– Инна, – Мишкин взял руку девушки, и она почувствовала, что его сердце действительно бьётся учащенно, – если я тебе не противен, значит, мы могли бы жить вместе? Ты ведь сама сказала, что поедешь со мной, но я не понял в каком качестве ты видишь себя со мной рядом.
Инна хотела объяснить, что она никак не видит себя рядом с Мишкиным. Она не с ним едет, она отсюда уезжает. Как утопающий хватается за соломинку, так и она схватилось за предложение Мишкина поехать в Даниловск. Но разве можно сказать такие слова, когда на тебя смотрят со страхом и надеждой?
– Дмитрий Игоревич, я про это не думала. Вы не забывайте: я ребёнка жду.
– Кому нужна ты, тому нужен и твой ребёнок. Выходи за меня замуж. Поверь, я буду хорошим мужем и хорошим отцом.
– Как я могу пойти за Вас замуж? – растерялась Инна. – Я же Вас не люблю.
– Ты сказала, что я тебе не противен. А моей любви хватит на двоих. И я постараюсь заслужить твою, – Мишкин замялся, – привязанность.
Инна что-то пробормотала о том, что не следует торопить события, проводила Мишкина до дверей, и в глубоком раздумье вернулась на кухню. Одно дело просто поехать медсестрой в отделение к справедливому, знающему руководителю, и совершенно другое – стать женой честного, доброго, но совершенно нелюбимого человека. Неожиданно Инна подумала, что ей не хватает сейчас Алины, её иронии, легкости, даже её порой циничного взгляда на жизнь! Как ни глубока была обида, наша героиня всё равно скучала по сестре.
Инна долго не могла заснуть, вспоминала, как Мишкин всегда мешал сахар в её чашке, когда они вместе пили чай на дежурстве, как оказывал ещё множество незначительных знаков внимания. Засыпая, долго «советовалась» с мамой. А потом Инна уснула, и ей приснился Митя – они шли по тропинке, вдоль леса за дачными участками, рвали землянику, угощали ею друг друга, смеялись... Инна проснулась счастливой, но через минуту стало ещё тяжелей, чем прежде. Никогда не будет она наяву счастлива рядом с Митей, никогда!
Бежать надо от этих снов, от этих воспоминаний. Она сможет заставить себя забыть всё, что с нею произошло, – поедет с Мишкиным, надёжным, порядочным, начнет совершенно новую жизнь в новом месте рядом с новым человеком.
Услышав, что Мишкин сделал Инне предложение, вернувшаяся с работы Рита сначала возмутилась:
– Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй. Ты, конечно, не Анжелина Джоли, но на тебя Васин из кардиологии поглядывал, и Иванюк. Правда, ты тогда беременная не была. Но беременность проходит, а Шишкин-Мишкин останется.
– Что ты выдумываешь! Никто на меня не смотрел.
– Ещё как смотрели! Только ты, кроме своего мажора, никого не видела.
Однако, поев и отдохнув, Рита своё мнение поменяла:
– Шишкин, конечно, не красавец, не осанистый, и материальных проблем полно. Но смотри: вот уезжает на заведование, там он ещё себя проявит, он толковый, это все знают. Смотришь – а он в Москву уже в Департамент на хорошую должность вернётся… Опять же, не выпивает, не хамит никогда. Поезжай с ним, а там посмотришь. Вернуться всегда можно.
Мишкин позвонил днём, сообщил, что взял билеты на воскресенье.
– Дмитрий Игоревич, если Вы вчера серьёзно говорили, – Инна не знала, как обозначить слова Мишкина: «сделали предложение», «позвали замуж», – то я согласна. Но Вы хорошо подумайте, ведь я беременна.
– Инна, дорогая моя, я уже много раз всё это хорошо обдумал. Поверь, ты никогда не пожалеешь, – Мишкин замялся, – я постараюсь, чтобы ты не пожалела, что стала моей женой.
– Тогда нам с Вами надо до отъезда поехать к моему папе, познакомиться.
– Конечно, и к моим родителям тоже, – голос Мишкина звенел радостью.
