Воевода окинул алатырницу новым взглядом, усмехнулся как-то странно и решил:
— А мы совместим.
Что именно — спросить Алёна не успела. Олег выпустил поводья, потянулся и легко стащил её с забора, только охнуть от неожиданности и успела. А через мгновение оказалась сидящей боком на холке коня, благо лука у седла была низкая. Воевода одной рукой приобнял её, невозмутимо прижав к себе, второй — собрал поводья и тронул коня пятками. Тот шумно вздохнул и лениво зашагал вдоль забора.
— Что вы делаете?.. — растерянно пробормотала Алёна, вцепившись обеими руками в широкое предплечье.
Было неудобно и ей, и, наверное, коню, а ещё смущало, как близко воевода опять оказался и что обнимает и прижимает к себе. И опять сердце зашлось едва ли не под горлом, и голос вдруг пропал...
— Совмещаю, — спокойно ответил Рубцов. — Ты же сказала, коню ходить надо, а на шаге он нас обоих немного покатает, не убудет. Ну так что? Почему ты прячешь янтарь?
— Не могу сказать, это не моя тайна, — ответила она.
А ведь придумывала же что-то, мол, негоже девице колдовские умения показывать, и ей велели, чтобы легче было жениха найти. Но то она придумывала для простого разговора, а не когда… Вот так!
— А чья?
— Олег Сергеевич, я правда не могу…
— Продолжишь выкать — поцелую, — со смешком оборвал он, и Алёна почувствовала, что у неё горят уши. Уж очень заманчиво было продолжить. — Ты Вьюжину то же самое на допросе будешь говорить?
— Он и так знает! — раздосадованно отмахнулась алатырница и тут же прикусила язык.
— Вон оно что! — протянул воевода. — Так это его интриги опять.
— Его… что? — переспросила Алёна.
— Козни. Коварные замыслы, — с непонятным весельем пояснил Олег. — Если ты ещё дашь слово, что он против князя ничего не замыслил, я с этими вопросами отстану.
— Откуда мне знать, что он замыслил? — Алатырница честно ответила и на это. — Но что до меня — князь тоже знает про мой дар.
— И про службу?
— И про службу, — подтвердила она. К этому мгновению уже пообвыклась в руках воеводы, уняла бешеный стук сердца и немного расслабилась, прислонившись к широкой груди. Склонить бы ещё голову на плечо, но на это она не решилась. — А откуда вы все эти диковинные слова берёте? Ой! — негромко воскликнула от неожиданности, когда Олег вдруг звонко чмокнул её в висок. — Это что?.. — спросила, повернула голову, чтобы видеть его лицо.
— Предупредил же, будешь выкать — поцелую. — Рубцов улыбался уголками губ.
— Так это ж разве поцелуй? — вырвалось у неё.
Улыбка Олега стала шире, и Алёна вовсе задержала дыхание, залюбовавшись. Он словно скинул прошедшие годы, и опять вспомнилось, как сидел с дедом в горнице, смеялся, с золотыми искорками во взгляде, такой живой и такой… родной?
А ещё вот так, вблизи и при ярком свете, оказалось, что у него есть веснушки. Совсем тусклые, едва заметные сквозь негустой загар, они мелким крапом рассыпались по щекам и переносице. Алёна совсем не помнила их по прежней встрече, и от этого вдруг стало по-особенному радостно, по сердцу мёдом растеклось неожиданное тепло. Вот же он, настоящий, совсем рядом! Не мечта, не воспоминание, обнимает её, сильный и тёплый, и... с веснушками.
— Смотри, додразнишься, — подначил воевода насмешливо. — На себя потом пеняй.
— А что ж вы тогда грозите, если исполнять не намерены? — улыбнулась она в ответ и поразилась, куда вся робость пропала. А сама глаз от этих веснушек отвести не могла, и нестерпимо хотелось их расцеловать.
— Это что ещё такое?! — прервал их разговор возмущённый оклик конюха. — Тьфу! Оставил козла в огороде! А ну шуруй сюда, отдавай коня да проваливайте, нашли место миловаться! И псину свою забери, вот же дурная зверюга, морковку лошадиную ворует!
