Кабинет доктора Грейвза был не просто аккуратным - он был вымеренным. И одновременно он был словно декорации из старого медицинского театра ужасов. Стол, кресло, полки с книгами, кожаная кушетка. Всё расположено правильно, без хаоса, без следов беспорядка, словно сам воздух здесь был забитым подчинённым. На полке, куда доктор убрал инструменты, стояли странные приборы, колбы, склянки с этикетками, на которых были начертаны символы, которые я не мог понять. Что-то алхимическое или даже чернокнижное.
Плакаты на стенах, изображающие человеческую анатомию, казались слишком детализированными, почти навязчивыми. Будто нарисованы людьми, которые не просто изучали тело, но старались понять, где заканчивается материя и начинается сознание. Скелет, словно в процессе монолога Гамлета. Человек без кожи, отмахивающийся от латинских слов, словно пытающийся избавиться от собственного диагноза. Линии, пересекающие череп, обозначали "ключевые точки доступа", хотя остальная обстановка в кабинете не предполагала никаких инвазивных процедур.
Доктор опустился в кресло с медлительностью человека, которому принадлежит время. Его пальцы, длинные и бледные, сложились в замок.
- Как ваше состояние здоровья, мистер Рейнс? - спросил он, и его тон был слишком заботливым, чтобы быть искренним.
- На твердой земле. Пока что.
- Вам часто снятся кошмары, мистер Рейнс?
Я хмыкнул.
- Это часть работы. Но я здесь, чтобы задавать вам вопросы, а не отвечать на них, док, - я специально стоял, чтобы не брать на себя роль его пациента.
- Мистер Рейнс, - Грейвз без тени смущения улыбнулся, но эта была улыбка не дошла до его уголков глаз. - Ваша работа связана с высоким риском. И психическое давление - один из её главных факторов. Когда вы были в последний раз у врача? Может, воспользуетесь шансом? Бывает, что вы забываете вещи? Обычные, бытовые?
- Хватит, док. Моих ментальных способностей пока хватает, чтобы быть детективом. – Я подошёл и опёрся на его стол. - И именно этим я и намерен заняться прямо сейчас.
- Простите, просто... Потеря памяти иногда бывает побочным эффектом стрессовых ситуаций. А ваша работа - борьба со стрессом. Иногда буквально.
Я забрал свои руки с чужого стола:
- Вы думаете, что мистер Лонгфорд подвергся пси-атаке.
- Да, - он вытянул руку, указывая на один из плакатов - схематическое изображение разрезанного мозга. - Когда мозг подвергается пси-воздействию, появляются аномалии в лимбической системе, - он прошёл пальцем вдоль мозга как скальпелем. - Гиппокамп может быть подвержен атрофии, в редких случаях можно зафиксировать разрастание тканей в лобной доле, словно мозг пытается адаптироваться.
Я посмотрел на плакат, затем снова на доктора.
- И всё это можно определить без вскрытия?
Грейвз кивнул:
- Безусловно. Говорят, глаза – врата в душу. Как доктор, я это подтверждаю, если поиграться определениями.
- У вашего работодателя был какой-то особый проект прямо перед смертью? - спросил я, возвращаясь в тему, которую мог понять. - Что-нибудь странное? Экспериментальное?
Доктор слегка склонил голову, размышляя, стоит ли отвечать прямо, или лучше позволить мне заблудиться в догадках.
- Меценаты - люди с широкой душой, мистер Рейнс. У них должно быть много разнообразных проектов. И господин Лонгфорд не исключение. - Доктор выдержал паузу, словно давал возможность мне самому додумать нужный вывод, но, видимо, разочаровался в моей скорости, потому что продолжил сам: - Но я всего лишь его семейный доктор. Его проекты меня интересуют только в качестве стимулов его спокойствия или стресса.
Как ни странно, я ему верил. Верил, что именно так он это и воспринимал.
- Я должен проникнуть в ваш разум.
Доктор Грейвз слегка переместил вес тела, скользнув взглядом по кабинету, как человек, которому вдруг надоело место, в котором он находится.
