Всё то, что обрушилось на девушку по прибытии, за время сна не пожелало исчезнуть, и будущее здесь рисовалось только серыми красками. Сложный быт, очень неустроенный с точки зрения горожанки, которая выросла может и не в дворянской семье, но в хорошо обеспеченной и не знала нужды. До смерти отца его любимые девочки вовсе ни в чём не знали отказа: Фёдор Иванович, конечно, не мог позволить себе одаривать их драгоценностями и бесценными шелками, но и запросов таких прекрасная половина семейства Бересклет не имела. После трагедии стало тяжелее, но и тогда оставалась хорошая, просторная петроградская квартира, и пусть они не могли позволить себе по-прежнему баловаться шоколадом или другими изысканными лакомствами и поумерили иные траты, но всегда были сыты, пристойно одеты и обуты, а в доме всегда было тепло, чисто и имелись удобства, включая водопровод и электрическое освещение.
Бересклет никогда не видела деревенского дома и мало интересовалась подобными вещами, и сейчас, стараясь сохранять беспристрастность суждений, напоминала себе: могло быть гораздо хуже. Вспоминалось пугающее и драматическое из книг — о нищете, голоде, щелястых стенах и заколоченных гнилыми досками окнах. Да и этнограф что-то такое говорил, вспоминая прошлые попытки обжить эти неприютные места. В свете всех подобных соображений дом уездного исправника следовало считать не просто пригодным, но даже и очень устроенным, хорошим.
Но при мысли об уборной на улице и общественной бане беспристрастность давалась Антонине с огромным трудом. И это ещё неизвестно, в каких обстоятельствах ей предстояло работать! И даже кем, тоже не вполне ясно...
И вроде бы оставался другой выход, «Северному» предстояло несколько дней простоять в порту, чистя пёрышки после дороги и загружаясь всем необходимым. Пароход наверняка сможет взять на борт одного лишнего пассажира.
Но стоило об этом задуматься, и беспристрастность Антонины делалась бодрее и уверенней. Слишком свежи ещё в памяти были мучения, перенесённые в бурю, и добровольно обречь себя на них снова девушка просто не могла. Не говоря уже о том, что долгий утомительный путь в этом случае окажется проделанным напрасно.
А стоило припомнить, что дополнительных денег на обратную дорогу никто не выделит, вариант побега оказался окончательно отброшен вместе с тоской и сомнениями, и Бересклет решительно села на постели.
Только теперь она вдруг заметила, что в комнате почти жарко, не чета вчерашнему дню. Сначала подумалось, что во всём вновь виновата дорога и усталость от неё, исказившие восприятие, но быстро стало ясно, что тепло шло от печной стенки. Это и мысль о груде угля, которую таскал вчера Березин, приободрило. Возможно, хотя бы мёрзнуть не придётся.
Первым делом, радуясь толстому и чистому половику, Антонина встала и взялась за чемодан. Нужно было достать домашние туфли, свежую смену белья, чистое платье и разобрать прочие вещи, собранные в дорогу, а главное, пальто. Она очень надеялась, что погода сегодня наладилась, но всерьёз на это не рассчитывала и предпочитала учитывать прежние ошибки.
Платяного шкафа в комнате не предполагалось, здесь ими явно не пользовались, так что девушка двинулась к сундуку и решительно, хотя и не без труда, откинула тяжёлую крышку. Внутри нашлась пара пуховых подушек, чистое бельё, перина и изрядно свободного места. По всему выходило, именно оно предназначалось для пожитков новой обитательницы комнаты, но прежде всё-таки стоило уточнить этот вопрос у хозяина.
Однако в большой комнате его не обнаружилось, зато у печи хлопотала невысокая дородная женщина с убранными под платок волосами, одетая в простую полотняную рубаху с закатанными рукавами, открывавшими полные белые руки, тёмную юбку и застиранный старый фартук, голову покрывала светлая ситцевая косынка в мелкий цветочек.
