— Составишь компанию за обедом? — предложила она.
— С удовольствием, — кивнул мужчина и предложил руку. Всё складывалось отлично, он ведь хотел с ней поговорить.
Поколебавшись недолго, она подцепила спутника под локоть. Стоило посмотреть правде в глаза: долго скрывать их своеобразные отношения вряд ли получится. Не потому, что это невозможно, а потому, что никто из них не старается это делать. Так что гораздо разумнее для сохранения приличной репутации поддерживать видимость нормального романа, а не открещиваться от него, но красться через чужое общежитие под покровом ночи.
— Почему твой облик хранится в таком секрете? — спросила Ева, пока они шли к столовой. — Переродцы часто используют маски, когда живут в обществе, но не такие и не для того.
— Не люблю лишнее внимание.
Дальше спокойно обсуждать серьёзные темы не получилось, вокруг стало слишком много ушей, но и без этого нашлось о чём поговорить: о работе. Раз уж они занимались этим курсом совместно, было естественно всё согласовать и подготовиться.
Еву даже немного успокаивало то, что компанию ей составит именно Серафим. Вроде бы опыта преподавания у него не больше, чем у неё самой, но он изучал непоколебимую уверенность, и рядом с ним даже при желании не получалось себя накрутить.
— Сеф, с тобой всё нормально? — прервала Ева разговор, с подозрением уставившись на сидящего напротив собеседника.
— О чём ты? — Он первым делом бросил взгляд на пальцы, державшие ложку, но те оставались человеческими.
— Ты только что поперчил компот и засыпал в суп сахар. И начал его спокойно есть, — пояснила она с прежним недоумением.
— А, это, — поморщился он. — Машинально.
Перемешал тщательнее и продолжил есть с прежней невозмутимостью, игнорируя и странность блюда, и вытянувшееся лицо Евы.
— Сеф, как ты это ешь? — озабоченно протянула она. — Мне смотреть больно.
— Я не чувствую вкусов и запахов, — нехотя сознался он, поморщившись.
— Совсем? — изумилась она.
— Совсем.
— Но как же… Это опасно!
— Мой организм переваривает почти любую органику и невосприимчив к ядам, включая газы, — он пожал плечами.
Других аргументов у Евы не нашлось, но остаток обеда она поглядывала на Дрянина насторожённо, а после — сочувственно. Конечно, невосприимчивость к отраве — очень полезное свойство, но ведь вкусы и запахи бывают приятными. Свежий кофе, выпечка, вкусное мясо, лимонный торт, ягоды с куста… Выходило, что всех этих маленьких удовольствий Серафим лишён напрочь. Вдобавок к неудобной маскировке, которую зачем-то носит.
— А остальные чувства? — спросила она, не спеша потягивая чёрный сладкий чай.
— Что? — растерялся Сеф, который, погружённый в свои мысли, уже забыл о разговоре. — Ты о чём?
— Вкус и обоняние отсутствуют. А остальные?
Он окинул Еву задумчивым взглядом, прикидывая, стоит с ней откровенничать или нет, и решил, что беды не будет.
— Все остальные чувства обострены, но с оговорками. Зрение слегка сдвинуто в красную часть спектра.
— Ты видишь тепло? — сообразила она.
— Немного. Край инфракрасного диапазона. Зато фиолетовый выпадает совсем и часть синего.
— Боюсь даже представить, как ты видишь мир, — растерянно пробормотала Ева. — А осязание и слух?
— Слух… Своеобразно. Я воспринимаю отдельные звуки, которые сложно собирать в последовательности. С речью привык, но музыку не люблю, приходится прилагать усилия, чтобы воспринимать её целиком. Осязание без сюрпризов, просто острее.
— Без личины, да? — она с задумчивой улыбкой слегка склонила голову к плечу.
— Почему ты так думаешь?
— Я наблюдательная. Обратила внимание на некоторую разницу твоего поведения в маске и без, — весьма прозрачно намекнула она и рассмеялась: — Ты смотришь так, как будто одновременно прикидываешь, как удобнее откусить мне голову, и разрабатываешь план побега.
