Мир вокруг взорвался кучей слизи и гнили. Я оказался в месте, где реальность изгибается и рвется на части, образуя нечеловеческую ткань ужаса. Пейзаж передо мной был живым, как массивный орган, чей ритм бьётся в унисон с трещинами, разрывающими пространство. Это было как нахождение внутри бесконечного гиганта. Кислый запах разложения и сладкий, как если бы в воздухе плавился сахар, смешанный с кровью. Это место не просто было, как положено пристойным местам - оно дышало и ворочалось по своим собственным законам.
Животные глаза сверлили меня из жителей этого ада - животных амальгам. Хищные зубы, переплетённые лапы, перекошенные морды - всё это сливалось в чудовищных существ, которые шипели и извивались в пульсирующем мраке. Кровь текла по их телам, словно сама жизнь рвалась через поры, создавая кровавые ручейки. Она смешивалась с внутренним мясом, как старая влага в тканях, что на протяжении десятилетий не иссыхает, а только продолжает развиваться в тени.
Некоторые из этих существ двигались по стенам. Их когти впивались в мягкое мясо мира. Каждый их шаг был утробным, порочным шуршанием, а воздух звенел от того, как они терлись о биомассы, сливаясь в единый мерзкий биом. И я был частью всего этого.
Я не успел и сообразить, как меня накрыла волна чёрных крыльев. Вороньё с собачьими головами. Они дёргались и скакали с разломанными лапами и крыльями. Каждое движение, каждый скачок был неестественным, невыносимым для глаз.
Я выхватил револьверы, не думая, и начал стрелять. Пули взрывались в их телах, разрушая кости и перья, но они всё равно продолжали прыгать, как одержимые, скрипя лапами по мерзкой, мокрой земле.
Вдруг из-под ног выскочила собака с вороньей головой, её лапы тоже сломаны. Я оттолкнул её ногой и бросился бежать, не оборачиваясь. Передо мной появилось тело худого енота с бешеной лисьей головой с огромным ртом, растянутым до затылка, который как будто хотела проглотить весь этот мясной мир. Её взгляд пронзал меня насквозь, её тело дергалось, как игрушка, брошенная в углу.
Я промчался мимо, но мир не переставал двигаться в своей кошмарной динамике. Мост, на котором я оказался, был не просто мостом. Он был сделан из жил и висел над пропастью, тянущей меня в свои тёмные недра. Я ускорился, слыша, как всё вокруг начинает рваться, как разрушение скачет ко мне.
Я рванул вперёд, под ногами белая ткань становится всё слабее, всё более пружинистой. Порой казалось, что мост исчезал подо мной, и я падал в пустоту. Когда я понял, что до конца остаётся всего несколько шагов, мои ноги уже почти не слушались. Но я прыгнул и в последний момент - успел схватиться за край. Как только я ввалился в это место, за моей спиной струна моста лопнула, и пропасть забрала свою жатву.
Я стоял в этой башне из мяса и хрящей, чувствуя, как её живые стены шевелятся вокруг меня. Мрак сжался, и каждый шорох в углу казался предвестием новой угрозы. Я дышал тяжело, пытаясь угадать, что ждёт меня за следующим поворотом, но я не был готов.
Скрежет зубов, шлепки по земле, словно кто-то только выполз из воды. Что-то приближалось. Я инстинктивно выхватил револьверы, но прежде чем я успел подготовиться, существо выскользнуло из тени.
Оно было огромное. Размером с медведя, но, чёрт возьми, это не был медведь. Это был кошмар, собравшийся из разорванных плохих идей. Он полз, а его лапы гнулись во всех направлениях кроме природных. И они двигались с задержкой, будто сначала шагал его скелет, а потом кости догоняло мясо. Его голова была перевёрнутой головой кота, стеклянные глаза смотрели на меня с глубоким недовольством, с яростью, которую не смог бы понять ни один человек. Помимо зубного скрежета, рот не открывался – он расходился, как старый шов, а изнутри сочился хрип, похожий на капающий жир.