Остап Егорович волок за ошейник пса, который топал рядом лениво, но без возражений — показывал тем свою доброту и расположение, вряд ли такую собаку невысокий конюх стащил бы с места без её на то позволения. Серая морда довольно улыбалась, вывалив длинный розовый язык.
— Буду должен, — не то пообещал, не то пригрозил воевода Алёне и направил гнедого к воротам. — Не ори, Остап Егорыч. Жалко тебе, что ли? Подумаешь, покатал девушку. Или завидуешь?
— Если бы ты её на своём горбу катал — слова бы не сказал! — возмутился тот. — Нечего коня мучить, он и так тебя вон сколько терпел!
— Тебя-то как-то терпит и не шарахается до сих пор, — весело возразил Олег. — И на Шарика не ори, последняя твоя морковка, что ли? Пожалел псу казённой морковки, как не стыдно!
Шарик плюхнулся на попу у ноги остановившегося конюха и поднял на него укоризненный взгляд. Мол, видишь, что хозяин говорит? Можно морковку-то есть!
Подъехав, воевода легко спрыгнул с коня, передал поводья Остапу и аккуратно снял с лошадиной спины девушку, которая как раз прикидывала, как бы половчее спуститься, да так, чтобы сарафан до пояса не задрался. На мгновение задержал ладони на её талии, и Алёна опять ощутила смущённое предвкушение. И досаду: ну что Остапу Егоровичу стоило явиться чуть позже?!
— Поговори у меня ещё! Завтра тоже жду, имей в виду, — перескочил конюх на другое. — А то ты и прежде наездник аховый был, а за столько лет и чему научился — то растерял.
— Постараюсь, — пообещал Рубцов и почесал за ушами приветственно застучавшего хвостом пса, а Остап Егорович молча вскочил в седло и направил коня шагом вдоль забора. — Ну что, пойдём?
Алёна кивнула. Некоторое время они шли молча, наблюдая за Шариком. Он то лениво топал рядом, то бодро трюхал впереди, утыкался носом в кусты и деловито задирал лапу. То отставал, заинтересовавшись чем-то особенно сильно, и тогда хозяин окликал его коротким свистом, пёс вздыхал и нехотя догонял людей.
Немного удалившись от конюшни и поля, Олег заговорил:
— Ну рассказывай, хорунжий пятой Моховой заставы.
— Что рассказывать? — не поняла алатырница.
— Откуда ты? И как получилось, что вдруг оказалась наследницей Краснова?
Когда Алёна раньше украдкой мечтала об этом мгновении, она всегда представляла, что скажет про деда, и воевода непременно будет его помнить, и может даже узнает её — видел же, пусть и мельком. А тут застеснялась. Ну что она, в самом деле, навязываться будет?..
— Да я сама не знала, — призналась негромко. — Отца не видела никогда, мать не сказала ничего, да и сама умерла, когда я ещё маленькой была. Вдруг оказалось, что князь про меня с самого начала знал, приглядывал издалека. Велели вот приехать, наследницей его назвали, мол, веры у князя другим нет. Не очень-то хотелось, но что я могу против княжьей воли! А вы были знакомы с Красновым?
— Были, — кивнул он. — Хороший был мужик, честный, жаль его.
— Кто мог его убить? — алатырница глянула на спутника искоса, с надеждой.
— Почём я знаю! — поморщился воевода. — То ли кто из наследников, то ли из тех, с кем он тут ругался. А ругался со всеми вплоть до князя.
— Что, и князь мог?
— Вряд ли. Если бы это с великокняжеского повеления устроили, подчистили бы аккуратнее. Упал бы с лошади, и всего делов.
— Вы так спокойно это говорите. — Алёна глянула удивлённо. — Что князь вообще мог бы…
— Он же человек, не добрый дух, а некоторые вопросы, бывает, иначе и не решить. Впрочем, я утверждать не могу, что он хоть с кем-то действительно так поступил, это просто рассуждения, — спокойно пояснил воевода. Умолк, глянул насмешливо и бросил: — Два.
— Что два?
— Два должен, — ответил невозмутимо. — Да не стал бы великий князь его убивать, просто сказал для примера. Тут уж скорее наоборот, Краснову было за что злобу держать. Твой отец не был сторонником перемирия с Топью, и увлечение Ярослава кораблями ему не нравилось. Да даже мне понятно, Краснов же самострелы делал, небось не хотелось деньги терять и другим отдавать, кто лесом торгует. И иных врагов небось хватало, на великом князе свет клином не сошёлся, но тут я тебе ничего сказать не могу, не интересовался.
