- С меня обед, - Шунскэ поднялся и протянул мне руку. - Пошли.
- Я могу…
- Ты никогда не ешь то, что приготовила.
- Не правда!
- Я вот даже думаю: а не хочешь ли ты отравить меня, Розмари Гриффит?
- Да, знаешь, иногда хочется. Почти неодолимо, - съязвила я, прячась за колкостью от какого-то чувства неловкости, и от паники. - Чем ты меня травить собрался?
- М-м-м… Онигири? Японец я, в конце-концов, или нет?
На кухне — похуже моей, тесная, но в целом достаточно комфортная — стояло кресло с подушками. Шунскэ усадил меня в него, я подтянула колени к груди и спрятала их под платьем. Пару минут Тамагава разглядывал меня, застывшую в этой позе, потом хмыкнул и принес плед.
- План у нас такой, - сообщил он, не переставая при этом раскладывать продукты, кипятить что-то на плите, резать и тереть. - Выясняем все о чашке, разрешаем проблему, а потом находим того, кто выплатит нам за работу кругленькую сумму. Ремонт в доме влетит в копеечку.
Сразу вспомнилось, что эти мерзавцы сотворили с моей кухней.
- Клянусь, - хмыкнул Шунскэ, - будет тебе новая кухня. Лучше прежней.
- Вообще-то… это же была твоя кухня…
- Ну, - пожал плечами Шунскэ, - я на ней нечасто появлялся.
А готовил он при том, кажется, великолепно, хоть сейчас на телевидение. Потрясающе уверенные движения, сказочная пластика, сосредоточенность. Черт побери, вкус блюда можно предсказать по тому, как человек держит нож! А Шунскэ орудовал им до того ловко, что я не отрываясь следила за каждым движением.
- Мне было года четыре, когда отец впервые поставил к плите, - Шунскэ воткнул нож в доску и принялся руками перемешивать рис. Каждое движение завораживало. - Братец мой готовить не любил, его привлекали быстрые способы зарабатывания денег, а это не про кулинарию. Тут нужно терпение. Это дело неспешное, творческое.
- И утомительное, - хмыкнула я.
- И утомительное, - кивнула Шунскэ. - Это его тоже останавливало. Онигири с вином, конечно, своеобразное сочетание… Пошли.
Я забрала у Шунскэ бутылку и пару бокалов и пошла в гостиную, ступая по холодным доскам. Нужно бы еще носки поискать, а то босиком тут бегать — озябну, да и занозу посадить можно. В пляжном платье и носках я буду, конечно, неподражаема.
- Ты моя, дорогая, всегда неподражаема, - рассмеялся Шунскэ.
Я его проигнорировала, занятая обедом. Было, кстати, очень вкусно.
* * *
Дело было, должно быть, в Генри. Он всегда смеялся над моими кошмарами, и пытался всякий раз ударить по больному. Это доставляло Генри извращенное удовольствие. Впрочем, не думаю, что он умел получать какое-то иное, кроме извращенного. Садизм, не самая худшая его черта. Есть и иные.
Возможно, именно он мне снился: меня охватывало глубочайшее отвращение. А еще, мне снилось дерево. Страшное, черное дерево, такому место в фильме Ужасов. И топкая почва под ногами. И…
- Розмари!
Я кричала?
В комнате было темно, и мне отчего-то страшно было включить свет. Если включу, увижу что-то ужасное вместо спальни в деревенском коттедже.
Свет включил Шунскэ. Спальня — как спальня. Ничего страшного. Ничего необычного. Ничего знакомого, и это отчего-то успокаивает.
- Розмари?
Шунскэ был встревожен. Я разбудила его — вот укол совести — и он был в пижамных штанах и очередной дурацкой майке, босой. Он подошел, сел, подогнув ногу, очень близко. Я протянула руку и коснулась его. Теплый. Настоящий.
- Кошмар? Иди сюда.
Я обняла его, уже не пытаясь сохранить лицо. Да и когда это у меня получалось? Я — глупая, болтливая женщина, а то, что я еще и плачу безудержно, так падать все равно больше некуда. Дно.
Шунскэ гладил меня по голове, точно ребенка, и это понемногу успокаивало. Слезы высохли. Но отстраняться не хотелось. Нет ведь ничего страшного, если я посижу так, касаясь его? Никто и никогда не приходил, чтобы успокоить меня, прогнать мои кошмары. Никто не перебирал мои волосы. Не касался так нежно и бережно. Я никогда и никому не была нужна.