Слава жил в совершенно «убитой» квартире. Менять надо было всё: от разбитой раковины до непонятно каким образом забрызганного потолка. «Наверное, сгущёнку варили, а банка взорвалась, – рассуждал Слава, – хотя, кто сейчас варит сгущёнку?» Прежде он не задумывался над такими мелочами, мельком замечал, не фиксируя в памяти, и шёл дальше. Теперь же вся его жизнь состояла из мелочей, и без Лидии их обнаружилось великое множество. Быт Славы всегда был прекрасно устроен, и он не задумывался, каким образом это организовано, а оказалось, что жена, не напрягая его, тянула весь воз домашних проблем. Теперь Слава спал на продавленном диване, доставшимся от прежних владельцев, в маленькой комнатке, а в комнате побольше жили двое маляров, нанятых отремонтировать квартиру. Но работа шла медленно: один запил, второй нахватал ещё заказов и Славину квартиру использовал не в качестве объекта ремонта, а как место отдыха. Надо было их выставлять и находить других ремонтников, но это требовало времени и энергии, а этого не хватало, необходимо срочно выпутываться из долгов, налаживать бизнес, пока не растерял старых клиентов. Друг детства Витька Нестеренко выручил с деньгами, дал без процентов и на неопределённое время сумму для подъема, но всё равно, рано или поздно деньги придётся возвращать, а дела не спорились. И снова Слава думал о бывшей жене: он был вдохновителем, генератором гениальных идей, а филигранным исполнителем его задумок была Лида. С горечью Слава подумал, что много лет тяготился своим браком, искал эмоций на стороне, а оказалось, что Лида была ему необходима. И уход её из семьи, скандальный, полный грязных подробностей, начинающихся от связи с любовником дочери и заканчивающихся разорением фирмы мужа, уже не казался Славе таким гнусным, как в начале. Он даже позвонил Лиде проконсультироваться по некоторым финансовым вопросам, а она живо включилась в его проблемы, словно и не она их искусно создавала.
– Папа, я сегодня вечером приеду к тебе, – сообщила Инна. – Я замуж выхожу, хочу с женихом познакомить.
– Поздравляю! В котором часу собираешься приехать?
Слава уже ничего не понимал. Только недавно он с болью смотрел на страдания дочери – не лез с советами и сочувствием, боясь сделать больнее, но видел: девочка страдает из-за расставания с любимым. Инна, всегда такая основательная в своих решениях, и вдруг уже новая любовь её накрыла – замуж собирается. От младшей Слава мог такого ожидать: Алина легко шла по жизни, не оглядываясь назад. Хотя какая легкость, какая безоглядность, когда так мать унизила! Вспомнив о мерзких плакатах, Слава скривился. Страдают его девочки, страдает он сам, и винить некого. Был занят любимым делом, интересными проектами, а в семье что-то самое важное недосмотрел, вот теперь и расплачивается.
Инна ехала к отцу, знакомить его со своим избранником – если решила замуж выходить, всё должно быть по-честному, со знакомством с родителями, с печатью в паспорте, чтобы потом не было соблазна повернуть назад, предать поверившего ей человека. Подходя к дому, Мишкин замедлил шаг:
– Инна, а ты не могла бы не обращаться ко мне по отчеству?
– Хорошо, я Вас буду Димой называть.
– И, если нетрудно, то на «ты».
– Трудно, но я постараюсь, – улыбнулась Инна.
Знакомство с отцом прошло у Мишкина спокойно. Слава выслушал историю о том, что Инна со своим женихом знакома давно, вместе работали и после поступления в институт отношения поддерживали. Всё вроде бы было понятно, только зачем бросать всё и, как жена декабриста, не пойми куда ехать следом за этим человеком? Слава видел: не было у дочери ни неожиданно вспыхнувшей страсти, ни просто нежных чувств к этому доктору.
– Куда ты собралась, если тебе ещё три года учиться? – не понимал планов Инны отец.
– Папка, я академку оформила. Ты этой зимой дедом станешь.
Ну вот, Слава решил, что разобрался в ситуации: теперь всё понятно – дело молодое, взыграли гормоны, и теперь за этого доктора дочери приходится выходить замуж;¬ такой вот «брак по залёту».