— Доброе утро, — растерянно поздоровалась Антонина.
— Добренько, барышня! — улыбнулась та. — Умываться подать? У меня вота и водица согрелася.
— Спасибо, да я сама всё сделаю! — смутилась от такого предложения девушка, которая к прислуживанию не привыкла и подобного не ожидала. — А вы?..
— Костенкова я, Дарья Митрофановна, соседка. Сидор Кузьмич велели за вами приглядеть да помочь. Вы барышня вона городская, к нашим порядкам непривычная… Да и вона, гляжу, тоненькая какая, беленькая, хорошенькая! И впрямь, чего у печи-то валандаться? — говоря, женщина оттеснила Антонину от чайника, к которому та потянулась, подхватила и его, и ведро с водой, и смешала горячую с холодной прямо в медном умывальнике, который висел у печи сбоку и который девушка вчера не заметила. — Вота, пожалте, сейчас я, суконце ещё подам, отереться.
— Спасибо, — сдалась Антонина. — А где сам Сидор Кузьмич?
— Так он к Гавриле вона перебрался, тот всё одно в тундре днюет и ночует. И то вота верно, он бобылём живёт, а вы вона молоденькая, немужняя, нехорошо в одной избе-то! Вот ежели поженитесь, то оно и ладно…
— А гостиницы в городе нет? — уточнила Бересклет, чувствуя себя виноватой перед новым начальником. Не успела приехать, а уже доставила уйму неудобств. И ведь не поспоришь! В Петрограде бы, и то на них косо смотрели, живущих вдвоём под одной крышей, а уж тут, в глуши…
Но, с другой стороны, он же согласился, чтобы прислали именно Антонину, наверняка в документах был указан и её возраст, и семейное положение. Да и комнату явно подготовили для нового жильца заранее, как бы не эта самая Дарья Митрофановна хлопотала. Так что виниться и просить прощения девушка быстро раздумала.
— Господь с вами, откуда! — засмеялась соседка. — Да и на кой она? Шахтёры вона в бараках живут, ежели кто учёный явится — так на постой кто возьмёт, оно вона проще… К столу садитеся, я сейчас и травки заварю, и еда уж поспела!
— Вы не знаете, я долго проспала? Какой сейчас день? И час? — уточнила Антонина, без возражений устраиваясь, где велели. — Сидор Кузьмич говорил про баню, а мне бы очень хотелось как следует вымыться после дороги…
— Четверг сейчас, к полудню, да только куда ж вы, барышня, да в общую баню? — Дарья Митрофановна всплеснула руками. — Да и какая там баня-то? Ни парку, ни веничка хорошего…
— Но других вариантов всё равно нет. — Бересклет и сама не горела желанием знакомиться с означенным общественным заведением, однако деваться и впрямь было некуда. — Кроме того, я никогда не была в бане и понятия не имею, какой пар хороший, а какой — не очень. Мне просто нужно вымыться горячей водой.
— Батюшки, да как же вы там в своём Петрограде-то живёте-та?! — ахнула соседка с искренним ужасом, вновь всплеснув белыми руками, словно гусыня крыльями.
— Хорошо живём, с водопроводом, — вздохнула девушка. — Вода прямо в дом поступает, в доме нагревается и течёт сразу горячая, сколько нужно. В?щевики замечательный нагреватель придумали, очень удобный.
— Ой, вона радость какая, вода по проводу, эка невидаль! Вот что, барышня, я вам ввечеру такую баньку истоплю, пропарю хорошенько! Вота вы разницу-то и увидите, заново родитеся, вот вам крест. И не спорьте, не спорьте! Сидор Кузьмич велели за вами приглядеть, вота я и сделаю как надо.
— Не стоит беспокойства, Дарья Митрофановна! Не можете же вы каждый раз ради меня так утруждаться!
