В отличие от которого неестествование наяву вполне естественно (?), хотя оно и подсознательно вплоть до бессознательного, интуитивно и испытывается в озарениях и прозрениях бытия из времени в пространстве.
И все же время владеет нами во сне. Собственно, оно даже при этом не время как таковое (текущее), а сама вечность. Поэтому «сон и есть действительность души», что предстает вечность в конечной разметанности души, в ее муках, заблуждениях. А потому и востребован столп истины, чтобы в конечном подниматся к вечному. Тут уже непременно имеет место пространство. Вообще оттуда-сюда вечность в конечном как таковая, отсюда же туда «появляется» пространство в (волевом) опосредовании конечным вечного.
Сон снится невольно из вечности и чтобы добратся до вечности нужно сжать его (про-странство) в кулак воли.
… Возможно, что и пространство испытывается во сне в намеках на интимную близость, конечное уже предуготовлено ко встрече с вечным в предварении этого в проникновении в бесконечное (как мужское в женском). Но если это случается, то и истина не откроется (на что и намекал Ф. Ницше).
Видеть можно только то, что не есть … (исчезающее конечное в окоеме вечности). Смотреть на то, что есть, только конечное усматривается. По другому, видится преходящее как конечное из вечности (=?). Все это требует уточнения, а пока: пространство во сне и есть намек на бесконечность в предварении вечности. В смысле возможности интима, в котором вечность будет достигнута как бесконечность в обмерении женского мужским началом. Но и это скорее упование на совпадение вечного с бесконечным, т.е. установка на постижение вечного через бесконечное с приравниванием, отождествлением невольным, вынужденным с его достижением. Самообман в любви.
И без этой иллюзии во сне не бывает (?). Т.е. кошмары и есть тупики постижимого как недостижимого. Вечное постигается во сне как недостижимое.
И возможно, что именно любовь несостоятельна во сне. Сон демонстрирует, что любовь неразумна в отождествлении постижения с достижением.
А впрочем, может быть в этом все и дело, что любовь не «неразумна», а «внеразумна», «сверхразумна»? Иначе любовь — это секс. Когда в ней постижение есть достижение, простой расчет и ухват-охват конечного в конечном же. И в этом смысле неразумие есть как расчет.
Как любовь есть готовность (прелюдия) к творчеству, так и пространство в бесконечности есть непременное условие (обстояние) для встречи души с вечностью. И то и другое в отсюда-туда, чтобы наконец-то открылось оттуда-сюда.
… Наяву мы видим то что есть, во сне — не есть. Наяву мы есть во времени, в его владении над нами и обходимся с пространством, протягиваясь рассудочно, во сне же мы и есть уже само пространство, которое предстает душевно, т.е. видится в том, что не есть — во времени.
Возможно, что наяву и души-то нет как таковой, а есть со-знание в доле рассудка, т.е. мыслимая доминанта в бидоминантности его, а душа подсознательна (бессознательна). Во сне уже нет рассудка, но душа в нем просыпается, доминирует из со-знания.
Поэтому-то во сне человек видит себя в том, что он не есть, т.е. во времени, наяву в том, что он есть, т.е. в пространстве. Там — во времени из пространства — души, здесь в пространстве из времени. Или там — из времени в пространстве, здесь — из пространства во времени?
Но важно то, что видим «не есть» и не видим «есть». Видение наяву — поспешное (несвоевременное) уравнивание вечного с конечным в «разумеющемся» переступании бесконечного как повторяющегося, сосчитанного, измеренного конечного.
Притом, что во сне даже не время текущее оттуда-сюда, а сама вечность в нем выпадает в россыпь, так что и конечная душа по-дробно видит себя в ней из того, что уже случилось в этой жизни в несостоятельности, не отвечающей ей. Так что, сон не длится, а протягивается как негативная, неуместная одновременность. Потому он и видится как вообще все в этом мире видится взаимно: оттуда-сюда и отсюда-туда. Видящее и видимое меняются местами. Времени нет, одно сплошное пространство. Парадокс, однако! Но тут вечное посещает конечное, а конечное в нем не состоятельно и готово исчезнуть. Хотя и не исчезает, а просыпается, пред-упреждается. Вечность как бы говорит: «смотри, мол, у меня!»
