Ганглиби – зловредные духи, обитающие в ледяных пещерах и заброшенных шахтах Льдинных гор. Питаются сердцами и косами девственниц, благодаря чему могут принимать облик красавиц и соблазнять мужчин. За 6-7 ночей губительной страсти они выпивают из любовников все силы, а потом, сами обернувшись мужчинами, изливают семя на ледник Фаграу. Так рождаются новые ганглиби.
Из «Словаря духов и демонов», 1928 год, Усмахт
Темьгород – древняя столица Ниддинга, расположенная в пещерах пика Фаграу. Город был потерян, по всей видимости из-за землетрясения, в конце VIII и вновь обнаружен только в XV веке. В 1498 году его полностью уничтожил взрыв.
Из путеводителя
Аршед* Шинад Ловиц
- Войны не будет, - доверительно сообщила Серифина Ловиц, - я запретила Ро-ро продавать оружие кому-либо, кроме честных изумрудцев.
Кое-кто из присутствующих на приеме гостей из Долины рассмеялся негромко. В самом деле, почтенная дама выглядела комично: поверх шелкового, последней моды, платья у нее была накинута расшитая шерстью накидка на меху (уплеу, тоже в сущность писк моды на национальный колорит), а в светлых, почти лишенных седины волосах сверкали рубиновые звезды и сапфировые снежинки. Эксцентричная госпожа Ловиц курила сигарету в длинном мундштуке, азартно играла в трикс и пересказывала последние сплетни, половину из которых придумывала на ходу. Люди, близко с ней не знакомые, почитали престарелую господаринь Увачи (а Серифине Ловиц было уже под семьдесят) выжившей из ума старухой, которую держат при дворе, как некий сувенир ушедшей эпохи. Она была придворной дамой при матери нынешнего Серого Князя и любимой фрейлиной его бабушки. Немалую роль тут сыграло, думали люди посторонние, и то, что ее старший внук Роэн Ловиц был богатейшим человеком на всем севере, а младший – Шинад – аршедом Князя. По зале пронесся довольный смех. Люди веселились.
Серифина Ловиц без труда отыскала взглядом в толпе внука и посмотрела на него красноречиво. Любой, живущий в Княжинске, знал: когда господаринь Увачи так смотрит, лучше немедленно подойти. Шинад чуть замешкался, отвечая на вопросы изумрудского советника, и в результате получил от любящей бабушки подзатыльник. Ему было уже за тридцать, но Серифину Ловиц подобные мелочи никогда не останавливали.
- Поговорил с ним?
- Его светлость ничего не желает слышать, - пожал плечами Шинад. – Его светлость страдает.
- Его светлость, - парировала почтенная дама, - нуждается в хорошей порке. Ты ведь понимаешь, что правитель даже в наше просвещенное время не может пускать все дела на самотек? Нельзя позволять этой Кирии слишком глубоко зарываться в пещеры Фаграу. Ты же знаешь, что там можно откопать.
- Бабушка, - Шинад устало покачал головой. – Все это суеверия.
- Я достаточно стара, чтобы быть суеверной, вредный мальчишка! – господаринь Увачи ударила внука по руке лорнетом. – Иди, и составь компанию милой Альдее Рувачьске.
- У меня еще много важных разговоров, - Шинад аккуратно вытащил рукав из цепких пальцев бабушки. – Прошу извинить меня.
- Ты собираешься теперь до скончания времен ходить черной тучей? – фыркнула почтенная дама. – Сколько тебе? Тридцать?
- Тридцать четыре. Прошу меня извинить.
Шинад скрылся в толпе гостей. Серифина Ловиц проводила его хмурым взглядом и сокрушенно покачала головой. По ее мнению молодежь в нынешние времена слишком полюбила страдать. В Ниддинге, месте холодном и мрачном, это легко было делать. Осенив сторону, в которую ушел внук, защитным знаком, Сефирина вернулась к прерванной беседе, пустой и ни к чему ее не обязывающей.
