непокрытой головой? Почему до полудня нельзя принимать гостей, кроме самых близких? Почему в домашнем наряде нельзя принять гостей, если наряд этот совершенно приличен? Почему утром дома и без гостей нельзя открывать плечи, а вечером на приёме с гостями — можно? А то ещё и грудь частично, так что Алёна поначалу смущалась. То есть в таком вот виде на люди — это невинной деве можно, а наедине с парнем оставаться ни в коем случае, даже если идёт самый спокойный разговор о погоде и видах на урожай?..
На заставе правила были простыми и ясными. Не станешь выполнять — погибнешь и товарищей подведёшь. Понятно, почему нельзя одной ходить в горы: случись что, и кто тебя выручит? Но почему нельзя надеть вечером светлый сарафан?!
Всё это сердило и заставляло строить планы о том, как поскорее поймать убийц. Алёна готова была как угодно их дразнить, вызывать на себя их злость и рисковать жизнью, лишь бы не задерживаться среди всех этих странных обычаев надолго.
При такой дурацкой науке сварливая старуха вскоре совершенно перестала вызывать неприязнь сама по себе, алатырница даже начала ей сочувствовать. Станешь тут злой и желчной, всю жизнь петляя между этими нелепыми запретами. Не говоря уж о том, что в таких тесных границах нечего и задумываться о замужестве по велению сердца: если и сумеешь с кем-то сблизиться, ещё неизвестно, подойдёт ли он тебе родом. Как собаки племенные, спаси их Матушка!
А радостей всех что? Шей да вышивай, да чинно по парку вышагивай, притом с малолетства. Ах да, ещё картинки малевать можно, песни петь и книжки читать. Пожалуй, книжки единственные Алёну радовали: в школе, когда училась, библиотека была богатой, и девушка пристрастилась, а на заставе-то откуда их взять! А у князя небось этого добра довольно.
Сейчас, впрочем, читать алатырница успевала только те скупые указания, что оставил ей Вьюжин, затверживая их наизусть, и толстенный родословник, стараясь запомнить самые старые и важные семьи. Выучить всех она и не пыталась, всё одно без знакомства ни с кем заговаривать нельзя, но хоть теперь все княжеские роды знала, кто каким уездом командует.
Четырнадцать уездов — четырнадцать родов, а у тех в подчинении до трёх десятков волостей со своими городами да деревнями. Иными волостями командовали бояре, иные напрямую князьям подчинялись. Особняком стояли родовые боярские поместья, за которые хозяева могли держать ответ только перед великим князем, но и то если что совсем уж дурное случится. И боярских родов было больше тысячи, где уж тут всех упомнить!
.Глава Разбойного приказа постановил, что росла Алёна под приглядом наставницы в одном из удалённых и совсем маленьких великокняжеских поместий, имя своего отца знала и именно его должна была величать благодетелем. Никакой алатырской школы не кончала, и янтарь в крови надлежало прятать от сторонних глаз. Как именно — не уточнялось, и она надеялась расспросить Вьюжина. Что способы спрятать дар существуют, это она знала, вот только никогда не пробовала.
В общем, планы у князя на дочку с самого начала были, и именно такие, как у остальных высокородных: удачно выдать замуж.
Тут Алёна снова ужаснулась и испытала к покойному отцу искреннюю благодарность. А ведь мог же и так поступить! Хорошо, не был покойный князь Иван Никитич Краснов человеком расчётливым и излишне предусмотрительным, о чём алатырница узнала из всё тех же бумаг, где имелось среди прочего и его описание. Нравом он был крут, но отходчив, щедр, горяч, азартен, но — не без ума, умел остановиться. Остёр на язык, обаятелен без меры, хорош собой, любимец женщин. Как подобное сочеталось со строгими правилами, озвученными княгиней, Алёна не поняла, но махнула на это рукой — на месте разберётся.
