Развлекать меня разговорами вызвалась и Кирин. Сведения о том, что «белый дух» заговорила «как настоящий инчир» быстро разлетелись по стойбищу, вот она и не удержалась. В отличие от сородичей, у бойкой, весёлой, неунывающей и удивительно беззлобной молодой мамы не было никакого страха и предубеждения ко мне, зато имелось свободное время и прорва любопытства.
Кирин удивительно легко и без лишних расшаркиваний записала меня в свои подруги, причём в настоящем, хорошем смысле этого слова. Не потому, что я полезна. Она искренне беспокоилась о моём здоровье, искренне восхищалась тем, как я вдруг и замечательно заговорила на их языке, искренне удивлялась моей необычной внешности, моему клинку, моему умению с ним обращаться... Кирин вообще всё делала очень искренне, чем особенно подкупала. Будучи существом вредным, упрямым и неуживчивым, я всегда тянулась к таким вот обаятельным и необременительным созданиям: с ними было легко и мне. Так вышло и с Кирин. Её живой покладистый нрав не давал обижаться на какие-то мои резкие слова, а я в общении с ней делалась куда более сдержанной и тактичной — язык не поворачивался обидеть это светлое создание даже случайно.
Честно говоря, жизнелюбию и умению верить в лучшее у неё стоило поучиться. Я представляю, какое давление от окружающих она выдержала с этой своей тяжёлой беременностью: её ведь заранее похоронили, ещё в самом начале, и в лучшем случае только мать и её мужчина верили в благополучный исход. Другая бы на её месте сломалась, а Кирин — по-прежнему легка, весела и всё так же любит жизнь.
В общем, с этими двумя знакомствами я почувствовала себя среди инчиров гораздо свободнее и уверенней: у меня появились друзья. Может, не столь проверенные временем и надёжные, как дома в Семилесье, но имеющие шансы таковыми стать.
Моё привыкание к новому миру омрачалось только одним: отсутствием подвижек в понимании прошлого и природы тайюн. Я даже не понимала пока, в каком направлении двигаться, и это расстраивало. Нет, я отдавала себе отчёт, что прошло слишком мало времени и слишком мало сделано для решения, а подобные загадки не открываются сразу, иногда — не открываются вовсе, но эти здравые мысли не мешали страдать от неизвестности.
— Кирин, а у вас ведь существуют какие-нибудь сказки о прошлом, когда духи ещё жили в этом мире и никуда не ушли? — наконец нарушила я молчание. На то, что молодая женщина может знать больше старейшины, не рассчитывала, но не идти же молча! А эта тема интересовала меня сейчас больше всего, я была готова обсуждать её с кем угодно.
— Конечно! Очень много, — тут же оживилась она. — Хочешь, я расскажу? Мне вот очень нравится сказание о Чинчире, который полюбил духа — деву Айрин.
— Дай угадаю... родня была против и они в конце умерли, но не предали свою любовь? — хмыкнула я.
— Нет, что ты! — искренне возмутилась она. — Это было бы ужасно, это была бы не сказка! Нет, Чинчир доказал свои чувства и то, что он будет хорошим мужем, и Айрин ушла к нему в шатёр, и они жили вместе, и у них было много крепких здоровых детей. Начинается она так...
— Погоди, не надо, я его как-нибудь потом послушаю, — поспешила прервать я. Вот только древних сопливых сказок про любовь мне и не хватало для полного счастья! — Меня интересует не какое-то конкретное сказание, а в общем. Как духи жили? Чем отличались от инчиров? И почему всё-таки ушли?
— Ну... они духи. И жили как духи! — Кирин пожала плечами, запнувшись и задумавшись на несколько секунд. — Они могли всё — летали, открывали Двери где вздумается, жили в каменных домах. А потом ушли, потому что им надоело в этом мире. И вообще им тут было неуютно, так что мир они оставили инчирам.
— Так не бывает, чтобы просто взяли и ушли всем народом, — возразила я. — Вот вы бы уходили с обжитого места, если бы не тайюн?