Я выстрелил, пуля утонула в плоти, как если бы он был сделан из грязи. Только потом, с запозданием, в том месте разверзлась рана. Она была такой же гибкой, как сама реальность, и пули растворялись в его теле, в их новом доме из этого ползучего кошмара.
Я отступил на шаг, он не терял скорости. Одна из его лап взвилась в воздух, и я почувствовал, как всё вокруг меня сжалось. Я успел отпрыгнуть в сторону, едва уклоняясь от удара, который мог бы отправить меня в вечность.
Но он не замедлялся. Его глаза были полны ненависти. Я снова выстрелил, целясь в шею, но этот зверь был слишком быстрым. В этот момент его лапа пронзила воздух и с ужасным грохотом ударила меня по груди. Я почувствовал стекольный треск, но, несмотря на боль, не упал. Я отшатнулся, прижимая револьверы к груди. Дым от них обвивал меня, как облака вершину горы. Это скрипучее существо приближалось ко мне.
Я выстрелил ещё несчётное число раз. Пули на этот раз попадали точно. Я вонзил их в его лапы, и существо убого запуталось в конечностях. Но я не дал ему времени. Одним быстрым движением я прыгнул к его спине, вдавил ствол Захара в хребет и выстрелил. Существо взорвалось на куски, в воздухе взметнулись сгустки мяса и кровяная взвесь. На улице адски, небольшой кровавый дождь.
Я стоял над месивом, пока оно оседало в гниль, становясь частью этого места, словно оно никогда и не существовало отдельно от него. Последние осколки существа мокро падали на землю. Но я знал одно: я победил. Я выжил. Я жил, как и этот мир.
Но что-то не давало мне покоя. Если Генри осознанно убил своего отца, то здесь были бы люди. Вина от убийства себеподобного, тем более отцеубийство, намного сильнее от убийства братьев наших меньших. А тут только перекрученные, исковерканные тела животных.
Я вздохнул, чувствуя, как мои лёгкие наполняются мерзким смрадом. Было бы логично оставить этот кошмар позади. Я сделал шаг, и мир содрогнулся, словно почувствовал моё намерение. Мгновение спустя я понял: этот разум меня не отпустит. Я мог бы вырваться силой. Но после того, как из-за меня чуть рехнулся дворецкий... Нет. Повторять это с мальчишкой было не в моём стиле. Даже с таким больным ублюдком.
Я должен был найти выход. По правилам этого места. Я пошёл вперёд, шагая по извивающейся земле. Прямо передо мной открылся проход, тёмный, пульсирующий, слаженно сокращающийся, как гигантский пищевод этого безумного организма.
За проходом меня ждал лабиринт. Стены из плоти, плесени и гнили громоздились вверх, теряясь в темноте. Их текстура была живой: кожа содрогалась при малейшем прикосновении, местами она была покрыта шерстью, местами - гладкая, как у змеи, местами дрожащая, словно мышцы, вывернутые наружу. Глаза следили за мной, моргали, наблюдали. Когти изредка дёргались, словно пытаясь схватить воздух. Где-то под тонким слоем плоти я видел, как бились сердца, лишние, ненужные, но всё ещё работающие.
Прохожу через этот лабиринт, шаг за шагом, с каждым движением мне становится всё труднее дышать. Здесь не было ни логики, ни человеческих форм. Я искал выход, но вместо этого снова и снова попадал в тупики мякотной массы. Я остановился на мгновение, давая себе передышку. Это место из плоти и мяса заполняло меня до краёв. Пульсация стен, шорохи, стоны, которые сливались в одну общую какофонию.
Я вынул Данила, сжал его в руке и прицелился в ближайшую стену. Пули взорвались в плоти, оставляя глубокие дыры, из которых сразу же начала вытекать чёрная жидкость, зловонно шипя и разъедая всё вокруг. Но стены не остановились. Они сжались, изогнулись и сгорбились, как целый зверь, готовый ответить на нападение. Я нажал на спуск. Пуля снова пробила мясо.