-7-
(Опять сны на 13.08.2020. Первый сон с Рамазаном Н. и его и мне знакомым. Размышляем о том, что есть теперь 40-летние, которые талантливы? Знакомый помнит о таковых. Это юристы. До этого сон о Байжоле на юрфаке с лекцией в философском
уклоне?
Другой сон. Собираются люди в университете на какое-то обсуждение. Будет выступать новый проректор. Я обнаружил, что хожу без обуви, оставил где-то у входа, а надо подниматся вверх на обсуждение. Поднялся разутый. До этого встретился Онгар, но это оказался не он. Проректор был усатый и говорил громко, невпопад. Чувствуя себя неудобно, я покинул мероприятие. Спускаясь по лестнице встречал многих ожидавших мероприятие, в том числе и К.)
Что это? Один сон нормальный, обычный. Со встречей знакомых и друзей, с воспоминаниями и оценками нынешнего образования и достойными выпускниками. А другой — присутствие среди других в разутом виде? Все в обуви и собираются что- то обсуждать, а Я — единственный без обуви? И мне среди них не находится места?!
Первый сон — формально нормальный (обычный). Но он самообман, так как система образования в кризисе. Второй сон — в разутом состоянии опираешься на землю и чувствуешь, испытываешь, что ты в этом мире и всего лишь. Для других — в обуви — это может быть неизвестно. Они не знают, точнее не чувствуют, что есть оттуда-сюда, пребывая в нем бессознательно.
… В обуви на земле человечество пребывает, а без оной из иного мира. Но при этом в обуви отсюда-туда поднимается, а потерявши ее оттуда-сюда унижается, выпадает. Скопом человечество возвышается, а в одиночку человек в нем отпадает.
Так что, отсюда-туда субстанциально, оттуда-сюда субъектно. Соответственно отсюда-туда бессознательно возвышенно, оттуда-сюда сознательно унижено. В роде человек пуст, самодоволен, себетождественен, в себе рефлексивен, вопросителен, надломлен. Так-то он и есть «кривая тесина» (Кант).
Странная ситуация вырисовывается таким образом? На ложных основаниях человечество возвышенно и вслед за ним человек в пустых мечтаниях, с опорой на разделяемые знания. При том, что человечество не знает, что знает, а человек в нем зная знает и выдает тем самым заблуждение за истину. Потому что результатом рефлексии оказывается ответ на вопрос. Свой ответ на вопросы других. Во сне этом как о «безобувном сне» ложные основания и предстали обутостью в знаниях. Что и ожидалось и предлагалось обсудить и рекомендовать к разделению (соглашению).
… Человечество спасается от ничто, обуваясь в ложные основания. И отсюда-туда было запрограммировано в распространении безличных знаний, а теперь и вовсе в информации как степени упорядоченности системы. И кстати, в мудрости человек был больше чем общество, в знаниях стал равен обществу (просвещаясь, обезличиваясь, разделяясь), в информации становится эфемерным (посредственным), превращаясь в исчезающе малую величину; в нем самом приоткрывается и надо полагать разверзнется ничто из между-субъектности в пустом субъекте, подлежащем как надлежащем.
… Возможно, что бессознательное и есть знания, которыми мы владеем или которые нами владеют? Нет, это и то и другое. А вот подсознательное — это то, отчего мы отправляемся, опираясь как на знание в себе и для себя.
При том, что бессознательное это знание как таковое, чистое знание, где человек равен самому себе, Я = Я. Не знания есть человек, а человек есть знания с закрытием или раскрытием себя в них. Так что, в бессознательном-то он в них замкнут на себя, не как единичность, а в роде. Поэтому бессознательное –это и есть знания вроде, несомненные, само собой разумеющиеся, разделяемые всеми без исключения в homo sapiens.
Подсознательное же — это полузнания, то ли чувственно-рациональное, то ли рацио-чувственное, экстравертное или интровертное. И в нем же, то ли я в роде, то ли род во мне предстает, сводится — разводится, смыкается — размыкается и т.д. и т.п.
Таким образом, если на ложных основаниях, знаниях как бессознательном и подсознательном покоится человечество, и в том же пропадает человек, то в антропоцентризме уже пропадает человечество как многообразие в единичности — единственности, когда человек отправляется от себя и для себя.
Притом в антропоцентризме человек сознательно теряет себя, распространяясь на мир окружающий его, включая ближних и дальних, принимая то в чем он не есть за себя, в чем он кажется есть.
