Да только опустил ей к ногам своим малец пронырливый, рядом меч устроил и назад обернулся. Поглядел на избушку ветхую, о втором покойнике подумал, да и шепнул, пока не слыхал никто:
- Надо очистить землю родную от погони черной. Чтоб и памяти о нем не осталось. Пусть исчезнет в воде ледяной, да топью после накроется.
Тут и заскрипел домишко старый, покачнулся, да как был, так под воду и ушел, только мокрое место осталось. А вместе с ним исчез и царь поганый, что дни свои на полу земляном окончил. Хотел жить долго Алвор, да сам себя перехитрил. Не того себе в помощники выбрал. За силой чужой гнался, а воле, что крепче колдовства быть может, не думал. Вот и промахнулся прислужник Черного, теперь уж узнает душа жестокая, каким ласковым со слугами нерадивыми бог его бывает.
Отряхнул руки Арнард младший, опять ворона поднял, меч прихватил и к остальным направился. А жрицы уж уложили на землю князя старшего, да вокруг него встали, за руки взявшись. Лица к небу подняли, да молитву Ариде-заступнице шепчут. Засияли обереги светом слабым, да только чем говорили громче сестры, тем сильней око Матушки разгоралось. А как слова заветные вскрикнули, так сияние и полыхнуло. Окутало тело Арнарда, будто младенца спеленало.
- Вернут ли батюшку? – князь младший шепчет.
- Коли боги позволят, то вернется соколик наш, - ему первак отвечает.
- Так пусть вернут, мне отец нужнее будет.
- Вот и проси о том Бавлина, - учит Михай. – Помоги сестрам и матушке. Они к Ариде взывают, а ты Отцу нашему обратись.
Послушался Арнард, глаза к небу поднял, да и просить начал:
- Ты верни мне батюшку, Бавлин великий, а тебе ратником самым отважным стану. Не посрамлю я стягов твоих заветных, первым в сечу кинусь. И до смерти своей честь твою беречь стану и имя славить. Нет бога сильней, чем ты Отец наш. Хоть и суров ты, да справедливый. Почто тебе мой батюшка? Я ж его всего разочек один и видел, а пожить с ним сильно хочется. У всех отцы есть, один я одинешенька, только Михай да мамка любимая. Михай стар уже, а матушка и вовсе баба, хоть и жрица жены твоей. Покуда вырасту, кто нам защитником будет? Только на батюшку моего надежда и осталась. Не отнимай, бог великий, кормильца нашего, а я ж совсем хорошим быть обещаюсь. Вот на то тебе слово мое крепкое.
А пока жрицы волшбу творят, да Арн молится, Михай в песке камешки сыскивает, да для Жизни складывает, чтоб было ей чем Смерти ответить. Была б свеча и ее бы зажег, а так на свет души негасимый надеется. Пусть он станет путеводным огнем в дороге Арнарду старшему, чтоб не сбился с пути своего князюшка, да к семье воротился. А большего Михаю и не надобно. Лишь бы поглядеть еще чуток на счастье чужое, что своим давно уж стало.
Глядит Эрин на мужа любимого, сияньем ока богини укрытого, каждый денечек их вспоминает. И про то время, когда юными были, и про день один, что рядом с Арнардом побыть успела, когда в стан царский ее пленницей привез. На устах ее улыбка ласковая, а из глаз слезы всё катятся, остановиться не могут. А пока вспоминала, сияние меркнуть стало. Тут жрица старшая глаза и закрыла, до боли руки сестер сжала. Губы кусает, Ариде истово молится. Сейчас и решится судьба ее: быть ли счастливой женой, иль стать вдовой горемычной.
Стучит сердце тревожно, в ушах отдается. Не слыхать вдруг стало ни ветра шального, ни плеска вод озерных, ни бормотания Арна младшего, ни шороха песка под ногами Михая, да же сестер молитвы притихли. Слушает Эрин, а будто оглохла вовсе, только сердце бухает. Хочет глаза открыть, а боязно. Стоит сама себя уговаривает, да только крик сквозь стук прорвался:
- Батюшка!