– Так и училась бы до родов, – Слава не хотел, чтобы дочь уезжала.
– Пап, ты не понял, я замуж выхожу. Распишемся в Даниловске, там до декрета поработаю, а дальше видно будет.
– Вячеслав Владимирович, Вы не беспокойтесь. Я приложу все усилия, чтобы Инна закончила институт и стала врачом, – вступил в разговор Мишкин. – Сейчас в Вашей семье сложный период, и Инне предстоит непростое время. Поэтому мы решили взять паузу сейчас. Поверьте, посещать инфекционные больницы или слушать на акушерстве про тяжёлое течение родов не самые приятные занятия для беременной.
Инна хотела возразить, что эпидемиология начнется только через два года, а на четвертом курсе из заразных только дерматология, но промолчала. Она чувствовала усталость и какое-то не свойственное ей безразличие, и ещё очень хотелось спать.
Уже в дверях, прощаясь, Слава поцеловал дочь, попросил почаще звонить, рассказывать, как у неё идут дела, как себя чувствует, и неожиданно добавил:
– Ты бы с Алиной помирилась. Ты замуж выходишь, делить вам теперь нечего, – Слава внимательно посмотрел на дочь и тихо добавил: – всяких Мить ты в своей жизни ещё сотню повстречаешь, а сестёр новых уже не будет.
– Папа, давай мы сами разберемся, – оборвала отца Инна. – И потом, почему не будет? Может ты мне ещё сестричек и братиков нарожаешь.
Слава печально улыбнулся: какие братики-сестрички, с долгами бы разобраться.
Знакомство с родителями Мишкина тоже прошло быстро и гладко. Родные с интересом рассматривали непонятно откуда взявшуюся невесту (сын не ходил по свиданиям, не было никаких поступков, выдающих близким, что у него есть девушка). Сестра Мишкина поинтересовалась, есть ли у Инны жильё в Москве, и узнав, что невеста прописана с отцом в двухкомнатной квартире, облегчённо вздохнула.
Без происшествий добрались до Даниловска. Товарищ Мишкина встретил их на вокзале и сразу повёз на служебную квартиру.
– Ты же не сказал, что с женой приезжаешь, надо было справку о составе семьи предоставить, но я как чувствовал, добился тебе квартиры, а не комнаты.
Квартира оказалась крохотной, кухонька меньше, чем у Риты, прихожая – двоим не развернуться, в комнате обшарпанный платяной шкаф, скрипучая кровать, тумба на трех ножках. Зато за окном открывалась живописная панорама реки и уходящих вдаль полей на другом берегу. Инна вспомнила, что у Мити окна тоже выходили на набережную Москвы-реки, но тотчас же себя одёрнула: она запретила себе это вспоминать! Достала привезённую с собой рамочку с фотографией мамы. Впервые фотография была не спрятана среди страниц книги, а заняла место на тумбочке у кровати.
¬– Кто это? – Мишкин указал на снимок.
– Моя мама с подругой. Мама справа.
– Весёлая у тебя мама была, сразу видно. Но ты больше на отца похожа, и ты красивее, – для Мишкина никого не было краше его невесты.
В Даниловске у Инны началась совершенно иная жизнь. В больнице на неё смотрели с уважением – специалист из столицы, да ещё и жена заведующего. Инна смущалась, понимая, что её заслуги в такой оценке нет, и старалась доказать, что достойна мнения, сложившегося о ней помимо её воли. Мишкин смотрел на неё с обожанием, подходил, нежно гладил по волосам:
– Мне иногда кажется, что я сплю, – признавался он Инне, – боюсь, что проснусь, а ты исчезнешь. Я помню, тебе весной кто-то из больных ландыши подарил. Ты шла по отделению, солнце в волосах играет, в тонких пальцах букетик держишь, и ты сама нежная, как эти ландыши. Я даже вообразить не мог, что ты согласишься быть моей женой.
Инна напрочь забыла, кто и когда из больных преподнёс ей тот весенний букет, может, права была Рита, когда говорила, что кроме «своего мажора» Инна ничего не замечала.