Отчаянно, как Иона в брюхе кита, если бы у него были пушки, я палил без остановки. Мои движения стали более быстрыми, чем мысли. Я рвал этот мир, пули дырявили плоть, чёрная жижа шипела. Я стрелял дальше. Кости трещали, мясо рвалось. Ближе, дальше, огонь и боль. Я слышал, как кости лопаются, как надежды, как живые структуры разрываются на части. Но вот, в конце коридора, я увидел белую пустоту.
Она манила меня, обещая, что вот-вот я выберусь. Это не был обычный выход. Это была чистая пустота. Чистое ничто. Место, где нет плоти, где реальность не существует. Я шагнул в неё. И как только я пересёк порог, всё исчезло. В мгновение ока я выскользнул, как свет из ночи, и оказался в реальном мире.
Реальность
Оглушительная тишина реальности. Никакой крови на стенах, никаких мясных лабиринтов, никто не рвёт тебя в клочья. В открытую. Старая добрая Америка. Руки дрожали от пережитого, а глаза - от усталости, которой не было конца. В ушах - только эта проклятая тишина, которую я так ненавидел, но которая теперь стала моим спасением. Я выдохнул, чувствуя, как реальность снова захватывает меня, но это было не освобождение - это была ещё одна ловушка.
Я стоял в комнате Генри. Его глаза изучали меня с любопытством, в них горел тот же огонь, что и раньше, и в этом огне я читал то, что мне не нравилось. Его губы, как дамба, с трудом прорвались через тишину:
- Что там было?
У меня было много слов, но они не собирались в ответ. Его будущее в психушке или в тюрьме, вот что.
- Что там было? - повторил он, не моргая. Он знал, что я молчу не просто так. Но я не собирался быть откровенным.
- Это было место, где бы ты не хотел оказаться.
Генри сжал губы, уловив намёк, и не стал настаивать дальше. Он вернулся к разглядыванию своей любимой невидимой точке в комнате. Я перестал его интересовать. Правильно.
У порога служанка отступила, выдав, что подслушивала. Слишком очевидно.
- А теперь давай поговорим, - сказал я, шагнув к ней. - Что скрывал Лонгфорд? Он занимался каким-то проектом с кем-то, а Вудсворт был ему верным сайдкиком. Хоть что-то. Если я раскрою дело, то не полезу в твою голову.
Её сердцебиение участилось, словно она собиралась взорваться.
- Я бы хотела вам помочь, сэр. Правда. Но я ничего не знаю, - она замялась, теребя фартук. - Войдите в мой разум, возможно, моё подсознание будет полезнее.
Я вздохнул. Сил на ещё один ад не было. Но дело тянуло, как бетонные ботиночки от лучших мафиозных модельеров. Я сел на край стула у двери. Скрестил револьверы на груди. Захар и Данил дрожали в ладонях, как гончие перед охотой. Закрыл глаза. Шагнул внутрь.
Палаты смирения
Я ненавижу такие места.
Первое, что я чувствую, - это не пол под ногами и не запах, а какое-то глухое, отстранённое осознание того, что выхода нет. Я уже был в ловушках разумов. В сознаниях, которые хотели меня убить. В сознаниях, которые хотели стереть себя изнутри. В сознаниях, которые были всего лишь остатками человеческого разума, цепляющимися за само существование. Но это место... Оно не хочет убить, исказить или сломать. Оно не хочет ничего. Оно просто есть. Ловушка для никого.
Я стою в коридоре, уходящем в бесконечность. Пол плиточный, стены покрыты бледными обоями с геометрическим узором, который словно дрожит и искажается, будто под тонким слоем бумаги что-то шевелится. Свет неестественный, без теней, без источника. Просто есть. Мёртвый, холодный, вечный. И голоса. Они не затыкаются. Озадаченные шёпотки, различающиеся тембром, тоном или скоростью, раздаются из-за стен, или это сами стены общаются.
"Ты знаешь, что ты должна сделать, не так ли?"
"Ты не должна быть здесь, но ты будешь здесь. Мы все будем здесь."
Психоз.
Двери. Бесконечные двери по обе стороны коридора, как солдаты на параде, готовые раскрыть передо мной ещё один кусок чужого безумия. Я открываю первую. В комнате нет мебели. Только сама служанка. Она стоит, в руках - лейка, из которой течёт вода на мокрый пол. Я не сразу понимаю, что она поливает - ничего. Или, может, то, что я не могу видеть.
