То ли выслужившиеся из простых, то ли…
Боярышни и дворянки тоже порой шли на службу, иногда по доброй воле, но чаще — от безысходности. Оставались без кормильца, других мужчин в доме, способных позаботиться, не имелось, вот и шли деньги зарабатывать. Грамоте учили всех без исключения, с цифрами управляться — тоже, домашние дела вести, так что и с чиновничьей службой справлялись. Но среди них это считалось страшным позором. Алёна, когда княгиня о том рассказывала, запомнила, но так и не сумела принять подобное отношение: она ничего недостойного в честной службе не видела.
Путь закончился в большой горнице перед высокими двустворчатыми дверьми. Здесь было особенно многолюдно, ожидавшие сидели на лавках вдоль стен, прохаживались, малыми кружками что-то обсуждали. По обе стороны от дверей со строгими лицами стояла пара стражей, по всему видать — из алатырников, а следом за ними сидели за столиками писари.
Когда провожатый направился, не сбавляя шага, сразу к двери, Алёна подобралась, ожидая недовольства или хотя бы ропота других просителей, ищущих княжеской милости. Но нет, встретили новоявленную княжну только любопытные взоры и шепотки.
Один из стражей окинул подошедшую троицу цепким взглядом и распахнул дверь. Дьяк с поклоном предложил Алёне пройти внутрь, и через миг дверь с тяжким вздохом затворилась, оставляя снаружи обоих рыжих. Тревога всколыхнулась, прошлась холодом по спине, но алатырница решительно стиснула кулаки и с поклоном шагнула вперёд, ближе к мужчине на престоле.
Великий князь был переменчив, и просители между собой старались заранее выяснить, в каком он расположении духа, потому что в дурном на расправу был скор и нравом крут, неповиновения не терпел, а в хорошем — куда более сдержан и мягок. Вспомнив об этом, Алёна попыталась на глаз оценить настроение Ярослава Владимировича. По всему выходило — хорошее, взгляд его казался насмешливым и даже как будто приветливым.
Князь сидел не так, как рисовали его на портретах — гордым, с прямой спиной, орлиным взором и посохом в руке. Вольно откинулся на спинку, короткий посох — символ власти — держал обеими руками, опираясь локтями на подлокотники. Нестарый, сорока трёх лет от роду, крепкий мужчина. Волосы светлые, золото пополам с серебром, и глаза серые, ясные, умные.
Великий князь Ярослав Владимирович вообще оказался очень хорош собой. Не изнеженный, пресыщенный богач — витязь. Плечи широкие, ладные, лицом красив, да и одет иначе, чем многие из дворни: кафтан дорогой, богатый, алый, но золотом шит с умом, не заткан полностью, чтобы достаток показать, а только для красоты, без излишка. Золотой венец в волосах блестел тёмными, почти чёрными, как печёночная кровь, лалами.
При взгляде на эти камни вдруг вспомнилось кольцо на пальце Вьюжина, и Алёна поняла, почему оно показалось знакомым. Рассказывали о таких перстнях, зачарованном знаке особого расположения великого князя, который разрешал вершить оговорённые дела от его имени. Высоко Ярослав боярина ценил и доверял ему.
По правую руку от правителя за небольшим столом сидел ещё один писарь. Лавки вдоль стен были почти пустыми, в дальнем краю только притулились двое совсем древних старцев в боярской одежде и словно бы дремали с открытыми глазами. А перед престолом стояло несколько человек, видимо та самая родня, с которой великий князь должен был познакомить наследницу.
Мужчина в летах, коренастый и массивный, весь седой, с тяжёлым взглядом, — должно быть, дядька покойного князя. Его племянница, Алёнина тётка по отцу, — статная, пышная, с густо подведёнными глазами и в таком разукрашенном сарафане, что за золотом и каменьями не разобрать цвета ткани. Наверное, та самая, что со Степанидой ругалась. Сын её, тонкий и высокий паренёк моложе алатырницы, с мягкими светлыми кудрями и светлой кожей — наружность книжника. Чуть в стороне от них стояла молодая женщина в тёмном сарафане без шитья и с серым вдовьим платком на голове — по традиции скорбный наряд носили три года, если вдова осталась с детьми, и до трёх месяцев, если плодов брак не принёс.