- Вы подозреваете меня? - голос его прозвучал почти лениво, с оттенком утомлённого актёра, которому урезали зарплату. Он не хотел этого. Разумеется, не хотел. Он изучал псионику. Он знал о загрязнении. Но он также знал, что отказаться - значит признать, что есть что скрывать.
- Конечно, - я пожал плечами и сделал маленькую паузу, давая словам разойтись по комнате, пропитаться ею, словно крепкий алкоголь в старое дерево. - Это моя работа – подозревать всех. Я вас вижу первый раз в жизни. Почему все реагируют на это так, будто я должен из вежливости первой встречи исключать их из списка подозреваемых?
Доктор Грейвз молча снял очки и медленно, как хирург, убирающий инструмент после операции, и положил их на стол. Его глаза, холодные и проницательные, скользили по моему лицу, как у скульптора, изучающего мрамор перед работой, прикидывая, где можно ударить, а где стоит оставить поверхность нетронутой. Или как таксидермист, оценивающий, что можно сохранить, а что уже мертво. На миг мне показалось, что это он должен был проникнуть в мою душу, а не наоборот.
- Давайте, - сказал он.
Я сел напротив. Револьверы. Вздох. Закрытые глаза. Шаг внутрь.
Тёмная твердыня
Я открыл глаза, и мир взревел. Не просто заговорил, не просто застонал, а именно взревел, как звериная машина, загнанная в угол на полном ходу своих двигателей. Воздух был густым, тяжёлым, словно его выдохнули из лёгких какого-то древнего чудовища. Он пропитан гарью, копотью, чем-то, что не имело запаха, но давило на грудь, как камень, привязанный к шее. Над головой ворочалось багровое небо, осыпая землю клочьями пепла и чёрного снега.
Циклопические шпили замка пронзали небо, как шрамы на изуродованном лице мира. Они тонули в пепельной мгле, и лишь местами можно было разглядеть их огромные, уродливые силуэты - башни, скрученные, как сломанные пальцы. На их каменных пластах метались тени, и когда ветер гнал клубы пепла, становилось ясно - это не просто тени. Это древние письмена, выцарапанные на стенах, будто их оставили когтями на обугленном черепе. Где-то внутри этих стен, в самом сердце этого каменного чудовища, таился его владелец.
Я перевёл взгляд под стены замка, и передо мной разверзлась бездна. Схлестнувшиеся легионы. Со стороны замка выстроились в идеальные ряды рыцари, закованные в латы, отливающие холодной сталью. Они двигались резко, как часовые механизмы, каждый их шаг был рассчитан до дюйма. Их клинки не просто разили противника, они разрезали само пространство, как скальпели, ведущие операцию по живой ткани.
Против них бушевали демоны - хаотичные, разных размеров, уродливые, как будто сошедшие с картин Иеронима Босха под стероидами. Их тела тряслись, как дрожащие в конвульсиях узники, их рты были раскрыты в немом крике, но их голоса исчезали в этом мире, как мечты и надежды - в настоящем. Грейвз не позволил себе быть ими. Глубинными эмоциями, как страхи и страсти. Он отсек их, отторг, и теперь они проигрывали.
Я провёл языком по пересохшим губам. Пепел уже нашёл их.
- Шизофрения, у него могущественное и обширное сознание.
Я шагнул вперёд, и пепел под ногами с хрустом осел в трещины камня, как прах давно сгоревших надежд. Замок возвышался передо мной чёрной громадой, его стены казались не просто строением, а массивной, окаменевшей идеей, которая когда-то вырвалась из подсознания и застыла в веках.
Врата - огромные, из чёрного железа, исписанные формулами и древними письменами, словно нагло сообщали: "Если я раскрываю эти тайны на вратах, то что же ждёт за ними?". Над ними изгибались барельефы - переплетения каббалистических символов с научными схемами.