- Что ты делаешь? - спрашиваю я, хотя и так знаю, что ответ мне не понравится.
Она не оборачивается.
- Я поливаю цветы, - отвечает она, и в её голосе нет сомнений, только утомление.
- Здесь нет цветов.
Она качает головой.
- Они просто невидимы. Если на них не смотреть, они тут же сгниют. Надеюсь, они всё ещё здесь.
Она надеется. Не знает. Не верит. Просто надеется.
Я смотрю на пустую комнату, на капли, стекающие вниз по её одежде. Вода уходит в трещины в полу, словно это капилляры огромного существа. Я закрываю дверь.
"Где ты? Ты уже здесь. Ты потерялась, ты никогда не потеряешься".
Другая комната. В ней только узкое, высокое окно. Под ним нет мебели, нет ничего, на что можно забраться. Только служанка. Она стоит под окном, запрокинув голову, и всматривается вверх.
- Что ты делаешь?
- Пересчитываю облака.
- Как?
Она молчит. Только её пальцы слегка шевелятся, будто она ведёт невидимый счёт. Я не вижу неба. Только узкую полоску света, который кажется таким же искусственным, как и этот мир.
"Ты обещала быть смиренной, разве ты не смиренна? Почему ты не смиренная?"
Очередь. Из неё одной. Она стоят в закольцованной очереди, иногда передвигаясь на шаг.
"Ты хочешь быть смиренной? Скажи мне, что ты хочешь. Ты не можешь сказать. Ты должна молчать."
Все комнаты имеют одинаковые обои резких геометрических линий, но в каждой из комнат обои отличаются по текстуре или меняют оттенки от нормального до грязного.
Пыль. Повсюду пыль. Горы пыли. Её невозможно убрать, но она продолжает убирать. Руки её в грязи, в слое веков, она смахивала пыль, и та взлетала, как рой мух, но тут же оседала чуть дальше, насмехаясь над её руками. Воздух взбитый, сухой. Он давит на меня, как все миры, которые я посетил сегодня.
"Ты знаешь, что тебе нужно сделать, не так ли?"
"Не делай этого... Ты не сможешь это сделать. Скажи мне, ты хочешь это? Ты хочешь это?"
Комната, полная часов. Стрелки ходят рывками. Одни идут вперёд, другие назад. Третьи просто дрожат на месте.
- Я должна следить за временем, - шепчет она. - Должна...
- Но оно идёт неправильно.
- Я знаю.
Я смотрю на ближайший циферблат. Время 25:81. Стрелки начинают вращаться быстрее, как если бы чувствовали мой взгляд.
Резкий крик прервал голоса, но потом они продолжаются как ни в чем не бывало.
Иногда встречается мебель. Слишком высокие кресла, слишком низкие столы. Зеркала отражают вещи, людей и действия с небольшими отличиями. Какой-то прибор издаёт пульсирующий, зловещий звук и выдыхает дым, как будто его назначение - мучения.
Я продолжаю идти. Коридор снова растягивается, словно разматывающаяся катушка киноплёнки. Вдоль стен струится сквозняк, несущий запах отсыревшей бумаги и ржавого железа. И вот - дверь. Тяжёлая, деревянная, с тёмным железным кольцом вместо ручки. Я толкаю её.
Внутри - ещё одна служанка. Она стоит на коленях в горе мусора - клочья пожелтевших бумаг, разбитые карманные часы, куски ткани, старые ключи, словно сваленные сюда остатки чьих-то жизней. Её руки роются в хламе, но глаза пустые, не видят, а просто смотрят.
- Что ты ищешь? - спрашиваю я.
Она не сразу отвечает. Только спустя несколько мгновений, не переставая копаться, бормочет:
- Истину.
- И как успехи?
- Она должна быть где-то здесь... - её пальцы нащупывают что-то. Она вытягивает тонкий металлический ключ и передаёт мне. Холодный, словно его только что вынули из могилы. - Вам туда.