Пальцы Шунскэ скользнули по моей шее, по позвоночнику, вызывая дрожь. Сквозь тонкую ткань пляжного платья я, кажется, ощущала каждую линию на подушечках его пальцев. Вот они ведут вниз, пересчитывая позвонки, потом — вверх, задевают застежку лифчика, который я не сняла на ночь. Я в ответ запустила руки ему под майку, проведя так же по спине.
Шунскэ застонал сквозь зубы.
Синяки.
- Нет, просто у кого-то ледяные руки, - Шунскэ коснулся моего колена. - И ноги.
Я попыталась отстраниться, но Шунскэ только крепче прижал меня к себе, продолжая поглаживать спину. И рука с колена никуда не исчезла, просто лежала, и ее жар…
- Шунскэ… - я прикусила губу, не зная, что хочу сказать. Это все страх. Страх вызывает адреналин, а адреналин зачастую — желание.
Я поцеловала его, тоже, наверное, от страха, но уже спустя мгновение забыла обо всем. Я так давно никого не целовала, и еще дольше никто не целовал меня, не обнимал, не касался так, точно хочет именно меня, не отводил волосы с моего лба, не отстранялся, желая рассмотреть мое — только мое, именно мое! - лицо. Я закрыла глаза, отстранилась и с вызовом — себе, не ему — стянула платье. По коже пробежал холодок, мурашки.
В объятьях Шунскэ было тепло и спокойно.
И я была не одна. Сегодня — не одна.
Шунскэ
Я проснулся от того, что солнце било мне в глаза. И один. Варианта всего два: Розмари по-своему обыкновению пошла готовить завтрак; Розмари не хочет меня видеть. Нет, еще третий есть: Розмари не хочет меня видеть, и поэтому сбежала готовить завтрак. Кстати, наиболее вероятный.
Я сел, потирая лицо и пытаясь прийти в себя поскорее. Для сына кондитеров я удивительно тяжело встаю по утрам. Для детектива — слишком туго соображаю.
Зачем я вчера это сделал? Заниматься любовью с женщиной, которая мне не нравится, совсем не в моем духе.
Равно как и уговаривать себя, что она мне не нравится.
Хотя, выглядит все так, словно я воспользовался слабостью Розмари, которой нужна была всего-навсего поддержка и несколько добрых слов.
Но…
Я могу бесконечно цеплять одно за другое, но ничего не буду знать наверняка. Нужно всего-навсего пойти и поговорить с ней.
Отличная мысль.
Я выбрался из-под одеяла, нашел одежду — кое-что в весьма неожиданных местах — и выглянул в коридор. Ну, это уже не смешно! От кого я прячусь? Кстати, пахнет едой.
Я вышел на кухню, и Розмари, конечно, была там. Соорудив из подручной одежды какой-то жуткий балахон, она хлопотала у плиты. Балахон то и дело сползал, обнажая соблазнительное гладкое и белое плечо, Розмари поправляла его, но он снова сползал. Тут сложно было удержаться. Я подошел, стараясь ступать как можно тише, и поцеловал обнажившееся в который раз плечо. Розмари отстранилась и сказала неприятным формальным тоном:
- Доброе утро, Тамагава.
А ведь она начала уже звать меня Шунскэ. Я облокотился на разделочный стол, чтобы заглянуть ей в лицо. Сосредоточена, сумрачна, смотрит в сковороду с оладьями, словно подозревает их в международном терроризме.
- Что случилось?
- Ничего, - Розмари отстранилась, держа теперь внушительную дистанцию. - Свари кофе, пожалуйста.
Я поймал ее за руку и отодвинул от плиты. В таком состоянии она, пожалуй, наворотит дел.
- Розмари?
- Тамагава, пожалуйста, - она с совершенно излишней силой вырвала свою руку. - Можем мы сделать вид, что ничего не было?
- О…
- Это была ошибка. Минутное помрачение.
- Да? - я не удержался от язвительного тона. - А мне показалось, часа на полтора.
От моего саркастического замечания Розмари дернулась, будто от удара, а на щеках проступил румянец. И как только поначалу она казалась мне непривлекательной? Ее не назовешь ошеломительно красивой, но Розмари необычна. Изумительна. Способна увлечь — и надолго — любого.
