Взглядом княгиня не прожжёт, не алатырница, а остальное можно и потерпеть. И вскоре девушка сумела отвлечься от тех, кто сидел с ней за столом, благодаря голоду и вкусу блюд, который оказался выше всяких похвал.
Правда, ненадолго.
— Ну хотя бы аккуратная, — выцедила старуха, и Алёна едва не поперхнулась от неожиданности.
— Так не звали бы за общий стол, — огрызнулась она, прожевав.
— Не звала бы, — недовольно подтвердила та и метнула злобный взгляд на мужчину.
— Людмила Архиповна, — с мягкой улыбкой и ленцой в голосе заговорил он. — Если его великокняжеская светлость вынужден решать те проблемы, которые оставил после себя ваш сын, потрудитесь хотя бы изобразить благодарность к его усилиям.
— Стыдить покойника — ума не надо, — резко возразила княгиня.
— Вы желаете обсудить степени вины? Или имеете иное решение? Так поделитесь. — Алексей Петрович выразительно выгнул брови. Из глаз и уголков губ пропала улыбка, и словно стужей потянуло по горнице.
— Всё в воле княжеской. — Тонкие морщинистые губы старухи опять сложились в куриную гузку, но продолжать спор она не осмелилась.
— Славно. Скажите, Алёна... Ивановна, верно? Почему Ивановна, кстати?
— В честь деда, он мне отца заменил, — ответила алатырница, прочистив горло, чтобы голос не сорвался.
— Забавно совпало. Матушка ваша погибла в стычке с болотниками, а отец?
— Понятия не имею. — Алёна пожала плечами.
Поворот разговора ей совершенно не понравился. По дороге она об этом думала, но не всерьёз, а коли сейчас Алексей Петрович заговорил… Нет, лучше бы эти двое продолжали между собой собачиться!
Хозяйка дома скривилась ещё сильнее, и от внимания мужчины это не укрылось.
— Что, Людмила Архиповна, не одобряешь? Честно и явно — гадко, а когда никто, кроме кобыл на конюшне, не видит, как с конюхом на душистом сене обнимаешься, — и стыда не емлешь?
Взгляд старухи полыхнул жгучей ненавистью, но она смолчала и едва прикрытое оскорбление проглотила. Видимо, возразить было нечего.
Права была Марьяна, хозяйка гостя своего, по всему видать, боится жутко. И ненавидит. Да так, что Алёна на его месте в этом доме ни есть, ни спать не отважилась бы, а он ничего, насмехается. И никакого уважения к старой княгине не питает, и как будто с особенным удовольствием издевается над ней на глазах девушки, которую хозяйка с первого взгляда невзлюбила.
Видать, давно эти двое знаются, и знакомство то простым не назовёшь.
— Не будем отвлекаться, — сам себя вернул к прежнему разговору мужчина. — Ты уже, должно быть, знаешь, что уездный князь Краснов был убит и прямых наследников не оставил?
— Слышала такое, — ответила Алёна.
— Есть два равноправных наследника, дядя покойного и племянник, сын родной сестры. Обоих великий князь знает, обоим не доверяет.
— И что нужно сделать мне?
— Помочь понять, кто из них замешан в убийстве князя, разумеется. — Алексей Петрович смотрел на девушку с такой мягкой и ласковой улыбкой, что невольно казалось: сейчас уголки губ растянутся до ушей, обнажатся два ряда острых треугольных зубов, пасть разинется и откусит Алёне голову. — Великий князь выбрал наследницей тебя.
— Вы думаете, моим отцом… — Девушка всё-таки попыталась озвучить это тревожное подозрение, но осеклась, бросив напряжённый взгляд на разгневанную хозяйку.
— Я не думаю, девица Алёна, я знаю, — веско проговорил мужчина. — И он прекрасно знал. Всё давно алатырниками проверено, не сомневайся. Видишь ли, встреча с твоей покойной матушкой оказала на молодого княжича сильное влияние, он долго не мог её забыть. Когда скончался его властный отец, решился свою прекрасную станичницу отыскать, но было поздно, нашлась только ты. Не одинокая, сытая, в семье под приглядом, и вмешиваться никто не стал. Хотя родство он признал, пусть и тайно. За тобой эти годы присматривали, и сейчас ты оказалась очень полезна… Что такое, девица Алёна? Ты как будто не рада?