Все двери коридора, кроме одной, открываются разом. Из каждой комнаты выходят они. Все сразу. Все одинаковые. Все она. Её шаги тихие, синхронные, но она не смотрят на меня. Просто движутся, как слепые актёры, следуя неизвестному сценарию. Если я пойду за ними, то уже никогда не выйду.
Животные глаза сверлили меня из жителей этого ада - животных амальгам. Хищные зубы, переплетённые лапы, перекошенные морды - всё это сливалось в чудовищных существ, которые шипели и извивались в пульсирующем мраке. Кровь текла по их телам, словно сама жизнь рвалась через поры, создавая кровавые ручейки. Она смешивалась с внутренним мясом, как старая влага в тканях, что на протяжении десятилетий не иссыхает, а только продолжает развиваться в тени.
Некоторые из этих существ двигались по стенам. Их когти впивались в мягкое мясо мира. Каждый их шаг был утробным, порочным шуршанием, а воздух звенел от того, как они терлись о биомассы, сливаясь в единый мерзкий биом. И я был частью всего этого.
Я не успел и сообразить, как меня накрыла волна чёрных крыльев. Вороньё с собачьими головами. Они дёргались и скакали с разломанными лапами и крыльями. Каждое движение, каждый скачок был неестественным, невыносимым для глаз.
Я выхватил револьверы, не думая, и начал стрелять. Пули взрывались в их телах, разрушая кости и перья, но они всё равно продолжали прыгать, как одержимые, скрипя лапами по мерзкой, мокрой земле.
Вдруг из-под ног выскочила собака с вороньей головой, её лапы тоже сломаны. Я оттолкнул её ногой и бросился бежать, не оборачиваясь. Передо мной появилось тело худого енота с бешеной лисьей головой с огромным ртом, растянутым до затылка, который как будто хотела проглотить весь этот мясной мир. Её взгляд пронзал меня насквозь, её тело дергалось, как игрушка, брошенная в углу.
Я промчался мимо, но мир не переставал двигаться в своей кошмарной динамике. Мост, на котором я оказался, был не просто мостом. Он был сделан из жил и висел над пропастью, тянущей меня в свои тёмные недра. Я ускорился, слыша, как всё вокруг начинает рваться, как разрушение скачет ко мне.
Я рванул вперёд, под ногами белая ткань становится всё слабее, всё более пружинистой. Порой казалось, что мост исчезал подо мной, и я падал в пустоту. Когда я понял, что до конца остаётся всего несколько шагов, мои ноги уже почти не слушались. Но я прыгнул и в последний момент - успел схватиться за край. Как только я ввалился в это место, за моей спиной струна моста лопнула, и пропасть забрала свою жатву.
Я стоял в этой башне из мяса и хрящей, чувствуя, как её живые стены шевелятся вокруг меня. Мрак сжался, и каждый шорох в углу казался предвестием новой угрозы. Я дышал тяжело, пытаясь угадать, что ждёт меня за следующим поворотом, но я не был готов.
Скрежет зубов, шлепки по земле, словно кто-то только выполз из воды. Что-то приближалось. Я инстинктивно выхватил револьверы, но прежде чем я успел подготовиться, существо выскользнуло из тени.
Оно было огромное. Размером с медведя, но, чёрт возьми, это не был медведь. Это был кошмар, собравшийся из разорванных плохих идей. Он полз, а его лапы гнулись во всех направлениях кроме природных. И они двигались с задержкой, будто сначала шагал его скелет, а потом кости догоняло мясо. Его голова была перевёрнутой головой кота, стеклянные глаза смотрели на меня с глубоким недовольством, с яростью, которую не смог бы понять ни один человек. Помимо зубного скрежета, рот не открывался – он расходился, как старый шов, а изнутри сочился хрип, похожий на капающий жир.
Я выстрелил, пуля утонула в плоти, как если бы он был сделан из грязи. Только потом, с запозданием, в том месте разверзлась рана. Она была такой же гибкой, как сама реальность, и пули растворялись в его теле, в их новом доме из этого ползучего кошмара.
