Вроде и на срамное воин глядит, да только и не такое он там видел. Теперь уж вздохнула взволнованно. Да только нет сейчас пресветлому дел до срамного. Оберег с шеи жены свои снял да в кусты закинул.
- Что творишь, негодный?! – Эрин вскрикнула, хотела уж к кустам броситься, да князь за локоть схватил.
- Почует оберег твой Алвор, худо выйдет. И я защитить не сумею. Не жрица ты отныне – баба простая, о том помни. На дороге встретились, вот и глянулась, с собой забрать решил. Так великому и скажешь, коль спросить пожелает. А так в шатре моем жить будешь, не тронет никто. Царь со мной ругаться зазря не станет, из шатра не заберет. Да еще и дело доброе сделаешь, от подарка его докучливого меня избавишь. Всё ль запомнила?
Теперь уж вроде и деваться некуда. Знают все, что сила жриц Аридиных в оберегах их. Кивает Эрин, а сама довольная. И ревность всколыхнулась удачно, вроде не покладисто в плен к врагам еде, даже сбежать пыталась. А без оберега теперь баба обычная… пока мечи в руки не возьмет. Да только они Эрин пока без надобности. А то, что есть у ней еще Круг Озерный, так пусть тайной останется. Этого Алвору ни за что не прознать.
- Опять побежишь, лишу сознания, - обещает князюшка. – Веревками опутаю, уж послушней будешь.
На коня забрался и Эрин руку протянул.
- Супостат проклятый, - гордо жрица ответила, а сама руку и дала, на коня чтоб забраться.
- Какой есть, а жить теперь вместе станем, - усмехнулся Арнард да поводья и тронул.
Ох, и сладкие слова сказал, да горько услышались. Жить-то вместе будут, да соседствовать просто. Не прижмет к себе Эрин пресветлый, домой воротясь, к устам сладким не прижмется, тоску чуя. Да и то пока ладно. И с этим справиться жрицу сумеет. Из мертвых восстала, а уж мужа живого на дорожку-то к дому развернет. Хоть из кожи, как из платья лезть придется, а всё одно подход нужный сыщет. На том Эрин и уверилась.
Везет Арнард бабу плененную, к себе спиной прижал, сам на маковку ореховую поглядывает. И чудится ему, будто вез уже также, вот так точно на макушку девичью глядел, да запах волос ее вдыхал. А волосы-то лесом да травами пахнут, словно дом родной. Вот и кажется князюшке, что и это с ним было. Будто вез куда-то девку синеглазую, да прийти к ней обещался. А было ль то, ил всё чары наведенные, понять не может.
Глядит, впереди Михай летит, дорогу к стану царскому указывает, так и вспомнились слова самим им сказанные: «Дорогу показывай, проводим девицу». А вслух другое спросил, да только и те слова из памяти были:
- Как звать тебя?
- Эрин прозвали, - ответила жрица да назад и вывернулась.
- Эринка, стало быть… - будто эхом князь прошептал, да тут и выругался: - Что творишь со мной, ведьма Аридина? Что за чары на меня напускаешь?
Обиделась жрица, взглядом полыхнул, как пламенем жгучим:
- То царь твой колдун, да божок его пакостный! А Матушку мою не смей поносить, да на меня чужое вешать. Сроду жрицы чар дурных не накладывали, да волшбой не шалили. Коль ищешь морок, так к господину своему ступай, у него дряни всякой полна корзинка найдется.
- Не тебе судить, жрица, о господине моем, - ответил Арнард заносчиво. – Он один мне другом стал, у себя приветил, да милостью одарил.
- Ох, и добрый царь Алвор, - Эрин ответила, а у самой не голос, а отрава змеиная. – Да только что-то ты от подарков его бегаешь.
- Не тебе судить об этом!
- Так на то жрицы и поставлены, чтоб душам людским покой и защиту давать. А твоя-то душенька злой волей истерзана, значит, и мне дело сыщется.
Остановил тут коня Арнард да на небо зло глянул, ворону кулаком погрозил.
- Ну, Михай, век твоей придури не забуду!
