Хотелось услышать, что Митя звонил или даже заезжал, разыскивая её. Но только однажды Слава сказал: «Алина тебя зачем-то искала, ты ей позвони», и больше никто ею не интересовался.
Почти через месяц после расставания с Митей Инна заехала домой забрать летние вещи. Слава, всегда вальяжный, ироничный, выглядел подавленным и растерянным. В квартире, прежде отличавшейся идеальным порядком, были разбросаны вещи, повсюду стояли коробки, валялись какие-то свёртки, видно было, что готовится переезд. Инна, чтобы окончательно не расстраивать отца, как могла весело рассказывала про экзамены, про пройденную практику. Слава был настолько поглощен разделом компании, что, узнав от дочери о расставании с Митей и что пока она живёт у подружки, только рукой махнул:
– Алина на днях заезжала, она говорила, что теперь с Митей живёт, а ты от него ушла. Куда вы, девочки, торопитесь! Устроите ещё свою жизнь. Всё у вас впереди! Кстати, Алина до тебя дозвониться не может, она вещи твои привезла, сказала, чтобы тебе отдать, а я совсем про них забыл.
Отец вынес две больших сумки.
– Ты всё не забирай, чего туда-сюда тяжести таскать. Хотя здесь тоже, – Слава обвёл взглядом царивший вокруг беспорядок, – затеряется, потом не найдем. Мы с тобой, наверное, будем в Бутово жить. Там я двушку хорошую нам присмотрел, с кухней большой. Ближе к центру купить не получится по деньгам.
– Пап, не оправдывайся. Я всё понимаю. А Бутово отличный район, новый, зелёный, – Инне до слёз было жаль отца, такого тоскливого взгляда она у него прежде не видела. – Ты сумки помоги до такси донести, а дальше я как-нибудь сама.
– А что у тебя с телефоном? Я тоже, как Алина, тебе пытался вчера позвонить, чтобы в Бутово вместе съездить квартиру посмотреть, и тоже не дозвонился.
– Я номер поменяла. Тебе его скажу, но только никому больше не давай, даже Алине.
– Инн, неужели всё так плохо?
– Давай, папка, с тобой об этом в другой раз поговорим.
– Ладно. Ты одно, дочь, запомни, жизнь не кончается. Когда твоей мамы не стало, я думал, что следом уйду. А вот живу. Алинка родилась, компанию создал, – вспомнив о компании, Слава на секунду замолчал. – Даже если самое дорогое остается в прошлом и изменить ничего нельзя, надо жить.
Инна всё же оставила дома зимние вещи, проследив, куда отец поставил её баул. Пока разбирала сумку, слёзы текли градом – в этой спортивной кофте она ходила по квартире, и Митя называл её пингвинёнком, а эти серые замшевые сапоги она надевала только один раз, когда гуляла с Митей по Коломенскому парку, а в этих кроссовках они с Митей бегали по утрам… И вдруг совершенно ясно она поняла, что Митя не станет ей ничего объяснять, не будет предлагать вернуться, её вещи собрали и выставили из квартиры – они с Митей расстались навсегда.
Заиграл звонок:
– Ну, и где ты? – в Ритином голосе звучало негодование. – Сейчас уже все напьются и будут песни петь, а тебя где-то носит.
– Я дома. Вещи забираю.
– Ты должна была это сделать три часа назад. Заканчивай в своей одежде копаться, и мигом – в больницу с Шишкиным прощаться.
– Рита, мне Митя мои вещи вернул. Алина их отцу привезла.
– Ну и отлично. Будешь в своей, а не в моей футболке по квартире ходить.
– Ты не понимаешь, что они просто выставили мои вещи, а значит, я не нужна совсем.
– Я тебе давно говорила, что они ублюдки. И нечего из-за них плакать. Прекращай сопли жевать, давай приезжай.
Инна собрала наконец сумку с необходимым и села посреди прихожей на стул, непонятно каким образом оказавшимся там вместо гостиной. Кружилась голова, в горле застрял комок. Слава вышел в коридор. Инне хотелось, чтобы отец ей предложил остаться, обнял, пожалел, но этого не случилось.
– Всё собрала? Ну, пойдём, провожу, – Слава подхватил дорожную сумку с летними вещами.