— Я не хочу быть чьей-то наследницей, мне и так неплохо, — не стала лукавить она.
— Дрянь безродная! — процедила старуха. — Ей княжество на блюдечке, а она ещё нос воротит!
— Да пропади оно пропадом, княжество ваше! — в сердцах ответила Алёна, едва сдержавшись, чтобы не вскочить на ноги. — Род свой я знаю, дед мой из лучших пластунов на Границе, и отец его был, и дед, и матушка моя — алатырница не из последних. А кто там в наш род со стороны приблудился да семя бросил — так мне это знание без надобности!
— Мерзавка! — ахнула хозяйка, крепче вцепилась в свою трость — того гляди удар хватит. Или сама старуха хватит тростью языкастую внучку. — Как смеешь!..
— Силком княжий титул никто тебе не суёт, девица Алёна, — вмешался Алексей Петрович, когда старуха захлебнулась негодованием. Его не просто забавляла ссора, он поглядывал на обеих её участниц со снисходительной насмешкой и явно был крайне доволен. И, похоже, именно такого исхода ждал. — Приказ великого князя — поспособствовать установлению истины. А там, коли во вкус не войдёшь, передашь право невиновному.
— Как подсадную утку использовать хотите? — спросила алатырница, заставила себя расслабить пальцы и выпустить вилку, в которую во время разговора непроизвольно вцепилась, словно готовясь защищаться или даже нападать.
— Боишься, девица Алёна? — с улыбкой спросил он.
— Хочу знать, что делать нужно, — возразила та резко. Запоздало встревожилась, не попадёт ли ей за слишком длинный язык, однако задиристость и несдержанность её собеседнику, против ожидания, явно нравились.
— Похвально. А делать... вид, что очень хочешь княгиней стать. Жениха искать подходящего, родовитого. Должна понимать, девку молодую никто княжеством управлять не посадит, какого бы рода она ни была. А если кто избавиться от тебя пожелает — так мы его сразу и возьмём за химо. Коли не струсишь.
— Не струшу, — заверила Алёна. — Только притворяться я не умею, дурная из меня лицедейка. И княжеская дочка справная не выйдет.
— Знамо дело, — согласился Алексей Петрович. — Я ж тебя давно подумывал к себе забрать, но потому и не стал: норов. — Он со смешком качнул головой.
— К себе? — насторожилась она.
— В Разбойный приказ, хорошие алатырники мне тоже нужны.
И Алёна наконец сообразила, с кем имеет дело, только легче от этого не стало. Но хоть ясно, чего от него так холодом тянет... Вот уж где говорящая фамилия!
Боярин Вьюжин командовал Разбойным приказом дольше, чем Алёна жила на свете, и слухи про него ходили самые разные. Редкого дара алатырник — синий янтарь, с ледяным пламенем в крови, одним взглядом заморозить может буквально, а не иносказательно. Поговаривали, власти у него в Белогорье побольше, чем у великого князя. Поговаривали, молодость на границе провёл и болотники крепко его боялись. Звали его бессердечным, замороженным, твердили, что жену свою уморил и детей чуть не в застенках сгноил. Но последнее вызывало особенно много сомнений, потому что даже количество этих детей в разных слухах не совпадало.
— Но ты всё же постарайся. А коли совсем кто не поверит в твоё желание княжить — скажи, великий князь тебя неволит. Краснов, мол, говорил, что тебе в нём доверия больше. О службе своей не болтай, и о даре тоже — скрытый, он пользу скорее принесёт. От роду тебе семнадцать, росла ты не как репей придорожный, а в хорошем доме, под приглядом, учили тебя всему нужному, — размеренно заговорил Вьюжин. Всё явно было продумано раньше, и всю беседу мужчина подводил именно к этому. — На юге, уж больно говор у тебя приметный, такой не спрячешь. Я оставлю бумаги, выучишь. А о том, чтобы достойно держалась в княжеском дворце и хоть видимость приличий блюла, любезно позаботится Людмила Архиповна в грядущие четыре дня. И если она вдруг позволит себе лишнего или окажется недостаточно старательной, я об этом быстро узнаю.