Приблизившись на положенное расстояние и остановившись рядом с другими просителями, но — на полшага впереди, Алёна едва успела себя одёрнуть, чтобы не вскинуть ладонь к плечу, а сложить руки у сердца. Низко поклонилась.
— А вот и последняя родственница, — проговорил великий князь. — Поднимись, — разрешил ей. — Рад видеть тебя, Алёна Ивановна. Как дорога, спокойно ли добралась?
— Благодарю, ваша светлость, за заботу и ласку, всё волею Матушки благополучно, — ответила алатырница, вспомнив, что прямо пялиться на князя неприлично, и опустив взгляд на его сапоги. Потом искоса глянула на родню и встретилась с лютой злобой в глазах тётки.
Янтарь в крови опалил нутро жаром, встревоженно откликнувшись на чужую злобу. Девушка насилу справилась и удержала пламя — скорее от неожиданности, чем от неумения, давно с ней такого не случалось. Может, оттого, что прежде не сталкивалась со столь сильной и неприкрытой ненавистью к себе?
— А коли все в сборе, то пора и мою волю огласить, а воля такова. Наследницей покойного князя Краснова станет его незаконная, но признанная дочь Алёна. От сего момента и впредь звать девицу княгиней. Сроку ей обвыкнуться во дворце месяц, а по его исходе будет выбран для неё достойный муж, поскольку не дело это — девице одной уездом управлять. Если полюбится кто из боярских сыновей — не бойся, красавица, прямо говори, а коли нет — сам подберу тебе достойного мужа. Или ты против?
— Вверяюсь вашей воле, светлый князь, и принимаю заботу с благодарностью, — откликнулась Алёна и вновь поклонилась, в очередной раз утешая себя тем, что всё это временно и выходить замуж на самом деле её никто не заставит. Главное, пусть Вьюжин к исходу этого месяца убийцу поймает!
— Воля ваша, светлый князь, — заговорила тётка, и алатырница узнала голос: именно с ней ругалась Степанида. — А только нет ли ошибки? Не подменили девицу-то злодеи? Разве можно приблудной какой-то на слово верить!
— Изволь, Лизавета Никитична, дело нехитрое. Вот алатырники мои, люди надёжные, сейчас и установят, есть промеж вами всеми кровное родство. Этого довольно будет? Или им ты тоже не веришь? — князь усмехнулся.
— Как можно, светлый князь! — кисло проговорила она. — Тем более сын мой — алатырник силы немалой, он мне, тёмной, всё и растолкует.
— Матушка!.. — просительно пробормотал тот тихонько, но Алёна услышала. И заметила, как смущённо порозовели скулы Афанасия, какой виноватый взгляд он бросил на князя.
— Ничего, зря мы, что ли, учителям такие деньги платим? И ты целыми днями за книгами просиживаешь! — разворчалась тётка.
Двоюродного брата стало жаль: он, похоже, удался не в мать и на первый взгляд казался неплохим парнем. Вот только Алёна изнывала от любопытства узнать, какой в нём янтарь. Не жёлтый, пламя робким не бывает, и не белопенный — ветер лёгок и игрив, не скромничает. Зелёный?..
Янтарный взор сил не тянул, у взрослых получался сам собой, и Алёне приходилось своей волей сдерживаться. Велели же дар не открывать, а вдруг и такая малость привлечёт ненужное внимание?
Тем временем один из старичков, сидевших словно бы просто так, поднялся и приблизился к наследникам. Что чаровал — Алёна не понимала, оставалось только гадать. И волноваться: а вдруг Вьюжин ошибся и сейчас обман вскроется? Она даже успела немного на это понадеяться, тогда её бы сразу отпустили восвояси и не пришлось осваиваться в княжеском дворце. Всерьёз не верилось, но...
Тело на мгновение объяло колким теплом, и алатырница вздрогнула от неожиданности. Одновременно с этим рядом ойкнула тётка, а старший из мужчин зябко повёл плечами. А потом всех четверых, кроме молчаливо стоявшей в стороне вдовы, окутало слабое тревожно-красное свечение.
— Родня, — скрипуче бросил старичок, как будто с разочарованием, и прошаркал обратно к скамье, не дожидаясь приказа или разрешения.
— Одобряешь, Лизавета Никитична? — с усмешкой спросил великий князь.