Инна понимала: отец не хочет, чтобы она стала свидетелем его разборок с Лидией. Наверное, он даже доволен, что дочери во время семейного конфликта не живут дома. Зная, что обычно происходило в семье при малейшем несогласии, Инна даже вообразить боялась, какими словами поливают друг друга её родные, деля имущество.
– Не надо, пап, сумка нетяжёлая.
– Что-то ты неважно выглядишь.
– Ничего, сейчас каникулы. Отдохну.
– Денег возьми, – Слава открыл бумажник.
– Спасибо, у меня пока есть.
– Бери, тебе говорю.
Выйдя из дома, Инна села на лавочку у подъезда, ни о чём не думая, не понимая, сколько времени так сидит. Надо встать и отвезти вещи к Рите. Посмотрела на сумку и слёзы снова навернулись на глаза: представила, как Алина кидала её футболки в эту сумку, как Митя за этим наблюдал. Не переставая, кружилась голова, начало тошнить. «Надо ещё посидеть, подождать», – решила Инна. В этот момент заиграла мелодия на телефоне – снова звонила Рита.
– Ты далеко? Все уже расходятся.
– Рит, мне что-то нехорошо. Я на лавочке у своего дома сижу.
– Понятно. Вот там и сиди. Сейчас заберу тебя.
От больницы до Инниного дома было полчаса езды на трамвае, но Рита примчалась на такси через пятнадцать минут.
– Садись, поехали в больницу. Лица на тебе нет. Вон, руки дрожат. Сколько раз тебе говорить: не смей про этих сволочей думать!
– Зачем в больницу? Поехали домой, – слабо возразила Инна.
Но Рита не обратила внимания на слова подруги. Она комментировала поведение Алины и Мити, называя их уродами, сволочами и ублюдками, при этом постоянно повторяя, что Инне про них не нужно вспоминать.
– Сейчас давление тебе померим, врачам покажем. Надо тебя было бы, пока маленький срок, в гинекологию положить, а то с таким настроением неизвестно чем закончится может, – резюмировала Рита свой монолог. – Жаль, шишкинская жена в Сочи укатила. Но найдём с кем в гинекологии поговорить.
Что Инна не собирается прерывать беременность, сначала вызвало у Риты множество недовольных вопросов, она весь день возмущалась: «Ну, и зачем это надо?», «И как ты собираешься одна бэбика растить?», но на следующее утром неожиданно заявила:
– Правильно ты решила. Родишь и своему мажору предъявишь. И родителям его тоже – пусть знают, что у них есть законный наследник, если не признают, тест генетический сделаем – не отвертятся.
Инна попыталась объяснить, что она не собирается шантажировать семью Нестеренко, но переубедить Риту было невозможно.
Такси остановилось напротив многопрофильной больницы.
– Сначала к нам в травматологию зайдём, потом подумаем, к кому тебя определить, чтобы посмотрели.
– Сейчас ведь Мишкина провожают, там не до меня.
– Да уже все, наверно, разошлись, кроме дежурного. Жаль, что ты не слышала, какие слова Шишкину-Мишкину все говорили. Даже сам Борисенко сказал: «Дима, жаль, что ты от нас уходишь. Но мы всегда будем рады тебя вновь увидеть», а Михайлова, та вообще расплакалась: «Димочка, у меня стаж – двадцать пять лет, но с таким прекрасным врачом и прекрасным человеком, как ты, не доводилось работать». Потом, правда, на Борисенко посмотрела и залепетала: «Это образно, а на самом деле у нас в отделении все прекрасные специалисты, все прекрасные люди».
Рита была права: «проводы» уже закончились, сотрудники разошлись, в ординаторской остались только Мишкин и дежурный врач.
– Дмитрий Игоревич, Вам тут уже много хороших слов сказали. Инна опоздала, но тоже хочет сказать, – объявила Рита, подтолкнув Инну в ординаторскую.
Инна покраснела и пробормотала, что Мишкин замечательный травматолог и она мечтает вместе с ним когда-нибудь поработать.
– А ты когда сегодня ела? – перебила Инну Рита. – Дмитрий Игоревич, у Вас какая-нибудь еда осталась?
Мишкин засуетился, стал доставать из холодильника тарелки с нарезкой колбасы и сыром, поставил чайник.
