- Гаду? - нахмурившись, переспросила я, поворачиваясь лицом к мужчине.
Обвив руками шею Алеши, я смерила его задумчивым взглядом, после чего чуть слышно спросила:
- Зачем ты зовешь своего брата гадом? Не боишься, что он услышит?
- Боюсь что услышит? - едва сдерживая смех, проговорил Лексей.
С этими словами он так громко захохотал, что чуть было не выпустил меня из своих объятий.
Вдоволь насмеявшись, Алеша нежно провел тыльной стороной ладони по моей щеке, отчего меня мгновенно бросило в жар, а затем взял мое лицо за подбородок и приблизил к себе.
- Отнюдь. Куда больше я боюсь, что Барин может в любой момент застать нас в объятьях друг друга.
С этими словами он впился в мои губы жадным поцелуем, а затем, наконец, выпустил меня из своих объятий и пересел в одно из кресел.
Взяв все еще стоявшую на столе бутылку дорогого виски, мужчина до краев наполнил ею два фужера, а затем жестом предложил мне присоединиться, что я и сделала.
Взяв фужер из рук своего любовника, я сделала из него пару глотков, после чего вернула фужер на стол.
- И все-таки? - не унималась я, - Почему ты зовешь родного брата гадом? Неужели ты так зол на него?
Закинув ногу за ногу, я одарила своего собеседника заинтригованным взглядом.
Но мой вопрос отчего-то вновь рассмешил Лексея.
Издав едва слышимый смешок, мужчина отставил свой фужер на стол, а затем, наконец, соизволил ответить на мой вопрос.
- Почему зову? Пфф... Все просто! Ведь это его настоящее имя. Точнее сказать, моего братца так звали еще во времена гонений на евреев. Но потом мы переехали в Петербург, где нам и пришлось изменить наши имена на более благозвучные что ли...
На этих словах Лексей задумчиво пожал плечами, а затем вновь обратился ко мне:
- Если Барин узнает, что я тебе об этом рассказал...
Алеша проглотил в горле невидимый ком и прикусил губу, дабы не ляпнуть лишнего.
- Он мою кукушку, как следует, встряхнет. Поэтому прошу тебя, Соня, не сдавай меня! А то тебе придется хоронить меня раньше времени!
С этими словами Лексей с мольбой во взгляде уставился на меня, а я в ответ на его немой вопрос молча кивнула.
- Обещаю. Все будет хорошо.
Сжав ладони мужчины в своих руках, я одарила Лексея пронизывающим взглядом, и в ту минуту у меня словно камень упал с души.
В то мгновение я увидела то, чего никогда не замечала прежде.
Лексей действительно доверял мне.
Он верил каждому моему слову, он ловил каждый мой взгляд, каждую мою улыбку...
И это было просто замечательно.
Прервав мысленный диалог со своим любовником, я подошла к небольшому туалетному столику и, взглянув в зеркало, поправила свою высокую прическу.
- "Самуил Лифшиц, психиатр", - задумчиво протянул Лексей, повертев в руках визитку, которая не так давно лежала на краю стола, - Стало быть, ты воистину считаешь меня умалишенным?
Последнюю фразу Лексей произнес с саркастичной усмешкой на устах и с нотками издевки в голосе.
- Отнюдь, - отрезала я, вырывая визитку из рук все еще хохочущего мужчины.
Вытащив из шкафа небольшой ридикюль, я сложила туда визитку, а затем вновь обратилась к своему собеседнику:
- Психиатр потребуется, только отнюдь не нам с тобой, - ухмыльнулась я, нежно касаясь губами губ Лексея, - Ну, а что же касается дела...
С этими словами я провела ладонью по груди мужчины, а затем вновь одарила того взглядом.
- Ты скоро и сам обо всем узнаешь.
На этих словах я вновь улыбнулась, чмокнула отчего-то обескураженного Лексея в губы, а затем со всех ног поспешила в пролетку, которая меня уже дожидалась возле ворот отеля.