Что-то ожило. Они выступили из камня без единого звука, словно не двигались, а просто были здесь всегда, но только теперь решили показаться. Двое исполинов, сложенных из древнего базальта, осыпанных пергаментами под восковыми печатями, встали перед воротами. Их доспехи срастались с телами, на плечах не было классических голов, но горели огни, как глаза, выжженные бесконечными расчётами. Один из исполинов сделал шаг вперёд.
- Ты не принадлежишь этому месту, - прогремел голос, низкий, раскатистый, но не человеческий. Он звучал не в ушах, а прямо в черепе, внедряясь в сознание без разрешения. - Вернись в забвение.
Возвращение так рано не входит в мои планы.
- Я гость, приглашённый самим хозяином, - я тоже сделал шаг вперёд. Немного менее могучий.
Огни замерцали, как от сквозняка.
- Ты чужак.
- Ты страж, - я прищурился. - Ты охраняешь его волю или только его страх?
Треск, похожий на звук, когда рвётся толстая нить. Огни потухли, тела замерли, и, наконец, огромные железные врата начали медленно распахиваться, сыпля на землю чёрную ржавчину. Опыт противостояния с вышибалами пригождается в разумах гораздо чаще, чем можно было подумать.
Врата за моей спиной захлопнулись без звука, словно сама тишина решила стать мне тюремщиком. Коридор тянулся долго, сужаясь, как глотка змеи, вползающей глубже в череп. Стены были выложены необычным камнем, гладким, но местами покрытым царапинами и высеченными знаками. В темноте коридора, там, где тени сгущались в вязкую субстанцию, раздались сухие, отточенные металлические звуки.
Они вышли из-за колонн без спешки. Высокие фигуры в чёрных латах, в которых не отражался свет. Они двигались точно, их шаги были не воинскими, а словно у бездушных заводных игрушек. Их лица скрывались за забралами, гладкими, как зеркальные линзы.
Ближайший из них направил на меня своё копьё, расширяющееся к руке для её защиты. Многие монстры разума и слабые псионики не могли использовать оружие, которое должно было отделяться от их тел, и я насильно закончил школу сражения с бойцами ближнего боя на твёрдую B+.
Я выхватил револьверы и выпустил пули на свободу. Они врезались в доспех, но рыцарь даже не дрогнул. Я поднял прицел выше. Забрало разлетелось. Под ним не было лица, только гладкая пустота, как будто он уже был готов подписывать законы в конгрессе. Рыцарь не упал. Он просто перекосил голову, как если бы анализировал произошедшее. Я выругался и шагнул назад, вспоминая с ностальгией почти пустой мир вдовы.
Пустоголовый замедлился, и его обошёл второй рыцарь. Дойдя до определённого расстояния, он выставил вперёд копьё и рывком бросился на меня. Я cмог уклониться, бросившись на пол, и стена, принявшая удар, предназначенный мне, разлетелась осколками и пылью. Я, всё ещё лежа, направил револьверы на врага и разнёс его зеркальное забрало. Это замедлило и его.
Третий рыцарь вышел на меня из-за колонны и, точно повторяя движения второго, полетел на меня. Когда я прыжком отскочил из-под удара, рыцарь сразу же вытащил копьё из стены и ударил в то место, куда я отскочил. Меня спасло, что я отскочил чуть дальше, чем в первый раз, и копьё разбило пол между моих ног.
- Эй! Это совсем не по-рыцарски! – отчитал его я, вскакивая на ноги.
Первый лишенный забрала достиг меня и попытался насадить меня на свою огромную зубочистку. Но его движения стали менее точными, словно он утратил часть алгоритма. Я увернулся и, не став ждать, когда они приспособятся, рванул вперёд, уходя глубже в коридоры, в глубины замка, одновременно стреляя по рыцарям. Разбить защиту. Разоблачить пустоту. Они знали, как убивать. Но они не знали, что делать, если их убивают. Глупо оставлять врагов за спиной, но я не собирался возвращаться тем же путём. Мне нужен ответ. Или ещё больше вопросов.