Местом страданий, или, как принято было говорить при дворе, «уединенных размышлений» Князь Йоринг выбрал небольшой охотничий домик на склоне Княжьей горы. С веранды можно было, попивая горячее вино, любоваться громадой Княжински. Хотя, любоваться, это было не слишком удачное определение. Замок подавлял всякого и с любого расстояния. Шинад ненавидел его по ряду личных причин, и всякий раз, навещая Князя, старался вставать к Княжинске спиной. И все равно, чувствовал холод. В ушах то и дело звучал голос брата: «Что же ты не остался в Усмахте, Ши?». Шинад чувствовал себя чужим на родине. Подумать только, бедный Ниддинг, несчастливая страна. Князь – страдалец из рыцарских романов стародавних времен. Аршед - чужак пусть не по крови, но по мироощущению. Уррика* зарылась глубоко в землю и ей дела нет до происходящего на поверхности. Вот и пекутся о благополучии Ниддинга Роэн с его винтовками, да Аркелия. Эта, впрочем, беспокоится по любому поводу.
- О чем задумался, Ши?
Шинад обернулся и поклонился. Князь нетерпеливо махнул рукой. Его все принятые при дворе средневековые церемонии раздражали. Из раскрытой двери охотничьего домика текли яркий электрический свет и настоящий жар, словно стоишь у натопленной печи. И музыка, тоскливые переливы древних баллад. Князь Йоринг любил пострадать с комфортом и в хорошей компании.
- Судя по виду, ты мною опять недоволен.
Положив руку на плечо своего аршеда, Князь силой увлек его в тепло. Йоринг ко всем обращался с обескураживающим радушием, изредка переходящим почти в фамильярность, но один только Шинад удостаивался прямо-таки разрушительной заботы, особенно в последние полтора года. Князь чувствовал в нем и тайного союзника, и собрата по несчастью. Шинад, ревностно оберегающий свою жизнь даже от самых близких людей, стойко сносил это. Он позволил усадить себя в кресло и взял кружку с подогретым вином. Йоринг устроился в кресле напротив, вальяжно облокотившись на подлокотник.
Он выглядел моложе своих тридцати шести лет, а из-за светлых волос порой казался совсем мальчишкой. К тому же, по губам его бесконечно блуждала юношеская горькая усмешка. Страдание его было наигранным, по крайней мере так всегда казалось Шинаду. В любом случае, сам он знавал и худшие вещи. Объяснять это Йорингу было бесполезно.
- Не я, ваша светлость, - сказал Шинад.
- О, значит господаринь Серифина? – губы Князя тронуло подобие веселой усмешки. Он находил старую даму бесконечно забавной. Шинад никогда не разубеждал его.
- Она считает, что вы даете слишком много воли Роэну Ловицу, - имя брата Шинад произнес как всегда отстраненно.
- Роэн надеется на войну, - легкомысленно отмахнулся Князь. – Но мы с тобой оба понимаем, что ее не будет. Что бы не говорил Тимофеа, и как бы не стремились к этому ведьмы, но Константину она не выгодна. Не может же он не понимать, что в случае вооруженного конфликта вмешаются наши союзники: Виттания и Килам.
Шинад не слишком верил в то, что заокеанские государства придут на помощь шаткому Союзу, случись нечто подобное. Витания, конечно, не приветствует имперскую ненависть к колдовству, но и конфликт поддерживать не станет. К чему ей? И потом, можно подумать, ей своих проблем мало. С тем же Киламом.
- В чем еще я провинился? – поинтересовался Князь.
Шинад очнулся от размышлений и поднял взгляд. Князь смотрел мимо него в окно, на светящиеся окна-бойницы Княжински.
- Уррика Кирия.
- Мы уже обсуждали это. У Кирии есть мое разрешение на раскопки. Не веришь же ты в самом деле в эти глупые суеверия?!
- Я ваша светлость – ни в коем случае, - покачал головой Шинад. К любым суевериям он относился скептически. – Но многие в стране верят, и раскопки, проводимые уррикой Кирией, пугают их. Кроме того, лист 1498 года, подписанный собственноручно Князем Ниолтом запрещает искать Темьгород. Уже идут разговоры, что происходит нечто, противное решению одного из Пресветлых Князей*.