За эти дни княгиня несколько смягчилась к своей приблудной внучке, обнаружив, что алатырница внимательна и старательна, а кроме того, умеет не только чаровать, но ещё и шьёт недурно, и в готовке смыслит, и как дом в порядке содержать. И даже признала, что та небезнадёжна. Но на сближении не настаивала, и тёплых отношений у них не сложилось. А Алёна и не собиралась навязываться, с вопросами к ней старалась поменьше ходить и вообще не встречаться.
Из тех же бумаг, что оставил Вьюжин, следовало, что покойный князь со своей матерью близок не был. Выказывал ей сыновнее почтение, но прохладно, по велению долга. Об истоках этого отношения боярин умолчал, но тут нашлось кому просветить: Марьяна многого не знала, но тем, что знала, поделилась с удовольствием.
Она рассказала, что, когда умер старый князь, властная и честолюбивая княгиня попыталась взять бразды правления в свои руки, отчего-то полагая, будто сын двадцати с лишком лет — всё ещё неразумный и добрый мальчишка. Вышла большая ссора, мать была сослана в этот вдовий дом и лишилась даже тех возможностей, какие имела. А теперь, со смертью сына, вовсе оказалась на птичьих правах, зависимая от воли будущего наследника.
К сожалению, подробностей не знала не только Марьяна, но и остальные немногочисленные слуги, с которыми Алёна быстро перезнакомилась. Все они были деревенскими, жили от столицы и главного родового поместья, где всё происходило, далеко. Нельзя сказать, будто алатырница не верила словам девушки или всерьёз намеревалась копаться в прошлом новообретённой родни, но что-то в этой истории не складывалось, и мысль об этом засела занозой.
Удивляло, например, то, что Людмила Архиповна, будучи достаточно умной женщиной, не могла не понимать, что её своенравный сын в двадцать пять лет — уже давно взрослый мужчина с трудным характером, он ведь и военную службу успел пройти. А если вспомнить отношение к ней главы Разбойного приказа, и вовсе закрадывалось подозрение, что сотворила княгиня что-то очень нехорошее, и с этой мягкой ссылкой, наверное, легко отделалась. Иначе не опасалась бы так Вьюжина, и вряд ли он бы так с ней разговаривал.
Все эти рассуждения не добавляли Алёне любви к старухе и желания сблизиться.
Вьюжин, как и обещал, явился за новоиспечённой княжной через четыре дня ровно, вскоре после обеда. Не один, в сопровождении молодого алатырника в зелёном кафтане, который девушка сразу узнала: такие в городах носили все стражи, что под Разбойным приказом ходили.
Наученная, Алёна коротко поклонилась, сложив ладони у сердца; сильно гнуть спину ей теперь полагалось лишь перед великим князем, а большинство вообще были достойны только наклона головы. Боярин ответил тем же, его спутник, опомнившись, кланялся в пояс.
Изменения в алатырнице Вьюжин встретил одобрительной улыбкой. Настоящая боярышня: тёмно-серый дорожный сарафан, синяя рубашка, голова и плечи покрыты белым платком с набивным рисунком и кистями. Последний надевать особенно не хотелось, но Алёна утешила себя тем, что это ненадолго, только до дворца. В небольшую холщовую суму уместились все её вещи, которые девушка решила не оставлять, раз уж прямого приказа не было.
— Прекрасно выглядите, ваше сиятельство, — сказал боярин.
— Благодарю, Алексей Петрович, вы очень добры, — вежливо ответила алатырница, чувствуя себя в этот момент крайне глупо. Не забыть бы, что «сиятельство» — это теперь она!
— На дорожку сидеть не будем, кони давно запряжены, сундуки и не снимали. Открывай, — велел молчаливому сопровождающему.
— Кони? — растерянно переспросила Алёна.
— Будет подозрительно, если вы явитесь со мной, да ещё тайной тропой. — Вьюжин легко и непринуждённо сменил манеру общения и держался с девушкой теперь так, словно она и впрямь была без медяшки княгиней. Наверное, привыкал сам и помогал привыкнуть ей. — С дальнего края Белогорья ехать не придётся, вас ждут в княжеском охотничьем доме, несколько часов пути.
