Сказала, что назад вернуться если и получится, то только без её подарка и янтаря в крови, трупом. Я и рыпаться особо не стал, так, книжки кое-какие посмотрел для надёжности. Померла так померла, — чему-то усмехнулся он. — Пойдём, потёмки вон какие. Потеряют тебя, проблем не оберёшься.
Алёна кивнула, с трудом заставила себя стронуться с места. В голове теснилась тьма вопросов, которые рвались с языка, но она никак не могла выбрать. Знать-то ей хотелось, вот только боялась опять о дурном напомнить и ещё хуже сделать. Теперь-то ясно, отчего он тут один как перст!
— Ты только обо всём этом не особо болтай, — попросил Олег. — Не сказать, чтобы это была страшная тайна, но…
— Я понимаю, — заверила Алёна. — И так бы не стала, без вашей просьбы.
А придумать, что именно можно спросить, она так и не успела: как бы неторопливо они ни шли, а до крыльца всё же добрались.
— Доброй ночи, — не дав времени на раздумья, первым попрощался воевода.
Алёна обернулась, только теперь сообразив, что когда-то успела начаровать себе светлый взор и потому отчётливо видела в жидкой летней темноте лицо собеседника. И лицо, и сосредоточенно нахмуренные брови, и задумчивый взгляд.
— Доброй ночи, — ответила всё-таки и решительно двинулась к ступеням крыльца.
Очень хотелось, чтобы воевода ещё раз поцеловал на прощание, пусть совсем легко, или даже просто обнял, но просить об этом не решилась. И так он о ней, наверное, дурного подумать успел. Матушка знает, к каким женщинам он привык здесь! И там, откуда принёс его Светлояр.
Ну и пусть, ей пока довольно того, что от воспоминаний дрожь по всему телу и на душе светло, радостно, несмотря на все опасения.
А Олег, проводив девушку взглядом, опустился на корточки, обнял севшего рядом пса за шею. Шарик забил хвостом от удовольствия, поспешил лизнуть хозяина в лицо. Тот, несмотря на невнятную муть на сердце и сомнения, засмеялся, от души потрепал вислые собачьи щёки, широкую грудь, мощную шею. И как будто легче стало.
— Ну что? Дай, друг, на счастье лапу мне? Лапу дай, говорю!
Шарик, лениво переступив, плюхнул человеку на колено лапищу — немногим меньше медвежьей. Другой бы, наверное, повалился от такого, а Рубцов ничего, привык. Ещё немного повозился с псом, поднимая настроение и себе, и ему и заодно напоминая команды.
Сколько себя помнил, Олег всегда мечтал о большой собаке. Правда, ни денег, ни места для содержания такого зверя не было, поэтому мечтал со стороны и без особой надежды. И здесь воплощение этой мечты стало одним из тех моментов, которые примирили с новой жизнью. Порой казалось — самым важным.
— Как думаешь, я совсем дурак и просто в конец озверел от одиночества или этой девчонке действительно можно доверять?
Пёс, конечно, не ответил, только с удовольствием лизнул опрометчиво подставленный нос.
— Тьфу! Ну и слюняв ты, парень! — засмеялся Олег, утёрся рукавом, поднялся и зашагал в сторону другого, мужского крыльца, чтобы не стеснять никого своим блужданием по коридорам. Не побьют и даже взашей не выгонят, к его грубости все привыкли. Но сейчас не хотелось, чтобы хоть кто-то задавал вопросы.
Да и подышать свежим воздухом — всяко лучше, чем шагать по тёмным гулким коридорам. Благо света хватало. Толком ничего не разглядишь, но дорожку видно, не заблудишься — яркая полоска между неопределённо-тёмных громадин, как речка промеж гор.
— Горы слева, горы справа, посредине Хулхулау… — пропел он себе под нос на ходу. Запнулся, словно на стену налетел, выругался и побрёл дальше гораздо медленнее.
Песню эту он не то что не любил — откровенно ненавидел. Потому что не знал. Застряла в голове одна эта дурацкая строчка, которую сидевший рядом сержант напевал. Последнее, что он вообще услышал перед взрывом. Может, потому и запомнилась так.
