— Может заставить всё-таки остаться княгиней и выйти замуж? — встревожилась Алёна.
— Вряд ли, ему тоже незнакомая девица на этом месте даром не нужна, он больше уважает передачу наследства по мужской линии. Если бы ещё других не было, а так… Нет, не в том дело. Князюшка наш до баб уж больно охоч, — усмехнулась Степанида. Да так зло, колко, что Алёне на миг боязно стало. — А ты хороша собой, да и чернявых в княжьем дворце мало. Была бы впрямь девицей скромного нрава и строгого воспитания — ещё мог не полезть. А ты из служивых, и он о том знает. Ещё Вьюжин сказал, характер у тебя бойкий, его князю тоже поменьше показывай, чтобы не привлечь ненароком.
— Не побрезгует ли? — с надеждой предположила алатырница. Князя она ещё не видела, но в этот момент уже за глаза невзлюбила. И совершенно точно знала, что обойдётся без его внимания.
Надо же, каков! При живой жене, нимало не таясь...
— С чего бы? Чем ты сенных девок хуже?
— Бедная княгиня, — вырвалось у Алёны.
— Сама виновата, сама и хлебает заваренные щи полной ложкой, — пренебрежительно отмахнулась Степанида.
Такая резкость алатырницу удивила и покоробила: это ж как она может быть виновата, если муж у неё оказался гулящим?! Но ввязываться в пустой спор Алёна не стала, всё равно не переубедит. Поэтому предпочла заговорить об ином:
— Стеша, а ты ведь умеешь лицо менять, верно? Почему же тебя вместо меня не отправили? Ты бы и сыграла лучше.
— Кровь, — коротко отозвалась она. — Если кто проверит и вскроет обман, князю объясняться придётся. Сама понимаешь, никому такое и даром не надо, когда подходящая настоящая наследница есть. Ладно, давай мы лучше к делу. Попробуем понять, что княгиня с Вьюжиным полезного забыли или не успели тебе рассказать. А то боярин в девичьей жизни мало что понимает, а старуха за давностью лет — и того меньше, — улыбнулась она насмешливо.
К концу дороги голова у Алёны стала тяжёлой. От бодрой и звонкой болтовни Степаниды, от количества тех сведений, которые алатырница пыталась усвоить и увязать со сказанным старой княгиней, от тряской езды. Возок был достаточно хорош, и едущих внутри не швыряло из стороны в сторону, но в седле было бы куда проще и приятнее. Девушка не роптала и не жаловалась, но вздохнула с огромным облегчением, когда колёса застучали по брусчатке стольного града Китежа и повозка поплыла совсем легко, плавно. Выглядывать наружу через небольшие окошки, закрытые плотными занавесками, Алёна не стала, много ли там на ходу рассмотришь, но заметно приободрилась.
Стен Китеж не имел, так что начало города было очень размытым. Без надобности был стольному граду частокол: от врагов и всего дурного хранила его близость колдовского озера Светлояра, на берегах которого раскинулся Китеж и подле которого стоял великокняжеский дворец.
Взглянуть на это волшебное место Алёне тоже очень хотелось. Она не ждала всерьёз, будто что-то этакое увидит, но мысль о грядущей встрече всё же грела. Старшая и любимая дочь Матушки Озерица, дух озера, покровительствовала всем алатырникам, а на дне Светлояра, поговаривали, лежал сам сказочный Алатырь-камень, дающий чародеям силы. В это легко было поверить, иначе почему так боялись зачарованного озера болотники и откуда на его берегах бралось столько янтаря? Сбором его промышляли все окрестные деревни, но меньше из года в год не становилось.
За несколько часов дороги Степанида успела многое рассказать, показать чары и почаровать, помогая новоявленной княжне скрыть янтарь в крови от чужих глаз. Алёна никогда такого не делала, для неё всё было внове, так что помощь пришлась очень кстати. Да и чары зелёной алатырницы поспособствовали, без них вряд ли удалось бы скрыть столько огня, с ней-то полностью не получилось. Но Стеша в конце концов решила, что так лучше: кто посмотрит — увидит слабенький, тусклый огонёк дара, который хозяйка не стала развивать, такое нередко встречалось, и не только у родовитых бояр и дворян, но и среди простого люда. И вряд ли кто-то станет вглядываться.