Пока он всё это говорил, алатырник чаровал, и за ним Алёна наблюдала с гораздо большим интересом, чем слушала Вьюжина. Она никогда не видела белопенный янтарь за работой, против болотников живущий в них ветер бесполезен, а уж дорожники, способные ходить тайными тропами, и вовсе все при князьях. Ну или вот при Разбойном приказе. Сложная это наука, мало кому даётся, тут талант особый нужен, ум острый и упорство.
Алатырник прикрыл ближайшую дверь, похлопал по ней ладонью, провёл кончиками пальцев по косяку у самой ручки. В глубокой задумчивости постоял, выводя на тёмном дереве невидимые рисунки, как будто повторял природный узор и запинался о сучки. Потом вовсе замер, держась за ручку, словно не решаясь открыть. Послушные его ладоням и воле, тонкие мерцающие бледные нити чар оплели деревянное полотно кружевной паутиной, и кружево это текло как живое. Не обладающие янтарём люди замечать их не умели, а Алёна сейчас смотрела очень внимательно. Янтарный взор, который позволял видеть чары в предметах, в воздухе и в людях и без которого невозможно чаровать самому, все алатырники учили в первую очередь. Понять что-то и не надеялась, но чужая тонкая работа восхищала.
— А что мне делать во дворце, когда приеду? — спросила она неуверенно, насилу отвлёкшись. — Меня встретят?
— Да, конечно. О вас известно, вас ждут.
Прозвучало зловеще. На тёплый приём рассчитывать не приходилось, а как отвечать на холодный — было неясно. Если следовать советам княгини, Алёне оставалось только молчать и улыбаться.
Тем временем безымянный алатырник распахнул дверь, и за ней вместо знакомой комнаты открылась густая дымка клубящегося тумана, столь сильно пропитанного чарами, что узор для неопытного к такому глаза сливался в сплошное полотно.
— Прошу, — пригласил Вьюжин, и Алёна без возражений ступила через порог, с любопытством озираясь и прислушиваясь к чужим чарам.
Пара шагов в тумане, и вот под ногой скрипнула половица, следующая, дымка растаяла как-то вдруг, и девушка оказалась в тёмной и прохладной пиршественной зале. Длинный дубовый стол пустовал, вдоль него тянулись лавки, посередине ближней к стене стороны — резное хозяйское кресло и два попроще по обе руки. Наверное, для князя, княгини и старшего княжича. Оштукатуренные каменные стены были густо расписаны цветами и диковинными зверями, под потолком парили, простирая крылья, птичьи чучела, в одном углу стоял могучий лось, в другом поднялся на задние лапы матёрый медведь, стеклянные глаза которого вызывали едва ли не больше тревоги, чем кинжалы когтей.
Лучше осмотреться не вышло, следом из тумана на месте двери вышел Вьюжин и поманил её за собой. Алёна обернулась через плечо, чтобы увидеть, как последним в залу вошёл алатырник, замкнул за собой дверь, и туман тотчас опал.
В соседней горнице их поджидала незнакомка в скромном сарафане из небелёного льна и простой рубахе, была она без платка, в лаптях — обычная деревенская девушка. Конопатая, с собранными в недлинную косу рыжими волосами — где-то посчитали бы дурнушкой, а в Солёном уезде, наоборот, любили таких и говорили, что солнце расцеловало.
Только взгляд ярко-зелёных глаз совсем не подходил этой наружности: не девичий, очень тяжёлый, прямой, цепкий и внимательный. Перехватив его, Алёна усомнилась, а так ли уж юна эта девушка?
Потом рыжая заговорщицки переглянулась с пришлым алатырником, тот едва спрятал улыбку в уголках губ, а девица поспешила поклониться в пояс и затараторила с восторгом:
— Доброго здоровьичка! Стешей меня звать, хозяюшка, служить буду верой-правдой!
— Не паясничай, — вдруг одёрнул её Вьюжин и обернулся к молодой княгине. — Степанида из деревни подле поместья, в котором ты выросла. Можешь доверять ей во всём. У себя в покоях еду и платья бери только из её рук, неважно, есть кто ещё рядом, нет ли. За княжьим столом, пожалуй, бояться не стоит, там и без тебя найдётся кому дурное в еде и питье заметить, столы в трапезных на то зачарованы.
