На её лекции здоровяк не приходил ни разу, хотя коллеги его проявляли любопытство, да и просто так они в больнице не пересекались, такого бы Лета точно не пропустила.
После завтрака в местном кафетерии Горская потратила несколько минут на разговор с Паслёном, который сам нашёл её и избавил от вчерашних переживаний. Оказалось, Сеннов предупредил старого знакомца, что его ученице нужно попасть к Разлому, и Паслён пообещал содействие в меру своих скромных сил. А также охотно поделился бумагой, ручкой и парой нужных справочников.
Летане очень не хотелось попусту тратить время, но ещё меньше хотелось идти за рабочими материалами в гостиницу, продираясь сквозь бушующую метель. День там, за окнами, выглядел вечерними сумерками, и вчерашний прогноз медсестры явно сбывался: мело, кажется, ещё сильнее, чем вечером. Зато нашлось занятие прямо здесь, всё в той же палате, где необходимый материал занимал отдельную койку.
Лета хотела по горячим следам расписать повреждения подробнее, чем отражал операционный протокол, и собственные действия по их исправлению. Её не отпускало навязчивое ощущение, что с дырой что-то было не так. Дело не в ней самой, не в способе повреждения каналов и даже не в том, какая именно тварь нанесла рану — Летана с ходу могла бы вспомнить десяток подходящих. А вот в чём именно — непонятно. Может, и вовсе ни в чём, и ей просто казалось, но разобраться с этим ощущением хотелось. Способ Лета знала всего один: постараться систематизировать воспоминания и выудить из них всё что можно, благо плетения она запоминала отлично, потому что сейчас никаких следов не осталось.
Лета, как это часто с ней бывало, быстро увлеклась составлением схемы и почти отрешилась от действительности. В какой-то момент она упёрлась в необходимость учесть массу тела объекта и ещё несколько показателей и двинулась добывать сведения. В другой ситуации она сделала бы это на глаз, но зачем, если под рукой имелась карта с недавним медосмотром и свеженькими анализами крови?
Опять поленившись обуваться, Лета дошла до тумбочки, взяла карту, отлистала на нужную страницу и принялась выписывать цифры. Сосредоточенная и увлечённая, она не заметила пробуждения пациента.
Зато пациент её заметил.
Очнувшись, Яроплет несколько секунд не двигался и прислушивался к ощущениям, оценивая собственную целостность. От неподвижности слегка затекла спина, ныла грудная клетка — он прекрасно помнил, что основной удар пришёлся именно туда. Но это ощущение казалось почти приятным, потому что боль в момент удара он тоже прекрасно помнил.
Больничный потолок Вольнов узнал, и это разом сняло многие сомнения. Или в кои-то веки повезло и успел сработать экстренный портал, или кто-то из своих прихватил, а там уже целители впряглись. Хирурги тут работали отличные, что Яроплет не раз испытывал на собственной шкуре, так что за здоровье своё можно было не переживать, очнувшись в полном комплекте. Сильнее волновал вопрос, как остальной отряд, но это терпело. Какой прок махать кулаками после драки? Что мог — он сделал, а сумели они воспользоваться возможностью или нет — от него уже не зависело. Тем более сейчас, когда с боя прошло… сколько-то времени. Всяко не меньше нескольких часов, а может, и нескольких суток.
Ответ на вопрос о времени тоже занимал, но сейчас всё внимание привлекло другое: неожиданная соседка. Через койку от него сидела над какими-то толстыми книгами незнакомая миловидная девушка с длинной русо-рыжей косой, перекинутой через плечо. Свободный белый халат скрывал детали, но чутьё подсказывало: фигура тоже хороша. То ли медсестричка новая что-то зубрит и учится параллельно с работой, то ли практикантку прислали.
Музыкально мурлыча под нос что-то до боли знакомое и не вынимая носа из своих записей, незнакомка подошла к его койке, взяла карту, продолжая игнорировать пациента.
Вообще-то ничего такого Яроплет не имел в виду. Просто рыжая так демонстративно и старательно его не замечала, что это было даже немного обидно. Ну как тут не пугнуть девчонку? Для визга и веселья.