Откуда Петрович всё это брал? Сам выдумывал? И не узнать теперь уже никогда, и сержанта того нет в живых, и самого Олега, можно сказать, тоже. А строчка засела осколком, и если вспомнится — то ноет, ноет, ноет, зараза, хоть головой об стену бейся! Горы слева, горы справа…
— Да чтоб тебе! — не сдержался, ругнулся опять, тряхнул головой — как будто это могло помочь. — Вот же… Напомнила, чернявая! И впрямь не разговаривать надо было, а целовать.
Пёс, пыхтя, топал рядом, двигал ушами и поглядывал на хозяина — слушал. Жаль, не понимал и посоветовать ничего путного не мог.
Олег остановился в задумчивости, прикидывая, куда идти дальше. Тут и гадать нечего было: если вспомнилось — бессонная ночь обеспечена. Или того хуже, опять кошмары до рассвета будут терзать. Сколько он тут? Пятнадцать лет? Шестнадцать? Ну хоть бы какое разнообразие или хоть немного померкло! Нет же, всё одно и то же. Ни разу местные болота не снились, хотя тоже пришлось хлебнуть лиха, особенно поначалу. А вот горы…
Горы слева, горы справа, посредине — Хулхулау.
Воевода снова ругнулся, развернулся и решительно зашагал в сторону озера. Не к его хозяйке, Озерица тут помочь не могла, спрашивал. Он знал два более-менее толковых способа: напиться до беспамятства или вымотаться до того же состояния. Второе сейчас было ближе, да и... надо сказать, про вино Олег вспомнил только у воды, стаскивая рубашку. Хмыкнул растерянно, махнул рукой и, быстро раздевшись до конца, с разбега прыгнул с высокого берега. Ближайшие окрестности озера Рубцов за годы изучил отлично и знал, что именно здесь глубина начинается обрывом сразу.
Плавать он любил и умел. С детства ещё, когда два летних месяца после смены в лагере проводил у бабки в деревне и с другими пацанами из тамошнего озера почти не вылезал — погода не погода, какая разница мальчишке в десять лет.
Он вообще любил воду, даже странно, что янтарь в крови оказался чёрным. В свою спасительницу тоже по молодости влюбился, но это со временем прошло, как немного освоился и на новую войну отбыл. Мир-то другой, а кроме как воевать — он ничего толком и не умел больше. Наверное, потому и маялся сейчас, неприкаянный.
Или не только сейчас. Озерица тогда говорила, что Светлояр принимает далеко не каждого, значит, дома ему места не осталось. Вот как сказочное озеро было связано с горной рекой — этого Олег уже не понял. Нет, озёрная дева что-то рассказывала о волшебной сущности Светлояра, о том, что бел-горюч камень Алатырь на его дне — это метафора, и сила на самом деле во всём озере, и не столько в нём… В общем, оказалось проще принять объяснение «так получилось».
Жаль было только мать, да и то не настолько, чтобы рвать жилы и переворачивать мир ради возвращения.
Отношения у них давно не ладились, как отец без вести пропал. Точнее, с тех пор, как она очень быстро после этого утешилась, и года не прошло. Нашла другого, выскочила замуж, ещё двоих детей родила… Вот ими небось утешилась, когда его не стало. Поплакала, всё же мать, но отчим давно её к этому готовил. Он чуть не с самого начала звал Олега пережитком прошлого и ископаемым и не то предсказывал, не то мечтал, что ждёт того повторение отцовской судьбы. И ведь накаркал. Страна, считай, была уже другая, война другая, а тоже... Горы слева, горы справа и — «пропал без вести».
Когда Олег сюда попал, он какое-то время надеялся, что, может быть, и отец тоже… Но недолго, до того, как набрался решимости спросить у Озерицы прямо, она-то всех знала, кто через Светлояр прошёл.
На счастье Рубцова, о таких, как он, здесь слышали. Больше того, местные были уверены, что когда-то сами пришли вместе со своей богиней через то же колдовское озеро в поисках нового места для жизни. Причём из какого-то другого мира, похожего на родной Олегу, но — иного. Озерица уверяла, что их несчётное множество. Рубцов не очень хорошо знал историю, но слишком уж многое отличалось.