А ворону что? Летит себе, сверху поглядывает, он свое дело сделал. Подарил Арну подарочек, да не царский, чай, так запросто и не откажешься. Вот и везет с собой Меченый жрицу для ворона, да с ней, на чем свет стоит, ругается. А сестрица-то старшая на язык бойкая, ответ быстро сыскивает, жалом змеиным жалит. Спорят муж с женой, только тешатся. Да так в конец и рассорились.
Едут, молчат сердито, каждый о своем думает. Арнарду хочется жрицу с коня скинуть, да прочь от нее ускакать, а Эрин кулаки почесывает, по голове мужу любимому стукнуть желает, да терпеть приходится. А над ними ворон кружит, собою довольный. Исполнил богини указание, вот ему и ладно, на душе птичьей разлада нет. А что промеж людей снизу делается, с тем пусть сами разберутся.
Вот она какая судьба-то бывает. Была Эрин девкой простой, да за князя замуж вышла. А как княгиней сделалась, так на дно речное и отправили, да только и там задержки не вышло - духом возрожденным на берег вернулась. А как в Круг Озерный вошла, так и жрицей Аридиной стала. Теперь уж не княгиня пресветлая, да не жрица старшая, а пленница у мужа любимого, себя забывшего. Ох, и закрутила судьба, переплела пути-дорожки, захочешь назад вернуться, а уж по заворотам и не выберешься. Заплутать да сгинуть можно, только уж не ищет пути обратного Эрин, вперед идет, не оборачивается.
Вот уж день один посередь врагов земли родной прожила жрица старшая, к бытью новому привыкая. А как привез ее в стан царский Арнард, так смотрела всё, приглядывалась. Да только долго любопытничать-то не вышло. Привез князь жену в свой шатер да одну и оставил. Сам к царю пошел доклад делать, как один жив остался, да где рать свою растерял. А пока не было Арнарда, ворон Михай за Эрин приглядывал, на защиту готовый кинуться. Да не заглянул никто, господского гнева убоялись, к бабе его не сунулись.
Посидела немного Эрин, попривыкла да рукава и засучила, за дело взялась. Пока Арн у царя рассиживал да байки рассказывал, мешал правду с вымыслом, жрица уж порядок в шатре навести успела. А как прибралась, так всё по-своему переставила, без дела сидеть скучно. Дома-то забот полно было: и по храму, по делам жреческим, и сын тосковать не давал, да и люди за советом шли и помощью. Вот и крутилась с утра до вечера. А тут сиднем села и не знает, чем руки занять. Потому суетиться и стала.
Вернулся Арнард, шатра своего не признал, даже вышел на улицу и обратно вернулся. Глядит на пленницу, а она ему взглядом честным отвечает, чего, мол, не нравится? А Михай-то рядом с Эрин прохаживается, крылья сложил, ни дать, ни взять – князь важный.
- Кормить меня когда думаешь? – жрица спрашивает. – С утра утробушка пустая, а дел много переделала. А ты, коль увел меня из дома, так и любезен будь позаботиться. Обещал, что жить с тобой ладно стану, да пока вот с голоду пухну.
Ворон тут и каркнул, с пленницей соглашаясь, да на плечо ей взлетел. Глядит на них Арнард, ну, чисто, заговорщики. Спелись, значится, совсем уж сдружиться успели. Вознегодовать пресветлый вознамерился, да вдруг и рассмеялся весело. А как рассмеялся, так и замолчал сразу, сам себе удивившись. Уж и вспомнить не может, когда смеялся заливисто. За столько лет улыбнуться толком не мог, а тут, поди ж ты, в хохоте зашелся на заговорщиков двух глядя. Хотел уж сказать что-то, да с языка и сорвалось нежданное:
- Забавная ты, Эринка, - так словами и поперхнулся. Опять морок странный.
Снова девка синеглазая вспомнилась с волосами ореховыми, с губами сладкими, будто ягода спелая. Мотнул головой князюшка, на ворона глянул.
- Дядька, - сказал снова, да из шатра опрометью выбежал.
Что творится с ним, не ведает, да только огонь в душе стылой свечкой маленькой зажегся. То видения перед глазами встают, а то слова странные сами на язык просится. А всё с жрицы синеглазой пошло. То ль и вправду ведьма чарами путает, то ль ото сна черного пробуждается. Да только ведь сон пресветлый за сон не считает, в нем годы последние жил. Вот и выходит, что жрица колдует, волшбой путает. И прогнать бы ее надобно, да Михай за ней улетит. Уж не вселила ли ведьма в птицу волю свою?