Замок заметил меня. До этого момента он был просто местом, декорацией к войне, кипящей внизу. Но теперь, когда я углубился дальше, он начал меняться. Стены дребезжали, сдвигались, как если бы сам камень переваривал чужака в своих кишках. Коридоры становились уже, потолки опускались, выдавливая меня вперёд, словно в этом разуме была почасовая оплата пространства.
Шаг.
Каменные плиты содрогнулись.
Шаг.
Стены перистальтической судорогой дёрнулись.
Шаг.
И затем раздался голос.
- Ты заблудишься, - глухой, низкий, он разносился отовсюду, будто сам замок говорил со мной. Невероятное самосознание. - Здесь исследуют. Не стреляют.
Я сжал зубы и пошёл дальше. Грейвз ошибался. Здесь и то, и другое. Я вышел в огромный зал, и первым, что он увидел, была нежить. Ряды мертвецов: скелеты, зомби, все в изодранных мантиях и латах, словно когда-то это были воины, плуты, лекари, но теперь они лишь перерождённое мясо и кости. Словно сошедшие со страниц комиксов и бульварного чтива про полуголого качка в меховых трусах.
Лаборатория тонула в склянках с уродцами, перегонных кубах с мутными жидкостями, книгах, испещрённых символами, инструментах, которые больше походили на орудия пыток, чем на научные приборы. Это было место, где наука и магия переплелись в уродливом танце.
Я не ждал, а вытащил револьверы и нажал курки. Пули крошили кости, выбивали коленные чашечки, сносили головы, но нежить продолжала ползти, карабкаться, хвататься за нежизнь.
- Науке не хватает терпения, детектив, - пробормотали стены. - Но я работаю над этим.
Скелеты осыпались под моим огнём, но их кости сгущались в воздухе, собирались обратно, как если бы сам мир отказывался признавать их смерть.
Ну ладно, док, давайте применим голову.
Выстрел - алхимическая склянка разлетается, заливая ближайших мертвецов кислотой. Рывок - я сдвигаю тяжёлый шкаф с книгами, заваливая толпу костлявых прислужников. Пинок - один из зомби падает прямо в кипящий котёл, и его плоть раздувается, как перезревший фрукт, прежде чем взорваться.
Воздух заполнился гарью, ядом, гнилью. Но я прорвался. И только тогда почувствовал шаги. Земля содрогнулась, как грудная клетка, в которую вонзили скальпель. Они вышли из тени лаборатории, и я сразу понял - привычные методы тут не сработают.
Они были высокими, громоздкими, неуклюжими лишь на первый взгляд, но пугающе эффективными в движении. Их тела склепаны из металла и мёртвой плоти, каждый шов запаян магическим знаком. Неестественная смесь материи. Их головы - стеклянные сосуды, наполненные мутными вязкими жидкостями, в которых пульсировали мозги. Живые, ещё пытающиеся что-то понять, даже сейчас, когда их носители шагали ко мне с убийственным безразличием механизма.
Захар и Данил запели арию огня и железа. Жидкое, тягучее серебро - ртуть - вытекало из их ран, но они не падали. Их кровь была живой, как змеиная кожа, и ядовитой, как ложь врача, обещающего, что "это не больно". Я выстрелил в голову, стекло пошло глубокими паутинками трещин, но не разбилось. Его владелец на секунду замер и провёл пальцами по своему разбитому черепу, силясь вспомнить, что значит боль.
Первый голем двинулся на меня, его огромная рука занеслась для удара. Я отпрыгнул в сторону, и его кулак пробил стол, разбросав склянки и инструменты. Я выстрелил в его колено, и нога сломалась, заставив его рухнуть на пол. Но он не остановился. Его руки тянулись ко мне с прежней целеустремлённостью, этот мешок механической плоти не знал, что такое поражение.