Да и бежали люди от какой-то неизвестной ему страшной беды, грозившей уничтожить мир, когда, как говорили летописи, «земля содрогнулась, белым днём стало темно, как ночью, солнце погасло, наступила стужа лютая, воздух стал ядовит и горек». Озерица сверх того ничего не смогла сказать, только что чар в этом не чувствовалось и источник беды был далеко. То ли вулкан взорвался, то ли метеорит упал — местные духи не были всемогущими и всезнающими.
Да и потом были ещё путешественники — немного, но все вроде прижились. Сказок же и слухов в народе ходила уйма.
Олег плыл по лунной дорожке без спешки, сильными редкими гребками рассекая прохладную воду, едва уловимо пахшую тиной. Чтобы устать — недостаточно, а вот подумать…
Верно ведь сказала Алёнка, нельзя так жить. Или не сказала, подумала только? А то он и без неё этого не понимал! Понимал, только что и как изменить можно — не знал.
Всё же здорово разбередила чернявая душу. Мысли о будущем посещали Олега редко и обычно быстро изгонялись тем или иным способом, а сам он привычно плыл по течению. А смысл барахтаться? Всё вроде и ладно. Говорят, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, ну вот он и… Не генерал, целый маршал! Бесполезный, правда, отработанный, но раньше это отчего-то не ощущалось так остро. И то обстоятельство, что служба эта слишком мало внимания требовала — тоже. Он же не один воевода во всём Белогорье, да ещё остальные постарше и поопытней в своих делах, Олег и не лез к ним со своим уставом, так только, старался держать руку на пульсе. А после войны ещё и войско заметно уменьшили, вот и оказался он свадебным генералом. Разговоры с князем порой разговаривал, заставы иногда обходил, было дело, но много ли времени это займёт с парой хороших дорожников?
Попробовал с другой стороны зайти: если так нельзя, то как — можно? Однако в голове на это ответила звенящая пустота. У него всегда желания были поближе, попроще, и мечтать он толком не умел. Нельзя же желание выжить считать главной мечтой жизни!
И обратиться к общечеловеческому опыту не очень-то помогало. Как обычно видят счастье люди? Любимое дело, семья, крепкий дом. Только единственным делом в его жизни была война, которая давно осточертела, а всё остальное… ну с техникой ещё возиться любил, да только не настолько он в ней понимал, чтобы принести что-нибудь полезное в этот мир. Двигатель внутреннего сгорания представлял, рассказал в своё время об этом Вьюжину, а проку? А то он со своими восемью классами вспомнит, как из нефти бензин делают!
И семья, как ни старался, не представлялась, только чушь какая-то в голову лезла. Обрывки из полузабытых песен, фильмов и леший знает, откуда ещё. Четыре сыночка и лапочка-дочка… Откуда вот? Тоже песня, наверное.
И леший же знает, на кой ему вообще нужны дети. Что с ними делать-то? Он в жизни разве что с младшими общался, братом и сестрой, и то всё больше со стороны, издалека. Раз шуганул дворовых пацанов, когда брата цепляли. Сестру встречал, если поздно шла, а он был в отпуске. Не обижал никогда. Вот на отчиме старался оторваться, бесил его жутко, а мелкие… Что с ними воевать? Они-то в чём виноваты?
Да он даже о жене не мог подумать дальше постели. Вот там да, там он знал, что с этой женой делать, и особенно охотно представлялась на том месте чернявая алатырница. Ну а потом?
Рубцов знал, как люди живут, не слепой же, и вроде не дурак, и не бирюком в лесу обретался. Умом понимал, но только к себе примерить не мог.
Дома наверняка бы спился, если бы выжил. Да и здесь попытался, но вот не дали...
Горло сдавила злая безадресная досада. Олег набрал в грудь воздуха, нырнул и поплыл так, в густой черноте, закрыв глаза, чтобы окончательно потерять, где верх и низ.
В ушах молоточками стучала кровь. Плыл долго, изо всех сил, пока хватало воздуха. Минута, две, три, пока лёгкие не начало жечь огнём, пока не застучал в затылке тревожный набат, и немного после. Вынырнув на поверхность, не дал себе передохнуть и погрёб в сторону берега так, словно на мировой рекорд шёл или от этого его жизнь зависела. Доплыл, развернулся и — вновь по лунной дорожке, пытаясь выбросить из головы все мысли, вымыть тошнотворную горечь из души.