Стоит Арнард подозрениям своим верить пытается, пальцы на ноже сомкнул. Ежели убить ведьму коварную, то всё как прежде станет.
- Как прежде, - сам себе сказал да назад к шатру направился.
Только и десятка шагов не прошел, опять остановился. Как прежде было, вспомнить пытается, да годы последние, как день один помнит, который с каждым утром сызнова начинается. Будто в болоте увяз по самую маковку, ни волны, ни всплеска в жизни не было. А уж за день один этот столько всего почувствовал, что и за целый год не вспомнится. Убрал с ножа руку, убить-то дело недолгое. Да поглядеть охота, что еще жрица удумает, как еще досадить попытается. Усмехнулся Арнард да и пошел к кашеварам, для пленницы своей похлебки походной взять.
А как у котла объявился, так кашевары черпаки и пороняли. Когда такое было, чтоб господин сам к ним являлся? Хоть и не прихотлив Арнард, а за едой всегда наложницу с воином отправлял. Вот и глядят они с изумлением, чего ждать не знают. Да только не ко времени кашевары удивляться начали, им гнев княжеский и достался.
- Что рты раскрыли, ворон ловите? Из них потом похлебки варите?
- Да что ты, господин высокородный? – охнули кашевары. – Чего велеть изволишь?
- Собирайте свое варево, да ко мне в шатер несите. Да на двоих готовьте, не один я.
Сказал так и первым назад направился. А как в шатер вошел, так кулаки и сжал – нет в шатре пленницы. Вновь на улицу выскочил, чуть кашеваров позади поспешавших не сбил.
- Где баба, что со мной в стан вернулась? – у воина рядом стоявшего спрашивает.
- Так государь к себе привести велел, - воин ответил да от Арнарда и попятился.
Вроде сам жрицу убить собирался Меченый, а как про царя услыхал, так и взъярился. К шатру царскому направился. А как подошел, так на секиры и напоролся.
- Пускать, - говорят, - не велено. Ты уж не серчай, господин высокородный.
- В порошок сотру! – рявкнул тут Арнард. – А после по ветру развею. Прочь пошли! – Да и оттолкнул стражей царевых, а сам в шатер ворвался…
А пока князюшки не было, дело вот как вышло. Осталась сидеть в шатре мужнином Эрин, да как ушел он, так задор весь испарился. Ссутулилась жрица, будто камень тяжелый на плечи лег, да и вздохнула тяжко. На ворона глянула:
- Что дальше делать станем? – спрашивает.
Сидит ворон, на Эрин глазами умными смотрит, да ответить не может. Не дано птице по-человечьи разговаривать. Поднялась жрица на ноги, по шатру прошлась, задумалась. Не хочется ей с мужем в игры играть, на грудь броситься хочется, да сказать, как скучала по нему душенька. Как ждала его, как к богине взывала. Про сына сказать желает, сердце отцовское порадовать, да рано еще. Не спешит Арнард очухаться, воспоминания первые прочь гонит, ее в колдовстве да чарах намороченных винит. А ведь видит Эрин, что треснула корка стылая, зажегся огонек памяти. Да уж больно сильна над князем власть Алвора, так и сдерживают его путы черные. Вот и хочется жрице, в чем подвох разобраться. Отчего царь проклятый, как пиявка присосался к Арнарду? Вон, людей у него сколько, да только пресветлый в почете оказался. А там, глядишь, лазейка-то и сыщется.
Снова уселась Эрин, о сыне теперь задумалась. Ох, и радость ему будет с батькой встретиться, ведь ждет Арн младший батюшку, о нем грезит. Вот и свидятся, обнимут друг друга. А как себе представила, так улыбка на устах и расцвела счастливая. А как расцвела, так и угасла. Наперед вернуть надо Арнарда, таким, как прежде был, вот задача главная, а там уж жизнь и наладится. Только вот врага лютого известит им надобно, да землю родную от волшбы его поганой очистить.
Тут полог в шатер и откинулся. Вошел мужик незнакомый, на жрицу пристально взглянул.