В маленьком районном городке Инна почувствовала себе прекрасно, сонливость, тошнота и головокружение отступили. Будущая мать, прочитавшая немало на тему беременности, понимала, что с четырнадцатой недели выравнивается гормональный фон, но ей хотелось объяснить своё состояние покоем тихих улочек, речкой за окном, заботой Мишкина.
На второй неделе пребывания в Даниловске Мишкин с Инной подали заявление в загс, а ночью они стали мужем и женой. Дмитрий был осторожен, и ласков, столько нежности никогда до той ночи не выливалось на Инну.
– Мама, – «рассказывала» Инна в своей воображаемой беседе, – как ты правильно мне сказала поехать в Даниловск! Я теперь вспоминаю, в каком отчаянии билась всё это лето, словно это не со мной было. И потом, я твой камушек не носила. Одела, и сразу беды рассеялись. Я теперь понимаю, как мне жить, что делать.
– Тебе хорошо, и слава Богу! – улыбается мама. – Ты только прошлое пореже старайся вспоминать.
Алина привыкла, что, не прикладывая никаких усилий, всегда привлекала внимание парней, а если хотела приложить усилия, то могла очаровать абсолютно любого. Может, потому и запал в её душу Клим, что не подчинился чарам Алининой победоносной красоты. Но предположения, что старый жирный козёл (так Алина про себя называла Агатова) сможет устоять перед ней, девушка не допускала. Заявив Мите, что едет к подруге, и, возможно, вернётся поздно, а может быть, очень поздно, Алина поехала в Метрополь.
С легким волнением перешагнула Алина порог светло-серого зала. Статусная обстановка ресторана её не смутила, ведь она сумела за последний месяц стать здесь завсегдатаем, трепет вызывала встреча, ожидавшаяся весь месяц. В углу зала на полукруглом диване развалился Агатов. Он заметил Алину, кивнул. «Господи, какие поросячьи глазки!» – подумала Алина и, очаровательно улыбаясь, впорхнула в кресло напротив Агатова.
– Добрый вечер, Павел Андреевич! Ещё раз, большое спасибо за приглашение!
– Что-нибудь хотите? – Агатов посмотрел на официанта, и тот моментально оказался рядом.
– Пожалуйста, кофейное мороженое со смородиной, – бросила Алина официанту, не глядя в меню, и вновь улыбнулась Агатову. – Здесь великолепное кофейное мороженое с шоколадным бисквитом и чёрной смородиной.
Алина ожидала, что её светскость и знание меню «Саввы» вызовут восхищение Агатова, но по его лицу она ничего не смогла определить. Внимание Павла Андреевича было поглощено ростбифом, лежащим перед ним на огромной тарелке.
Алина ждала, что Агатов начнёт говорить, но он молчал. Выждав некоторое время, Алина сама начала «интервью»:
– Павел Андреевич, скажите, что для Вас успех?
– Зачем Вы задаете эти вопросы? Вы же не журналистка, а студентка иняза.
– Павел Андреевич, Вы про меня всё уже узнали? – Алина кокетливо улыбнулась.
– Так, зачем эти вопросы?
– Я хочу написать о Вас статью, а потом, если получится, книгу. Я учусь, как Вы правильно узнали, на романо-германском отделении, поэтому хочу написать на английском и немецком языках, чтобы опубликовали на Западе. Я хочу, чтобы мир знал о великих людях нашей страны!
Агатов усмехнулся и продолжил есть ростбиф. Неловкая пауза снова затянулась.
– Павел Андреевич, я вижу, что Вы не хотите отвечать на вопросы. Может, Вы просто расскажите, что цените в людях, что цените в себе.
– Ну, хватит комедию разыгрывать. Вон тебе мороженое поставили. Ешь, – Агатов неожиданно перешёл на «ты».
– Почему комедию разыгрываю? Я серьёзно планирую написать…
– Из тебя писательница, как пуля из говна. Ищешь богатого мужика, желательно неженатого. Красавца, вроде Прохорова, ясно, что не потянешь, вот за меня ухватилась: лысый, жирный, авось клюнет, – Агатов говорил равнодушно-спокойно, при этом не смотрел на Алину, а наблюдал, как официант наливает ему вино в высокий бокал.
