— Захар, если я сейчас не бьюсь в истерике, это совсем не значит, что я могла невозмутимо наблюдать за тем, как бронированные твари жрут местных, — от воспоминаний аж передёрнуло.
— Ну мало ли! — он выразительно развёл руками. — Но не помнишь — не помнишь, попробуй завтра хоть у Нурия спросить.
— Попробую, — эхом откликнулась я и поползла по кровати к подушке. Там упала на постель, обернулась ко всё ещё сидящему на краю Гаранину, который проводил меня задумчивым взглядом. — Захар… Спасибо тебе большое.
Толком сформулировать, за что именно, так и не смогла. За заботу, за поддержку, за понимание. Наконец, за то, что он вообще сейчас тут, со мной.
Начбез кривовато усмехнулся в ответ и сказал только:
— Спи.
Свет погас после хлопка, и я через пару мгновений действительно ухнула в черноту.
Очнулась среди ночи от накатившей тошноты и головокружения. Могу ошибаться, но, кажется, так плохо мне не было ещё ни разу в жизни, даже в весёлые времена студенчества.
Несколько секунд лежала, пытаясь дышать глубоко и ровно, и соображала, что происходит. На последствия стресса не похоже, на простуду — тоже как-то не очень. Вариант остался один: шулик. Всё-таки отрава!
Я попыталась сесть, чтобы потихоньку доползти до туалета. Но трясущиеся от слабости руки подломились и опрокинули меня обратно в подушку. Задушив в зародыше поднимающуюся внутри панику, я напомнила себе, что не одна тут. И даже ругаясь на меня за безалаберность и дурость, Гаранин не оставит умирать, проверено. Чем сможет — поможет. Он же говорил, что какая-то аптечка есть, не может же там не быть универсального антидота! Его, по-моему, во все дыры пихают.
— Зар! — позвала я, с трудом подняла руку, чтобы найти в сумраке плечо мужчины. — Зар! Мне нужно... — пробормотала — и осеклась, прислушиваясь к ощущениям.
— Что случилось? — вскинулся Гаранин, приподнимаясь на локте. — Вася? Что ещё?
Дурнота отступила вдруг и полностью. Вместо неё меня окутал терпкий, щекочущий ноздри, волнующий запах — я даже предположить не могла, чего именно, но готова была вдыхать его непрерывно. А ещё моя ладонь, в сумраке лёгшая на плечо полковника, на мгновение замерла, а потом скользнула в сторону, к локтю, оглаживая тёплую кожу.
Мыслей в голове почти не осталось. Единственная сводилась к констатации очевидного факта: а ведь Гаранин действительно очень сильный мужчина. Под рукой были буквально не человеческие мышцы, а сталь, обтянутая тонким слоем кожи. И вроде бы я знала о его силе и тренированности, но до сих пор не имела возможности спокойно ощупать, а знать — совсем не то же самое, что чувствовать.
— Василиса, ты в порядке? — уже вовсе встревоженно проговорил полковник. Сел, хлопнул в ладоши, пробуждая светильники. Я зажмурилась от яркого света и инстинктивно подалась ближе к мужчине, пытаясь спрятаться за ним. — Вася?!
Он обхватил меня за локоть, слегка встряхнул.
— Почти, — пробормотала я, всё ещё жмурясь. Села, опираясь на свободную руку. От слабости не осталось и следа, тело слушалось уверенно. Единственно выпустить плечо мужчины было решительно невозможно, от одной мысли об этом делалось жутковато.
— Посмотри на меня. Тебя знобит? Всё-таки простудилась? — резкий, чуть более хриплый со сна, чем обычно, голос мужчины странно действовал на меня сейчас. Завораживал, окутывал вместе с запахом, туманил разум, рождал в точке между лопаток щекотные мурашки, словно от лёгкого ласкового прикосновения.
— Уже не знобит, — отозвалась я, всё же открывая глаза. Встретилась взглядом с полковником — и опять зависла.
А у него красивые глаза... Бархатистые, шоколадного оттенка, удивительно тёплые.