Кое-что из сказанного Стешей противоречило наставлениям княгини, и это поначалу путало. Например, по словам рыжей, гулять с парнями всё же можно было, и даже наедине, просто нельзя было уединяться в покоях, а если очень хотелось — достаточно было присутствия служанки. Или вот, например, оказалось, что про домашние наряды Людмила Архиповна рассказывала совершенно напрасно: во дворце они были не в чести, потому что домом он был только для великой княгини, которая по своему желанию в любое время могла зайти в любой покой на женской половине. И хотя этого не делала, но домашние наряды никто не носил, и для Алёны их шить не стали.
Конечно, Степаниде веры было больше, но и в обман со стороны княгини не верилось, поэтому Алёна постаралась расспросить спутницу. По всему выходило, старуха не врала, просто, как алатырница могла бы и сама догадаться, воспитание и семейные порядки в боярских семьях заметно разнились, строгостью и требованиями к дочерям — в том числе.
А вот чем, кроме поисков женихов и рукоделия, занимаются при княгине молодые дворянки, даже Стеша не сумела сказать: выходило — ничем. Только Софья решала, будут у них какие-то обязанности или нет, и пока Софья лишь снисходительно наблюдала за их развлечениями, порой забавляясь устройством свадеб.
А вот для женщин постарше, поопытнее, имелись занятия поважнее. Они были её опорой, помощницами и единомышленницами, и дел — настоящих, нужных, — хватало на всех. Княгиня ведала школами, кроме разве что военных, больницами городскими, уездными и поместными, а также судьбой сирот. Ещё она считалась проводницей воли Храма при князе и в прежние времена, бывало, получала через это немалую власть. Но сейчас жрицы старались держаться в стороне от княжеских дел и в жизнь Белогорья вмешивались только в том, что касалось обрядовых и духовных вопросов.
Когда возок въехал на княжеский двор и остановился, Алёна вдруг поняла, что, помимо ожидаемого волнения перед сложным и опасным делом, испытывает ещё и предвкушение, и нешуточный интерес: когда бы ей ещё довелось поглазеть на жизнь самого великого князя и его дворца! Может, если бы не угроза замужества, потому что до конца поверить Вьюжину не получалось, она бы искренне радовалась такому приключению.
Неразговорчивый Пётр, не дожидаясь местных слуг, сам открыл дверь, помог выбраться наружу, и на несколько мгновений алатырница забыла о всех своих волнениях, зачарованно озираясь.
Алёна понимала, что великокняжеский дворец должен быть огромным, но всё равно оказалась не готовой к увиденному. Сложенные из белого камня хоромы охватывали широкий двор кольцом, и молодая княжна совершенно растерялась, пытаясь угадать, в какую сторону идти.
Высокие, в три, а где и в четыре этажа строения сложной формы. Иные стояли тесно друг к другу, между другими виднелись проёмы разной ширины, и тогда здания связывали крытые переходы. Обычно — поверху, над рядом колонн, за которыми было зелено, там явно таились от посторонних глаз сады или дворики. Лестницы, крутые крыши, бесчисленные окна от узких и маленьких, с частыми переплётами, до широких, с большими ясными просветами. Одних крылец девушка насчитала пять, и это только ярких и украшенных, парадных, которые бросились в глаза.
А сколько здесь было народу! По двору сновали деловитые слуги, стремительно и уверенно шагали какие-то мужчины в расшитых кафтанах и с очень важными лицами, проплывали небольшими стайками лебёдушки... То есть девушки и женщины в нарядных сарафанах. Поодиночке они не ходили вовсе. И, проводив взглядом трёх молодых красавиц, Алёна запоздало поняла, за что именно ругала её старая княгиня. Не умела алатырница так меленько шагать, чтобы почти не задевать колокольчика юбки! Глупо же и неудобно...