– Ну, зачем Вы так, Павел Андреевич! – голос Алины задрожал от обиды. – Я реально хочу о Вас писать.
Инна хотела объяснить, что она никак не видит себя рядом с Мишкиным. Она не с ним едет, она отсюда уезжает. Как утопающий хватается за соломинку, так и она схватилось за предложение Мишкина поехать в Даниловск. Но разве можно сказать такие слова, когда на тебя смотрят со страхом и надеждой?
– Дмитрий Игоревич, я про это не думала. Вы не забывайте: я ребёнка жду.
– Кому нужна ты, тому нужен и твой ребёнок. Выходи за меня замуж. Поверь, я буду хорошим мужем и хорошим отцом.
– Как я могу пойти за Вас замуж? – растерялась Инна. – Я же Вас не люблю.
– Ты сказала, что я тебе не противен. А моей любви хватит на двоих. И я постараюсь заслужить твою, – Мишкин замялся, – привязанность.
Инна что-то пробормотала о том, что не следует торопить события, проводила Мишкина до дверей, и в глубоком раздумье вернулась на кухню. Одно дело просто поехать медсестрой в отделение к справедливому, знающему руководителю, и совершенно другое – стать женой честного, доброго, но совершенно нелюбимого человека. Неожиданно Инна подумала, что ей не хватает сейчас Алины, её иронии, легкости, даже её порой циничного взгляда на жизнь! Как ни глубока была обида, наша героиня всё равно скучала по сестре.
Инна долго не могла заснуть, вспоминала, как Мишкин всегда мешал сахар в её чашке, когда они вместе пили чай на дежурстве, как оказывал ещё множество незначительных знаков внимания. Засыпая, долго «советовалась» с мамой. А потом Инна уснула, и ей приснился Митя – они шли по тропинке, вдоль леса за дачными участками, рвали землянику, угощали ею друг друга, смеялись... Инна проснулась счастливой, но через минуту стало ещё тяжелей, чем прежде. Никогда не будет она наяву счастлива рядом с Митей, никогда!
Бежать надо от этих снов, от этих воспоминаний. Она сможет заставить себя забыть всё, что с нею произошло, – поедет с Мишкиным, надёжным, порядочным, начнет совершенно новую жизнь в новом месте рядом с новым человеком.
Услышав, что Мишкин сделал Инне предложение, вернувшаяся с работы Рита сначала возмутилась:
– Куда конь с копытом, туда и рак с клешнёй. Ты, конечно, не Анжелина Джоли, но на тебя Васин из кардиологии поглядывал, и Иванюк. Правда, ты тогда беременная не была. Но беременность проходит, а Шишкин-Мишкин останется.
– Что ты выдумываешь! Никто на меня не смотрел.
– Ещё как смотрели! Только ты, кроме своего мажора, никого не видела.
Однако, поев и отдохнув, Рита своё мнение поменяла:
– Шишкин, конечно, не красавец, не осанистый, и материальных проблем полно. Но смотри: вот уезжает на заведование, там он ещё себя проявит, он толковый, это все знают. Смотришь – а он в Москву уже в Департамент на хорошую должность вернётся… Опять же, не выпивает, не хамит никогда. Поезжай с ним, а там посмотришь. Вернуться всегда можно.
Мишкин позвонил днём, сообщил, что взял билеты на воскресенье.
– Дмитрий Игоревич, если Вы вчера серьёзно говорили, – Инна не знала, как обозначить слова Мишкина: «сделали предложение», «позвали замуж», – то я согласна. Но Вы хорошо подумайте, ведь я беременна.
– Инна, дорогая моя, я уже много раз всё это хорошо обдумал. Поверь, ты никогда не пожалеешь, – Мишкин замялся, – я постараюсь, чтобы ты не пожалела, что стала моей женой.
– Тогда нам с Вами надо до отъезда поехать к моему папе, познакомиться.
– Конечно, и к моим родителям тоже, – голос Мишкина звенел радостью.