- Идем, царь великий призывает.
Не стала с ратником жрица спорить, самой поглядеть на царя надобно, силу его полную понять. Вот и вышла из шатра за воином, да Михай одну не отпустил, на плечо уселся, с тобой, мол, пойду, следить буду. Улыбнулась птице Эрин, да погладила ласково. Так вдвоем к царю и явились: жрица старшая, а при ней страж верный.
Встретил их Алвор, осмотрел с любопытством, да на стул и уселся, а жрицу стоять оставил.
- Ты, стало быть, находка Арнарда.
Молчит Эрин, на царя смотрит пристально. А как разглядела, так чернь мерзкую в глаза заметила, да за плечом стоит дух пакостный, глазами белесыми на жрицу смотрит. Отвела от него взор княгиня пресветлая, будто не приметила, вид сделала, а уж вдохнуть полной грудью и вовсе не решилась. Идет смрад отвратный от царя да тени его черной, так на улицу бежать и хочется. Да удержалась Эрин, на месте стоять себя заставила.
- Поговорить нам надобно. Расспросить тебя желаю.
Расправила плечи жрица, в глаза царю взглянула:
- Спрашивай.
Нахмурился Алвор, руки на груди скрестил.
- Нет в тебе почтения, властителю не поклонишься.
- У меня свой владыка есть, ему и стану кланяться, - ответила Эрин. – А ты пришлый царь, не моей земли властитель.
- Дерзить решила, - прищурился Алвор. – Глупая, иль не из пугливых будешь? Так ведь лучше дурой тебе оказаться. А чтоб и вовсе прощения заслужить, так еще и слушать меня станешь.
- И что же желаешь, царь великий? – спросила жрица, да голову и склонила. Чай, крепкая шея, не переломится. Вспылила от ненависти великой да злости лютой, теперь уж за ум взялась, спорить перестала.
- Вот так мне больше нравится, - усмехнулся злодей, да и поманил к себе Эрин.
А ей бы на воздух чистый выйти, задыхается уже от духа тяжелого, грудь от волшбы, что творилась здесь, будто бочку обручем сдавило. Да всё ж послушалась, ближе шагнула. Поднялся на ноги царь, сам к ней приблизился. А как подошел, так и ухватил за подбородок, голову задрал.
- И опять глаза синие выбрал, - сам себе говорит Алвор. – А волосы, будто орех спелый. О такой он мне сказывал, значит, никак душа мятежная облик жены погибшей забыть не хочет. Теперь уж ясно, зачем с собой притащил, жену ему напомнила, да только лишнее это. Как звать тебя?
- Уной жрица прозвала.
Солгала Эрин, да только чует, что верно сделала. Коль говорил царю про нее Арнард когда-то, стало быть, и имя называл. Выходит, после уж памяти лишился, да Алвора стараниями глыбой каменной стал. Так ей и думалось, о том догадками полнилась. Закипел гнев в душе жрицыной, да опять сдержать сумела. А чтоб глаза бесстыжие не выцарапать, руки за спину спрятала.
- Что хотел от меня, царь великий? - Эрин спрашивает, а у самой голос уж натужно скрепит, совсем дышать тяжко.
- Будешь моим соглядатаем, - ответил Алвор. – О том, что Арнард делает, доносить станешь. Коль сны его начнут терзать тревожные, иль расскажет что о жизни прошлой, сразу мне докладывать будешь. А коль таить задумаешь, или хозяину своему выдашь, я из тебя всю кровь до капли выпущу. Поняла меня, Уна?
- Чего уж не понять, - усмехнулась Эрин. – Сказывал Арнард, что ты друг ему единственный, а, вишь как, соглядатая ему подсылаешь, удавку на шее держишь.
- Не тебе судить меня, баба глупая. О чем не разумеешь, помалкивай, да мой наказ помни. Иначе сдохнешь, Уна, в мучениях страшных, сама себе смерти желать станешь…
- Что ж ты, царь великий, бабу мою смертью пугать удумал?
Вскинул голову Алвор, а у порога Арнард стоит, взглядом злым смотрит. Эрин к нему и кинулась, за плечо встала, а князюшка собой-то и закрыл.