И под халатом пощупать, тоже благая цель. Интересно же, насколько угадал.
— Привет! Новенькая? — уточнил он бодро, одновременно с этим сгребая студентку в охапку пониже спины.
Только реакция последовала совсем не та, на которую феникс рассчитывал, а его собственная реакция, как назло, подвела — от резкого движения закружилась голова. Незнакомка же молча и от души двинула ему локтем в нос.
— Ай! Твою!.. — Настроение веселиться сразу пропало, и Вольнов выпустил буйную студентку из рук, схватился за лицо и рухнул обратно на постель. — Что ж ты такая… нервная? — выцедил, шипя от боли, но всё же сдержался в рамках приличий. — Ну, рыжая!..
Дальнейшее поведение незнакомки тоже не уложилось в ожидаемые шаблоны. Никакой суеты, никакого возмущения, обид, извинений и их требования, только сдержанная невозмутимость и лёгкая ирония в голосе.
— Я не рыжая, я русая, — спокойно возразила она. — Не распускал бы руки — не страдал лицом. Дай посмотрю.
Тонкие тёплые пальцы уверенно ухватились за его запястье, отвели руку — Яроплет уступил, почти забыв уже про свой нос. Внимание уцепилось за голос незнакомки. Бархатистый, мягкий, достаточно низкий, он тёплой щекоткой отзывался в затылке, и… Вольнов точно где-то его слышал!
Да и лицо тоже… Мелкие бледные веснушки на аккуратном точёном носе, и серо-зелёные глаза смотрели странно знакомо. Как будто знакомы были не сами глаза, а мягкая укоризна в них. Запах, выражение лица, насмешливый изгиб губ… Мерещилось или нет?
Яроплет вдруг понял, что она не студентка, старше. Выдавал взгляд. Отсюда и расхождение между ожидаемым и действительным поведением.
— Всё же ты везучий, феникс. Не сломала, — женские пальцы ощупали лицо, легли на переносицу, унося боль приятной прохладой. Знакомое ощущение. Кем бы она ни была, но целительскими чарами владела.
Продолжить разговор, вновь попытаться обнять или хотя бы узнать имя знакомки-незнакомки Вольнов не успел, открылась дверь палаты и впустила новых людей, на этот раз хорошо знакомых каждому пограничнику.
Впереди шёл Паслён Даровой, главный силовик госпиталя. Он всегда казался Яроплету ужасно нелепым из-за слишком высокого голоса, лёгкой картавости и манеры общения. Но с этим приходилось мириться, уважая опыт и профессионализм, и радоваться, что нет необходимости общаться с ним подолгу.
Ну и Золотов, начальник погранслужбы города Каменнопольска. Басовитый, с хриплыми рычащими интонациями, от которого, однако, никто и никогда не слышал крика. С другой стороны, и повышать голос ему не требовалось: тихий рык — и все бежали исполнять. Высокий плечистый мужчина, в свои семьдесят с небольшим слегка оплывший, но всё равно крепкий, как старый кряжистый дуб. Да и в остальном сходство было сильно. В надёжности, упрямстве, непримиримости и способности укрыть от непогоды тех, кто оказался под его кроной.
Полковника Золотова уважали все и по умолчанию. Он был свой в самом лучшем и высшем смысле этого слова. С двадцати лет на этой границе, и полевой полковничий мундир он не менял на другую одежду, кажется, никогда. Порой доставал парадный, но редко, и ругал его, говорил — звенит. А как ему не звенеть, если он в медалях от погон до портупеи? Но все, кто знал Ведана хорошо, прекрасно понимали: смущается. Гордится наградами, потому что за каждой из них — жизни, но выставлять на обозрение стесняется.
Помимо солидного полевого опыта, он имел недюжинный управленческий талант в той самой примитивной хозяйственной части, которая на большинство боевиков нагоняла страшную скуку. Хозяйственный, основательный, надёжный и честный — светлый медведь, что с него взять!