Второй голем ударил, я пригнулся, и его кулак врезался в огромный стеклянный сосуд, внутри которого плавало нечто, что я мог определить только как эмбрион кентавра. Он разлился по полу вместе с волнами вязкой прозрачной жидкости, пахнущей сыростью и чем-то слишком сладким, чтобы быть безвредным. Я не стал разбираться. Схватил с ближайшего стола непонятную стеклянную сферу, внутри - тёмно-зелёный огонь, кружащийся, как ядовитый вихрь.
Плакаты на стенах, изображающие человеческую анатомию, казались слишком детализированными, почти навязчивыми. Будто нарисованы людьми, которые не просто изучали тело, но старались понять, где заканчивается материя и начинается сознание. Скелет, словно в процессе монолога Гамлета. Человек без кожи, отмахивающийся от латинских слов, словно пытающийся избавиться от собственного диагноза. Линии, пересекающие череп, обозначали "ключевые точки доступа", хотя остальная обстановка в кабинете не предполагала никаких инвазивных процедур.
Доктор опустился в кресло с медлительностью человека, которому принадлежит время. Его пальцы, длинные и бледные, сложились в замок.
- Как ваше состояние здоровья, мистер Рейнс? - спросил он, и его тон был слишком заботливым, чтобы быть искренним.
- На твердой земле. Пока что.
- Вам часто снятся кошмары, мистер Рейнс?
Я хмыкнул.
- Это часть работы. Но я здесь, чтобы задавать вам вопросы, а не отвечать на них, док, - я специально стоял, чтобы не брать на себя роль его пациента.
- Мистер Рейнс, - Грейвз без тени смущения улыбнулся, но эта была улыбка не дошла до его уголков глаз. - Ваша работа связана с высоким риском. И психическое давление - один из её главных факторов. Когда вы были в последний раз у врача? Может, воспользуетесь шансом? Бывает, что вы забываете вещи? Обычные, бытовые?
- Хватит, док. Моих ментальных способностей пока хватает, чтобы быть детективом. – Я подошёл и опёрся на его стол. - И именно этим я и намерен заняться прямо сейчас.
- Простите, просто... Потеря памяти иногда бывает побочным эффектом стрессовых ситуаций. А ваша работа - борьба со стрессом. Иногда буквально.
Я забрал свои руки с чужого стола:
- Вы думаете, что мистер Лонгфорд подвергся пси-атаке.
- Да, - он вытянул руку, указывая на один из плакатов - схематическое изображение разрезанного мозга. - Когда мозг подвергается пси-воздействию, появляются аномалии в лимбической системе, - он прошёл пальцем вдоль мозга как скальпелем. - Гиппокамп может быть подвержен атрофии, в редких случаях можно зафиксировать разрастание тканей в лобной доле, словно мозг пытается адаптироваться.
Я посмотрел на плакат, затем снова на доктора.
- И всё это можно определить без вскрытия?
Грейвз кивнул:
- Безусловно. Говорят, глаза – врата в душу. Как доктор, я это подтверждаю, если поиграться определениями.
- У вашего работодателя был какой-то особый проект прямо перед смертью? - спросил я, возвращаясь в тему, которую мог понять. - Что-нибудь странное? Экспериментальное?
Доктор слегка склонил голову, размышляя, стоит ли отвечать прямо, или лучше позволить мне заблудиться в догадках.
- Меценаты - люди с широкой душой, мистер Рейнс. У них должно быть много разнообразных проектов. И господин Лонгфорд не исключение. - Доктор выдержал паузу, словно давал возможность мне самому додумать нужный вывод, но, видимо, разочаровался в моей скорости, потому что продолжил сам: - Но я всего лишь его семейный доктор. Его проекты меня интересуют только в качестве стимулов его спокойствия или стресса.
Как ни странно, я ему верил. Верил, что именно так он это и воспринимал.
- Я должен проникнуть в ваш разум.
Доктор Грейвз слегка переместил вес тела, скользнув взглядом по кабинету, как человек, которому вдруг надоело место, в котором он находится.
- Вы подозреваете меня? - голос его прозвучал почти лениво, с оттенком утомлённого актёра, которому урезали зарплату. Он не хотел этого. Разумеется, не хотел. Он изучал псионику. Он знал о загрязнении. Но он также знал, что отказаться - значит признать, что есть что скрывать.