— Ничего, ничего, мы всё одно и сами будем мыться, так что и не спорьте даже, барышня. Вот лучше кушайте, кушайте…
Кушать Антонине предлагалось гречневую кашу с грибами — не бог весть какой изысканности блюдо, но до того ароматное и душистое, что в ход пошла добавка. Да и голод, как известно, лучшая приправа, а путешественница с самого Петропавловска толком не ела. У соседки это вызвало умиление, и женщина явно едва сдержалась, чтобы не погладить материнским жестом новую жиличку по голове.
— Кушайте, кушайте, барышня, ну что же вы тоненькая такая, чисто прутик!
— Ну вы уж скажете прямо, — улыбнулась Антонина. Она всегда считала себя достаточно плотной и крепкой — всё же не белоручка, да и вся их порода отличалась крепостью. Но слова Костенковой пришлись по душе: может, вкусы здесь были иными, но петроградка предпочла счесть их похвалой собственному изяществу. — Ой! Что это было? — вырвалось у неё изумлённое, когда на краю поля зрения будто бы мелькнула некая тень.
— О чём вы, барышня?
— Будто прошмыгнул кто-то…
— Мыши, проклятые, — отмахнулась та. — А ежели нет — может, суседка на вас поглядеть решил, — невозмутимо проговорила она и положила кусочек хлеба на блюдце под бочкой.
— Суседка? — с сомнением переспросила Антонина. Что-то такое вертелось в голове...
— Да дух домовый, нешто в ваших Петроградах не слыхали? — изумилась Дарья Митрофановна.
— В сказках если только, — пробормотала девушка. — Стоит ли возмущаться мышам, если вы их так щедро подкармливаете?
— Ой, барышня, да ни одна мыша суседкиного лакомства не тронет, не выдумывайте!
Антонина и хотела высказаться о глупости подобных суеверий, но ругаться не хотелось, а переубедить Костенкову добром вряд ли получится. И к помощи Березина не взовёшь: блюдце тут и раньше стояло, теперь хоть понятно, для чего. Поверить, что уездный исправник, да ещё отставной офицер, всерьёз принимает этакую ерунду, не получалось. То ли соседка и здесь отметилась, то ли это была такая же дань уважения, как иконы в углу. Бересклет нашла это ироничным: святые образа, а под ними — призрак языческих обрядов, — и на том тему оставила.
Дарья Митрофановна оказалась не только хорошей хозяйкой, но и большим знатоком местных обычаев, порядков и обитателей. Конечно, всё это мог бы рассказать любой из жителей Ново-Мариинска, в котором, как в любом другом маленьком городке, сложно было утаить нечто от соседей, и пусть поверхностно, но все друг друга знали, но зачем этого кого-то искать? Тем более соседка уже произвела приятное впечатление и к разговору была искренне расположена.
Антонина узнала, что лето здесь — короткое и холодное, и вчерашняя погода — обычное дело. Теплее бывает, но редко и ненадолго. А зима, напротив — снежная, морозная и очень длинная, так что на реке долго стоит лёд, и сообщение по морю возможно только несколько месяцев в году, тогда-то в город привозят продовольствие, какого в здешних краях не сыщешь — консервы, крупы, муку.
Многие держали птицу, а вот скотина приживалась с трудом, так что местные переняли от чукчей оленеводство. Другие промышляли рыбной ловлей, рыбы хватало и в реке, и в лимане. Иные в шахте работали — кто на угольной, на другом берегу реки, а кто и на золотых россыпях чуть подале, и на заводе.
Но даже золото не привлекало к этим местам душегубов, это Антонина уточнила особенно. Соседка повторила мнение этнографа, что преступления случались, но всё больше — простые, бесхитростные, и редко когда полиции приходилось поломать голову. Из не столь давнего припомнилось два случая.
