Но теперь ничто не напоминало о недавней красоте этой части городка. Мрачный каскад серых домов тянулся несколькими улицами прямо к берегу реки, к полуразрушенной переправе, которую заменял современный мост, что связывал Зверополис с севером Анималии. Одна из таких улиц и называлась Львиный тупик. Роговски окинул взглядом некогда величественные контуры зданий, облупившуюся краску на стенах. В сгущающемся мраке дома казались чёрными, лишь последние лучи солнца играли светом с верхушками крыш и разросшихся деревьев.
Глядя на этот тёмный и бескрасочный пейзаж, Роговски нахмурился, задумавшись. С того самого дня, как на его копытах умер старший брат, из души Конрада не уходила ядовитая ненависть к Буйволсону, Козлову, полиции и всем, кто был вовлечён в эту стычку в аэропорту. Эта ненависть жгучей рекой опаляла его изнутри, каждый его орган, каждое чувство. Вначале у Роговски в угаре жаркого безумия была мысль покарать даже гонщиков, которые помогли полиции, но с недавних пор свой упор он делал именно на бравых защитниках правопорядка Зверополиса. Сейчас, в этот момент, Роговски был бессилен что-либо предпринять, чтобы хотя бы на шаг продвинуться в своей страшной мести. Даже совершённого ими сегодня чудовищного теракта оказалось мало для разорванной души Роговски, а ещё вчера он бушевал так, как подельники раньше никогда не видели. Им удалось с помощью шпиона из Зверополиса уйти от погони. Роговски ещё в машине «заправился» очередной дозой наркотика и под его действием ворвался ураганом в подвал, где томился Мариус и ещё один пленник, хорошо знакомый. Не произнося ни слова, Роговски почти до потери сознания избил обоих — связанного и измученного пытками Мариуса и его товарища по несчастью. Даже Рори, у которого были счёты к обоим, вмешался, чтобы остановить неуправляемого главаря. Он сам видел, что Роговски с каждым днём всё больше теряет нормальный облик и во всех смыслах сходит с ума, — и сам понемногу понимал, что разумных доводов, чтобы привести друга в обычное состояние, уже не хватает. Но сдавать его полиции и уж тем более сдаваться Рори не собирался — слишком велика была его вина перед законом. Но от одной проблемы он себя уже обезопасил.
Сплюнув в очередной раз, Роговски достал из кармана сигареты и закурил. Он чувствовал, как охвативший его пароксизм бешенства начинает отпускать. Всеми силами он старался не думать о ненавистных полицейских, но забыть о таком нарыве было невозможно. Сразу за томящимся в плену Мариусе вспоминался Буйволсон, затем и Майкель. «Нет, хватит! — потряс головой Роговски. — Меньше думай о них сейчас, потом насытишься их отчаянием! А сейчас…» На этом моменте мысли буйвола оборвались. Что — сейчас? Что ему делать дальше? Роговски докурил сигарету и швырнул окурок в сторону, на старую асфальтированную площадку, сквозь трещины в которой уже давно пробивалась трава. И ещё долго во тьме горел, словно глаз хищника, оранжевый огонёк…
— Отошёл? — раздался сзади голос Рори.
Роговски обернулся.
— Считай, что отошёл, — буркнул он. — Если ждёшь моей мольбы о прощении, то не сейчас!
— Я бы на твоём месте сейчас думал, что нам делать дальше, Конрад, — медленно заговорил Рори. Увидев, что Роговски достаёт очередную сигарету, носорог выхватил её и, смяв, выбросил вслед за недавно выкуренной. — Когда ты куришь, ты не думаешь.
— Уже давно всё придумано, — фыркнул Роговски, не глядя на Рори. — Чёрт, ну где эта белая гора?
Едва вопрос сорвался с языка, как зазвонил телефон. Роговски посмотрел на дисплей и осклабился — звонит тот, о ком он спрашивал.
— Что там у тебя?
Рори только услышал невнятный говор, доносившийся из трубки. Взгляд его упал на Роговски, и даже в темноте Рори увидел, как на морду буйвола наползает улыбка, полная злой радости. Роговски только кивнул и отключился. Рори вопросительно посмотрел на него.
