— Мне просто показалось на секунду, что ты вправду можешь это сделать, — он неуверенно улыбнулся. — Ерунда, конечно. Ты ведь моя девочка.
Как раз подошел трамвай, Холли вскочила туда и села рядом с каким-то старичком, чтобы был повод молчать хотя бы до дома.
Через пару недель Ленор пригласила Холли за город на этюды. Холли не представляла, что можно рисовать, когда листья уже опали и все стоит, как необряженный покойник, но Ленор уверяла, что сейчас и можно ощутить самое особенное настроение. Так вот, за Холли приехала тем утром красивая синяя машина, которую она раньше иногда видела забиравшей Ленор. Спустившийся вниз Уилл довольно критично посмотрел на мужчину за рулем: по какой-то причудливой логике он, видимо, считал, что развращать девушек можно, только если сам не слишком старше. Мужчина за рулем не обратил на него внимания, а вместо этого, насколько мог, повернулся к Холли и представился.
— Доктор Найджел Стивенсон к вашим услугам. Возможно, Нора вам обо мне рассказывала.
— В первую очередь, как ты однажды попытался назвать меня Элли, — рассмеялась Ленор, откинувшись на переднем сидении. Она помахала Уиллу и послала ему поцелуй; Холли последовала ее примеру, стараясь, чтобы это выглядело естественно.
— Это при живом-то любовнике подмигивать разным… Тысячу извинений, мисс Корнфлау.
У него был мягкий голос с немного усыпляющими интонациями; даже когда он говорил насмешливо, в этом было что-то успокаивающее. Холли легко могла представить, как он втолковывает таким голосом какой-нибудь богатой неврастеничке, что она совсем здорова — может, дотрагиваясь до ее запястья мягкими даже на вид руками. Он был необычайно привлекателен, в своем роде так же ярок, как Лайнелл — а ведь старше того на тридцать лет! Но в присутствии обоих — Холли это вдруг поняла — ощущалось что-то необычайно успокаивающее, будто именно на них можно положиться, доверить целю жизнь. И вместе с тем оба явно были очень искушенными, но это не выглядело, как у Уилла, мерзко и позорно, а скорее привлекало; хотелось прикоснуться к тем же порочным тайнам, которые они познали.
«Ленор может соблазнить любого, она красавица, а смогу ли я соблазнить Лайнелла?» Почему-то именно в присутствии доктора Стивенсона она особенно остро поняла, что если не добьется близости с Лайнеллом, потеряет в жизни самую большую радость.
Машина аккуратно катила по дороге, петлявшей меж полей, устланных жухлой, прибитой дождями травой. Иногда в небо взмывали стаи птиц, и хотя Холли не слышала их грай, могла себе его представить. На полпути их обогнал какой-то ненормальный, и доктор Стивенсон с комическим бессилием погрозил ему вслед кулаком.
— Мало его драли, да? — Ленор слегка облизнула губы.
— Определенно, — машинально ответил доктор, тут же будто опомнился и погрозил ей пальцем. — Ах ты шалунья, не при людях же!
Ленор ответила такой улыбкой, что Холли невольно покраснела.
Они приехали в какой-то загородный пансионат; там как раз отдыхал товарищ доктора Стивенсона по университету. Едва выйдя из машины, Ленор потянула Холли за собой по тропинке в поля.
— Идем, идем! Знаешь, я не люблю золотую осень. Она лицемерна. Как будто умирающего человека нарядили, измазали ему щеки румянами и пытаются всем врать, что он здоров. А в ноябре — не то. Лживый наряд сорван, и ты слышишь шаги смерти.
— А ты не боишься смерти? — вздрогнула Холли, вспомнив мамино восковое лицо, ледяные руки и не поднимавшуюся больше грудь. Сколько ни припадай, ни зови — не ответит…
Ленор сбавила шаг, явно задумавшись.
— Нет… Нет, не боюсь и никогда не боялась. Может, мне просто казалось, я бы не ушла насовсем, а стала призраком в одном из разрушенных домов. Хотя это ничем не лучше ада, если вдуматься: целую вечность — на одном месте, представь? Ну, остановимся вот здесь. Смотри вокруг и рисуй, что хочешь.