Первый произошёл в первую же зиму после появления в городе Березина. Охотник Маркелов порешил друга-приятеля из-за бабы в тундре, а говорил, будто они потеряли друг друга в буран, и бедолагу задрали волки. Весь город судачил и гадал, как исправник отыскал мертвеца среди зимней тундры, да только нашёл и приволок вместе с его простреленной головой. Исправник, конечно, никому не отчитывался и ничего не говорил о том случае, только чукчи именно тогда стали называть его Умкы, а за ними и местные подхватили.
Второй приключился три года назад, когда рыбак Нелидов тишком задушил неверную жену да спрятал, пытаясь представить так, будто она к любовнику ушла, оленеводу из чукчей, но Березин быстро изобличил его безо всякого судебно-медицинского эксперта.
Имелась в Ново-Мариинске городская школа, да ещё с классом прогимназии для способных детей и ремесленными классами. Больница тоже была, вот только единственный хороший врач в прошлом году умер, осталась на весь город один фельдшер да повитуха. Ещё врач служил при поселении ссыльных на другом берегу реки, и если что серьёзное — посылали за ним, но редко. Не то чтобы он был хорош, да и денег много брал: лечение городских в его обязанности не входило, чем и пользовался. Оттого Дарья Митрофановна бурно радовалась, что к ним наконец прислали Бересклет. Антонина поначалу пыталась спорить, что она не врач, и объяснять, что прибыла работать в полицейское управление, помогать ловить преступников, но впечатления тем на собеседницу не произвела.
Вскоре Костенкова засобиралась уходить, пообещав заглянуть вечером, чтобы позвать в баню, и посоветовав дождаться Сидора здесь: где он намеревался провести день, она не знала, не бегать же в поисках по всему городу. Но Бересклет только и успела, что подняться с места и вызваться проводить, когда в комнату ворвалась незнакомка.
Уже по одному виду её нетрудно было понять, что случилось нечто дурное или даже чудовищное. Простоволосая, растрёпанная, раскрасневшаяся и взмыленная от бега, эта нестарая ещё дебелая тёмно-рыжая женщина походила на тяжеловоза в пене, готового пасть от усталости.
И она действительно пала — на колени перед Антониной, тяжело добежав до неё.
— Спаси, барышня! Спаси, Христа ради! На тебя одна надежда! Спаси, Богом прошу! — заголосила она, схватила ладони остолбеневшей от неожиданности девушки и принялась осыпать их поцелуями и орошать слезами. — Спаси, святых заступников ради, заклинаю!
Бересклет бросила ошалелый взгляд на соседку, но та тоже взирала на странное явление в изумлении и не могла вымолвить ни слова, только истово мелко крестилась.
— Кого спасти?! Что случилось?! Отпустите мои руки!
— Спаси, Богом молю! — продолжила выть незнакомка, и больше ничего сказать не могла.
Антонина окинула ищущим взглядом избу в поисках хоть какой-то помощи, а потом опомнилась. С трудом вырвав одну руку у оглашенной бабы, подхватила со стола кружку с недопитым чаем и, набрав полный рот, с шумом прыснула на незваную гостью. Та поперхнулась воздухом посредине очередного заклинания, пару раз нелепо хлопнула ртом.
— Что случилось? Кого надо спасти? — строго спросила Антонина.
— Сына! — взмолилась та более связно. — Сына моего спаси! Единственный, кровиночка, деточка малая, не переживу! Спаси, барышня!
— Встаньте немедленно! — воскликнула Бересклет, понимая, что объяснять этой женщине свою специальность — словно об стенку горох, и чувствуя от этого огромную растерянность, которую изо всех сил старалась спрятать.
Она до смерти боялась лечить живых людей. Тем более если это вопрос жизни и смерти. Тем более одна, без надёжной поддержки наставника! Но также Антонина прекрасно понимала, что не сумеет оставить без помощи ребёнка. От панической мысли, что он вообще-то может умереть у неё на руках, если дело и впрямь дрянное, стало холодно и едва не подкосились ноги, но…
— Что с сыном? Дарья Митрофановна, помогите её поднять! Кто она?