– Ты поешь, – по-хозяйски распорядилась Рита, – а я пойду в терапию поднимусь, узнаю, кто у них сегодня дежурит. Дмитрий Игоревич, она сегодня опять чуть в обморок не свалилась. Сидела на лавочке, идти не могла, голова кружилась.
Дежурного врача вызвали в приёмное отделение, Рита убежала в отделение терапии, и Инна с Мишкиным остались в ординаторской вдвоем.
– Думаю с тобой ничего страшного не происходит, на ранних сроках такое бывает, – Мишкин наливал Инне чай, положил из пакета две ложки песка, как она любила, аккуратно ложечкой размешал сахар в её стакане.
Инна следила за движениями Мишкина, а при этом думала, как Митя с Алиной, собрав вещи, выкинули и её саму из своей жизни.
– Ты почему ничего не ешь? Хочешь ещё и в голодный обморок упасть?
– Я хочу уехать отсюда, – неожиданно заявила Инна. – Ваши слова я помню, что от себя не убежишь, но я попробую.
– А отец твоего ребёнка что думает о твоём побеге?
– Он с другой женщиной, – Инна словно со стороны услышала свои слова и испугалась, как легко она произнесла эту страшную фразу.
– Инна, я никогда не сказал бы тебе этого, но я уезжаю, и другого случая поговорить с тобой у меня уже не будет. Ты очень красивая, молодая, умная, а я тридцатилетний, разведённый, у меня нет квартиры, а есть алименты и старая машина. Я понимаю, что не могу ни на что рассчитывать, но я хочу, чтобы ты знала: я всегда тобой любовался и восхищался. Ты удивительная.
Инна слушала Мишкина, а память предательски напоминала Митино: «Счастье моё! Единственная моя!». Ей Митя никогда не говорил таких слов, а как она хотела их услышать! Вот Мишкин говорит, что она удивительная, красивая…А нужны ли ей эти слова?
– Дмитрий Игоревич, Вы тоже очень хороший. Я Вас очень уважаю.
Мишкин с надеждой посмотрел на Инну.
– А помнишь, ты пошутила, что в Даниловск хочешь поехать, спрашивала: нужна ли там медсестра. Я узнавал: нужна, – Мишкин смутился. – Я понимаю, что тебе надо институт заканчивать, но тебе всё равно академ оформлять, когда родишь. А Даниловск не тюрьма, оттуда выпускают, – Мишкин попытался пошутить и совсем смешался.
Инна внимательно рассматривала Мишкина: она раньше не замечала, какие у него смешные уши, маленькие, торчащие.
– И ещё, Инна, ты только не сердись, но ребёнку нужен отец, а ты сказала, что у его отца другая женщина, – Мишкин замолчал, испугавшись собственной дерзости.
– Пошли в терапию. Там сегодня Красновская дежурит, – в ординаторскую влетела Рита.
– Пойдём, – Инна послушно поднялась, на секунду сжала висящий на серебряной цепочке сердоликовый кулончик и уже в дверях обернулась к Мишкину: – Дмитрий Игоревич, я не шутила, когда про Даниловск спрашивала, я действительно хочу поехать с Вами и буду благодарна, если Вы возьмете меня с собой в Даниловск.
– Это что сейчас было? – вопросительно посмотрела на Инну Рита, когда они вышли в коридор отделения.
– Я сама не поняла. Мишкин меня хвалил и предлагал с ним поехать. Я Мишкину верю, он добрый, от него гадостей не прилетит. А я у него в больнице до декрета поработала бы.
– Инн, ты совсем дура? – Рита обалдело смотрела на подругу.
– Рит, мне надо уехать подальше отсюда, хоть в Даниловск, хоть с Мишкиным.
– Ты, вроде бы, к нему нежных чувств не питала, – заметила Рита.
– При чем тут нежные чувства? Меня здесь ничего не держит, кроме института. Пока два месяца каникулы, а там могу еще на год академический взять. У меня даже вещи уже приготовлены, Митя с Алиной собрали, – печально усмехнулась Инна.
– От кого угодно могла такое ждать, но не от тебя! – Рита не знала, как отнестись к такому странному решению подруги, – Смотрю, уже голова не кружится. Поехали домой,
Инне самой было неясно, как ей относиться к собственному решению поехать беременной с Мишкиным в Даниловск, непонятно в каком статусе, неизвестно на какое время.