- Решение можно отменить, - легкомысленно отмахнулся Йоринг. Подобное его несерьезное настроение было еще хуже меланхолического.
- В том-то и дело, что нельзя, - вздохнул Шинад. – Это решение одного из Пресветлых князей, а, следовательно, пересмотру оно не подлежит.
- Глупый обычай, - нахмурился Князь, который вне всякого сомнения слышал об этом уже не первый раз, но как всегда успешно позабыл не интересующие его факты.
- Не нам его отменять.
Князь Йоринг погрузился в глубокую, но несколько наигранную задумчивость. Когда он впадал в такое состояние, от него ничего хорошего можно было и не ждать. Шинад привычно приготовился к неприятностям.
- Хорошо, - медленно проговорил Князь. – Ты прав. Прав. Народ нужно успокоить.
Он побарабанил по столу, разглядывая свои бледные нервные пальцы.
- Поезжай в Фаграу, взгляни, чем там занята Кирия. И попроси ее по возможности не тревожить местное население. Иногда она пугает людей своими замшелыми ритуалами, иногда бывает слишком уж современной. Не все могут принят это. И напомни ей, чтобы закончила раскопки к концу лета, она нужна мне на Первом утре. И проинспектируй шахты. Мне не нравится качество алмазов, которые привезли в прошлый раз. Либо копи истощились, либо кто-то приворовывает. И отдохни наконец. Тебе полагается отпуск.
Прекрасно. Шинад про себя усмехнулся. Вот так, изящно и почти незаметно поездка, которую он мог совершить по желанию, превратилась в княжескую инспекцию, от которой уже невозможно отвертеться. Ну а предложение отдохнуть в непосредственной близости от уррики Кирии выглядело просто смехотворно. Поставив едва пригубленную кружку на стол, он поднялся и поклонился.
- Будет исполнено, ваша светлость.
При всей напускной современности и открытости князя Йоринга, любой разговор с ним заканчивался именно так.
Уррика Кирия Маверьска
В течение короткого ниддинского лета на склонах Фаграу цвели эдельвейсы. Эти незатейливые цветы нравились Кирии именно что своей простотой. Этим они выгодно отличались от оранжерейных красавцев, которыми уставляли покои в Княжинске. Эклектичный, тяжеловесный, пытающийся сочетать внушительную мрачность прошедших веков с легкомысленностью и жизнерадостностью современности, замок раздражал уррику Кирию. Всякий раз, когда ей позволяли обязанности, на самом деле весьма необременительные, она сбегала из столицы и отправлялась сюда, к эдельвейсам.
Фаграу получил статус города только благодаря щедрости Князя Рутиана и счастливому стечению обстоятельств. Буквально следуя известной народной песне, конь князя захромал неподалеку, потеряв подкову, и местные кузнецы спешно сделали для него новые, из лучшего железа. Голова пойманного затем князем вепря до сих пор украшала каминный зал Княжински. По сути своей Фаграу оставался деревенькой. Аккуратные маленькие домики сбегали по склону, располагаясь террасами. В огородиках выращивали морозостойкий картофель и скороспелую фасоль, и в каждом доме непременно росло в кадке свое апельсиновое дерево. Холл единственной гостиницы помимо привезенной из Долины пальмы украшала картина «Гибель Темьгорода», написанная посредственно, но с энтузиазмом. Каждый раз, завтракая, Кирия садилась так, чтобы ей видно было это полотно. Символ ее чаяний и надежд, хотя по сути своей – бездарная мазня.
Лето подходило к концу: по календарю Ниддинга, листогний (не слишком благозвучное название, что и говорить), по общему – июль. С гор, а главным образом из-под гор уже веяло холодом. Рабочие и шахтеры доставали свои меховые дохи, сама же Кирия куталась в отороченный куницей старомодный уплеу, богато украшенный вышивкой. Положение уррики обязывало ее почитать и блюсти древние традиции.