— Ну что ты, — непонятная гримаса на его лице сменилась предвкушающей улыбкой. — У меня найдётся пара идей поинтереснее.
— Но у тебя, увы, много работы? — она насмешливо приподняла брови, откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
— Совместная работа очень сближает, — заверил он. — Предлагаю обсудить вечером.
Ева несколько мгновений мерила его взглядом. Упрямство требовало гордо отказаться, напомнив ему о свинском поведении в последнюю встречу, да и в прошлую — тоже. Наедине Дрянин говорил слишком много гадостей, чтобы так просто их забыть.
Но с другой стороны, очень хотелось согласиться. Извинений она от него в любом случае не дождётся, а вот лишить себя удовольствия — это запросто. Или добиться новых гадостей, похуже.
— Я постараюсь, — предпочла она ответить туманно.
Калинина пришла тогда, когда Серафим уже решил, что ждать бессмысленно. Её возможное отсутствие не разозлило, потому что никуда она не денется и возможность допросить ещё выдастся, но раздосадовало: время шло. И ещё больше — расстроило. Да, он ей не доверял, но… Чёрт побери! Когда единственное доступное простое удовольствие в жизни — тактильное, сложно не оценить хорошую любовницу, кем бы она ни была. То, что в комплекте к простым удовольствиям в нынешних обстоятельствах шли сложные отношения, было неприятным, но неизбежным злом, которое вполне компенсировалось уже одной только стойкостью Евы к его природе. А учитывая спокойное отношение к естественной наружности и некоторые другие качества, странно было бы не желать продолжения.
Но всё же она пришла. Спокойно шагнула в комнату, когда он открыл дверь, окинула заинтересованным взглядом одетого в лёгкие тренировочные брюки Дрянина без маски.
— Ты начал пренебрегать личиной? — спросила она, с видимым удовольствием сбрасывая туфли.
— К хорошему быстро привыкаешь. — Серафим поморщился и шагнул к столу, чтобы собрать бумаги и выключить технику. Гостью он узнал по шагам и амулет надевать не стал.
— Тогда я тем более не понимаю, зачем такая сложная конспирация. Можно же взять простенький артефакт и не мучиться так.
— Я подумаю, — отмахнулся он и обернулся ровно в тот момент, когда Ева подошла ближе. Она ступала тихо, но совершенный слух всё равно улавливал движения.
Женщина, намеревавшаяся обнять его со спины, такой перемене не расстроилась, положила ладони ему на живот, прошлась ими вдоль узора.
— Что значит этот рисунок?
— Понятия не имею, — спокойно признался Серафим. — Скорее всего, что-то вроде родимого пятна.
Он не удержался, легко подцепил Еву за подбородок, вдумчиво поцеловал. Но увлечься себе не позволил, хотя скользящие по обнажённой коже пальцы вызывали живой отклик во всём теле и провоцировали отложить разговор на потом. Отстранился и, продолжая придерживать её лицо и второй рукой — талию, спросил ровно:
— Ева, зачем ты сюда приехала?
— О чём ты? — она нахмурилась. — Я же говорила, решила сменить род занятий, и почему бы…
— Я знаю, кто ты.
— Я тоже догадываюсь, — усмехнулась она, пытаясь свести всё к шутке, но Серафим ощутил, как при его словах она едва заметно вздрогнула, и увидел, как расширились зрачки.
— Ева Игоревна Ямнова, дочь печально известного профессора Градина.
— И что? — она отстранилась, ускользая от его рук, и Дрянин не стал удерживать. — Как это мешает мне захотеть сменить род деятельности?
— Информации о твоей энергетической проблеме нет ни в одном досье, ты её скрыла. Дело не в паразите, ты явно сохранила личность.
— Откуда знаешь? — усмехнулась она, села на край тщательно заправленной постели — подальше от Дрянина.
Безнадёжная попытка: комната слишком маленькая, чтобы это могло спасти, если он пожелает схватить. Однако Серафим за ней не последовал, присел на край стола, скрестил руки на груди, наблюдая с непонятным выражением. По этому его лицу вообще сложно читались эмоции, слишком отвлекало пламя в глазах и тёмные трещинки на коже. Но, кажется, он не злился, и это уже немало.