Тут очнулась и соседка, кинулась к пришелице, и в четыре руки её сумели усадить на стул. Костенкова зачерпнула холодной воды, Антонина сунула ту в руки женщине, придерживая её ладонь своей и украдкой потянулась к дару. Довольно и того, что она не сумела скрыть своей принадлежности к числу врачей, а если местные узнают, что она ещё и жiвник талантливый и хорошо обученный — вовсе житья не дадут. Это в большом городе
Бересклет никогда не видела деревенского дома и мало интересовалась подобными вещами, и сейчас, стараясь сохранять беспристрастность суждений, напоминала себе: могло быть гораздо хуже. Вспоминалось пугающее и драматическое из книг — о нищете, голоде, щелястых стенах и заколоченных гнилыми досками окнах. Да и этнограф что-то такое говорил, вспоминая прошлые попытки обжить эти неприютные места. В свете всех подобных соображений дом уездного исправника следовало считать не просто пригодным, но даже и очень устроенным, хорошим.
Но при мысли об уборной на улице и общественной бане беспристрастность давалась Антонине с огромным трудом. И это ещё неизвестно, в каких обстоятельствах ей предстояло работать! И даже кем, тоже не вполне ясно...
И вроде бы оставался другой выход, «Северному» предстояло несколько дней простоять в порту, чистя пёрышки после дороги и загружаясь всем необходимым. Пароход наверняка сможет взять на борт одного лишнего пассажира.
Но стоило об этом задуматься, и беспристрастность Антонины делалась бодрее и уверенней. Слишком свежи ещё в памяти были мучения, перенесённые в бурю, и добровольно обречь себя на них снова девушка просто не могла. Не говоря уже о том, что долгий утомительный путь в этом случае окажется проделанным напрасно.
А стоило припомнить, что дополнительных денег на обратную дорогу никто не выделит, вариант побега оказался окончательно отброшен вместе с тоской и сомнениями, и Бересклет решительно села на постели.
Только теперь она вдруг заметила, что в комнате почти жарко, не чета вчерашнему дню. Сначала подумалось, что во всём вновь виновата дорога и усталость от неё, исказившие восприятие, но быстро стало ясно, что тепло шло от печной стенки. Это и мысль о груде угля, которую таскал вчера Березин, приободрило. Возможно, хотя бы мёрзнуть не придётся.
Первым делом, радуясь толстому и чистому половику, Антонина встала и взялась за чемодан. Нужно было достать домашние туфли, свежую смену белья, чистое платье и разобрать прочие вещи, собранные в дорогу, а главное, пальто. Она очень надеялась, что погода сегодня наладилась, но всерьёз на это не рассчитывала и предпочитала учитывать прежние ошибки.
Платяного шкафа в комнате не предполагалось, здесь ими явно не пользовались, так что девушка двинулась к сундуку и решительно, хотя и не без труда, откинула тяжёлую крышку. Внутри нашлась пара пуховых подушек, чистое бельё, перина и изрядно свободного места. По всему выходило, именно оно предназначалось для пожитков новой обитательницы комнаты, но прежде всё-таки стоило уточнить этот вопрос у хозяина.
Однако в большой комнате его не обнаружилось, зато у печи хлопотала невысокая дородная женщина с убранными под платок волосами, одетая в простую полотняную рубаху с закатанными рукавами, открывавшими полные белые руки, тёмную юбку и застиранный старый фартук, голову покрывала светлая ситцевая косынка в мелкий цветочек.
— Доброе утро, — растерянно поздоровалась Антонина.
— Добренько, барышня! — улыбнулась та. — Умываться подать? У меня вота и водица согрелася.
— Спасибо, да я сама всё сделаю! — смутилась от такого предложения девушка, которая к прислуживанию не привыкла и подобного не ожидала. — А вы?..