Взобравшись по склону, Кирия приблизилась ко входу в пещеру, обнаруженному в самом начале весны. В результате обвала, произошедшего несколько лет назад, по всему склону Фаграу начали появляться такие проходы, говорящие о целой сети тоннелей, проходящей под горами. О существовании этих тоннелей и пещер говорили всегда, это не требовалось доказывать. Но куда больше Кирию возбуждала вероятность, что где-то здесь, в этих пещерах прячется древний, овеянный легендами, проклятый, разрушенный и потерянный Темьгород, прежняя столица. Будучи по сути и воспитанию ведьмой, Кирия тем не менее не верила в древние проклятия. А может быть, благодаря тому, что род Маверя из Чудова уезда, так и не потрудившийся обзавестись фамилией, состоял в близком родстве с Донтагами, Кирия знала, что у любого проклятия есть срок давности. Ничто не живет вечно. Даже боги, приходящие и уходящие, стираемые веками из людской памяти.
У входа в пещеру ее поджидал Мартин Кристэл, молодой археолог, приехавший в свое время из Империи. Он был обаятелен, умен, и считал своим долгом безудержно флиртовать с уррикой Кирией, хотя едва ли находил ее привлекательной. Что немаловажно, он был свободен ото всех местных суеверий. Жителей Фаграу, да даже жителей низинных районов страны, близких к Долине, нельзя было никакими силами или посулами заставить работать на раскопках Темьгорода. Проклятье и суеверия. Кирия поморщилась.
- Думаю, мы подобрались вплотную к городу, уррика, - молодой археолог едва сдерживал нетерпение. Работа в Ниддинге была его шансом найти что-то по-настоящему значительное. – На нашем пути ледник, просто огромный, и я отправил своих людей за подходящими инструментами. В течении нескольких дней мы прорубим дорогу. Желаете взглянуть?
Спрятав руки в муфту – пальцы ломило на холоде – Кирия начала спускаться в сумрак пещер, развеиваемый переносными лампами. Здесь веками царил мрак. Темьгород был – что за каламбур! – погружен во тьму. Порой Кирии приходило в голову, насколько же неуместны здесь все эти люди, инструменты, свет и грохот. Но потом она отбрасывала в сторону сентиментальные мысли и глупые суеверия. Темьгород был историей Ниддинга, а не ее проклятием.
- Ледник, уррика.
Это была сплошная, гладкая стена голубоватого льда, напоминающего полумифический ньольман. В толще этой стены словно бы мерцало что-то. Выпростав руку, Кирия коснулась льда. Холод обжигал даже сквозь перчатку.
- Сколько по вашему потребуется, чтобы сделать коридор, Мартин?
Молодой человек пощипал мочку уха, что всегда делал, когда погружался в раздумья.
- Я бы сказал, дня четыре, уррика. При учете, что инструменты будут хорошие, а рабочие не станут тратить время на всю эту суеверную чушь.
- Я приду, чтобы благословить и инструменты, и рабочих, - пообещала Кирия. – Они будут работать.
Мартин скептически хмыкнул.
Несмотря на весь скепсис имперца, работа споро шла своим чередом. Присутствие уррики, которая в полном облачении прошла по пещерам и окропила ледник священным вином, воодушевило копателей, чудом набранных из местных шахтеров. Кое-кто из них за скромное пожертвование (Кирии оно было не нужно, но приходилось отдавать дань традициям) получил от уррики личное благословение и амулеты для своих жен и детей. Суеверный край. Прошло четыре дня, и в толще льда появился достаточно широкий проход, укрепленный шахтными балками. Копатели трудились не покладая рук, и Мартин руководил ими со всем возможным энтузиазмом.
На пятый день после заката он пришел в номер Кирии, выходящий окнами на запад. Небо отгорело, но она пока не включала свет, сидела в кресле и вязала, позвякивая спицами. Она могла ощупью, в кромешной темноте связать самый сложный узор. Мартин замешкался на пороге, потом пересек комнату и опустился возле кресла на колени.