Распахнула глаза Эрин, да на ногах не устояла, так и упала на колени, подле князя пресветлого. Ладонями лицо закрыла, да и завыла, будто зверь одичалый. А ее по волосам рука теплая гладит, да голос слабый с насмешкой доброй спрашивает:
- Что ж ты плачешь, голубка моя нежная? Иль не рада опять с мужем своим встретиться?
Схватила руку княжью Эрин, целует ее, а сама слез унять не может. Да только слезы это радости. Враз вся тяжесть схлынула. Смилостивились боги великие, вернули душу покаянную в тело мертвое. И смеется Эрин, и рыдать продолжает, а сынок ворчит рядом:
- Жрица старшая. Баба и есть. А всё в воительницы рвется. Вернулся мужик, так ты его с радостью встреть, а она в слезах отца утопить удумала.
Тут Михай ему оплеуху отвесил, да отец оживший поглядел строго. Так и махнул рукой Арнард младший:
- Вот тебе и пожалуйста. Думал, заступника дождусь, а теперь, чую, оплеух в два раза больше станет. - Пробурчал и на шею отцу бросился: - Так и быть, лупи, батюшка. Учи сына, уму-разуму, а то я тот еще балбес расту. Науки твоей не хватает.
- Ну и сынок у нас, - смеется князюшка. – На язык бойчей отца и матери.
Поднялся на ноги князь пресветлый, пошатнулся было, да Эрин плечо подставила, мужа поддерживая. Склонил Арнард голову перед жрицами, Михаю улыбнулся, да на Михая второго поглядел. А тот уж ходит важно, из себя горделивый. То не князь, то владыка целый. А там крыльями взмахнул озерной силой исцеленными, да на плечо к Арну младшему сел. Покачал головой князюшка, да улыбнулся весело. Легко на душе Арнарда, глаза радостью светятся. А от пряди белой и следа не осталось, убрали боги метку Алвора.
Встрепал сыну волосы, да жену обнял крепко, да по косе песчаной прочь направился. А как на берег лесной вернулись, так озеро вновь болотом оборотилось, как князь младший пожелал, избушку ветхую в трясине скрыло. Да только людям-то это без разницы, вернулся мир и лад в души их. Так и ушли во Врата Арном открытые, назад не обернулись. Теперь уж точно быть им счастливыми!
Ох, сторонка родная, краса ненаглядная. Сколько тобой не любуйся, а краше земли своей не найдешь. Есть чудеса на свете белом, да красоты иные. А хоть всё исходи, на диво разное поглазей, а к дому всё одно душа тянется. Нет покоя на чужбине заморской. А как назад воротишься, так плечи и развернутся в ширь полную, да грудь вздохом умильным нальется. В синь небесную взор устремишь, а потом на луга цветущие взглянешь, птичий щебет услышишь, сердце благостью и наполнится. Очи сомкнешь, а вокруг речь знакомая ручейком вьется. Перелай собачий, да визг ребятни шумной послушаешь, вот тебе и счастья карман полный, хоть горстями доставай да делись с людьми добрыми. А коль рядом сердце любящее бьется, так и желать больше нечего. Ни шелками, ни златом того не заменишь.
Вот и Арнард так думает. Всё было у князюшки вдосталь: богатства великие, да дворец безмерный. Ел на злате, спал на пуху лебяжьем, носил шелка да парчу заморские. А для счастья хватил б и землянке тесной, да миски глиняной. Лишь бы была рядом Эрин пригожая, да сынок юркий. Вот и всё счастье князя Арнарда. Чтоб проснуться поутру да на лик любимый взглянуть ласково, а в ночи чтоб к устам сладким прижаться жарко. Да днем белом с сыном своим на коня усевшись да по просторам земли родной проехаться, о делах людских разузнать. Да не положено князьям в землянках-то жить, вот и вернулся пресветлый во дворец свой богатый. Не один вернулся, с женой ненаглядной и с наследничком. А с ними и оба Михая пожаловали.
Да не сразу то было. Поначалу лишь гостями явились. Поклонился сестре своей князь Арнард, о прощенье спросил, да только нет зла в душе княгини пресветлой. Сама брату на шею бросилась, рубаху слезьми на груди облила. Изболелась душа-то родная за братца пропавшего. Не осталось промеж них обид, ни старых, что быльем поросли, ни новых, что еще свежим следом были. Обнялись брат с сестрою, как водится, на том и помирились сердешные.
