На то он и тайный, чтобы не молоть языком, всё равно ничего не изменится и никому не станет лучше, если Степанида узнает.
Ульяна к приходу Алёны успела принарядиться, очень тщательно причесаться, надеть красивое очелье, расшитое мелким речным жемчугом. Была она при этом хмурой, расстроенной, на вопросы отвечала невпопад — наверное, это было то самое, о чём предупреждала Степанида, сказывались последствия испуга вместе с сердечной тоской. Вскоре алатырница отчаялась растормошить спутницу и оставила в покое, так что в нужную трапезную они вошли в тягостном молчании.
Озёрная зала была немного больше виденных Алёной во дворце прежде и, наверное, самой красивой. Синий, голубой, белый и тёмное серебро — стены, частью расписанные, а частью выложенные тщательно подобранным камнем, хотелось разглядывать, не отвлекаясь на остальное. Казалось, что всё в комнате находится под водой, ощущение это усиливали искусно нарисованные на сводах морские чудовища и висящие под потолком серебристые рыбки, каждая из которых держала во рту светец.
Столы тут стояли буквой П, вместо скамей имелись стулья без подлокотников и с резными спинками, но гости не спешили рассаживаться. Звучал смех, оживлённые разговоры. Сильнее всего радовалась молодёжь, девицы из княгининой свиты старательно пользовались случаем и наслаждались обществом мужчин. Молодых парней тоже было немало — кажется, друзья княжича.
Один из кружков собрался возле наследника. Он тоже казался отстранённым, и хотя улыбался окружающим, но не в такт, и почти не слушал красавицу Людмилу, которая что-то ему рассказывала. Алёну он заметил, приветливо улыбнулся и кивнул, улыбнулся и Владислав, который стоял с ним рядом и по своему обыкновению помалкивал. Он вообще понравился Алёне основательностью и немногословием, которое шло явно не от отсутствия ума.
Но понравился и понравился, ей вообще много кто нравился. Только всё равно взгляд невольно пробежался по лицам, безрезультатно отыскивая то самое. Часть мужчин, которые постарше, сидела у стола, часть — равно как молодёжь, собралась в кружки по интересам, многие были с жёнами.
— Алёна, идите к нам! — окликнул её княжич, и повода отказаться не нашлось, не стоять же столбами посреди залы. — Вот, новая княгиня Краснова, — представил он её окружающим, и от алатырницы не укрылся злой взгляд, каким смерила её прерванная княжичем Людмила. — Самая храбрая девушка, какую я когда-либо видел. А уж как она в седле держится — залюбуешься!
— Да брось, захвалишь, — неодобрительно проговорила Алёна в ответ. Не подумала она, что княжич станет болтать о её умениях, да ещё с таким искренним удовольствием.
— И впрямь залюбуешься, — похвалил один из парней, статный красавец с густыми чёрными волосами, собранными в хвост, и холодной улыбкой. На вид он был постарше княжича, лет двадцати пяти — сильный, жилистый. Обвёл Алёну взглядом, от которого янтарь в крови полыхнул злостью, насилу сдержала. — Я бы на своём жеребце покатал.
Алатырница не ждала от друзей княжича такой грубости и замерла, не найдясь с ответом: то, что рвалось с языка, сдержала, помня, где находится, а вот как на такое положено княгине отвечать?
А Дмитрий словно и не заметил двусмыслицы, улыбнулся легко и весело.
— Да вот на Уголька и посадим, он же тоже твоих конюшен. Василий — сын Василия Сафронова, ты не могла не слышать, их конезавод в Озёрном уезде лучший в Белогорье.
— Слышала, как же, — медленно кивнула алатырница, порадовавшись такой подсказке. И хотя вороным княжича тоже любовалась, но смолчать не могла. — Статью сафроновские кони из лучших, да только нагайки вечно просят.
— А ты с норовистыми не справляешься? — ухмыльнулся Василий.
— Норов от огня бывает, как у рыжих степняков, а у сафроновских — от дури и трусости. Конь в первую очередь надёжным другом должен быть и верным помощником, а красоваться перед девицами изгибом шеи да лёгкостью ног — невелики достоинства.