Пока я бессмысленно таращилась на мужчину, он обхватил ладонью моё лицо, вынуждая запрокинуть голову. Властно, но осторожно, стараясь не причинить боли. Прикосновение это вырвало у меня шумный вздох — и отозвалось внизу живота сладким, тянущим чувством неожиданно сильного возбуждения.
Я была уверена, что Гаранин меня поцелует. Потянулась навстречу...
— Не дёргайся, — буркнул он — и оттянул веко, проверяя реакцию зрачка на свет.
Я поперхнулась вздохом, а полковник через мгновение отпустил мою голову.
— Странно, нормальные, не расширенные... Ты спишь? Ты меня вообще слышишь?
— Слышу, — проговорила отстранённо.
Повела ладонью от его локтя по плечу вверх. Кончиками пальцев очертила ключицу до впадинки у основания шеи и двинулась вниз по груди, зачарованно следя за собственной рукой. От этого простого прикосновения дыхание у меня сбилось, а от новой волны возбуждения на мгновение потемнело в глазах.
Гаранин перехватил мою ладонь на уровне солнечного сплетения, отодвинул, второй рукой опять поймал за локоть и встряхнул.
— Вася, приди в себя! Что ещё случилось? Ты точно всё рассказала?
— Всё со мной в порядке, — вздохнула я, недовольно поморщившись. — Гаранин, ну ты мужик или нет?!
— Ты это к чему? — полковник озадаченно нахмурился.
— К тому самому, — проворчала в ответ и наконец сделала то, что хотелось — дотянулась губами до его шеи. Уткнулась носом в ямку под ухом, шумно втянула воздух, впитывая запах его кожи, слегка прикусила, потом провела языком вдоль ключицы.
Гаранин настолько опешил от моих действий, что отреагировал далеко не сразу. Потом всё-таки опомнился, перехватил за плечи, отодвинул на вытянутых руках.
— Вася, очнись, ты явно не в себе! — строго велел он.
— С чего ты это взял? — поморщилась недовольно. — Я прекрасно помню, где мы находимся, и отдаю себе отчёт в собственных действиях.
— И что ты делаешь? — ехидно уточнил полковник.
— Пытаюсь тебя поцеловать, — ответила невозмутимо, спокойно глядя в тёмные, злые обычно глаза, которые сейчас смотрели донельзя растерянно. Освободившейся рукой скользнула по бедру мужчины, но Гаранин опять перехватил мою кисть. — Но ты ломаешься как девица, даже обидно...
Я всем телом подалась вперёд, стараясь оказаться поближе.
— Или я тебе совсем не нравлюсь?
— Если бы, — буркнул начбез себе под нос, но тут же обратился ко мне: — Вася, давай мы с тобой кое-что проверим, потом выпьем лекарство и успокоимся, хорошо? — он старался говорить мягче, увещевательно, как с душевно больной. От этого голос звучал словно басовитое тигриное мурлыканье, лаская кожу и отдаваясь щекоткой в затылке и ниже, по шее до лопаток. Смысл сказанного доходил до меня с опозданием.
— Какое лекарство?
— Хорошее, полезное, — заверил Гаранин, продолжая крепко держать меня на расстоянии.
— Надо же, а кажешься таким крепким, здоровым... — печально вздохнула я.
— Что? — растерялся он.
— Ну я не ожидала, что ты без лекарства ничего не можешь в постели.
— Мы с тобой утром вернёмся к этому вопросу, — хмыкнул полковник. Прозвучало угрожающе.
Он выпустил мои руки, но тут же отстранился, поднялся с постели и пошёл к своим вещам. Я проследила за мужчиной взглядом. И как раньше не замечала, насколько красиво он движется? Легко, плавно, словно крупный хищник. Поджарый, жилистый; тело не показательно-рельефное, как у аборигенов, но привлекает внимание гораздо сильнее. Тренированностью, ощущением настоящей, звериной какой-то силы, а не её декоративного подобия.
Наблюдать и не иметь возможности коснуться было особенно мучительно. И я не выдержала, шагнула к мужчине, бесшумно ступая босыми ногами. Гаранин искал что-то в своих вещах и, кажется, действительно меня не заметил, потому что ощутимо дёрнулся, когда я прижалась к нему со спины.
— Вась, хочешь жить — никогда так не делай! — проворчал полковник.