— Я наблюдательный, — сухо проинформировал он. — И встречал достаточно пиявок, чтобы заметить разницу.
— И что? — Ева независимо фыркнула, опёрлась на слегка отставленные ладони, вытянула ноги. Видимая невозмутимость давалась тяжело, но она очень старалась. — С этой особенностью можно жить. Ты же живёшь со своей.
— Ева, не заставляй меня давить, — проговорил он всё ещё спокойно. — Поверь, тебе это не понравится.
— А сейчас ты, можно подумать, не давишь, — поморщилась она и поднялась. — Знаешь что, я больше не желаю встречаться с тобой наедине. При посторонних ты ведёшь себя нормально, а вот это… Открой мне дверь.
— То есть по-хорошему ты не хочешь?
— Ты не имеешь права так себя вести, — огрызнулась она. — Если навёл справки, значит, прекрасно понимаешь, что претензий ко мне у закона нет. Поэтому открой дверь, я не желаю…
Пока она говорила, он спокойно поднялся со стола, неспешно приблизился. И вроде по-прежнему оставался невозмутим, но у Евы ёкнуло и оборвалось сердце, а по спине проскребло холодом.
Говорить она, конечно, могла что угодно. И закон действительно мог оказаться на её стороне. Проблема в том, что до этого закона надо ещё добраться…
Она всё же не выдержала, дёрнулась к двери, но крикнуть не успела, Серафим оказался быстрее. Стиснул её одной рукой поверх локтей, прижав лопатками к своей груди, второй ладонью мягко придавил горло, и она запнулась. Попыталась дёрнуться, но пространства для манёвра не осталось.
— Мне начинает казаться, что тебе просто нравится пожёстче, — с коротким колким смешком заметил Дрянин.
— Пусти, — почти беззвучно просипела она. На пробу дёрнулась, но держал он крепко.
Единственная возможность, которая оставалась — ударить под колено или по стопе, но пользоваться ею Ева не стала. Наверное, в первый момент она успеет вывернуться, но последствия вряд ли окажутся приятными. Бежать всё равно некуда.
Дура, зачем она всё-таки решила прийти?!
— Только не ори, могу не рассчитать силу, — предупредил он и ослабил хватку на горле, дал возможность подышать, хотя из рук не выпустил. — Скажи мне правду. Обещаю, если ты пришла сюда не для нарушения закона, я никому ничего не скажу.
— А что, запись в моём досье ещё не появилась? — огрызнулась она.
— Нет.
— Хорошо. Я пришла сюда, чтобы найти способ избавиться от этой… как ты сказал, энергетической проблемы.
— Подробнее.
— Ах подробнее! Ну хорошо, хочешь подробностей… мой отец ставил надо мной эксперименты, раскачивая дар. Мой муж решил использовать наивную дуру для обретения бессмертия и тоже ставил эксперименты, этого тебе достаточно? Или ещё подробнее? — Ева дёрнулась, пытаясь обернуться, и на этот раз Дрянин уже не стал её удерживать. А она — не стала отшатываться. — Он тоже ставил эксперименты! Я в первый раз ему верила, даже не пыталась узнать, что это такое. А потом… Знаешь, как страшно, когда вдруг приходишь в себя посреди ритуального круга в цепях и не можешь двинуться? А любимый человек стоит над тобой с ножом и ты не понимаешь, выживешь ли вообще после этого? Да, чёрт побери, он не спрашивал у меня согласия! Что я могла сделать? Мне было девятнадцать лет! Я…
— Тихо, — оборвал её Серафим. Опять поймал в охапку, прижал к себе.
— Пусти! — глухо потребовала она, пытаясь упираться. Но держал он, хотя и мягко, крепко. — Ты сам хотел знать подробности, так вот он связал нас, и когда сам отправился на Ту Сторону, связь эта никуда не делась! И она тянет силы. Я пять лет…
— Тихо, Ева. Всё хорошо, — проговорил он непривычно мягко, легко подхватил её на руки. Женщина тут же осеклась и обмякла — больше от неожиданности, чем по его просьбе.