"Как странно, Алеша не осмелился меня проводить", - подумала я, оглядываясь на дверь номера, которую Лексей любезно успел захлопнуть, аккурат в тот момент, когда я уже направлялась к выходу.
В тот момент в моей голове крутилось множество мыслей и вопросов, на которые я при всем своем желании не могла найти вразумительных ответов.
Петра раньше звали по-другому... Интересно, каким он был раньше, еще до своего переезда в Петербург...
И почему Лексей не доверяет своему брату, ведь в первое же мгновение нашей встречи мне подумалось иное...
Неужели он так сильно боится Петра? Или же я просто для них всего лишь обычных трофей, который два брата никак не могут поделить между собой?
Увы, но в тот момент ответов на эти вопросы у меня не было...
Да и нужно было ли мне обо всем этом знать? Или же нет?
Спустившись вниз по золотистой винтовой лестнице, я уже было подходила к двери, как внезапно кто-то перехватил мою руку.
От неожиданности я чуть было не вскрикнула, но в следующую минуту незнакомец одарил меня взглядом, и я безошибочно узнала в нем своего товарища.
- Хилый! Как ты меня напугал! - хватаясь за сердце, проговорила я, - Только зачем ты пришел? Решил проводить меня или же просто переживаешь, что я не справлюсь со всем?
Несколько секунд я прожигала товарища взглядом и ждала его ответа.
Но Хилый, казалось бы, и вовсе не собирался отвечать на мой вопрос.
Вместо ответа от галантно открыл мне дверь, а затем, последовал за мной на улицу.
Все это время мужчина выглядел довольно встревоженным, и я никак не могла взять в толк, что с ним приключилось.
Руки Хилого отчего-то подрагивали, а его сердце так бешено колотилось в груди, что даже я слышала его стук.
И, стоило нам с товарищем только покинуть стены отеля, как тот внезапно заговорил:
- Жандармы. Они следят за нами.
С этими словами он бросил короткий взгляд куда-то в сторону, и я действительно заметила двух незнакомых господ, которые отчего-то косились на нас с Хилым.
- Говорят, их крыса-осведомитель - это портье..., - задумчиво протянул мужчина, поглядывая в сторону отеля.
Подойдя к пролетке, товарищ помог мне присесть в карету, а затем устроился напротив меня, шепнул что-то извозчику, после чего извозчик пришпорил лошадей и пролетка двинулась с места.
Хилый все еще выглядел отчего-то грустным и напуганным, и я никак не могла понять, что стало причиной такого тревожного состояния моего товарища.
Взяв мужчину за руку, я внимательно вгляделась в его светлые глаза, а затем осторожно спросила:
- Что стало причиной твоей тревоги? Неужто ты так испугался из-за жандармов?
Моих губ коснулась невольная улыбка, отчего Хилый помрачнел еще больше.
Сжав мою ладонь в свои пальцах, он с укоризненным видом покачал головой, а затем с укором сказал:
- Эх, Сонька-Сонька... Если бы все было так просто, я бы к тебе не пришел...
С этими словами товарищ тяжело вздохнул, а затем выпустил мою ладонь из своих пальцев.
- Ведь за нами уже давно идет охота, а теперь и за тобой тоже... Ведь ты одна из нас, ведь мы же одна семья...
Он вновь вздохнул, а затем понурил взгляд.
- Ты уж не серчай, но я, пожалуй, присмотрю за тобой, чтобы ничего плохого не приключилось. Ведь если с тобой хоть что-то случится, то Барин с меня три шкуры сдерет, и...
- Постой! - догадалась я, - Так это Барин тебя ко мне подослал?
Скрестив руки на груди, я одарила своего собеседника внимательным взглядом.
И, как я и предполагала, Хилый подтвердил все мои опасения.
- Он самый, - кивая, проговорил мужчина, - Поэтому прошу Вас, мадемуазель, довериться мне и ни о чем не беспокоиться...
Последнюю фразу Хилый произнес с ужасным французским акцентом, от чего я громко захохотала.
В ту минуту я была уверена лишь в одном - для Барина я действительно не трофей.