— Как? Так? — проворковала я, ладонями с удовольствием скользя по его телу вниз — от груди на твёрдый живот, ещё ниже… — Знаешь, мне кажется, тебе никакие лекарства не нужны. Ты уверен?
Начбез тихо прошипел себе под нос что-то нецензурное, два раза легко стукнулся лбом об край полки.
— Уверен, уверен, — пробормотал он и стремительно развернулся в моих руках.
Только обрадовалась я рано, сделал он это совсем не для поцелуя. Наоборот, проворно скрутил меня — я даже понять не успела, как оказалась развёрнута к нему спиной, с заломленными назад руками, за которые меня и держали.
— Гаранин, ты!.. — прошипела я негодующе. — Я тебе!..
— Спасибо завтра скажешь, — буркнул мужчина. Плечо слегка кольнуло. — Лучше бы натурой благодарила, чёрт тебя дери…
Но за последние слова не поручусь, потому что где-то в этот момент моё сознание померкло.
Очнулась я отдохнувшей, в хорошем самочувствии, если не считать лёгкой сухости и неприятного горького привкуса во рту, и с отвратительно ясной головой. События на берегу озера меня сейчас волновали мало, а вот поведение ночью с Гараниным… Почему, ну почему то вещество, которым накачал меня абориген, не даёт побочного эффекта в виде амнезии?!
Я приставала к чёрному полковнику. Грязно и очень глупо, то есть буквально висла на нём, несла полную чушь и… наверное, если бы могла, изнасиловала бы. Хорошо, что он сильнее и оказался таким принципиальным — сообразил, что я не в себе, и аккуратно вырубил. Или не очень хорошо? Если бы он воспользовался моим вчерашним состоянием, я ещё могла ощущать себя несчастной жертвой, а теперь… Стыдно-то как, мать моя женщина! Как теперь ему в глаза смотреть?
Я прислушалась к окружающему миру, стараясь не выдавать, что уже проснулась. В комнате царила тишина, поэтому решила рискнуть. Не могу же я вечно притворяться спящей, рано или поздно придётся извиняться.
Ладно, в конце концов, я взрослая женщина без каких-то личных обязательств, он тоже вполне одинокий мужчина. Ну подумаешь, облапала! И вообще, судя по реакции, ему понравилось…
Наконец уговорив себя встать, я обнаружила, что действительно в комнате одна. Неужели Гаранин оказался настолько благородным, что оставил меня приходить в чувство в одиночестве, а сам потихоньку отбыл заниматься поисками дальше?
Повеселев от этого предположения, я поплелась приводить себя в порядок в душ.
Однако благородство Гаранина так далеко не распространялось, ну или проявить его он не успел: я столкнулась с выходящим мужчиной на пороге уборной. Отпрянула на шаг, не поднимая взгляда выше впадинки между ключицами. Тут же вспомнила, что именно там его вчера целовала; в подробностях, со всеми ощущениями. Увы, очень приятными.
Заговаривать со мной и облегчать задачу мужчина не спешил, невозмутимо скрестил руки на груди, не двигаясь с места. К счастью, полковник был не в полотенце, а в тонких местных штанах. К несчастью — сидели они на нём отлично.
— Доброе утро, — наконец, выдавила я и заставила себя поднять взгляд. Естественно, Гаранин даже не пытался спрятать ехидную ухмылку.
— С пробуждением, пьянь, — хмыкнул он. — Как самочувствие?
— Нормально. Ты… извини за вчерашнее, я не хотела.
— Да? А по-моему, наоборот, — хохотнул полковник.
— Ну ладно тебе, не издевайся, — проворчала я обиженно. — Подумаешь, ощупали его, какая трагедия!
— Мало! — продолжил веселиться он. — И с обидными намёками.
Я глубоко вдохнула, медленно выдохнула, стараясь перебороть смущение. Чёрт, я так себя и в юности с мужиками не чувствовала, а тут — мямлю и двух слов не могу связать! Ничего ужасного не случилось, ну посмеялись и забыли, откуда же столько эмоций?
Впрочем, если подумать, объяснение найти нетрудно.