Пока она озиралась, к ним быстро, чуть не срываясь на бег, подкатился невысокий круглый человечек. Шёл он пружинисто, и большой живот его, туго обтянутый красным кафтаном, смешно подпрыгивал. За ним шагали двое дюжих молодых парней.
— Ваше сиятельство, радость какая, добралися! — он низко и удивительно ловко поклонился, и живот совсем не помешал. — Боярин Вяткин, Аполлинарий Никитич, его великокняжеской светлости покоевый ключник. Берите сундуки, да глядите, осторожно! — прикрикнул он на парней, которые уже вместе с Петром отвязывали скарб. — Пожалуйте за мной. Притомилися с дороги, голубушка, ну да ничего, сейчас девки сенные ножки омоют, яств сладких откушаете, с дороги вздремнёте, и румянец расцветёт!
Вставить хоть слово он не давал, а вскоре Алёна и думать об этом перестала: круглый боярин Вяткин при недостаточной внешней представительности дело своё знал крепко и говорил вещи нужные. Каковы порядки во дворце, к кому с какими вопросами идти, где покои княгини, где — младших детей. Где светёлки для посиделок с рукоделием, где — залы для вечёрок, куда была открыта дорога не только девушкам, но и парням, и они там совместно проводили время под приглядом старших женщин. Алёна немного порадовалась за дворянских дочек, не сидят они всё же взаперти, как думалось.
Жило в княжеском дворце немало людей, но и не так много, как казалось по виду огромных палат. Бояре из Малой, или Тайной, Думы, ближайшие советники великого князя, их жёны и дочери, часть которых составляла свиту княгини. Жила здесь и личная великокняжеская дружина из родовитых дворян — потомственных, надёжных воинов, и старшие воеводы, тоже с семьями. Целая деревня наберётся, если подумать... Особняком стояла казначейская палата, где жили некоторые старшие чины, а остальные приходили на службу, и иные присутственные места.
— Ну вот и добралися, с Матушкиного благословения, — сообщил Вяткин. — Вещи ваши скоро принесут, а тут всё готовенько — и перина пуховая, и всяко-разно, что душеньке угодно. А прислужницу вашу я к остальным сенным определю, неча ей…
— Я хочу, чтобы она со мной осталась, — опомнилась Алёна, когда Стеша из-за спины боярина замахала руками и сделала ей страшные глаза.
— Да на кой она вам? — опешил ключник — не то само возражение озадачило, не то открывшийся вдруг у княжны дар речи.
— Я к ней привыкла, она и расторопная, и умница!
— Да наши сенные лучше, зачем эту деревенщину-то рябую?
Степанида за спиной боярина опять сделала страшные глаза, скрестила руки на груди, показательно нахмурилась и изобразила, будто топает ногой.
— Я так хочу! — резко заявила Алёна, сообразив, что ей подсказывают. — Рябая, да знакомая!
Не то командный голос помог, не то капризные ноты, но на боярина подействовало, он почти перестал спорить, только спросил неуверенно:
— Но куда ж её тут?
Что Стеша подсказывала теперь, Алёна не поняла, пришлось той самой вмешаться.
— Благодарю вас, ваша милость, за ласку, за заботу, — залебезила она, выскользнув из-за плеча ключника и кланяясь в пол, — да не извольте волноваться, я не привередливая, я вот тут, в светёлке на скамье, зато при княженке нашей. Совсем она одна осталась, в целом свете сирота, — шмыгнула носом, даже пустила слезу, отчего Вяткин неожиданно растерялся, смешался и поспешил распрощаться, пообещав, что сейчас принесут еды — отобедать княгиня изволила раньше, ужин ещё не скоро.
Трапезы с княгиней были не столько обязанностью, сколько привилегией, это ещё старуха Краснова рассказывала. Никто не запрещал вообще их не посещать, и некоторые так и делали — например, те, кто предпочитал жить своей семьёй в отдельных больших покоях. Таких было немного, в основном из служивых дворян, а кто породовитей и побогаче — предпочитали свои столичные дома. Но само их существование Алёну немного приободрило.