- Обещал мне, что в шатер мой нос совать не станешь, обманул, выходит. Я к тебе с доверием, ты с проверкой.
- Что творишь, негодный?! – Эрин вскрикнула, хотела уж к кустам броситься, да князь за локоть схватил.
- Почует оберег твой Алвор, худо выйдет. И я защитить не сумею. Не жрица ты отныне – баба простая, о том помни. На дороге встретились, вот и глянулась, с собой забрать решил. Так великому и скажешь, коль спросить пожелает. А так в шатре моем жить будешь, не тронет никто. Царь со мной ругаться зазря не станет, из шатра не заберет. Да еще и дело доброе сделаешь, от подарка его докучливого меня избавишь. Всё ль запомнила?
Теперь уж вроде и деваться некуда. Знают все, что сила жриц Аридиных в оберегах их. Кивает Эрин, а сама довольная. И ревность всколыхнулась удачно, вроде не покладисто в плен к врагам еде, даже сбежать пыталась. А без оберега теперь баба обычная… пока мечи в руки не возьмет. Да только они Эрин пока без надобности. А то, что есть у ней еще Круг Озерный, так пусть тайной останется. Этого Алвору ни за что не прознать.
- Опять побежишь, лишу сознания, - обещает князюшка. – Веревками опутаю, уж послушней будешь.
На коня забрался и Эрин руку протянул.
- Супостат проклятый, - гордо жрица ответила, а сама руку и дала, на коня чтоб забраться.
- Какой есть, а жить теперь вместе станем, - усмехнулся Арнард да поводья и тронул.
Ох, и сладкие слова сказал, да горько услышались. Жить-то вместе будут, да соседствовать просто. Не прижмет к себе Эрин пресветлый, домой воротясь, к устам сладким не прижмется, тоску чуя. Да и то пока ладно. И с этим справиться жрицу сумеет. Из мертвых восстала, а уж мужа живого на дорожку-то к дому развернет. Хоть из кожи, как из платья лезть придется, а всё одно подход нужный сыщет. На том Эрин и уверилась.
Везет Арнард бабу плененную, к себе спиной прижал, сам на маковку ореховую поглядывает. И чудится ему, будто вез уже также, вот так точно на макушку девичью глядел, да запах волос ее вдыхал. А волосы-то лесом да травами пахнут, словно дом родной. Вот и кажется князюшке, что и это с ним было. Будто вез куда-то девку синеглазую, да прийти к ней обещался. А было ль то, ил всё чары наведенные, понять не может.
Глядит, впереди Михай летит, дорогу к стану царскому указывает, так и вспомнились слова самим им сказанные: «Дорогу показывай, проводим девицу». А вслух другое спросил, да только и те слова из памяти были:
- Как звать тебя?
- Эрин прозвали, - ответила жрица да назад и вывернулась.
- Эринка, стало быть… - будто эхом князь прошептал, да тут и выругался: - Что творишь со мной, ведьма Аридина? Что за чары на меня напускаешь?
Обиделась жрица, взглядом полыхнул, как пламенем жгучим:
- То царь твой колдун, да божок его пакостный! А Матушку мою не смей поносить, да на меня чужое вешать. Сроду жрицы чар дурных не накладывали, да волшбой не шалили. Коль ищешь морок, так к господину своему ступай, у него дряни всякой полна корзинка найдется.
- Не тебе судить, жрица, о господине моем, - ответил Арнард заносчиво. – Он один мне другом стал, у себя приветил, да милостью одарил.
- Ох, и добрый царь Алвор, - Эрин ответила, а у самой не голос, а отрава змеиная. – Да только что-то ты от подарков его бегаешь.
- Не тебе судить об этом!
- Так на то жрицы и поставлены, чтоб душам людским покой и защиту давать. А твоя-то душенька злой волей истерзана, значит, и мне дело сыщется.
Остановил тут коня Арнард да на небо зло глянул, ворону кулаком погрозил.
- Ну, Михай, век твоей придури не забуду!
А ворону что? Летит себе, сверху поглядывает, он свое дело сделал. Подарил Арну подарочек, да не царский, чай, так запросто и не откажешься. Вот и везет с собой Меченый жрицу для ворона, да с ней, на чем свет стоит, ругается. А сестрица-то старшая на язык бойкая, ответ быстро сыскивает, жалом змеиным жалит. Спорят муж с женой, только тешатся. Да так в конец и рассорились.