Слава жил в совершенно «убитой» квартире. Менять надо было всё: от разбитой раковины до непонятно каким образом забрызганного потолка. «Наверное, сгущёнку варили, а банка взорвалась, – рассуждал Слава, – хотя, кто сейчас варит сгущёнку?» Прежде он не задумывался над такими мелочами, мельком замечал, не фиксируя в памяти, и шёл дальше. Теперь же вся его жизнь состояла из мелочей, и без Лидии их обнаружилось великое множество. Быт Славы всегда был прекрасно устроен, и он не задумывался, каким образом это организовано, а оказалось, что жена, не напрягая его, тянула весь воз домашних проблем. Теперь Слава спал на продавленном диване, доставшимся от прежних владельцев, в маленькой комнатке, а в комнате побольше жили двое маляров, нанятых отремонтировать квартиру. Но работа шла медленно: один запил, второй нахватал ещё заказов и Славину квартиру использовал не в качестве объекта ремонта, а как место отдыха. Надо было их выставлять и находить других ремонтников, но это требовало времени и энергии, а этого не хватало, необходимо срочно выпутываться из долгов, налаживать бизнес, пока не растерял старых клиентов. Друг детства Витька Нестеренко выручил с деньгами, дал без процентов и на неопределённое время сумму для подъема, но всё равно, рано или поздно деньги придётся возвращать, а дела не спорились. И снова Слава думал о бывшей жене: он был вдохновителем, генератором гениальных идей, а филигранным исполнителем его задумок была Лида. С горечью Слава подумал, что много лет тяготился своим браком, искал эмоций на стороне, а оказалось, что Лида была ему необходима. И уход её из семьи, скандальный, полный грязных подробностей, начинающихся от связи с любовником дочери и заканчивающихся разорением фирмы мужа, уже не казался Славе таким гнусным, как в начале. Он даже позвонил Лиде проконсультироваться по некоторым финансовым вопросам, а она живо включилась в его проблемы, словно и не она их искусно создавала.
– Папа, я сегодня вечером приеду к тебе, – сообщила Инна. – Я замуж выхожу, хочу с женихом познакомить.
– Поздравляю! В котором часу собираешься приехать?
Слава уже ничего не понимал. Только недавно он с болью смотрел на страдания дочери – не лез с советами и сочувствием, боясь сделать больнее, но видел: девочка страдает из-за расставания с любимым. Инна, всегда такая основательная в своих решениях, и вдруг уже новая любовь её накрыла – замуж собирается. От младшей Слава мог такого ожидать: Алина легко шла по жизни, не оглядываясь назад. Хотя какая легкость, какая безоглядность, когда так мать унизила! Вспомнив о мерзких плакатах, Слава скривился. Страдают его девочки, страдает он сам, и винить некого. Был занят любимым делом, интересными проектами, а в семье что-то самое важное недосмотрел, вот теперь и расплачивается.
Инна ехала к отцу, знакомить его со своим избранником – если решила замуж выходить, всё должно быть по-честному, со знакомством с родителями, с печатью в паспорте, чтобы потом не было соблазна повернуть назад, предать поверившего ей человека. Подходя к дому, Мишкин замедлил шаг:
– Инна, а ты не могла бы не обращаться ко мне по отчеству?
– Хорошо, я Вас буду Димой называть.
– И, если нетрудно, то на «ты».
– Трудно, но я постараюсь, – улыбнулась Инна.
Знакомство с отцом прошло у Мишкина спокойно. Слава выслушал историю о том, что Инна со своим женихом знакома давно, вместе работали и после поступления в институт отношения поддерживали. Всё вроде бы было понятно, только зачем бросать всё и, как жена декабриста, не пойми куда ехать следом за этим человеком? Слава видел: не было у дочери ни неожиданно вспыхнувшей страсти, ни просто нежных чувств к этому доктору.
– Куда ты собралась, если тебе ещё три года учиться? – не понимал планов Инны отец.
– Папка, я академку оформила. Ты этой зимой дедом станешь.
Ну вот, Слава решил, что разобрался в ситуации: теперь всё понятно – дело молодое, взыграли гормоны, и теперь за этого доктора дочери приходится выходить замуж;¬ такой вот «брак по залёту».
– Так и училась бы до родов, – Слава не хотел, чтобы дочь уезжала.