И доканать тоже любого.
- Послушай… - Розмари вытерла ладони об одежду. На меня она не смотрела. - Я сейчас не готова что-либо начинать. Пожалуйста, давай все оставим, как было.
- Ага.
- Та-тамагава! - Розмари подняла наконец взгляд и посмотрела на меня. И сразу же сменила тему. - Оладьи готовы. Садись завтракать.
- Извини. Дела.
Злость ничего не даст. Но после того, как я пнул столик в прихожей, полегчало немного.
- Съезжу в деревню. А ты не высовывайся.
Я сел в машину, отъехал на полмили и заглушил мотор. И что мне делать, черт побери?! И главное, почему меня это вообще волнует? Подумаешь, переспал с этой перепуганной мышью, а наутро получил отставку. В первый раз что ли? Хватит беспокоиться обо всякой ерунде, у меня есть дело, даже два. А Розмари пускай сама о себе позаботится.
Ночью ее трясло от ужаса, она побелела, и руки были ледяные. Если бы она не запустила их мне под майку, если бы не поцеловала меня, я едва ли решился бы на что-то. И я до сих пор ощущал прикосновение холодных, как лед, пальцев к коже.
Приятно постоянно находить подтверждение тому, что я — идиот.
Я снова завел мотор и сосредоточился на деле. Сперва нужно позвонить Кларенсу Хоугу и расспросить о керамике. Лучше бы найти кого-то в Японии, но… Нет, созваниваться ради этого с Нао я не буду. Значит — Хоуг. Он не специалист в керамике, занимается в основном укиё-э, но может рассказать порядочно. И у него связи. Да и в Японии он, всяко бывает чаще, чем я.
Когда я в последний раз был дома? Я плохой сын, давно пора навестить родителей. Но нам как-то тошно видеть друг друга.
От моих родителей мысли уже привычно перекинулись на Розмари. Что бы не произошло с ее отцом и матерью, я ни следа не нашел. А ночью она во сне повторяла имя Генри. Хотелось бы понять, чем так пугает ее кузен, ведь это был страх… даже не страх — ужас.
И то, как прочно Розмари обосновалась в моих мыслях, пугало тоже.
Розмари
Проснувшись утром, я запаниковала. Рядом с Тамагавой было хорошо, уютно и спокойно, и я проспала, должно быть, полночи, уткнувшись носом ему в шею. Безмятежно. А теперь, вот, села, борясь с паникой. Шунскэ спал, его никакие мысли и сомнения не мучили.
И вот зачем я это сделала?
Я коснулась лица Шунскэ, осторожно, стараясь не разбудить его. Почему я это сделала — понятно. Сложно устоять перед Тамагавой. Он — исключительно привлекательный мужчина, да еще и добрый, заботливый, честный. Ну, в своей манере. В Шунскэ сложно не влюбиться. А вот этого мне совершенно не нужно. Я уже была влюблена, и до добра это не довело.
Хорошо, я не была влюблена. Я отчаянно хотела вырваться, сбежать, и Мартин казался мне спасением. Я ошибалась, и не хочу ошибаться впредь.
И нечего серьезного не хочу. Я не готова. И, возможно, никогда не буду готова.
Я осторожно, стараясь не разбудить Шунскэ, выбралась из постели, оделась и пошла на кухню. Сегодня приготовление еды не принесло обычного успокоения. Я готовила для Шунскэ. Я всегда это делала для кого-то, но только столкнувшись с Тамагавой и его сыном, начала получать что-то взамен. Впервые в моей жизни было что-то кроме безразличия и вожделения. Были люди, которые обо мне заботились, и дело, которое мне самым неожиданном образом нравилось.
Все прочее было слишком неожиданно. Я испугалась. Я не знала, как себя вести с человеком, который… Тамагава ведь был третьим моим любовником, а у меня с ними не очень-то хорошо выходит.
То, что мы поссорились, было целиком и полностью моей виной. Испугавшись, я оттолкнула его, как только смогла. Тамагава ушел, странно, что не хлопнув дверью, а я села на табурет, совершенно лишенная сил.
Что мне стоило быть… тактичнее? Но я, мышь перепуганная!, все испортила и рассорилась со своим единственным другом.
Зазвонил телефон.