Это больше всего походило на ритуал, какой-то введенный века, даже тысячелетия назад обычай, а не на любовную связь. Честно говоря, Мартин не настолько нравился Кирии, чтобы терять от этого голову.
Из «Словаря духов и демонов», 1928 год, Усмахт
Темьгород – древняя столица Ниддинга, расположенная в пещерах пика Фаграу. Город был потерян, по всей видимости из-за землетрясения, в конце VIII и вновь обнаружен только в XV веке. В 1498 году его полностью уничтожил взрыв.
Из путеводителя
Аршед* Шинад Ловиц
- Войны не будет, - доверительно сообщила Серифина Ловиц, - я запретила Ро-ро продавать оружие кому-либо, кроме честных изумрудцев.
Кое-кто из присутствующих на приеме гостей из Долины рассмеялся негромко. В самом деле, почтенная дама выглядела комично: поверх шелкового, последней моды, платья у нее была накинута расшитая шерстью накидка на меху (уплеу, тоже в сущность писк моды на национальный колорит), а в светлых, почти лишенных седины волосах сверкали рубиновые звезды и сапфировые снежинки. Эксцентричная госпожа Ловиц курила сигарету в длинном мундштуке, азартно играла в трикс и пересказывала последние сплетни, половину из которых придумывала на ходу. Люди, близко с ней не знакомые, почитали престарелую господаринь Увачи (а Серифине Ловиц было уже под семьдесят) выжившей из ума старухой, которую держат при дворе, как некий сувенир ушедшей эпохи. Она была придворной дамой при матери нынешнего Серого Князя и любимой фрейлиной его бабушки. Немалую роль тут сыграло, думали люди посторонние, и то, что ее старший внук Роэн Ловиц был богатейшим человеком на всем севере, а младший – Шинад – аршедом Князя. По зале пронесся довольный смех. Люди веселились.
Серифина Ловиц без труда отыскала взглядом в толпе внука и посмотрела на него красноречиво. Любой, живущий в Княжинске, знал: когда господаринь Увачи так смотрит, лучше немедленно подойти. Шинад чуть замешкался, отвечая на вопросы изумрудского советника, и в результате получил от любящей бабушки подзатыльник. Ему было уже за тридцать, но Серифину Ловиц подобные мелочи никогда не останавливали.
- Поговорил с ним?
- Его светлость ничего не желает слышать, - пожал плечами Шинад. – Его светлость страдает.
- Его светлость, - парировала почтенная дама, - нуждается в хорошей порке. Ты ведь понимаешь, что правитель даже в наше просвещенное время не может пускать все дела на самотек? Нельзя позволять этой Кирии слишком глубоко зарываться в пещеры Фаграу. Ты же знаешь, что там можно откопать.
- Бабушка, - Шинад устало покачал головой. – Все это суеверия.
- Я достаточно стара, чтобы быть суеверной, вредный мальчишка! – господаринь Увачи ударила внука по руке лорнетом. – Иди, и составь компанию милой Альдее Рувачьске.
- У меня еще много важных разговоров, - Шинад аккуратно вытащил рукав из цепких пальцев бабушки. – Прошу извинить меня.
- Ты собираешься теперь до скончания времен ходить черной тучей? – фыркнула почтенная дама. – Сколько тебе? Тридцать?
- Тридцать четыре. Прошу меня извинить.
Шинад скрылся в толпе гостей. Серифина Ловиц проводила его хмурым взглядом и сокрушенно покачала головой. По ее мнению молодежь в нынешние времена слишком полюбила страдать. В Ниддинге, месте холодном и мрачном, это легко было делать. Осенив сторону, в которую ушел внук, защитным знаком, Сефирина вернулась к прерванной беседе, пустой и ни к чему ее не обязывающей.