— Чтоб ты в болоте сгинул! — выплюнула старуха.
— Бывал, княгинюшка, не единожды, — по-волчьи улыбнулся Вьюжин. — А твоё старание, княжна, будет вознаграждено, не сомневайся. За сим позвольте откланяться, сударыни, служба.
Алёна проводила главу Разбойного приказа взглядом. На душе было тоскливо и маетно.
Собственную жизнь молодая алатырница любила. Любила заставу у Границы, любила, пусть порой и ругала, горные патрули, чаровать любила. Со жгучим жёлтым янтарём в крови, она была живым пламенем, ярким и сильным, а огонь болотники ой как не жаловали, так что девушку, отслужившую меньше двух лет, на заставе ценили.
Любила Алёна и родную станицу, и именно там хотела обосноваться потом, когда служба кончится. И на парней заглядывалась, да и как не посмотреть, когда они рядом — и все как на подбор, удалые да ладные! Правда, сердца никто не трогал, оно, глупое, другого безнадёжно ждало. Но до недавнего времени эта беда была едва ли не единственной хоть сколько-нибудь заметной в её жизни и всерьёз ту не отравляла. А вот теперь...
Алёне совсем не хотелось в княгини. В станице над дворянскими нравами хихикали, женщинам сочувствовали. Слова в простоте не скажи, громко не смейся, с парнями гулять — и речи быть не может! Юбка в пол, очи долу... Алёна хоть и злилась на нежданно явленного отца, но и сочувствовала ему, и хорошо понимала. Да и мудрено ли понять, отчего таким вот кротким девам он предпочёл горячую и острую на язык алатырницу! А покойная матушка была именно такой, все говорили, дочь — точно её отражение.
Но Алёна прекрасно понимала, что желания её никого сейчас не волнуют. Решил великий князь зачем-то такую игру затеять — на то он и правитель. Подумала было удрать, но только это совсем трусость, пока ничего невозможного от неё не требовали. Странно, конечно, и непривычно, и неприятно, но лучше, чем многое из того, что она сама успела придумать. И если всё сложится хорошо, то князь, может, и впрямь отпустит ненужную больше алатырницу с миром. О прибыли Вьюжин напрасно заговорил, Алёна об этом и думать не собиралась: тут при своих бы остаться.
Погрузившись в размышления, она незаметно доела всё то, что было на тарелке, взяла ещё один пирожок с мясом. Они были маленькими, на два укуса, но зато вкуснющими — язык проглотишь! Алёна рассеянно подумала, что надо бы познакомиться с местной поварихой и попросить поделиться секретом.
— Ты хотя бы девица ещё? Княжна, — нарушила тишину старуха, и последнее слово она буквально выплюнула.
— Нет, — спокойно ответила Алёна, пожав плечами. — Мне двадцать два, не больная, не кривая, с чего бы?
Последнее намеренно добавила, чтобы позлить. Желчной княгини она не боялась, обретению второй бабки не радовалась — они чужие люди, которые друг другу не нужны и не интересны. И если старуха не желала сдерживать недовольные гримасы, то и Алёна ничего изображать была не намерена. Грубить не собиралась, всё-таки княгиня гораздо старше, но и совсем удержать язык за зубами не могла. Да и не особенно хотела, что уж там.
Против ожидания, сильнее это хозяйку не задело. Она вновь поджала губы, ещё раз окинула внучку пристальным взглядом.
— Локти ближе. Не горбись и не наклоняйся так к столу, — чуть прикрыв глаза, твёрдо заговорила женщина.
Алёна едва не огрызнулась, но вовремя одёрнула себя, сообразив, что княгиня просто начала выполнять распоряжение Вьюжина. Алатырница выпрямилась, собрала руки, потом вообще сложила их на коленях, поскольку еда закончилась.