Петр воистину любит меня, раз решился подослать ко мне своего человека, и одна только мысль об этом грела мне душу.
В то мгновение я поняла, что вновь обрела ту семью, о которой так давно мечтала, и всем сердцем боялась ее потерять.
Боже, если бы я тогда только знала, что это счастье недолговечно!
Если бы я тогда только знала!
========== Глава 17 ==========
- Что привело Вас ко мне, о милейшее создание? - проворковал Самуил Григорьевич Лифшиц, известный психиатр Петербурга, к которому я нанесла столь неожиданный визит.
Мужчина расположился на против меня, сидя в уютном кресле и сложив руке на столе.
В карих глазах Самуила Григорьевича читалось недоумение, словно он никак не мог взять в толк, что от него могло понадобиться молодой и миловидной девушке, которая записалась к нему на прием.
- Ах, Самуил Григорьевич! Даже и не знаю, с чего и начать..., - дрожащим голосом пролепетала я.
Вытащив из черного ридикюля небольшой платок, я прикрыла лицо ладонями и изобразила плач, который выглядел настолько натуральным, что Хилый, который все это время стоял позади меня, изображая моего старшего брата, даже немного напрягся от происходящего.
- Софочка, с тобой все хорошо? - зачем-то сжимая мое плечо ладонями, осторожно поинтересовался он.
На лице товарища читалось легкое недоумение и даже некое замешательство.
Несколько секунд Хилый молча изучал меня взглядом, пока я жестом его не остановило.
- Все хорошо, - спрятав платок в ридикюль, кивнула я, обращаясь к товарищу.
Сжав в руке правую ладонь мужчины, я взмахнула ресницами и чуть слышно попросила:
- Я была бы тебе очень признательна, если бы ты оставил нас с Самуилом Григорьевичем наедине. Все-таки, разговор предстоит непростой.
С этими словами я подмигнула все еще пребывающему в раздумьях товарищу, который довольно быстро понял, что от него хотят, и вскоре покинул кабинет психиатра.
Как только Хилый ушел, я облегченно вздохнула, после чего протерла лицо ладонями и вновь посмотрела на своего собеседника.
Как я и предполагала, все это время господин Лифшиц продолжал с интересом наблюдать за происходящим и делать какие-то пометки в своем блокноте.
Убедившись, что товарищ удалился, я пододвинула свое кресло к столу, и, перейдя на шепот, чуть слышно сказала, обращаясь к психиатру:
- Самуил Григорьевич, - дрожащим голосом начала я.
Сделав глубокий вдох, я картинно взмахнула ресницами, после чего опустила взгляд.
- Не хотела говорить в присутствии брата. Все-таки, понимаете, дело деликатное, и, если он узнает о том, что творится в моей супружеской жизни, то...
Я широко распахнула глаза и с ужасом посмотрела на своего собеседника.
- Чует мое сердце, если брат узнает обо всем, то он непременно вызовет Карла на дуэль и убьет...
Скрестив руки на груди, я подняла взгляд, а затем резко схватила доктора за руку и положила ее на свой живот.
- А я... Понимаете, я жду ребенка от Карла! Повитуха сказала, что я уже на втором месяце беременности! Понимаете?
- Софья Александровна...
Но Лифшиц не успел договорить, потому что в следующую минуту я убрала его ладонь от своего живота, после чего плюхнулась в свое кресло и, прикрыв лицо ладонями, громко зарыдала.
- Ох, горе мне, горе! - глотая слезы, бормотала я, - Ведь говорила мне маменька, что не стоит выходить замуж за иностранца, тем более за того, который гораздо старше меня... Но ведь я...
Убрав ладони от лица, я одарила своего собеседника взглядом полным отчаяния и безысходности.
- Я ведь люблю его! Люблю всем сердцем! Люблю всей душой!
С этими словами я вновь разрыдалась громким плачем.
Заметив мое состояние, Самуил Григорьевич встав из-за стола и подошел ко мне.
Он осторожно взъерошил рукой мои светлые волосы, а затем чуть слышно спросил:
- Софья Александровна, прошу Вас, успокойтесь. Может, Вам принести воды?