Едут, молчат сердито, каждый о своем думает. Арнарду хочется жрицу с коня скинуть, да прочь от нее ускакать, а Эрин кулаки почесывает, по голове мужу любимому стукнуть желает, да терпеть приходится. А над ними ворон кружит, собою довольный. Исполнил богини указание, вот ему и ладно, на душе птичьей разлада нет. А что промеж людей снизу делается, с тем пусть сами разберутся.
Глава 6
Вот она какая судьба-то бывает. Была Эрин девкой простой, да за князя замуж вышла. А как княгиней сделалась, так на дно речное и отправили, да только и там задержки не вышло - духом возрожденным на берег вернулась. А как в Круг Озерный вошла, так и жрицей Аридиной стала. Теперь уж не княгиня пресветлая, да не жрица старшая, а пленница у мужа любимого, себя забывшего. Ох, и закрутила судьба, переплела пути-дорожки, захочешь назад вернуться, а уж по заворотам и не выберешься. Заплутать да сгинуть можно, только уж не ищет пути обратного Эрин, вперед идет, не оборачивается.
Вот уж день один посередь врагов земли родной прожила жрица старшая, к бытью новому привыкая. А как привез ее в стан царский Арнард, так смотрела всё, приглядывалась. Да только долго любопытничать-то не вышло. Привез князь жену в свой шатер да одну и оставил. Сам к царю пошел доклад делать, как один жив остался, да где рать свою растерял. А пока не было Арнарда, ворон Михай за Эрин приглядывал, на защиту готовый кинуться. Да не заглянул никто, господского гнева убоялись, к бабе его не сунулись.
Посидела немного Эрин, попривыкла да рукава и засучила, за дело взялась. Пока Арн у царя рассиживал да байки рассказывал, мешал правду с вымыслом, жрица уж порядок в шатре навести успела. А как прибралась, так всё по-своему переставила, без дела сидеть скучно. Дома-то забот полно было: и по храму, по делам жреческим, и сын тосковать не давал, да и люди за советом шли и помощью. Вот и крутилась с утра до вечера. А тут сиднем села и не знает, чем руки занять. Потому суетиться и стала.
Вернулся Арнард, шатра своего не признал, даже вышел на улицу и обратно вернулся. Глядит на пленницу, а она ему взглядом честным отвечает, чего, мол, не нравится? А Михай-то рядом с Эрин прохаживается, крылья сложил, ни дать, ни взять – князь важный.
- Кормить меня когда думаешь? – жрица спрашивает. – С утра утробушка пустая, а дел много переделала. А ты, коль увел меня из дома, так и любезен будь позаботиться. Обещал, что жить с тобой ладно стану, да пока вот с голоду пухну.
Ворон тут и каркнул, с пленницей соглашаясь, да на плечо ей взлетел. Глядит на них Арнард, ну, чисто, заговорщики. Спелись, значится, совсем уж сдружиться успели. Вознегодовать пресветлый вознамерился, да вдруг и рассмеялся весело. А как рассмеялся, так и замолчал сразу, сам себе удивившись. Уж и вспомнить не может, когда смеялся заливисто. За столько лет улыбнуться толком не мог, а тут, поди ж ты, в хохоте зашелся на заговорщиков двух глядя. Хотел уж сказать что-то, да с языка и сорвалось нежданное:
- Забавная ты, Эринка, - так словами и поперхнулся. Опять морок странный.
Снова девка синеглазая вспомнилась с волосами ореховыми, с губами сладкими, будто ягода спелая. Мотнул головой князюшка, на ворона глянул.
- Дядька, - сказал снова, да из шатра опрометью выбежал.
Что творится с ним, не ведает, да только огонь в душе стылой свечкой маленькой зажегся. То видения перед глазами встают, а то слова странные сами на язык просится. А всё с жрицы синеглазой пошло. То ль и вправду ведьма чарами путает, то ль ото сна черного пробуждается. Да только ведь сон пресветлый за сон не считает, в нем годы последние жил. Вот и выходит, что жрица колдует, волшбой путает. И прогнать бы ее надобно, да Михай за ней улетит. Уж не вселила ли ведьма в птицу волю свою?