— Белая гора справилась, — пророкотал буйвол. — Остальные деньги в том месте, на которое я так надеялся! Не спрашивай ничего! Теперь я добьюсь своего!
— Как попадём туда в очередной раз? — нахмурился Рори.
— У него всё схвачено, — пояснил Роговски, не отвечая прямо на вопрос. — И в этот раз выйдет!
***
На следующий день
— Доброе утро, — произнесла Анабель, входя в палату с подносом. Хмурый со вчерашнего дня Буйволсон посмотрел на супругу, но, как только увидел её прежнюю улыбку, складки на его лбу разгладились. Он даже выдавил некое подобие улыбки, когда Анабель привычно, подойдя к кровати, поцеловала мужа в лоб.
— Завтрак немного раньше, — заявила она и поставив на тумбочку поднос со стаканом сока и свежими тостами. — Как себя чувствуешь?
— Лучше не спрашивай, — дёрнул головой Буйволсон.
На это Анабель ничего не ответила — она прекрасно понимала, что чувствует её муж, помимо физической боли. Он выпал из самой гущи рабочих будней и событий, лежал в палате совершенно бесполезный для своих подчинённых, а такой образ жизни его отнюдь не радовал. Перевязанная нога, начинённая болью, лишь угнетала его душу и усугубляла ощущение беспомощности. Анабель как никто понимала своего Эддрика, иногда сочувствовала ему, иногда злилась, когда он уделял мало времени ей и сыну. А сейчас он был рядом с женой, и она тщательно берегла его покой, но работу Буйволсон забыть не мог, он требовал от каждого сотрудника докладов. Прежде всего — от Дария, заместителя.
— Эд, ты ведь можешь хотя бы на время больничного забыть о работе, — Анабель не спрашивала.
— Как? — фыркнул Буйволсон, потом раздражённо схватил с подноса тост и откусил сразу половину. Потом с набитой пастью невнятно продолжил: — Ты знаешь, что происходит. Сама слышала, что вчера случилось, видела моих посетителей! Всех, даже Златогрива!
— По поводу твоих посетителей, — голос Анабель стал стальным. — Какого чёрта у тебя вчера был этот бандит Козлов? Если приходят к тебе по работе, от которой я даже здесь не вижу отбоя, — этому я не смогу помешать, но Козлов… это уже слишком, Эддрик! Зачем ты его сюда позвал?
— С ума сошла? — взвился Буйволсон. Он ещё не прожевал до конца половину тоста, так что многочисленные крошки вырвались из пасти и упали на одеяло. — Никто его сюда не звал, он сам пришёл!
Но Анабель не поверила.
— В глаза мне посмотри, — велела она. — Что тебя с ним связывает?
Буйволсон вздохнул — он так и не рассказывал жене об их с Козловым стычке возле тел Морриса и Сесилии. Сглотнув, решился.
— Я сам не рад этому, Анабель, — закончил он, когда на подносе не осталось ничего. — Я зол сам на себя, понимаешь? Из-за того, что встал, как ты сейчас думаешь, — вон, на лбу у тебя всё написано, — на одну сторону с мафией. Да, пусть Козлов и убийца, и бандит, но он сам пострадал от этого Роговски не меньше! Если ты не забыла, то они хотели убить и меня с Риком и Хироном.
— Я не поняла — тебе жаль его? — севшим голосом спросила супруга.
По телу Буйволсона словно прошёл электрический разряд — точно такой же вопрос ему задал несколько недель назад МакРог. И на мимолётный миг Буйволсону почудилось, что сейчас его друг и стоит перед ним. Стоит, излучая ярость. Буйволсон сжал губы в нитку, чувствуя, как внутри бурлит гнев.
