутри, но произнести он её боялся. Праздник был, но его никто не чувствовал. Ни обеспеченные люди, ни простые работяги. Гильотина работала без выходных, а с едой было по-прежнему тяжело.
-Ты можешь вернуть себе былую популярность, если станешь раздавать бедным людям хлеб.
Филипп отрицательно покачал головой:
-Я уже никому не нужен. Я сыграл свою роль, ибо у Революции новые кумиры - более близкие к народу, нежели я. - Марго уже не видела в нём уставшего от жизни человека, а не того заносчивого дон жуана. У него была весёлая молодость, а сейчас герцогу шёл сорок шестой год - он изменился и внешне, и внутренне. Марго казалось, будто он больше не видит в жизни смысла. Он любил эпатировать публику, зло подшучивать над остальными, был амбициозным, а сейчас понял, что его роль в спектакле под названием Революция подходит к концу.
-Когда-нибудь люди вспомнят гражданина Эгалите. Будут спорить, был он плохим или хорошим, добрым или злым. Что ж, я привык к тому, что обо мне плохо говорят при жизни. Какое мне дело, что обо мне скажут после смерти. - кажется, герцог погрузился в меланхолию. Марго прежде не слышала, чтобы он рассуждал о подобном. - Что ж, если мне придётся взойти на эшафот, то пусть про меня скажут, что я умер как истинный потомок Генриха IV, пусть и жил как… - герцог замолк, не желая произносить этого слова, затем тихо и сквозь зубы сказал: - собака.
-Не говори о смерти, Филипп! - Марго вздрогнула. - В Новый год не стоит говорить о плохом. - она положила устрицу на тарелку. Есть совсем не хотелось.
-Не волнуйся. Иногда шампанское навевает на меня непреодолимую тоску. - и герцог с горечью посмотрел на дно бутылки.
Часы пробили 12. Начался новый 1793 год.
***
От этого года не стоило ожидать ничего хорошего. Январь был снежным, холодным и печальным. 21 числа состоялась казнь короля, за которую проголосовал герцог. Как заблуждался Филипп, думая, что после этого о нём станут думать как об истинном патриоте. Его положение ухудшилось - республиканцы полагали, что герцог хочет вернуть монархию и занять освободившийся трон, а роялисты возненавидели его как цареубийцу. Даже сын Орлеанского Луи-Филипп отказался от общения с собственным отцом. В числе его немногочисленных сторонников остались Арман д’Акор и Марго. Герцог Эддингтон заявил, что он не может испытывать тёплых чувств к цареубийце.
-Конвент - это тот же Версаль. Только без дам. - как-то сказал Филипп.
-Они опять сплетничали? - Марго привыкла к тому, что с заседаний он возвращался в плохом настроении.
Герцог кивнул головой.
-Они сказали, что я сожительствую с аристократкой, тогда как рядом с Равенством может быть лишь Свобода.
Марго поняла его с полуслова. Она откажется от всех своих титулов и станет гражданкой Либерте. Она докажет свою лояльность новому режиму, если это так важно Филиппу. Коммуна поменяет ей имя точно так же, как и ему.
***
Самое страшное было позади. Она поклялась на Конституции в присутствии членов Коммуны быть достойной дочерью Республики, разделять все революционные идеалы и презирать монархию так же, как римляне презирали Нерона. Голос Марго не дрогнул, пока она говорила. Ей казалось, что она хоть немного сумела убедить этих революционных фанатиков в том, во что она не верила сама. Её дом в английском стиле, подаренный герцогом, становился государственной собственностью.