— Но я сама могу почувствовать яд и чужие чары, — растерялась Алёна. Отравить алатырника вообще трудно, янтарь в крови не даст, а уж если янтарь тот — живое пламя...
— Заметить могут, — опередив поджавшего губы боярина, вставила Стеша. — Тебе что, не сказали? Прятать надо силу! Я тебя по дороге научу и помогу с этим, сама-то ты вряд ли сумеешь как следует силу скрыть, и чаровать нельзя будет. Я за тебя всё проверять стану.
— А деревенская девчонка с такими умениями никого не удивит? — усмехнулась Алёна.
— А я незаметно умею, — заявила та и язык не показала, наверное, только из-за присутствия дорожника, в которого то и дело стреляла глазами. Вьюжина странная девица, кажется, совершенно не боялась.
— Степанида, — устало проговорил боярин, немного прикрыв глаза.
Неожиданно это благотворно повлияло на рыжую, та собралась и перестала насмешливо и хитро улыбаться.
— Пойдёмте, Алёна Ивановна, кони уж копытами бьют.
Закрытый возок выглядел неказистым, но крепким, как и пара низкорослых гнедых меринов, которые его тянули. А ещё и по нему, и по привязанным позади сундукам можно было уверенно сказать, что путь их был долгим и сложным. Алёна только восхищённо качнула головой. Небось, возок этот от того самого медвежьего угла до столицы и ехал. И даже девицу какую-то вёз...
Вокруг возка ходил, ощупывая и осматривая решительно всё, хмурый мужик разбойной наружности в видавшей виды рубахе и портках, с бесформенной шапкой на голове, но зато в крепких, хоть и запылённых сапогах и с кистенем на поясе. Завидев девушек, молча открыл дверцу.
— Меня Петром кличут, — буркнул, когда Алёна проходила мимо, и на том знакомство завершилось.
— Он всегда такой хмурый? — спросила алатырница у попутчицы, с интересом разглядывая её в сумраке возка. Здесь пока прятать силы особого резона не было, и Алёна без стеснения ими пользовалась. Жёлтый янтарь в крови давал не только жар: доступный только огненным чародеям, светлый взор, позволявший видеть почти в полной темноте, был немногим сложнее янтарного.
— Не образчик обхождения, — охотно поддержала разговор Степанида, улыбнулась. — Зато надёжный и сильный, как медведь, хороший страж для двух слабых девушек. Ну и каково тебе быть княжной? Или ты уже княгиня?
— Сама толком не поняла, — проворчала Алёна. — Молю Матушку, чтобы всё это быстрее закончилось.
— Это ты ещё во дворце великокняжеском не была! — звонко рассмеялась Стеша и вдруг решила: — А ты ничего, твоё сиятельство. Не дура и не жадная.
— Алёна, хорошо? Хотя бы наедине, — вздохнула она. — Сиятельство я меньше седмицы, а Алёна — всю жизнь. А ты Вьюжина совсем не боишься, что ли?
— А, что он мне сделает, — легкомысленно отмахнулась Степанида. — Я слишком полезная.
— Зелёный янтарь, да? И странный такой! — задумчиво проговорила Алёна. — Я раньше только лекарей встречала, а о таком только в книжках читала...
— Неужели разглядела? — подозрительно нахмурилась рыжая.
— Догадалась, — не стала прибавлять себе лишнего Алёна. — Ты старше, чем кажешься, небось и меня старше. И с боярином Вьюжиным держишься уж слишком вольно, не стерпел бы он такой вольности от девчонки, пусть и полезной.
— Подружимся, — с удовольствием улыбнулась Стеша. — Слушай и запоминай. В княжьем дворце держи ухо востро. В том озере такие щуки зубастые плавают, что голову откусят и не поморщатся. Где смогу — помогу, но всегда рядом быть не сумею, так что держись. Тебя в свиту княгини отправят, туда многие незамужних дочек пристроить пытаются, верный путь к удачной свадьбе. Саму её не бойся, но и заступничества не жди, Софья себе на уме и к девочкам вроде тебя относится словно к зверям в зверинце: посмотреть издалека да и выкинуть из головы. А вот князя сторонись.