Они стояли на вершине холма; впереди нависала, грозя холодным ливнем, свинцовая туча. Желтые и темно-зеленые краски полей и лесов перед ними поблекли; одинокие, обнаженные деревья зябли на стылом ветру. Только пятнами крови горела рябина, точно коралловое ожерелье на шее скелета.
— Боже мой! — вырвалось у Холли горестно, и чтобы подбодрить себя, она начала петь. Когда-то в детстве она услышала во дворе старинную песню о парне, который пошел на виселицу вместо девушки, переодевшись в ее платье. Довольно нелепый сюжет, если подумать, и слова были нескладные, но сейчас от самих звуков песни стало легче. Точно Холли напомнила себе, что жизнь продолжается.
…Так она и нарисовала в тот день висельника, наполовину исклеванного воронами. Что до Ленор, она перерисовала поля, сизое небо, и посреди него на зрителей надвигалась белая фигура, точно свитая из ледяного тумана. Раздувались складки плаща, лицо скрывал капюшон.
— Это Смерть? — спросила Холли почему-то шепотом.
— Возможно. Но может, всего лишь зима.
Туча ползла медленно, но все-таки догнала девушек, уже возвращавших, и окатила дождем. потом в пансионате, в общей комнате, они пили глинтвейн у камина, пока их плащи сушились на кухне. Доктор Стивенсон вышел к ним, но вскоре вернулся в номер к своему другу.
Холли колебалась. Ей все больше хотелось хоть кому-то открыться, довериться, потому что она совсем не знала, с чего начать, как добиться того, чтобы Лайнелл был с ней. «А с кем мне еще говорить? С Лилиан? С Уиллом?»
— Ленор, можно спросить тебя… Я… Мне нравится один человек. И я хочу понравиться ему.
— Лайнелл? — тихо уточнила Ленор, пододвигая бревнышко к камину.
— Откуда ты знаешь? — внутри стало горячо. Ленор ответила обычной улыбкой.
— Да. Я знаю, он сейчас с Лилиан, но…
— Он не вечно будет с ней, понимаю. Может, скоро уже и не будет. Он как ветер.
Холли сжала губы.
— Я понимаю, — признала она. — Меня он тоже бросит однажды. Но я… Я хочу, чтобы он хотя бы ненадолго стал моим. Потому что он особенный, понимаешь? Я буду гордиться, если добьюсь его.
Ленор слегка нахмурилась.
— Хорошо, слушай…
Глава 7
Холли не ошиблась: Лайнелл в самом деле скоро расстался с Лилиан. Она неделю не ходила на занятия, вернулась осунувшаяся, нервная. Эбби злорадно хихикала ей вслед. Шеби бросала на Лайнелла неодобрительные взгляды. Холли на какой-то момент побоялась, что Лайнелл теперь обратит внимание на Шеби, но успокоилась быстро. Шеби была единственной на курсе дурнушкой: долговязая, угловатая, с мальчишескими вихрами; у ее платьев вечно были подвернутые рукава, мятый подол, и то и дело какое-то из них украшало пятно акварели. Что до самой Холли, Ленор посоветовала ей, какую стрижку лучше сделать, научила подкрашиваться, сшила из недорогой ткани модное платье, а другое перешила так, что оно стало выглядеть, как новенькое. Но преображалась Холли постепенно, чтобы Лайнелл не подумал, будто это для него. Если случалось заговорить с ним, Холли была вежлива, иногда позволяла себе чуть-чуть пошутить, но в целом была довольно отстраненной. Зато пару раз в присутствии Лайнелла с нежностью упомянула Уилла. Но пока все это ни к чему не привело.