Светлый не в смысле цвета, конечно. Каждой звериной форме присущи свои качества — как положительные, так и отрицательные, — и с очень давних времён повелось первые называть светлыми, вторые — тёмными. Тех же, кто болтался где-то посередине, называли, в пику единообразию, не серыми, а истинными.
— А, Леточка, вы здесь! — обрадованно проговорил Паслён Даровой. Он вообще всегда говорил очень воодушевлённо и любил уменьшительные формы имён, что Вольнова особенно раздражало. — Вот и герой наш очнулся… Как ваше самочувствие, Яроплет?
Спасибо, «Ярушкой» не припечатал, с него бы сталось. Да и не пытался никогда, наверное его любовь к этим проклятым суффиксам имела какие-то границы.
— Нормально самочувствие, как положено, — отмахнулся феникс, но Даровой всё равно принялся за диагностику. Пациент недовольно скривился, окатив силовика взглядом, но работу осложнять не стал, послушно замер, прикрыв глаза. Но всё же с иронией обратился к командиру: — Ну что, какой у нас счёт? Сколько новеньких ждём?
— Вы сделали их всухую, — усмехнулся Золотов в ответ. — Так что обойдёшься старенькими. Они потрёпаны, но живы. Сейчас очнётесь, буду выдавать всем зуботычины. Ты первый на очереди.
— Как всегда, — отозвался феникс, окончательно расслабившись: ответа на этот свой вопрос он боялся сильнее всего.
— А это, значит, та самая? — полковник окинул женщину внимательным взглядом.
— Та самая, да, — поспешил заверить Даровой. — Любимая ученица моего хорошего друга и лучшего силовика нашей с вами современности. Помяните моё слово, Ведан, через десять-двадцать лет мы с вами будем гордиться, что довелось принимать у себя такой бриллиант!
— Несомненно, — едва заметно поморщился главный пограничник, окинув «бриллиант» полным сомнения взглядом.
Летана ответила ему таким же и похвалила себя за осторожность в проявлении оптимизма. С серо-бурыми седеющими волосами, в грязно-серой повседневной форме, с рубленым квадратным лицом и тонкими поджатыми губами, выглядел Золотов внушительно. Договориться с таким хмурым шкафом будет трудно, всё его упрямство и отношение к субтильной столичной девице было написано на лбу крупными буквами. До сих пор, правда, Лета не считала себя субтильной, даже наоборот — фигуристой и крепкой, тренированной. Но когда напротив стоит этакий медведь больше двух метров ростом, приходится менять точку отсчёта.
Наверное, он и правда медведь — предполагаемый оборот напрашивался сам собой, другие варианты даже не приходили в голову.
— Леточка, вы уже успели обсудить с пациентом проблему? — поспешил вмешаться Даровой.
— Пока нет, — ответила та. — Он только что очнулся.
— А что, у такой красавицы проблемы? — ухмыльнулся Вольнов, окинув её взглядом. — Да вы присаживайтесь, что вы как неродные? Ради Леточки я готов подвинуться!
— Ну что вы, как я могу притеснять раненого героя? — с очень серьёзным видом ответила та. — Тем более у меня-то как раз проблем нет, они все ваши.
Врач с «любимой ученицей» заняли соседнюю койку, полковник пододвинул себе один из двух низких стульев на колёсиках. Сам феникс тоже сел на постели, очень надеясь, что удалось удержать на лице насмешливую улыбку и не скривиться: от этого движения волной накатила дурнота, в груди что-то хрустнуло и отдалось тупой болью, а перед глазами заплясали мушки — верный признак истощения. Во всяком случае, он думал, что истощения, но в свете «проблем»…
— Да, одну я уже вижу. Обычно меня красотки в нос локтями не бьют, — он демонстративно ощупал пострадавшую часть лица.
— Бьют сразу в другие места? — Летана насмешливо приподняла брови.
— Нет, они обычно…
— Яр, заткнись уже, — устало оборвал его командир. — Ты сначала с койки встань, потом будешь девок огуливать!