На заставе правила были простыми и ясными. Не станешь выполнять — погибнешь и товарищей подведёшь. Понятно, почему нельзя одной ходить в горы: случись что, и кто тебя выручит? Но почему нельзя надеть вечером светлый сарафан?!
Всё это сердило и заставляло строить планы о том, как поскорее поймать убийц. Алёна готова была как угодно их дразнить, вызывать на себя их злость и рисковать жизнью, лишь бы не задерживаться среди всех этих странных обычаев надолго.
При такой дурацкой науке сварливая старуха вскоре совершенно перестала вызывать неприязнь сама по себе, алатырница даже начала ей сочувствовать. Станешь тут злой и желчной, всю жизнь петляя между этими нелепыми запретами. Не говоря уж о том, что в таких тесных границах нечего и задумываться о замужестве по велению сердца: если и сумеешь с кем-то сблизиться, ещё неизвестно, подойдёт ли он тебе родом. Как собаки племенные, спаси их Матушка!
А радостей всех что? Шей да вышивай, да чинно по парку вышагивай, притом с малолетства. Ах да, ещё картинки малевать можно, песни петь и книжки читать. Пожалуй, книжки единственные Алёну радовали: в школе, когда училась, библиотека была богатой, и девушка пристрастилась, а на заставе-то откуда их взять! А у князя небось этого добра довольно.
Сейчас, впрочем, читать алатырница успевала только те скупые указания, что оставил ей Вьюжин, затверживая их наизусть, и толстенный родословник, стараясь запомнить самые старые и важные семьи. Выучить всех она и не пыталась, всё одно без знакомства ни с кем заговаривать нельзя, но хоть теперь все княжеские роды знала, кто каким уездом командует.
Четырнадцать уездов — четырнадцать родов, а у тех в подчинении до трёх десятков волостей со своими городами да деревнями. Иными волостями командовали бояре, иные напрямую князьям подчинялись. Особняком стояли родовые боярские поместья, за которые хозяева могли держать ответ только перед великим князем, но и то если что совсем уж дурное случится. И боярских родов было больше тысячи, где уж тут всех упомнить!
.Глава Разбойного приказа постановил, что росла Алёна под приглядом наставницы в одном из удалённых и совсем маленьких великокняжеских поместий, имя своего отца знала и именно его должна была величать благодетелем. Никакой алатырской школы не кончала, и янтарь в крови надлежало прятать от сторонних глаз. Как именно — не уточнялось, и она надеялась расспросить Вьюжина. Что способы спрятать дар существуют, это она знала, вот только никогда не пробовала.
В общем, планы у князя на дочку с самого начала были, и именно такие, как у остальных высокородных: удачно выдать замуж.
Тут Алёна снова ужаснулась и испытала к покойному отцу искреннюю благодарность. А ведь мог же и так поступить! Хорошо, не был покойный князь Иван Никитич Краснов человеком расчётливым и излишне предусмотрительным, о чём алатырница узнала из всё тех же бумаг, где имелось среди прочего и его описание. Нравом он был крут, но отходчив, щедр, горяч, азартен, но — не без ума, умел остановиться. Остёр на язык, обаятелен без меры, хорош собой, любимец женщин. Как подобное сочеталось со строгими правилами, озвученными княгиней, Алёна не поняла, но махнула на это рукой — на месте разберётся.
За эти дни княгиня несколько смягчилась к своей приблудной внучке, обнаружив, что алатырница внимательна и старательна, а кроме того, умеет не только чаровать, но ещё и шьёт недурно, и в готовке смыслит, и как дом в порядке содержать. И даже признала, что та небезнадёжна. Но на сближении не настаивала, и тёплых отношений у них не сложилось. А Алёна и не собиралась навязываться, с вопросами к ней старалась поменьше ходить и вообще не встречаться.