Стоит Арнард подозрениям своим верить пытается, пальцы на ноже сомкнул. Ежели убить ведьму коварную, то всё как прежде станет.
- Как прежде, - сам себе сказал да назад к шатру направился.
Только и десятка шагов не прошел, опять остановился. Как прежде было, вспомнить пытается, да годы последние, как день один помнит, который с каждым утром сызнова начинается. Будто в болоте увяз по самую маковку, ни волны, ни всплеска в жизни не было. А уж за день один этот столько всего почувствовал, что и за целый год не вспомнится. Убрал с ножа руку, убить-то дело недолгое. Да поглядеть охота, что еще жрица удумает, как еще досадить попытается. Усмехнулся Арнард да и пошел к кашеварам, для пленницы своей похлебки походной взять.
А как у котла объявился, так кашевары черпаки и пороняли. Когда такое было, чтоб господин сам к ним являлся? Хоть и не прихотлив Арнард, а за едой всегда наложницу с воином отправлял. Вот и глядят они с изумлением, чего ждать не знают. Да только не ко времени кашевары удивляться начали, им гнев княжеский и достался.
- Что рты раскрыли, ворон ловите? Из них потом похлебки варите?
- Да что ты, господин высокородный? – охнули кашевары. – Чего велеть изволишь?
- Собирайте свое варево, да ко мне в шатер несите. Да на двоих готовьте, не один я.
Сказал так и первым назад направился. А как в шатер вошел, так кулаки и сжал – нет в шатре пленницы. Вновь на улицу выскочил, чуть кашеваров позади поспешавших не сбил.
- Где баба, что со мной в стан вернулась? – у воина рядом стоявшего спрашивает.
- Так государь к себе привести велел, - воин ответил да от Арнарда и попятился.
Вроде сам жрицу убить собирался Меченый, а как про царя услыхал, так и взъярился. К шатру царскому направился. А как подошел, так на секиры и напоролся.
- Пускать, - говорят, - не велено. Ты уж не серчай, господин высокородный.
- В порошок сотру! – рявкнул тут Арнард. – А после по ветру развею. Прочь пошли! – Да и оттолкнул стражей царевых, а сам в шатер ворвался…
А пока князюшки не было, дело вот как вышло. Осталась сидеть в шатре мужнином Эрин, да как ушел он, так задор весь испарился. Ссутулилась жрица, будто камень тяжелый на плечи лег, да и вздохнула тяжко. На ворона глянула:
- Что дальше делать станем? – спрашивает.
Сидит ворон, на Эрин глазами умными смотрит, да ответить не может. Не дано птице по-человечьи разговаривать. Поднялась жрица на ноги, по шатру прошлась, задумалась. Не хочется ей с мужем в игры играть, на грудь броситься хочется, да сказать, как скучала по нему душенька. Как ждала его, как к богине взывала. Про сына сказать желает, сердце отцовское порадовать, да рано еще. Не спешит Арнард очухаться, воспоминания первые прочь гонит, ее в колдовстве да чарах намороченных винит. А ведь видит Эрин, что треснула корка стылая, зажегся огонек памяти. Да уж больно сильна над князем власть Алвора, так и сдерживают его путы черные. Вот и хочется жрице, в чем подвох разобраться. Отчего царь проклятый, как пиявка присосался к Арнарду? Вон, людей у него сколько, да только пресветлый в почете оказался. А там, глядишь, лазейка-то и сыщется.
Снова уселась Эрин, о сыне теперь задумалась. Ох, и радость ему будет с батькой встретиться, ведь ждет Арн младший батюшку, о нем грезит. Вот и свидятся, обнимут друг друга. А как себе представила, так улыбка на устах и расцвела счастливая. А как расцвела, так и угасла. Наперед вернуть надо Арнарда, таким, как прежде был, вот задача главная, а там уж жизнь и наладится. Только вот врага лютого известит им надобно, да землю родную от волшбы его поганой очистить.
Тут полог в шатер и откинулся. Вошел мужик незнакомый, на жрицу пристально взглянул.
- Идем, царь великий призывает.