— Спасибо, было очень вкусно, — напомнила себе о вежливости.
Старуха открыла глаза, усмехнулась косо, на один бок.
— Хорошо. Правила поведения за столом начнём разбирать в ужин. Про твоё... девичество, — княгиня запнулась. — Надеюсь, мне не нужно предупреждать о том, чтобы в великокняжеском дворце ты юбку не задирала? Проверять твою добродетель никто не станет, но постарайся хотя бы изобразить неискушённость.
— Я умею не путать службу и развлечения, — возразила Алёна.
Объяснять старухе, что между невинностью и блудливостью есть множество разных других привычек и что большинство людей как раз так и живут, не стала. Зачем оправдываться перед чужим человеком, который к тому же и слышать ничего не желает?
— Надеюсь на это. Пойди для начала переоденься, там сарафан приготовили. Не верю, что из тебя выйдет толк и для великокняжеского дворца тебе найдут путную прислужницу, чтобы одежду к случаю подбирала. Но я всё равно расскажу правила. Вдруг хоть что-то в голове отложится.
В Алёне шевельнулось любопытство. Она знала, чем и для чего отличалась одежда разных отрядов и воинов, почему в праздничном сарафане каждый день не походишь. А что же там ещё придумали?..
Оказалось, было бы желание, а запутать можно что угодно, и тонкостей дворяне изобрели великое множество. Наряды делились на утренние, вечерние и праздничные. Для дома, для приёма гостей, для выхода — по-разному. Для князей, для бояр и дворян — свои особенности. Одни вещи, как нормальные, можно было носить долго, пока вид хороший, другие надевались лишь раз.
Какой во всём этом смысл, Алёна не спрашивала, только на ус мотала. Во всякой избушке свои погремушки, и что там думала об этом одна алатырница, наверняка никого не волновало. Но по всему выходило, цель одна: показать своё богатство да выделиться среди прочих. Желание понятное, станичные девушки тоже любили похвастать друг перед другом обновками, вот только дворяне зачем-то усложнили себе жизнь, личную причуду — не сказать придурь — превратив в обязательное действо.
Про наряды княгиня вещала, стоя на верхушке внутренней лестницы, а Алёна, чтобы попусту не тратить время, ходила вокруг. По переходу прямо, по лестнице наверх, ещё пару десятков шагов, поворот — и обратно. Порой старуха прерывалась, чтобы прикрикнуть на подопечную, которая постоянно путалась в непривычно длинной юбке.
— Что ж ты за девка такая? Как мужик шагаешь! Короче шаги, мягче!
— Подол до колена не задирай! Ты ещё исподнее всем покажи!
— Плыть как лебёдушка, а не топать как кобыла!
— Матушка, дай мне силы не отлупить эту дуру как сидорову козу!..
С каждым шагом Алёне всё меньше хотелось становиться княжной даже ненадолго. Через полчаса неспешного вышагивания по обрыдшему пути она сдерживалась от того, чтобы всё бросить, только из семейного упрямства и задетой гордости.
Наконец отчаявшись изобразить плывущую лебёдушку, она вспомнила «кошачий шаг», которому учил дед. Княгиня в первый момент поперхнулась замечаниями, с минуту наблюдала за этим молча, после чего опять попросила сил у Матушки. Но после дело неожиданно пошло к миру, в следующий час замечаний стало гораздо меньше, а потом старуха милостиво махнула рукой, решив, что на сегодня пока довольно.
А впереди ещё ждал ужин и правила поведения за столом. И если поначалу Алёна ещё опасалась, что хозяйка дома ослушается Вьюжина и попытается отыграться за нанесённую им обиду на подопечной, то теперь стало ясно: отыграется она, как раз старательно, в точности исполняя его указания.
Несколько дней в тереме княгини пролетели стремительно и очень Алёну вымотали. Казалось бы, ничего столь уж сложного от неё не требовалось: на память она не жаловалась, и наука невелика, научиться янтарём управлять было куда сложнее, но усталость ширилась и крепла.