Из тех же бумаг, что оставил Вьюжин, следовало, что покойный князь со своей матерью близок не был. Выказывал ей сыновнее почтение, но прохладно, по велению долга. Об истоках этого отношения боярин умолчал, но тут нашлось кому просветить: Марьяна многого не знала, но тем, что знала, поделилась с удовольствием.
Она рассказала, что, когда умер старый князь, властная и честолюбивая княгиня попыталась взять бразды правления в свои руки, отчего-то полагая, будто сын двадцати с лишком лет — всё ещё неразумный и добрый мальчишка. Вышла большая ссора, мать была сослана в этот вдовий дом и лишилась даже тех возможностей, какие имела. А теперь, со смертью сына, вовсе оказалась на птичьих правах, зависимая от воли будущего наследника.
К сожалению, подробностей не знала не только Марьяна, но и остальные немногочисленные слуги, с которыми Алёна быстро перезнакомилась. Все они были деревенскими, жили от столицы и главного родового поместья, где всё происходило, далеко. Нельзя сказать, будто алатырница не верила словам девушки или всерьёз намеревалась копаться в прошлом новообретённой родни, но что-то в этой истории не складывалось, и мысль об этом засела занозой.
Удивляло, например, то, что Людмила Архиповна, будучи достаточно умной женщиной, не могла не понимать, что её своенравный сын в двадцать пять лет — уже давно взрослый мужчина с трудным характером, он ведь и военную службу успел пройти. А если вспомнить отношение к ней главы Разбойного приказа, и вовсе закрадывалось подозрение, что сотворила княгиня что-то очень нехорошее, и с этой мягкой ссылкой, наверное, легко отделалась. Иначе не опасалась бы так Вьюжина, и вряд ли он бы так с ней разговаривал.
Все эти рассуждения не добавляли Алёне любви к старухе и желания сблизиться.
Вьюжин, как и обещал, явился за новоиспечённой княжной через четыре дня ровно, вскоре после обеда. Не один, в сопровождении молодого алатырника в зелёном кафтане, который девушка сразу узнала: такие в городах носили все стражи, что под Разбойным приказом ходили.
Наученная, Алёна коротко поклонилась, сложив ладони у сердца; сильно гнуть спину ей теперь полагалось лишь перед великим князем, а большинство вообще были достойны только наклона головы. Боярин ответил тем же, его спутник, опомнившись, кланялся в пояс.
Изменения в алатырнице Вьюжин встретил одобрительной улыбкой. Настоящая боярышня: тёмно-серый дорожный сарафан, синяя рубашка, голова и плечи покрыты белым платком с набивным рисунком и кистями. Последний надевать особенно не хотелось, но Алёна утешила себя тем, что это ненадолго, только до дворца. В небольшую холщовую суму уместились все её вещи, которые девушка решила не оставлять, раз уж прямого приказа не было.
— Прекрасно выглядите, ваше сиятельство, — сказал боярин.
— Благодарю, Алексей Петрович, вы очень добры, — вежливо ответила алатырница, чувствуя себя в этот момент крайне глупо. Не забыть бы, что «сиятельство» — это теперь она!
— На дорожку сидеть не будем, кони давно запряжены, сундуки и не снимали. Открывай, — велел молчаливому сопровождающему.
— Кони? — растерянно переспросила Алёна.
— Будет подозрительно, если вы явитесь со мной, да ещё тайной тропой. — Вьюжин легко и непринуждённо сменил манеру общения и держался с девушкой теперь так, словно она и впрямь была без медяшки княгиней. Наверное, привыкал сам и помогал привыкнуть ей. — С дальнего края Белогорья ехать не придётся, вас ждут в княжеском охотничьем доме, несколько часов пути.
Пока он всё это говорил, алатырник чаровал, и за ним Алёна наблюдала с гораздо большим интересом, чем слушала Вьюжина. Она никогда не видела белопенный янтарь за работой, против болотников живущий в них ветер бесполезен, а уж дорожники, способные ходить тайными тропами, и вовсе все при князьях. Ну или вот при Разбойном приказе. Сложная это наука, мало кому даётся, тут талант особый нужен, ум острый и упорство.