Местом страданий, или, как принято было говорить при дворе, «уединенных размышлений» Князь Йоринг выбрал небольшой охотничий домик на склоне Княжьей горы. С веранды можно было, попивая горячее вино, любоваться громадой Княжински. Хотя, любоваться, это было не слишком удачное определение. Замок подавлял всякого и с любого расстояния. Шинад ненавидел его по ряду личных причин, и всякий раз, навещая Князя, старался вставать к Княжинске спиной. И все равно, чувствовал холод. В ушах то и дело звучал голос брата: «Что же ты не остался в Усмахте, Ши?». Шинад чувствовал себя чужим на родине. Подумать только, бедный Ниддинг, несчастливая страна. Князь – страдалец из рыцарских романов стародавних времен. Аршед - чужак пусть не по крови, но по мироощущению. Уррика* зарылась глубоко в землю и ей дела нет до происходящего на поверхности. Вот и пекутся о благополучии Ниддинга Роэн с его винтовками, да Аркелия. Эта, впрочем, беспокоится по любому поводу.
- О чем задумался, Ши?
Шинад обернулся и поклонился. Князь нетерпеливо махнул рукой. Его все принятые при дворе средневековые церемонии раздражали. Из раскрытой двери охотничьего домика текли яркий электрический свет и настоящий жар, словно стоишь у натопленной печи. И музыка, тоскливые переливы древних баллад. Князь Йоринг любил пострадать с комфортом и в хорошей компании.
- Судя по виду, ты мною опять недоволен.
Положив руку на плечо своего аршеда, Князь силой увлек его в тепло. Йоринг ко всем обращался с обескураживающим радушием, изредка переходящим почти в фамильярность, но один только Шинад удостаивался прямо-таки разрушительной заботы, особенно в последние полтора года. Князь чувствовал в нем и тайного союзника, и собрата по несчастью. Шинад, ревностно оберегающий свою жизнь даже от самых близких людей, стойко сносил это. Он позволил усадить себя в кресло и взял кружку с подогретым вином. Йоринг устроился в кресле напротив, вальяжно облокотившись на подлокотник.
Он выглядел моложе своих тридцати шести лет, а из-за светлых волос порой казался совсем мальчишкой. К тому же, по губам его бесконечно блуждала юношеская горькая усмешка. Страдание его было наигранным, по крайней мере так всегда казалось Шинаду. В любом случае, сам он знавал и худшие вещи. Объяснять это Йорингу было бесполезно.
- Не я, ваша светлость, - сказал Шинад.
- О, значит господаринь Серифина? – губы Князя тронуло подобие веселой усмешки. Он находил старую даму бесконечно забавной. Шинад никогда не разубеждал его.
- Она считает, что вы даете слишком много воли Роэну Ловицу, - имя брата Шинад произнес как всегда отстраненно.
- Роэн надеется на войну, - легкомысленно отмахнулся Князь. – Но мы с тобой оба понимаем, что ее не будет. Что бы не говорил Тимофеа, и как бы не стремились к этому ведьмы, но Константину она не выгодна. Не может же он не понимать, что в случае вооруженного конфликта вмешаются наши союзники: Виттания и Килам.
Шинад не слишком верил в то, что заокеанские государства придут на помощь шаткому Союзу, случись нечто подобное. Витания, конечно, не приветствует имперскую ненависть к колдовству, но и конфликт поддерживать не станет. К чему ей? И потом, можно подумать, ей своих проблем мало. С тем же Киламом.
- В чем еще я провинился? – поинтересовался Князь.
Шинад очнулся от размышлений и поднял взгляд. Князь смотрел мимо него в окно, на светящиеся окна-бойницы Княжински.
- Уррика Кирия.
- Мы уже обсуждали это. У Кирии есть мое разрешение на раскопки. Не веришь же ты в самом деле в эти глупые суеверия?!
- Я ваша светлость – ни в коем случае, - покачал головой Шинад. К любым суевериям он относился скептически. – Но многие в стране верят, и раскопки, проводимые уррикой Кирией, пугают их. Кроме того, лист 1498 года, подписанный собственноручно Князем Ниолтом запрещает искать Темьгород. Уже идут разговоры, что происходит нечто, противное решению одного из Пресветлых Князей*.