Я вздрогнула. Первая мысль была лишена смысла, лишь подстегнута паникой: Генри! Вторая куда более здравой: ну откуда у Генри мой номер? И все же, руки, пока я тянулась за телефоном, дрожали. Я посмотрела на дисплей. Юки.
Кто ж еще?
- Привет, - сказала я.
- У тебя что-то случилось? - встревожился Юки, и я сразу вспомнила его отца. Легкое, бережное касание, шепот. Шмыгнула носом.
- Все у меня в порядке. Ты как?
- Ну…
Пауза затянулась. Юки явно придумывал ответ, который удовлетворил бы меня, а значит, дело было плохо.
- Юкимура! - голос мой прозвучал неожиданно строго, словно я — грозная и строгая взрослая женщина. - Что произошло?
- Ну… Эм… в общем… Небольшая неприятность. Мы с Сумирэ…
- Что вы с Сумирэ?
- Небольшая неприятность, - попытался уйти от ответа мальчишка. - Там отца нет рядом? Я пытался с ним связаться, но он не отвечает.
- Он уехал некоторое время назад. Где ты?
- В городе, в кафе. Тут людное место, и…
Юки — весь в отца, я погляжу.
- Знаешь коттедж… Хотя, нет, оставайся на месте. Я приеду. Давай адрес.
Я записала название и адрес кафе, это место я знала, и отключилась. Ждать, когда вернется Тамагава, было некогда. Раз уж Юки, забыв обиду, звонит ему, значит дело плохо. Я написала записку Шунскэ, оставила адрес, а потом, стукнув себя по лбу — дура! - попыталась позвонить. Шунскэ не отвечал.
Так, отставить панику.
Я выволокла вещи из шкафа и соорудила из них вполне приличный костюм. Переклеила пластырь на колене. Оделась. Проверила содержимое кошелька. Мне хватит денег, чтобы добраться до города.
Хорошо. Поехали.
По счастью, глушь глушью, но автобусы здесь ходили исправно. Я села, и всю дорогу до города изводила себя самыми мрачными раздумьями и подозрениями. Во что ввязался Юки? Даже собственные мои проблемы и переживания перестали казаться важными.
В кафе я вбежала, уже основательно накрутив себя, и похоже, не без причины. Юки и Сумирэ сидели в уголке, и у него рука была перевязана, а у нее разбита губа.
- Что у вас…
Эти дети меня в могилу сведут!
- Все не так, как кажется, Розмари! - Юки выпутался из моих объятий.
И несомненно заслужил щелбан.
- Это что? - я ткнула в его руку, потом в Сумирэ. - И это?
- Так, растяжение, - Юки пошевелил пальцами. - Мааааленькая неприятность. Где отец?
- Понятия не имею, - я села, ноги просто подкашивались.
- Вы поссорились?
Да.
- Нет.
- Так да или нет?
- Тамагава Юкимура, объясни наконец, что происходит?!
Юки покраснел и отвел глаза.
- Ну… э… Суми-чан немножечко обманула меня, а я нечаянно обманул вас…
Честное слово, он заслужил два щелбана! Их я дала с особой любовью.
- Нечаянно, немножко… могу я услышать подробности, молодые люди? Это связано с той чашкой, которую мы нашли под шкафом?
Сумирэ побледнела.
- Ча-чашка?
- Я погляжу, вы неплохо говорите по-английски, мисс.
Сумирэ покраснела.
- Я…
Я села и постаралась принять строгий вид. Впрочем, опыта в воспитании хоть детей, хоть подростков, у меня не было. Больше всего их хотелось непедагогично треснуть.
- Рассказывайте.
Дети переглянулись и приготовились складно врать.
- Мы не врем! - насупился Юки.
- А это предоставьте мне решать. Я слушаю.
Заговорщики снова переглянулись.
- Кента… Он на самом деле не брат, он мой парень… - промямлила Сумирэ.
Судя по всему, это и для Юки было новостью. У него аж уши запылали.
- Девочка, поверь моему опыту, - вздохнула я как можно выразительнее. - Если мужчина тебя бросил, возблагодари Бога за такой подарок. И молебен закажи. А то, вдруг вернется?
- Нет… не в том дело. Кента украл кое-что, - Сумирэ облизнула губы. - И у моей мамы проблемы.
- Из-за чашки?
- Она очень дорогая. Часть коллекции, которую мама ку… ку-ри-ру-ет, так говорят? Маму обвиняют в краже. Когда я узнала, что отец Юки — сыщик, и он в Англии…
- Я могу…
- Ты никогда не ешь то, что приготовила.