— Но ведь на одном месте жить тяжело, — с сомнением протянула Кирин. — Где-то железо добывают, где-то зерно сеют, где-то скот пасут, где-то рыбу ловят...
— Это понятно, но ведь у духов расстояния не имели значения, ты ведь сама говоришь. В любой момент они могли отправиться куда угодно, поменять что нужно и вернуться назад. Тогда — как?
— Так было бы здорово, — согласилась она.
— Вот именно. И мне не верится, что духи были иного мнения. Иначе зачем им, например, строить такие большие и надёжные каменные дома?
— А правда, зачем? — искренне удивилась Кирин. — Жалко было бы бросать...
— Про что и речь. Я и пытаюсь выяснить, что согнало их с насиженного места. Может быть, тайюн? Кстати, а как духи вообще относятся к тайюн сейчас?
— Тайюн ведь сами духи, — отмахнулась она. — Конечно, они не сражаются друг с другом!
— Ах да, действительно, я забыла, — вздохнула я. Я была уверена, что эти твари и духи — существа совершенно разной природы, но не спорить же с инчирой из-за этого, всё равно переубедить не удастся. — Тогда скажи вот что. Духи ушли добровольно, но порой возвращаются — это можно объяснить тысячей причин, ладно. Но почему некоторые из них становятся тайюн? Выходит, не все духи так хорошо относились к инчирам?
— Ну... наверное, — некоторое время помолчав, с сомнением сообщила она. — Знаешь, тебе лучше поговорить об этом со старейшинами, потому что я ничего об этом не знаю. Мне никогда не было интересно.
— А толку-то? Пока я выяснила только, что духи о тайюн разговаривают неохотно, вряд ли узнаю что-то ещё, — ворчливо вздохнула я.
— Спроси старейшину Амира. Он многое знает о давних временах, если кто и ответит, то именно он, — предложила Кирин.
— А кто это? — озадачилась я. — Не слышала про такого.
— Он странный. И говорит странное. Ему не верит никто. А ещё он очень старый, и болтали, что он звериный дух потерял, и именно потому сейчас такой. Я ещё помню, когда совсем девочкой была, он нам сказки всякие рассказывал о духах и старых временах. Только это давно было, я уже и не помню ничего. А теперь он из дома почти не выходит, говорят, слепой даже, и злющий стал... Наверное, потому Микар про него и не вспомнил. Если хочешь, я на обратном пути покажу тебе, как пройти к его дому.
— Хочу, — решительно кивнула я.
Если никто из здравомыслящих инчиров не может мне помочь, то почему не попытать счастья с зажившимся на свете и выжившим из ума чудаком? В конце концов, я ничего не теряю, а этот Амир легко может оказаться не безумцем, а наоборот, слишком много знающим, чтобы быть понятым аборигенами.
Берег после шторма усеивали бурые груды водорослей, между которыми бегали мелкие крабы и лениво вышагивали толстые, наглые чайки — почти такие же, как по нашу сторону океана. Мы с Кирин неторопливо брели вдоль кромки прибоя, инчира с интересом вглядывалась под ноги, ворошила мыском ноги водоросли и то и дело наклонялась, чтобы подобрать пёструю ракушку или необычный камешек и положить в один из притороченных к поясу мешочков. Глядя на неё, я тоже начала потихоньку собирать в горсть то, что попадалось на глаза, — всё развлечение!
К тому же занятие это успокаивало и давало отдых разуму, измученному обилием вопросов без ответов.
— Кирин, а зачем мы их так придирчиво отбираем? Они же все высохнут и станут одинаково серыми, — заметила я, ссыпая в подставленные ладони добычу.
— Не станут, — весело отмахнулась она. — Есть же айви! Это такое специальное зелье, если намазать и высушить, то они будут красивые-красивые и блестящие, даже лучше, чем в воде.
— Ага, то есть всё продумано. Ты меня успокоила, — хмыкнула я, разглядывая на просвет тонкую, вымытую волной розоватую ракушку.
— Стай, а можно я тоже спрошу? — неуверенно начала Кирин.