В ложных основаниях он частично опирается на бессознательное и подсознательное, от себя же отправляется в антропоцентризме полностью, без какого-либо исключения, одновременно во всех ипостасях. Так что, антропоцентризм подверстан в нем наряду с другими дериватами — атрибутами.
… Некстати. Дискурс — это и есть безличная нарративность. Что-то вокруг да около, с претензиями на истину, но ко мне не относящееся, об «он — человеке».
Нельзя даже подразумевать, что написанное, излагаемое в конечном счете относится и к тебе самому. Это отношение наряду с другими и не есть собственно отношение. Это не истина и не правда, а заблуждение и правдоподобие. Можно сказать, дискурс — апология самоотчуждения, если он в самом деле претендует на откровение.
-8-
(Сон на 16.08.2020. Сидим в аудитории, слушаем лекцию. В конце я задаю вопрос: согласны ли Вы и не так ли обстоит дело, что проблема человека по мне заключается в том, что будучи живым человек как может знать, что он такое есть? И может во встрече смерти он уносит с собой решение проблемы? Лектор, некто приезжий профессор, признал, что возможно так оно и есть. Потому проблема человека нерешима, в смысле «хрен его знает». Присутствующие девушки в аудитории мягко его «поправили», все же как бы соглашаясь.)
И в шутку и всерьез, но может быть и в самом деле нерешимые, проклятые («философские») проблемы требуют «крепкого слова» как «деконструкции», подумал я в спросоньи потом, вспомнив при этом про себя в записи недавней?
Впрочем, далее возможна и некая логическая разрядка этого сна и вопроса в нем. «Быть или не быть?» — решается как не быть. Но небытие радикальное, безвозвратное, равное смерти? Творческое, упреждающее решение — как «бытие из небытия» — всего лишь промежуточное, хотя и необходимое, вынужденное для человека. Это все на что он способен, но может быть в этом он и долженствует, отвечая на свое предназначение в вызове перед судьбой за то, что он есть в мире сем.
Не за то что он явился и был, а оттого что он есть на самом деле, в самой сущности, которой он постиг и достиг, ответиться небытием как неестествованием в естестве души, что и значит отдать душу?
… (Другой сон — кошмар, в эту же ночь. Какие-то чужие люди в моей квартире — целая толпа — снуют, шастают. Пришли, оказывается, для ремонта. Но их слишком много, мешают. Я выясняю, что должны быть только некоторые, вчетвером. Во главе с девушкой, по виду мужского рода. Я убеждаю, что мне нужно как профессору писать книгу и что я есть таковой ввиду моей библиотеки. Обращая их внимание. Неубедительно!)
Что это? В пространстве встречаются нежеланные, чужие, другие, вторгшиеся в него и ущемляющие твою свободу. Свобода пространственна, но пространство может быть и занято другими, отпавшими от времени как твоего (?), свободного времени. Без которого, стало быть, и пространство заполнено чужими другими. Так что, в занятом пространстве или нужно найти свое место или оттеснить других как свое же отчуждение, уже случившееся в этом мире. Как например, «домашние — враги человека» (библ.).
Свобода как пространство во времени заведомо упреждена отчуждением, ей предшествует самоотчуждение как сонм других в себе и для себя. Свобода пространственна, но она и замещена другими в себе и для себя в самоотчуждении. И этот внутренний мир требуется преодолеть как необходимость для свободы. Я в растворе, мешанине других в себе и для себя, а не в окружающей среде, должен всегда просыпатся из сна, потому что они и встречаются во сне. Во сне-то они как раз во мне присутствуют, являются, видятся как мои другие.
Да, но ведь не только незнакомые, но и знакомые там встречаются?
Но как бы то ни было — найти ли свое место, оттеснить ли других — но если «постигнутое время открывает возможность для свободы в пространстве» (см. выше), то это нужно принимать и как дар свыше и как невольное вдохновение, в котором душа просыпается для рождения. Из сна она должна проснутся как из времени в пространстве.
Опять И. Гете: «… каждый день за бой!» Из времени в пространстве, во пространстве для времени (?). Из топо-хроноса в хроно-топосе. Из «видений не есть в яси есть». Это и является озарением.
Рождение души возможно вопреки отчуждению и самоотчуждению — среди других как самопорождение из среды общечеловеческой в средостении самостояния в душевно-духовном состоянии открытости небесам. Душа содрогается (ух-ты!), покидая тело в духе, это и есть ее вновь рождение поневоле. Она ведь рождается из неволи времени в пространстве обретенной свободы.