А уж как племяннику Арника обрадовалась, так всего бы и затискала, коли б Арн младший дался. Да только не таков малец-то, и серьезным быть может. Вот и глядит на тетку сурово, мол, мужик я, не котенок махонький. Только народ развеселил, да рукой махнул, на милость сдаваясь. Давай, терзай меня, тетенька. После с Эрин обнялась княгиня, да Михаю улыбнулась, поклон отвесив. За заботу о невестке ее да за племянника, и за верность брату любимому. Первак слезу и утер скупую, сам в пояс склонился.
А пока бабы да дети друг дружке радовались, Арнард к зятю пошел, что израненный на пастели лежал широкой. Увидал его Герард, встать хотел, да удержал его князюшка. Посмотрел на мужа сестрицы своей сызнова, да и склонил перед ним голову, за грехи свои покаялся. А там и спасибо сказал за заботу о землях Эльгидов, да за то, что Арника с ним счастлива. Махнул рукой Герард, мол, забудем, что было. Уж успела Арника мужу сказать, что не в себе братец был, что сковала разум его воля черная. А коль самому за деяния совестно, так чего ж камнем-то вслед кидать? Совесть, она лучше иного кнутобойца наказать может. Вот и не стал Герард зла таить на Арнарда. Усмехнулся только:
- Ну и рука у тебя, шурин, что твой молот по наковальне бьешь.
- Да и ты не из баб изнеженный, зятек, будешь, - хмыкнул князюшка. Так и познакомились, так дружбу и повели.
Переночевали ночку Арнард с Эринкою, да дальше отправились, а сынка своего с обоими Михаями тетке с дядькой оставили. Хоть и ворчал Арн меньшой, а всё одно деваться некуда, коли батька слово свое сказал, да мать промолчала, мужу не переча. А в глазах-то мальца радость затаенная плещется, уж и ладно ему отца-то слушаться. А подглядеть за родителями и на помощь прийти он завсегда сможет, научен уже.
Распрощались муж с женой вновь обретенные с родней погрустневшей, да в стольный град и направились. Ко двору владыки поехали, чтоб его слово услышать, да закончить дела старые. Да и самим есть, что сказать государю-батюшке. Жизнь-то запросто не выправишь, много всего сделать надобно. Вот и спешат князь с княгинею пред очи владыки явиться да во всем покаяться.
А как к дворцу подъехали, тут Эрин и оробела. Не видала она еще богатство такого. И знать поважней, чем в Эльграде будет, и дворец поболе княжеского. Да и град сам еще шумливей родного-то оказался. Охнула жрица, да рядом муж ее. Улыбнулся, за руку взял:
- Не бойся, Эринушка, выдюжим. А я рядом с тобой буду, от всех закрою, от самого владыки защищу. Уж с государями спорить умею, - а сам усмехнулся, Алвора на миг короткий вспомнив.
Доложили государю о том, кто к нему просится, так и открыл рот владыка. Вот уж кого увидать уж не чаял – князя Эльгида, а он сам, гляди, в ворота стучится. Велел звать немедля пропащего, а там пуще прежнего удивился. Не один пришел Арнард, с ним жрица Аридина, да не просто жрица, еще и княгиня пресветлая – жена законная. Хотел уж прогневаться владыка, да против прислужницы божьей не посмел. Знают все, что Арида за жриц своих горой стоит. Обидишь одну, потом всю жизнь без милости Матушки маяться будешь, ни один храм дверей не откроет. Вот и пришлось с женой не знатной смириться. А как про наследника узнал государь, так об обиде позабыл. Не угаснет род Эльгидов, дало побег древо славного племени.
Стал владыка спрашивать, где пропадал Арнард, что поделывал, пока от дел законных бегал. Тут и рассказал князюшка о царе Алворе, да о зелье черном, что испить согласился, греем своим изъеденный. Не стал таиться да изворачиваться. Коль решил имя доброе вернуть, да честь от грязи очистить, то и лгать не надобно. Что люди скажут, то на их будет совести, а своя-то совесть первей всех будет, вот и не хочет темнить князюшка, да душу сызнова пачкать.