Главная проблема была в том, что смысла доброй половины этих правил она просто не понимала. Почему девушке нельзя выйти из дома с
Правда, ненадолго.
— Ну хотя бы аккуратная, — выцедила старуха, и Алёна едва не поперхнулась от неожиданности.
— Так не звали бы за общий стол, — огрызнулась она, прожевав.
— Не звала бы, — недовольно подтвердила та и метнула злобный взгляд на мужчину.
— Людмила Архиповна, — с мягкой улыбкой и ленцой в голосе заговорил он. — Если его великокняжеская светлость вынужден решать те проблемы, которые оставил после себя ваш сын, потрудитесь хотя бы изобразить благодарность к его усилиям.
— Стыдить покойника — ума не надо, — резко возразила княгиня.
— Вы желаете обсудить степени вины? Или имеете иное решение? Так поделитесь. — Алексей Петрович выразительно выгнул брови. Из глаз и уголков губ пропала улыбка, и словно стужей потянуло по горнице.
— Всё в воле княжеской. — Тонкие морщинистые губы старухи опять сложились в куриную гузку, но продолжать спор она не осмелилась.
— Славно. Скажите, Алёна... Ивановна, верно? Почему Ивановна, кстати?
— В честь деда, он мне отца заменил, — ответила алатырница, прочистив горло, чтобы голос не сорвался.
— Забавно совпало. Матушка ваша погибла в стычке с болотниками, а отец?
— Понятия не имею. — Алёна пожала плечами.
Поворот разговора ей совершенно не понравился. По дороге она об этом думала, но не всерьёз, а коли сейчас Алексей Петрович заговорил… Нет, лучше бы эти двое продолжали между собой собачиться!
Хозяйка дома скривилась ещё сильнее, и от внимания мужчины это не укрылось.
— Что, Людмила Архиповна, не одобряешь? Честно и явно — гадко, а когда никто, кроме кобыл на конюшне, не видит, как с конюхом на душистом сене обнимаешься, — и стыда не емлешь?
Взгляд старухи полыхнул жгучей ненавистью, но она смолчала и едва прикрытое оскорбление проглотила. Видимо, возразить было нечего.
Права была Марьяна, хозяйка гостя своего, по всему видать, боится жутко. И ненавидит. Да так, что Алёна на его месте в этом доме ни есть, ни спать не отважилась бы, а он ничего, насмехается. И никакого уважения к старой княгине не питает, и как будто с особенным удовольствием издевается над ней на глазах девушки, которую хозяйка с первого взгляда невзлюбила.
Видать, давно эти двое знаются, и знакомство то простым не назовёшь.
— Не будем отвлекаться, — сам себя вернул к прежнему разговору мужчина. — Ты уже, должно быть, знаешь, что уездный князь Краснов был убит и прямых наследников не оставил?
— Слышала такое, — ответила Алёна.
— Есть два равноправных наследника, дядя покойного и племянник, сын родной сестры. Обоих великий князь знает, обоим не доверяет.
— И что нужно сделать мне?
— Помочь понять, кто из них замешан в убийстве князя, разумеется. — Алексей Петрович смотрел на девушку с такой мягкой и ласковой улыбкой, что невольно казалось: сейчас уголки губ растянутся до ушей, обнажатся два ряда острых треугольных зубов, пасть разинется и откусит Алёне голову. — Великий князь выбрал наследницей тебя.
— Вы думаете, моим отцом… — Девушка всё-таки попыталась озвучить это тревожное подозрение, но осеклась, бросив напряжённый взгляд на разгневанную хозяйку.
— Я не думаю, девица Алёна, я знаю, — веско проговорил мужчина. — И он прекрасно знал. Всё давно алатырниками проверено, не сомневайся. Видишь ли, встреча с твоей покойной матушкой оказала на молодого княжича сильное влияние, он долго не мог её забыть. Когда скончался его властный отец, решился свою прекрасную станичницу отыскать, но было поздно, нашлась только ты. Не одинокая, сытая, в семье под приглядом, и вмешиваться никто не стал. Хотя родство он признал, пусть и тайно. За тобой эти годы присматривали, и сейчас ты оказалась очень полезна… Что такое, девица Алёна? Ты как будто не рада?