… Для свободной индивидуальности наяву возможны лишь намеки из мира сего. Но ее же (свободу) негативно можно видеть во сне в отчуждении как присутствующих в тебе самом других в отпадении от свободного (твоего) времени в абстрактных возможностях (как невозможностях) в пространстве. Таким образом, отчужденные другие (в их кругу) — это (перелицованные) другие из будущего в твоем эмпирическом внутреннем мире ныне. Они всплывают во сне и копошатся там, отнимая время и препятствуя воле. Собственно ведь, пространство-то как сцена во сне и есть твой внутренний мир, в который они бесцеремонно (подсознательно-бессознательно) вторгаются и пред-упреждают тебя.
А в конечном счете, кошмар — это встреча в кругу других с собственной несвободой (в них же). Это время пропадающее в пространстве, время взыскуемое — в теперь и здесь (обрываемое). Свобода во времени предстает как пространственная невозможность. Так что, и здесь своего рода «лязгают ножницы» между пространством и временем как явью и сном.
… Субъект-субстанция выворачивается субъективным мельтешением в кошмарных кругах, видениях. Свободная индивидуальность как идеальная тотальность сворачивается до индивидов в роде и т.д.
… Мы снимся сами себе в других как своих несвободах из времени в пространстве.
Так что же, путь к идеальной тотальности для свободной индивидуальности лежит через сон? Нет, вопрос в другом, почему мое поколение снится мне из со-временности в отчужденном виде? Ведь снится в других именно оно? Да, но в отчужденном виде? А не в знакомстве, что тоже бывает? Но не как кошмар, а в озарении?
-9-
… Сон и есть самопознание. И в том же его иллюзорность, что мы видим себя, не видя себя как наяву в зеркале. Вот почему «отвращение от встречи с собой» доподлинным, который имеет место во сне, а не наяву, где мы в воображениях о себе. Там — в растерянности, здесь — в самоуверенном обретении. Но и правда там, а здесь самообман.
Конечное перед вечным (во сне) видится мелочно, в россыпь (см. выше). И ты себя пред-упреждаешь в этом, что ты не есть то что есть, будучи (потом) в себе наяву.
И все же время владеет нами во сне. Собственно, оно даже при этом не время как таковое (текущее), а сама вечность. Поэтому «сон и есть действительность души», что предстает вечность в конечной разметанности души, в ее муках, заблуждениях. А потому и востребован столп истины, чтобы в конечном подниматся к вечному. Тут уже непременно имеет место пространство. Вообще оттуда-сюда вечность в конечном как таковая, отсюда же туда «появляется» пространство в (волевом) опосредовании конечным вечного.
Сон снится невольно из вечности и чтобы добратся до вечности нужно сжать его (про-странство) в кулак воли.
… Возможно, что и пространство испытывается во сне в намеках на интимную близость, конечное уже предуготовлено ко встрече с вечным в предварении этого в проникновении в бесконечное (как мужское в женском). Но если это случается, то и истина не откроется (на что и намекал Ф. Ницше).
Видеть можно только то, что не есть … (исчезающее конечное в окоеме вечности). Смотреть на то, что есть, только конечное усматривается. По другому, видится преходящее как конечное из вечности (=?). Все это требует уточнения, а пока: пространство во сне и есть намек на бесконечность в предварении вечности. В смысле возможности интима, в котором вечность будет достигнута как бесконечность в обмерении женского мужским началом. Но и это скорее упование на совпадение вечного с бесконечным, т.е. установка на постижение вечного через бесконечное с приравниванием, отождествлением невольным, вынужденным с его достижением. Самообман в любви.
И без этой иллюзии во сне не бывает (?). Т.е. кошмары и есть тупики постижимого как недостижимого. Вечное постигается во сне как недостижимое.
И возможно, что именно любовь несостоятельна во сне. Сон демонстрирует, что любовь неразумна в отождествлении постижения с достижением.
А впрочем, может быть в этом все и дело, что любовь не «неразумна», а «внеразумна», «сверхразумна»? Иначе любовь — это секс. Когда в ней постижение есть достижение, простой расчет и ухват-охват конечного в конечном же. И в этом смысле неразумие есть как расчет.