Лифшиц уже было хотел взять со стола колокольчик, чтобы позвать свою горничную, как я жестом его остановила.
- Право, не стоит, мне уже лучше.
С этими словами я проглотила в горле невидимый ком, а затем вновь вытерла слезы платком и посмотрела на своего собеседника, который через пару минут уже вернулся на свое место.
Большие карие глаза мужчины внимательно изучали мое лицо, и, убедившись в том, что мое поведение воистину тронуло психиатра, я сцепила руки в замок и, сделав глубокий вдох, начала свое повествование:
- Мой супруг, Карл фон Мель, - известный в Петербурге ювелир. Возможно, Вы когда-нибудь посещали его ювелирную лавку или же слышали о нем, ведь мой муж - довольно известная персона, особенно в высоко светских кругах.
Выслушав меня, Самуил Григорьевич утвердительно кивнул.
Я же, недолго думая, вновь взмахнула ресницами, а затем продолжила свой рассказ:
- Сперва все было, словно в волшебном сне. Карл носил меня на руках, одаривал драгоценными подарками и комплиментами... Но потом... Потом его словно подменили, и причина столько резких перемен в моем дражайшем супруге до сих пор остается для меня загадкой.
С этими словами я заерзала на кресле и опустила взгляд.
- Он ревнует меня абсолютно ко всем: к своим друзьям, к знакомым, к случайным господам... Он не доверят мне. Считает, будто бы я трачу деньги на своих любовников, а те, в свою очередь, воруют украшения из его лавки и дарят их мне...
Прикусив губу, я подняла полные слез глаза на Лифшица, который все это время, словно завороженный, ловил каждое мое слово.
- Вот и сегодня утром... Стоило мне удалиться на встречу с братом, как по приезде домой Карл устроил мне грандиозный скандал, после чего, как это обычно бывает во время наших ссор, закрылся в своей ювелирной лавке и наотрез отказался сопровождать меня на ярмарку.
Заправив за ухо локон своих русых волос, я вновь одарила взглядом своего собеседника, после чего продолжила свою речь:
- Самуил Григорьевич, сегодня Карл впервые поднял на меня руку! - переходя на шепот, проговорила я, - Я очень боюсь за него и за нашего будущего ребенка, понимаете? Я очень боюсь!
С этими словами я вновь разразилась громким плачем, который еще больше заставил поверить психиатра в мою слезливую историю.
Я и не заметила, как Самуил Григорьевич встал из-за стола оказался рядом со мной.
От неожиданности я вздрогнула и вновь одарила своего собеседника взглядом полным безысходности и тревоги, а мужчина, воспользовавшись моментом, сжал мои руки в своих ладонях и посмотрел на меня взглядом полным сочувствия.
- Ах, дитя! Прошу Вас, успокойтесь! Ведь Вы так молоды, к тому же ждете под сердцем ребенка!
Во взгляде психиатра все это время читалась нежность и сочувствие, а его глаза все еще искрились добротой и пониманием.
Он осторожно поднес мои руки к своим губам и, запечатлев на них поцелуй, выпустил мои ладони из своих пальцев.
- Приводите сегодня вечером своего благоверного. Я постараюсь помочь Вам всем, чем смогу! Ведь Вы так напоминаете мне мою покойную дочь Бейлу!
С этими словами он тяжело вздохнул и, проглотив в горле невидимый ком, вернулся за свой стол.
Все это время Самуил Григорьевич выглядел настолько добрым и сочувствующим, что у меня защемило в груди от осознания того, что ему предстоит пережить вечером этого дня.
Но, увы.
Я не могла по-другому.
По-другому я никак не могла, ведь воровство - это мое призвание, это смысл моей жизни, это моя страсть, которую я никак не могу искоренить при всем своем желании.
Вытащив из сумочки небольшую пачку ассигнаций, я протянула ее психиатру с едва заметной улыбкой на лице.
- Доктор, благодарю Вас! Вы и представить себе не можете, что Вы для меня делаете! Пусть Господь дарует Вам долгих лет жизни!