— Я не хочу быть чьей-то наследницей, мне и так неплохо, — не стала лукавить она.
— Дрянь безродная! — процедила старуха. — Ей княжество на блюдечке, а она ещё нос воротит!
— Да пропади оно пропадом, княжество ваше! — в сердцах ответила Алёна, едва сдержавшись, чтобы не вскочить на ноги. — Род свой я знаю, дед мой из лучших пластунов на Границе, и отец его был, и дед, и матушка моя — алатырница не из последних. А кто там в наш род со стороны приблудился да семя бросил — так мне это знание без надобности!
— Мерзавка! — ахнула хозяйка, крепче вцепилась в свою трость — того гляди удар хватит. Или сама старуха хватит тростью языкастую внучку. — Как смеешь!..
— Силком княжий титул никто тебе не суёт, девица Алёна, — вмешался Алексей Петрович, когда старуха захлебнулась негодованием. Его не просто забавляла ссора, он поглядывал на обеих её участниц со снисходительной насмешкой и явно был крайне доволен. И, похоже, именно такого исхода ждал. — Приказ великого князя — поспособствовать установлению истины. А там, коли во вкус не войдёшь, передашь право невиновному.
— Как подсадную утку использовать хотите? — спросила алатырница, заставила себя расслабить пальцы и выпустить вилку, в которую во время разговора непроизвольно вцепилась, словно готовясь защищаться или даже нападать.
— Боишься, девица Алёна? — с улыбкой спросил он.
— Хочу знать, что делать нужно, — возразила та резко. Запоздало встревожилась, не попадёт ли ей за слишком длинный язык, однако задиристость и несдержанность её собеседнику, против ожидания, явно нравились.
— Похвально. А делать... вид, что очень хочешь княгиней стать. Жениха искать подходящего, родовитого. Должна понимать, девку молодую никто княжеством управлять не посадит, какого бы рода она ни была. А если кто избавиться от тебя пожелает — так мы его сразу и возьмём за химо. Коли не струсишь.
— Не струшу, — заверила Алёна. — Только притворяться я не умею, дурная из меня лицедейка. И княжеская дочка справная не выйдет.
— Знамо дело, — согласился Алексей Петрович. — Я ж тебя давно подумывал к себе забрать, но потому и не стал: норов. — Он со смешком качнул головой.
— К себе? — насторожилась она.
— В Разбойный приказ, хорошие алатырники мне тоже нужны.
И Алёна наконец сообразила, с кем имеет дело, только легче от этого не стало. Но хоть ясно, чего от него так холодом тянет... Вот уж где говорящая фамилия!
Боярин Вьюжин командовал Разбойным приказом дольше, чем Алёна жила на свете, и слухи про него ходили самые разные. Редкого дара алатырник — синий янтарь, с ледяным пламенем в крови, одним взглядом заморозить может буквально, а не иносказательно. Поговаривали, власти у него в Белогорье побольше, чем у великого князя. Поговаривали, молодость на границе провёл и болотники крепко его боялись. Звали его бессердечным, замороженным, твердили, что жену свою уморил и детей чуть не в застенках сгноил. Но последнее вызывало особенно много сомнений, потому что даже количество этих детей в разных слухах не совпадало.
— Но ты всё же постарайся. А коли совсем кто не поверит в твоё желание княжить — скажи, великий князь тебя неволит. Краснов, мол, говорил, что тебе в нём доверия больше. О службе своей не болтай, и о даре тоже — скрытый, он пользу скорее принесёт. От роду тебе семнадцать, росла ты не как репей придорожный, а в хорошем доме, под приглядом, учили тебя всему нужному, — размеренно заговорил Вьюжин. Всё явно было продумано раньше, и всю беседу мужчина подводил именно к этому. — На юге, уж больно говор у тебя приметный, такой не спрячешь. Я оставлю бумаги, выучишь. А о том, чтобы достойно держалась в княжеском дворце и хоть видимость приличий блюла, любезно позаботится Людмила Архиповна в грядущие четыре дня. И если она вдруг позволит себе лишнего или окажется недостаточно старательной, я об этом быстро узнаю.