Ночью, засыпая, она по привычке «делилась» с мамой своими переживаниями:
– Наверное, это авантюра, но, иначе я здесь свихнусь. Я сегодня дома была, вспоминала, как Митя в гости к нам приходил. К больнице с Ритой подъехали, а я сразу вспомнила, как Митя за мной сюда заезжал, чтобы про свою любовь к Алине рассказать. У меня каждый угол с Митей связан.
Воображаемая собеседница улыбается:
– Съездишь, развеешься, не понравится – вернешься.
– Но, мама, это же очень серьёзный шаг. А если потом нельзя будет исправить?
– Кроме смерти, доченька, всё поправимо.
Летний дождь радует после жары и зноя, но тем августом дожди зарядили на целый месяц. Зонтики, ветровки и плащи стали непременным атрибутом летней жизни. Алина смотрела на затянутое тучами небо – серо, тоскливо, пасмурно, таким же унылым было и настроение. Сессия сдана с трудом, два экзамена остались на осень, нужно сесть за книги, начать готовиться, но не хотелось. Алина любила жить на позитиве, а тут прямо рой неудач: мать никак не купит квартиру; в институте проблемы, прежде всё шло легко, а тут посыпалось; да ещё Митя, скучный, неприкольный, каждый день лезет с какими-то разговорами. Алина устала объяснять, что ей неинтересны его дела, но Митя всё равно с каким-то бараньим упорством пытается донести до неё, чем он занимался сегодня на работе, какой фильм хотел бы посмотреть и почему ему нравится гулять в дождь. «Митя, мы с тобой абсолютно разные, нам сняться разные сны», – заявила утром Алина, когда Митя решил поделился с ней своим сновидением. Снилось ему, как они с Алиной на даче сидят у озера и любуются закатом.
– Может, в выходные за город скатаемся? – то ли спросил, то ли попросил Митя.
– Поезжай, если хочешь, – пожала плечами Алина, – а мне заниматься надо.
Митя ещё немного потоптался в дверях и уехал в офис Нестеренко. Его конфликт с родными был потихоньку замят. Анастасия проплакала всю неделю после Дня рождения мужа, и Виктор сам позвонил сыну, велел приехать вечером в родительский дом обсудить рабочие вопросы. Едва Митя переступил порог родной квартиры, мать тут же усадила его ужинать, принялась расспрашивать, как живёт, чем занимается.
– Я до Инны не могу дозвониться, – словно вскользь заметила Анастасия. – Такое ощущение, что она меня внесла в чёрный список. Я понимаю, за что она на тебя обиделась, но я-то причём?
– Мамуль, что ты нагнетаешь? Никто ни на кого не обиделся. Я же тебе с папой говорил, что Инна меня разлюбила и сама от меня ушла. Она мне это написала. Может быть, поняла, что я люблю Алину, и поэтому ушла. Во всяком случае, никто ни с кем не ссорился.
– Хорошая девушка, скромная, добрая, будущий врач, к тебе серьёзно относилась.
– Мам, давай договоримся, что Алина, возможно, не такая скромная и врачом не будет, но и у неё достаточно достоинств. А то, что в прошлом году свадьба сорвалась, так мы с Алиной новую справим.
Анастасия ничего не успела возразить – вернулся Виктор. Поздоровался с сыном, завёл разговор о работе.
Мать смотрела на Митю, похудел за неделю, что они не виделись, осунулся: пусть хоть с Алиной будет, хоть с кем, лишь бы хорошо её мальчику было. Но понимала: не станет ненаглядный сынок счастлив с этой девушкой. По Алине видно: прожует и выплюнет. Вчера муж рассказывал, как её мамаша Славку обобрала, мало того, что все доходы от бизнеса поделила, так ещё оставила мужа без копейки – все счета заблокированы, задолжности на миллионы рублей, всё выведено на сторонние счета, Рождественский ведь не проверял цифры в отчетах, доверяя жене. А у дочки все повадки Лидины – яблочко от яблони, как известно…– Анастасия тяжело вздохнула.