«Любимая ученица» едва заметно поморщилась на этом выражении и слегка качнула головой, а улыбка Яроплета, это заметившего, стала только шире.
— Ты не хуже меня знаешь, — продолжил он, решив, что невозможно не дразнить девушку, если это получается, — что в этом деле койка не только не вредит, а, наоборот…
— Яр!
Немногословный Золотов обладал редким талантом смотреть матом, и, когда к нему прибегал, это был нехороший признак. Так что Яроплет всё же послушался начальства и заткнулся, а то обратилось к врачам:
— Что за проблема? Этот идиот всё же добегался или его можно вернуть в строй?
— Не надо нервничать, Творца ради! С вашего позволения, я сам объясню, — поспешил заговорить Паслён, пока молодёжь умолкла, и с выразительным укором глянул на Летану: ей следовало умасливать пограничников, а не ругаться! — Ничего ужасного или непоправимого. Господина капитана доставил его соратник в форме повреждённого и неспособного восстановиться светоча. К счастью, Леточка сумела справиться с травмой и исправила силовой каркас, так что полное восстановление — дело времени. Сейчас Яроплет не способен к самостоятельным чарам и к перевороту, полагаю, тоже, и на естественное восстановление уйдёт две-три кварты.
Яр на этих словах недовольно поморщился, а Золотов бросил на подчинённого хмурый взгляд, явно обещая ему в мыслях страшные кары.
— Однако есть и приятная новость, — продолжал тем временем силовик. — Во время операции между Яроплетом и Летаной возникла сцепка ограничивающего типа, совершенно классическая, просто как по учебнику. Леточка хотела разорвать, пока пациент не проснулся, всё же вышло не вполне этично — капитан спал и не мог добровольно согласиться на подобное. Но я уговорил её повременить до вашего пробуждения.
— И с этой сцепкой восстановление ускорится, как стабилизация в подростковом возрасте? — уточнил полковник.
— Да, буквально декада-другая. Можно попробовать найти другого партнёра, но я не уверен, что подходящий отыщется и образуется полноценная связь. Нужно доверие и открытость, а взрослые в этом смысле совсем не то, что подростки. Впрочем, если у вас есть на примете подходящий человек…
Взгляды сошлись на Яроплете, и тот усмехнулся:
— И где бы я его, интересно, взял?
— Если так, то решение за вами, сцепку можно оборвать хоть сейчас. Откат неприятный, но не опасный.
— Я даже не знаю, — дурачась, протянул Вольнов. — Пара декад в обществе строптивой красотки или три кварты неспешного отпуска с путешествием по Лепестку, а то и куда-нибудь в Красный, к деморам и их тёплому климату… Да я и правда везунчик, такие перспективы!
— Три кварты ему… Обойдёшься. Никакого разрыва связи, двух декад безделья тебе вполне хватит! — строго глянул на него Золотов. — Я не собираюсь на всю зиму терять лучшего боевого мага, которому нипочём мороз и снег.
— Вы кое-что забыли, господа, — подала голос Летана, стараясь говорить спокойно и равнодушно, опять вспоминая всю вбитую с детства науку о том, как надлежит держаться достойной дворянке. От светской жизни Лета всегда старалась держаться как можно дальше, да ей и не навязывали ничего подобного, но привитые с юности умения не раз пригождались. Вот как сейчас.
— А именно? — сощурился полковник, вперившись в неё тяжёлым взглядом тёмных, глубоко посаженных глаз.
— Моя командировка заканчивается сегодня, — она позволила себе лёгкую улыбку.
— Продлите на две декады, ничего с вами не случится, — поморщился Золотов.
— И не подумаю. — Лета старательно проигнорировала его недовольство. — Моя работа окончена, и тратить две декады непонятно на что я не собираюсь.
Вот ещё он будет на неё массой давить! Помимо веса и кулаков, есть магия, а в этом она точно лучше медведя. Несмотря на то, что боевая магия — совсем не её специализация, а этот офицер всю жизнь провёл у Разлома. Ничего он ей не сделает, даже если соберётся. А он вряд ли соберётся прямо сейчас посреди больницы. Хотелось в это верить.