Серафим шагнул к постели, сел, устроил её у себя на коленях, продолжая прижимать и поглаживать по спине. Ева умолкла и обессиленно обмякла в его руках, лишь изредка слабо всхлипывая и утирая мокрые щёки запястьем.
Дрянин молчал. К чему он оказался не готов, так это к подобной вспышке со слезами. Нет, слёз тоже мог ждать, всё же привычный для многих женщин способ манипуляции, но… Сейчас Ева в своей истерике была искренней, и вот это как раз оказалось неожиданно. Она казалась ему другой. Сильной, самостоятельной, уверенной в себе и знающей себе цену.
Почему-то ему даже в голову не приходило, что в окружении Градина единственная его дочь могла оказаться такой же жертвой, как многие другие. Просто её берегли и не подвергали процедурам, которые могли угрожать жизни.
— Извини, — первым нарушил он молчание. — Я должен был знать точно.
— Какое тебе дело до моего прошлого?
Ева снова всхлипнула, но слезы уже прекратились, и она взяла себя в руки. Но не шевелилась. Дрянин со своей манерой поведения разозлил сейчас ещё сильнее, чем во все прошлые разы, и стоило бы вывернуться из его объятий, гордо отстраниться и отойти. Но после короткой яростной вспышки на это не хватало сил. А ещё это было слишком приятно — то, как он сейчас баюкал её в объятьях. Да, сам довёл, но вполне мог и не успокаивать после.
— В университете пропадают ученики, — после долгой паузы ответил Серафим.
— Что, это наконец-то кого-то заинтересовало?
— Наконец-то? — озадаченно уточнил он. — Ты об этом знаешь?
— Все знают, — она пожала плечами. — Ольга говорила, каждый учебный год по нескольку человек пропадают, только это никто толком не расследует, там даже пункт в договоре есть на этот счёт…
— А, ты об этом, — он поморщился. — Нет, другое. Когда гибнут эти ученики, Смотритель знает о том, что с ними случилось. Я не понимаю, почему ему верят на слово, но начальству виднее. Однако было несколько случаев, когда студенты пропали, а он не в курсе их судьб. Я приехал расследовать эти случаи, не афишируя проблему, чтобы не спугнуть преступника.
— И чему обязана такой откровенности? — проговорила Ева.
— Я хотел попросить тебя помочь. Нужно, чтобы…
— Ты издеваешься? — от возмущения у неё даже появились силы на то, чтобы отстраниться и поднять голову, чтобы заглянуть мужчине в лицо. — Ты вытираешь об меня ноги и надеешься, что после этого я стану тебе с чем-то помогать?!
— Ты утрируешь, — он поморщился. — К тому же, ты сама отказалась разговаривать по-хорошему.
— По-хорошему?! — прошипела она возмущённо. — Пусти! — Серафим удерживать не стал, Ева поднялась на ноги и отступила на шаг — так было спокойнее. — Это ты называешь по-хорошему?! Когда от кого-то требуется помощь, его об этом вежливо просят, а не…
— Восемь студентов, — оборвал её негодование Серафим. — Четверо парней на осеннее равноденствие, четыре девушки — на весеннее. Случаи не сразу объединили и заподозрили серию.
— Ты хочешь сказать, что кто-то прямо здесь проводит ритуалы с человеческими жертвами? — Ева тут же сдулась и похолодела, сообразив, к чему он клонит.
— Всё на это указывает. И тут вдруг в университете объявляется дочь Градина с очень странной недокументированной особенностью. Что я должен был подумать?
— Что я только что сюда приехала и раньше не бывала возле Котла! — резко возразила она.
Но с раздражением почувствовала, что — да. Она понимает его реакцию и подозрения. Она на его месте тоже не верила бы на слово. И вряд ли поверила бы после рассказа.
— Или пришла на помощь сообщнику, — возразил Серафим. — Или он вызвал тебя, потому что добился нужного результата.
Ева опустилась на стул у стола и ничего не сказала. А что тут скажешь? Мысли он читать не умеет, в душу не заглянет, откуда взяться доверию?