— Спрашивай, — со смешком разрешила я. — Хотя такое введение мне уже не нравится.
— Тебе нравится Чингар?
— Смотря в каком качестве, — я пожала плечами. — А что?
— Как это? — уточнила инчира, пропустив мимо ушей вопрос.
— Ну, например, как воин он исключительно хорош, не налюбуешься. А вот его стремление командовать и поучать с рефреном «женщина должна» будит во мне кровожадность. Но в целом он не так уж плох, я встречала гораздо хуже.
— И ты согласишься войти в его шатёр?
— Вот уж нет, — рассмеялась я.
— Почему? — нахмурилась Кирин. — Что не так?
— Это он тебя, что ли, попросил выяснить? — начиная раздражаться, спросила я.
— Нет, что ты! Он бы никогда не стал!..
— Тогда тем более не понимаю, какое тебе до него дело! — я недовольно фыркнула. — И до меня. Мне уже надоело всем и каждому объяснять, что ни в чей шатёр я входить не собираюсь. И передай, что ли, своим сородичам, что следующего, кто полезет в мою личную жизнь, я вместо ответа ударю. Или убью, по настроению.
— Стевай, прости, я не хотела тебя обидеть! — поспешила заверить Кирин. — Не сердись, пожалуйста! Просто... Чингар хороший, любая бы согласилась пойти за ним. Но за многие годы ты первая, на кого он обратил внимание. Мне хотелось бы, чтобы он тоже был счастлив...
— Ага. Он, значит, должен быть счастлив, а мне за это страдать? — с сарказмом процедила я. — Нет, всё, хватит. Ни слова больше про вождя, а то я ещё и с тобой поругаюсь. Ты мне лучше вот что скажи, как у вас здесь относятся к свободным отношениям? Ну вот, например, хочется мне провести приятную ночь с мужчиной, но совсем не хочется проводить с ним всю оставшуюся жизнь. Со мной что, перестанут после такого здороваться и станут плевать вслед? Или всё-таки это моё личное дело?
— Ну... так не бывает, — неуверенно проговорила она. — Ни один мужчина на такое не согласится. Если у него есть своя женщина, он не станет так её обижать и проводить время с другой. А если нет, то непременно пожелает забрать понравившуюся женщину себе в шатёр. Силой не потянет, но... если женщина соглашается, то ей, значит, нравится этот мужчина. Разве нет?
— Зелёна мать! — поморщилась я. — Какие вы ответственные и правильные, просто зубы сводит от сиропа! Хоть вообще лишай себя маленьких удовольствий, с такими-то порядками, а то можно вляпаться — мало не покажется...
— Что? О чём ты? — не поняла Кирин.
— Не обращай внимания, просто ворчу. Думаю вот, где бы труп тайюн для подробного осмотра найти. Или, ещё лучше, живой образец, — резко сменила тему я.
Хотя на самом деле мысли мои по-прежнему крутились вокруг вождя. Интересно, почему Чингар, который на словах полностью разделяет обычаи своего народа, на деле их не соблюдает? Размножаться вон не спешит, к женщинам подозрительно равнодушен... был, до моего появления. Да и меня в шатёр всё-таки тащить не спешит; понимает, наверное, что ничем хорошим это для него не закончится. Согласен на мои условия? Или замышляет какую-то гадость?
Ох, неспроста всё это!
— Ой, не надо, пожалуйста, так разговаривать о тайюн, да ещё перед самым Сезоном Смерти! — инчира испуганно махнула на меня рукой.
— Что, плохая примета?
— Нет, просто ещё насмотришься, — вздохнула она. — Зачем говорить о дурном, когда оно ещё не случилось? Расскажи лучше, твой мир, он — какой? Он лучше нашего? Ты скучаешь?