После завтрака в местном кафетерии Горская потратила несколько минут на разговор с Паслёном, который сам нашёл её и избавил от вчерашних переживаний. Оказалось, Сеннов предупредил старого знакомца, что его ученице нужно попасть к Разлому, и Паслён пообещал содействие в меру своих скромных сил. А также охотно поделился бумагой, ручкой и парой нужных справочников.
Летане очень не хотелось попусту тратить время, но ещё меньше хотелось идти за рабочими материалами в гостиницу, продираясь сквозь бушующую метель. День там, за окнами, выглядел вечерними сумерками, и вчерашний прогноз медсестры явно сбывался: мело, кажется, ещё сильнее, чем вечером. Зато нашлось занятие прямо здесь, всё в той же палате, где необходимый материал занимал отдельную койку.
Лета хотела по горячим следам расписать повреждения подробнее, чем отражал операционный протокол, и собственные действия по их исправлению. Её не отпускало навязчивое ощущение, что с дырой что-то было не так. Дело не в ней самой, не в способе повреждения каналов и даже не в том, какая именно тварь нанесла рану — Летана с ходу могла бы вспомнить десяток подходящих. А вот в чём именно — непонятно. Может, и вовсе ни в чём, и ей просто казалось, но разобраться с этим ощущением хотелось. Способ Лета знала всего один: постараться систематизировать воспоминания и выудить из них всё что можно, благо плетения она запоминала отлично, потому что сейчас никаких следов не осталось.
Лета, как это часто с ней бывало, быстро увлеклась составлением схемы и почти отрешилась от действительности. В какой-то момент она упёрлась в необходимость учесть массу тела объекта и ещё несколько показателей и двинулась добывать сведения. В другой ситуации она сделала бы это на глаз, но зачем, если под рукой имелась карта с недавним медосмотром и свеженькими анализами крови?
Опять поленившись обуваться, Лета дошла до тумбочки, взяла карту, отлистала на нужную страницу и принялась выписывать цифры. Сосредоточенная и увлечённая, она не заметила пробуждения пациента.
Зато пациент её заметил.
Очнувшись, Яроплет несколько секунд не двигался и прислушивался к ощущениям, оценивая собственную целостность. От неподвижности слегка затекла спина, ныла грудная клетка — он прекрасно помнил, что основной удар пришёлся именно туда. Но это ощущение казалось почти приятным, потому что боль в момент удара он тоже прекрасно помнил.
Больничный потолок Вольнов узнал, и это разом сняло многие сомнения. Или в кои-то веки повезло и успел сработать экстренный портал, или кто-то из своих прихватил, а там уже целители впряглись. Хирурги тут работали отличные, что Яроплет не раз испытывал на собственной шкуре, так что за здоровье своё можно было не переживать, очнувшись в полном комплекте. Сильнее волновал вопрос, как остальной отряд, но это терпело. Какой прок махать кулаками после драки? Что мог — он сделал, а сумели они воспользоваться возможностью или нет — от него уже не зависело. Тем более сейчас, когда с боя прошло… сколько-то времени. Всяко не меньше нескольких часов, а может, и нескольких суток.
Ответ на вопрос о времени тоже занимал, но сейчас всё внимание привлекло другое: неожиданная соседка. Через койку от него сидела над какими-то толстыми книгами незнакомая миловидная девушка с длинной русо-рыжей косой, перекинутой через плечо. Свободный белый халат скрывал детали, но чутьё подсказывало: фигура тоже хороша. То ли медсестричка новая что-то зубрит и учится параллельно с работой, то ли практикантку прислали.
Музыкально мурлыча под нос что-то до боли знакомое и не вынимая носа из своих записей, незнакомка подошла к его койке, взяла карту, продолжая игнорировать пациента.
Вообще-то ничего такого Яроплет не имел в виду. Просто рыжая так демонстративно и старательно его не замечала, что это было даже немного обидно. Ну как тут не пугнуть девчонку? Для визга и веселья.