Обвив руками шею Алеши, я смерила его задумчивым взглядом, после чего чуть слышно спросила:
- Зачем ты зовешь своего брата гадом? Не боишься, что он услышит?
- Боюсь что услышит? - едва сдерживая смех, проговорил Лексей.
С этими словами он так громко захохотал, что чуть было не выпустил меня из своих объятий.
Вдоволь насмеявшись, Алеша нежно провел тыльной стороной ладони по моей щеке, отчего меня мгновенно бросило в жар, а затем взял мое лицо за подбородок и приблизил к себе.
- Отнюдь. Куда больше я боюсь, что Барин может в любой момент застать нас в объятьях друг друга.
С этими словами он впился в мои губы жадным поцелуем, а затем, наконец, выпустил меня из своих объятий и пересел в одно из кресел.
Взяв все еще стоявшую на столе бутылку дорогого виски, мужчина до краев наполнил ею два фужера, а затем жестом предложил мне присоединиться, что я и сделала.
Взяв фужер из рук своего любовника, я сделала из него пару глотков, после чего вернула фужер на стол.
- И все-таки? - не унималась я, - Почему ты зовешь родного брата гадом? Неужели ты так зол на него?
Закинув ногу за ногу, я одарила своего собеседника заинтригованным взглядом.
Но мой вопрос отчего-то вновь рассмешил Лексея.
Издав едва слышимый смешок, мужчина отставил свой фужер на стол, а затем, наконец, соизволил ответить на мой вопрос.
- Почему зову? Пфф... Все просто! Ведь это его настоящее имя. Точнее сказать, моего братца так звали еще во времена гонений на евреев. Но потом мы переехали в Петербург, где нам и пришлось изменить наши имена на более благозвучные что ли...
На этих словах Лексей задумчиво пожал плечами, а затем вновь обратился ко мне:
- Если Барин узнает, что я тебе об этом рассказал...
Алеша проглотил в горле невидимый ком и прикусил губу, дабы не ляпнуть лишнего.
- Он мою кукушку, как следует, встряхнет. Поэтому прошу тебя, Соня, не сдавай меня! А то тебе придется хоронить меня раньше времени!
С этими словами Лексей с мольбой во взгляде уставился на меня, а я в ответ на его немой вопрос молча кивнула.
- Обещаю. Все будет хорошо.
Сжав ладони мужчины в своих руках, я одарила Лексея пронизывающим взглядом, и в ту минуту у меня словно камень упал с души.
В то мгновение я увидела то, чего никогда не замечала прежде.
Лексей действительно доверял мне.
Он верил каждому моему слову, он ловил каждый мой взгляд, каждую мою улыбку...
И это было просто замечательно.
Прервав мысленный диалог со своим любовником, я подошла к небольшому туалетному столику и, взглянув в зеркало, поправила свою высокую прическу.
- "Самуил Лифшиц, психиатр", - задумчиво протянул Лексей, повертев в руках визитку, которая не так давно лежала на краю стола, - Стало быть, ты воистину считаешь меня умалишенным?
Последнюю фразу Лексей произнес с саркастичной усмешкой на устах и с нотками издевки в голосе.
- Отнюдь, - отрезала я, вырывая визитку из рук все еще хохочущего мужчины.
Вытащив из шкафа небольшой ридикюль, я сложила туда визитку, а затем вновь обратилась к своему собеседнику:
- Психиатр потребуется, только отнюдь не нам с тобой, - ухмыльнулась я, нежно касаясь губами губ Лексея, - Ну, а что же касается дела...
С этими словами я провела ладонью по груди мужчины, а затем вновь одарила того взглядом.
- Ты скоро и сам обо всем узнаешь.
На этих словах я вновь улыбнулась, чмокнула отчего-то обескураженного Лексея в губы, а затем со всех ног поспешила в пролетку, которая меня уже дожидалась возле ворот отеля.
"Как странно, Алеша не осмелился меня проводить", - подумала я, оглядываясь на дверь номера, которую Лексей любезно успел захлопнуть, аккурат в тот момент, когда я уже направлялась к выходу.