Во-первых, потому что это — чёрный полковник, которого мы на станции как только не называли за глаза. Я же тогда не знала, что на самом деле он хороший мужик — грубоватый, но надёжный и честный. И перед ним неудобно за себя и коллег, и перед ними, как ни странно, тоже. Представляю, как бы они отреагировали на рассказ о моих поползновениях! И не только вчерашних, потому что…
Во-вторых, на ощупь Гаранин действительно оказался хорош. И некоторая — возмутительно большая — часть меня искренне сожалела, что он оказался таким принципиальным. Я и сейчас не очень-то возражала против того, на чём настаивала вчера.
— И что, ты меня теперь всю оставшуюся жизнь будешь шпынять? — всё-таки задавила я смущение и скопировала позу мужчины, тоже скрестив руки на груди.
— Пока не надоест, — не стал обнадёживать меня Гаранин. — Но могу согласиться на небольшую моральную компенсацию. И условие.
— Ладно, и что мне сделать? Публично извиниться? Уговорить Баева тебя слушаться?
— Когда мы там ещё до твоего Баева доберёмся, — отмахнулся полковник. — Да он и без тебя поумнеть должен. Нет. Просто расслабься, — ухмыльнулся он, делая шаг вперёд.
Я не успела отшатнуться и оказалась в охапке мужчины. Рефлекторно упёрлась в его грудь обеими ладонями и едва удержалась от того, чтобы ещё раз, уже на ясную голову, ощупать. Всё-таки удивительный эффект: Гаранин даже без одежды выглядит достаточно тощим, а дотронешься — и сразу понятно, откуда сила и выносливость берутся.
Когда мужчина толкнул меня к ближайшей стене и, перехватив запястья, прижал их к твёрдой поверхности над головой, не испугалась совершенно, даже мысль о какой-то угрозе не промелькнула. Оно и понятно, странно бояться начбеза после проявленного им вчера благородства. Был бы он способен на подлость, воспользовался бы ситуацией. А сейчас… ну решил немного попугать, в назидание. И немного пощупать в ответ. Можно подумать, я возражаю!
Дальше стало совсем не до мыслей, потому что мужчина вклинился бедром между моих ног, тесно прижавшись всем телом, и поцеловал. Уверенно так, умело — без лишнего напора, но с жадностью и явным желанием большего. А я без раздумий ответила, потому что… стоять истуканом, когда тебя так целуют — это надо быть трепетной девой или полной дурой, а скорее, всё вместе.
Гаранин выпустил мои запястья, чтобы обнять за талию и бёдра. Я не стала спорить и охотно обхватила его одной рукой за пояс, стремясь прижаться ближе, а второй — за шею. Целовались мы ещё с минуту, и я уже думать забыла о том, с чего всё началось. Желание было взаимным, осознанным, полностью добровольным и не менее жгучим, чем вчера, в наркотическом угаре.
Но начбез, похоже, решил получить-таки моральную компенсацию за вчерашний облом. Потому что поцелуй прервал, из объятий меня выпустил и даже немного отодвинул, придерживая за талию. Цепляться за него опять я, конечно, не стала, но почувствовала себя обманутой в лучших чувствах.
— Заманчиво, но — потом, — со смешком сказал полковник.
— Это ты со мной или с собой сейчас разговариваешь? — не упустила случая съехидничать я.
— С обоими, — весело отозвался он. — Будешь хорошо себя вести — продолжим, как вернусь.
— То есть как — хорошо себя вести? — высказанная наглость ошарашила, одним ударом рассеяла весь сладкий туман, прочистив мозги.
— Не выходить из комнаты и не лезть в неприятности. — Полковник принялся сноровисто одеваться, больше не глядя в мою сторону. — Это условие.
Я на пару мгновений замерла, не в силах подобрать приличные слова для ответа. Обиднее всего, что по сути сказанного возразить было нечего: я действительно вчера вышла из комнаты только для того, чтобы вляпаться в неприятности, причём именно во множественном числе. Но форма подачи и интонация мгновенно вывели из себя — столько в них было снисходительности и пренебрежения. То есть «я с тобой пересплю, так уж и быть, если не будет замечаний по поведению».
— Спасибо, обойдусь, — взяв себя в руки, проговорила ровно.