И под халатом пощупать, тоже благая цель. Интересно же, насколько угадал.
— Привет! Новенькая? — уточнил он бодро, одновременно с этим сгребая студентку в охапку пониже спины.
Только реакция последовала совсем не та, на которую феникс рассчитывал, а его собственная реакция, как назло, подвела — от резкого движения закружилась голова. Незнакомка же молча и от души двинула ему локтем в нос.
— Ай! Твою!.. — Настроение веселиться сразу пропало, и Вольнов выпустил буйную студентку из рук, схватился за лицо и рухнул обратно на постель. — Что ж ты такая… нервная? — выцедил, шипя от боли, но всё же сдержался в рамках приличий. — Ну, рыжая!..
Дальнейшее поведение незнакомки тоже не уложилось в ожидаемые шаблоны. Никакой суеты, никакого возмущения, обид, извинений и их требования, только сдержанная невозмутимость и лёгкая ирония в голосе.
— Я не рыжая, я русая, — спокойно возразила она. — Не распускал бы руки — не страдал лицом. Дай посмотрю.
Тонкие тёплые пальцы уверенно ухватились за его запястье, отвели руку — Яроплет уступил, почти забыв уже про свой нос. Внимание уцепилось за голос незнакомки. Бархатистый, мягкий, достаточно низкий, он тёплой щекоткой отзывался в затылке, и… Вольнов точно где-то его слышал!
Да и лицо тоже… Мелкие бледные веснушки на аккуратном точёном носе, и серо-зелёные глаза смотрели странно знакомо. Как будто знакомы были не сами глаза, а мягкая укоризна в них. Запах, выражение лица, насмешливый изгиб губ… Мерещилось или нет?
Яроплет вдруг понял, что она не студентка, старше. Выдавал взгляд. Отсюда и расхождение между ожидаемым и действительным поведением.
— Всё же ты везучий, феникс. Не сломала, — женские пальцы ощупали лицо, легли на переносицу, унося боль приятной прохладой. Знакомое ощущение. Кем бы она ни была, но целительскими чарами владела.
Продолжить разговор, вновь попытаться обнять или хотя бы узнать имя знакомки-незнакомки Вольнов не успел, открылась дверь палаты и впустила новых людей, на этот раз хорошо знакомых каждому пограничнику.
Впереди шёл Паслён Даровой, главный силовик госпиталя. Он всегда казался Яроплету ужасно нелепым из-за слишком высокого голоса, лёгкой картавости и манеры общения. Но с этим приходилось мириться, уважая опыт и профессионализм, и радоваться, что нет необходимости общаться с ним подолгу.
Ну и Золотов, начальник погранслужбы города Каменнопольска. Басовитый, с хриплыми рычащими интонациями, от которого, однако, никто и никогда не слышал крика. С другой стороны, и повышать голос ему не требовалось: тихий рык — и все бежали исполнять. Высокий плечистый мужчина, в свои семьдесят с небольшим слегка оплывший, но всё равно крепкий, как старый кряжистый дуб. Да и в остальном сходство было сильно. В надёжности, упрямстве, непримиримости и способности укрыть от непогоды тех, кто оказался под его кроной.
Полковника Золотова уважали все и по умолчанию. Он был свой в самом лучшем и высшем смысле этого слова. С двадцати лет на этой границе, и полевой полковничий мундир он не менял на другую одежду, кажется, никогда. Порой доставал парадный, но редко, и ругал его, говорил — звенит. А как ему не звенеть, если он в медалях от погон до портупеи? Но все, кто знал Ведана хорошо, прекрасно понимали: смущается. Гордится наградами, потому что за каждой из них — жизни, но выставлять на обозрение стесняется.
Помимо солидного полевого опыта, он имел недюжинный управленческий талант в той самой примитивной хозяйственной части, которая на большинство боевиков нагоняла страшную скуку. Хозяйственный, основательный, надёжный и честный — светлый медведь, что с него взять!