— Это ты с Угольком не знакома! — явно обиделся за своего любимца княжич. — Вот завтра и попробуешь! Он знаешь какой?..
— Ну ладно, будет вам про лошадей! — капризно надула губы Людмила, разглядывая Алёну со странным блеском в глазах — небось задумала что-то. — Неужто других интересных вещей нет? Например, Митя так и не сказал, отчего его батюшка вдруг решил вечёрку тут собрать.
— Да почём я знаю? — недовольно отмахнулся княжич. — Экая важность, решил и решил! Будто он передо мной отчитывается.
— Может быть, просто захотел провести вечер с женой? — неуверенно предположила Алёна и осеклась, уж больно странное действие возымели эти слова.
Ульяна, стоявшая рядом тихо, словно тень, цепко сжала локоть алатырницы, хотя лицо её осталось неподвижным и спокойным, будто маска, — неожиданно для обычно очень живой и искренней боярышни. Наследник посмурнел и только отмахнулся, Василий неопределённо усмехнулся, а Людмила, переглянувшись со стоявшей рядом Яной, окинула Алёну снисходительным взглядом. Остальные кто глаза отвёл, кто ухмыльнулся.
— Видишь ли, Алёнушка… — медленно, с издёвкой в голосе заговорила Светлана, но закончить не успела. По зале прокатилось взволнованным рокотом негромкое «идут», и все без суеты двинулись к столам — уверенно, они откуда-то точно знали, где им положено сидеть. Если бы не Ульяна, потянувшая алатырницу за собой, та бы так и стояла в растерянности до появления княжеской семьи.
Только усаживаясь, Алёна с удивлением обнаружила, что устроились они совсем не рядом с остальными княгиниными «подружками», а на краю, в конце одной из ножек буквы «П». Спросить почему, тоже не успела, двери распахнулись, и вошли князь с княгиней — вдвоём, без младших детей. Чинно, рука об руку, спокойные и величественные, прошагали мимо стоящих придворных к своим местам. Ярослав вежливо помог супруге устроиться, только после этого сел сам и повелительно махнул рукой. Расселись остальные гости, потянулась вереница слуг с яствами, поплыли приятные запахи, загудели негромкие разговоры
Алёна искренне залюбовалась красивой парой, но через несколько мгновений чувство это смазалось какой-то неприятной тенью. Девушка ещё немного посмотрела на них, пытаясь понять, что не так, а потом сообразила: тоскливая чернота из глаз княгини не исчезла, стала только гуще.
Софья улыбалась супругу, вела с ним негромкий разговор, но не светлела лицом, как рядом с детьми. Да и Ярослав, хоть и держался с княгиней приветливо, и даже улыбался, смотрел всё больше не на неё, гостей разглядывал. Не было любви и лада в великокняжеской семье, не было, и все о том прекрасно знали и, наверное, потому на слова Алёны так странно ответили.
Словно в ответ на это рассуждение князь перевёл взгляд на алатырницу, улыбнулся уголками губ, а глаза полыхнули жарко. Девушка опешила, отвернулась… И вдруг поняла, что смотрел Ярослав не на неё, а на ту, что сидела рядом. Щёки Ульяны тронул румянец, глаза заблестели, она вмиг стала намного краше и лучше, как это часто бывает с влюблёнными. Ярослав отвёл взгляд почти сразу, никто, кроме алатырницы, и не заметил, и боярышня тоже неохотно принялась за еду.
И вдруг Алёна поняла, что напоминала ей синяя, богато расшитая узорами рубашка князя: платок, виденный у боярышни. Стало пакостно и гадко на душе. Она помнила слова и Стеши, и остальных про княжеские интересы, но… Слова же, ну что слова? Мало ли что про кого говорят! Конечно, сказанное, например, Вьюжиным неизмеримо больше весит, нежели болтовня Светланы, но всё равно видеть такое подтверждение слухов оказалось неприятно. И особенно неприятно, что сейчас Ярослав положил глаз на Ульяну.