- Не правда!
- Я вот даже думаю: а не хочешь ли ты отравить меня, Розмари Гриффит?
- Да, знаешь, иногда хочется. Почти неодолимо, - съязвила я, прячась за колкостью от какого-то чувства неловкости, и от паники. - Чем ты меня травить собрался?
- М-м-м… Онигири? Японец я, в конце-концов, или нет?
На кухне — похуже моей, тесная, но в целом достаточно комфортная — стояло кресло с подушками. Шунскэ усадил меня в него, я подтянула колени к груди и спрятала их под платьем. Пару минут Тамагава разглядывал меня, застывшую в этой позе, потом хмыкнул и принес плед.
- План у нас такой, - сообщил он, не переставая при этом раскладывать продукты, кипятить что-то на плите, резать и тереть. - Выясняем все о чашке, разрешаем проблему, а потом находим того, кто выплатит нам за работу кругленькую сумму. Ремонт в доме влетит в копеечку.
Сразу вспомнилось, что эти мерзавцы сотворили с моей кухней.
- Клянусь, - хмыкнул Шунскэ, - будет тебе новая кухня. Лучше прежней.
- Вообще-то… это же была твоя кухня…
- Ну, - пожал плечами Шунскэ, - я на ней нечасто появлялся.
А готовил он при том, кажется, великолепно, хоть сейчас на телевидение. Потрясающе уверенные движения, сказочная пластика, сосредоточенность. Черт побери, вкус блюда можно предсказать по тому, как человек держит нож! А Шунскэ орудовал им до того ловко, что я не отрываясь следила за каждым движением.
- Мне было года четыре, когда отец впервые поставил к плите, - Шунскэ воткнул нож в доску и принялся руками перемешивать рис. Каждое движение завораживало. - Братец мой готовить не любил, его привлекали быстрые способы зарабатывания денег, а это не про кулинарию. Тут нужно терпение. Это дело неспешное, творческое.
- И утомительное, - хмыкнула я.
- И утомительное, - кивнула Шунскэ. - Это его тоже останавливало. Онигири с вином, конечно, своеобразное сочетание… Пошли.
Я забрала у Шунскэ бутылку и пару бокалов и пошла в гостиную, ступая по холодным доскам. Нужно бы еще носки поискать, а то босиком тут бегать — озябну, да и занозу посадить можно. В пляжном платье и носках я буду, конечно, неподражаема.
- Ты моя, дорогая, всегда неподражаема, - рассмеялся Шунскэ.
Я его проигнорировала, занятая обедом. Было, кстати, очень вкусно.
* * *
Дело было, должно быть, в Генри. Он всегда смеялся над моими кошмарами, и пытался всякий раз ударить по больному. Это доставляло Генри извращенное удовольствие. Впрочем, не думаю, что он умел получать какое-то иное, кроме извращенного. Садизм, не самая худшая его черта. Есть и иные.
Возможно, именно он мне снился: меня охватывало глубочайшее отвращение. А еще, мне снилось дерево. Страшное, черное дерево, такому место в фильме Ужасов. И топкая почва под ногами. И…
- Розмари!
Я кричала?
В комнате было темно, и мне отчего-то страшно было включить свет. Если включу, увижу что-то ужасное вместо спальни в деревенском коттедже.
Свет включил Шунскэ. Спальня — как спальня. Ничего страшного. Ничего необычного. Ничего знакомого, и это отчего-то успокаивает.
- Розмари?
Шунскэ был встревожен. Я разбудила его — вот укол совести — и он был в пижамных штанах и очередной дурацкой майке, босой. Он подошел, сел, подогнув ногу, очень близко. Я протянула руку и коснулась его. Теплый. Настоящий.
- Кошмар? Иди сюда.
Я обняла его, уже не пытаясь сохранить лицо. Да и когда это у меня получалось? Я — глупая, болтливая женщина, а то, что я еще и плачу безудержно, так падать все равно больше некуда. Дно.
Шунскэ гладил меня по голове, точно ребенка, и это понемногу успокаивало. Слезы высохли. Но отстраняться не хотелось. Нет ведь ничего страшного, если я посижу так, касаясь его? Никто и никогда не приходил, чтобы успокоить меня, прогнать мои кошмары. Никто не перебирал мои волосы. Не касался так нежно и бережно. Я никогда и никому не была нужна.