— Обойдёшься без чего? Без неприятностей? — Гаранин, натянув рубашку, бросил на меня насмешливый взгляд.
— Ну мало ли! — он выразительно развёл руками. — Но не помнишь — не помнишь, попробуй завтра хоть у Нурия спросить.
— Попробую, — эхом откликнулась я и поползла по кровати к подушке. Там упала на постель, обернулась ко всё ещё сидящему на краю Гаранину, который проводил меня задумчивым взглядом. — Захар… Спасибо тебе большое.
Толком сформулировать, за что именно, так и не смогла. За заботу, за поддержку, за понимание. Наконец, за то, что он вообще сейчас тут, со мной.
Начбез кривовато усмехнулся в ответ и сказал только:
— Спи.
Свет погас после хлопка, и я через пару мгновений действительно ухнула в черноту.
Очнулась среди ночи от накатившей тошноты и головокружения. Могу ошибаться, но, кажется, так плохо мне не было ещё ни разу в жизни, даже в весёлые времена студенчества.
Несколько секунд лежала, пытаясь дышать глубоко и ровно, и соображала, что происходит. На последствия стресса не похоже, на простуду — тоже как-то не очень. Вариант остался один: шулик. Всё-таки отрава!
Я попыталась сесть, чтобы потихоньку доползти до туалета. Но трясущиеся от слабости руки подломились и опрокинули меня обратно в подушку. Задушив в зародыше поднимающуюся внутри панику, я напомнила себе, что не одна тут. И даже ругаясь на меня за безалаберность и дурость, Гаранин не оставит умирать, проверено. Чем сможет — поможет. Он же говорил, что какая-то аптечка есть, не может же там не быть универсального антидота! Его, по-моему, во все дыры пихают.
— Зар! — позвала я, с трудом подняла руку, чтобы найти в сумраке плечо мужчины. — Зар! Мне нужно... — пробормотала — и осеклась, прислушиваясь к ощущениям.
— Что случилось? — вскинулся Гаранин, приподнимаясь на локте. — Вася? Что ещё?
Дурнота отступила вдруг и полностью. Вместо неё меня окутал терпкий, щекочущий ноздри, волнующий запах — я даже предположить не могла, чего именно, но готова была вдыхать его непрерывно. А ещё моя ладонь, в сумраке лёгшая на плечо полковника, на мгновение замерла, а потом скользнула в сторону, к локтю, оглаживая тёплую кожу.
Мыслей в голове почти не осталось. Единственная сводилась к констатации очевидного факта: а ведь Гаранин действительно очень сильный мужчина. Под рукой были буквально не человеческие мышцы, а сталь, обтянутая тонким слоем кожи. И вроде бы я знала о его силе и тренированности, но до сих пор не имела возможности спокойно ощупать, а знать — совсем не то же самое, что чувствовать.
— Василиса, ты в порядке? — уже вовсе встревоженно проговорил полковник. Сел, хлопнул в ладоши, пробуждая светильники. Я зажмурилась от яркого света и инстинктивно подалась ближе к мужчине, пытаясь спрятаться за ним. — Вася?!
Он обхватил меня за локоть, слегка встряхнул.
— Почти, — пробормотала я, всё ещё жмурясь. Села, опираясь на свободную руку. От слабости не осталось и следа, тело слушалось уверенно. Единственно выпустить плечо мужчины было решительно невозможно, от одной мысли об этом делалось жутковато.
— Посмотри на меня. Тебя знобит? Всё-таки простудилась? — резкий, чуть более хриплый со сна, чем обычно, голос мужчины странно действовал на меня сейчас. Завораживал, окутывал вместе с запахом, туманил разум, рождал в точке между лопаток щекотные мурашки, словно от лёгкого ласкового прикосновения.
— Уже не знобит, — отозвалась я, всё же открывая глаза. Встретилась взглядом с полковником — и опять зависла.
А у него красивые глаза... Бархатистые, шоколадного оттенка, удивительно тёплые.
Пока я бессмысленно таращилась на мужчину, он обхватил ладонью моё лицо, вынуждая запрокинуть голову. Властно, но осторожно, стараясь не причинить боли. Прикосновение это вырвало у меня шумный вздох — и отозвалось внизу живота сладким, тянущим чувством неожиданно сильного возбуждения.