Хмурится государь, князя слушая. Не по нраву ему, что пресветлый рассказывает. Выходит, Арнард помощником был Алвору, да не просто помощником, а посланцем его. Народ всё Меченного опасался, а вот он, стоит перед владыкой, речь ведет без утайки. Вроде на повинную голову и топор не опустится, да ведь врагом оказался Арнард, хоть и в беспамятстве.
А пока владыка с гневом на князя пресветлого глядит, княгинюшка с самого государя взора сурового не сводит. Да и не выдержала Эрин, рукой мужа остановила, да сама речь повела:
- Что ж ты, государь-батюшка, волком на Арнарда смотришь? Его боги великие приняли, да жизнь начать сызнова позволили, а ты поперек их воли пойти думаешь? Благодетели наши, стало быть, ему помощь и прощение, а ты за то, что грех свой кровью смыл, злом отплатить собрался?
- Так ведь с вражьей силой на землю родную пришел, сестра старшая, - владыка ей отвечает. – Власть духа черного помогал царю поганому сеять.
- За то князя боги простили и жизнью новой миловали. А ты, государь-батюшка, стало быть, упорствовать станешь, с богами спорить? – Прищурилась Эрин, руки в бока уперла. – Знавала я князя одного, что богам поперек решил пойти, да себя выше их увидел. Полюбил его сын дочь охотника, да жениться на ней удумал. Приняли любовь их покровители наши, и меч осветили, и венок забрали, и руны на руки навесили. Часто ль видел ты, владыка, такое? У простых-то людей случается, а вот знать всё чаще себе сама руны рисует, колдовством руки жжет. А тут свершилось единение не по выгоде, а по любви взаимной. Да того князь старший знать не хотел, сам судьбу решил вершить. Ему боги-то наши не указ стали. Вот и приказал невестку неугодную со свету сжить, пока сын его землю родную от нечестии чистил. Утопили мужичку, что в княгини вдруг выбилась, да не одну, с приплодом уже в реку сбросили. Вернулся князь молодой, а жены уж и нет любимой. Вот и проклял он отца за жестокость его, да от дома родного на годы долгие ушел. А князь старший остался без наследника, с сердцем слег. Только и дали ему боги дочь удачно замуж выдать, да достойного защитника землям найти, пока законный князь не вернется. А потом с позором на служанке помер. А теперь вот и ты, государь-батюшка, поперек богов решил пойти, свой суд выше их решения видишь. Знать, мало покровители людей-то испытывали, Алвора поганого наслав на род человеческий. Мало люди мучились, коль урока не усвоили, да о божьей милости опять забывать стали. А ведь как бывает, владыка, как беда грянет, так богам молитвы шлют, на помощь их уповают. А как беда-то стороной прошла, чужой крови напившись, так опять готовы хвост распушить, да выше великих себя почитают. Так вот на то тебе слово мое, государь-батюшка, коль от богов отвернулся, так на себя теперь уповай. А ежели тяжко станет, так пенять на покровителей не вздумай, сам свой путь выбрал, сам дорожку к горю-горькому протоптал.
- Тише ты, жрица старшая! – владыка воскликнул, да руки вверх поднял, гнев праведный останавливая. – Разве ж я в богов наших верю мало? Разве ж спорю с решением их? Пусть грехи свои Арнард делом искупит. Пора уж заботу о княжестве своем с чужих плеч на свои перекладывать. Вот пусть теперь и отстроит заново, что сам разрушил. А я супротив богов великих идти не намерен, коль простили князя, стало быть, и я прощаю. Да ты только одно мне скажи, княгиня пресветлая, как же ты из реки-то выбралась, да сына сберечь сумела?
- Так на всё воля богов наших, государь-батюшка, - улыбнулась Эрин лукаво, да мужа под руку взяла. – Значит, надобно им так было, чтоб из реки я выбралась, да в жрицы пошла и силой Аридиной мужа из плена черного вытянула. И сыночка нашего сберегли, чтоб не угас род Эльгидов. Боги-то поумней нас, людей, будут, а нам лишь их волю понять надобно, да сделать верно.