Митя про Инну не думал, всю неделю он был занят только Алиной: она то ласкалась к нему, то зло отвечала на его попытки поцеловать или обнять.
Почти через месяц после расставания с Митей Инна заехала домой забрать летние вещи. Слава, всегда вальяжный, ироничный, выглядел подавленным и растерянным. В квартире, прежде отличавшейся идеальным порядком, были разбросаны вещи, повсюду стояли коробки, валялись какие-то свёртки, видно было, что готовится переезд. Инна, чтобы окончательно не расстраивать отца, как могла весело рассказывала про экзамены, про пройденную практику. Слава был настолько поглощен разделом компании, что, узнав от дочери о расставании с Митей и что пока она живёт у подружки, только рукой махнул:
– Алина на днях заезжала, она говорила, что теперь с Митей живёт, а ты от него ушла. Куда вы, девочки, торопитесь! Устроите ещё свою жизнь. Всё у вас впереди! Кстати, Алина до тебя дозвониться не может, она вещи твои привезла, сказала, чтобы тебе отдать, а я совсем про них забыл.
Отец вынес две больших сумки.
– Ты всё не забирай, чего туда-сюда тяжести таскать. Хотя здесь тоже, – Слава обвёл взглядом царивший вокруг беспорядок, – затеряется, потом не найдем. Мы с тобой, наверное, будем в Бутово жить. Там я двушку хорошую нам присмотрел, с кухней большой. Ближе к центру купить не получится по деньгам.
– Пап, не оправдывайся. Я всё понимаю. А Бутово отличный район, новый, зелёный, – Инне до слёз было жаль отца, такого тоскливого взгляда она у него прежде не видела. – Ты сумки помоги до такси донести, а дальше я как-нибудь сама.
– А что у тебя с телефоном? Я тоже, как Алина, тебе пытался вчера позвонить, чтобы в Бутово вместе съездить квартиру посмотреть, и тоже не дозвонился.
– Я номер поменяла. Тебе его скажу, но только никому больше не давай, даже Алине.
– Инн, неужели всё так плохо?
– Давай, папка, с тобой об этом в другой раз поговорим.
– Ладно. Ты одно, дочь, запомни, жизнь не кончается. Когда твоей мамы не стало, я думал, что следом уйду. А вот живу. Алинка родилась, компанию создал, – вспомнив о компании, Слава на секунду замолчал. – Даже если самое дорогое остается в прошлом и изменить ничего нельзя, надо жить.
Инна всё же оставила дома зимние вещи, проследив, куда отец поставил её баул. Пока разбирала сумку, слёзы текли градом – в этой спортивной кофте она ходила по квартире, и Митя называл её пингвинёнком, а эти серые замшевые сапоги она надевала только один раз, когда гуляла с Митей по Коломенскому парку, а в этих кроссовках они с Митей бегали по утрам… И вдруг совершенно ясно она поняла, что Митя не станет ей ничего объяснять, не будет предлагать вернуться, её вещи собрали и выставили из квартиры – они с Митей расстались навсегда.
Заиграл звонок:
– Ну, и где ты? – в Ритином голосе звучало негодование. – Сейчас уже все напьются и будут песни петь, а тебя где-то носит.
– Я дома. Вещи забираю.
– Ты должна была это сделать три часа назад. Заканчивай в своей одежде копаться, и мигом – в больницу с Шишкиным прощаться.
– Рита, мне Митя мои вещи вернул. Алина их отцу привезла.
– Ну и отлично. Будешь в своей, а не в моей футболке по квартире ходить.
– Ты не понимаешь, что они просто выставили мои вещи, а значит, я не нужна совсем.
– Я тебе давно говорила, что они ублюдки. И нечего из-за них плакать. Прекращай сопли жевать, давай приезжай.
Инна собрала наконец сумку с необходимым и села посреди прихожей на стул, непонятно каким образом оказавшимся там вместо гостиной. Кружилась голова, в горле застрял комок. Слава вышел в коридор. Инне хотелось, чтобы отец ей предложил остаться, обнял, пожалел, но этого не случилось.
– Всё собрала? Ну, пойдём, провожу, – Слава подхватил дорожную сумку с летними вещами.