Светлый не в смысле цвета, конечно. Каждой звериной форме присущи свои качества — как положительные, так и отрицательные, — и с очень давних времён повелось первые называть светлыми, вторые — тёмными. Тех же, кто болтался где-то посередине, называли, в пику единообразию, не серыми, а истинными.
— А, Леточка, вы здесь! — обрадованно проговорил Паслён Даровой. Он вообще всегда говорил очень воодушевлённо и любил уменьшительные формы имён, что Вольнова особенно раздражало. — Вот и герой наш очнулся… Как ваше самочувствие, Яроплет?
Спасибо, «Ярушкой» не припечатал, с него бы сталось. Да и не пытался никогда, наверное его любовь к этим проклятым суффиксам имела какие-то границы.
— Нормально самочувствие, как положено, — отмахнулся феникс, но Даровой всё равно принялся за диагностику. Пациент недовольно скривился, окатив силовика взглядом, но работу осложнять не стал, послушно замер, прикрыв глаза. Но всё же с иронией обратился к командиру: — Ну что, какой у нас счёт? Сколько новеньких ждём?
— Вы сделали их всухую, — усмехнулся Золотов в ответ. — Так что обойдёшься старенькими. Они потрёпаны, но живы. Сейчас очнётесь, буду выдавать всем зуботычины. Ты первый на очереди.
— Как всегда, — отозвался феникс, окончательно расслабившись: ответа на этот свой вопрос он боялся сильнее всего.
— А это, значит, та самая? — полковник окинул женщину внимательным взглядом.
— Та самая, да, — поспешил заверить Даровой. — Любимая ученица моего хорошего друга и лучшего силовика нашей с вами современности. Помяните моё слово, Ведан, через десять-двадцать лет мы с вами будем гордиться, что довелось принимать у себя такой бриллиант!
— Несомненно, — едва заметно поморщился главный пограничник, окинув «бриллиант» полным сомнения взглядом.
Летана ответила ему таким же и похвалила себя за осторожность в проявлении оптимизма. С серо-бурыми седеющими волосами, в грязно-серой повседневной форме, с рубленым квадратным лицом и тонкими поджатыми губами, выглядел Золотов внушительно. Договориться с таким хмурым шкафом будет трудно, всё его упрямство и отношение к субтильной столичной девице было написано на лбу крупными буквами. До сих пор, правда, Лета не считала себя субтильной, даже наоборот — фигуристой и крепкой, тренированной. Но когда напротив стоит этакий медведь больше двух метров ростом, приходится менять точку отсчёта.
Наверное, он и правда медведь — предполагаемый оборот напрашивался сам собой, другие варианты даже не приходили в голову.
— Леточка, вы уже успели обсудить с пациентом проблему? — поспешил вмешаться Даровой.
— Пока нет, — ответила та. — Он только что очнулся.
— А что, у такой красавицы проблемы? — ухмыльнулся Вольнов, окинув её взглядом. — Да вы присаживайтесь, что вы как неродные? Ради Леточки я готов подвинуться!
— Ну что вы, как я могу притеснять раненого героя? — с очень серьёзным видом ответила та. — Тем более у меня-то как раз проблем нет, они все ваши.
Врач с «любимой ученицей» заняли соседнюю койку, полковник пододвинул себе один из двух низких стульев на колёсиках. Сам феникс тоже сел на постели, очень надеясь, что удалось удержать на лице насмешливую улыбку и не скривиться: от этого движения волной накатила дурнота, в груди что-то хрустнуло и отдалось тупой болью, а перед глазами заплясали мушки — верный признак истощения. Во всяком случае, он думал, что истощения, но в свете «проблем»…
— Да, одну я уже вижу. Обычно меня красотки в нос локтями не бьют, — он демонстративно ощупал пострадавшую часть лица.
— Бьют сразу в другие места? — Летана насмешливо приподняла брови.
— Нет, они обычно…
— Яр, заткнись уже, — устало оборвал его командир. — Ты сначала с койки встань, потом будешь девок огуливать!
«Любимая ученица» едва заметно поморщилась на этом выражении и слегка качнула головой, а улыбка Яроплета, это заметившего, стала только шире.