— Родня! — поджав губы, выплюнула та. — От девки сенной нагулянная!
Алёна только стиснула зубы, чтобы не огрызнуться, но от недоброго взгляда в сторону тётки не удержалась. И та это заметила.
— Ишь, зыркает! Что, правда глаза колет?
— Твои мысли на сей счёт, Лизавета, меня не интересуют. Краснов дочь признал, на что имеется бумага, — похолодевшим голосом оборвал её князь. Тётка аж качнулась назад от неожиданности и поспешила согнуться в глубоком поклоне.
— Прости глупую бабу, светлый князь, скорбь о брате сердце разъедает! — пробормотала она.
Алёна с трудом сдержала злорадную улыбку. Ещё старая княгиня рассказала, что великий князь в разговоре переменчив, и переменчив вдруг, как медведь: то вроде спокойный и вальяжный, а в другое мгновение — сожрёт с потрохами. И теперь вот старухина дочь, кажется, переполнила чашу княжеского терпения.
— Писарь, указ!
— Готово, ваша светлость! — Тот явно не терял времени даром и итога проверки не ждал, составил всё сразу. Вскочил, с поклоном поднёс князю бумагу на тонкой белёсой дощечке, вверху которой крепилась подставка для алого самописного пера. Писарь пользовался при этом другим, обыкновенным, которое стояло у него на столе.
Князь в повисшей тишине прочитал написанное, одобрительно кивнул, поставил быстрый, размашистый росчерк тем самым алым пером, приложил печатное кольцо, блестевшее на мизинце. Бледная жёлтая вспышка, повелительный жест, и писарь скользнул на своё место, чтобы аккуратно положить очередную бумагу в тонкую стопку на краю стола.
— Идите. — Новый небрежный жест, и двери распахнулись сами собой.
Продолжать спорить с князем никто не осмелился, и родственники потянулись к выходу. К счастью Алёны, тётка её дожидаться не стала, с видом и напором молодого быка двинулась прочь, увлекая за собой сына. Вдова немного замешкалась, оглянулась на новую княгиню, но тоже не задержалась, и алатырница спокойно вышла последней. Ждать её под княжескими дверями и устраивать там свары тоже никто не стал, и до своих покоев девушки в сопровождении всё того же рыжего дьяка добрались без труда.
— Стеша, а сын Лизаветы, Афанасий, он кто? — спросила Алёна, когда девушки остались наедине. — Правда алатырник? Я не рискнула глянуть, чтобы себя не выдать.
— Это правильно, — одобрительно кивнула рыжая. — Моя вина, забыла сказать, это же к делу не относилось. Костяной янтарь он. Сильный, старательный, полезный. К нему многие приглядываются, и Вьюжин тоже. Если мамка на службу отпустит, — усмехнулась она едко.
Костяной янтарь был одним из самых редких, он давал власть не только над нечистью и нежитью, как красный, но и над душами убитых, и даже позволял поднимать мёртвые тела, создавая нежить. Поговаривали, он к тому же открывал путь в Навий мир, в который уходят души, чтобы отбыть наказание или сразу подняться в Ирий. В сказках, когда витязи ходили в Навь спасать возлюбленных или, напротив, девицы за витязями или иной роднёй, именно костяной янтарь помогал миновать злую стражницу с костяной ногой. А в других — сама стражница была сильной алатырницей.
Алёна никогда в жизни не встречала ни одного костяного янтаря, и меньше всего в её мыслях он сочетался с тонким долговязым парнем одухотворённой наружности.
— Никогда бы не подумала…
— Молодой ещё, опыта мало, да и мамаша у него такая, что не всякий спорить сдюжит. Но янтарь своё возьмёт, как войдёт в полную силу. Ты и сейчас его телячьими глазами не обманывайся, мальчишка непрост. Умный, осторожный, что у него на уме — неясно. На месте смерти князя следов волшбы не нашли, но это не значит, будто её не было.
Обстоятельства гибели Ивана Никитича Краснова Алёна от своей помощницы знала, та поделилась по дороге. Князь был близок и дружен с правителем, но из-за крутого и упрямого нрава обоих они нередко ссорились. Особенно в последние годы. С появлением Граничного Хребта, отделившего Белогорье от вечного его врага, Великой Топи, Ярослав решил, что угроза теперь столь мала, что можно подумать и о других границах. И занялся воплощением, как оказалось, давней своей мечты: собирался построить такие корабли, чтобы пересечь море и узнать, что там, за ним. Ну а Краснов, как и некоторые другие приближённые великого князя из числа бывших или нынешних военных, не одобряли нового увлечения Ярослава.