— Скорей бы Вьюжин со всем этим разобрался, — тоскливо вздохнула алатырница.
Предположить, кто всё это учинил, было полдела, его же ещё на чистую воду надо вывести, а об этом Алёне совсем не думалось. Хорошо, что от неё ничего такого и не требовалось.
— А ты, значит, сирота? — задумчиво проговорил Олег после недолгого молчания.
— Ну да. Но у меня другой родни полно, — поспешила она вступиться за близких. — Дед, бабушка, дядья и тётки, и никто меня не обижал никогда. А вы? Откуда?..
Воевода усмехнулся, глянул на неё насмешливо, осмотрелся по сторонам. Но вместо того, чтобы ответить на вопрос, тихо проговорил себе под нос:
— Этак я совсем в долгах погрязну. Не дело.
Не успела Алёна опомниться, как вновь оказалась в его руках. Одна ладонь легла на талию, другая — на затылок, губы коснулись губ.
И, наверное, тем бы всё закончилось, но ответила девушка не так, как воевода мог ожидать. Обвила руками шею, подалась навстречу, прижалась доверчиво, и простое прикосновение, призванное больше напугать упрямую девицу, стало настоящим поцелуем. Жарким, сладким, горячащим кровь и ускоряющим её бег. Давно Олег не чувствовал ничего подобного, давно так остро не желал. Прижать бы упрямицу теснее, стащить эти расшитые тряпки, сделать так, чтобы давешний сон оказался совсем уж в руку…
Мысль эта и собственная несдержанность вдруг отрезвили и почти напугали. Что ж он набросился-то на девушку, которую, считай, второй раз в жизни видит?!
Это оказалось к лучшему, Олег взял себя в руки, решительно прервал поцелуй, ослабил хватку, распрямился.
— Алёна… — и забыл, что хотел сказать, поймав её тёмный, с поволокой, взгляд. Едва не склонился к губам вновь, но своевременно себя одёрнул и почти разжал руки.
Но вместо того, чтобы испуганно отпрянуть, она, наоборот, подалась ближе. Спрятала лицо у него на груди, вцепилась обеими руками в рубашку…
Олег ощутил непривычное смятение и робость, неуверенно обнял узкие плечи.
Не в поцелуе было дело; воевода уже напомнил себе, что это при дворце нравы строгие, а в народе-то попроще. В чувствах. В том, как охотно, с какой радостью и искренностью она отвечала. А он и думать забыл, что такое бывает… Словно холодной ключевой воды хлебнул и умылся после долгого пешего перехода по степи под палящим солнцем. И в голове вместо мутной липкой тяжести — звенящая прозрачная пустота.
Зарекался он с хорошими девушками дело иметь, да вот что-то зарок весь вышел.
— Извини. Я тебя поддразнить хотел, но… увлёкся, — всё же покаялся он, потому что надо было хоть что-то сказать, а продолжать отвлечённую болтовню показалось неуместным.
— Это ничего, — Алёна подняла взгляд, — я на вас не в обиде.
А в глазах — прокуды трепака пляшут. Задорно, с огоньком, вприсядку.
[1]
— Доиграешься же! — Должно было прозвучать веско, с угрозой, но губы против воли растягивала улыбка, и Олег сам удивился, как мягко вышло и ласково.
А вот тут Алёна смутилась, отвела глаза, отступила на шаг. Удерживать воевода не стал, несмотря на всколыхнувшееся внутри сожаление. Или благодаря ему в первую очередь. Странно на него влияла эта девушка, непривычно, тянуло к ней так, что дух захватывало.
— Вы так и не ответили, — продолжила она, когда Олег свистом подозвал запропастившегося где-то пса, и они зашагали дальше по тенистому, тихому саду, который окутало вечерним сумраком. — Откуда вы?
— Вот же упрямая девчонка, — он хмыкнул себе под нос. — Что мне сделать, чтобы ты выкать перестала?
— А поцелуи как же? — Алёна бросила быстрый хитрый взгляд из-под ресниц.