Я отступил на шаг, он не терял скорости. Одна из его лап взвилась в воздух, и я почувствовал, как всё вокруг меня сжалось. Я успел отпрыгнуть в сторону, едва уклоняясь от удара, который мог бы отправить меня в вечность.
Но он не замедлялся. Его глаза были полны ненависти. Я снова выстрелил, целясь в шею, но этот зверь был слишком быстрым. В этот момент его лапа пронзила воздух и с ужасным грохотом ударила меня по груди. Я почувствовал стекольный треск, но, несмотря на боль, не упал. Я отшатнулся, прижимая револьверы к груди. Дым от них обвивал меня, как облака вершину горы. Это скрипучее существо приближалось ко мне.
Я выстрелил ещё несчётное число раз. Пули на этот раз попадали точно. Я вонзил их в его лапы, и существо убого запуталось в конечностях. Но я не дал ему времени. Одним быстрым движением я прыгнул к его спине, вдавил ствол Захара в хребет и выстрелил. Существо взорвалось на куски, в воздухе взметнулись сгустки мяса и кровяная взвесь. На улице адски, небольшой кровавый дождь.
Я стоял над месивом, пока оно оседало в гниль, становясь частью этого места, словно оно никогда и не существовало отдельно от него. Последние осколки существа мокро падали на землю. Но я знал одно: я победил. Я выжил. Я жил, как и этот мир.
Но что-то не давало мне покоя. Если Генри осознанно убил своего отца, то здесь были бы люди. Вина от убийства себеподобного, тем более отцеубийство, намного сильнее от убийства братьев наших меньших. А тут только перекрученные, исковерканные тела животных.
Я вздохнул, чувствуя, как мои лёгкие наполняются мерзким смрадом. Было бы логично оставить этот кошмар позади. Я сделал шаг, и мир содрогнулся, словно почувствовал моё намерение. Мгновение спустя я понял: этот разум меня не отпустит. Я мог бы вырваться силой. Но после того, как из-за меня чуть рехнулся дворецкий... Нет. Повторять это с мальчишкой было не в моём стиле. Даже с таким больным ублюдком.
Я должен был найти выход. По правилам этого места. Я пошёл вперёд, шагая по извивающейся земле. Прямо передо мной открылся проход, тёмный, пульсирующий, слаженно сокращающийся, как гигантский пищевод этого безумного организма.
За проходом меня ждал лабиринт. Стены из плоти, плесени и гнили громоздились вверх, теряясь в темноте. Их текстура была живой: кожа содрогалась при малейшем прикосновении, местами она была покрыта шерстью, местами - гладкая, как у змеи, местами дрожащая, словно мышцы, вывернутые наружу. Глаза следили за мной, моргали, наблюдали. Когти изредка дёргались, словно пытаясь схватить воздух. Где-то под тонким слоем плоти я видел, как бились сердца, лишние, ненужные, но всё ещё работающие.
Прохожу через этот лабиринт, шаг за шагом, с каждым движением мне становится всё труднее дышать. Здесь не было ни логики, ни человеческих форм. Я искал выход, но вместо этого снова и снова попадал в тупики мякотной массы. Я остановился на мгновение, давая себе передышку. Это место из плоти и мяса заполняло меня до краёв. Пульсация стен, шорохи, стоны, которые сливались в одну общую какофонию.
Я вынул Данила, сжал его в руке и прицелился в ближайшую стену. Пули взорвались в плоти, оставляя глубокие дыры, из которых сразу же начала вытекать чёрная жидкость, зловонно шипя и разъедая всё вокруг. Но стены не остановились. Они сжались, изогнулись и сгорбились, как целый зверь, готовый ответить на нападение. Я нажал на спуск. Пуля снова пробила мясо.
Отчаянно, как Иона в брюхе кита, если бы у него были пушки, я палил без остановки. Мои движения стали более быстрыми, чем мысли. Я рвал этот мир, пули дырявили плоть, чёрная жижа шипела. Я стрелял дальше. Кости трещали, мясо рвалось. Ближе, дальше, огонь и боль. Я слышал, как кости лопаются, как надежды, как живые структуры разрываются на части. Но вот, в конце коридора, я увидел белую пустоту.