— Костенкова я, Дарья Митрофановна, соседка. Сидор Кузьмич велели за вами приглядеть да помочь. Вы барышня вона городская, к нашим порядкам непривычная… Да и вона, гляжу, тоненькая какая, беленькая, хорошенькая! И впрямь, чего у печи-то валандаться? — говоря, женщина оттеснила Антонину от чайника, к которому та потянулась, подхватила и его, и ведро с водой, и смешала горячую с холодной прямо в медном умывальнике, который висел у печи сбоку и который девушка вчера не заметила. — Вота, пожалте, сейчас я, суконце ещё подам, отереться.
— Спасибо, — сдалась Антонина. — А где сам Сидор Кузьмич?
— Так он к Гавриле вона перебрался, тот всё одно в тундре днюет и ночует. И то вота верно, он бобылём живёт, а вы вона молоденькая, немужняя, нехорошо в одной избе-то! Вот ежели поженитесь, то оно и ладно…
— А гостиницы в городе нет? — уточнила Бересклет, чувствуя себя виноватой перед новым начальником. Не успела приехать, а уже доставила уйму неудобств. И ведь не поспоришь! В Петрограде бы, и то на них косо смотрели, живущих вдвоём под одной крышей, а уж тут, в глуши…
Но, с другой стороны, он же согласился, чтобы прислали именно Антонину, наверняка в документах был указан и её возраст, и семейное положение. Да и комнату явно подготовили для нового жильца заранее, как бы не эта самая Дарья Митрофановна хлопотала. Так что виниться и просить прощения девушка быстро раздумала.
— Господь с вами, откуда! — засмеялась соседка. — Да и на кой она? Шахтёры вона в бараках живут, ежели кто учёный явится — так на постой кто возьмёт, оно вона проще… К столу садитеся, я сейчас и травки заварю, и еда уж поспела!
— Вы не знаете, я долго проспала? Какой сейчас день? И час? — уточнила Антонина, без возражений устраиваясь, где велели. — Сидор Кузьмич говорил про баню, а мне бы очень хотелось как следует вымыться после дороги…
— Четверг сейчас, к полудню, да только куда ж вы, барышня, да в общую баню? — Дарья Митрофановна всплеснула руками. — Да и какая там баня-то? Ни парку, ни веничка хорошего…
— Но других вариантов всё равно нет. — Бересклет и сама не горела желанием знакомиться с означенным общественным заведением, однако деваться и впрямь было некуда. — Кроме того, я никогда не была в бане и понятия не имею, какой пар хороший, а какой — не очень. Мне просто нужно вымыться горячей водой.
— Батюшки, да как же вы там в своём Петрограде-то живёте-та?! — ахнула соседка с искренним ужасом, вновь всплеснув белыми руками, словно гусыня крыльями.
— Хорошо живём, с водопроводом, — вздохнула девушка. — Вода прямо в дом поступает, в доме нагревается и течёт сразу горячая, сколько нужно. В?щевики замечательный нагреватель придумали, очень удобный.
— Ой, вона радость какая, вода по проводу, эка невидаль! Вот что, барышня, я вам ввечеру такую баньку истоплю, пропарю хорошенько! Вота вы разницу-то и увидите, заново родитеся, вот вам крест. И не спорьте, не спорьте! Сидор Кузьмич велели за вами приглядеть, вота я и сделаю как надо.
— Не стоит беспокойства, Дарья Митрофановна! Не можете же вы каждый раз ради меня так утруждаться!
— Ничего, ничего, мы всё одно и сами будем мыться, так что и не спорьте даже, барышня. Вот лучше кушайте, кушайте…
Прода от 26.09.2023, 19:49
Кушать Антонине предлагалось гречневую кашу с грибами — не бог весть какой изысканности блюдо, но до того ароматное и душистое, что в ход пошла добавка. Да и голод, как известно, лучшая приправа, а путешественница с самого Петропавловска толком не ела. У соседки это вызвало умиление, и женщина явно едва сдержалась, чтобы не погладить материнским жестом новую жиличку по голове.