Не стала с ратником жрица спорить, самой поглядеть на царя надобно, силу его полную понять. Вот и вышла из шатра за воином, да Михай одну не отпустил, на плечо уселся, с тобой, мол, пойду, следить буду. Улыбнулась птице Эрин, да погладила ласково. Так вдвоем к царю и явились: жрица старшая, а при ней страж верный.
Встретил их Алвор, осмотрел с любопытством, да на стул и уселся, а жрицу стоять оставил.
- Ты, стало быть, находка Арнарда.
Молчит Эрин, на царя смотрит пристально. А как разглядела, так чернь мерзкую в глаза заметила, да за плечом стоит дух пакостный, глазами белесыми на жрицу смотрит. Отвела от него взор княгиня пресветлая, будто не приметила, вид сделала, а уж вдохнуть полной грудью и вовсе не решилась. Идет смрад отвратный от царя да тени его черной, так на улицу бежать и хочется. Да удержалась Эрин, на месте стоять себя заставила.
- Поговорить нам надобно. Расспросить тебя желаю.
Расправила плечи жрица, в глаза царю взглянула:
- Спрашивай.
Нахмурился Алвор, руки на груди скрестил.
- Нет в тебе почтения, властителю не поклонишься.
- У меня свой владыка есть, ему и стану кланяться, - ответила Эрин. – А ты пришлый царь, не моей земли властитель.
- Дерзить решила, - прищурился Алвор. – Глупая, иль не из пугливых будешь? Так ведь лучше дурой тебе оказаться. А чтоб и вовсе прощения заслужить, так еще и слушать меня станешь.
- И что же желаешь, царь великий? – спросила жрица, да голову и склонила. Чай, крепкая шея, не переломится. Вспылила от ненависти великой да злости лютой, теперь уж за ум взялась, спорить перестала.
- Вот так мне больше нравится, - усмехнулся злодей, да и поманил к себе Эрин.
А ей бы на воздух чистый выйти, задыхается уже от духа тяжелого, грудь от волшбы, что творилась здесь, будто бочку обручем сдавило. Да всё ж послушалась, ближе шагнула. Поднялся на ноги царь, сам к ней приблизился. А как подошел, так и ухватил за подбородок, голову задрал.
- И опять глаза синие выбрал, - сам себе говорит Алвор. – А волосы, будто орех спелый. О такой он мне сказывал, значит, никак душа мятежная облик жены погибшей забыть не хочет. Теперь уж ясно, зачем с собой притащил, жену ему напомнила, да только лишнее это. Как звать тебя?
- Уной жрица прозвала.
Солгала Эрин, да только чует, что верно сделала. Коль говорил царю про нее Арнард когда-то, стало быть, и имя называл. Выходит, после уж памяти лишился, да Алвора стараниями глыбой каменной стал. Так ей и думалось, о том догадками полнилась. Закипел гнев в душе жрицыной, да опять сдержать сумела. А чтоб глаза бесстыжие не выцарапать, руки за спину спрятала.
- Что хотел от меня, царь великий? - Эрин спрашивает, а у самой голос уж натужно скрепит, совсем дышать тяжко.
- Будешь моим соглядатаем, - ответил Алвор. – О том, что Арнард делает, доносить станешь. Коль сны его начнут терзать тревожные, иль расскажет что о жизни прошлой, сразу мне докладывать будешь. А коль таить задумаешь, или хозяину своему выдашь, я из тебя всю кровь до капли выпущу. Поняла меня, Уна?
- Чего уж не понять, - усмехнулась Эрин. – Сказывал Арнард, что ты друг ему единственный, а, вишь как, соглядатая ему подсылаешь, удавку на шее держишь.
- Не тебе судить меня, баба глупая. О чем не разумеешь, помалкивай, да мой наказ помни. Иначе сдохнешь, Уна, в мучениях страшных, сама себе смерти желать станешь…
- Что ж ты, царь великий, бабу мою смертью пугать удумал?
Вскинул голову Алвор, а у порога Арнард стоит, взглядом злым смотрит. Эрин к нему и кинулась, за плечо встала, а князюшка собой-то и закрыл.
- Обещал мне, что в шатер мой нос совать не станешь, обманул, выходит. Я к тебе с доверием, ты с проверкой.