Так и отстояла мужа Эрин, ему самому и спорить не пришлось.
- Надо очистить землю родную от погони черной. Чтоб и памяти о нем не осталось. Пусть исчезнет в воде ледяной, да топью после накроется.
Тут и заскрипел домишко старый, покачнулся, да как был, так под воду и ушел, только мокрое место осталось. А вместе с ним исчез и царь поганый, что дни свои на полу земляном окончил. Хотел жить долго Алвор, да сам себя перехитрил. Не того себе в помощники выбрал. За силой чужой гнался, а воле, что крепче колдовства быть может, не думал. Вот и промахнулся прислужник Черного, теперь уж узнает душа жестокая, каким ласковым со слугами нерадивыми бог его бывает.
Отряхнул руки Арнард младший, опять ворона поднял, меч прихватил и к остальным направился. А жрицы уж уложили на землю князя старшего, да вокруг него встали, за руки взявшись. Лица к небу подняли, да молитву Ариде-заступнице шепчут. Засияли обереги светом слабым, да только чем говорили громче сестры, тем сильней око Матушки разгоралось. А как слова заветные вскрикнули, так сияние и полыхнуло. Окутало тело Арнарда, будто младенца спеленало.
- Вернут ли батюшку? – князь младший шепчет.
- Коли боги позволят, то вернется соколик наш, - ему первак отвечает.
- Так пусть вернут, мне отец нужнее будет.
- Вот и проси о том Бавлина, - учит Михай. – Помоги сестрам и матушке. Они к Ариде взывают, а ты Отцу нашему обратись.
Послушался Арнард, глаза к небу поднял, да и просить начал:
- Ты верни мне батюшку, Бавлин великий, а тебе ратником самым отважным стану. Не посрамлю я стягов твоих заветных, первым в сечу кинусь. И до смерти своей честь твою беречь стану и имя славить. Нет бога сильней, чем ты Отец наш. Хоть и суров ты, да справедливый. Почто тебе мой батюшка? Я ж его всего разочек один и видел, а пожить с ним сильно хочется. У всех отцы есть, один я одинешенька, только Михай да мамка любимая. Михай стар уже, а матушка и вовсе баба, хоть и жрица жены твоей. Покуда вырасту, кто нам защитником будет? Только на батюшку моего надежда и осталась. Не отнимай, бог великий, кормильца нашего, а я ж совсем хорошим быть обещаюсь. Вот на то тебе слово мое крепкое.
А пока жрицы волшбу творят, да Арн молится, Михай в песке камешки сыскивает, да для Жизни складывает, чтоб было ей чем Смерти ответить. Была б свеча и ее бы зажег, а так на свет души негасимый надеется. Пусть он станет путеводным огнем в дороге Арнарду старшему, чтоб не сбился с пути своего князюшка, да к семье воротился. А большего Михаю и не надобно. Лишь бы поглядеть еще чуток на счастье чужое, что своим давно уж стало.
Глядит Эрин на мужа любимого, сияньем ока богини укрытого, каждый денечек их вспоминает. И про то время, когда юными были, и про день один, что рядом с Арнардом побыть успела, когда в стан царский ее пленницей привез. На устах ее улыбка ласковая, а из глаз слезы всё катятся, остановиться не могут. А пока вспоминала, сияние меркнуть стало. Тут жрица старшая глаза и закрыла, до боли руки сестер сжала. Губы кусает, Ариде истово молится. Сейчас и решится судьба ее: быть ли счастливой женой, иль стать вдовой горемычной.
Стучит сердце тревожно, в ушах отдается. Не слыхать вдруг стало ни ветра шального, ни плеска вод озерных, ни бормотания Арна младшего, ни шороха песка под ногами Михая, да же сестер молитвы притихли. Слушает Эрин, а будто оглохла вовсе, только сердце бухает. Хочет глаза открыть, а боязно. Стоит сама себя уговаривает, да только крик сквозь стук прорвался:
- Батюшка!
Распахнула глаза Эрин, да на ногах не устояла, так и упала на колени, подле князя пресветлого. Ладонями лицо закрыла, да и завыла, будто зверь одичалый. А ее по волосам рука теплая гладит, да голос слабый с насмешкой доброй спрашивает:
- Что ж ты плачешь, голубка моя нежная? Иль не рада опять с мужем своим встретиться?