- Конечно, - я пожал плечами и сделал маленькую паузу, давая словам разойтись по комнате, пропитаться ею, словно крепкий алкоголь в старое дерево. - Это моя работа – подозревать всех. Я вас вижу первый раз в жизни. Почему все реагируют на это так, будто я должен из вежливости первой встречи исключать их из списка подозреваемых?
Доктор Грейвз молча снял очки и медленно, как хирург, убирающий инструмент после операции, и положил их на стол. Его глаза, холодные и проницательные, скользили по моему лицу, как у скульптора, изучающего мрамор перед работой, прикидывая, где можно ударить, а где стоит оставить поверхность нетронутой. Или как таксидермист, оценивающий, что можно сохранить, а что уже мертво. На миг мне показалось, что это он должен был проникнуть в мою душу, а не наоборот.
- Давайте, - сказал он.
Я сел напротив. Револьверы. Вздох. Закрытые глаза. Шаг внутрь.
Тёмная твердыня
Я открыл глаза, и мир взревел. Не просто заговорил, не просто застонал, а именно взревел, как звериная машина, загнанная в угол на полном ходу своих двигателей. Воздух был густым, тяжёлым, словно его выдохнули из лёгких какого-то древнего чудовища. Он пропитан гарью, копотью, чем-то, что не имело запаха, но давило на грудь, как камень, привязанный к шее. Над головой ворочалось багровое небо, осыпая землю клочьями пепла и чёрного снега.
Циклопические шпили замка пронзали небо, как шрамы на изуродованном лице мира. Они тонули в пепельной мгле, и лишь местами можно было разглядеть их огромные, уродливые силуэты - башни, скрученные, как сломанные пальцы. На их каменных пластах метались тени, и когда ветер гнал клубы пепла, становилось ясно - это не просто тени. Это древние письмена, выцарапанные на стенах, будто их оставили когтями на обугленном черепе. Где-то внутри этих стен, в самом сердце этого каменного чудовища, таился его владелец.
Я перевёл взгляд под стены замка, и передо мной разверзлась бездна. Схлестнувшиеся легионы. Со стороны замка выстроились в идеальные ряды рыцари, закованные в латы, отливающие холодной сталью. Они двигались резко, как часовые механизмы, каждый их шаг был рассчитан до дюйма. Их клинки не просто разили противника, они разрезали само пространство, как скальпели, ведущие операцию по живой ткани.
Против них бушевали демоны - хаотичные, разных размеров, уродливые, как будто сошедшие с картин Иеронима Босха под стероидами. Их тела тряслись, как дрожащие в конвульсиях узники, их рты были раскрыты в немом крике, но их голоса исчезали в этом мире, как мечты и надежды - в настоящем. Грейвз не позволил себе быть ими. Глубинными эмоциями, как страхи и страсти. Он отсек их, отторг, и теперь они проигрывали.
Я провёл языком по пересохшим губам. Пепел уже нашёл их.
- Шизофрения, у него могущественное и обширное сознание.
Я шагнул вперёд, и пепел под ногами с хрустом осел в трещины камня, как прах давно сгоревших надежд. Замок возвышался передо мной чёрной громадой, его стены казались не просто строением, а массивной, окаменевшей идеей, которая когда-то вырвалась из подсознания и застыла в веках.
Врата - огромные, из чёрного железа, исписанные формулами и древними письменами, словно нагло сообщали: "Если я раскрываю эти тайны на вратах, то что же ждёт за ними?". Над ними изгибались барельефы - переплетения каббалистических символов с научными схемами.
Что-то ожило. Они выступили из камня без единого звука, словно не двигались, а просто были здесь всегда, но только теперь решили показаться. Двое исполинов, сложенных из древнего базальта, осыпанных пергаментами под восковыми печатями, встали перед воротами. Их доспехи срастались с телами, на плечах не было классических голов, но горели огни, как глаза, выжженные бесконечными расчётами. Один из исполинов сделал шаг вперёд.