— Нехорошо целовать девушку, которая к тебе так уважительно, со всем дочерним почтением, — ехидно ответил он. — Я и так старше тебя невесть на сколько и чувствую себя из-за этого… В общем, нехорошо чувствую. Так что хочешь целоваться — прекрати выкать. Для начала.
Алёна рассмеялась в ответ, ощущая жар внутри — и на щеках.
— Как же я перестану, коли почти ничего о вас не знаю?
— Лиса, — хмыкнул он беззлобно. Посерьёзнел. — Да на кой тебе это? Откуда… Оттуда. Откуда взялся — там больше нет. Родных никого нет, дома… ну тоже, можно сказать, нет, не считать же его домом, — кивнул в сторону дворца. — Ну чего ты скуксилась? Я ж говорил, ничего интересного.
— Я не хотела вас расстраивать. Не подумала, — виновато пробормотала она, ругая себя за глупое любопытство. Так хорошо шли, смеялись, а тут… Ну ясно же, если он один здесь живёт — наверное, больше никого и нет, могла бы и промолчать!
— Да не кисни, меня трудно задеть, если поругаться настроения нет, — усмехнулся воевода. — Спрашивай, что ещё тебе любопытно было? А впрочем, я и так угадаю. Про глаз, больше во мне ничего интересного-то и нет.
— Неправда, — обиженно вскинулась Алёна и опять смешалась под насмешливым взглядом.
— Неправда — не про глаз?
— Неправда, что больше ничего интересного нет, — упрямо возразила она. — Например, мне непонятно, почему вы здесь, если вам тут плохо?
— Хороший вопрос, — рассеянно пробормотал Олег. — Проблема-то не во дворце, проблема вот тут, — он выразительно постучал себя костяшками пальцев по лбу. — Оно без разницы где, вряд ли в другом месте лучше станет.
— Ну почему же? Мне вот как раз в месте дело, — проворчала Алёна.
— Так то у тебя. Сама говоришь, куча родни, друзей небось тоже, оторвали от любимого дела, сунули в этот гадючник.
— И никогда не хотелось что-то изменить? Уехать отсюда?
— Хотелось, только недолго. Куда? И зачем? Меня никто нигде не ждёт, — он пожал плечами, покосился на идущую рядом девушку, насмешливо фыркнул. — Тьфу! Ну вот ты ещё сильнее расстроилась. Совсем я раззанудился и разучился юных красавиц очаровывать.
— А вы про глаз правду расскажете? — Спорить и пытаться переубедить его Алёна не стала, предпочла всё-таки воспользоваться случаем и задать этот вопрос. — Или тоже ерунда, было и было?
— Да я бы рассказал, князь не велел болтать, — отозвался Олег рассеянно. Покосился на расстроенную спутницу и всё-таки продолжил: — Подарок это, от Озерицы.
— Подарок? — изумилась Алёна. — Что же она, сама...
— Нет, она его не выбивала, наоборот, жизнь спасла. Так бы помер или, хуже того, калекой остался, а она мне янтарь этот подарила. Потому Ярослав и просил помалкивать: дури в людях хватает, найдутся же и те, кто ради дара озёрной девы себя покалечит. А она не всякому помочь может.
— Только пришлым, — за него закончила Алёна, замерла от неожиданности, подняла на воеводу не то испуганный, не то восхищённый взгляд. — Так вы через Светлояр пришли! То-то я понять не могу — и слова странные, и в седле вы как...
— Вот ещё от тебя я не выслушивал, как кто! — со смешком перебил её Олег, который конечно тоже остановился. — Ну да, через него.
— А... как? — выдохнула она, с новым интересом и жадностью разглядывая мужчину.
— Да леший знает, — воевода пожал плечами. — По-моему, и Озерица не понимает, как и почему это работает. Там... Тяжело раненный в реку упал. Ехали мы, потом шарахнуло как... Сильно, в общем. Боль, ощущение полёта и темнота, ледяная вода — а очнулся на берегу, и надо мной этакая белокурая красавица участливо склоняется. Поначалу глазам своим не верил, но она со мной по душам поговорила, успокоила. Объяснила, что спасти меня смогла только благодаря тому, что я чужой, нездешний, и из-за большой силы в крови, хотя я так и не понял, откуда та взялась.
— А мы совместим.