Вымотался в конце до того, что еле выбрался на берег, дрожащими от усталости руками натянул на мокрое тело одежду. От той разило конским потом пополам с собственным, что особенно остро чувствовалось после озёрной свежести. Но смены захватить не догадался, пришлось перетерпеть. От ночной зябкой сырости слегка потряхивало. В воде ещё ничего было, а на берегу — стыло. Сапоги на мокрые ноги сразу не полезли, и Олег плюнул. Насмешливо потыкал мыском ноги задремавшего пса и потрусил ко дворцу рысцой, как был босой и с сапогами наперевес.
Шарик нагнал вскоре и тяжело запыхтел рядом. Пёс был в солидном возрасте, попусту бегать не любил, чай не щенок, но и хозяина одного в его глупостях не бросал. То сиднем сидел, а теперь ишь — забегал! Дурной же, пропадёт без пригляда...
До покоев своих Олег добрался, никого по дороге не встретив — ночь глубокая, даже слуги спали. Чего хотел, он добился, устал здорово: больше часа в седле провёл, Остап Егорыч с него семь потов согнал, а потом ещё сам себе устроил заплыв с пробежкой. Пришлось приложить усилие, чтобы заставить себя вымыться, но наличие крана с горячей водой стало решающим. Как тут работал водопровод, Олег никогда не вдавался, он и дома-то представлял это смутно. Есть — и ладно, и хорошо, потому что иначе он бы точно лёг как был.
Завалился спать воевода как подкошенный, даром что в голове продолжала издевательски побрякивать голосом давно мёртвого сержанта заевшая строчка. Горы слева, горы справа, посредине Хулхулау… Ухнул в сон сразу, не ворочаясь и не обращая внимания на унылое предчувствие новой встречи со старыми кошмарами.
Только, к удивлению, те изменили себе и не явились. А снилась Олегу вторую ночь кряду чернявая алатырница, и спал он, может, беспокойно, но — сладко.
Выкладка на этом закончена, спасибо всем, кто читал и поддерживал!
Полную версию книги с завтрашнего дня можно будет купить вот тут:
https://feisovet.ru/магазин/Янтарь-в-болоте-Дарья-Кузнецова
Алёна кивнула, с трудом заставила себя стронуться с места. В голове теснилась тьма вопросов, которые рвались с языка, но она никак не могла выбрать. Знать-то ей хотелось, вот только боялась опять о дурном напомнить и ещё хуже сделать. Теперь-то ясно, отчего он тут один как перст!
— Ты только обо всём этом не особо болтай, — попросил Олег. — Не сказать, чтобы это была страшная тайна, но…
— Я понимаю, — заверила Алёна. — И так бы не стала, без вашей просьбы.
А придумать, что именно можно спросить, она так и не успела: как бы неторопливо они ни шли, а до крыльца всё же добрались.
— Доброй ночи, — не дав времени на раздумья, первым попрощался воевода.
Алёна обернулась, только теперь сообразив, что когда-то успела начаровать себе светлый взор и потому отчётливо видела в жидкой летней темноте лицо собеседника. И лицо, и сосредоточенно нахмуренные брови, и задумчивый взгляд.
— Доброй ночи, — ответила всё-таки и решительно двинулась к ступеням крыльца.
Очень хотелось, чтобы воевода ещё раз поцеловал на прощание, пусть совсем легко, или даже просто обнял, но просить об этом не решилась. И так он о ней, наверное, дурного подумать успел. Матушка знает, к каким женщинам он привык здесь! И там, откуда принёс его Светлояр.
Ну и пусть, ей пока довольно того, что от воспоминаний дрожь по всему телу и на душе светло, радостно, несмотря на все опасения.
А Олег, проводив девушку взглядом, опустился на корточки, обнял севшего рядом пса за шею. Шарик забил хвостом от удовольствия, поспешил лизнуть хозяина в лицо. Тот, несмотря на невнятную муть на сердце и сомнения, засмеялся, от души потрепал вислые собачьи щёки, широкую грудь, мощную шею. И как будто легче стало.
— Ну что? Дай, друг, на счастье лапу мне? Лапу дай, говорю!