Инна понимала: отец не хочет, чтобы она стала свидетелем его разборок с Лидией. Наверное, он даже доволен, что дочери во время семейного конфликта не живут дома. Зная, что обычно происходило в семье при малейшем несогласии, Инна даже вообразить боялась, какими словами поливают друг друга её родные, деля имущество.
– Не надо, пап, сумка нетяжёлая.
– Что-то ты неважно выглядишь.
– Ничего, сейчас каникулы. Отдохну.
– Денег возьми, – Слава открыл бумажник.
– Спасибо, у меня пока есть.
– Бери, тебе говорю.
Выйдя из дома, Инна села на лавочку у подъезда, ни о чём не думая, не понимая, сколько времени так сидит. Надо встать и отвезти вещи к Рите. Посмотрела на сумку и слёзы снова навернулись на глаза: представила, как Алина кидала её футболки в эту сумку, как Митя за этим наблюдал. Не переставая, кружилась голова, начало тошнить. «Надо ещё посидеть, подождать», – решила Инна. В этот момент заиграла мелодия на телефоне – снова звонила Рита.
– Ты далеко? Все уже расходятся.
– Рит, мне что-то нехорошо. Я на лавочке у своего дома сижу.
– Понятно. Вот там и сиди. Сейчас заберу тебя.
От больницы до Инниного дома было полчаса езды на трамвае, но Рита примчалась на такси через пятнадцать минут.
– Садись, поехали в больницу. Лица на тебе нет. Вон, руки дрожат. Сколько раз тебе говорить: не смей про этих сволочей думать!
– Зачем в больницу? Поехали домой, – слабо возразила Инна.
Но Рита не обратила внимания на слова подруги. Она комментировала поведение Алины и Мити, называя их уродами, сволочами и ублюдками, при этом постоянно повторяя, что Инне про них не нужно вспоминать.
– Сейчас давление тебе померим, врачам покажем. Надо тебя было бы, пока маленький срок, в гинекологию положить, а то с таким настроением неизвестно чем закончится может, – резюмировала Рита свой монолог. – Жаль, шишкинская жена в Сочи укатила. Но найдём с кем в гинекологии поговорить.
Что Инна не собирается прерывать беременность, сначала вызвало у Риты множество недовольных вопросов, она весь день возмущалась: «Ну, и зачем это надо?», «И как ты собираешься одна бэбика растить?», но на следующее утром неожиданно заявила:
– Правильно ты решила. Родишь и своему мажору предъявишь. И родителям его тоже – пусть знают, что у них есть законный наследник, если не признают, тест генетический сделаем – не отвертятся.
Инна попыталась объяснить, что она не собирается шантажировать семью Нестеренко, но переубедить Риту было невозможно.
Такси остановилось напротив многопрофильной больницы.
– Сначала к нам в травматологию зайдём, потом подумаем, к кому тебя определить, чтобы посмотрели.
– Сейчас ведь Мишкина провожают, там не до меня.
– Да уже все, наверно, разошлись, кроме дежурного. Жаль, что ты не слышала, какие слова Шишкину-Мишкину все говорили. Даже сам Борисенко сказал: «Дима, жаль, что ты от нас уходишь. Но мы всегда будем рады тебя вновь увидеть», а Михайлова, та вообще расплакалась: «Димочка, у меня стаж – двадцать пять лет, но с таким прекрасным врачом и прекрасным человеком, как ты, не доводилось работать». Потом, правда, на Борисенко посмотрела и залепетала: «Это образно, а на самом деле у нас в отделении все прекрасные специалисты, все прекрасные люди».
Рита была права: «проводы» уже закончились, сотрудники разошлись, в ординаторской остались только Мишкин и дежурный врач.
– Дмитрий Игоревич, Вам тут уже много хороших слов сказали. Инна опоздала, но тоже хочет сказать, – объявила Рита, подтолкнув Инну в ординаторскую.
Инна покраснела и пробормотала, что Мишкин замечательный травматолог и она мечтает вместе с ним когда-нибудь поработать.
– А ты когда сегодня ела? – перебила Инну Рита. – Дмитрий Игоревич, у Вас какая-нибудь еда осталась?
Мишкин засуетился, стал доставать из холодильника тарелки с нарезкой колбасы и сыром, поставил чайник.