Последний спор две седмицы назад вышел особенно горячим и яростным. Разругавшись с великим князем в пух и прах, Краснов отбыл в ближнее своё поместье, что в двух часах пути от Китежа. Зол был страшно, всех слуг разогнал и остался в тереме один. Что потом происходило — никто не знал, но вроде бы видели в ночи некоего всадника, который спешно удалялся от господского дома. А то и двух, потому что время свидетели называли разное: один вроде ещё до полуночи, а другой — к утру.
Мертвеца обнаружила княгиня, прибывшая вслед за мужем на другой день. Сразу с ним она не поехала якобы из-за дурного самочувствия, и даже кто-то видел её доверенную служанку, знахарку, в ночи на кухне, она там с какими-то склянками возилась. Но Степанида не сомневалась, что это был простой и незатейливый расчёт. Долго сердиться Краснов не умел, и на другой день Светлана рассчитывала застать его подобревшим и поостывшим. Таким и нашла, причём в прямом смысле: лежавшее в сенях тело было уже холодным.
Вот и выходило, что за ночь любой из недоброжелателей легко мог добраться от столицы до поместья и вернуться обратно.
Кто был первый всадник, кто — второй, связаны ли между собой, затесался ли среди них убийца, да и были ли они взаправду, — всего этого за минувшие дни доподлинно выяснить не удалось. Великий князь гневался, да и Вьюжин тоже был недоволен: весь Разбойный приказ не мог найти убийцу.
Вряд ли, конечно, кто-то из родственников сам марал руки, скорее, послали преданного слугу, и потому больше подозрений вызывал дядька покойного, Николай Остапович Краснов. Младший сын князя, не рассчитывающий на наследство, поднялся своим умом и доблестью, выслужился в войне с болотниками, слугами был любим и имел нескольких безраздельно преданных ему людей из числа бывших сослуживцев, которые вполне могли бы и на лихое дело пойти.
У Лизаветы Чесноковой таких слуг не было, но Афанасий, несмотря на вид слабого книжника, в седле держался хорошо, да и приятелей у него хватало, пойди пойми, не задолжал ли кто молодому боярину всерьёз.
От разговора девушек отвлёк вежливый стук в дверь. Переглянулись, и Стеша пошла открывать, а Алёна насторожённо уставилась на дверь, ожидая повторного явления тётки.
Что принесло родню — почти угадала. Хотя и глупо было ждать от Лизаветы такой осторожности, она бы не просилась — ломилась. На пороге стояла вдова князя, которую Степанида пропустила внутрь и подмигнула Алёне. Мол, ну вот и начинается.
— Здравствуй! — неуверенно улыбнулась вдова. — Я поговорить хотела, ты не против?
— Здравствуй. Садись, — вежливо предложила Алёна, с любопытством разглядывая гостью, которая отвечала тем же. У великого князя-то было не до того.
Имя Светлана очень подходило ей: кожа молочной белизны, глаза голубые, ясные, а из-под серого платка выглядывали золотистые прядки. Хороша — залюбуешься, неудивительно, что Краснов не смог пройти мимо.
Боярышни и дворянки тоже порой шли на службу, иногда по доброй воле, но чаще — от безысходности. Оставались без кормильца, других мужчин в доме, способных позаботиться, не имелось, вот и шли деньги зарабатывать. Грамоте учили всех без исключения, с цифрами управляться — тоже, домашние дела вести, так что и с чиновничьей службой справлялись. Но среди них это считалось страшным позором. Алёна, когда княгиня о том рассказывала, запомнила, но так и не сумела принять подобное отношение: она ничего недостойного в честной службе не видела.
Путь закончился в большой горнице перед высокими двустворчатыми дверьми. Здесь было особенно многолюдно, ожидавшие сидели на лавках вдоль стен, прохаживались, малыми кружками что-то обсуждали. По обе стороны от дверей со строгими лицами стояла пара стражей, по всему видать — из алатырников, а следом за ними сидели за столиками писари.