— Чтоб ты в болоте сгинул! — выплюнула старуха.
— Бывал, княгинюшка, не единожды, — по-волчьи улыбнулся Вьюжин. — А твоё старание, княжна, будет вознаграждено, не сомневайся. За сим позвольте откланяться, сударыни, служба.
Алёна проводила главу Разбойного приказа взглядом. На душе было тоскливо и маетно.
Собственную жизнь молодая алатырница любила. Любила заставу у Границы, любила, пусть порой и ругала, горные патрули, чаровать любила. Со жгучим жёлтым янтарём в крови, она была живым пламенем, ярким и сильным, а огонь болотники ой как не жаловали, так что девушку, отслужившую меньше двух лет, на заставе ценили.
Любила Алёна и родную станицу, и именно там хотела обосноваться потом, когда служба кончится. И на парней заглядывалась, да и как не посмотреть, когда они рядом — и все как на подбор, удалые да ладные! Правда, сердца никто не трогал, оно, глупое, другого безнадёжно ждало. Но до недавнего времени эта беда была едва ли не единственной хоть сколько-нибудь заметной в её жизни и всерьёз ту не отравляла. А вот теперь...
Алёне совсем не хотелось в княгини. В станице над дворянскими нравами хихикали, женщинам сочувствовали. Слова в простоте не скажи, громко не смейся, с парнями гулять — и речи быть не может! Юбка в пол, очи долу... Алёна хоть и злилась на нежданно явленного отца, но и сочувствовала ему, и хорошо понимала. Да и мудрено ли понять, отчего таким вот кротким девам он предпочёл горячую и острую на язык алатырницу! А покойная матушка была именно такой, все говорили, дочь — точно её отражение.
Но Алёна прекрасно понимала, что желания её никого сейчас не волнуют. Решил великий князь зачем-то такую игру затеять — на то он и правитель. Подумала было удрать, но только это совсем трусость, пока ничего невозможного от неё не требовали. Странно, конечно, и непривычно, и неприятно, но лучше, чем многое из того, что она сама успела придумать. И если всё сложится хорошо, то князь, может, и впрямь отпустит ненужную больше алатырницу с миром. О прибыли Вьюжин напрасно заговорил, Алёна об этом и думать не собиралась: тут при своих бы остаться.
Погрузившись в размышления, она незаметно доела всё то, что было на тарелке, взяла ещё один пирожок с мясом. Они были маленькими, на два укуса, но зато вкуснющими — язык проглотишь! Алёна рассеянно подумала, что надо бы познакомиться с местной поварихой и попросить поделиться секретом.
— Ты хотя бы девица ещё? Княжна, — нарушила тишину старуха, и последнее слово она буквально выплюнула.
— Нет, — спокойно ответила Алёна, пожав плечами. — Мне двадцать два, не больная, не кривая, с чего бы?
Последнее намеренно добавила, чтобы позлить. Желчной княгини она не боялась, обретению второй бабки не радовалась — они чужие люди, которые друг другу не нужны и не интересны. И если старуха не желала сдерживать недовольные гримасы, то и Алёна ничего изображать была не намерена. Грубить не собиралась, всё-таки княгиня гораздо старше, но и совсем удержать язык за зубами не могла. Да и не особенно хотела, что уж там.
Против ожидания, сильнее это хозяйку не задело. Она вновь поджала губы, ещё раз окинула внучку пристальным взглядом.
— Локти ближе. Не горбись и не наклоняйся так к столу, — чуть прикрыв глаза, твёрдо заговорила женщина.
Алёна едва не огрызнулась, но вовремя одёрнула себя, сообразив, что княгиня просто начала выполнять распоряжение Вьюжина. Алатырница выпрямилась, собрала руки, потом вообще сложила их на коленях, поскольку еда закончилась.
— Спасибо, было очень вкусно, — напомнила себе о вежливости.
Старуха открыла глаза, усмехнулась косо, на один бок.