– Ты поешь, – по-хозяйски распорядилась Рита, – а я пойду в терапию поднимусь, узнаю, кто у них сегодня дежурит. Дмитрий Игоревич, она сегодня опять чуть в обморок не свалилась. Сидела на лавочке, идти не могла, голова кружилась.
Дежурного врача вызвали в приёмное отделение, Рита убежала в отделение терапии, и Инна с Мишкиным остались в ординаторской вдвоем.
– Думаю с тобой ничего страшного не происходит, на ранних сроках такое бывает, – Мишкин наливал Инне чай, положил из пакета две ложки песка, как она любила, аккуратно ложечкой размешал сахар в её стакане.
Инна следила за движениями Мишкина, а при этом думала, как Митя с Алиной, собрав вещи, выкинули и её саму из своей жизни.
– Ты почему ничего не ешь? Хочешь ещё и в голодный обморок упасть?
– Я хочу уехать отсюда, – неожиданно заявила Инна. – Ваши слова я помню, что от себя не убежишь, но я попробую.
– А отец твоего ребёнка что думает о твоём побеге?
– Он с другой женщиной, – Инна словно со стороны услышала свои слова и испугалась, как легко она произнесла эту страшную фразу.
– Инна, я никогда не сказал бы тебе этого, но я уезжаю, и другого случая поговорить с тобой у меня уже не будет. Ты очень красивая, молодая, умная, а я тридцатилетний, разведённый, у меня нет квартиры, а есть алименты и старая машина. Я понимаю, что не могу ни на что рассчитывать, но я хочу, чтобы ты знала: я всегда тобой любовался и восхищался. Ты удивительная.
Инна слушала Мишкина, а память предательски напоминала Митино: «Счастье моё! Единственная моя!». Ей Митя никогда не говорил таких слов, а как она хотела их услышать! Вот Мишкин говорит, что она удивительная, красивая…А нужны ли ей эти слова?
– Дмитрий Игоревич, Вы тоже очень хороший. Я Вас очень уважаю.
Мишкин с надеждой посмотрел на Инну.
– А помнишь, ты пошутила, что в Даниловск хочешь поехать, спрашивала: нужна ли там медсестра. Я узнавал: нужна, – Мишкин смутился. – Я понимаю, что тебе надо институт заканчивать, но тебе всё равно академ оформлять, когда родишь. А Даниловск не тюрьма, оттуда выпускают, – Мишкин попытался пошутить и совсем смешался.
Инна внимательно рассматривала Мишкина: она раньше не замечала, какие у него смешные уши, маленькие, торчащие.
– И ещё, Инна, ты только не сердись, но ребёнку нужен отец, а ты сказала, что у его отца другая женщина, – Мишкин замолчал, испугавшись собственной дерзости.
– Пошли в терапию. Там сегодня Красновская дежурит, – в ординаторскую влетела Рита.
– Пойдём, – Инна послушно поднялась, на секунду сжала висящий на серебряной цепочке сердоликовый кулончик и уже в дверях обернулась к Мишкину: – Дмитрий Игоревич, я не шутила, когда про Даниловск спрашивала, я действительно хочу поехать с Вами и буду благодарна, если Вы возьмете меня с собой в Даниловск.
– Это что сейчас было? – вопросительно посмотрела на Инну Рита, когда они вышли в коридор отделения.
– Я сама не поняла. Мишкин меня хвалил и предлагал с ним поехать. Я Мишкину верю, он добрый, от него гадостей не прилетит. А я у него в больнице до декрета поработала бы.
– Инн, ты совсем дура? – Рита обалдело смотрела на подругу.
– Рит, мне надо уехать подальше отсюда, хоть в Даниловск, хоть с Мишкиным.
– Ты, вроде бы, к нему нежных чувств не питала, – заметила Рита.
– При чем тут нежные чувства? Меня здесь ничего не держит, кроме института. Пока два месяца каникулы, а там могу еще на год академический взять. У меня даже вещи уже приготовлены, Митя с Алиной собрали, – печально усмехнулась Инна.
– От кого угодно могла такое ждать, но не от тебя! – Рита не знала, как отнестись к такому странному решению подруги, – Смотрю, уже голова не кружится. Поехали домой,
Инне самой было неясно, как ей относиться к собственному решению поехать беременной с Мишкиным в Даниловск, непонятно в каком статусе, неизвестно на какое время.