Схватила руку княжью Эрин, целует ее, а сама слез унять не может. Да только слезы это радости. Враз вся тяжесть схлынула. Смилостивились боги великие, вернули душу покаянную в тело мертвое. И смеется Эрин, и рыдать продолжает, а сынок ворчит рядом:
- Жрица старшая. Баба и есть. А всё в воительницы рвется. Вернулся мужик, так ты его с радостью встреть, а она в слезах отца утопить удумала.
Тут Михай ему оплеуху отвесил, да отец оживший поглядел строго. Так и махнул рукой Арнард младший:
- Вот тебе и пожалуйста. Думал, заступника дождусь, а теперь, чую, оплеух в два раза больше станет. - Пробурчал и на шею отцу бросился: - Так и быть, лупи, батюшка. Учи сына, уму-разуму, а то я тот еще балбес расту. Науки твоей не хватает.
- Ну и сынок у нас, - смеется князюшка. – На язык бойчей отца и матери.
Поднялся на ноги князь пресветлый, пошатнулся было, да Эрин плечо подставила, мужа поддерживая. Склонил Арнард голову перед жрицами, Михаю улыбнулся, да на Михая второго поглядел. А тот уж ходит важно, из себя горделивый. То не князь, то владыка целый. А там крыльями взмахнул озерной силой исцеленными, да на плечо к Арну младшему сел. Покачал головой князюшка, да улыбнулся весело. Легко на душе Арнарда, глаза радостью светятся. А от пряди белой и следа не осталось, убрали боги метку Алвора.
Встрепал сыну волосы, да жену обнял крепко, да по косе песчаной прочь направился. А как на берег лесной вернулись, так озеро вновь болотом оборотилось, как князь младший пожелал, избушку ветхую в трясине скрыло. Да только людям-то это без разницы, вернулся мир и лад в души их. Так и ушли во Врата Арном открытые, назад не обернулись. Теперь уж точно быть им счастливыми!
Эпилог
Ох, сторонка родная, краса ненаглядная. Сколько тобой не любуйся, а краше земли своей не найдешь. Есть чудеса на свете белом, да красоты иные. А хоть всё исходи, на диво разное поглазей, а к дому всё одно душа тянется. Нет покоя на чужбине заморской. А как назад воротишься, так плечи и развернутся в ширь полную, да грудь вздохом умильным нальется. В синь небесную взор устремишь, а потом на луга цветущие взглянешь, птичий щебет услышишь, сердце благостью и наполнится. Очи сомкнешь, а вокруг речь знакомая ручейком вьется. Перелай собачий, да визг ребятни шумной послушаешь, вот тебе и счастья карман полный, хоть горстями доставай да делись с людьми добрыми. А коль рядом сердце любящее бьется, так и желать больше нечего. Ни шелками, ни златом того не заменишь.
Вот и Арнард так думает. Всё было у князюшки вдосталь: богатства великие, да дворец безмерный. Ел на злате, спал на пуху лебяжьем, носил шелка да парчу заморские. А для счастья хватил б и землянке тесной, да миски глиняной. Лишь бы была рядом Эрин пригожая, да сынок юркий. Вот и всё счастье князя Арнарда. Чтоб проснуться поутру да на лик любимый взглянуть ласково, а в ночи чтоб к устам сладким прижаться жарко. Да днем белом с сыном своим на коня усевшись да по просторам земли родной проехаться, о делах людских разузнать. Да не положено князьям в землянках-то жить, вот и вернулся пресветлый во дворец свой богатый. Не один вернулся, с женой ненаглядной и с наследничком. А с ними и оба Михая пожаловали.
Да не сразу то было. Поначалу лишь гостями явились. Поклонился сестре своей князь Арнард, о прощенье спросил, да только нет зла в душе княгини пресветлой. Сама брату на шею бросилась, рубаху слезьми на груди облила. Изболелась душа-то родная за братца пропавшего. Не осталось промеж них обид, ни старых, что быльем поросли, ни новых, что еще свежим следом были. Обнялись брат с сестрою, как водится, на том и помирились сердешные.