— С удовольствием, — кивнул мужчина и предложил руку. Всё складывалось отлично, он ведь хотел с ней поговорить.
Поколебавшись недолго, она подцепила спутника под локоть. Стоило посмотреть правде в глаза: долго скрывать их своеобразные отношения вряд ли получится. Не потому, что это невозможно, а потому, что никто из них не старается это делать. Так что гораздо разумнее для сохранения приличной репутации поддерживать видимость нормального романа, а не открещиваться от него, но красться через чужое общежитие под покровом ночи.
— Почему твой облик хранится в таком секрете? — спросила Ева, пока они шли к столовой. — Переродцы часто используют маски, когда живут в обществе, но не такие и не для того.
— Не люблю лишнее внимание.
Дальше спокойно обсуждать серьёзные темы не получилось, вокруг стало слишком много ушей, но и без этого нашлось о чём поговорить: о работе. Раз уж они занимались этим курсом совместно, было естественно всё согласовать и подготовиться.
Еву даже немного успокаивало то, что компанию ей составит именно Серафим. Вроде бы опыта преподавания у него не больше, чем у неё самой, но он изучал непоколебимую уверенность, и рядом с ним даже при желании не получалось себя накрутить.
— Сеф, с тобой всё нормально? — прервала Ева разговор, с подозрением уставившись на сидящего напротив собеседника.
— О чём ты? — Он первым делом бросил взгляд на пальцы, державшие ложку, но те оставались человеческими.
— Ты только что поперчил компот и засыпал в суп сахар. И начал его спокойно есть, — пояснила она с прежним недоумением.
— А, это, — поморщился он. — Машинально.
Перемешал тщательнее и продолжил есть с прежней невозмутимостью, игнорируя и странность блюда, и вытянувшееся лицо Евы.
— Сеф, как ты это ешь? — озабоченно протянула она. — Мне смотреть больно.
— Я не чувствую вкусов и запахов, — нехотя сознался он, поморщившись.
— Совсем? — изумилась она.
— Совсем.
— Но как же… Это опасно!
— Мой организм переваривает почти любую органику и невосприимчив к ядам, включая газы, — он пожал плечами.
Других аргументов у Евы не нашлось, но остаток обеда она поглядывала на Дрянина насторожённо, а после — сочувственно. Конечно, невосприимчивость к отраве — очень полезное свойство, но ведь вкусы и запахи бывают приятными. Свежий кофе, выпечка, вкусное мясо, лимонный торт, ягоды с куста… Выходило, что всех этих маленьких удовольствий Серафим лишён напрочь. Вдобавок к неудобной маскировке, которую зачем-то носит.
— А остальные чувства? — спросила она, не спеша потягивая чёрный сладкий чай.
— Что? — растерялся Сеф, который, погружённый в свои мысли, уже забыл о разговоре. — Ты о чём?
— Вкус и обоняние отсутствуют. А остальные?
Он окинул Еву задумчивым взглядом, прикидывая, стоит с ней откровенничать или нет, и решил, что беды не будет.
— Все остальные чувства обострены, но с оговорками. Зрение слегка сдвинуто в красную часть спектра.
— Ты видишь тепло? — сообразила она.
— Немного. Край инфракрасного диапазона. Зато фиолетовый выпадает совсем и часть синего.
— Боюсь даже представить, как ты видишь мир, — растерянно пробормотала Ева. — А осязание и слух?
— Слух… Своеобразно. Я воспринимаю отдельные звуки, которые сложно собирать в последовательности. С речью привык, но музыку не люблю, приходится прилагать усилия, чтобы воспринимать её целиком. Осязание без сюрпризов, просто острее.
— Без личины, да? — она с задумчивой улыбкой слегка склонила голову к плечу.
— Почему ты так думаешь?
— Я наблюдательная. Обратила внимание на некоторую разницу твоего поведения в маске и без, — весьма прозрачно намекнула она и рассмеялась: — Ты смотришь так, как будто одновременно прикидываешь, как удобнее откусить мне голову, и разрабатываешь план побега.
— Ну что ты, — непонятная гримаса на его лице сменилась предвкушающей улыбкой. — У меня найдётся пара идей поинтереснее.