- Ты не принадлежишь этому месту, - прогремел голос, низкий, раскатистый, но не человеческий. Он звучал не в ушах, а прямо в черепе, внедряясь в сознание без разрешения. - Вернись в забвение.
Возвращение так рано не входит в мои планы.
- Я гость, приглашённый самим хозяином, - я тоже сделал шаг вперёд. Немного менее могучий.
Огни замерцали, как от сквозняка.
- Ты чужак.
- Ты страж, - я прищурился. - Ты охраняешь его волю или только его страх?
Треск, похожий на звук, когда рвётся толстая нить. Огни потухли, тела замерли, и, наконец, огромные железные врата начали медленно распахиваться, сыпля на землю чёрную ржавчину. Опыт противостояния с вышибалами пригождается в разумах гораздо чаще, чем можно было подумать.
Врата за моей спиной захлопнулись без звука, словно сама тишина решила стать мне тюремщиком. Коридор тянулся долго, сужаясь, как глотка змеи, вползающей глубже в череп. Стены были выложены необычным камнем, гладким, но местами покрытым царапинами и высеченными знаками. В темноте коридора, там, где тени сгущались в вязкую субстанцию, раздались сухие, отточенные металлические звуки.
Они вышли из-за колонн без спешки. Высокие фигуры в чёрных латах, в которых не отражался свет. Они двигались точно, их шаги были не воинскими, а словно у бездушных заводных игрушек. Их лица скрывались за забралами, гладкими, как зеркальные линзы.
Ближайший из них направил на меня своё копьё, расширяющееся к руке для её защиты. Многие монстры разума и слабые псионики не могли использовать оружие, которое должно было отделяться от их тел, и я насильно закончил школу сражения с бойцами ближнего боя на твёрдую B+.
Я выхватил револьверы и выпустил пули на свободу. Они врезались в доспех, но рыцарь даже не дрогнул. Я поднял прицел выше. Забрало разлетелось. Под ним не было лица, только гладкая пустота, как будто он уже был готов подписывать законы в конгрессе. Рыцарь не упал. Он просто перекосил голову, как если бы анализировал произошедшее. Я выругался и шагнул назад, вспоминая с ностальгией почти пустой мир вдовы.
Пустоголовый замедлился, и его обошёл второй рыцарь. Дойдя до определённого расстояния, он выставил вперёд копьё и рывком бросился на меня. Я cмог уклониться, бросившись на пол, и стена, принявшая удар, предназначенный мне, разлетелась осколками и пылью. Я, всё ещё лежа, направил револьверы на врага и разнёс его зеркальное забрало. Это замедлило и его.
Третий рыцарь вышел на меня из-за колонны и, точно повторяя движения второго, полетел на меня. Когда я прыжком отскочил из-под удара, рыцарь сразу же вытащил копьё из стены и ударил в то место, куда я отскочил. Меня спасло, что я отскочил чуть дальше, чем в первый раз, и копьё разбило пол между моих ног.
- Эй! Это совсем не по-рыцарски! – отчитал его я, вскакивая на ноги.
Первый лишенный забрала достиг меня и попытался насадить меня на свою огромную зубочистку. Но его движения стали менее точными, словно он утратил часть алгоритма. Я увернулся и, не став ждать, когда они приспособятся, рванул вперёд, уходя глубже в коридоры, в глубины замка, одновременно стреляя по рыцарям. Разбить защиту. Разоблачить пустоту. Они знали, как убивать. Но они не знали, что делать, если их убивают. Глупо оставлять врагов за спиной, но я не собирался возвращаться тем же путём. Мне нужен ответ. Или ещё больше вопросов.
Замок заметил меня. До этого момента он был просто местом, декорацией к войне, кипящей внизу. Но теперь, когда я углубился дальше, он начал меняться. Стены дребезжали, сдвигались, как если бы сам камень переваривал чужака в своих кишках. Коридоры становились уже, потолки опускались, выдавливая меня вперёд, словно в этом разуме была почасовая оплата пространства.