— Вот пусть этот Козлов сам и разбирается с подобными ему, а ты не суйся в их разборки, — припечатала Анабель, которая прекрасно помнила, как безуспешно пыталась спасти умирающую Сесилию. — Половина моего отделения видела, как Козлов заходил в твою палату, а вторая половина отчётливо слышала крики Леодора. Сказать, что говорили обо мне и о тебе после ухода обоих? Я слышала, как медсёстры меня обсуждали до моего появления! Меня обсуждали, а тебя осуждали! Эддрик, ты фактически главный во всей полиции города, а связываешься с криминальной грязью! Думаешь, мне приятно становиться обильной пищей для пересудов? А тебе?
— Послушай, давай ты не будешь лезть в мою работу, а я — в твою! — разозлился Буйволсон. — Не говори о том, в чём не смыслишь ничего!
Анабель внимательно посмотрела в глаза мужу, он ответил ей раздражённым, если не сказать злым взглядом. Она хотела что-то сказать Буйволсону, но, натыкаясь на его взор, чувствовала, что не в силах дальше спорить с ним. Она боялась, что спровоцирует настоящую ссору, поэтому, буркнув: «Как доешь, позови медсестру», — буйволица резко развернулась и вышла из палаты, хлопнув дверью. Буйволсон яростно ударил кулаками по краям кровати, забыв о подключённом к нему аппаратном мониторе и поставленной капельнице. Откинув голову на подушку, он несколько раз глубоко вздохнул, хотя раздражение и злость так просто не покидали его. Снова раздался стук, затем дверь открылась, и вошёл Гилберт. Увидев отца, юноша радостно улыбнулся:
— Доброе утро!
— Бывало и добрее, — мрачно процедил Буйволсон. — Привет.
— Что случилось? — Улыбка сползла с морды молодого буйвола.
— Догадайся с одного раза! — фыркнул отец. — Кое-кому не нравится, что я и здесь работаю.
— С мамой поругались? — догадался Гилберт и сочувственно вздохнул. Несложно было догадаться насчёт этого — Гилберт видел, как мать выходила из палаты и быстрым шагом уходила на верхний этаж хирургии. Буйволсон лишь усмехнулся краем пасти и отвёл глаза в сторону. Гилберт достал из пакета любимый яблочный коктейль отца и подошёл к кровати. При виде упаковки взгляд Буйволсона как будто потеплел, буйвол даже попытался улыбнуться, но улыбка вышла какой-то вымученной.
— Пока до экзамена время есть, решил тебя навестить, — сказал Гилберт и сел на стул. — Рассказывай, что у тебя.
— Только не говори, как мать, ты ведь знаешь, кто ко мне вчера приходил! — протестующе поднял копыто Буйволсон, едва Гилберт услышал последние слова. Очередной стычки, уже с сыном, ему вовсе не хотелось, а настроение было и так испорчено, наверное, на весь день. Но…
— Пап, перестань, — Гилберт не улыбался, он был серьёзен. — Что бы мама ни говорила, всё равно прав ты. Я на твоей стороне, я тебя всегда поддержу. У мамы своя работа.
— И с ней она не понимает, насколько всё происходящее опасно и страшно для всех! — чуть не закатил глаза Буйволсон. В эти мгновения он чувствовал себя по-настоящему ненужным, слабым и беспомощным. И злился на себя из-за того, что его почти все видят именно таким, даже сын и жена. Ненавидел себя из-за этого. — И такие тучи над головой нависли!
— Да уж… — пробормотал Гилберт. — Хотя я с каждым годом всё больше понимаю, насколько серьёзно ты относишься к своей работе.
А дальше Гилберт промолчал, он намеренно не стал говорить о своей готовности предложить помощь отцу и полиции, зная и видя его состояние. На какой-то миг взгляды отца и сына встретились, но Гилберт никак не дал понять, что хотел только что сказать. А Буйволсон, если и понял что-то по взгляду сына, тоже решил промолчать.
— Я надеюсь, ты не думаешь то же, что и мама? — исподлобья посмотрев на Гилберта, спросил он.
— Нет, — поколебавшись долю секунды, ответил Гилберт. Посмотрел отцу прямо в глаза. И вновь Буйволсон понял сына без слов — парню пришлось пережить далеко не самые светлые моменты, когда он узнал, что отец едва не погиб.