– Пап, ты не понял, я замуж выхожу. Распишемся в Даниловске, там до декрета поработаю, а дальше видно будет.
– Вячеслав Владимирович, Вы не беспокойтесь. Я приложу все усилия, чтобы Инна закончила институт и стала врачом, – вступил в разговор Мишкин. – Сейчас в Вашей семье сложный период, и Инне предстоит непростое время. Поэтому мы решили взять паузу сейчас. Поверьте, посещать инфекционные больницы или слушать на акушерстве про тяжёлое течение родов не самые приятные занятия для беременной.
Инна хотела возразить, что эпидемиология начнется только через два года, а на четвертом курсе из заразных только дерматология, но промолчала. Она чувствовала усталость и какое-то не свойственное ей безразличие, и ещё очень хотелось спать.
Уже в дверях, прощаясь, Слава поцеловал дочь, попросил почаще звонить, рассказывать, как у неё идут дела, как себя чувствует, и неожиданно добавил:
– Ты бы с Алиной помирилась. Ты замуж выходишь, делить вам теперь нечего, – Слава внимательно посмотрел на дочь и тихо добавил: – всяких Мить ты в своей жизни ещё сотню повстречаешь, а сестёр новых уже не будет.
– Папа, давай мы сами разберемся, – оборвала отца Инна. – И потом, почему не будет? Может ты мне ещё сестричек и братиков нарожаешь.
Слава печально улыбнулся: какие братики-сестрички, с долгами бы разобраться.
Знакомство с родителями Мишкина тоже прошло быстро и гладко. Родные с интересом рассматривали непонятно откуда взявшуюся невесту (сын не ходил по свиданиям, не было никаких поступков, выдающих близким, что у него есть девушка). Сестра Мишкина поинтересовалась, есть ли у Инны жильё в Москве, и узнав, что невеста прописана с отцом в двухкомнатной квартире, облегчённо вздохнула.
Без происшествий добрались до Даниловска. Товарищ Мишкина встретил их на вокзале и сразу повёз на служебную квартиру.
– Ты же не сказал, что с женой приезжаешь, надо было справку о составе семьи предоставить, но я как чувствовал, добился тебе квартиры, а не комнаты.
Квартира оказалась крохотной, кухонька меньше, чем у Риты, прихожая – двоим не развернуться, в комнате обшарпанный платяной шкаф, скрипучая кровать, тумба на трех ножках. Зато за окном открывалась живописная панорама реки и уходящих вдаль полей на другом берегу. Инна вспомнила, что у Мити окна тоже выходили на набережную Москвы-реки, но тотчас же себя одёрнула: она запретила себе это вспоминать! Достала привезённую с собой рамочку с фотографией мамы. Впервые фотография была не спрятана среди страниц книги, а заняла место на тумбочке у кровати.
¬– Кто это? – Мишкин указал на снимок.
– Моя мама с подругой. Мама справа.
– Весёлая у тебя мама была, сразу видно. Но ты больше на отца похожа, и ты красивее, – для Мишкина никого не было краше его невесты.
В Даниловске у Инны началась совершенно иная жизнь. В больнице на неё смотрели с уважением – специалист из столицы, да ещё и жена заведующего. Инна смущалась, понимая, что её заслуги в такой оценке нет, и старалась доказать, что достойна мнения, сложившегося о ней помимо её воли. Мишкин смотрел на неё с обожанием, подходил, нежно гладил по волосам:
– Мне иногда кажется, что я сплю, – признавался он Инне, – боюсь, что проснусь, а ты исчезнешь. Я помню, тебе весной кто-то из больных ландыши подарил. Ты шла по отделению, солнце в волосах играет, в тонких пальцах букетик держишь, и ты сама нежная, как эти ландыши. Я даже вообразить не мог, что ты согласишься быть моей женой.
Инна напрочь забыла, кто и когда из больных преподнёс ей тот весенний букет, может, права была Рита, когда говорила, что кроме «своего мажора» Инна ничего не замечала.
В маленьком районном городке Инна почувствовала себе прекрасно, сонливость, тошнота и головокружение отступили. Будущая мать, прочитавшая немало на тему беременности, понимала, что с четырнадцатой недели выравнивается гормональный фон, но ей хотелось объяснить своё состояние покоем тихих улочек, речкой за окном, заботой Мишкина.