Я была уверена, что Гаранин меня поцелует. Потянулась навстречу...
— Не дёргайся, — буркнул он — и оттянул веко, проверяя реакцию зрачка на свет.
Я поперхнулась вздохом, а полковник через мгновение отпустил мою голову.
— Странно, нормальные, не расширенные... Ты спишь? Ты меня вообще слышишь?
— Слышу, — проговорила отстранённо.
Повела ладонью от его локтя по плечу вверх. Кончиками пальцев очертила ключицу до впадинки у основания шеи и двинулась вниз по груди, зачарованно следя за собственной рукой. От этого простого прикосновения дыхание у меня сбилось, а от новой волны возбуждения на мгновение потемнело в глазах.
Гаранин перехватил мою ладонь на уровне солнечного сплетения, отодвинул, второй рукой опять поймал за локоть и встряхнул.
— Вася, приди в себя! Что ещё случилось? Ты точно всё рассказала?
— Всё со мной в порядке, — вздохнула я, недовольно поморщившись. — Гаранин, ну ты мужик или нет?!
— Ты это к чему? — полковник озадаченно нахмурился.
— К тому самому, — проворчала в ответ и наконец сделала то, что хотелось — дотянулась губами до его шеи. Уткнулась носом в ямку под ухом, шумно втянула воздух, впитывая запах его кожи, слегка прикусила, потом провела языком вдоль ключицы.
Гаранин настолько опешил от моих действий, что отреагировал далеко не сразу. Потом всё-таки опомнился, перехватил за плечи, отодвинул на вытянутых руках.
— Вася, очнись, ты явно не в себе! — строго велел он.
— С чего ты это взял? — поморщилась недовольно. — Я прекрасно помню, где мы находимся, и отдаю себе отчёт в собственных действиях.
— И что ты делаешь? — ехидно уточнил полковник.
— Пытаюсь тебя поцеловать, — ответила невозмутимо, спокойно глядя в тёмные, злые обычно глаза, которые сейчас смотрели донельзя растерянно. Освободившейся рукой скользнула по бедру мужчины, но Гаранин опять перехватил мою кисть. — Но ты ломаешься как девица, даже обидно...
Я всем телом подалась вперёд, стараясь оказаться поближе.
— Или я тебе совсем не нравлюсь?
— Если бы, — буркнул начбез себе под нос, но тут же обратился ко мне: — Вася, давай мы с тобой кое-что проверим, потом выпьем лекарство и успокоимся, хорошо? — он старался говорить мягче, увещевательно, как с душевно больной. От этого голос звучал словно басовитое тигриное мурлыканье, лаская кожу и отдаваясь щекоткой в затылке и ниже, по шее до лопаток. Смысл сказанного доходил до меня с опозданием.
— Какое лекарство?
— Хорошее, полезное, — заверил Гаранин, продолжая крепко держать меня на расстоянии.
— Надо же, а кажешься таким крепким, здоровым... — печально вздохнула я.
— Что? — растерялся он.
— Ну я не ожидала, что ты без лекарства ничего не можешь в постели.
— Мы с тобой утром вернёмся к этому вопросу, — хмыкнул полковник. Прозвучало угрожающе.
Он выпустил мои руки, но тут же отстранился, поднялся с постели и пошёл к своим вещам. Я проследила за мужчиной взглядом. И как раньше не замечала, насколько красиво он движется? Легко, плавно, словно крупный хищник. Поджарый, жилистый; тело не показательно-рельефное, как у аборигенов, но привлекает внимание гораздо сильнее. Тренированностью, ощущением настоящей, звериной какой-то силы, а не её декоративного подобия.
Наблюдать и не иметь возможности коснуться было особенно мучительно. И я не выдержала, шагнула к мужчине, бесшумно ступая босыми ногами. Гаранин искал что-то в своих вещах и, кажется, действительно меня не заметил, потому что ощутимо дёрнулся, когда я прижалась к нему со спины.
— Вась, хочешь жить — никогда так не делай! — проворчал полковник.