- Решение можно отменить, - легкомысленно отмахнулся Йоринг. Подобное его несерьезное настроение было еще хуже меланхолического.
- В том-то и дело, что нельзя, - вздохнул Шинад. – Это решение одного из Пресветлых князей, а, следовательно, пересмотру оно не подлежит.
- Глупый обычай, - нахмурился Князь, который вне всякого сомнения слышал об этом уже не первый раз, но как всегда успешно позабыл не интересующие его факты.
- Не нам его отменять.
Князь Йоринг погрузился в глубокую, но несколько наигранную задумчивость. Когда он впадал в такое состояние, от него ничего хорошего можно было и не ждать. Шинад привычно приготовился к неприятностям.
- Хорошо, - медленно проговорил Князь. – Ты прав. Прав. Народ нужно успокоить.
Он побарабанил по столу, разглядывая свои бледные нервные пальцы.
- Поезжай в Фаграу, взгляни, чем там занята Кирия. И попроси ее по возможности не тревожить местное население. Иногда она пугает людей своими замшелыми ритуалами, иногда бывает слишком уж современной. Не все могут принят это. И напомни ей, чтобы закончила раскопки к концу лета, она нужна мне на Первом утре. И проинспектируй шахты. Мне не нравится качество алмазов, которые привезли в прошлый раз. Либо копи истощились, либо кто-то приворовывает. И отдохни наконец. Тебе полагается отпуск.
Прекрасно. Шинад про себя усмехнулся. Вот так, изящно и почти незаметно поездка, которую он мог совершить по желанию, превратилась в княжескую инспекцию, от которой уже невозможно отвертеться. Ну а предложение отдохнуть в непосредственной близости от уррики Кирии выглядело просто смехотворно. Поставив едва пригубленную кружку на стол, он поднялся и поклонился.
- Будет исполнено, ваша светлость.
При всей напускной современности и открытости князя Йоринга, любой разговор с ним заканчивался именно так.
Уррика Кирия Маверьска
В течение короткого ниддинского лета на склонах Фаграу цвели эдельвейсы. Эти незатейливые цветы нравились Кирии именно что своей простотой. Этим они выгодно отличались от оранжерейных красавцев, которыми уставляли покои в Княжинске. Эклектичный, тяжеловесный, пытающийся сочетать внушительную мрачность прошедших веков с легкомысленностью и жизнерадостностью современности, замок раздражал уррику Кирию. Всякий раз, когда ей позволяли обязанности, на самом деле весьма необременительные, она сбегала из столицы и отправлялась сюда, к эдельвейсам.
Фаграу получил статус города только благодаря щедрости Князя Рутиана и счастливому стечению обстоятельств. Буквально следуя известной народной песне, конь князя захромал неподалеку, потеряв подкову, и местные кузнецы спешно сделали для него новые, из лучшего железа. Голова пойманного затем князем вепря до сих пор украшала каминный зал Княжински. По сути своей Фаграу оставался деревенькой. Аккуратные маленькие домики сбегали по склону, располагаясь террасами. В огородиках выращивали морозостойкий картофель и скороспелую фасоль, и в каждом доме непременно росло в кадке свое апельсиновое дерево. Холл единственной гостиницы помимо привезенной из Долины пальмы украшала картина «Гибель Темьгорода», написанная посредственно, но с энтузиазмом. Каждый раз, завтракая, Кирия садилась так, чтобы ей видно было это полотно. Символ ее чаяний и надежд, хотя по сути своей – бездарная мазня.
Лето подходило к концу: по календарю Ниддинга, листогний (не слишком благозвучное название, что и говорить), по общему – июль. С гор, а главным образом из-под гор уже веяло холодом. Рабочие и шахтеры доставали свои меховые дохи, сама же Кирия куталась в отороченный куницей старомодный уплеу, богато украшенный вышивкой. Положение уррики обязывало ее почитать и блюсти древние традиции.