— Но у тебя, увы, много работы? — она насмешливо приподняла брови, откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди.
— Совместная работа очень сближает, — заверил он. — Предлагаю обсудить вечером.
Ева несколько мгновений мерила его взглядом. Упрямство требовало гордо отказаться, напомнив ему о свинском поведении в последнюю встречу, да и в прошлую — тоже. Наедине Дрянин говорил слишком много гадостей, чтобы так просто их забыть.
Но с другой стороны, очень хотелось согласиться. Извинений она от него в любом случае не дождётся, а вот лишить себя удовольствия — это запросто. Или добиться новых гадостей, похуже.
— Я постараюсь, — предпочла она ответить туманно.
Прода от 28.06.2023, 22:54
***
Калинина пришла тогда, когда Серафим уже решил, что ждать бессмысленно. Её возможное отсутствие не разозлило, потому что никуда она не денется и возможность допросить ещё выдастся, но раздосадовало: время шло. И ещё больше — расстроило. Да, он ей не доверял, но… Чёрт побери! Когда единственное доступное простое удовольствие в жизни — тактильное, сложно не оценить хорошую любовницу, кем бы она ни была. То, что в комплекте к простым удовольствиям в нынешних обстоятельствах шли сложные отношения, было неприятным, но неизбежным злом, которое вполне компенсировалось уже одной только стойкостью Евы к его природе. А учитывая спокойное отношение к естественной наружности и некоторые другие качества, странно было бы не желать продолжения.
Но всё же она пришла. Спокойно шагнула в комнату, когда он открыл дверь, окинула заинтересованным взглядом одетого в лёгкие тренировочные брюки Дрянина без маски.
— Ты начал пренебрегать личиной? — спросила она, с видимым удовольствием сбрасывая туфли.
— К хорошему быстро привыкаешь. — Серафим поморщился и шагнул к столу, чтобы собрать бумаги и выключить технику. Гостью он узнал по шагам и амулет надевать не стал.
— Тогда я тем более не понимаю, зачем такая сложная конспирация. Можно же взять простенький артефакт и не мучиться так.
— Я подумаю, — отмахнулся он и обернулся ровно в тот момент, когда Ева подошла ближе. Она ступала тихо, но совершенный слух всё равно улавливал движения.
Женщина, намеревавшаяся обнять его со спины, такой перемене не расстроилась, положила ладони ему на живот, прошлась ими вдоль узора.
— Что значит этот рисунок?
— Понятия не имею, — спокойно признался Серафим. — Скорее всего, что-то вроде родимого пятна.
Он не удержался, легко подцепил Еву за подбородок, вдумчиво поцеловал. Но увлечься себе не позволил, хотя скользящие по обнажённой коже пальцы вызывали живой отклик во всём теле и провоцировали отложить разговор на потом. Отстранился и, продолжая придерживать её лицо и второй рукой — талию, спросил ровно:
— Ева, зачем ты сюда приехала?
— О чём ты? — она нахмурилась. — Я же говорила, решила сменить род занятий, и почему бы…
— Я знаю, кто ты.
— Я тоже догадываюсь, — усмехнулась она, пытаясь свести всё к шутке, но Серафим ощутил, как при его словах она едва заметно вздрогнула, и увидел, как расширились зрачки.
— Ева Игоревна Ямнова, дочь печально известного профессора Градина.
— И что? — она отстранилась, ускользая от его рук, и Дрянин не стал удерживать. — Как это мешает мне захотеть сменить род деятельности?
— Информации о твоей энергетической проблеме нет ни в одном досье, ты её скрыла. Дело не в паразите, ты явно сохранила личность.
— Откуда знаешь? — усмехнулась она, села на край тщательно заправленной постели — подальше от Дрянина.
Безнадёжная попытка: комната слишком маленькая, чтобы это могло спасти, если он пожелает схватить. Однако Серафим за ней не последовал, присел на край стола, скрестил руки на груди, наблюдая с непонятным выражением. По этому его лицу вообще сложно читались эмоции, слишком отвлекало пламя в глазах и тёмные трещинки на коже. Но, кажется, он не злился, и это уже немало.