Но князь чужой, а вот как теперь к боярышне относиться, она не знала. Круглолицая, добрая девушка успела Алёне понравиться, показалась куда более искренней и настоящей, чем остальные. А вон как всё повернулось… Вон она, значит, о ком грезила.
Сразу вспомнились всякие мелочи — и горячность, с которой Ульяна заступалась за князя, и как она о нём отзывалась. И стало горько. Потому что девушка не искала в этом никакой выгоды и не хотела огласки, иначе бы платок дарёный надела, и, кажется, искренне влюбилась. Как её за такое судить? Как бы вела себя сама Алёна, если бы воевода оказался женат?
Последняя мысль совсем уж смутила и заставила алатырницу понуро уткнуться в тарелку. Еда сначала казалась вкусной, а тут кусок в горло не полез, и только и оставалось, что ждать окончания обеда.
Девушка не жила в маленьком и совершенном мирке. Да, бабушка с дедушкой, заменившие ей родителей, друг друга любили, но случалось всякое, и люди вокруг были разными, и Алёна приучилась не лезть в чужие дела. Но тут всё равно разочаровалась.
Она попыталась отвлечься от Ульяны и князя, но стало только хуже. Мысли суетливо заметались, сменяя друг друга, перескакивая с одного на другое. Кто убил Краснова и что Вьюжин задумал? Как с Ульяной теперь держаться? Поговорить или не совать нос не в своё дело?
А ещё воевода, и как с ним быть — совсем уж не понятно. Когда он оказывался рядом, сердце заходилось так, как ни с кем другим. Нестерпимо хотелось сблизиться с ним, узнать лучше и, самое главное, опять оказаться в его руках, поцеловать... Но страшно до дрожи, до желания зажмуриться и по-детски спрятаться под одеялом. Вдруг и он окажется на поверку совсем не таким, как Алёна думает и надеется?
Не слушая и не глядя, что происходит вокруг, не чувствуя вкуса еды, она с трудом высидела до момента, когда князь с княгиней ушли, когда можно было бы тоже не задерживаться за столом. Большинство гостей не спешили расходиться, разговоры продолжились и после ухода Ярослава с женой, но Алёна, извинившись перед соседкой, поспешила удрать. В покои она не пошла, понимая, что слишком взволнована для того, чтобы уснуть. Выбор был невелик, и алатырница предпочла прогуляться по саду, в надежде, что свежий воздух и чистое небо над головой помогут развеяться и успокоиться после длинного, суетного дня.
Выйдя под сень деревьев, Алёна вздохнула полной грудью. На душе вмиг сделалось спокойнее, показалось, что за спиной остались не только стены дворца, но даже часть сложных вопросов и неприятных мыслей. Вдруг перестал так заботить нрав князя, Алёна искренне подивилась, отчего так расстроилась, ей ведь с Ярославом детей не воспитывать. Да и от размышлений об убийстве она сумела отмахнуться: Вьюжин явно знает что делает, и Матушка ему в помощь, а она совсем не годится в сыщики, ну и пусть.
Снаружи было хорошо. День склонился к закату, сладко пахло цветами и разнотравьем, где-то далеко и смутно слышались чужие голоса, а здесь — только шелест листвы над головой да птичий посвист. Ещё на дворе было светлее и свежее: всё же под каменными сводами дворца, несмотря ни на какие ухищрения зодчих с чарами, постоянно царила немного сумрачная сырость. В дневную летнюю жару это было кстати, но не сейчас.
Возвращаться внутрь расхотелось совсем, и Алёна пошла куда глаза глядели. Позади дворца раскинулся целый маленький мир, по которому алатырница успела пройти уже несколько раз, но всё поспешая, почти не оглядываясь по сторонам. Ну и ладно, зато вот теперь могла это исправить.
Живая изгородь отделяла парадную часть от большого хозяйства, но никто не мешал гуляющим придворным забредать сюда, на изнанку. Знакомой дорогой Алёна не пошла и сумела найти ещё один дивный сад с ледяным источником, извилистым ручейком и резными горбатыми мостиками над ним. Встретила небольшую кузницу, нашла псарню, а потом неожиданно для себя самой вышла с другой стороны к знакомой конюшне и огороженному полю перед ней. Подивилась, как затейливо вились здешние тропки, и собралась пойти дальше, но — замерла, увидев, что поле не пустует, и без труда узнав того, кто гарцевал внутри на гнедом.