— Кушайте, кушайте, барышня, ну что же вы тоненькая такая, чисто прутик!
— Ну вы уж скажете прямо, — улыбнулась Антонина. Она всегда считала себя достаточно плотной и крепкой — всё же не белоручка, да и вся их порода отличалась крепостью. Но слова Костенковой пришлись по душе: может, вкусы здесь были иными, но петроградка предпочла счесть их похвалой собственному изяществу. — Ой! Что это было? — вырвалось у неё изумлённое, когда на краю поля зрения будто бы мелькнула некая тень.
— О чём вы, барышня?
— Будто прошмыгнул кто-то…
— Мыши, проклятые, — отмахнулась та. — А ежели нет — может, суседка на вас поглядеть решил, — невозмутимо проговорила она и положила кусочек хлеба на блюдце под бочкой.
— Суседка? — с сомнением переспросила Антонина. Что-то такое вертелось в голове...
— Да дух домовый, нешто в ваших Петроградах не слыхали? — изумилась Дарья Митрофановна.
— В сказках если только, — пробормотала девушка. — Стоит ли возмущаться мышам, если вы их так щедро подкармливаете?
— Ой, барышня, да ни одна мыша суседкиного лакомства не тронет, не выдумывайте!
Антонина и хотела высказаться о глупости подобных суеверий, но ругаться не хотелось, а переубедить Костенкову добром вряд ли получится. И к помощи Березина не взовёшь: блюдце тут и раньше стояло, теперь хоть понятно, для чего. Поверить, что уездный исправник, да ещё отставной офицер, всерьёз принимает этакую ерунду, не получалось. То ли соседка и здесь отметилась, то ли это была такая же дань уважения, как иконы в углу. Бересклет нашла это ироничным: святые образа, а под ними — призрак языческих обрядов, — и на том тему оставила.
Дарья Митрофановна оказалась не только хорошей хозяйкой, но и большим знатоком местных обычаев, порядков и обитателей. Конечно, всё это мог бы рассказать любой из жителей Ново-Мариинска, в котором, как в любом другом маленьком городке, сложно было утаить нечто от соседей, и пусть поверхностно, но все друг друга знали, но зачем этого кого-то искать? Тем более соседка уже произвела приятное впечатление и к разговору была искренне расположена.
Антонина узнала, что лето здесь — короткое и холодное, и вчерашняя погода — обычное дело. Теплее бывает, но редко и ненадолго. А зима, напротив — снежная, морозная и очень длинная, так что на реке долго стоит лёд, и сообщение по морю возможно только несколько месяцев в году, тогда-то в город привозят продовольствие, какого в здешних краях не сыщешь — консервы, крупы, муку.
Многие держали птицу, а вот скотина приживалась с трудом, так что местные переняли от чукчей оленеводство. Другие промышляли рыбной ловлей, рыбы хватало и в реке, и в лимане. Иные в шахте работали — кто на угольной, на другом берегу реки, а кто и на золотых россыпях чуть подале, и на заводе.
Но даже золото не привлекало к этим местам душегубов, это Антонина уточнила особенно. Соседка повторила мнение этнографа, что преступления случались, но всё больше — простые, бесхитростные, и редко когда полиции приходилось поломать голову. Из не столь давнего припомнилось два случая.
Первый произошёл в первую же зиму после появления в городе Березина. Охотник Маркелов порешил друга-приятеля из-за бабы в тундре, а говорил, будто они потеряли друг друга в буран, и бедолагу задрали волки. Весь город судачил и гадал, как исправник отыскал мертвеца среди зимней тундры, да только нашёл и приволок вместе с его простреленной головой. Исправник, конечно, никому не отчитывался и ничего не говорил о том случае, только чукчи именно тогда стали называть его Умкы, а за ними и местные подхватили.
Второй приключился три года назад, когда рыбак Нелидов тишком задушил неверную жену да спрятал, пытаясь представить так, будто она к любовнику ушла, оленеводу из чукчей, но Березин быстро изобличил его безо всякого судебно-медицинского эксперта.