— Как? Так? — проворковала я, ладонями с удовольствием скользя по его телу вниз — от груди на твёрдый живот, ещё ниже… — Знаешь, мне кажется, тебе никакие лекарства не нужны. Ты уверен?
Начбез тихо прошипел себе под нос что-то нецензурное, два раза легко стукнулся лбом об край полки.
— Уверен, уверен, — пробормотал он и стремительно развернулся в моих руках.
Только обрадовалась я рано, сделал он это совсем не для поцелуя. Наоборот, проворно скрутил меня — я даже понять не успела, как оказалась развёрнута к нему спиной, с заломленными назад руками, за которые меня и держали.
— Гаранин, ты!.. — прошипела я негодующе. — Я тебе!..
— Спасибо завтра скажешь, — буркнул мужчина. Плечо слегка кольнуло. — Лучше бы натурой благодарила, чёрт тебя дери…
Но за последние слова не поручусь, потому что где-то в этот момент моё сознание померкло.
Очнулась я отдохнувшей, в хорошем самочувствии, если не считать лёгкой сухости и неприятного горького привкуса во рту, и с отвратительно ясной головой. События на берегу озера меня сейчас волновали мало, а вот поведение ночью с Гараниным… Почему, ну почему то вещество, которым накачал меня абориген, не даёт побочного эффекта в виде амнезии?!
Я приставала к чёрному полковнику. Грязно и очень глупо, то есть буквально висла на нём, несла полную чушь и… наверное, если бы могла, изнасиловала бы. Хорошо, что он сильнее и оказался таким принципиальным — сообразил, что я не в себе, и аккуратно вырубил. Или не очень хорошо? Если бы он воспользовался моим вчерашним состоянием, я ещё могла ощущать себя несчастной жертвой, а теперь… Стыдно-то как, мать моя женщина! Как теперь ему в глаза смотреть?
Я прислушалась к окружающему миру, стараясь не выдавать, что уже проснулась. В комнате царила тишина, поэтому решила рискнуть. Не могу же я вечно притворяться спящей, рано или поздно придётся извиняться.
Ладно, в конце концов, я взрослая женщина без каких-то личных обязательств, он тоже вполне одинокий мужчина. Ну подумаешь, облапала! И вообще, судя по реакции, ему понравилось…
Наконец уговорив себя встать, я обнаружила, что действительно в комнате одна. Неужели Гаранин оказался настолько благородным, что оставил меня приходить в чувство в одиночестве, а сам потихоньку отбыл заниматься поисками дальше?
Повеселев от этого предположения, я поплелась приводить себя в порядок в душ.
Однако благородство Гаранина так далеко не распространялось, ну или проявить его он не успел: я столкнулась с выходящим мужчиной на пороге уборной. Отпрянула на шаг, не поднимая взгляда выше впадинки между ключицами. Тут же вспомнила, что именно там его вчера целовала; в подробностях, со всеми ощущениями. Увы, очень приятными.
Заговаривать со мной и облегчать задачу мужчина не спешил, невозмутимо скрестил руки на груди, не двигаясь с места. К счастью, полковник был не в полотенце, а в тонких местных штанах. К несчастью — сидели они на нём отлично.
— Доброе утро, — наконец, выдавила я и заставила себя поднять взгляд. Естественно, Гаранин даже не пытался спрятать ехидную ухмылку.
— С пробуждением, пьянь, — хмыкнул он. — Как самочувствие?
— Нормально. Ты… извини за вчерашнее, я не хотела.
— Да? А по-моему, наоборот, — хохотнул полковник.
— Ну ладно тебе, не издевайся, — проворчала я обиженно. — Подумаешь, ощупали его, какая трагедия!
— Мало! — продолжил веселиться он. — И с обидными намёками.
Я глубоко вдохнула, медленно выдохнула, стараясь перебороть смущение. Чёрт, я так себя и в юности с мужиками не чувствовала, а тут — мямлю и двух слов не могу связать! Ничего ужасного не случилось, ну посмеялись и забыли, откуда же столько эмоций?
Впрочем, если подумать, объяснение найти нетрудно.