Ну то есть как — гарцевал?.. Оказалось, воевода не очень-то ловко держался в седле, даже немного смешно. Конюх Остап же был куда прямее в словах: не заметив Алёны, он с такой душой и удовольствием бранил Олега, что даже привычной к крепкому слову алатырнице стало неловко. Подумалось, что, если бы дед так учил её саму, ничего путного могло и не выйти, только слёзы да обиды. А Рубцов — ничего, на грубость внимания не обращал, знай себе коня подбадривал, и даром что в седле кулём сидел, но держался крепко.
Алёна немного постояла у ограды, облокотившись, а потом и вовсе забралась внутрь и вскарабкалась на забор вблизи столбика, придерживаясь за него для удобства. Скакал мужчина по небольшому кругу на ближнем краю поля, и до стоящего спиной конюха отсюда было всего несколько саженей, так что девушка прекрасно слышала всё — и его голос, и ответы воеводы, и дробный топот коня, и его шумное дыхание. Даже странно, как её до сих пор не заметили.
— Да что ты руки растопыриваешь, как лядь ноги?! — воскликнул Остап. — Вместе держи, как честная девка!
Алатырница от такого сравнения захихикала, а воевода не нашёл другого момента, чтобы её заметить. Навряд ли услышал, просто двигался ровно на неё, вскинул взгляд — и повернул лошадь, заводя на круг.
— За языком последи, — бросил конюху.
— Итить какой нежный! Что ж у тебя руки как…
— Да мне-то без разницы, княгини постыдись, — насмешливо ответил Рубцов, намеренно не перебивая, а дождавшись, пока Остап Егорович выскажется, и мотнул головой в сторону сидящей на заборе Алёны.
Конюх обернулся, смерил её взглядом, сплюнул под ноги и что-то процедил, девушка издалека не расслышала.
— Ну и леший с тобой, будешь перед девкой позориться. Она-то не как пень корявый в седле держится, — без особого труда нашёл он новые, менее бранные выражения.
— Так меня и наставляли другими словами, — не удержалась Алёна.
— С ним другими не помогает! — отрезал Остап. — Ишь ты, глянь, приосанился! Сойдёт, уже лучше. Никак стыдно стало перед девкой, а?
Алатырница поспела почти к самому началу и потому успела насидеться на заборе и насмотреться на предмет своих дум вдосталь. Когда воевода пускал коня в намёт посмеивалась, сидел тот и впрямь слишком неуклюже, чтобы этого не замечать, а вот на шагу и на рысях — любовалась. Не столько посадкой, сколько ладной фигурой всадника. Простая рубаха из белёного льна с подвёрнутыми рукавами и расстёгнутым воротом обрисовывала широкие плечи, длинные ноги в тёмных штанах и высоких сапогах крепко сжимали бока коня… Сосредоточенный, собранный, напружиненный — и совсем уже не тянет смеяться над его неуклюжестью.
Наконец Остап решил, что на сегодня довольно, и, велев ученику шагать, ушёл с поля, махнув рукой. Олег пустил коня вдоль забора и придержал его, поравнявшись с алатырницей.
— Ну здравствуй, Алёна, — окинул её внимательным взглядом. — Какими судьбами тут? Да ещё одна.
— Погулять вышла, — отозвалась она, чувствуя неловкость. Он её уже дважды обнимал, а поговорить толком вот только первый раз и выходит… — Случайно сюда забрела. Как вышло, что вы так плохо держитесь в седле?
— Ну вот так, — он пожал плечами. — Поздно начал учиться, да и когда начал — всё через пень-колоду, не до того было. Почему ты скрываешь янтарь от людей? — не стал он ходить вокруг да около и сразу задал самый важный вопрос. — Ты бы ту нежить мигом спалила.