Когда провожатый направился, не сбавляя шага, сразу к двери, Алёна подобралась, ожидая недовольства или хотя бы ропота других просителей, ищущих княжеской милости. Но нет, встретили новоявленную княжну только любопытные взоры и шепотки.
Один из стражей окинул подошедшую троицу цепким взглядом и распахнул дверь. Дьяк с поклоном предложил Алёне пройти внутрь, и через миг дверь с тяжким вздохом затворилась, оставляя снаружи обоих рыжих. Тревога всколыхнулась, прошлась холодом по спине, но алатырница решительно стиснула кулаки и с поклоном шагнула вперёд, ближе к мужчине на престоле.
Великий князь был переменчив, и просители между собой старались заранее выяснить, в каком он расположении духа, потому что в дурном на расправу был скор и нравом крут, неповиновения не терпел, а в хорошем — куда более сдержан и мягок. Вспомнив об этом, Алёна попыталась на глаз оценить настроение Ярослава Владимировича. По всему выходило — хорошее, взгляд его казался насмешливым и даже как будто приветливым.
Князь сидел не так, как рисовали его на портретах — гордым, с прямой спиной, орлиным взором и посохом в руке. Вольно откинулся на спинку, короткий посох — символ власти — держал обеими руками, опираясь локтями на подлокотники. Нестарый, сорока трёх лет от роду, крепкий мужчина. Волосы светлые, золото пополам с серебром, и глаза серые, ясные, умные.
Великий князь Ярослав Владимирович вообще оказался очень хорош собой. Не изнеженный, пресыщенный богач — витязь. Плечи широкие, ладные, лицом красив, да и одет иначе, чем многие из дворни: кафтан дорогой, богатый, алый, но золотом шит с умом, не заткан полностью, чтобы достаток показать, а только для красоты, без излишка. Золотой венец в волосах блестел тёмными, почти чёрными, как печёночная кровь, лалами.
При взгляде на эти камни вдруг вспомнилось кольцо на пальце Вьюжина, и Алёна поняла, почему оно показалось знакомым. Рассказывали о таких перстнях, зачарованном знаке особого расположения великого князя, который разрешал вершить оговорённые дела от его имени. Высоко Ярослав боярина ценил и доверял ему.
По правую руку от правителя за небольшим столом сидел ещё один писарь. Лавки вдоль стен были почти пустыми, в дальнем краю только притулились двое совсем древних старцев в боярской одежде и словно бы дремали с открытыми глазами. А перед престолом стояло несколько человек, видимо та самая родня, с которой великий князь должен был познакомить наследницу.
Мужчина в летах, коренастый и массивный, весь седой, с тяжёлым взглядом, — должно быть, дядька покойного князя. Его племянница, Алёнина тётка по отцу, — статная, пышная, с густо подведёнными глазами и в таком разукрашенном сарафане, что за золотом и каменьями не разобрать цвета ткани. Наверное, та самая, что со Степанидой ругалась. Сын её, тонкий и высокий паренёк моложе алатырницы, с мягкими светлыми кудрями и светлой кожей — наружность книжника. Чуть в стороне от них стояла молодая женщина в тёмном сарафане без шитья и с серым вдовьим платком на голове — по традиции скорбный наряд носили три года, если вдова осталась с детьми, и до трёх месяцев, если плодов брак не принёс.
Приблизившись на положенное расстояние и остановившись рядом с другими просителями, но — на полшага впереди, Алёна едва успела себя одёрнуть, чтобы не вскинуть ладонь к плечу, а сложить руки у сердца. Низко поклонилась.
— А вот и последняя родственница, — проговорил великий князь. — Поднимись, — разрешил ей. — Рад видеть тебя, Алёна Ивановна. Как дорога, спокойно ли добралась?
— Благодарю, ваша светлость, за заботу и ласку, всё волею Матушки благополучно, — ответила алатырница, вспомнив, что прямо пялиться на князя неприлично, и опустив взгляд на его сапоги. Потом искоса глянула на родню и встретилась с лютой злобой в глазах тётки.
Янтарь в крови опалил нутро жаром, встревоженно откликнувшись на чужую злобу. Девушка насилу справилась и удержала пламя — скорее от неожиданности, чем от неумения, давно с ней такого не случалось. Может, оттого, что прежде не сталкивалась со столь сильной и неприкрытой ненавистью к себе?