Что именно — спросить Алёна не успела. Олег выпустил поводья, потянулся и легко стащил её с забора, только охнуть от неожиданности и успела. А через мгновение оказалась сидящей боком на холке коня, благо лука у седла была низкая. Воевода одной рукой приобнял её, невозмутимо прижав к себе, второй — собрал поводья и тронул коня пятками. Тот шумно вздохнул и лениво зашагал вдоль забора.
— Что вы делаете?.. — растерянно пробормотала Алёна, вцепившись обеими руками в широкое предплечье.
Было неудобно и ей, и, наверное, коню, а ещё смущало, как близко воевода опять оказался и что обнимает и прижимает к себе. И опять сердце зашлось едва ли не под горлом, и голос вдруг пропал...
— Совмещаю, — спокойно ответил Рубцов. — Ты же сказала, коню ходить надо, а на шаге он нас обоих немного покатает, не убудет. Ну так что? Почему ты прячешь янтарь?
— Не могу сказать, это не моя тайна, — ответила она.
А ведь придумывала же что-то, мол, негоже девице колдовские умения показывать, и ей велели, чтобы легче было жениха найти. Но то она придумывала для простого разговора, а не когда… Вот так!
— А чья?
— Олег Сергеевич, я правда не могу…
— Продолжишь выкать — поцелую, — со смешком оборвал он, и Алёна почувствовала, что у неё горят уши. Уж очень заманчиво было продолжить. — Ты Вьюжину то же самое на допросе будешь говорить?
— Он и так знает! — раздосадованно отмахнулась алатырница и тут же прикусила язык.
— Вон оно что! — протянул воевода. — Так это его интриги опять.
— Его… что? — переспросила Алёна.
— Козни. Коварные замыслы, — с непонятным весельем пояснил Олег. — Если ты ещё дашь слово, что он против князя ничего не замыслил, я с этими вопросами отстану.
— Откуда мне знать, что он замыслил? — Алатырница честно ответила и на это. — Но что до меня — князь тоже знает про мой дар.
— И про службу?
— И про службу, — подтвердила она. К этому мгновению уже пообвыклась в руках воеводы, уняла бешеный стук сердца и немного расслабилась, прислонившись к широкой груди. Склонить бы ещё голову на плечо, но на это она не решилась. — А откуда вы все эти диковинные слова берёте? Ой! — негромко воскликнула от неожиданности, когда Олег вдруг звонко чмокнул её в висок. — Это что?.. — спросила, повернула голову, чтобы видеть его лицо.
— Предупредил же, будешь выкать — поцелую. — Рубцов улыбался уголками губ.
— Так это ж разве поцелуй? — вырвалось у неё.
Улыбка Олега стала шире, и Алёна вовсе задержала дыхание, залюбовавшись. Он словно скинул прошедшие годы, и опять вспомнилось, как сидел с дедом в горнице, смеялся, с золотыми искорками во взгляде, такой живой и такой… родной?
А ещё вот так, вблизи и при ярком свете, оказалось, что у него есть веснушки. Совсем тусклые, едва заметные сквозь негустой загар, они мелким крапом рассыпались по щекам и переносице. Алёна совсем не помнила их по прежней встрече, и от этого вдруг стало по-особенному радостно, по сердцу мёдом растеклось неожиданное тепло. Вот же он, настоящий, совсем рядом! Не мечта, не воспоминание, обнимает её, сильный и тёплый, и... с веснушками.
— Смотри, додразнишься, — подначил воевода насмешливо. — На себя потом пеняй.
— А что ж вы тогда грозите, если исполнять не намерены? — улыбнулась она в ответ и поразилась, куда вся робость пропала. А сама глаз от этих веснушек отвести не могла, и нестерпимо хотелось их расцеловать.
— Это что ещё такое?! — прервал их разговор возмущённый оклик конюха. — Тьфу! Оставил козла в огороде! А ну шуруй сюда, отдавай коня да проваливайте, нашли место миловаться! И псину свою забери, вот же дурная зверюга, морковку лошадиную ворует!
Остап Егорович волок за ошейник пса, который топал рядом лениво, но без возражений — показывал тем свою доброту и расположение, вряд ли такую собаку невысокий конюх стащил бы с места без её на то позволения. Серая морда довольно улыбалась, вывалив длинный розовый язык.