— Я наблюдательный, — сухо проинформировал он. — И встречал достаточно пиявок, чтобы заметить разницу.
— И что? — Ева независимо фыркнула, опёрлась на слегка отставленные ладони, вытянула ноги. Видимая невозмутимость давалась тяжело, но она очень старалась. — С этой особенностью можно жить. Ты же живёшь со своей.
— Ева, не заставляй меня давить, — проговорил он всё ещё спокойно. — Поверь, тебе это не понравится.
— А сейчас ты, можно подумать, не давишь, — поморщилась она и поднялась. — Знаешь что, я больше не желаю встречаться с тобой наедине. При посторонних ты ведёшь себя нормально, а вот это… Открой мне дверь.
— То есть по-хорошему ты не хочешь?
— Ты не имеешь права так себя вести, — огрызнулась она. — Если навёл справки, значит, прекрасно понимаешь, что претензий ко мне у закона нет. Поэтому открой дверь, я не желаю…
Пока она говорила, он спокойно поднялся со стола, неспешно приблизился. И вроде по-прежнему оставался невозмутим, но у Евы ёкнуло и оборвалось сердце, а по спине проскребло холодом.
Говорить она, конечно, могла что угодно. И закон действительно мог оказаться на её стороне. Проблема в том, что до этого закона надо ещё добраться…
Она всё же не выдержала, дёрнулась к двери, но крикнуть не успела, Серафим оказался быстрее. Стиснул её одной рукой поверх локтей, прижав лопатками к своей груди, второй ладонью мягко придавил горло, и она запнулась. Попыталась дёрнуться, но пространства для манёвра не осталось.
— Мне начинает казаться, что тебе просто нравится пожёстче, — с коротким колким смешком заметил Дрянин.
— Пусти, — почти беззвучно просипела она. На пробу дёрнулась, но держал он крепко.
Единственная возможность, которая оставалась — ударить под колено или по стопе, но пользоваться ею Ева не стала. Наверное, в первый момент она успеет вывернуться, но последствия вряд ли окажутся приятными. Бежать всё равно некуда.
Дура, зачем она всё-таки решила прийти?!
— Только не ори, могу не рассчитать силу, — предупредил он и ослабил хватку на горле, дал возможность подышать, хотя из рук не выпустил. — Скажи мне правду. Обещаю, если ты пришла сюда не для нарушения закона, я никому ничего не скажу.
— А что, запись в моём досье ещё не появилась? — огрызнулась она.
— Нет.
— Хорошо. Я пришла сюда, чтобы найти способ избавиться от этой… как ты сказал, энергетической проблемы.
— Подробнее.
— Ах подробнее! Ну хорошо, хочешь подробностей… мой отец ставил надо мной эксперименты, раскачивая дар. Мой муж решил использовать наивную дуру для обретения бессмертия и тоже ставил эксперименты, этого тебе достаточно? Или ещё подробнее? — Ева дёрнулась, пытаясь обернуться, и на этот раз Дрянин уже не стал её удерживать. А она — не стала отшатываться. — Он тоже ставил эксперименты! Я в первый раз ему верила, даже не пыталась узнать, что это такое. А потом… Знаешь, как страшно, когда вдруг приходишь в себя посреди ритуального круга в цепях и не можешь двинуться? А любимый человек стоит над тобой с ножом и ты не понимаешь, выживешь ли вообще после этого? Да, чёрт побери, он не спрашивал у меня согласия! Что я могла сделать? Мне было девятнадцать лет! Я…
— Тихо, — оборвал её Серафим. Опять поймал в охапку, прижал к себе.
— Пусти! — глухо потребовала она, пытаясь упираться. Но держал он, хотя и мягко, крепко. — Ты сам хотел знать подробности, так вот он связал нас, и когда сам отправился на Ту Сторону, связь эта никуда не делась! И она тянет силы. Я пять лет…
— Тихо, Ева. Всё хорошо, — проговорил он непривычно мягко, легко подхватил её на руки. Женщина тут же осеклась и обмякла — больше от неожиданности, чем по его просьбе.