Ей странен и неприятен был этот обычай, когда для женщин и мужчин строились отдельные терема, и ладно сам великий князь, но многие из живших здесь бояр следовали примеру, когда муж к жене только изредка заглядывал. Какая радость замуж выходить, коли муж противен, чужой человек, неприятный и совсем не любый? А жениться зачем, если с души воротит?
— Ух! Я уж думала, сейчас меня и отошлют! — проворчала Стеша. — Ты ворон-то не лови, стоит как телок на верёвочке!
— Мне княгиня четыре дня о том говорила, что молчать надо и рта лишний раз не раскрывать, — недовольно возразила Алёна, которая уже понимала, что слепо следовать науке бабки не стоило, но ещё не могла сообразить, как нужно держаться.
— Так молчать-то с умом! — смягчилась рыжая. — При князе, при молодцах, при княгине. А если бы он сундуки нести отказался, тоже смолчала бы? Всё, иди-ка умывайся и запрись обязательно!
— Зачем?
— Любопытствующие сейчас потянутся, — заявила она и бросила вслед: — Косу намочить не забудь! Сушить-то её некому, помни, вдруг кто внимание обратит? На мелочи погореть — легче лёгкого.
Степанида оказалась права. Пока Алёна с удовольствием плескалась в тёплой воде, обернув косу вокруг головы и подвязав платком — вроде дорога недлинная, а всё равно утомила, — слышала, как рыжая с кем-то ругалась. Потом дёргали ручку, но задвижка оказалась крепкой, а потом Стеша вытолкала незваную гостью взашей. Кажется, силой.
Тишина воцарилась через четверть часа, и только тогда алатырница выглянула из мыльни. Помощница сидела на краю постели, беспечно болтала ногами и грызла большое румяное яблоко. Рядом был разложен богатый синий сарафан, рубашка к нему и исподнее. Сама девушка тоже успела переодеться в скромный зелёный сарафан и рубашку получше, башмачки достала — и уже как будто не деревенская девица, а городская, отличимая от прочих дворцовых слуг разве только веснушками.
— Что тут за побоище было? — спросила Алёна, на ходу обтираясь льняным отрезом.
— Родня твоя познакомиться желала, — хмыкнула Степанида. — И я думаю — за косу оттаскать. В лучшем случае.
— И мне в такой момент опять нельзя силу применять? — опешила алатырница.
— Силу — можно, чародейскую — нет. Ты ж из рода пластунов, нешто с бабой буйной не справишься? Одевайся, пойдём есть, там запахи такие — не могу, аж живот подводит. Видишь, дверь закрыла, тебя жду.
— А что за баба-то?
— Тётка твоя, князя покойного старшая сестра Лизавета. Вздорная, спесивая, самолюбивая. Не столько сынок её, сколько она сама могла братца к предкам отправить. Но по мне — глуповата, не смогла бы всё так ловко провернуть, только при большой удаче, а я в такие чудеса не верю.
После этого девушки дружно решили не гнать коней и до беседы с великим князем никуда не ходить, чтобы ненароком не навлечь на себя новых неприятностей. Тем более за Алёной пришли быстро, и часа не прошло: не обманул Вьюжин, и правда ждали её.
Молодой долговязый дьяк с непослушной рыжей копной на голове низко кланялся и держался очень вежливо, но со жгучим любопытством поглядывал на княжну и шагавшую за ней прислужницу. Но как бы ни хотелось, затеять разговор не посмел ни с одной ни с другой.
Путь оказался неблизким, пришлось миновать два узких перехода между отдельными постройками — те самые, которые Алёна рассматривала со двора.
Княгинин терем был светлым и тихим, с наборными полами, украшенный кружевными подзорами и нарядной росписью. А там, куда они пришли, царил совсем иной дух. Стены светлые и почти пустые, полы — тёмные, без узоров, потолки высокие, гулкие, по ним гуляет неразборчивая разноголосица. Много людей; больше мужчины, но и женщины встречаются, и явно не праздные, и одетые занятно — вроде и платье чиновничье, ровно как у мужчин, но по-женски скроенное и с юбкой.