— Хорошо. Правила поведения за столом начнём разбирать в ужин. Про твоё... девичество, — княгиня запнулась. — Надеюсь, мне не нужно предупреждать о том, чтобы в великокняжеском дворце ты юбку не задирала? Проверять твою добродетель никто не станет, но постарайся хотя бы изобразить неискушённость.
— Я умею не путать службу и развлечения, — возразила Алёна.
Объяснять старухе, что между невинностью и блудливостью есть множество разных других привычек и что большинство людей как раз так и живут, не стала. Зачем оправдываться перед чужим человеком, который к тому же и слышать ничего не желает?
— Надеюсь на это. Пойди для начала переоденься, там сарафан приготовили. Не верю, что из тебя выйдет толк и для великокняжеского дворца тебе найдут путную прислужницу, чтобы одежду к случаю подбирала. Но я всё равно расскажу правила. Вдруг хоть что-то в голове отложится.
В Алёне шевельнулось любопытство. Она знала, чем и для чего отличалась одежда разных отрядов и воинов, почему в праздничном сарафане каждый день не походишь. А что же там ещё придумали?..
Оказалось, было бы желание, а запутать можно что угодно, и тонкостей дворяне изобрели великое множество. Наряды делились на утренние, вечерние и праздничные. Для дома, для приёма гостей, для выхода — по-разному. Для князей, для бояр и дворян — свои особенности. Одни вещи, как нормальные, можно было носить долго, пока вид хороший, другие надевались лишь раз.
Какой во всём этом смысл, Алёна не спрашивала, только на ус мотала. Во всякой избушке свои погремушки, и что там думала об этом одна алатырница, наверняка никого не волновало. Но по всему выходило, цель одна: показать своё богатство да выделиться среди прочих. Желание понятное, станичные девушки тоже любили похвастать друг перед другом обновками, вот только дворяне зачем-то усложнили себе жизнь, личную причуду — не сказать придурь — превратив в обязательное действо.
Про наряды княгиня вещала, стоя на верхушке внутренней лестницы, а Алёна, чтобы попусту не тратить время, ходила вокруг. По переходу прямо, по лестнице наверх, ещё пару десятков шагов, поворот — и обратно. Порой старуха прерывалась, чтобы прикрикнуть на подопечную, которая постоянно путалась в непривычно длинной юбке.
— Что ж ты за девка такая? Как мужик шагаешь! Короче шаги, мягче!
— Подол до колена не задирай! Ты ещё исподнее всем покажи!
— Плыть как лебёдушка, а не топать как кобыла!
— Матушка, дай мне силы не отлупить эту дуру как сидорову козу!..
С каждым шагом Алёне всё меньше хотелось становиться княжной даже ненадолго. Через полчаса неспешного вышагивания по обрыдшему пути она сдерживалась от того, чтобы всё бросить, только из семейного упрямства и задетой гордости.
Наконец отчаявшись изобразить плывущую лебёдушку, она вспомнила «кошачий шаг», которому учил дед. Княгиня в первый момент поперхнулась замечаниями, с минуту наблюдала за этим молча, после чего опять попросила сил у Матушки. Но после дело неожиданно пошло к миру, в следующий час замечаний стало гораздо меньше, а потом старуха милостиво махнула рукой, решив, что на сегодня пока довольно.
А впереди ещё ждал ужин и правила поведения за столом. И если поначалу Алёна ещё опасалась, что хозяйка дома ослушается Вьюжина и попытается отыграться за нанесённую им обиду на подопечной, то теперь стало ясно: отыграется она, как раз старательно, в точности исполняя его указания.
ГЛАВА 2. Княжеский дворец
Несколько дней в тереме княгини пролетели стремительно и очень Алёну вымотали. Казалось бы, ничего столь уж сложного от неё не требовалось: на память она не жаловалась, и наука невелика, научиться янтарём управлять было куда сложнее, но усталость ширилась и крепла.
Главная проблема была в том, что смысла доброй половины этих правил она просто не понимала. Почему девушке нельзя выйти из дома с