— Буду должен, — не то пообещал, не то пригрозил воевода Алёне и направил гнедого к воротам. — Не ори, Остап Егорыч. Жалко тебе, что ли? Подумаешь, покатал девушку. Или завидуешь?
— Если бы ты её на своём горбу катал — слова бы не сказал! — возмутился тот. — Нечего коня мучить, он и так тебя вон сколько терпел!
— Тебя-то как-то терпит и не шарахается до сих пор, — весело возразил Олег. — И на Шарика не ори, последняя твоя морковка, что ли? Пожалел псу казённой морковки, как не стыдно!
Шарик плюхнулся на попу у ноги остановившегося конюха и поднял на него укоризненный взгляд. Мол, видишь, что хозяин говорит? Можно морковку-то есть!
Подъехав, воевода легко спрыгнул с коня, передал поводья Остапу и аккуратно снял с лошадиной спины девушку, которая как раз прикидывала, как бы половчее спуститься, да так, чтобы сарафан до пояса не задрался. На мгновение задержал ладони на её талии, и Алёна опять ощутила смущённое предвкушение. И досаду: ну что Остапу Егоровичу стоило явиться чуть позже?!
— Поговори у меня ещё! Завтра тоже жду, имей в виду, — перескочил конюх на другое. — А то ты и прежде наездник аховый был, а за столько лет и чему научился — то растерял.
— Постараюсь, — пообещал Рубцов и почесал за ушами приветственно застучавшего хвостом пса, а Остап Егорович молча вскочил в седло и направил коня шагом вдоль забора. — Ну что, пойдём?
Алёна кивнула. Некоторое время они шли молча, наблюдая за Шариком. Он то лениво топал рядом, то бодро трюхал впереди, утыкался носом в кусты и деловито задирал лапу. То отставал, заинтересовавшись чем-то особенно сильно, и тогда хозяин окликал его коротким свистом, пёс вздыхал и нехотя догонял людей.
Немного удалившись от конюшни и поля, Олег заговорил:
— Ну рассказывай, хорунжий пятой Моховой заставы.
— Что рассказывать? — не поняла алатырница.
— Откуда ты? И как получилось, что вдруг оказалась наследницей Краснова?
Когда Алёна раньше украдкой мечтала об этом мгновении, она всегда представляла, что скажет про деда, и воевода непременно будет его помнить, и может даже узнает её — видел же, пусть и мельком. А тут застеснялась. Ну что она, в самом деле, навязываться будет?..
— Да я сама не знала, — призналась негромко. — Отца не видела никогда, мать не сказала ничего, да и сама умерла, когда я ещё маленькой была. Вдруг оказалось, что князь про меня с самого начала знал, приглядывал издалека. Велели вот приехать, наследницей его назвали, мол, веры у князя другим нет. Не очень-то хотелось, но что я могу против княжьей воли! А вы были знакомы с Красновым?
— Были, — кивнул он. — Хороший был мужик, честный, жаль его.
— Кто мог его убить? — алатырница глянула на спутника искоса, с надеждой.
— Почём я знаю! — поморщился воевода. — То ли кто из наследников, то ли из тех, с кем он тут ругался. А ругался со всеми вплоть до князя.
— Что, и князь мог?
— Вряд ли. Если бы это с великокняжеского повеления устроили, подчистили бы аккуратнее. Упал бы с лошади, и всего делов.
— Вы так спокойно это говорите. — Алёна глянула удивлённо. — Что князь вообще мог бы…
— Он же человек, не добрый дух, а некоторые вопросы, бывает, иначе и не решить. Впрочем, я утверждать не могу, что он хоть с кем-то действительно так поступил, это просто рассуждения, — спокойно пояснил воевода. Умолк, глянул насмешливо и бросил: — Два.
— Что два?
— Два должен, — ответил невозмутимо. — Да не стал бы великий князь его убивать, просто сказал для примера. Тут уж скорее наоборот, Краснову было за что злобу держать. Твой отец не был сторонником перемирия с Топью, и увлечение Ярослава кораблями ему не нравилось. Да даже мне понятно, Краснов же самострелы делал, небось не хотелось деньги терять и другим отдавать, кто лесом торгует. И иных врагов небось хватало, на великом князе свет клином не сошёлся, но тут я тебе ничего сказать не могу, не интересовался.