— Вряд ли, ему тоже незнакомая девица на этом месте даром не нужна, он больше уважает передачу наследства по мужской линии. Если бы ещё других не было, а так… Нет, не в том дело. Князюшка наш до баб уж больно охоч, — усмехнулась Степанида. Да так зло, колко, что Алёне на миг боязно стало. — А ты хороша собой, да и чернявых в княжьем дворце мало. Была бы впрямь девицей скромного нрава и строгого воспитания — ещё мог не полезть. А ты из служивых, и он о том знает. Ещё Вьюжин сказал, характер у тебя бойкий, его князю тоже поменьше показывай, чтобы не привлечь ненароком.
— Не побрезгует ли? — с надеждой предположила алатырница. Князя она ещё не видела, но в этот момент уже за глаза невзлюбила. И совершенно точно знала, что обойдётся без его внимания.
Надо же, каков! При живой жене, нимало не таясь...
— С чего бы? Чем ты сенных девок хуже?
— Бедная княгиня, — вырвалось у Алёны.
— Сама виновата, сама и хлебает заваренные щи полной ложкой, — пренебрежительно отмахнулась Степанида.
Такая резкость алатырницу удивила и покоробила: это ж как она может быть виновата, если муж у неё оказался гулящим?! Но ввязываться в пустой спор Алёна не стала, всё равно не переубедит. Поэтому предпочла заговорить об ином:
— Стеша, а ты ведь умеешь лицо менять, верно? Почему же тебя вместо меня не отправили? Ты бы и сыграла лучше.
— Кровь, — коротко отозвалась она. — Если кто проверит и вскроет обман, князю объясняться придётся. Сама понимаешь, никому такое и даром не надо, когда подходящая настоящая наследница есть. Ладно, давай мы лучше к делу. Попробуем понять, что княгиня с Вьюжиным полезного забыли или не успели тебе рассказать. А то боярин в девичьей жизни мало что понимает, а старуха за давностью лет — и того меньше, — улыбнулась она насмешливо.
К концу дороги голова у Алёны стала тяжёлой. От бодрой и звонкой болтовни Степаниды, от количества тех сведений, которые алатырница пыталась усвоить и увязать со сказанным старой княгиней, от тряской езды. Возок был достаточно хорош, и едущих внутри не швыряло из стороны в сторону, но в седле было бы куда проще и приятнее. Девушка не роптала и не жаловалась, но вздохнула с огромным облегчением, когда колёса застучали по брусчатке стольного града Китежа и повозка поплыла совсем легко, плавно. Выглядывать наружу через небольшие окошки, закрытые плотными занавесками, Алёна не стала, много ли там на ходу рассмотришь, но заметно приободрилась.
Стен Китеж не имел, так что начало города было очень размытым. Без надобности был стольному граду частокол: от врагов и всего дурного хранила его близость колдовского озера Светлояра, на берегах которого раскинулся Китеж и подле которого стоял великокняжеский дворец.
Взглянуть на это волшебное место Алёне тоже очень хотелось. Она не ждала всерьёз, будто что-то этакое увидит, но мысль о грядущей встрече всё же грела. Старшая и любимая дочь Матушки Озерица, дух озера, покровительствовала всем алатырникам, а на дне Светлояра, поговаривали, лежал сам сказочный Алатырь-камень, дающий чародеям силы. В это легко было поверить, иначе почему так боялись зачарованного озера болотники и откуда на его берегах бралось столько янтаря? Сбором его промышляли все окрестные деревни, но меньше из года в год не становилось.
За несколько часов дороги Степанида успела многое рассказать, показать чары и почаровать, помогая новоявленной княжне скрыть янтарь в крови от чужих глаз. Алёна никогда такого не делала, для неё всё было внове, так что помощь пришлась очень кстати. Да и чары зелёной алатырницы поспособствовали, без них вряд ли удалось бы скрыть столько огня, с ней-то полностью не получилось. Но Стеша в конце концов решила, что так лучше: кто посмотрит — увидит слабенький, тусклый огонёк дара, который хозяйка не стала развивать, такое нередко встречалось, и не только у родовитых бояр и дворян, но и среди простого люда. И вряд ли кто-то станет вглядываться.