Как любовь есть готовность (прелюдия) к творчеству, так и пространство в бесконечности есть непременное условие (обстояние) для встречи души с вечностью. И то и другое в отсюда-туда, чтобы наконец-то открылось оттуда-сюда.
… Наяву мы видим то что есть, во сне — не есть. Наяву мы есть во времени, в его владении над нами и обходимся с пространством, протягиваясь рассудочно, во сне же мы и есть уже само пространство, которое предстает душевно, т.е. видится в том, что не есть — во времени.
Возможно, что наяву и души-то нет как таковой, а есть со-знание в доле рассудка, т.е. мыслимая доминанта в бидоминантности его, а душа подсознательна (бессознательна). Во сне уже нет рассудка, но душа в нем просыпается, доминирует из со-знания.
Поэтому-то во сне человек видит себя в том, что он не есть, т.е. во времени, наяву в том, что он есть, т.е. в пространстве. Там — во времени из пространства — души, здесь в пространстве из времени. Или там — из времени в пространстве, здесь — из пространства во времени?
Но важно то, что видим «не есть» и не видим «есть». Видение наяву — поспешное (несвоевременное) уравнивание вечного с конечным в «разумеющемся» переступании бесконечного как повторяющегося, сосчитанного, измеренного конечного.
Притом, что во сне даже не время текущее оттуда-сюда, а сама вечность в нем выпадает в россыпь, так что и конечная душа по-дробно видит себя в ней из того, что уже случилось в этой жизни в несостоятельности, не отвечающей ей. Так что, сон не длится, а протягивается как негативная, неуместная одновременность. Потому он и видится как вообще все в этом мире видится взаимно: оттуда-сюда и отсюда-туда. Видящее и видимое меняются местами. Времени нет, одно сплошное пространство. Парадокс, однако! Но тут вечное посещает конечное, а конечное в нем не состоятельно и готово исчезнуть. Хотя и не исчезает, а просыпается, пред-упреждается. Вечность как бы говорит: «смотри, мол, у меня!»
-7-
(Опять сны на 13.08.2020. Первый сон с Рамазаном Н. и его и мне знакомым. Размышляем о том, что есть теперь 40-летние, которые талантливы? Знакомый помнит о таковых. Это юристы. До этого сон о Байжоле на юрфаке с лекцией в философском
уклоне?
Другой сон. Собираются люди в университете на какое-то обсуждение. Будет выступать новый проректор. Я обнаружил, что хожу без обуви, оставил где-то у входа, а надо подниматся вверх на обсуждение. Поднялся разутый. До этого встретился Онгар, но это оказался не он. Проректор был усатый и говорил громко, невпопад. Чувствуя себя неудобно, я покинул мероприятие. Спускаясь по лестнице встречал многих ожидавших мероприятие, в том числе и К.)
Что это? Один сон нормальный, обычный. Со встречей знакомых и друзей, с воспоминаниями и оценками нынешнего образования и достойными выпускниками. А другой — присутствие среди других в разутом виде? Все в обуви и собираются что- то обсуждать, а Я — единственный без обуви? И мне среди них не находится места?!
Первый сон — формально нормальный (обычный). Но он самообман, так как система образования в кризисе. Второй сон — в разутом состоянии опираешься на землю и чувствуешь, испытываешь, что ты в этом мире и всего лишь. Для других — в обуви — это может быть неизвестно. Они не знают, точнее не чувствуют, что есть оттуда-сюда, пребывая в нем бессознательно.
… В обуви на земле человечество пребывает, а без оной из иного мира. Но при этом в обуви отсюда-туда поднимается, а потерявши ее оттуда-сюда унижается, выпадает. Скопом человечество возвышается, а в одиночку человек в нем отпадает.
Так что, отсюда-туда субстанциально, оттуда-сюда субъектно. Соответственно отсюда-туда бессознательно возвышенно, оттуда-сюда сознательно унижено. В роде человек пуст, самодоволен, себетождественен, в себе рефлексивен, вопросителен, надломлен. Так-то он и есть «кривая тесина» (Кант).
Странная ситуация вырисовывается таким образом? На ложных основаниях человечество возвышенно и вслед за ним человек в пустых мечтаниях, с опорой на разделяемые знания. При том, что человечество не знает, что знает, а человек в нем зная знает и выдает тем самым заблуждение за истину. Потому что результатом рефлексии оказывается ответ на вопрос. Свой ответ на вопросы других. Во сне этом как о «безобувном сне» ложные основания и предстали обутостью в знаниях. Что и ожидалось и предлагалось обсудить и рекомендовать к разделению (соглашению).