— Да как сказать, — с сомнением протянула я. — Если непредвзято, то инчиры в большинстве своём лучше большинства моих сородичей. Вы проще, честнее, такие все благостные... Но лично мне там было хорошо и удобно. Я совсем не такая положительная и благородная, как вы, у меня там была своя, любимая, жизнь, друзья, мужчины и исследования, и никто не требовал странного, благо я не наследница, не единственный ребёнок в семье. Впрочем, всё это ерунда, я достаточно живучая, чтобы приспособиться и здесь. У вас тоже любопытно, — подытожила я, а после попросила: — Знаешь, а расскажи всё-таки ту свою любимую сказку, про влюблённого духа. Вдруг там найдётся какая-нибудь подсказка?
История оказалась своеобразной, но впрямь достаточно полезной. Она всячески подчёркивала главное отличие двух миров и двух «народов» — инчиров и духов. А именно совершенство последних, причём совершенство... математическое, что ли? Их окружали идеальные вещи — вечные, полностью законченные и лишённые изъянов, и сами они были такими же. Не то чтобы жестокими, просто — очень логичными, последовательными. Даже намёк на причину исхода духов имелся. Пусть неубедительный и ничего не объясняющий, но хоть какой-то. В отличие от самих духов и их творений, этот мир не отличался совершенством, и именно это в конечном итоге их утомило, и они ушли.
Сказка противопоставляла разум строгий, логический, разуму природному, сохранившему инстинкты. Конечно, всячески подчёркивая, что именно последний для этого мира — правильный, а первому здесь не место. И доказательством этого называлось, в числе прочих, явление духов в виде инчиров. Мол, если их мир и их существование правильное, то зачем они все приходят сюда, чтобы проживать смертные жизни?
— Кирин, а что вообще говорят ваши сказки о появлении инчиров? Откуда взялся первый из вашего народа?
— Есть одна старая легенда, — с охотой начала она, однако в следующее мгновение её прервал низкий, басовитый, протяжный звук.
— Что это? — уточнила я, потому что Кирин только молча нахмурилась и принялась спешно завязывать свои мешочки.
— Сезон Смерти. Пришли тайюн, нужно скорее возвращаться.
Спорить я не стала: одного столкновения с этими тварями вполне хватило, чтобы сделать выводы.
— Зажми вот тут... Ну держи!
— Гр-ра-р! — раненый, даже несмотря на чары, взревел от боли.
— Тьфу, Бездна тебя сожри! Ага, спасибо... Потерпи, сейчас легче станет.
Ну вот, опять то же самое. Очередная добровольно-принудительная помощница самоустранилась, вместо неё приходится использовать в качестве дополнительной пары рук руки самого пациента. Дикость какая, а что делать!
С первого нападения тайюн прошло три дня, и всё это время мне вместе с местными целителями было не до посторонних размышлений и исследований. Вовремя я провела ритуал и вовремя от него оправилась: даже не знаю, как бы выкручивалась без знания языка.
Раненых, учитывая количество и опасность тайюн, было мало, убитых — и вовсе единицы, по большей части из молодых и неопытных. Но и целителей всего трое, считая меня. Ну и несколько учеников, которые тоже были заняты — и опыт перенимали у наставников, и перевязывали, и отвары какие-то ценные готовили.
А ещё были женщины и подростки, которые помогали ухаживать за ранеными, и именно среди них я пыталась подобрать кого-нибудь достаточно крепкого, чтобы у меня тоже появился помощник. Но увы, местные женщины оказались на диво хлипкими в том, что касалось внутренностей инчиров. Я не уставала удивляться и ругаться по этому поводу: вроде бы и скотину держат, и туши разделывают, и животных убивают... Нет, ясное дело, сородич — совсем другое, и не всякий полезет в чужое брюхо голыми руками. Но можно же хотя бы не падать в обморок в духе моей мамаши! Четвёртая уже. Может, остальные нервами и покрепче, но они хитрые, умудряются от меня сбегать или притворяться занятыми.
Вот и получалось в итоге, что помогали мне чаще сами пациенты, если были в состоянии и находились в сознании. К счастью, таких, с их выносливостью и моими обезболивающими чарами, оказывалось большинство.