— Ну вот так, — неловко пожала она плечами. — Вам коня выхаживать велели, нельзя ему стоять…
Ульяна к приходу Алёны успела принарядиться, очень тщательно причесаться, надеть красивое очелье, расшитое мелким речным жемчугом. Была она при этом хмурой, расстроенной, на вопросы отвечала невпопад — наверное, это было то самое, о чём предупреждала Степанида, сказывались последствия испуга вместе с сердечной тоской. Вскоре алатырница отчаялась растормошить спутницу и оставила в покое, так что в нужную трапезную они вошли в тягостном молчании.
Озёрная зала была немного больше виденных Алёной во дворце прежде и, наверное, самой красивой. Синий, голубой, белый и тёмное серебро — стены, частью расписанные, а частью выложенные тщательно подобранным камнем, хотелось разглядывать, не отвлекаясь на остальное. Казалось, что всё в комнате находится под водой, ощущение это усиливали искусно нарисованные на сводах морские чудовища и висящие под потолком серебристые рыбки, каждая из которых держала во рту светец.
Столы тут стояли буквой П, вместо скамей имелись стулья без подлокотников и с резными спинками, но гости не спешили рассаживаться. Звучал смех, оживлённые разговоры. Сильнее всего радовалась молодёжь, девицы из княгининой свиты старательно пользовались случаем и наслаждались обществом мужчин. Молодых парней тоже было немало — кажется, друзья княжича.
Один из кружков собрался возле наследника. Он тоже казался отстранённым, и хотя улыбался окружающим, но не в такт, и почти не слушал красавицу Людмилу, которая что-то ему рассказывала. Алёну он заметил, приветливо улыбнулся и кивнул, улыбнулся и Владислав, который стоял с ним рядом и по своему обыкновению помалкивал. Он вообще понравился Алёне основательностью и немногословием, которое шло явно не от отсутствия ума.
Но понравился и понравился, ей вообще много кто нравился. Только всё равно взгляд невольно пробежался по лицам, безрезультатно отыскивая то самое. Часть мужчин, которые постарше, сидела у стола, часть — равно как молодёжь, собралась в кружки по интересам, многие были с жёнами.
— Алёна, идите к нам! — окликнул её княжич, и повода отказаться не нашлось, не стоять же столбами посреди залы. — Вот, новая княгиня Краснова, — представил он её окружающим, и от алатырницы не укрылся злой взгляд, каким смерила её прерванная княжичем Людмила. — Самая храбрая девушка, какую я когда-либо видел. А уж как она в седле держится — залюбуешься!
— Да брось, захвалишь, — неодобрительно проговорила Алёна в ответ. Не подумала она, что княжич станет болтать о её умениях, да ещё с таким искренним удовольствием.
— И впрямь залюбуешься, — похвалил один из парней, статный красавец с густыми чёрными волосами, собранными в хвост, и холодной улыбкой. На вид он был постарше княжича, лет двадцати пяти — сильный, жилистый. Обвёл Алёну взглядом, от которого янтарь в крови полыхнул злостью, насилу сдержала. — Я бы на своём жеребце покатал.
Алатырница не ждала от друзей княжича такой грубости и замерла, не найдясь с ответом: то, что рвалось с языка, сдержала, помня, где находится, а вот как на такое положено княгине отвечать?
А Дмитрий словно и не заметил двусмыслицы, улыбнулся легко и весело.
— Да вот на Уголька и посадим, он же тоже твоих конюшен. Василий — сын Василия Сафронова, ты не могла не слышать, их конезавод в Озёрном уезде лучший в Белогорье.
— Слышала, как же, — медленно кивнула алатырница, порадовавшись такой подсказке. И хотя вороным княжича тоже любовалась, но смолчать не могла. — Статью сафроновские кони из лучших, да только нагайки вечно просят.
— А ты с норовистыми не справляешься? — ухмыльнулся Василий.
— Норов от огня бывает, как у рыжих степняков, а у сафроновских — от дури и трусости. Конь в первую очередь надёжным другом должен быть и верным помощником, а красоваться перед девицами изгибом шеи да лёгкостью ног — невелики достоинства.