Взобравшись по склону, Кирия приблизилась ко входу в пещеру, обнаруженному в самом начале весны. В результате обвала, произошедшего несколько лет назад, по всему склону Фаграу начали появляться такие проходы, говорящие о целой сети тоннелей, проходящей под горами. О существовании этих тоннелей и пещер говорили всегда, это не требовалось доказывать. Но куда больше Кирию возбуждала вероятность, что где-то здесь, в этих пещерах прячется древний, овеянный легендами, проклятый, разрушенный и потерянный Темьгород, прежняя столица. Будучи по сути и воспитанию ведьмой, Кирия тем не менее не верила в древние проклятия. А может быть, благодаря тому, что род Маверя из Чудова уезда, так и не потрудившийся обзавестись фамилией, состоял в близком родстве с Донтагами, Кирия знала, что у любого проклятия есть срок давности. Ничто не живет вечно. Даже боги, приходящие и уходящие, стираемые веками из людской памяти.
У входа в пещеру ее поджидал Мартин Кристэл, молодой археолог, приехавший в свое время из Империи. Он был обаятелен, умен, и считал своим долгом безудержно флиртовать с уррикой Кирией, хотя едва ли находил ее привлекательной. Что немаловажно, он был свободен ото всех местных суеверий. Жителей Фаграу, да даже жителей низинных районов страны, близких к Долине, нельзя было никакими силами или посулами заставить работать на раскопках Темьгорода. Проклятье и суеверия. Кирия поморщилась.
- Думаю, мы подобрались вплотную к городу, уррика, - молодой археолог едва сдерживал нетерпение. Работа в Ниддинге была его шансом найти что-то по-настоящему значительное. – На нашем пути ледник, просто огромный, и я отправил своих людей за подходящими инструментами. В течении нескольких дней мы прорубим дорогу. Желаете взглянуть?
Спрятав руки в муфту – пальцы ломило на холоде – Кирия начала спускаться в сумрак пещер, развеиваемый переносными лампами. Здесь веками царил мрак. Темьгород был – что за каламбур! – погружен во тьму. Порой Кирии приходило в голову, насколько же неуместны здесь все эти люди, инструменты, свет и грохот. Но потом она отбрасывала в сторону сентиментальные мысли и глупые суеверия. Темьгород был историей Ниддинга, а не ее проклятием.
- Ледник, уррика.
Это была сплошная, гладкая стена голубоватого льда, напоминающего полумифический ньольман. В толще этой стены словно бы мерцало что-то. Выпростав руку, Кирия коснулась льда. Холод обжигал даже сквозь перчатку.
- Сколько по вашему потребуется, чтобы сделать коридор, Мартин?
Молодой человек пощипал мочку уха, что всегда делал, когда погружался в раздумья.
- Я бы сказал, дня четыре, уррика. При учете, что инструменты будут хорошие, а рабочие не станут тратить время на всю эту суеверную чушь.
- Я приду, чтобы благословить и инструменты, и рабочих, - пообещала Кирия. – Они будут работать.
Мартин скептически хмыкнул.
Несмотря на весь скепсис имперца, работа споро шла своим чередом. Присутствие уррики, которая в полном облачении прошла по пещерам и окропила ледник священным вином, воодушевило копателей, чудом набранных из местных шахтеров. Кое-кто из них за скромное пожертвование (Кирии оно было не нужно, но приходилось отдавать дань традициям) получил от уррики личное благословение и амулеты для своих жен и детей. Суеверный край. Прошло четыре дня, и в толще льда появился достаточно широкий проход, укрепленный шахтными балками. Копатели трудились не покладая рук, и Мартин руководил ими со всем возможным энтузиазмом.
На пятый день после заката он пришел в номер Кирии, выходящий окнами на запад. Небо отгорело, но она пока не включала свет, сидела в кресле и вязала, позвякивая спицами. Она могла ощупью, в кромешной темноте связать самый сложный узор. Мартин замешкался на пороге, потом пересек комнату и опустился возле кресла на колени.
Это больше всего походило на ритуал, какой-то введенный века, даже тысячелетия назад обычай, а не на любовную связь. Честно говоря, Мартин не настолько нравился Кирии, чтобы терять от этого голову.