… Человечество спасается от ничто, обуваясь в ложные основания. И отсюда-туда было запрограммировано в распространении безличных знаний, а теперь и вовсе в информации как степени упорядоченности системы. И кстати, в мудрости человек был больше чем общество, в знаниях стал равен обществу (просвещаясь, обезличиваясь, разделяясь), в информации становится эфемерным (посредственным), превращаясь в исчезающе малую величину; в нем самом приоткрывается и надо полагать разверзнется ничто из между-субъектности в пустом субъекте, подлежащем как надлежащем.
… Возможно, что бессознательное и есть знания, которыми мы владеем или которые нами владеют? Нет, это и то и другое. А вот подсознательное — это то, отчего мы отправляемся, опираясь как на знание в себе и для себя.
При том, что бессознательное это знание как таковое, чистое знание, где человек равен самому себе, Я = Я. Не знания есть человек, а человек есть знания с закрытием или раскрытием себя в них. Так что, в бессознательном-то он в них замкнут на себя, не как единичность, а в роде. Поэтому бессознательное –это и есть знания вроде, несомненные, само собой разумеющиеся, разделяемые всеми без исключения в homo sapiens.
Подсознательное же — это полузнания, то ли чувственно-рациональное, то ли рацио-чувственное, экстравертное или интровертное. И в нем же, то ли я в роде, то ли род во мне предстает, сводится — разводится, смыкается — размыкается и т.д. и т.п.
Таким образом, если на ложных основаниях, знаниях как бессознательном и подсознательном покоится человечество, и в том же пропадает человек, то в антропоцентризме уже пропадает человечество как многообразие в единичности — единственности, когда человек отправляется от себя и для себя.
Притом в антропоцентризме человек сознательно теряет себя, распространяясь на мир окружающий его, включая ближних и дальних, принимая то в чем он не есть за себя, в чем он кажется есть.
В ложных основаниях он частично опирается на бессознательное и подсознательное, от себя же отправляется в антропоцентризме полностью, без какого-либо исключения, одновременно во всех ипостасях. Так что, антропоцентризм подверстан в нем наряду с другими дериватами — атрибутами.
… Некстати. Дискурс — это и есть безличная нарративность. Что-то вокруг да около, с претензиями на истину, но ко мне не относящееся, об «он — человеке».
Нельзя даже подразумевать, что написанное, излагаемое в конечном счете относится и к тебе самому. Это отношение наряду с другими и не есть собственно отношение. Это не истина и не правда, а заблуждение и правдоподобие. Можно сказать, дискурс — апология самоотчуждения, если он в самом деле претендует на откровение.
-8-
(Сон на 16.08.2020. Сидим в аудитории, слушаем лекцию. В конце я задаю вопрос: согласны ли Вы и не так ли обстоит дело, что проблема человека по мне заключается в том, что будучи живым человек как может знать, что он такое есть? И может во встрече смерти он уносит с собой решение проблемы? Лектор, некто приезжий профессор, признал, что возможно так оно и есть. Потому проблема человека нерешима, в смысле «хрен его знает». Присутствующие девушки в аудитории мягко его «поправили», все же как бы соглашаясь.)
И в шутку и всерьез, но может быть и в самом деле нерешимые, проклятые («философские») проблемы требуют «крепкого слова» как «деконструкции», подумал я в спросоньи потом, вспомнив при этом про себя в записи недавней?
Впрочем, далее возможна и некая логическая разрядка этого сна и вопроса в нем. «Быть или не быть?» — решается как не быть. Но небытие радикальное, безвозвратное, равное смерти? Творческое, упреждающее решение — как «бытие из небытия» — всего лишь промежуточное, хотя и необходимое, вынужденное для человека. Это все на что он способен, но может быть в этом он и долженствует, отвечая на свое предназначение в вызове перед судьбой за то, что он есть в мире сем.
Не за то что он явился и был, а оттого что он есть на самом деле, в самой сущности, которой он постиг и достиг, ответиться небытием как неестествованием в естестве души, что и значит отдать душу?