— Это ты с Угольком не знакома! — явно обиделся за своего любимца княжич. — Вот завтра и попробуешь! Он знаешь какой?..
— Ну ладно, будет вам про лошадей! — капризно надула губы Людмила, разглядывая Алёну со странным блеском в глазах — небось задумала что-то. — Неужто других интересных вещей нет? Например, Митя так и не сказал, отчего его батюшка вдруг решил вечёрку тут собрать.
— Да почём я знаю? — недовольно отмахнулся княжич. — Экая важность, решил и решил! Будто он передо мной отчитывается.
— Может быть, просто захотел провести вечер с женой? — неуверенно предположила Алёна и осеклась, уж больно странное действие возымели эти слова.
Ульяна, стоявшая рядом тихо, словно тень, цепко сжала локоть алатырницы, хотя лицо её осталось неподвижным и спокойным, будто маска, — неожиданно для обычно очень живой и искренней боярышни. Наследник посмурнел и только отмахнулся, Василий неопределённо усмехнулся, а Людмила, переглянувшись со стоявшей рядом Яной, окинула Алёну снисходительным взглядом. Остальные кто глаза отвёл, кто ухмыльнулся.
— Видишь ли, Алёнушка… — медленно, с издёвкой в голосе заговорила Светлана, но закончить не успела. По зале прокатилось взволнованным рокотом негромкое «идут», и все без суеты двинулись к столам — уверенно, они откуда-то точно знали, где им положено сидеть. Если бы не Ульяна, потянувшая алатырницу за собой, та бы так и стояла в растерянности до появления княжеской семьи.
Только усаживаясь, Алёна с удивлением обнаружила, что устроились они совсем не рядом с остальными княгиниными «подружками», а на краю, в конце одной из ножек буквы «П». Спросить почему, тоже не успела, двери распахнулись, и вошли князь с княгиней — вдвоём, без младших детей. Чинно, рука об руку, спокойные и величественные, прошагали мимо стоящих придворных к своим местам. Ярослав вежливо помог супруге устроиться, только после этого сел сам и повелительно махнул рукой. Расселись остальные гости, потянулась вереница слуг с яствами, поплыли приятные запахи, загудели негромкие разговоры
Алёна искренне залюбовалась красивой парой, но через несколько мгновений чувство это смазалось какой-то неприятной тенью. Девушка ещё немного посмотрела на них, пытаясь понять, что не так, а потом сообразила: тоскливая чернота из глаз княгини не исчезла, стала только гуще.
Софья улыбалась супругу, вела с ним негромкий разговор, но не светлела лицом, как рядом с детьми. Да и Ярослав, хоть и держался с княгиней приветливо, и даже улыбался, смотрел всё больше не на неё, гостей разглядывал. Не было любви и лада в великокняжеской семье, не было, и все о том прекрасно знали и, наверное, потому на слова Алёны так странно ответили.
Словно в ответ на это рассуждение князь перевёл взгляд на алатырницу, улыбнулся уголками губ, а глаза полыхнули жарко. Девушка опешила, отвернулась… И вдруг поняла, что смотрел Ярослав не на неё, а на ту, что сидела рядом. Щёки Ульяны тронул румянец, глаза заблестели, она вмиг стала намного краше и лучше, как это часто бывает с влюблёнными. Ярослав отвёл взгляд почти сразу, никто, кроме алатырницы, и не заметил, и боярышня тоже неохотно принялась за еду.
И вдруг Алёна поняла, что напоминала ей синяя, богато расшитая узорами рубашка князя: платок, виденный у боярышни. Стало пакостно и гадко на душе. Она помнила слова и Стеши, и остальных про княжеские интересы, но… Слова же, ну что слова? Мало ли что про кого говорят! Конечно, сказанное, например, Вьюжиным неизмеримо больше весит, нежели болтовня Светланы, но всё равно видеть такое подтверждение слухов оказалось неприятно. И особенно неприятно, что сейчас Ярослав положил глаз на Ульяну.
Но князь чужой, а вот как теперь к боярышне относиться, она не знала. Круглолицая, добрая девушка успела Алёне понравиться, показалась куда более искренней и настоящей, чем остальные. А вон как всё повернулось… Вон она, значит, о ком грезила.