Мужика бы с крепкими нервами в ассистенты, но они, увы, в очередь не выстраиваются. Но это обычная проблема у местных, на неё и Майан ругается: целителей очень уважают и берегут, но почти никто из мальчишек не желает идти в ученики, а из девочек редко кто годится.
Кирин удивительно легко и без лишних расшаркиваний записала меня в свои подруги, причём в настоящем, хорошем смысле этого слова. Не потому, что я полезна. Она искренне беспокоилась о моём здоровье, искренне восхищалась тем, как я вдруг и замечательно заговорила на их языке, искренне удивлялась моей необычной внешности, моему клинку, моему умению с ним обращаться... Кирин вообще всё делала очень искренне, чем особенно подкупала. Будучи существом вредным, упрямым и неуживчивым, я всегда тянулась к таким вот обаятельным и необременительным созданиям: с ними было легко и мне. Так вышло и с Кирин. Её живой покладистый нрав не давал обижаться на какие-то мои резкие слова, а я в общении с ней делалась куда более сдержанной и тактичной — язык не поворачивался обидеть это светлое создание даже случайно.
Честно говоря, жизнелюбию и умению верить в лучшее у неё стоило поучиться. Я представляю, какое давление от окружающих она выдержала с этой своей тяжёлой беременностью: её ведь заранее похоронили, ещё в самом начале, и в лучшем случае только мать и её мужчина верили в благополучный исход. Другая бы на её месте сломалась, а Кирин — по-прежнему легка, весела и всё так же любит жизнь.
В общем, с этими двумя знакомствами я почувствовала себя среди инчиров гораздо свободнее и уверенней: у меня появились друзья. Может, не столь проверенные временем и надёжные, как дома в Семилесье, но имеющие шансы таковыми стать.
Моё привыкание к новому миру омрачалось только одним: отсутствием подвижек в понимании прошлого и природы тайюн. Я даже не понимала пока, в каком направлении двигаться, и это расстраивало. Нет, я отдавала себе отчёт, что прошло слишком мало времени и слишком мало сделано для решения, а подобные загадки не открываются сразу, иногда — не открываются вовсе, но эти здравые мысли не мешали страдать от неизвестности.
— Кирин, а у вас ведь существуют какие-нибудь сказки о прошлом, когда духи ещё жили в этом мире и никуда не ушли? — наконец нарушила я молчание. На то, что молодая женщина может знать больше старейшины, не рассчитывала, но не идти же молча! А эта тема интересовала меня сейчас больше всего, я была готова обсуждать её с кем угодно.
— Конечно! Очень много, — тут же оживилась она. — Хочешь, я расскажу? Мне вот очень нравится сказание о Чинчире, который полюбил духа — деву Айрин.
— Дай угадаю... родня была против и они в конце умерли, но не предали свою любовь? — хмыкнула я.
— Нет, что ты! — искренне возмутилась она. — Это было бы ужасно, это была бы не сказка! Нет, Чинчир доказал свои чувства и то, что он будет хорошим мужем, и Айрин ушла к нему в шатёр, и они жили вместе, и у них было много крепких здоровых детей. Начинается она так...
— Погоди, не надо, я его как-нибудь потом послушаю, — поспешила прервать я. Вот только древних сопливых сказок про любовь мне и не хватало для полного счастья! — Меня интересует не какое-то конкретное сказание, а в общем. Как духи жили? Чем отличались от инчиров? И почему всё-таки ушли?
— Ну... они духи. И жили как духи! — Кирин пожала плечами, запнувшись и задумавшись на несколько секунд. — Они могли всё — летали, открывали Двери где вздумается, жили в каменных домах. А потом ушли, потому что им надоело в этом мире. И вообще им тут было неуютно, так что мир они оставили инчирам.
— Так не бывает, чтобы просто взяли и ушли всем народом, — возразила я. — Вот вы бы уходили с обжитого места, если бы не тайюн?
— Но ведь на одном месте жить тяжело, — с сомнением протянула Кирин. — Где-то железо добывают, где-то зерно сеют, где-то скот пасут, где-то рыбу ловят...