Рождество прошло тягостно. Уилл притащил бутылку вина, почему-то приторно пахнущего цветами, а занял у соседей патефон. Холли попыталась зажарить крылья индейки и испечь яблочный пирог по рецепту, которым опять же поделилась Ленор, но крылья подгорели, а пирог оказался пересолен. «Это точно знак, что я не должна пытаться сделать Уиллу приятное», — шутила Холли про себя, но хотелось рыдать от чувства невозвратной потери. Год назад они встречали Рождество с мамой, и от близости родной души было тепло, как не будет уже никогда. А теперь приходилось улыбаться Уиллу, которому, конечно, не было дела до ее горя, и который скоро выставил бы ее, если бы она жаловалась каждый раз, когда ее сердце сжималось болью. Приходилось танцевать с ним, пить отвратительное вино и слушать дурацкие истории, да еще вытащиться на улицу в мороз и запустить хлопушку. «Он, видимо, уже позабыл свою Эстер, — думала Холли, слушая, как Уилл радостными криками приветствовал салют. — Совсем не горюет по ней. Наверное, он и меня забыл бы так же быстро».
Когда праздничная ночь осталась позади, Холли вздохнула с облегчением. Правда, оставалось еще несколько скучных дней: Ленор, встретив праздник с сестрой, уехала с доктором Стивенсоном кататься на лыжах, а Шеби и Лилиан отмечали со своим семьями. Каково же было ее удивление, когда на второй день праздника к ним в дверь постучалась шумная компания. В комнату ввалились Шеби с очень похожим на нее мальчишкой лет пятнадцати — ее братом Айзеком — и Лилиан с парнем в очках, выражавшим всем видом глубочайший скепсис. Как позднее узнала Холли, это был ее сосед, студент-химик, и вытянуть его на прогулку было воистину рождественским чудом.
Вся компания собралась на каток, но решили, что четыре — какое-то некрасивое число, вот шесть — другое дело. Уилл согласился с ними и вмиг собрался, Холли тоже не нашла причин отказываться.
По дороге разбились на группы: парни шли впереди, девушки — следом. Айзеку и Уиллу скоро стало так весело, что улицу то и дело оглашал их гогот, и скоро к ним присоединился негромкий, скептический смешок химика. Лилиан, вспыхнув от ревности, прошипела: «Ну погодите у меня», зачерпнула снега с какого-то карниза, подкралась и сунула по комку Уиллу и химику за шиворот. Они, возмущенно завопив, обернулись, она с криком кинулась назад и спряталась за спины подруг.
— Ну и что? — с вызовом спросила Холли, глядя в глаза Уиллу. — Будете драться с женщинами? Тоже мне, джентльмены!
— Прости, конечно, — Уилл стал не спеша лепить снежок, — но где ты здесь нашла джентльменов?
С этими словами он запустил в нее снежком. Холли ответила, но, разумеется, промазала, тем временем Айзек со всем азартом присоединился к новым товарищам и даже издал боевой клич. Лилиан и Шеби тоже пошли в атаку, и на время Холли позабыла обо всем, кроме яростно кипевшего в крови азарта: ей хотелось непременно попасть снежком Уиллу в лицо. Увы, не удалось: толстый старик, выйдя из дома, накричал на них и пригрозил вызвать полицию. Пришлось убираться, но Уилл и Айзек всю дорогу до катка соревновались, кто лучше передразнит «старого гробовщика».
На катке все быстро разлетелись в разные стороны, с Холли остался только Уилл. Она еще ни разу не вставала на коньки и очень боялась, хотела отсидеться в сторонке, но он, как это всегда бывало, просто заболтал ее, потихоньку заставив обуть коньки и выйти на лед.
Сказать, что Холли стало страшно — значит не сказать ничего. Она почувствовала себя подвешенной над пропастью на тонкой нити, от ужаса и беспомощности хотелось скулить. Одной рукой она намертво вцепилась в ладонь Уилла, другой — в бортик.
— Сейчас пройдет, — уверял Уилл, потихоньку ведя ее за собой. — Просто представь, что идешь по скользком тротуару… Носки немного врозь…
— Я сейчас упаду!
— Как ты упадешь, если я тебя держу? Вот, молодец, еще шажок… Попробуем отпустить борт?
Он протянул Холли вторую руку, но когда она выпустила борт, сам поскользнулся и хлопнулся набок. Холли машинально наклонилась над ним и тут же упала, больно ударившись коленом. Она не знала, как правильно встать, и застыла, растерявшись, понимая, что сейчас простудится. И тут кто-то сзади обхватил ее и поставил на ноги. Легкий свист за спиной — и она увидела Лайнелла.