Пальцы Шунскэ скользнули по моей шее, по позвоночнику, вызывая дрожь. Сквозь тонкую ткань пляжного платья я, кажется, ощущала каждую линию на подушечках его пальцев. Вот они ведут вниз, пересчитывая позвонки, потом — вверх, задевают застежку лифчика, который я не сняла на ночь. Я в ответ запустила руки ему под майку, проведя так же по спине.
Шунскэ застонал сквозь зубы.
Синяки.
- Нет, просто у кого-то ледяные руки, - Шунскэ коснулся моего колена. - И ноги.
Я попыталась отстраниться, но Шунскэ только крепче прижал меня к себе, продолжая поглаживать спину. И рука с колена никуда не исчезла, просто лежала, и ее жар…
- Шунскэ… - я прикусила губу, не зная, что хочу сказать. Это все страх. Страх вызывает адреналин, а адреналин зачастую — желание.
Я поцеловала его, тоже, наверное, от страха, но уже спустя мгновение забыла обо всем. Я так давно никого не целовала, и еще дольше никто не целовал меня, не обнимал, не касался так, точно хочет именно меня, не отводил волосы с моего лба, не отстранялся, желая рассмотреть мое — только мое, именно мое! - лицо. Я закрыла глаза, отстранилась и с вызовом — себе, не ему — стянула платье. По коже пробежал холодок, мурашки.
В объятьях Шунскэ было тепло и спокойно.
И я была не одна. Сегодня — не одна.
Шунскэ
Я проснулся от того, что солнце било мне в глаза. И один. Варианта всего два: Розмари по-своему обыкновению пошла готовить завтрак; Розмари не хочет меня видеть. Нет, еще третий есть: Розмари не хочет меня видеть, и поэтому сбежала готовить завтрак. Кстати, наиболее вероятный.
Я сел, потирая лицо и пытаясь прийти в себя поскорее. Для сына кондитеров я удивительно тяжело встаю по утрам. Для детектива — слишком туго соображаю.
Зачем я вчера это сделал? Заниматься любовью с женщиной, которая мне не нравится, совсем не в моем духе.
Равно как и уговаривать себя, что она мне не нравится.
Хотя, выглядит все так, словно я воспользовался слабостью Розмари, которой нужна была всего-навсего поддержка и несколько добрых слов.
Но…
Я могу бесконечно цеплять одно за другое, но ничего не буду знать наверняка. Нужно всего-навсего пойти и поговорить с ней.
Отличная мысль.
Я выбрался из-под одеяла, нашел одежду — кое-что в весьма неожиданных местах — и выглянул в коридор. Ну, это уже не смешно! От кого я прячусь? Кстати, пахнет едой.
Я вышел на кухню, и Розмари, конечно, была там. Соорудив из подручной одежды какой-то жуткий балахон, она хлопотала у плиты. Балахон то и дело сползал, обнажая соблазнительное гладкое и белое плечо, Розмари поправляла его, но он снова сползал. Тут сложно было удержаться. Я подошел, стараясь ступать как можно тише, и поцеловал обнажившееся в который раз плечо. Розмари отстранилась и сказала неприятным формальным тоном:
- Доброе утро, Тамагава.
А ведь она начала уже звать меня Шунскэ. Я облокотился на разделочный стол, чтобы заглянуть ей в лицо. Сосредоточена, сумрачна, смотрит в сковороду с оладьями, словно подозревает их в международном терроризме.
- Что случилось?
- Ничего, - Розмари отстранилась, держа теперь внушительную дистанцию. - Свари кофе, пожалуйста.
Я поймал ее за руку и отодвинул от плиты. В таком состоянии она, пожалуй, наворотит дел.
- Розмари?
- Тамагава, пожалуйста, - она с совершенно излишней силой вырвала свою руку. - Можем мы сделать вид, что ничего не было?
- О…
- Это была ошибка. Минутное помрачение.
- Да? - я не удержался от язвительного тона. - А мне показалось, часа на полтора.
От моего саркастического замечания Розмари дернулась, будто от удара, а на щеках проступил румянец. И как только поначалу она казалась мне непривлекательной? Ее не назовешь ошеломительно красивой, но Розмари необычна. Изумительна. Способна увлечь — и надолго — любого.
И доканать тоже любого.