Сразу вспомнились всякие мелочи — и горячность, с которой Ульяна заступалась за князя, и как она о нём отзывалась. И стало горько. Потому что девушка не искала в этом никакой выгоды и не хотела огласки, иначе бы платок дарёный надела, и, кажется, искренне влюбилась. Как её за такое судить? Как бы вела себя сама Алёна, если бы воевода оказался женат?
Последняя мысль совсем уж смутила и заставила алатырницу понуро уткнуться в тарелку. Еда сначала казалась вкусной, а тут кусок в горло не полез, и только и оставалось, что ждать окончания обеда.
Девушка не жила в маленьком и совершенном мирке. Да, бабушка с дедушкой, заменившие ей родителей, друг друга любили, но случалось всякое, и люди вокруг были разными, и Алёна приучилась не лезть в чужие дела. Но тут всё равно разочаровалась.
Она попыталась отвлечься от Ульяны и князя, но стало только хуже. Мысли суетливо заметались, сменяя друг друга, перескакивая с одного на другое. Кто убил Краснова и что Вьюжин задумал? Как с Ульяной теперь держаться? Поговорить или не совать нос не в своё дело?
А ещё воевода, и как с ним быть — совсем уж не понятно. Когда он оказывался рядом, сердце заходилось так, как ни с кем другим. Нестерпимо хотелось сблизиться с ним, узнать лучше и, самое главное, опять оказаться в его руках, поцеловать... Но страшно до дрожи, до желания зажмуриться и по-детски спрятаться под одеялом. Вдруг и он окажется на поверку совсем не таким, как Алёна думает и надеется?
Не слушая и не глядя, что происходит вокруг, не чувствуя вкуса еды, она с трудом высидела до момента, когда князь с княгиней ушли, когда можно было бы тоже не задерживаться за столом. Большинство гостей не спешили расходиться, разговоры продолжились и после ухода Ярослава с женой, но Алёна, извинившись перед соседкой, поспешила удрать. В покои она не пошла, понимая, что слишком взволнована для того, чтобы уснуть. Выбор был невелик, и алатырница предпочла прогуляться по саду, в надежде, что свежий воздух и чистое небо над головой помогут развеяться и успокоиться после длинного, суетного дня.
ГЛАВА 9. Княжеская находка
Выйдя под сень деревьев, Алёна вздохнула полной грудью. На душе вмиг сделалось спокойнее, показалось, что за спиной остались не только стены дворца, но даже часть сложных вопросов и неприятных мыслей. Вдруг перестал так заботить нрав князя, Алёна искренне подивилась, отчего так расстроилась, ей ведь с Ярославом детей не воспитывать. Да и от размышлений об убийстве она сумела отмахнуться: Вьюжин явно знает что делает, и Матушка ему в помощь, а она совсем не годится в сыщики, ну и пусть.
Снаружи было хорошо. День склонился к закату, сладко пахло цветами и разнотравьем, где-то далеко и смутно слышались чужие голоса, а здесь — только шелест листвы над головой да птичий посвист. Ещё на дворе было светлее и свежее: всё же под каменными сводами дворца, несмотря ни на какие ухищрения зодчих с чарами, постоянно царила немного сумрачная сырость. В дневную летнюю жару это было кстати, но не сейчас.
Возвращаться внутрь расхотелось совсем, и Алёна пошла куда глаза глядели. Позади дворца раскинулся целый маленький мир, по которому алатырница успела пройти уже несколько раз, но всё поспешая, почти не оглядываясь по сторонам. Ну и ладно, зато вот теперь могла это исправить.
Живая изгородь отделяла парадную часть от большого хозяйства, но никто не мешал гуляющим придворным забредать сюда, на изнанку. Знакомой дорогой Алёна не пошла и сумела найти ещё один дивный сад с ледяным источником, извилистым ручейком и резными горбатыми мостиками над ним. Встретила небольшую кузницу, нашла псарню, а потом неожиданно для себя самой вышла с другой стороны к знакомой конюшне и огороженному полю перед ней. Подивилась, как затейливо вились здешние тропки, и собралась пойти дальше, но — замерла, увидев, что поле не пустует, и без труда узнав того, кто гарцевал внутри на гнедом.