Во-первых, потому что это — чёрный полковник, которого мы на станции как только не называли за глаза. Я же тогда не знала, что на самом деле он хороший мужик — грубоватый, но надёжный и честный. И перед ним неудобно за себя и коллег, и перед ними, как ни странно, тоже. Представляю, как бы они отреагировали на рассказ о моих поползновениях! И не только вчерашних, потому что…
Во-вторых, на ощупь Гаранин действительно оказался хорош. И некоторая — возмутительно большая — часть меня искренне сожалела, что он оказался таким принципиальным. Я и сейчас не очень-то возражала против того, на чём настаивала вчера.
— И что, ты меня теперь всю оставшуюся жизнь будешь шпынять? — всё-таки задавила я смущение и скопировала позу мужчины, тоже скрестив руки на груди.
— Пока не надоест, — не стал обнадёживать меня Гаранин. — Но могу согласиться на небольшую моральную компенсацию. И условие.
— Ладно, и что мне сделать? Публично извиниться? Уговорить Баева тебя слушаться?
— Когда мы там ещё до твоего Баева доберёмся, — отмахнулся полковник. — Да он и без тебя поумнеть должен. Нет. Просто расслабься, — ухмыльнулся он, делая шаг вперёд.
Я не успела отшатнуться и оказалась в охапке мужчины. Рефлекторно упёрлась в его грудь обеими ладонями и едва удержалась от того, чтобы ещё раз, уже на ясную голову, ощупать. Всё-таки удивительный эффект: Гаранин даже без одежды выглядит достаточно тощим, а дотронешься — и сразу понятно, откуда сила и выносливость берутся.
Когда мужчина толкнул меня к ближайшей стене и, перехватив запястья, прижал их к твёрдой поверхности над головой, не испугалась совершенно, даже мысль о какой-то угрозе не промелькнула. Оно и понятно, странно бояться начбеза после проявленного им вчера благородства. Был бы он способен на подлость, воспользовался бы ситуацией. А сейчас… ну решил немного попугать, в назидание. И немного пощупать в ответ. Можно подумать, я возражаю!
Дальше стало совсем не до мыслей, потому что мужчина вклинился бедром между моих ног, тесно прижавшись всем телом, и поцеловал. Уверенно так, умело — без лишнего напора, но с жадностью и явным желанием большего. А я без раздумий ответила, потому что… стоять истуканом, когда тебя так целуют — это надо быть трепетной девой или полной дурой, а скорее, всё вместе.
Гаранин выпустил мои запястья, чтобы обнять за талию и бёдра. Я не стала спорить и охотно обхватила его одной рукой за пояс, стремясь прижаться ближе, а второй — за шею. Целовались мы ещё с минуту, и я уже думать забыла о том, с чего всё началось. Желание было взаимным, осознанным, полностью добровольным и не менее жгучим, чем вчера, в наркотическом угаре.
Но начбез, похоже, решил получить-таки моральную компенсацию за вчерашний облом. Потому что поцелуй прервал, из объятий меня выпустил и даже немного отодвинул, придерживая за талию. Цепляться за него опять я, конечно, не стала, но почувствовала себя обманутой в лучших чувствах.
— Заманчиво, но — потом, — со смешком сказал полковник.
— Это ты со мной или с собой сейчас разговариваешь? — не упустила случая съехидничать я.
— С обоими, — весело отозвался он. — Будешь хорошо себя вести — продолжим, как вернусь.
— То есть как — хорошо себя вести? — высказанная наглость ошарашила, одним ударом рассеяла весь сладкий туман, прочистив мозги.
— Не выходить из комнаты и не лезть в неприятности. — Полковник принялся сноровисто одеваться, больше не глядя в мою сторону. — Это условие.
Я на пару мгновений замерла, не в силах подобрать приличные слова для ответа. Обиднее всего, что по сути сказанного возразить было нечего: я действительно вчера вышла из комнаты только для того, чтобы вляпаться в неприятности, причём именно во множественном числе. Но форма подачи и интонация мгновенно вывели из себя — столько в них было снисходительности и пренебрежения. То есть «я с тобой пересплю, так уж и быть, если не будет замечаний по поведению».
— Спасибо, обойдусь, — взяв себя в руки, проговорила ровно.
— Обойдёшься без чего? Без неприятностей? — Гаранин, натянув рубашку, бросил на меня насмешливый взгляд.