Ночью, засыпая, она по привычке «делилась» с мамой своими переживаниями:
– Наверное, это авантюра, но, иначе я здесь свихнусь. Я сегодня дома была, вспоминала, как Митя в гости к нам приходил. К больнице с Ритой подъехали, а я сразу вспомнила, как Митя за мной сюда заезжал, чтобы про свою любовь к Алине рассказать. У меня каждый угол с Митей связан.
Воображаемая собеседница улыбается:
– Съездишь, развеешься, не понравится – вернешься.
– Но, мама, это же очень серьёзный шаг. А если потом нельзя будет исправить?
– Кроме смерти, доченька, всё поправимо.
ГЛАВА 17
Летний дождь радует после жары и зноя, но тем августом дожди зарядили на целый месяц. Зонтики, ветровки и плащи стали непременным атрибутом летней жизни. Алина смотрела на затянутое тучами небо – серо, тоскливо, пасмурно, таким же унылым было и настроение. Сессия сдана с трудом, два экзамена остались на осень, нужно сесть за книги, начать готовиться, но не хотелось. Алина любила жить на позитиве, а тут прямо рой неудач: мать никак не купит квартиру; в институте проблемы, прежде всё шло легко, а тут посыпалось; да ещё Митя, скучный, неприкольный, каждый день лезет с какими-то разговорами. Алина устала объяснять, что ей неинтересны его дела, но Митя всё равно с каким-то бараньим упорством пытается донести до неё, чем он занимался сегодня на работе, какой фильм хотел бы посмотреть и почему ему нравится гулять в дождь. «Митя, мы с тобой абсолютно разные, нам сняться разные сны», – заявила утром Алина, когда Митя решил поделился с ней своим сновидением. Снилось ему, как они с Алиной на даче сидят у озера и любуются закатом.
– Может, в выходные за город скатаемся? – то ли спросил, то ли попросил Митя.
– Поезжай, если хочешь, – пожала плечами Алина, – а мне заниматься надо.
Митя ещё немного потоптался в дверях и уехал в офис Нестеренко. Его конфликт с родными был потихоньку замят. Анастасия проплакала всю неделю после Дня рождения мужа, и Виктор сам позвонил сыну, велел приехать вечером в родительский дом обсудить рабочие вопросы. Едва Митя переступил порог родной квартиры, мать тут же усадила его ужинать, принялась расспрашивать, как живёт, чем занимается.
– Я до Инны не могу дозвониться, – словно вскользь заметила Анастасия. – Такое ощущение, что она меня внесла в чёрный список. Я понимаю, за что она на тебя обиделась, но я-то причём?
– Мамуль, что ты нагнетаешь? Никто ни на кого не обиделся. Я же тебе с папой говорил, что Инна меня разлюбила и сама от меня ушла. Она мне это написала. Может быть, поняла, что я люблю Алину, и поэтому ушла. Во всяком случае, никто ни с кем не ссорился.
– Хорошая девушка, скромная, добрая, будущий врач, к тебе серьёзно относилась.
– Мам, давай договоримся, что Алина, возможно, не такая скромная и врачом не будет, но и у неё достаточно достоинств. А то, что в прошлом году свадьба сорвалась, так мы с Алиной новую справим.
Анастасия ничего не успела возразить – вернулся Виктор. Поздоровался с сыном, завёл разговор о работе.
Мать смотрела на Митю, похудел за неделю, что они не виделись, осунулся: пусть хоть с Алиной будет, хоть с кем, лишь бы хорошо её мальчику было. Но понимала: не станет ненаглядный сынок счастлив с этой девушкой. По Алине видно: прожует и выплюнет. Вчера муж рассказывал, как её мамаша Славку обобрала, мало того, что все доходы от бизнеса поделила, так ещё оставила мужа без копейки – все счета заблокированы, задолжности на миллионы рублей, всё выведено на сторонние счета, Рождественский ведь не проверял цифры в отчетах, доверяя жене. А у дочки все повадки Лидины – яблочко от яблони, как известно…– Анастасия тяжело вздохнула.
Митя про Инну не думал, всю неделю он был занят только Алиной: она то ласкалась к нему, то зло отвечала на его попытки поцеловать или обнять.