… (Другой сон — кошмар, в эту же ночь. Какие-то чужие люди в моей квартире — целая толпа — снуют, шастают. Пришли, оказывается, для ремонта. Но их слишком много, мешают. Я выясняю, что должны быть только некоторые, вчетвером. Во главе с девушкой, по виду мужского рода. Я убеждаю, что мне нужно как профессору писать книгу и что я есть таковой ввиду моей библиотеки. Обращая их внимание. Неубедительно!)
Что это? В пространстве встречаются нежеланные, чужие, другие, вторгшиеся в него и ущемляющие твою свободу. Свобода пространственна, но пространство может быть и занято другими, отпавшими от времени как твоего (?), свободного времени. Без которого, стало быть, и пространство заполнено чужими другими. Так что, в занятом пространстве или нужно найти свое место или оттеснить других как свое же отчуждение, уже случившееся в этом мире. Как например, «домашние — враги человека» (библ.).
Свобода как пространство во времени заведомо упреждена отчуждением, ей предшествует самоотчуждение как сонм других в себе и для себя. Свобода пространственна, но она и замещена другими в себе и для себя в самоотчуждении. И этот внутренний мир требуется преодолеть как необходимость для свободы. Я в растворе, мешанине других в себе и для себя, а не в окружающей среде, должен всегда просыпатся из сна, потому что они и встречаются во сне. Во сне-то они как раз во мне присутствуют, являются, видятся как мои другие.
Да, но ведь не только незнакомые, но и знакомые там встречаются?
Но как бы то ни было — найти ли свое место, оттеснить ли других — но если «постигнутое время открывает возможность для свободы в пространстве» (см. выше), то это нужно принимать и как дар свыше и как невольное вдохновение, в котором душа просыпается для рождения. Из сна она должна проснутся как из времени в пространстве.
Опять И. Гете: «… каждый день за бой!» Из времени в пространстве, во пространстве для времени (?). Из топо-хроноса в хроно-топосе. Из «видений не есть в яси есть». Это и является озарением.
Рождение души возможно вопреки отчуждению и самоотчуждению — среди других как самопорождение из среды общечеловеческой в средостении самостояния в душевно-духовном состоянии открытости небесам. Душа содрогается (ух-ты!), покидая тело в духе, это и есть ее вновь рождение поневоле. Она ведь рождается из неволи времени в пространстве обретенной свободы.
… Для свободной индивидуальности наяву возможны лишь намеки из мира сего. Но ее же (свободу) негативно можно видеть во сне в отчуждении как присутствующих в тебе самом других в отпадении от свободного (твоего) времени в абстрактных возможностях (как невозможностях) в пространстве. Таким образом, отчужденные другие (в их кругу) — это (перелицованные) другие из будущего в твоем эмпирическом внутреннем мире ныне. Они всплывают во сне и копошатся там, отнимая время и препятствуя воле. Собственно ведь, пространство-то как сцена во сне и есть твой внутренний мир, в который они бесцеремонно (подсознательно-бессознательно) вторгаются и пред-упреждают тебя.
А в конечном счете, кошмар — это встреча в кругу других с собственной несвободой (в них же). Это время пропадающее в пространстве, время взыскуемое — в теперь и здесь (обрываемое). Свобода во времени предстает как пространственная невозможность. Так что, и здесь своего рода «лязгают ножницы» между пространством и временем как явью и сном.
… Субъект-субстанция выворачивается субъективным мельтешением в кошмарных кругах, видениях. Свободная индивидуальность как идеальная тотальность сворачивается до индивидов в роде и т.д.
… Мы снимся сами себе в других как своих несвободах из времени в пространстве.
Так что же, путь к идеальной тотальности для свободной индивидуальности лежит через сон? Нет, вопрос в другом, почему мое поколение снится мне из со-временности в отчужденном виде? Ведь снится в других именно оно? Да, но в отчужденном виде? А не в знакомстве, что тоже бывает? Но не как кошмар, а в озарении?
-9-
… Сон и есть самопознание. И в том же его иллюзорность, что мы видим себя, не видя себя как наяву в зеркале. Вот почему «отвращение от встречи с собой» доподлинным, который имеет место во сне, а не наяву, где мы в воображениях о себе. Там — в растерянности, здесь — в самоуверенном обретении. Но и правда там, а здесь самообман.
Конечное перед вечным (во сне) видится мелочно, в россыпь (см. выше). И ты себя пред-упреждаешь в этом, что ты не есть то что есть, будучи (потом) в себе наяву.