- Послушай… - Розмари вытерла ладони об одежду. На меня она не смотрела. - Я сейчас не готова что-либо начинать. Пожалуйста, давай все оставим, как было.
- Ага.
- Та-тамагава! - Розмари подняла наконец взгляд и посмотрела на меня. И сразу же сменила тему. - Оладьи готовы. Садись завтракать.
- Извини. Дела.
Злость ничего не даст. Но после того, как я пнул столик в прихожей, полегчало немного.
- Съезжу в деревню. А ты не высовывайся.
Я сел в машину, отъехал на полмили и заглушил мотор. И что мне делать, черт побери?! И главное, почему меня это вообще волнует? Подумаешь, переспал с этой перепуганной мышью, а наутро получил отставку. В первый раз что ли? Хватит беспокоиться обо всякой ерунде, у меня есть дело, даже два. А Розмари пускай сама о себе позаботится.
Ночью ее трясло от ужаса, она побелела, и руки были ледяные. Если бы она не запустила их мне под майку, если бы не поцеловала меня, я едва ли решился бы на что-то. И я до сих пор ощущал прикосновение холодных, как лед, пальцев к коже.
Приятно постоянно находить подтверждение тому, что я — идиот.
Я снова завел мотор и сосредоточился на деле. Сперва нужно позвонить Кларенсу Хоугу и расспросить о керамике. Лучше бы найти кого-то в Японии, но… Нет, созваниваться ради этого с Нао я не буду. Значит — Хоуг. Он не специалист в керамике, занимается в основном укиё-э, но может рассказать порядочно. И у него связи. Да и в Японии он, всяко бывает чаще, чем я.
Когда я в последний раз был дома? Я плохой сын, давно пора навестить родителей. Но нам как-то тошно видеть друг друга.
От моих родителей мысли уже привычно перекинулись на Розмари. Что бы не произошло с ее отцом и матерью, я ни следа не нашел. А ночью она во сне повторяла имя Генри. Хотелось бы понять, чем так пугает ее кузен, ведь это был страх… даже не страх — ужас.
И то, как прочно Розмари обосновалась в моих мыслях, пугало тоже.
Розмари
Проснувшись утром, я запаниковала. Рядом с Тамагавой было хорошо, уютно и спокойно, и я проспала, должно быть, полночи, уткнувшись носом ему в шею. Безмятежно. А теперь, вот, села, борясь с паникой. Шунскэ спал, его никакие мысли и сомнения не мучили.
И вот зачем я это сделала?
Я коснулась лица Шунскэ, осторожно, стараясь не разбудить его. Почему я это сделала — понятно. Сложно устоять перед Тамагавой. Он — исключительно привлекательный мужчина, да еще и добрый, заботливый, честный. Ну, в своей манере. В Шунскэ сложно не влюбиться. А вот этого мне совершенно не нужно. Я уже была влюблена, и до добра это не довело.
Хорошо, я не была влюблена. Я отчаянно хотела вырваться, сбежать, и Мартин казался мне спасением. Я ошибалась, и не хочу ошибаться впредь.
И нечего серьезного не хочу. Я не готова. И, возможно, никогда не буду готова.
Я осторожно, стараясь не разбудить Шунскэ, выбралась из постели, оделась и пошла на кухню. Сегодня приготовление еды не принесло обычного успокоения. Я готовила для Шунскэ. Я всегда это делала для кого-то, но только столкнувшись с Тамагавой и его сыном, начала получать что-то взамен. Впервые в моей жизни было что-то кроме безразличия и вожделения. Были люди, которые обо мне заботились, и дело, которое мне самым неожиданном образом нравилось.
Все прочее было слишком неожиданно. Я испугалась. Я не знала, как себя вести с человеком, который… Тамагава ведь был третьим моим любовником, а у меня с ними не очень-то хорошо выходит.
То, что мы поссорились, было целиком и полностью моей виной. Испугавшись, я оттолкнула его, как только смогла. Тамагава ушел, странно, что не хлопнув дверью, а я села на табурет, совершенно лишенная сил.
Что мне стоило быть… тактичнее? Но я, мышь перепуганная!, все испортила и рассорилась со своим единственным другом.
Зазвонил телефон.
Я вздрогнула. Первая мысль была лишена смысла, лишь подстегнута паникой: Генри! Вторая куда более здравой: ну откуда у Генри мой номер? И все же, руки, пока я тянулась за телефоном, дрожали. Я посмотрела на дисплей. Юки.