— Интуиция никогда меня не подводит, — насмешливо проговорил он, подняв со льда берет Холли и заодно отряхнув ей колени. — Я не знал, зачем бы мне сегодня на каток, но все-таки отправился. И спас прекрасную даму.
— Холли, ногу не больно? — проскрипел Уилл, тоже поднимаясь.
— Больно. Наверное, будет синяк.
— Она на катке в первый раз? — Лайнелл посмотрел на Уилла с презрением. — Ей лучше вообще не отпускать борт. Тем более, если ты сам так плохо держишься. Учти, Холли — наш кладезь знаний, и я не позволю, чтобы ее угробили прежде, чем я брошу училище. С Рождеством.
И Лайнелл умчался прочь, точно бежал не по льду, а по хорошей дороге.
— Выскочка, — пробормотал Уилл ему вслед.
— Он мне помог, — буркнула Холли.
Шеби и Айзек, заметив неладное, уже спешили к ним.
…После катка завернули в ближайшую забегаловку, напились горячего чаю и объелись панкейками. Веселье продолжалось, хотя Лилиан, заметившая, видимо, Лайнелла, смеялась громко и фальшиво, а Холли с трудом заставляла себя не впадать в задумчивость. Ей все ощущались его небрежно-мягкие прикосновения сквозь ткань юбки, звучали в ушах его слова… Получается, он давно замечает и ценит ее? Или все же такую похвалу не стоит воспринимать всерьез?
Пахнуло холодом: в кафе вошел кто-то еще. Холли поморщилась от противного запаха. Посреди зала появился бродяга, весь заросший бородой. Его длинные грязные волосы были всклокочены, черная засаленная куртка распахнута на груди, лицо мертвенно-бледно.
— Дайте есть, — прошептал он сизыми губами. В его болезненно распахнутых голубых глазах было что-то безумное.
Посетители с отвращением на него оглядывались. Лилиан украдкой зажала нос. Айзек с любопытством вытаращился. Химик куда-то исчез, точно испарившись. Шеби и Уилл одновременно отправились к стойке. Минуту спустя они вернулись со со стаканом чая и пирогом. Плюхнувшись за соседний столик, бродяга принялся есть и пить с волчьей жадностью.
Химик тем временем появился с каким-то парнем, но они пока наблюдали со стороны, не подходили.
Когда бродяга доел и допил чай, он встал и подошел со стаканом в руке к их столику.
— Еще хочешь? — спросил Уилл.
Вместо ответа бродяга высыпал перед ним горсть мелочи.
— Видишь? У меня есть деньги. Я мог бы сам купить себе поесть. Я дал вам возможность хотя бы сделать доброе дело. Хоть одно доброе дело в вашей жизни! Только это вас все равно не спасет!
Он захохотал и потряс пальцем.
— Добрые дела не смывают грязь разврата! Ничто ее не смывает! Вы веселитесь в святые дни! Вы думаете о плоти в святые дни! Валяетесь в пороке, как свиньи в грязи…
— Так, заткнись, или я у тебя пирог из глотки достану!
— Что, не нравится? А есть у твоей девки обручальное кольцо? А у тебя? Ты увлек ее в ад! Она в аду! И тебе туда дорога! И тебе! — он ткнул в Лилиан. — Разряженная блудница! И вам…
Уилл сгреб мелочь и сунул бродяге обратно в карман, затем вместе с парнем, которого привел химик, подхватил и легко вытолкал за дверь.
— Вымой руки, — поморщилась Лилиан, когда Уилл вернулся за столик. — Мало ли, что от него подхватишь.
— Да ничего не подхватишь, сам таким был.
Пока Уилл знакомил пораженную Лилиан, Шеби и прочих со своей жизнью с четырнадцати лет, Холли косилась в окно, надеясь, что страшный бродяга ушел. Запах, оставшийся после него, отбивал аппетит, а его слова на время заглушили мысли о Лайнелле смутной тревогой.