Алатырник прикрыл ближайшую дверь, похлопал по ней ладонью, провёл кончиками пальцев по косяку у самой ручки. В глубокой задумчивости постоял, выводя на тёмном дереве невидимые рисунки, как будто повторял природный узор и запинался о сучки. Потом вовсе замер, держась за ручку, словно не решаясь открыть. Послушные его ладоням и воле, тонкие мерцающие бледные нити чар оплели деревянное полотно кружевной паутиной, и кружево это текло как живое. Не обладающие янтарём люди замечать их не умели, а Алёна сейчас смотрела очень внимательно. Янтарный взор, который позволял видеть чары в предметах, в воздухе и в людях и без которого невозможно чаровать самому, все алатырники учили в первую очередь. Понять что-то и не надеялась, но чужая тонкая работа восхищала.
— А что мне делать во дворце, когда приеду? — спросила она неуверенно, насилу отвлёкшись. — Меня встретят?
— Да, конечно. О вас известно, вас ждут.
Прозвучало зловеще. На тёплый приём рассчитывать не приходилось, а как отвечать на холодный — было неясно. Если следовать советам княгини, Алёне оставалось только молчать и улыбаться.
Тем временем безымянный алатырник распахнул дверь, и за ней вместо знакомой комнаты открылась густая дымка клубящегося тумана, столь сильно пропитанного чарами, что узор для неопытного к такому глаза сливался в сплошное полотно.
— Прошу, — пригласил Вьюжин, и Алёна без возражений ступила через порог, с любопытством озираясь и прислушиваясь к чужим чарам.
Пара шагов в тумане, и вот под ногой скрипнула половица, следующая, дымка растаяла как-то вдруг, и девушка оказалась в тёмной и прохладной пиршественной зале. Длинный дубовый стол пустовал, вдоль него тянулись лавки, посередине ближней к стене стороны — резное хозяйское кресло и два попроще по обе руки. Наверное, для князя, княгини и старшего княжича. Оштукатуренные каменные стены были густо расписаны цветами и диковинными зверями, под потолком парили, простирая крылья, птичьи чучела, в одном углу стоял могучий лось, в другом поднялся на задние лапы матёрый медведь, стеклянные глаза которого вызывали едва ли не больше тревоги, чем кинжалы когтей.
Лучше осмотреться не вышло, следом из тумана на месте двери вышел Вьюжин и поманил её за собой. Алёна обернулась через плечо, чтобы увидеть, как последним в залу вошёл алатырник, замкнул за собой дверь, и туман тотчас опал.
В соседней горнице их поджидала незнакомка в скромном сарафане из небелёного льна и простой рубахе, была она без платка, в лаптях — обычная деревенская девушка. Конопатая, с собранными в недлинную косу рыжими волосами — где-то посчитали бы дурнушкой, а в Солёном уезде, наоборот, любили таких и говорили, что солнце расцеловало.
Только взгляд ярко-зелёных глаз совсем не подходил этой наружности: не девичий, очень тяжёлый, прямой, цепкий и внимательный. Перехватив его, Алёна усомнилась, а так ли уж юна эта девушка?
Потом рыжая заговорщицки переглянулась с пришлым алатырником, тот едва спрятал улыбку в уголках губ, а девица поспешила поклониться в пояс и затараторила с восторгом:
— Доброго здоровьичка! Стешей меня звать, хозяюшка, служить буду верой-правдой!
— Не паясничай, — вдруг одёрнул её Вьюжин и обернулся к молодой княгине. — Степанида из деревни подле поместья, в котором ты выросла. Можешь доверять ей во всём. У себя в покоях еду и платья бери только из её рук, неважно, есть кто ещё рядом, нет ли. За княжьим столом, пожалуй, бояться не стоит, там и без тебя найдётся кому дурное в еде и питье заметить, столы в трапезных на то зачарованы.
— Но я сама могу почувствовать яд и чужие чары, — растерялась Алёна. Отравить алатырника вообще трудно, янтарь в крови не даст, а уж если янтарь тот — живое пламя...