— Это понятно, но ведь у духов расстояния не имели значения, ты ведь сама говоришь. В любой момент они могли отправиться куда угодно, поменять что нужно и вернуться назад. Тогда — как?
— Так было бы здорово, — согласилась она.
— Вот именно. И мне не верится, что духи были иного мнения. Иначе зачем им, например, строить такие большие и надёжные каменные дома?
— А правда, зачем? — искренне удивилась Кирин. — Жалко было бы бросать...
— Про что и речь. Я и пытаюсь выяснить, что согнало их с насиженного места. Может быть, тайюн? Кстати, а как духи вообще относятся к тайюн сейчас?
— Тайюн ведь сами духи, — отмахнулась она. — Конечно, они не сражаются друг с другом!
— Ах да, действительно, я забыла, — вздохнула я. Я была уверена, что эти твари и духи — существа совершенно разной природы, но не спорить же с инчирой из-за этого, всё равно переубедить не удастся. — Тогда скажи вот что. Духи ушли добровольно, но порой возвращаются — это можно объяснить тысячей причин, ладно. Но почему некоторые из них становятся тайюн? Выходит, не все духи так хорошо относились к инчирам?
— Ну... наверное, — некоторое время помолчав, с сомнением сообщила она. — Знаешь, тебе лучше поговорить об этом со старейшинами, потому что я ничего об этом не знаю. Мне никогда не было интересно.
— А толку-то? Пока я выяснила только, что духи о тайюн разговаривают неохотно, вряд ли узнаю что-то ещё, — ворчливо вздохнула я.
— Спроси старейшину Амира. Он многое знает о давних временах, если кто и ответит, то именно он, — предложила Кирин.
— А кто это? — озадачилась я. — Не слышала про такого.
— Он странный. И говорит странное. Ему не верит никто. А ещё он очень старый, и болтали, что он звериный дух потерял, и именно потому сейчас такой. Я ещё помню, когда совсем девочкой была, он нам сказки всякие рассказывал о духах и старых временах. Только это давно было, я уже и не помню ничего. А теперь он из дома почти не выходит, говорят, слепой даже, и злющий стал... Наверное, потому Микар про него и не вспомнил. Если хочешь, я на обратном пути покажу тебе, как пройти к его дому.
— Хочу, — решительно кивнула я.
Если никто из здравомыслящих инчиров не может мне помочь, то почему не попытать счастья с зажившимся на свете и выжившим из ума чудаком? В конце концов, я ничего не теряю, а этот Амир легко может оказаться не безумцем, а наоборот, слишком много знающим, чтобы быть понятым аборигенами.
Берег после шторма усеивали бурые груды водорослей, между которыми бегали мелкие крабы и лениво вышагивали толстые, наглые чайки — почти такие же, как по нашу сторону океана. Мы с Кирин неторопливо брели вдоль кромки прибоя, инчира с интересом вглядывалась под ноги, ворошила мыском ноги водоросли и то и дело наклонялась, чтобы подобрать пёструю ракушку или необычный камешек и положить в один из притороченных к поясу мешочков. Глядя на неё, я тоже начала потихоньку собирать в горсть то, что попадалось на глаза, — всё развлечение!
К тому же занятие это успокаивало и давало отдых разуму, измученному обилием вопросов без ответов.
— Кирин, а зачем мы их так придирчиво отбираем? Они же все высохнут и станут одинаково серыми, — заметила я, ссыпая в подставленные ладони добычу.
— Не станут, — весело отмахнулась она. — Есть же айви! Это такое специальное зелье, если намазать и высушить, то они будут красивые-красивые и блестящие, даже лучше, чем в воде.
— Ага, то есть всё продумано. Ты меня успокоила, — хмыкнула я, разглядывая на просвет тонкую, вымытую волной розоватую ракушку.
— Стай, а можно я тоже спрошу? — неуверенно начала Кирин.
— Спрашивай, — со смешком разрешила я. — Хотя такое введение мне уже не нравится.
— Тебе нравится Чингар?
— Смотря в каком качестве, — я пожала плечами. — А что?