— Ты не хуже меня знаешь, — продолжил он, решив, что невозможно не дразнить девушку, если это получается, — что в этом деле койка не только не вредит, а, наоборот…
— Яр!
Немногословный Золотов обладал редким талантом смотреть матом, и, когда к нему прибегал, это был нехороший признак. Так что Яроплет всё же послушался начальства и заткнулся, а то обратилось к врачам:
— Что за проблема? Этот идиот всё же добегался или его можно вернуть в строй?
— Не надо нервничать, Творца ради! С вашего позволения, я сам объясню, — поспешил заговорить Паслён, пока молодёжь умолкла, и с выразительным укором глянул на Летану: ей следовало умасливать пограничников, а не ругаться! — Ничего ужасного или непоправимого. Господина капитана доставил его соратник в форме повреждённого и неспособного восстановиться светоча. К счастью, Леточка сумела справиться с травмой и исправила силовой каркас, так что полное восстановление — дело времени. Сейчас Яроплет не способен к самостоятельным чарам и к перевороту, полагаю, тоже, и на естественное восстановление уйдёт две-три кварты.
Яр на этих словах недовольно поморщился, а Золотов бросил на подчинённого хмурый взгляд, явно обещая ему в мыслях страшные кары.
— Однако есть и приятная новость, — продолжал тем временем силовик. — Во время операции между Яроплетом и Летаной возникла сцепка ограничивающего типа, совершенно классическая, просто как по учебнику. Леточка хотела разорвать, пока пациент не проснулся, всё же вышло не вполне этично — капитан спал и не мог добровольно согласиться на подобное. Но я уговорил её повременить до вашего пробуждения.
— И с этой сцепкой восстановление ускорится, как стабилизация в подростковом возрасте? — уточнил полковник.
— Да, буквально декада-другая. Можно попробовать найти другого партнёра, но я не уверен, что подходящий отыщется и образуется полноценная связь. Нужно доверие и открытость, а взрослые в этом смысле совсем не то, что подростки. Впрочем, если у вас есть на примете подходящий человек…
Взгляды сошлись на Яроплете, и тот усмехнулся:
— И где бы я его, интересно, взял?
— Если так, то решение за вами, сцепку можно оборвать хоть сейчас. Откат неприятный, но не опасный.
— Я даже не знаю, — дурачась, протянул Вольнов. — Пара декад в обществе строптивой красотки или три кварты неспешного отпуска с путешествием по Лепестку, а то и куда-нибудь в Красный, к деморам и их тёплому климату… Да я и правда везунчик, такие перспективы!
— Три кварты ему… Обойдёшься. Никакого разрыва связи, двух декад безделья тебе вполне хватит! — строго глянул на него Золотов. — Я не собираюсь на всю зиму терять лучшего боевого мага, которому нипочём мороз и снег.
— Вы кое-что забыли, господа, — подала голос Летана, стараясь говорить спокойно и равнодушно, опять вспоминая всю вбитую с детства науку о том, как надлежит держаться достойной дворянке. От светской жизни Лета всегда старалась держаться как можно дальше, да ей и не навязывали ничего подобного, но привитые с юности умения не раз пригождались. Вот как сейчас.
— А именно? — сощурился полковник, вперившись в неё тяжёлым взглядом тёмных, глубоко посаженных глаз.
— Моя командировка заканчивается сегодня, — она позволила себе лёгкую улыбку.
— Продлите на две декады, ничего с вами не случится, — поморщился Золотов.
— И не подумаю. — Лета старательно проигнорировала его недовольство. — Моя работа окончена, и тратить две декады непонятно на что я не собираюсь.
Вот ещё он будет на неё массой давить! Помимо веса и кулаков, есть магия, а в этом она точно лучше медведя. Несмотря на то, что боевая магия — совсем не её специализация, а этот офицер всю жизнь провёл у Разлома. Ничего он ей не сделает, даже если соберётся. А он вряд ли соберётся прямо сейчас посреди больницы. Хотелось в это верить.