Кое-что из сказанного Стешей противоречило наставлениям княгини, и это поначалу путало. Например, по словам рыжей, гулять с парнями всё же можно было, и даже наедине, просто нельзя было уединяться в покоях, а если очень хотелось — достаточно было присутствия служанки. Или вот, например, оказалось, что про домашние наряды Людмила Архиповна рассказывала совершенно напрасно: во дворце они были не в чести, потому что домом он был только для великой княгини, которая по своему желанию в любое время могла зайти в любой покой на женской половине. И хотя этого не делала, но домашние наряды никто не носил, и для Алёны их шить не стали.
Конечно, Степаниде веры было больше, но и в обман со стороны княгини не верилось, поэтому Алёна постаралась расспросить спутницу. По всему выходило, старуха не врала, просто, как алатырница могла бы и сама догадаться, воспитание и семейные порядки в боярских семьях заметно разнились, строгостью и требованиями к дочерям — в том числе.
А вот чем, кроме поисков женихов и рукоделия, занимаются при княгине молодые дворянки, даже Стеша не сумела сказать: выходило — ничем. Только Софья решала, будут у них какие-то обязанности или нет, и пока Софья лишь снисходительно наблюдала за их развлечениями, порой забавляясь устройством свадеб.
А вот для женщин постарше, поопытнее, имелись занятия поважнее. Они были её опорой, помощницами и единомышленницами, и дел — настоящих, нужных, — хватало на всех. Княгиня ведала школами, кроме разве что военных, больницами городскими, уездными и поместными, а также судьбой сирот. Ещё она считалась проводницей воли Храма при князе и в прежние времена, бывало, получала через это немалую власть. Но сейчас жрицы старались держаться в стороне от княжеских дел и в жизнь Белогорья вмешивались только в том, что касалось обрядовых и духовных вопросов.
Когда возок въехал на княжеский двор и остановился, Алёна вдруг поняла, что, помимо ожидаемого волнения перед сложным и опасным делом, испытывает ещё и предвкушение, и нешуточный интерес: когда бы ей ещё довелось поглазеть на жизнь самого великого князя и его дворца! Может, если бы не угроза замужества, потому что до конца поверить Вьюжину не получалось, она бы искренне радовалась такому приключению.
Неразговорчивый Пётр, не дожидаясь местных слуг, сам открыл дверь, помог выбраться наружу, и на несколько мгновений алатырница забыла о всех своих волнениях, зачарованно озираясь.
Алёна понимала, что великокняжеский дворец должен быть огромным, но всё равно оказалась не готовой к увиденному. Сложенные из белого камня хоромы охватывали широкий двор кольцом, и молодая княжна совершенно растерялась, пытаясь угадать, в какую сторону идти.
Высокие, в три, а где и в четыре этажа строения сложной формы. Иные стояли тесно друг к другу, между другими виднелись проёмы разной ширины, и тогда здания связывали крытые переходы. Обычно — поверху, над рядом колонн, за которыми было зелено, там явно таились от посторонних глаз сады или дворики. Лестницы, крутые крыши, бесчисленные окна от узких и маленьких, с частыми переплётами, до широких, с большими ясными просветами. Одних крылец девушка насчитала пять, и это только ярких и украшенных, парадных, которые бросились в глаза.
А сколько здесь было народу! По двору сновали деловитые слуги, стремительно и уверенно шагали какие-то мужчины в расшитых кафтанах и с очень важными лицами, проплывали небольшими стайками лебёдушки... То есть девушки и женщины в нарядных сарафанах. Поодиночке они не ходили вовсе. И, проводив взглядом трёх молодых красавиц, Алёна запоздало поняла, за что именно ругала её старая княгиня. Не умела алатырница так меленько шагать, чтобы почти не задевать колокольчика юбки! Глупо же и неудобно...