— Как это? — уточнила инчира, пропустив мимо ушей вопрос.
— Ну, например, как воин он исключительно хорош, не налюбуешься. А вот его стремление командовать и поучать с рефреном «женщина должна» будит во мне кровожадность. Но в целом он не так уж плох, я встречала гораздо хуже.
— И ты согласишься войти в его шатёр?
— Вот уж нет, — рассмеялась я.
— Почему? — нахмурилась Кирин. — Что не так?
— Это он тебя, что ли, попросил выяснить? — начиная раздражаться, спросила я.
— Нет, что ты! Он бы никогда не стал!..
— Тогда тем более не понимаю, какое тебе до него дело! — я недовольно фыркнула. — И до меня. Мне уже надоело всем и каждому объяснять, что ни в чей шатёр я входить не собираюсь. И передай, что ли, своим сородичам, что следующего, кто полезет в мою личную жизнь, я вместо ответа ударю. Или убью, по настроению.
— Стевай, прости, я не хотела тебя обидеть! — поспешила заверить Кирин. — Не сердись, пожалуйста! Просто... Чингар хороший, любая бы согласилась пойти за ним. Но за многие годы ты первая, на кого он обратил внимание. Мне хотелось бы, чтобы он тоже был счастлив...
— Ага. Он, значит, должен быть счастлив, а мне за это страдать? — с сарказмом процедила я. — Нет, всё, хватит. Ни слова больше про вождя, а то я ещё и с тобой поругаюсь. Ты мне лучше вот что скажи, как у вас здесь относятся к свободным отношениям? Ну вот, например, хочется мне провести приятную ночь с мужчиной, но совсем не хочется проводить с ним всю оставшуюся жизнь. Со мной что, перестанут после такого здороваться и станут плевать вслед? Или всё-таки это моё личное дело?
— Ну... так не бывает, — неуверенно проговорила она. — Ни один мужчина на такое не согласится. Если у него есть своя женщина, он не станет так её обижать и проводить время с другой. А если нет, то непременно пожелает забрать понравившуюся женщину себе в шатёр. Силой не потянет, но... если женщина соглашается, то ей, значит, нравится этот мужчина. Разве нет?
— Зелёна мать! — поморщилась я. — Какие вы ответственные и правильные, просто зубы сводит от сиропа! Хоть вообще лишай себя маленьких удовольствий, с такими-то порядками, а то можно вляпаться — мало не покажется...
— Что? О чём ты? — не поняла Кирин.
— Не обращай внимания, просто ворчу. Думаю вот, где бы труп тайюн для подробного осмотра найти. Или, ещё лучше, живой образец, — резко сменила тему я.
Хотя на самом деле мысли мои по-прежнему крутились вокруг вождя. Интересно, почему Чингар, который на словах полностью разделяет обычаи своего народа, на деле их не соблюдает? Размножаться вон не спешит, к женщинам подозрительно равнодушен... был, до моего появления. Да и меня в шатёр всё-таки тащить не спешит; понимает, наверное, что ничем хорошим это для него не закончится. Согласен на мои условия? Или замышляет какую-то гадость?
Ох, неспроста всё это!
— Ой, не надо, пожалуйста, так разговаривать о тайюн, да ещё перед самым Сезоном Смерти! — инчира испуганно махнула на меня рукой.
— Что, плохая примета?
— Нет, просто ещё насмотришься, — вздохнула она. — Зачем говорить о дурном, когда оно ещё не случилось? Расскажи лучше, твой мир, он — какой? Он лучше нашего? Ты скучаешь?
— Да как сказать, — с сомнением протянула я. — Если непредвзято, то инчиры в большинстве своём лучше большинства моих сородичей. Вы проще, честнее, такие все благостные... Но лично мне там было хорошо и удобно. Я совсем не такая положительная и благородная, как вы, у меня там была своя, любимая, жизнь, друзья, мужчины и исследования, и никто не требовал странного, благо я не наследница, не единственный ребёнок в семье. Впрочем, всё это ерунда, я достаточно живучая, чтобы приспособиться и здесь. У вас тоже любопытно, — подытожила я, а после попросила: — Знаешь, а расскажи всё-таки ту свою любимую сказку, про влюблённого духа. Вдруг там найдётся какая-нибудь подсказка?