Имелась в Ново-Мариинске городская школа, да ещё с классом прогимназии для способных детей и ремесленными классами. Больница тоже была, вот только единственный хороший врач в прошлом году умер, осталась на весь город один фельдшер да повитуха. Ещё врач служил при поселении ссыльных на другом берегу реки, и если что серьёзное — посылали за ним, но редко. Не то чтобы он был хорош, да и денег много брал: лечение городских в его обязанности не входило, чем и пользовался. Оттого Дарья Митрофановна бурно радовалась, что к ним наконец прислали Бересклет. Антонина поначалу пыталась спорить, что она не врач, и объяснять, что прибыла работать в полицейское управление, помогать ловить преступников, но впечатления тем на собеседницу не произвела.
Вскоре Костенкова засобиралась уходить, пообещав заглянуть вечером, чтобы позвать в баню, и посоветовав дождаться Сидора здесь: где он намеревался провести день, она не знала, не бегать же в поисках по всему городу. Но Бересклет только и успела, что подняться с места и вызваться проводить, когда в комнату ворвалась незнакомка.
Уже по одному виду её нетрудно было понять, что случилось нечто дурное или даже чудовищное. Простоволосая, растрёпанная, раскрасневшаяся и взмыленная от бега, эта нестарая ещё дебелая тёмно-рыжая женщина походила на тяжеловоза в пене, готового пасть от усталости.
И она действительно пала — на колени перед Антониной, тяжело добежав до неё.
— Спаси, барышня! Спаси, Христа ради! На тебя одна надежда! Спаси, Богом прошу! — заголосила она, схватила ладони остолбеневшей от неожиданности девушки и принялась осыпать их поцелуями и орошать слезами. — Спаси, святых заступников ради, заклинаю!
Бересклет бросила ошалелый взгляд на соседку, но та тоже взирала на странное явление в изумлении и не могла вымолвить ни слова, только истово мелко крестилась.
— Кого спасти?! Что случилось?! Отпустите мои руки!
— Спаси, Богом молю! — продолжила выть незнакомка, и больше ничего сказать не могла.
Антонина окинула ищущим взглядом избу в поисках хоть какой-то помощи, а потом опомнилась. С трудом вырвав одну руку у оглашенной бабы, подхватила со стола кружку с недопитым чаем и, набрав полный рот, с шумом прыснула на незваную гостью. Та поперхнулась воздухом посредине очередного заклинания, пару раз нелепо хлопнула ртом.
— Что случилось? Кого надо спасти? — строго спросила Антонина.
— Сына! — взмолилась та более связно. — Сына моего спаси! Единственный, кровиночка, деточка малая, не переживу! Спаси, барышня!
— Встаньте немедленно! — воскликнула Бересклет, понимая, что объяснять этой женщине свою специальность — словно об стенку горох, и чувствуя от этого огромную растерянность, которую изо всех сил старалась спрятать.
Она до смерти боялась лечить живых людей. Тем более если это вопрос жизни и смерти. Тем более одна, без надёжной поддержки наставника! Но также Антонина прекрасно понимала, что не сумеет оставить без помощи ребёнка. От панической мысли, что он вообще-то может умереть у неё на руках, если дело и впрямь дрянное, стало холодно и едва не подкосились ноги, но…
— Что с сыном? Дарья Митрофановна, помогите её поднять! Кто она?
Прода от 27.09.2023, 19:14
Тут очнулась и соседка, кинулась к пришелице, и в четыре руки её сумели усадить на стул. Костенкова зачерпнула холодной воды, Антонина сунула ту в руки женщине, придерживая её ладонь своей и украдкой потянулась к дару. Довольно и того, что она не сумела скрыть своей принадлежности к числу врачей, а если местные узнают, что она ещё и жiвник талантливый и хорошо обученный — вовсе житья не дадут. Это в большом городе