Она манила меня, обещая, что вот-вот я выберусь. Это не был обычный выход. Это была чистая пустота. Чистое ничто. Место, где нет плоти, где реальность не существует. Я шагнул в неё. И как только я пересёк порог, всё исчезло. В мгновение ока я выскользнул, как свет из ночи, и оказался в реальном мире.
Реальность
Оглушительная тишина реальности. Никакой крови на стенах, никаких мясных лабиринтов, никто не рвёт тебя в клочья. В открытую. Старая добрая Америка. Руки дрожали от пережитого, а глаза - от усталости, которой не было конца. В ушах - только эта проклятая тишина, которую я так ненавидел, но которая теперь стала моим спасением. Я выдохнул, чувствуя, как реальность снова захватывает меня, но это было не освобождение - это была ещё одна ловушка.
Я стоял в комнате Генри. Его глаза изучали меня с любопытством, в них горел тот же огонь, что и раньше, и в этом огне я читал то, что мне не нравилось. Его губы, как дамба, с трудом прорвались через тишину:
- Что там было?
У меня было много слов, но они не собирались в ответ. Его будущее в психушке или в тюрьме, вот что.
- Что там было? - повторил он, не моргая. Он знал, что я молчу не просто так. Но я не собирался быть откровенным.
- Это было место, где бы ты не хотел оказаться.
Генри сжал губы, уловив намёк, и не стал настаивать дальше. Он вернулся к разглядыванию своей любимой невидимой точке в комнате. Я перестал его интересовать. Правильно.
У порога служанка отступила, выдав, что подслушивала. Слишком очевидно.
- А теперь давай поговорим, - сказал я, шагнув к ней. - Что скрывал Лонгфорд? Он занимался каким-то проектом с кем-то, а Вудсворт был ему верным сайдкиком. Хоть что-то. Если я раскрою дело, то не полезу в твою голову.
Её сердцебиение участилось, словно она собиралась взорваться.
- Я бы хотела вам помочь, сэр. Правда. Но я ничего не знаю, - она замялась, теребя фартук. - Войдите в мой разум, возможно, моё подсознание будет полезнее.
Я вздохнул. Сил на ещё один ад не было. Но дело тянуло, как бетонные ботиночки от лучших мафиозных модельеров. Я сел на край стула у двери. Скрестил револьверы на груди. Захар и Данил дрожали в ладонях, как гончие перед охотой. Закрыл глаза. Шагнул внутрь.
Палаты смирения
Я ненавижу такие места.
Первое, что я чувствую, - это не пол под ногами и не запах, а какое-то глухое, отстранённое осознание того, что выхода нет. Я уже был в ловушках разумов. В сознаниях, которые хотели меня убить. В сознаниях, которые хотели стереть себя изнутри. В сознаниях, которые были всего лишь остатками человеческого разума, цепляющимися за само существование. Но это место... Оно не хочет убить, исказить или сломать. Оно не хочет ничего. Оно просто есть. Ловушка для никого.
Я стою в коридоре, уходящем в бесконечность. Пол плиточный, стены покрыты бледными обоями с геометрическим узором, который словно дрожит и искажается, будто под тонким слоем бумаги что-то шевелится. Свет неестественный, без теней, без источника. Просто есть. Мёртвый, холодный, вечный. И голоса. Они не затыкаются. Озадаченные шёпотки, различающиеся тембром, тоном или скоростью, раздаются из-за стен, или это сами стены общаются.
"Ты знаешь, что ты должна сделать, не так ли?"
"Ты не должна быть здесь, но ты будешь здесь. Мы все будем здесь."
Психоз.
Двери. Бесконечные двери по обе стороны коридора, как солдаты на параде, готовые раскрыть передо мной ещё один кусок чужого безумия. Я открываю первую. В комнате нет мебели. Только сама служанка. Она стоит, в руках - лейка, из которой течёт вода на мокрый пол. Я не сразу понимаю, что она поливает - ничего. Или, может, то, что я не могу видеть.
- Что ты делаешь? - спрашиваю я, хотя и так знаю, что ответ мне не понравится.
Она не оборачивается.