Шарик, лениво переступив, плюхнул человеку на колено лапищу — немногим меньше медвежьей. Другой бы, наверное, повалился от такого, а Рубцов ничего, привык. Ещё немного повозился с псом, поднимая настроение и себе, и ему и заодно напоминая команды.
Сколько себя помнил, Олег всегда мечтал о большой собаке. Правда, ни денег, ни места для содержания такого зверя не было, поэтому мечтал со стороны и без особой надежды. И здесь воплощение этой мечты стало одним из тех моментов, которые примирили с новой жизнью. Порой казалось — самым важным.
— Как думаешь, я совсем дурак и просто в конец озверел от одиночества или этой девчонке действительно можно доверять?
Пёс, конечно, не ответил, только с удовольствием лизнул опрометчиво подставленный нос.
— Тьфу! Ну и слюняв ты, парень! — засмеялся Олег, утёрся рукавом, поднялся и зашагал в сторону другого, мужского крыльца, чтобы не стеснять никого своим блужданием по коридорам. Не побьют и даже взашей не выгонят, к его грубости все привыкли. Но сейчас не хотелось, чтобы хоть кто-то задавал вопросы.
Да и подышать свежим воздухом — всяко лучше, чем шагать по тёмным гулким коридорам. Благо света хватало. Толком ничего не разглядишь, но дорожку видно, не заблудишься — яркая полоска между неопределённо-тёмных громадин, как речка промеж гор.
— Горы слева, горы справа, посредине Хулхулау… — пропел он себе под нос на ходу. Запнулся, словно на стену налетел, выругался и побрёл дальше гораздо медленнее.
Песню эту он не то что не любил — откровенно ненавидел. Потому что не знал. Застряла в голове одна эта дурацкая строчка, которую сидевший рядом сержант напевал. Последнее, что он вообще услышал перед взрывом. Может, потому и запомнилась так.
Откуда Петрович всё это брал? Сам выдумывал? И не узнать теперь уже никогда, и сержанта того нет в живых, и самого Олега, можно сказать, тоже. А строчка засела осколком, и если вспомнится — то ноет, ноет, ноет, зараза, хоть головой об стену бейся! Горы слева, горы справа…
— Да чтоб тебе! — не сдержался, ругнулся опять, тряхнул головой — как будто это могло помочь. — Вот же… Напомнила, чернявая! И впрямь не разговаривать надо было, а целовать.
Пёс, пыхтя, топал рядом, двигал ушами и поглядывал на хозяина — слушал. Жаль, не понимал и посоветовать ничего путного не мог.
Олег остановился в задумчивости, прикидывая, куда идти дальше. Тут и гадать нечего было: если вспомнилось — бессонная ночь обеспечена. Или того хуже, опять кошмары до рассвета будут терзать. Сколько он тут? Пятнадцать лет? Шестнадцать? Ну хоть бы какое разнообразие или хоть немного померкло! Нет же, всё одно и то же. Ни разу местные болота не снились, хотя тоже пришлось хлебнуть лиха, особенно поначалу. А вот горы…
Горы слева, горы справа, посредине — Хулхулау.
Воевода снова ругнулся, развернулся и решительно зашагал в сторону озера. Не к его хозяйке, Озерица тут помочь не могла, спрашивал. Он знал два более-менее толковых способа: напиться до беспамятства или вымотаться до того же состояния. Второе сейчас было ближе, да и... надо сказать, про вино Олег вспомнил только у воды, стаскивая рубашку. Хмыкнул растерянно, махнул рукой и, быстро раздевшись до конца, с разбега прыгнул с высокого берега. Ближайшие окрестности озера Рубцов за годы изучил отлично и знал, что именно здесь глубина начинается обрывом сразу.
Плавать он любил и умел. С детства ещё, когда два летних месяца после смены в лагере проводил у бабки в деревне и с другими пацанами из тамошнего озера почти не вылезал — погода не погода, какая разница мальчишке в десять лет.
Он вообще любил воду, даже странно, что янтарь в крови оказался чёрным. В свою спасительницу тоже по молодости влюбился, но это со временем прошло, как немного освоился и на новую войну отбыл. Мир-то другой, а кроме как воевать — он ничего толком и не умел больше. Наверное, потому и маялся сейчас, неприкаянный.