— Скорей бы Вьюжин со всем этим разобрался, — тоскливо вздохнула алатырница.
Предположить, кто всё это учинил, было полдела, его же ещё на чистую воду надо вывести, а об этом Алёне совсем не думалось. Хорошо, что от неё ничего такого и не требовалось.
— А ты, значит, сирота? — задумчиво проговорил Олег после недолгого молчания.
— Ну да. Но у меня другой родни полно, — поспешила она вступиться за близких. — Дед, бабушка, дядья и тётки, и никто меня не обижал никогда. А вы? Откуда?..
Воевода усмехнулся, глянул на неё насмешливо, осмотрелся по сторонам. Но вместо того, чтобы ответить на вопрос, тихо проговорил себе под нос:
— Этак я совсем в долгах погрязну. Не дело.
Не успела Алёна опомниться, как вновь оказалась в его руках. Одна ладонь легла на талию, другая — на затылок, губы коснулись губ.
И, наверное, тем бы всё закончилось, но ответила девушка не так, как воевода мог ожидать. Обвила руками шею, подалась навстречу, прижалась доверчиво, и простое прикосновение, призванное больше напугать упрямую девицу, стало настоящим поцелуем. Жарким, сладким, горячащим кровь и ускоряющим её бег. Давно Олег не чувствовал ничего подобного, давно так остро не желал. Прижать бы упрямицу теснее, стащить эти расшитые тряпки, сделать так, чтобы давешний сон оказался совсем уж в руку…
Мысль эта и собственная несдержанность вдруг отрезвили и почти напугали. Что ж он набросился-то на девушку, которую, считай, второй раз в жизни видит?!
Это оказалось к лучшему, Олег взял себя в руки, решительно прервал поцелуй, ослабил хватку, распрямился.
— Алёна… — и забыл, что хотел сказать, поймав её тёмный, с поволокой, взгляд. Едва не склонился к губам вновь, но своевременно себя одёрнул и почти разжал руки.
Но вместо того, чтобы испуганно отпрянуть, она, наоборот, подалась ближе. Спрятала лицо у него на груди, вцепилась обеими руками в рубашку…
Олег ощутил непривычное смятение и робость, неуверенно обнял узкие плечи.
Не в поцелуе было дело; воевода уже напомнил себе, что это при дворце нравы строгие, а в народе-то попроще. В чувствах. В том, как охотно, с какой радостью и искренностью она отвечала. А он и думать забыл, что такое бывает… Словно холодной ключевой воды хлебнул и умылся после долгого пешего перехода по степи под палящим солнцем. И в голове вместо мутной липкой тяжести — звенящая прозрачная пустота.
Зарекался он с хорошими девушками дело иметь, да вот что-то зарок весь вышел.
— Извини. Я тебя поддразнить хотел, но… увлёкся, — всё же покаялся он, потому что надо было хоть что-то сказать, а продолжать отвлечённую болтовню показалось неуместным.
— Это ничего, — Алёна подняла взгляд, — я на вас не в обиде.
А в глазах — прокуды трепака пляшут. Задорно, с огоньком, вприсядку.
[1]
Закрыть
Прокуды — мелкие вредные домовые духи, поселяются там, где много детей, и любят хулиганить вместе с ними.
— Доиграешься же! — Должно было прозвучать веско, с угрозой, но губы против воли растягивала улыбка, и Олег сам удивился, как мягко вышло и ласково.
А вот тут Алёна смутилась, отвела глаза, отступила на шаг. Удерживать воевода не стал, несмотря на всколыхнувшееся внутри сожаление. Или благодаря ему в первую очередь. Странно на него влияла эта девушка, непривычно, тянуло к ней так, что дух захватывало.
— Вы так и не ответили, — продолжила она, когда Олег свистом подозвал запропастившегося где-то пса, и они зашагали дальше по тенистому, тихому саду, который окутало вечерним сумраком. — Откуда вы?
— Вот же упрямая девчонка, — он хмыкнул себе под нос. — Что мне сделать, чтобы ты выкать перестала?
— А поцелуи как же? — Алёна бросила быстрый хитрый взгляд из-под ресниц.