Кто ж еще?
- Привет, - сказала я.
- У тебя что-то случилось? - встревожился Юки, и я сразу вспомнила его отца. Легкое, бережное касание, шепот. Шмыгнула носом.
- Все у меня в порядке. Ты как?
- Ну…
Пауза затянулась. Юки явно придумывал ответ, который удовлетворил бы меня, а значит, дело было плохо.
- Юкимура! - голос мой прозвучал неожиданно строго, словно я — грозная и строгая взрослая женщина. - Что произошло?
- Ну… Эм… в общем… Небольшая неприятность. Мы с Сумирэ…
- Что вы с Сумирэ?
- Небольшая неприятность, - попытался уйти от ответа мальчишка. - Там отца нет рядом? Я пытался с ним связаться, но он не отвечает.
- Он уехал некоторое время назад. Где ты?
- В городе, в кафе. Тут людное место, и…
Юки — весь в отца, я погляжу.
- Знаешь коттедж… Хотя, нет, оставайся на месте. Я приеду. Давай адрес.
Я записала название и адрес кафе, это место я знала, и отключилась. Ждать, когда вернется Тамагава, было некогда. Раз уж Юки, забыв обиду, звонит ему, значит дело плохо. Я написала записку Шунскэ, оставила адрес, а потом, стукнув себя по лбу — дура! - попыталась позвонить. Шунскэ не отвечал.
Так, отставить панику.
Я выволокла вещи из шкафа и соорудила из них вполне приличный костюм. Переклеила пластырь на колене. Оделась. Проверила содержимое кошелька. Мне хватит денег, чтобы добраться до города.
Хорошо. Поехали.
По счастью, глушь глушью, но автобусы здесь ходили исправно. Я села, и всю дорогу до города изводила себя самыми мрачными раздумьями и подозрениями. Во что ввязался Юки? Даже собственные мои проблемы и переживания перестали казаться важными.
В кафе я вбежала, уже основательно накрутив себя, и похоже, не без причины. Юки и Сумирэ сидели в уголке, и у него рука была перевязана, а у нее разбита губа.
- Что у вас…
Эти дети меня в могилу сведут!
- Все не так, как кажется, Розмари! - Юки выпутался из моих объятий.
И несомненно заслужил щелбан.
- Это что? - я ткнула в его руку, потом в Сумирэ. - И это?
- Так, растяжение, - Юки пошевелил пальцами. - Мааааленькая неприятность. Где отец?
- Понятия не имею, - я села, ноги просто подкашивались.
- Вы поссорились?
Да.
- Нет.
- Так да или нет?
- Тамагава Юкимура, объясни наконец, что происходит?!
Юки покраснел и отвел глаза.
- Ну… э… Суми-чан немножечко обманула меня, а я нечаянно обманул вас…
Честное слово, он заслужил два щелбана! Их я дала с особой любовью.
- Нечаянно, немножко… могу я услышать подробности, молодые люди? Это связано с той чашкой, которую мы нашли под шкафом?
Сумирэ побледнела.
- Ча-чашка?
- Я погляжу, вы неплохо говорите по-английски, мисс.
Сумирэ покраснела.
- Я…
Я села и постаралась принять строгий вид. Впрочем, опыта в воспитании хоть детей, хоть подростков, у меня не было. Больше всего их хотелось непедагогично треснуть.
- Рассказывайте.
Дети переглянулись и приготовились складно врать.
- Мы не врем! - насупился Юки.
- А это предоставьте мне решать. Я слушаю.
Заговорщики снова переглянулись.
- Кента… Он на самом деле не брат, он мой парень… - промямлила Сумирэ.
Судя по всему, это и для Юки было новостью. У него аж уши запылали.
- Девочка, поверь моему опыту, - вздохнула я как можно выразительнее. - Если мужчина тебя бросил, возблагодари Бога за такой подарок. И молебен закажи. А то, вдруг вернется?
- Нет… не в том дело. Кента украл кое-что, - Сумирэ облизнула губы. - И у моей мамы проблемы.
- Из-за чашки?
- Она очень дорогая. Часть коллекции, которую мама ку… ку-ри-ру-ет, так говорят? Маму обвиняют в краже. Когда я узнала, что отец Юки — сыщик, и он в Англии…