В тот момент в моей голове крутилось множество мыслей и вопросов, на которые я при всем своем желании не могла найти вразумительных ответов.
Петра раньше звали по-другому... Интересно, каким он был раньше, еще до своего переезда в Петербург...
И почему Лексей не доверяет своему брату, ведь в первое же мгновение нашей встречи мне подумалось иное...
Неужели он так сильно боится Петра? Или же я просто для них всего лишь обычных трофей, который два брата никак не могут поделить между собой?
Увы, но в тот момент ответов на эти вопросы у меня не было...
Да и нужно было ли мне обо всем этом знать? Или же нет?
Спустившись вниз по золотистой винтовой лестнице, я уже было подходила к двери, как внезапно кто-то перехватил мою руку.
От неожиданности я чуть было не вскрикнула, но в следующую минуту незнакомец одарил меня взглядом, и я безошибочно узнала в нем своего товарища.
- Хилый! Как ты меня напугал! - хватаясь за сердце, проговорила я, - Только зачем ты пришел? Решил проводить меня или же просто переживаешь, что я не справлюсь со всем?
Несколько секунд я прожигала товарища взглядом и ждала его ответа.
Но Хилый, казалось бы, и вовсе не собирался отвечать на мой вопрос.
Вместо ответа от галантно открыл мне дверь, а затем, последовал за мной на улицу.
Все это время мужчина выглядел довольно встревоженным, и я никак не могла взять в толк, что с ним приключилось.
Руки Хилого отчего-то подрагивали, а его сердце так бешено колотилось в груди, что даже я слышала его стук.
И, стоило нам с товарищем только покинуть стены отеля, как тот внезапно заговорил:
- Жандармы. Они следят за нами.
С этими словами он бросил короткий взгляд куда-то в сторону, и я действительно заметила двух незнакомых господ, которые отчего-то косились на нас с Хилым.
- Говорят, их крыса-осведомитель - это портье..., - задумчиво протянул мужчина, поглядывая в сторону отеля.
Подойдя к пролетке, товарищ помог мне присесть в карету, а затем устроился напротив меня, шепнул что-то извозчику, после чего извозчик пришпорил лошадей и пролетка двинулась с места.
Хилый все еще выглядел отчего-то грустным и напуганным, и я никак не могла понять, что стало причиной такого тревожного состояния моего товарища.
Взяв мужчину за руку, я внимательно вгляделась в его светлые глаза, а затем осторожно спросила:
- Что стало причиной твоей тревоги? Неужто ты так испугался из-за жандармов?
Моих губ коснулась невольная улыбка, отчего Хилый помрачнел еще больше.
Сжав мою ладонь в свои пальцах, он с укоризненным видом покачал головой, а затем с укором сказал:
- Эх, Сонька-Сонька... Если бы все было так просто, я бы к тебе не пришел...
С этими словами товарищ тяжело вздохнул, а затем выпустил мою ладонь из своих пальцев.
- Ведь за нами уже давно идет охота, а теперь и за тобой тоже... Ведь ты одна из нас, ведь мы же одна семья...
Он вновь вздохнул, а затем понурил взгляд.
- Ты уж не серчай, но я, пожалуй, присмотрю за тобой, чтобы ничего плохого не приключилось. Ведь если с тобой хоть что-то случится, то Барин с меня три шкуры сдерет, и...
- Постой! - догадалась я, - Так это Барин тебя ко мне подослал?
Скрестив руки на груди, я одарила своего собеседника внимательным взглядом.
И, как я и предполагала, Хилый подтвердил все мои опасения.
- Он самый, - кивая, проговорил мужчина, - Поэтому прошу Вас, мадемуазель, довериться мне и ни о чем не беспокоиться...
Последнюю фразу Хилый произнес с ужасным французским акцентом, от чего я громко захохотала.
В ту минуту я была уверена лишь в одном - для Барина я действительно не трофей.
Петр воистину любит меня, раз решился подослать ко мне своего человека, и одна только мысль об этом грела мне душу.