— А коли все в сборе, то пора и мою волю огласить, а воля такова. Наследницей покойного князя Краснова станет его незаконная, но признанная дочь Алёна. От сего момента и впредь звать девицу княгиней. Сроку ей обвыкнуться во дворце месяц, а по его исходе будет выбран для неё достойный муж, поскольку не дело это — девице одной уездом управлять. Если полюбится кто из боярских сыновей — не бойся, красавица, прямо говори, а коли нет — сам подберу тебе достойного мужа. Или ты против?
— Вверяюсь вашей воле, светлый князь, и принимаю заботу с благодарностью, — откликнулась Алёна и вновь поклонилась, в очередной раз утешая себя тем, что всё это временно и выходить замуж на самом деле её никто не заставит. Главное, пусть Вьюжин к исходу этого месяца убийцу поймает!
— Воля ваша, светлый князь, — заговорила тётка, и алатырница узнала голос: именно с ней ругалась Степанида. — А только нет ли ошибки? Не подменили девицу-то злодеи? Разве можно приблудной какой-то на слово верить!
— Изволь, Лизавета Никитична, дело нехитрое. Вот алатырники мои, люди надёжные, сейчас и установят, есть промеж вами всеми кровное родство. Этого довольно будет? Или им ты тоже не веришь? — князь усмехнулся.
— Как можно, светлый князь! — кисло проговорила она. — Тем более сын мой — алатырник силы немалой, он мне, тёмной, всё и растолкует.
— Матушка!.. — просительно пробормотал тот тихонько, но Алёна услышала. И заметила, как смущённо порозовели скулы Афанасия, какой виноватый взгляд он бросил на князя.
— Ничего, зря мы, что ли, учителям такие деньги платим? И ты целыми днями за книгами просиживаешь! — разворчалась тётка.
Двоюродного брата стало жаль: он, похоже, удался не в мать и на первый взгляд казался неплохим парнем. Вот только Алёна изнывала от любопытства узнать, какой в нём янтарь. Не жёлтый, пламя робким не бывает, и не белопенный — ветер лёгок и игрив, не скромничает. Зелёный?..
Янтарный взор сил не тянул, у взрослых получался сам собой, и Алёне приходилось своей волей сдерживаться. Велели же дар не открывать, а вдруг и такая малость привлечёт ненужное внимание?
Тем временем один из старичков, сидевших словно бы просто так, поднялся и приблизился к наследникам. Что чаровал — Алёна не понимала, оставалось только гадать. И волноваться: а вдруг Вьюжин ошибся и сейчас обман вскроется? Она даже успела немного на это понадеяться, тогда её бы сразу отпустили восвояси и не пришлось осваиваться в княжеском дворце. Всерьёз не верилось, но...
Тело на мгновение объяло колким теплом, и алатырница вздрогнула от неожиданности. Одновременно с этим рядом ойкнула тётка, а старший из мужчин зябко повёл плечами. А потом всех четверых, кроме молчаливо стоявшей в стороне вдовы, окутало слабое тревожно-красное свечение.
— Родня, — скрипуче бросил старичок, как будто с разочарованием, и прошаркал обратно к скамье, не дожидаясь приказа или разрешения.
— Одобряешь, Лизавета Никитична? — с усмешкой спросил великий князь.
— Родня! — поджав губы, выплюнула та. — От девки сенной нагулянная!
Алёна только стиснула зубы, чтобы не огрызнуться, но от недоброго взгляда в сторону тётки не удержалась. И та это заметила.
— Ишь, зыркает! Что, правда глаза колет?
— Твои мысли на сей счёт, Лизавета, меня не интересуют. Краснов дочь признал, на что имеется бумага, — похолодевшим голосом оборвал её князь. Тётка аж качнулась назад от неожиданности и поспешила согнуться в глубоком поклоне.
— Прости глупую бабу, светлый князь, скорбь о брате сердце разъедает! — пробормотала она.
Алёна с трудом сдержала злорадную улыбку. Ещё старая княгиня рассказала, что великий князь в разговоре переменчив, и переменчив вдруг, как медведь: то вроде спокойный и вальяжный, а в другое мгновение — сожрёт с потрохами. И теперь вот старухина дочь, кажется, переполнила чашу княжеского терпения.