— Ладно, пап, побегу я, — Гилберт встал и осторожно похлопал Буйволсона по плечу. — Если бы не экзамен, посидел бы с тобой подольше.
— Давай, иди, — слабо улыбнулся отец. — Удачи тебе на экзамене! Звони, как сдашь.
— Обязательно!
Хлопнула о косяк дверь. Гилберт ушёл, оставив отца наедине со своими мрачными и грустными мыслями. Буйволсон вспомнил о Армандо, который до сих пор лежал в реанимации, на этаж выше. Шевельнулись в памяти слова Гилберта о том, кто Анабель ушла наверх. Наверняка к нему — состояние старого медведя до сих пор было тяжёлым, но не таким, как в первые дни после ранений. Гризелли навещал отца каждый день, переживая не только за его состояние, но и жизнь. Над Армандо вновь нависла опасность, Роговски мало что стоит узнать, что он жив. А потом Буйволсон напрягся — Роговски не насладился сполна своей местью за брата, неудачи только обозлили его. Новых неприятностей не миновать, это было вопросом времени. Следом в душу медленно, шаг за шагом, вползло раскаяние — Буйволсону стало стыдно за свою резкость к жене. Он чуть не погиб, а Анабель лично проводила операцию, потом окружила любимого мужа стеной заботы, оберегая ежедневно. Её слова были результатом не злости, а страха за мужа — страха, который чувствуют те, кто приходится роднёй всем полицейским. Их каждый день ждут дома дети, жёны, братья…, но в один день может случиться непоправимое. Никто в этом мире не вечен…
Глава пятнадцатая. Накануне грозы
Ночной Зверополис всегда красив. Даже несмотря на чёрное покрывало ночи, в центре мегаполиса было светло почти как днём — сотни световых установок и прожекторов освещали многочисленные небоскрёбы центра, разноцветные лучи гуляли по стенам высоток и устремлялись в небо. Из окраинных районов всегда было видно торжество красок ночного города, будто отблески ночной жизни пытались привлечь к себе внимание отдалённых кварталов. Тускловатый из-за расстояния свет неопределённого оттенка струился эфемерным потоком в просторную комнату сквозь щель между занавесками. Рикард лежал на кровати, небрежно отбросив свою половину одеяла в сторону, к жене. Тело Рикарда приятно обтекали струи прохладного воздуха, прорывавшегося сквозь открытую форточку. Уже не в первый раз буйвол шумно вздыхал и пытался заснуть, но стоило ему закрыть глаза, как сплетающиеся в тугой клубок мысли наваливались на него тяжким грузом, разгоняли иллюзию покоя.
А покой Рикарду был необходим. Покоя ему не хватало. Вскоре после взрыва на рынке Рикарду звонили из орестийской клиники с напоминанием о данном согласии на операцию. Рикард тщательно таил от своих родных проблемы с сердцем. Это была его единственная тайна — до того дня, когда Миранда услышала разговор супруга с главой кардиологической клиники. Горькие упрёки до сих пор звучали в голове Рикарда, слова, в которых звучала щемящая сердце горечь, не давали уснуть. Глубоко вздохнув, Рикард на несколько мгновений прислушался и поймал себя на том, что слышит не мерное дыхание лежащей рядом Миранды, а редкие вздохи — несомненный признак того, что она тоже не спит. Тоже не дают ей заснуть тягостные думы, она чувствует, что муж тоже обеспокоен, но виду не подаёт.
Другая проблема, не менее серьёзная, нависла над Рикардом. Козлов. Сотрудничество с ним. Рикард, отправленный в Зверополис по приказу Козлова, так и не раскрыл брату истинную причину своего приезда. Он опасался реакции Буйволсона, каждый раз представляя себе сцены с признанием. И каждый раз Рикард пребывал в каком-то подвешенном состоянии. Временами он верил, что брат поймёт его, пусть и не сразу, но это ощущение наивной уверенности тут же рассыпалось в прах, когда Рикард вспоминал о том, какой злостью загорались глаза Буйволсона при упоминании нежеланного, пусть и могущественного союзника вне закона.