Пока она озиралась, к ним быстро, чуть не срываясь на бег, подкатился невысокий круглый человечек. Шёл он пружинисто, и большой живот его, туго обтянутый красным кафтаном, смешно подпрыгивал. За ним шагали двое дюжих молодых парней.
— Ваше сиятельство, радость какая, добралися! — он низко и удивительно ловко поклонился, и живот совсем не помешал. — Боярин Вяткин, Аполлинарий Никитич, его великокняжеской светлости покоевый ключник. Берите сундуки, да глядите, осторожно! — прикрикнул он на парней, которые уже вместе с Петром отвязывали скарб. — Пожалуйте за мной. Притомилися с дороги, голубушка, ну да ничего, сейчас девки сенные ножки омоют, яств сладких откушаете, с дороги вздремнёте, и румянец расцветёт!
Вставить хоть слово он не давал, а вскоре Алёна и думать об этом перестала: круглый боярин Вяткин при недостаточной внешней представительности дело своё знал крепко и говорил вещи нужные. Каковы порядки во дворце, к кому с какими вопросами идти, где покои княгини, где — младших детей. Где светёлки для посиделок с рукоделием, где — залы для вечёрок, куда была открыта дорога не только девушкам, но и парням, и они там совместно проводили время под приглядом старших женщин. Алёна немного порадовалась за дворянских дочек, не сидят они всё же взаперти, как думалось.
Жило в княжеском дворце немало людей, но и не так много, как казалось по виду огромных палат. Бояре из Малой, или Тайной, Думы, ближайшие советники великого князя, их жёны и дочери, часть которых составляла свиту княгини. Жила здесь и личная великокняжеская дружина из родовитых дворян — потомственных, надёжных воинов, и старшие воеводы, тоже с семьями. Целая деревня наберётся, если подумать... Особняком стояла казначейская палата, где жили некоторые старшие чины, а остальные приходили на службу, и иные присутственные места.
— Ну вот и добралися, с Матушкиного благословения, — сообщил Вяткин. — Вещи ваши скоро принесут, а тут всё готовенько — и перина пуховая, и всяко-разно, что душеньке угодно. А прислужницу вашу я к остальным сенным определю, неча ей…
— Я хочу, чтобы она со мной осталась, — опомнилась Алёна, когда Стеша из-за спины боярина замахала руками и сделала ей страшные глаза.
— Да на кой она вам? — опешил ключник — не то само возражение озадачило, не то открывшийся вдруг у княжны дар речи.
— Я к ней привыкла, она и расторопная, и умница!
— Да наши сенные лучше, зачем эту деревенщину-то рябую?
Степанида за спиной боярина опять сделала страшные глаза, скрестила руки на груди, показательно нахмурилась и изобразила, будто топает ногой.
— Я так хочу! — резко заявила Алёна, сообразив, что ей подсказывают. — Рябая, да знакомая!
Не то командный голос помог, не то капризные ноты, но на боярина подействовало, он почти перестал спорить, только спросил неуверенно:
— Но куда ж её тут?
Что Стеша подсказывала теперь, Алёна не поняла, пришлось той самой вмешаться.
— Благодарю вас, ваша милость, за ласку, за заботу, — залебезила она, выскользнув из-за плеча ключника и кланяясь в пол, — да не извольте волноваться, я не привередливая, я вот тут, в светёлке на скамье, зато при княженке нашей. Совсем она одна осталась, в целом свете сирота, — шмыгнула носом, даже пустила слезу, отчего Вяткин неожиданно растерялся, смешался и поспешил распрощаться, пообещав, что сейчас принесут еды — отобедать княгиня изволила раньше, ужин ещё не скоро.
Трапезы с княгиней были не столько обязанностью, сколько привилегией, это ещё старуха Краснова рассказывала. Никто не запрещал вообще их не посещать, и некоторые так и делали — например, те, кто предпочитал жить своей семьёй в отдельных больших покоях. Таких было немного, в основном из служивых дворян, а кто породовитей и побогаче — предпочитали свои столичные дома. Но само их существование Алёну немного приободрило.