Ну то есть как — гарцевал?.. Оказалось, воевода не очень-то ловко держался в седле, даже немного смешно. Конюх Остап же был куда прямее в словах: не заметив Алёны, он с такой душой и удовольствием бранил Олега, что даже привычной к крепкому слову алатырнице стало неловко. Подумалось, что, если бы дед так учил её саму, ничего путного могло и не выйти, только слёзы да обиды. А Рубцов — ничего, на грубость внимания не обращал, знай себе коня подбадривал, и даром что в седле кулём сидел, но держался крепко.
Алёна немного постояла у ограды, облокотившись, а потом и вовсе забралась внутрь и вскарабкалась на забор вблизи столбика, придерживаясь за него для удобства. Скакал мужчина по небольшому кругу на ближнем краю поля, и до стоящего спиной конюха отсюда было всего несколько саженей, так что девушка прекрасно слышала всё — и его голос, и ответы воеводы, и дробный топот коня, и его шумное дыхание. Даже странно, как её до сих пор не заметили.
— Да что ты руки растопыриваешь, как лядь ноги?! — воскликнул Остап. — Вместе держи, как честная девка!
Алатырница от такого сравнения захихикала, а воевода не нашёл другого момента, чтобы её заметить. Навряд ли услышал, просто двигался ровно на неё, вскинул взгляд — и повернул лошадь, заводя на круг.
— За языком последи, — бросил конюху.
— Итить какой нежный! Что ж у тебя руки как…
— Да мне-то без разницы, княгини постыдись, — насмешливо ответил Рубцов, намеренно не перебивая, а дождавшись, пока Остап Егорович выскажется, и мотнул головой в сторону сидящей на заборе Алёны.
Конюх обернулся, смерил её взглядом, сплюнул под ноги и что-то процедил, девушка издалека не расслышала.
— Ну и леший с тобой, будешь перед девкой позориться. Она-то не как пень корявый в седле держится, — без особого труда нашёл он новые, менее бранные выражения.
— Так меня и наставляли другими словами, — не удержалась Алёна.
— С ним другими не помогает! — отрезал Остап. — Ишь ты, глянь, приосанился! Сойдёт, уже лучше. Никак стыдно стало перед девкой, а?
Алатырница поспела почти к самому началу и потому успела насидеться на заборе и насмотреться на предмет своих дум вдосталь. Когда воевода пускал коня в намёт посмеивалась, сидел тот и впрямь слишком неуклюже, чтобы этого не замечать, а вот на шагу и на рысях — любовалась. Не столько посадкой, сколько ладной фигурой всадника. Простая рубаха из белёного льна с подвёрнутыми рукавами и расстёгнутым воротом обрисовывала широкие плечи, длинные ноги в тёмных штанах и высоких сапогах крепко сжимали бока коня… Сосредоточенный, собранный, напружиненный — и совсем уже не тянет смеяться над его неуклюжестью.
Наконец Остап решил, что на сегодня довольно, и, велев ученику шагать, ушёл с поля, махнув рукой. Олег пустил коня вдоль забора и придержал его, поравнявшись с алатырницей.
— Ну здравствуй, Алёна, — окинул её внимательным взглядом. — Какими судьбами тут? Да ещё одна.
— Погулять вышла, — отозвалась она, чувствуя неловкость. Он её уже дважды обнимал, а поговорить толком вот только первый раз и выходит… — Случайно сюда забрела. Как вышло, что вы так плохо держитесь в седле?
— Ну вот так, — он пожал плечами. — Поздно начал учиться, да и когда начал — всё через пень-колоду, не до того было. Почему ты скрываешь янтарь от людей? — не стал он ходить вокруг да около и сразу задал самый важный вопрос. — Ты бы ту нежить мигом спалила.
— Ну вот так, — неловко пожала она плечами. — Вам коня выхаживать велели, нельзя ему стоять…