— Заметить могут, — опередив поджавшего губы боярина, вставила Стеша. — Тебе что, не сказали? Прятать надо силу! Я тебя по дороге научу и помогу с этим, сама-то ты вряд ли сумеешь как следует силу скрыть, и чаровать нельзя будет. Я за тебя всё проверять стану.
— А деревенская девчонка с такими умениями никого не удивит? — усмехнулась Алёна.
— А я незаметно умею, — заявила та и язык не показала, наверное, только из-за присутствия дорожника, в которого то и дело стреляла глазами. Вьюжина странная девица, кажется, совершенно не боялась.
— Степанида, — устало проговорил боярин, немного прикрыв глаза.
Неожиданно это благотворно повлияло на рыжую, та собралась и перестала насмешливо и хитро улыбаться.
— Пойдёмте, Алёна Ивановна, кони уж копытами бьют.
Закрытый возок выглядел неказистым, но крепким, как и пара низкорослых гнедых меринов, которые его тянули. А ещё и по нему, и по привязанным позади сундукам можно было уверенно сказать, что путь их был долгим и сложным. Алёна только восхищённо качнула головой. Небось, возок этот от того самого медвежьего угла до столицы и ехал. И даже девицу какую-то вёз...
Вокруг возка ходил, ощупывая и осматривая решительно всё, хмурый мужик разбойной наружности в видавшей виды рубахе и портках, с бесформенной шапкой на голове, но зато в крепких, хоть и запылённых сапогах и с кистенем на поясе. Завидев девушек, молча открыл дверцу.
— Меня Петром кличут, — буркнул, когда Алёна проходила мимо, и на том знакомство завершилось.
— Он всегда такой хмурый? — спросила алатырница у попутчицы, с интересом разглядывая её в сумраке возка. Здесь пока прятать силы особого резона не было, и Алёна без стеснения ими пользовалась. Жёлтый янтарь в крови давал не только жар: доступный только огненным чародеям, светлый взор, позволявший видеть почти в полной темноте, был немногим сложнее янтарного.
— Не образчик обхождения, — охотно поддержала разговор Степанида, улыбнулась. — Зато надёжный и сильный, как медведь, хороший страж для двух слабых девушек. Ну и каково тебе быть княжной? Или ты уже княгиня?
— Сама толком не поняла, — проворчала Алёна. — Молю Матушку, чтобы всё это быстрее закончилось.
— Это ты ещё во дворце великокняжеском не была! — звонко рассмеялась Стеша и вдруг решила: — А ты ничего, твоё сиятельство. Не дура и не жадная.
— Алёна, хорошо? Хотя бы наедине, — вздохнула она. — Сиятельство я меньше седмицы, а Алёна — всю жизнь. А ты Вьюжина совсем не боишься, что ли?
— А, что он мне сделает, — легкомысленно отмахнулась Степанида. — Я слишком полезная.
— Зелёный янтарь, да? И странный такой! — задумчиво проговорила Алёна. — Я раньше только лекарей встречала, а о таком только в книжках читала...
— Неужели разглядела? — подозрительно нахмурилась рыжая.
— Догадалась, — не стала прибавлять себе лишнего Алёна. — Ты старше, чем кажешься, небось и меня старше. И с боярином Вьюжиным держишься уж слишком вольно, не стерпел бы он такой вольности от девчонки, пусть и полезной.
— Подружимся, — с удовольствием улыбнулась Стеша. — Слушай и запоминай. В княжьем дворце держи ухо востро. В том озере такие щуки зубастые плавают, что голову откусят и не поморщатся. Где смогу — помогу, но всегда рядом быть не сумею, так что держись. Тебя в свиту княгини отправят, туда многие незамужних дочек пристроить пытаются, верный путь к удачной свадьбе. Саму её не бойся, но и заступничества не жди, Софья себе на уме и к девочкам вроде тебя относится словно к зверям в зверинце: посмотреть издалека да и выкинуть из головы. А вот князя сторонись.