— Нехорошо целовать девушку, которая к тебе так уважительно, со всем дочерним почтением, — ехидно ответил он. — Я и так старше тебя невесть на сколько и чувствую себя из-за этого… В общем, нехорошо чувствую. Так что хочешь целоваться — прекрати выкать. Для начала.
Алёна рассмеялась в ответ, ощущая жар внутри — и на щеках.
— Как же я перестану, коли почти ничего о вас не знаю?
— Лиса, — хмыкнул он беззлобно. Посерьёзнел. — Да на кой тебе это? Откуда… Оттуда. Откуда взялся — там больше нет. Родных никого нет, дома… ну тоже, можно сказать, нет, не считать же его домом, — кивнул в сторону дворца. — Ну чего ты скуксилась? Я ж говорил, ничего интересного.
— Я не хотела вас расстраивать. Не подумала, — виновато пробормотала она, ругая себя за глупое любопытство. Так хорошо шли, смеялись, а тут… Ну ясно же, если он один здесь живёт — наверное, больше никого и нет, могла бы и промолчать!
— Да не кисни, меня трудно задеть, если поругаться настроения нет, — усмехнулся воевода. — Спрашивай, что ещё тебе любопытно было? А впрочем, я и так угадаю. Про глаз, больше во мне ничего интересного-то и нет.
— Неправда, — обиженно вскинулась Алёна и опять смешалась под насмешливым взглядом.
— Неправда — не про глаз?
— Неправда, что больше ничего интересного нет, — упрямо возразила она. — Например, мне непонятно, почему вы здесь, если вам тут плохо?
— Хороший вопрос, — рассеянно пробормотал Олег. — Проблема-то не во дворце, проблема вот тут, — он выразительно постучал себя костяшками пальцев по лбу. — Оно без разницы где, вряд ли в другом месте лучше станет.
— Ну почему же? Мне вот как раз в месте дело, — проворчала Алёна.
— Так то у тебя. Сама говоришь, куча родни, друзей небось тоже, оторвали от любимого дела, сунули в этот гадючник.
— И никогда не хотелось что-то изменить? Уехать отсюда?
— Хотелось, только недолго. Куда? И зачем? Меня никто нигде не ждёт, — он пожал плечами, покосился на идущую рядом девушку, насмешливо фыркнул. — Тьфу! Ну вот ты ещё сильнее расстроилась. Совсем я раззанудился и разучился юных красавиц очаровывать.
— А вы про глаз правду расскажете? — Спорить и пытаться переубедить его Алёна не стала, предпочла всё-таки воспользоваться случаем и задать этот вопрос. — Или тоже ерунда, было и было?
— Да я бы рассказал, князь не велел болтать, — отозвался Олег рассеянно. Покосился на расстроенную спутницу и всё-таки продолжил: — Подарок это, от Озерицы.
— Подарок? — изумилась Алёна. — Что же она, сама...
— Нет, она его не выбивала, наоборот, жизнь спасла. Так бы помер или, хуже того, калекой остался, а она мне янтарь этот подарила. Потому Ярослав и просил помалкивать: дури в людях хватает, найдутся же и те, кто ради дара озёрной девы себя покалечит. А она не всякому помочь может.
— Только пришлым, — за него закончила Алёна, замерла от неожиданности, подняла на воеводу не то испуганный, не то восхищённый взгляд. — Так вы через Светлояр пришли! То-то я понять не могу — и слова странные, и в седле вы как...
— Вот ещё от тебя я не выслушивал, как кто! — со смешком перебил её Олег, который конечно тоже остановился. — Ну да, через него.
— А... как? — выдохнула она, с новым интересом и жадностью разглядывая мужчину.
— Да леший знает, — воевода пожал плечами. — По-моему, и Озерица не понимает, как и почему это работает. Там... Тяжело раненный в реку упал. Ехали мы, потом шарахнуло как... Сильно, в общем. Боль, ощущение полёта и темнота, ледяная вода — а очнулся на берегу, и надо мной этакая белокурая красавица участливо склоняется. Поначалу глазам своим не верил, но она со мной по душам поговорила, успокоила. Объяснила, что спасти меня смогла только благодаря тому, что я чужой, нездешний, и из-за большой силы в крови, хотя я так и не понял, откуда та взялась.