На второй неделе пребывания в Даниловске Мишкин с Инной подали заявление в загс, а ночью они стали мужем и женой. Дмитрий был осторожен, и ласков, столько нежности никогда до той ночи не выливалось на Инну.
– Мама, – «рассказывала» Инна в своей воображаемой беседе, – как ты правильно мне сказала поехать в Даниловск! Я теперь вспоминаю, в каком отчаянии билась всё это лето, словно это не со мной было. И потом, я твой камушек не носила. Одела, и сразу беды рассеялись. Я теперь понимаю, как мне жить, что делать.
– Тебе хорошо, и слава Богу! – улыбается мама. – Ты только прошлое пореже старайся вспоминать.
ГЛАВА 19
Алина привыкла, что, не прикладывая никаких усилий, всегда привлекала внимание парней, а если хотела приложить усилия, то могла очаровать абсолютно любого. Может, потому и запал в её душу Клим, что не подчинился чарам Алининой победоносной красоты. Но предположения, что старый жирный козёл (так Алина про себя называла Агатова) сможет устоять перед ней, девушка не допускала. Заявив Мите, что едет к подруге, и, возможно, вернётся поздно, а может быть, очень поздно, Алина поехала в Метрополь.
С легким волнением перешагнула Алина порог светло-серого зала. Статусная обстановка ресторана её не смутила, ведь она сумела за последний месяц стать здесь завсегдатаем, трепет вызывала встреча, ожидавшаяся весь месяц. В углу зала на полукруглом диване развалился Агатов. Он заметил Алину, кивнул. «Господи, какие поросячьи глазки!» – подумала Алина и, очаровательно улыбаясь, впорхнула в кресло напротив Агатова.
– Добрый вечер, Павел Андреевич! Ещё раз, большое спасибо за приглашение!
– Что-нибудь хотите? – Агатов посмотрел на официанта, и тот моментально оказался рядом.
– Пожалуйста, кофейное мороженое со смородиной, – бросила Алина официанту, не глядя в меню, и вновь улыбнулась Агатову. – Здесь великолепное кофейное мороженое с шоколадным бисквитом и чёрной смородиной.
Алина ожидала, что её светскость и знание меню «Саввы» вызовут восхищение Агатова, но по его лицу она ничего не смогла определить. Внимание Павла Андреевича было поглощено ростбифом, лежащим перед ним на огромной тарелке.
Алина ждала, что Агатов начнёт говорить, но он молчал. Выждав некоторое время, Алина сама начала «интервью»:
– Павел Андреевич, скажите, что для Вас успех?
– Зачем Вы задаете эти вопросы? Вы же не журналистка, а студентка иняза.
– Павел Андреевич, Вы про меня всё уже узнали? – Алина кокетливо улыбнулась.
– Так, зачем эти вопросы?
– Я хочу написать о Вас статью, а потом, если получится, книгу. Я учусь, как Вы правильно узнали, на романо-германском отделении, поэтому хочу написать на английском и немецком языках, чтобы опубликовали на Западе. Я хочу, чтобы мир знал о великих людях нашей страны!
Агатов усмехнулся и продолжил есть ростбиф. Неловкая пауза снова затянулась.
– Павел Андреевич, я вижу, что Вы не хотите отвечать на вопросы. Может, Вы просто расскажите, что цените в людях, что цените в себе.
– Ну, хватит комедию разыгрывать. Вон тебе мороженое поставили. Ешь, – Агатов неожиданно перешёл на «ты».
– Почему комедию разыгрываю? Я серьёзно планирую написать…
– Из тебя писательница, как пуля из говна. Ищешь богатого мужика, желательно неженатого. Красавца, вроде Прохорова, ясно, что не потянешь, вот за меня ухватилась: лысый, жирный, авось клюнет, – Агатов говорил равнодушно-спокойно, при этом не смотрел на Алину, а наблюдал, как официант наливает ему вино в высокий бокал.
– Ну, зачем Вы так, Павел Андреевич! – голос Алины задрожал от обиды. – Я реально хочу о Вас писать.