А уж как племяннику Арника обрадовалась, так всего бы и затискала, коли б Арн младший дался. Да только не таков малец-то, и серьезным быть может. Вот и глядит на тетку сурово, мол, мужик я, не котенок махонький. Только народ развеселил, да рукой махнул, на милость сдаваясь. Давай, терзай меня, тетенька. После с Эрин обнялась княгиня, да Михаю улыбнулась, поклон отвесив. За заботу о невестке ее да за племянника, и за верность брату любимому. Первак слезу и утер скупую, сам в пояс склонился.
А пока бабы да дети друг дружке радовались, Арнард к зятю пошел, что израненный на пастели лежал широкой. Увидал его Герард, встать хотел, да удержал его князюшка. Посмотрел на мужа сестрицы своей сызнова, да и склонил перед ним голову, за грехи свои покаялся. А там и спасибо сказал за заботу о землях Эльгидов, да за то, что Арника с ним счастлива. Махнул рукой Герард, мол, забудем, что было. Уж успела Арника мужу сказать, что не в себе братец был, что сковала разум его воля черная. А коль самому за деяния совестно, так чего ж камнем-то вслед кидать? Совесть, она лучше иного кнутобойца наказать может. Вот и не стал Герард зла таить на Арнарда. Усмехнулся только:
- Ну и рука у тебя, шурин, что твой молот по наковальне бьешь.
- Да и ты не из баб изнеженный, зятек, будешь, - хмыкнул князюшка. Так и познакомились, так дружбу и повели.
Переночевали ночку Арнард с Эринкою, да дальше отправились, а сынка своего с обоими Михаями тетке с дядькой оставили. Хоть и ворчал Арн меньшой, а всё одно деваться некуда, коли батька слово свое сказал, да мать промолчала, мужу не переча. А в глазах-то мальца радость затаенная плещется, уж и ладно ему отца-то слушаться. А подглядеть за родителями и на помощь прийти он завсегда сможет, научен уже.
Распрощались муж с женой вновь обретенные с родней погрустневшей, да в стольный град и направились. Ко двору владыки поехали, чтоб его слово услышать, да закончить дела старые. Да и самим есть, что сказать государю-батюшке. Жизнь-то запросто не выправишь, много всего сделать надобно. Вот и спешат князь с княгинею пред очи владыки явиться да во всем покаяться.
А как к дворцу подъехали, тут Эрин и оробела. Не видала она еще богатство такого. И знать поважней, чем в Эльграде будет, и дворец поболе княжеского. Да и град сам еще шумливей родного-то оказался. Охнула жрица, да рядом муж ее. Улыбнулся, за руку взял:
- Не бойся, Эринушка, выдюжим. А я рядом с тобой буду, от всех закрою, от самого владыки защищу. Уж с государями спорить умею, - а сам усмехнулся, Алвора на миг короткий вспомнив.
Доложили государю о том, кто к нему просится, так и открыл рот владыка. Вот уж кого увидать уж не чаял – князя Эльгида, а он сам, гляди, в ворота стучится. Велел звать немедля пропащего, а там пуще прежнего удивился. Не один пришел Арнард, с ним жрица Аридина, да не просто жрица, еще и княгиня пресветлая – жена законная. Хотел уж прогневаться владыка, да против прислужницы божьей не посмел. Знают все, что Арида за жриц своих горой стоит. Обидишь одну, потом всю жизнь без милости Матушки маяться будешь, ни один храм дверей не откроет. Вот и пришлось с женой не знатной смириться. А как про наследника узнал государь, так об обиде позабыл. Не угаснет род Эльгидов, дало побег древо славного племени.
Стал владыка спрашивать, где пропадал Арнард, что поделывал, пока от дел законных бегал. Тут и рассказал князюшка о царе Алворе, да о зелье черном, что испить согласился, греем своим изъеденный. Не стал таиться да изворачиваться. Коль решил имя доброе вернуть, да честь от грязи очистить, то и лгать не надобно. Что люди скажут, то на их будет совести, а своя-то совесть первей всех будет, вот и не хочет темнить князюшка, да душу сызнова пачкать.