В то мгновение я поняла, что вновь обрела ту семью, о которой так давно мечтала, и всем сердцем боялась ее потерять.
Боже, если бы я тогда только знала, что это счастье недолговечно!
Если бы я тогда только знала!
========== Глава 17 ==========
- Что привело Вас ко мне, о милейшее создание? - проворковал Самуил Григорьевич Лифшиц, известный психиатр Петербурга, к которому я нанесла столь неожиданный визит.
Мужчина расположился на против меня, сидя в уютном кресле и сложив руке на столе.
В карих глазах Самуила Григорьевича читалось недоумение, словно он никак не мог взять в толк, что от него могло понадобиться молодой и миловидной девушке, которая записалась к нему на прием.
- Ах, Самуил Григорьевич! Даже и не знаю, с чего и начать..., - дрожащим голосом пролепетала я.
Вытащив из черного ридикюля небольшой платок, я прикрыла лицо ладонями и изобразила плач, который выглядел настолько натуральным, что Хилый, который все это время стоял позади меня, изображая моего старшего брата, даже немного напрягся от происходящего.
- Софочка, с тобой все хорошо? - зачем-то сжимая мое плечо ладонями, осторожно поинтересовался он.
На лице товарища читалось легкое недоумение и даже некое замешательство.
Несколько секунд Хилый молча изучал меня взглядом, пока я жестом его не остановило.
- Все хорошо, - спрятав платок в ридикюль, кивнула я, обращаясь к товарищу.
Сжав в руке правую ладонь мужчины, я взмахнула ресницами и чуть слышно попросила:
- Я была бы тебе очень признательна, если бы ты оставил нас с Самуилом Григорьевичем наедине. Все-таки, разговор предстоит непростой.
С этими словами я подмигнула все еще пребывающему в раздумьях товарищу, который довольно быстро понял, что от него хотят, и вскоре покинул кабинет психиатра.
Как только Хилый ушел, я облегченно вздохнула, после чего протерла лицо ладонями и вновь посмотрела на своего собеседника.
Как я и предполагала, все это время господин Лифшиц продолжал с интересом наблюдать за происходящим и делать какие-то пометки в своем блокноте.
Убедившись, что товарищ удалился, я пододвинула свое кресло к столу, и, перейдя на шепот, чуть слышно сказала, обращаясь к психиатру:
- Самуил Григорьевич, - дрожащим голосом начала я.
Сделав глубокий вдох, я картинно взмахнула ресницами, после чего опустила взгляд.
- Не хотела говорить в присутствии брата. Все-таки, понимаете, дело деликатное, и, если он узнает о том, что творится в моей супружеской жизни, то...
Я широко распахнула глаза и с ужасом посмотрела на своего собеседника.
- Чует мое сердце, если брат узнает обо всем, то он непременно вызовет Карла на дуэль и убьет...
Скрестив руки на груди, я подняла взгляд, а затем резко схватила доктора за руку и положила ее на свой живот.
- А я... Понимаете, я жду ребенка от Карла! Повитуха сказала, что я уже на втором месяце беременности! Понимаете?
- Софья Александровна...
Но Лифшиц не успел договорить, потому что в следующую минуту я убрала его ладонь от своего живота, после чего плюхнулась в свое кресло и, прикрыв лицо ладонями, громко зарыдала.
- Ох, горе мне, горе! - глотая слезы, бормотала я, - Ведь говорила мне маменька, что не стоит выходить замуж за иностранца, тем более за того, который гораздо старше меня... Но ведь я...
Убрав ладони от лица, я одарила своего собеседника взглядом полным отчаяния и безысходности.
- Я ведь люблю его! Люблю всем сердцем! Люблю всей душой!
С этими словами я вновь разрыдалась громким плачем.
Заметив мое состояние, Самуил Григорьевич встав из-за стола и подошел ко мне.
Он осторожно взъерошил рукой мои светлые волосы, а затем чуть слышно спросил:
- Софья Александровна, прошу Вас, успокойтесь. Может, Вам принести воды?