Ей странен и неприятен был этот обычай, когда для женщин и мужчин строились отдельные терема, и ладно сам великий князь, но многие из живших здесь бояр следовали примеру, когда муж к жене только изредка заглядывал. Какая радость замуж выходить, коли муж противен, чужой человек, неприятный и совсем не любый? А жениться зачем, если с души воротит?
— Ух! Я уж думала, сейчас меня и отошлют! — проворчала Стеша. — Ты ворон-то не лови, стоит как телок на верёвочке!
— Мне княгиня четыре дня о том говорила, что молчать надо и рта лишний раз не раскрывать, — недовольно возразила Алёна, которая уже понимала, что слепо следовать науке бабки не стоило, но ещё не могла сообразить, как нужно держаться.
— Так молчать-то с умом! — смягчилась рыжая. — При князе, при молодцах, при княгине. А если бы он сундуки нести отказался, тоже смолчала бы? Всё, иди-ка умывайся и запрись обязательно!
— Зачем?
— Любопытствующие сейчас потянутся, — заявила она и бросила вслед: — Косу намочить не забудь! Сушить-то её некому, помни, вдруг кто внимание обратит? На мелочи погореть — легче лёгкого.
Степанида оказалась права. Пока Алёна с удовольствием плескалась в тёплой воде, обернув косу вокруг головы и подвязав платком — вроде дорога недлинная, а всё равно утомила, — слышала, как рыжая с кем-то ругалась. Потом дёргали ручку, но задвижка оказалась крепкой, а потом Стеша вытолкала незваную гостью взашей. Кажется, силой.
Тишина воцарилась через четверть часа, и только тогда алатырница выглянула из мыльни. Помощница сидела на краю постели, беспечно болтала ногами и грызла большое румяное яблоко. Рядом был разложен богатый синий сарафан, рубашка к нему и исподнее. Сама девушка тоже успела переодеться в скромный зелёный сарафан и рубашку получше, башмачки достала — и уже как будто не деревенская девица, а городская, отличимая от прочих дворцовых слуг разве только веснушками.
— Что тут за побоище было? — спросила Алёна, на ходу обтираясь льняным отрезом.
— Родня твоя познакомиться желала, — хмыкнула Степанида. — И я думаю — за косу оттаскать. В лучшем случае.
— И мне в такой момент опять нельзя силу применять? — опешила алатырница.
— Силу — можно, чародейскую — нет. Ты ж из рода пластунов, нешто с бабой буйной не справишься? Одевайся, пойдём есть, там запахи такие — не могу, аж живот подводит. Видишь, дверь закрыла, тебя жду.
— А что за баба-то?
— Тётка твоя, князя покойного старшая сестра Лизавета. Вздорная, спесивая, самолюбивая. Не столько сынок её, сколько она сама могла братца к предкам отправить. Но по мне — глуповата, не смогла бы всё так ловко провернуть, только при большой удаче, а я в такие чудеса не верю.
После этого девушки дружно решили не гнать коней и до беседы с великим князем никуда не ходить, чтобы ненароком не навлечь на себя новых неприятностей. Тем более за Алёной пришли быстро, и часа не прошло: не обманул Вьюжин, и правда ждали её.
Молодой долговязый дьяк с непослушной рыжей копной на голове низко кланялся и держался очень вежливо, но со жгучим любопытством поглядывал на княжну и шагавшую за ней прислужницу. Но как бы ни хотелось, затеять разговор не посмел ни с одной ни с другой.
Путь оказался неблизким, пришлось миновать два узких перехода между отдельными постройками — те самые, которые Алёна рассматривала со двора.
Княгинин терем был светлым и тихим, с наборными полами, украшенный кружевными подзорами и нарядной росписью. А там, куда они пришли, царил совсем иной дух. Стены светлые и почти пустые, полы — тёмные, без узоров, потолки высокие, гулкие, по ним гуляет неразборчивая разноголосица. Много людей; больше мужчины, но и женщины встречаются, и явно не праздные, и одетые занятно — вроде и платье чиновничье, ровно как у мужчин, но по-женски скроенное и с юбкой.