Или не только сейчас. Озерица тогда говорила, что Светлояр принимает далеко не каждого, значит, дома ему места не осталось. Вот как сказочное озеро было связано с горной рекой — этого Олег уже не понял. Нет, озёрная дева что-то рассказывала о волшебной сущности Светлояра, о том, что бел-горюч камень Алатырь на его дне — это метафора, и сила на самом деле во всём озере, и не столько в нём… В общем, оказалось проще принять объяснение «так получилось».
Жаль было только мать, да и то не настолько, чтобы рвать жилы и переворачивать мир ради возвращения.
Отношения у них давно не ладились, как отец без вести пропал. Точнее, с тех пор, как она очень быстро после этого утешилась, и года не прошло. Нашла другого, выскочила замуж, ещё двоих детей родила… Вот ими небось утешилась, когда его не стало. Поплакала, всё же мать, но отчим давно её к этому готовил. Он чуть не с самого начала звал Олега пережитком прошлого и ископаемым и не то предсказывал, не то мечтал, что ждёт того повторение отцовской судьбы. И ведь накаркал. Страна, считай, была уже другая, война другая, а тоже... Горы слева, горы справа и — «пропал без вести».
Когда Олег сюда попал, он какое-то время надеялся, что, может быть, и отец тоже… Но недолго, до того, как набрался решимости спросить у Озерицы прямо, она-то всех знала, кто через Светлояр прошёл.
На счастье Рубцова, о таких, как он, здесь слышали. Больше того, местные были уверены, что когда-то сами пришли вместе со своей богиней через то же колдовское озеро в поисках нового места для жизни. Причём из какого-то другого мира, похожего на родной Олегу, но — иного. Озерица уверяла, что их несчётное множество. Рубцов не очень хорошо знал историю, но слишком уж многое отличалось.
Да и бежали люди от какой-то неизвестной ему страшной беды, грозившей уничтожить мир, когда, как говорили летописи, «земля содрогнулась, белым днём стало темно, как ночью, солнце погасло, наступила стужа лютая, воздух стал ядовит и горек». Озерица сверх того ничего не смогла сказать, только что чар в этом не чувствовалось и источник беды был далеко. То ли вулкан взорвался, то ли метеорит упал — местные духи не были всемогущими и всезнающими.
Да и потом были ещё путешественники — немного, но все вроде прижились. Сказок же и слухов в народе ходила уйма.
Олег плыл по лунной дорожке без спешки, сильными редкими гребками рассекая прохладную воду, едва уловимо пахшую тиной. Чтобы устать — недостаточно, а вот подумать…
Верно ведь сказала Алёнка, нельзя так жить. Или не сказала, подумала только? А то он и без неё этого не понимал! Понимал, только что и как изменить можно — не знал.
Всё же здорово разбередила чернявая душу. Мысли о будущем посещали Олега редко и обычно быстро изгонялись тем или иным способом, а сам он привычно плыл по течению. А смысл барахтаться? Всё вроде и ладно. Говорят, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, ну вот он и… Не генерал, целый маршал! Бесполезный, правда, отработанный, но раньше это отчего-то не ощущалось так остро. И то обстоятельство, что служба эта слишком мало внимания требовала — тоже. Он же не один воевода во всём Белогорье, да ещё остальные постарше и поопытней в своих делах, Олег и не лез к ним со своим уставом, так только, старался держать руку на пульсе. А после войны ещё и войско заметно уменьшили, вот и оказался он свадебным генералом. Разговоры с князем порой разговаривал, заставы иногда обходил, было дело, но много ли времени это займёт с парой хороших дорожников?
Попробовал с другой стороны зайти: если так нельзя, то как — можно? Однако в голове на это ответила звенящая пустота. У него всегда желания были поближе, попроще, и мечтать он толком не умел. Нельзя же желание выжить считать главной мечтой жизни!
И обратиться к общечеловеческому опыту не очень-то помогало. Как обычно видят счастье люди? Любимое дело, семья, крепкий дом. Только единственным делом в его жизни была война, которая давно осточертела, а всё остальное… ну с техникой ещё возиться любил, да только не настолько он в ней понимал, чтобы принести что-нибудь полезное в этот мир. Двигатель внутреннего сгорания представлял, рассказал в своё время об этом Вьюжину, а проку? А то он со своими восемью классами вспомнит, как из нефти бензин делают!