Шаг.
Каменные плиты содрогнулись.
Шаг.
Стены перистальтической судорогой дёрнулись.
Шаг.
И затем раздался голос.
- Ты заблудишься, - глухой, низкий, он разносился отовсюду, будто сам замок говорил со мной. Невероятное самосознание. - Здесь исследуют. Не стреляют.
Я сжал зубы и пошёл дальше. Грейвз ошибался. Здесь и то, и другое. Я вышел в огромный зал, и первым, что он увидел, была нежить. Ряды мертвецов: скелеты, зомби, все в изодранных мантиях и латах, словно когда-то это были воины, плуты, лекари, но теперь они лишь перерождённое мясо и кости. Словно сошедшие со страниц комиксов и бульварного чтива про полуголого качка в меховых трусах.
Лаборатория тонула в склянках с уродцами, перегонных кубах с мутными жидкостями, книгах, испещрённых символами, инструментах, которые больше походили на орудия пыток, чем на научные приборы. Это было место, где наука и магия переплелись в уродливом танце.
Я не ждал, а вытащил револьверы и нажал курки. Пули крошили кости, выбивали коленные чашечки, сносили головы, но нежить продолжала ползти, карабкаться, хвататься за нежизнь.
- Науке не хватает терпения, детектив, - пробормотали стены. - Но я работаю над этим.
Скелеты осыпались под моим огнём, но их кости сгущались в воздухе, собирались обратно, как если бы сам мир отказывался признавать их смерть.
Ну ладно, док, давайте применим голову.
Выстрел - алхимическая склянка разлетается, заливая ближайших мертвецов кислотой. Рывок - я сдвигаю тяжёлый шкаф с книгами, заваливая толпу костлявых прислужников. Пинок - один из зомби падает прямо в кипящий котёл, и его плоть раздувается, как перезревший фрукт, прежде чем взорваться.
Воздух заполнился гарью, ядом, гнилью. Но я прорвался. И только тогда почувствовал шаги. Земля содрогнулась, как грудная клетка, в которую вонзили скальпель. Они вышли из тени лаборатории, и я сразу понял - привычные методы тут не сработают.
Они были высокими, громоздкими, неуклюжими лишь на первый взгляд, но пугающе эффективными в движении. Их тела склепаны из металла и мёртвой плоти, каждый шов запаян магическим знаком. Неестественная смесь материи. Их головы - стеклянные сосуды, наполненные мутными вязкими жидкостями, в которых пульсировали мозги. Живые, ещё пытающиеся что-то понять, даже сейчас, когда их носители шагали ко мне с убийственным безразличием механизма.
Захар и Данил запели арию огня и железа. Жидкое, тягучее серебро - ртуть - вытекало из их ран, но они не падали. Их кровь была живой, как змеиная кожа, и ядовитой, как ложь врача, обещающего, что "это не больно". Я выстрелил в голову, стекло пошло глубокими паутинками трещин, но не разбилось. Его владелец на секунду замер и провёл пальцами по своему разбитому черепу, силясь вспомнить, что значит боль.
Первый голем двинулся на меня, его огромная рука занеслась для удара. Я отпрыгнул в сторону, и его кулак пробил стол, разбросав склянки и инструменты. Я выстрелил в его колено, и нога сломалась, заставив его рухнуть на пол. Но он не остановился. Его руки тянулись ко мне с прежней целеустремлённостью, этот мешок механической плоти не знал, что такое поражение.
Второй голем ударил, я пригнулся, и его кулак врезался в огромный стеклянный сосуд, внутри которого плавало нечто, что я мог определить только как эмбрион кентавра. Он разлился по полу вместе с волнами вязкой прозрачной жидкости, пахнущей сыростью и чем-то слишком сладким, чтобы быть безвредным. Я не стал разбираться. Схватил с ближайшего стола непонятную стеклянную сферу, внутри - тёмно-зелёный огонь, кружащийся, как ядовитый вихрь.