Лифшиц уже было хотел взять со стола колокольчик, чтобы позвать свою горничную, как я жестом его остановила.
- Право, не стоит, мне уже лучше.
С этими словами я проглотила в горле невидимый ком, а затем вновь вытерла слезы платком и посмотрела на своего собеседника, который через пару минут уже вернулся на свое место.
Большие карие глаза мужчины внимательно изучали мое лицо, и, убедившись в том, что мое поведение воистину тронуло психиатра, я сцепила руки в замок и, сделав глубокий вдох, начала свое повествование:
- Мой супруг, Карл фон Мель, - известный в Петербурге ювелир. Возможно, Вы когда-нибудь посещали его ювелирную лавку или же слышали о нем, ведь мой муж - довольно известная персона, особенно в высоко светских кругах.
Выслушав меня, Самуил Григорьевич утвердительно кивнул.
Я же, недолго думая, вновь взмахнула ресницами, а затем продолжила свой рассказ:
- Сперва все было, словно в волшебном сне. Карл носил меня на руках, одаривал драгоценными подарками и комплиментами... Но потом... Потом его словно подменили, и причина столько резких перемен в моем дражайшем супруге до сих пор остается для меня загадкой.
С этими словами я заерзала на кресле и опустила взгляд.
- Он ревнует меня абсолютно ко всем: к своим друзьям, к знакомым, к случайным господам... Он не доверят мне. Считает, будто бы я трачу деньги на своих любовников, а те, в свою очередь, воруют украшения из его лавки и дарят их мне...
Прикусив губу, я подняла полные слез глаза на Лифшица, который все это время, словно завороженный, ловил каждое мое слово.
- Вот и сегодня утром... Стоило мне удалиться на встречу с братом, как по приезде домой Карл устроил мне грандиозный скандал, после чего, как это обычно бывает во время наших ссор, закрылся в своей ювелирной лавке и наотрез отказался сопровождать меня на ярмарку.
Заправив за ухо локон своих русых волос, я вновь одарила взглядом своего собеседника, после чего продолжила свою речь:
- Самуил Григорьевич, сегодня Карл впервые поднял на меня руку! - переходя на шепот, проговорила я, - Я очень боюсь за него и за нашего будущего ребенка, понимаете? Я очень боюсь!
С этими словами я вновь разразилась громким плачем, который еще больше заставил поверить психиатра в мою слезливую историю.
Я и не заметила, как Самуил Григорьевич встал из-за стола оказался рядом со мной.
От неожиданности я вздрогнула и вновь одарила своего собеседника взглядом полным безысходности и тревоги, а мужчина, воспользовавшись моментом, сжал мои руки в своих ладонях и посмотрел на меня взглядом полным сочувствия.
- Ах, дитя! Прошу Вас, успокойтесь! Ведь Вы так молоды, к тому же ждете под сердцем ребенка!
Во взгляде психиатра все это время читалась нежность и сочувствие, а его глаза все еще искрились добротой и пониманием.
Он осторожно поднес мои руки к своим губам и, запечатлев на них поцелуй, выпустил мои ладони из своих пальцев.
- Приводите сегодня вечером своего благоверного. Я постараюсь помочь Вам всем, чем смогу! Ведь Вы так напоминаете мне мою покойную дочь Бейлу!
С этими словами он тяжело вздохнул и, проглотив в горле невидимый ком, вернулся за свой стол.
Все это время Самуил Григорьевич выглядел настолько добрым и сочувствующим, что у меня защемило в груди от осознания того, что ему предстоит пережить вечером этого дня.
Но, увы.
Я не могла по-другому.
По-другому я никак не могла, ведь воровство - это мое призвание, это смысл моей жизни, это моя страсть, которую я никак не могу искоренить при всем своем желании.
Вытащив из сумочки небольшую пачку ассигнаций, я протянула ее психиатру с едва заметной улыбкой на лице.
- Доктор, благодарю Вас! Вы и представить себе не можете, что Вы для меня делаете! Пусть Господь дарует Вам долгих лет жизни!