И семья, как ни старался, не представлялась, только чушь какая-то в голову лезла. Обрывки из полузабытых песен, фильмов и леший знает, откуда ещё. Четыре сыночка и лапочка-дочка… Откуда вот? Тоже песня, наверное.
И леший же знает, на кой ему вообще нужны дети. Что с ними делать-то? Он в жизни разве что с младшими общался, братом и сестрой, и то всё больше со стороны, издалека. Раз шуганул дворовых пацанов, когда брата цепляли. Сестру встречал, если поздно шла, а он был в отпуске. Не обижал никогда. Вот на отчиме старался оторваться, бесил его жутко, а мелкие… Что с ними воевать? Они-то в чём виноваты?
Да он даже о жене не мог подумать дальше постели. Вот там да, там он знал, что с этой женой делать, и особенно охотно представлялась на том месте чернявая алатырница. Ну а потом?
Рубцов знал, как люди живут, не слепой же, и вроде не дурак, и не бирюком в лесу обретался. Умом понимал, но только к себе примерить не мог.
Дома наверняка бы спился, если бы выжил. Да и здесь попытался, но вот не дали...
Горло сдавила злая безадресная досада. Олег набрал в грудь воздуха, нырнул и поплыл так, в густой черноте, закрыв глаза, чтобы окончательно потерять, где верх и низ.
В ушах молоточками стучала кровь. Плыл долго, изо всех сил, пока хватало воздуха. Минута, две, три, пока лёгкие не начало жечь огнём, пока не застучал в затылке тревожный набат, и немного после. Вынырнув на поверхность, не дал себе передохнуть и погрёб в сторону берега так, словно на мировой рекорд шёл или от этого его жизнь зависела. Доплыл, развернулся и — вновь по лунной дорожке, пытаясь выбросить из головы все мысли, вымыть тошнотворную горечь из души.
Вымотался в конце до того, что еле выбрался на берег, дрожащими от усталости руками натянул на мокрое тело одежду. От той разило конским потом пополам с собственным, что особенно остро чувствовалось после озёрной свежести. Но смены захватить не догадался, пришлось перетерпеть. От ночной зябкой сырости слегка потряхивало. В воде ещё ничего было, а на берегу — стыло. Сапоги на мокрые ноги сразу не полезли, и Олег плюнул. Насмешливо потыкал мыском ноги задремавшего пса и потрусил ко дворцу рысцой, как был босой и с сапогами наперевес.
Шарик нагнал вскоре и тяжело запыхтел рядом. Пёс был в солидном возрасте, попусту бегать не любил, чай не щенок, но и хозяина одного в его глупостях не бросал. То сиднем сидел, а теперь ишь — забегал! Дурной же, пропадёт без пригляда...
До покоев своих Олег добрался, никого по дороге не встретив — ночь глубокая, даже слуги спали. Чего хотел, он добился, устал здорово: больше часа в седле провёл, Остап Егорыч с него семь потов согнал, а потом ещё сам себе устроил заплыв с пробежкой. Пришлось приложить усилие, чтобы заставить себя вымыться, но наличие крана с горячей водой стало решающим. Как тут работал водопровод, Олег никогда не вдавался, он и дома-то представлял это смутно. Есть — и ладно, и хорошо, потому что иначе он бы точно лёг как был.
Завалился спать воевода как подкошенный, даром что в голове продолжала издевательски побрякивать голосом давно мёртвого сержанта заевшая строчка. Горы слева, горы справа, посредине Хулхулау… Ухнул в сон сразу, не ворочаясь и не обращая внимания на унылое предчувствие новой встречи со старыми кошмарами.
Только, к удивлению, те изменили себе и не явились. А снилась Олегу вторую ночь кряду чернявая алатырница, и спал он, может, беспокойно, но — сладко.
Выкладка на этом закончена, спасибо всем, кто читал и поддерживал!
Полную версию книги с завтрашнего дня можно будет купить вот тут:
https://feisovet.ru/магазин/Янтарь-в-болоте-Дарья-Кузнецова