Хмурится государь, князя слушая. Не по нраву ему, что пресветлый рассказывает. Выходит, Арнард помощником был Алвору, да не просто помощником, а посланцем его. Народ всё Меченного опасался, а вот он, стоит перед владыкой, речь ведет без утайки. Вроде на повинную голову и топор не опустится, да ведь врагом оказался Арнард, хоть и в беспамятстве.
А пока владыка с гневом на князя пресветлого глядит, княгинюшка с самого государя взора сурового не сводит. Да и не выдержала Эрин, рукой мужа остановила, да сама речь повела:
- Что ж ты, государь-батюшка, волком на Арнарда смотришь? Его боги великие приняли, да жизнь начать сызнова позволили, а ты поперек их воли пойти думаешь? Благодетели наши, стало быть, ему помощь и прощение, а ты за то, что грех свой кровью смыл, злом отплатить собрался?
- Так ведь с вражьей силой на землю родную пришел, сестра старшая, - владыка ей отвечает. – Власть духа черного помогал царю поганому сеять.
- За то князя боги простили и жизнью новой миловали. А ты, государь-батюшка, стало быть, упорствовать станешь, с богами спорить? – Прищурилась Эрин, руки в бока уперла. – Знавала я князя одного, что богам поперек решил пойти, да себя выше их увидел. Полюбил его сын дочь охотника, да жениться на ней удумал. Приняли любовь их покровители наши, и меч осветили, и венок забрали, и руны на руки навесили. Часто ль видел ты, владыка, такое? У простых-то людей случается, а вот знать всё чаще себе сама руны рисует, колдовством руки жжет. А тут свершилось единение не по выгоде, а по любви взаимной. Да того князь старший знать не хотел, сам судьбу решил вершить. Ему боги-то наши не указ стали. Вот и приказал невестку неугодную со свету сжить, пока сын его землю родную от нечестии чистил. Утопили мужичку, что в княгини вдруг выбилась, да не одну, с приплодом уже в реку сбросили. Вернулся князь молодой, а жены уж и нет любимой. Вот и проклял он отца за жестокость его, да от дома родного на годы долгие ушел. А князь старший остался без наследника, с сердцем слег. Только и дали ему боги дочь удачно замуж выдать, да достойного защитника землям найти, пока законный князь не вернется. А потом с позором на служанке помер. А теперь вот и ты, государь-батюшка, поперек богов решил пойти, свой суд выше их решения видишь. Знать, мало покровители людей-то испытывали, Алвора поганого наслав на род человеческий. Мало люди мучились, коль урока не усвоили, да о божьей милости опять забывать стали. А ведь как бывает, владыка, как беда грянет, так богам молитвы шлют, на помощь их уповают. А как беда-то стороной прошла, чужой крови напившись, так опять готовы хвост распушить, да выше великих себя почитают. Так вот на то тебе слово мое, государь-батюшка, коль от богов отвернулся, так на себя теперь уповай. А ежели тяжко станет, так пенять на покровителей не вздумай, сам свой путь выбрал, сам дорожку к горю-горькому протоптал.
- Тише ты, жрица старшая! – владыка воскликнул, да руки вверх поднял, гнев праведный останавливая. – Разве ж я в богов наших верю мало? Разве ж спорю с решением их? Пусть грехи свои Арнард делом искупит. Пора уж заботу о княжестве своем с чужих плеч на свои перекладывать. Вот пусть теперь и отстроит заново, что сам разрушил. А я супротив богов великих идти не намерен, коль простили князя, стало быть, и я прощаю. Да ты только одно мне скажи, княгиня пресветлая, как же ты из реки-то выбралась, да сына сберечь сумела?
- Так на всё воля богов наших, государь-батюшка, - улыбнулась Эрин лукаво, да мужа под руку взяла. – Значит, надобно им так было, чтоб из реки я выбралась, да в жрицы пошла и силой Аридиной мужа из плена черного вытянула. И сыночка нашего сберегли, чтоб не угас род Эльгидов. Боги-то поумней нас, людей, будут, а нам лишь их волю понять надобно, да сделать верно.
Так и отстояла мужа Эрин, ему самому и спорить не пришлось.