- Я поливаю цветы, - отвечает она, и в её голосе нет сомнений, только утомление.
- Здесь нет цветов.
Она качает головой.
- Они просто невидимы. Если на них не смотреть, они тут же сгниют. Надеюсь, они всё ещё здесь.
Она надеется. Не знает. Не верит. Просто надеется.
Я смотрю на пустую комнату, на капли, стекающие вниз по её одежде. Вода уходит в трещины в полу, словно это капилляры огромного существа. Я закрываю дверь.
"Где ты? Ты уже здесь. Ты потерялась, ты никогда не потеряешься".
Другая комната. В ней только узкое, высокое окно. Под ним нет мебели, нет ничего, на что можно забраться. Только служанка. Она стоит под окном, запрокинув голову, и всматривается вверх.
- Что ты делаешь?
- Пересчитываю облака.
- Как?
Она молчит. Только её пальцы слегка шевелятся, будто она ведёт невидимый счёт. Я не вижу неба. Только узкую полоску света, который кажется таким же искусственным, как и этот мир.
"Ты обещала быть смиренной, разве ты не смиренна? Почему ты не смиренная?"
Очередь. Из неё одной. Она стоят в закольцованной очереди, иногда передвигаясь на шаг.
"Ты хочешь быть смиренной? Скажи мне, что ты хочешь. Ты не можешь сказать. Ты должна молчать."
Все комнаты имеют одинаковые обои резких геометрических линий, но в каждой из комнат обои отличаются по текстуре или меняют оттенки от нормального до грязного.
Пыль. Повсюду пыль. Горы пыли. Её невозможно убрать, но она продолжает убирать. Руки её в грязи, в слое веков, она смахивала пыль, и та взлетала, как рой мух, но тут же оседала чуть дальше, насмехаясь над её руками. Воздух взбитый, сухой. Он давит на меня, как все миры, которые я посетил сегодня.
"Ты знаешь, что тебе нужно сделать, не так ли?"
"Не делай этого... Ты не сможешь это сделать. Скажи мне, ты хочешь это? Ты хочешь это?"
Комната, полная часов. Стрелки ходят рывками. Одни идут вперёд, другие назад. Третьи просто дрожат на месте.
- Я должна следить за временем, - шепчет она. - Должна...
- Но оно идёт неправильно.
- Я знаю.
Я смотрю на ближайший циферблат. Время 25:81. Стрелки начинают вращаться быстрее, как если бы чувствовали мой взгляд.
Резкий крик прервал голоса, но потом они продолжаются как ни в чем не бывало.
Иногда встречается мебель. Слишком высокие кресла, слишком низкие столы. Зеркала отражают вещи, людей и действия с небольшими отличиями. Какой-то прибор издаёт пульсирующий, зловещий звук и выдыхает дым, как будто его назначение - мучения.
Я продолжаю идти. Коридор снова растягивается, словно разматывающаяся катушка киноплёнки. Вдоль стен струится сквозняк, несущий запах отсыревшей бумаги и ржавого железа. И вот - дверь. Тяжёлая, деревянная, с тёмным железным кольцом вместо ручки. Я толкаю её.
Внутри - ещё одна служанка. Она стоит на коленях в горе мусора - клочья пожелтевших бумаг, разбитые карманные часы, куски ткани, старые ключи, словно сваленные сюда остатки чьих-то жизней. Её руки роются в хламе, но глаза пустые, не видят, а просто смотрят.
- Что ты ищешь? - спрашиваю я.
Она не сразу отвечает. Только спустя несколько мгновений, не переставая копаться, бормочет:
- Истину.
- И как успехи?
- Она должна быть где-то здесь... - её пальцы нащупывают что-то. Она вытягивает тонкий металлический ключ и передаёт мне. Холодный, словно его только что вынули из могилы. - Вам туда.
Все двери коридора, кроме одной, открываются разом. Из каждой комнаты выходят они. Все сразу. Все одинаковые. Все она. Её шаги тихие, синхронные, но она не смотрят на меня. Просто движутся, как слепые актёры, следуя неизвестному сценарию. Если я пойду за ними, то уже никогда не выйду.