Серафим шагнул к постели, сел, устроил её у себя на коленях, продолжая прижимать и поглаживать по спине. Ева умолкла и обессиленно обмякла в его руках, лишь изредка слабо всхлипывая и утирая мокрые щёки запястьем.
Дрянин молчал. К чему он оказался не готов, так это к подобной вспышке со слезами. Нет, слёз тоже мог ждать, всё же привычный для многих женщин способ манипуляции, но… Сейчас Ева в своей истерике была искренней, и вот это как раз оказалось неожиданно. Она казалась ему другой. Сильной, самостоятельной, уверенной в себе и знающей себе цену.
Почему-то ему даже в голову не приходило, что в окружении Градина единственная его дочь могла оказаться такой же жертвой, как многие другие. Просто её берегли и не подвергали процедурам, которые могли угрожать жизни.
Прода от 29.06.2023, 20:57
— Извини, — первым нарушил он молчание. — Я должен был знать точно.
— Какое тебе дело до моего прошлого?
Ева снова всхлипнула, но слезы уже прекратились, и она взяла себя в руки. Но не шевелилась. Дрянин со своей манерой поведения разозлил сейчас ещё сильнее, чем во все прошлые разы, и стоило бы вывернуться из его объятий, гордо отстраниться и отойти. Но после короткой яростной вспышки на это не хватало сил. А ещё это было слишком приятно — то, как он сейчас баюкал её в объятьях. Да, сам довёл, но вполне мог и не успокаивать после.
— В университете пропадают ученики, — после долгой паузы ответил Серафим.
— Что, это наконец-то кого-то заинтересовало?
— Наконец-то? — озадаченно уточнил он. — Ты об этом знаешь?
— Все знают, — она пожала плечами. — Ольга говорила, каждый учебный год по нескольку человек пропадают, только это никто толком не расследует, там даже пункт в договоре есть на этот счёт…
— А, ты об этом, — он поморщился. — Нет, другое. Когда гибнут эти ученики, Смотритель знает о том, что с ними случилось. Я не понимаю, почему ему верят на слово, но начальству виднее. Однако было несколько случаев, когда студенты пропали, а он не в курсе их судьб. Я приехал расследовать эти случаи, не афишируя проблему, чтобы не спугнуть преступника.
— И чему обязана такой откровенности? — проговорила Ева.
— Я хотел попросить тебя помочь. Нужно, чтобы…
— Ты издеваешься? — от возмущения у неё даже появились силы на то, чтобы отстраниться и поднять голову, чтобы заглянуть мужчине в лицо. — Ты вытираешь об меня ноги и надеешься, что после этого я стану тебе с чем-то помогать?!
— Ты утрируешь, — он поморщился. — К тому же, ты сама отказалась разговаривать по-хорошему.
— По-хорошему?! — прошипела она возмущённо. — Пусти! — Серафим удерживать не стал, Ева поднялась на ноги и отступила на шаг — так было спокойнее. — Это ты называешь по-хорошему?! Когда от кого-то требуется помощь, его об этом вежливо просят, а не…
— Восемь студентов, — оборвал её негодование Серафим. — Четверо парней на осеннее равноденствие, четыре девушки — на весеннее. Случаи не сразу объединили и заподозрили серию.
— Ты хочешь сказать, что кто-то прямо здесь проводит ритуалы с человеческими жертвами? — Ева тут же сдулась и похолодела, сообразив, к чему он клонит.
— Всё на это указывает. И тут вдруг в университете объявляется дочь Градина с очень странной недокументированной особенностью. Что я должен был подумать?
— Что я только что сюда приехала и раньше не бывала возле Котла! — резко возразила она.
Но с раздражением почувствовала, что — да. Она понимает его реакцию и подозрения. Она на его месте тоже не верила бы на слово. И вряд ли поверила бы после рассказа.
— Или пришла на помощь сообщнику, — возразил Серафим. — Или он вызвал тебя, потому что добился нужного результата.
Ева опустилась на стул у стола и ничего не сказала. А что тут скажешь? Мысли он читать не умеет, в душу не заглянет, откуда взяться доверию?