История оказалась своеобразной, но впрямь достаточно полезной. Она всячески подчёркивала главное отличие двух миров и двух «народов» — инчиров и духов. А именно совершенство последних, причём совершенство... математическое, что ли? Их окружали идеальные вещи — вечные, полностью законченные и лишённые изъянов, и сами они были такими же. Не то чтобы жестокими, просто — очень логичными, последовательными. Даже намёк на причину исхода духов имелся. Пусть неубедительный и ничего не объясняющий, но хоть какой-то. В отличие от самих духов и их творений, этот мир не отличался совершенством, и именно это в конечном итоге их утомило, и они ушли.
Сказка противопоставляла разум строгий, логический, разуму природному, сохранившему инстинкты. Конечно, всячески подчёркивая, что именно последний для этого мира — правильный, а первому здесь не место. И доказательством этого называлось, в числе прочих, явление духов в виде инчиров. Мол, если их мир и их существование правильное, то зачем они все приходят сюда, чтобы проживать смертные жизни?
— Кирин, а что вообще говорят ваши сказки о появлении инчиров? Откуда взялся первый из вашего народа?
— Есть одна старая легенда, — с охотой начала она, однако в следующее мгновение её прервал низкий, басовитый, протяжный звук.
— Что это? — уточнила я, потому что Кирин только молча нахмурилась и принялась спешно завязывать свои мешочки.
— Сезон Смерти. Пришли тайюн, нужно скорее возвращаться.
Спорить я не стала: одного столкновения с этими тварями вполне хватило, чтобы сделать выводы.
***
— Зажми вот тут... Ну держи!
— Гр-ра-р! — раненый, даже несмотря на чары, взревел от боли.
— Тьфу, Бездна тебя сожри! Ага, спасибо... Потерпи, сейчас легче станет.
Ну вот, опять то же самое. Очередная добровольно-принудительная помощница самоустранилась, вместо неё приходится использовать в качестве дополнительной пары рук руки самого пациента. Дикость какая, а что делать!
С первого нападения тайюн прошло три дня, и всё это время мне вместе с местными целителями было не до посторонних размышлений и исследований. Вовремя я провела ритуал и вовремя от него оправилась: даже не знаю, как бы выкручивалась без знания языка.
Раненых, учитывая количество и опасность тайюн, было мало, убитых — и вовсе единицы, по большей части из молодых и неопытных. Но и целителей всего трое, считая меня. Ну и несколько учеников, которые тоже были заняты — и опыт перенимали у наставников, и перевязывали, и отвары какие-то ценные готовили.
А ещё были женщины и подростки, которые помогали ухаживать за ранеными, и именно среди них я пыталась подобрать кого-нибудь достаточно крепкого, чтобы у меня тоже появился помощник. Но увы, местные женщины оказались на диво хлипкими в том, что касалось внутренностей инчиров. Я не уставала удивляться и ругаться по этому поводу: вроде бы и скотину держат, и туши разделывают, и животных убивают... Нет, ясное дело, сородич — совсем другое, и не всякий полезет в чужое брюхо голыми руками. Но можно же хотя бы не падать в обморок в духе моей мамаши! Четвёртая уже. Может, остальные нервами и покрепче, но они хитрые, умудряются от меня сбегать или притворяться занятыми.
Вот и получалось в итоге, что помогали мне чаще сами пациенты, если были в состоянии и находились в сознании. К счастью, таких, с их выносливостью и моими обезболивающими чарами, оказывалось большинство.
Мужика бы с крепкими нервами в ассистенты, но они, увы, в очередь не выстраиваются. Но это обычная проблема у местных, на неё и Майан ругается: целителей очень уважают и берегут, но почти никто из мальчишек не желает идти в ученики, а из девочек редко кто годится.