— Писарь, указ!
— Готово, ваша светлость! — Тот явно не терял времени даром и итога проверки не ждал, составил всё сразу. Вскочил, с поклоном поднёс князю бумагу на тонкой белёсой дощечке, вверху которой крепилась подставка для алого самописного пера. Писарь пользовался при этом другим, обыкновенным, которое стояло у него на столе.
Князь в повисшей тишине прочитал написанное, одобрительно кивнул, поставил быстрый, размашистый росчерк тем самым алым пером, приложил печатное кольцо, блестевшее на мизинце. Бледная жёлтая вспышка, повелительный жест, и писарь скользнул на своё место, чтобы аккуратно положить очередную бумагу в тонкую стопку на краю стола.
— Идите. — Новый небрежный жест, и двери распахнулись сами собой.
Продолжать спорить с князем никто не осмелился, и родственники потянулись к выходу. К счастью Алёны, тётка её дожидаться не стала, с видом и напором молодого быка двинулась прочь, увлекая за собой сына. Вдова немного замешкалась, оглянулась на новую княгиню, но тоже не задержалась, и алатырница спокойно вышла последней. Ждать её под княжескими дверями и устраивать там свары тоже никто не стал, и до своих покоев девушки в сопровождении всё того же рыжего дьяка добрались без труда.
ГЛАВА 3. Княжеская жена
— Стеша, а сын Лизаветы, Афанасий, он кто? — спросила Алёна, когда девушки остались наедине. — Правда алатырник? Я не рискнула глянуть, чтобы себя не выдать.
— Это правильно, — одобрительно кивнула рыжая. — Моя вина, забыла сказать, это же к делу не относилось. Костяной янтарь он. Сильный, старательный, полезный. К нему многие приглядываются, и Вьюжин тоже. Если мамка на службу отпустит, — усмехнулась она едко.
Костяной янтарь был одним из самых редких, он давал власть не только над нечистью и нежитью, как красный, но и над душами убитых, и даже позволял поднимать мёртвые тела, создавая нежить. Поговаривали, он к тому же открывал путь в Навий мир, в который уходят души, чтобы отбыть наказание или сразу подняться в Ирий. В сказках, когда витязи ходили в Навь спасать возлюбленных или, напротив, девицы за витязями или иной роднёй, именно костяной янтарь помогал миновать злую стражницу с костяной ногой. А в других — сама стражница была сильной алатырницей.
Алёна никогда в жизни не встречала ни одного костяного янтаря, и меньше всего в её мыслях он сочетался с тонким долговязым парнем одухотворённой наружности.
— Никогда бы не подумала…
— Молодой ещё, опыта мало, да и мамаша у него такая, что не всякий спорить сдюжит. Но янтарь своё возьмёт, как войдёт в полную силу. Ты и сейчас его телячьими глазами не обманывайся, мальчишка непрост. Умный, осторожный, что у него на уме — неясно. На месте смерти князя следов волшбы не нашли, но это не значит, будто её не было.
Обстоятельства гибели Ивана Никитича Краснова Алёна от своей помощницы знала, та поделилась по дороге. Князь был близок и дружен с правителем, но из-за крутого и упрямого нрава обоих они нередко ссорились. Особенно в последние годы. С появлением Граничного Хребта, отделившего Белогорье от вечного его врага, Великой Топи, Ярослав решил, что угроза теперь столь мала, что можно подумать и о других границах. И занялся воплощением, как оказалось, давней своей мечты: собирался построить такие корабли, чтобы пересечь море и узнать, что там, за ним. Ну а Краснов, как и некоторые другие приближённые великого князя из числа бывших или нынешних военных, не одобряли нового увлечения Ярослава.
Последний спор две седмицы назад вышел особенно горячим и яростным. Разругавшись с великим князем в пух и прах, Краснов отбыл в ближнее своё поместье, что в двух часах пути от Китежа. Зол был страшно, всех слуг разогнал и остался в тереме один. Что потом происходило — никто не знал, но вроде бы видели в ночи некоего всадника, который спешно удалялся от господского дома. А то и двух, потому что время свидетели называли разное: один вроде ещё до полуночи, а другой — к утру.
Мертвеца обнаружила княгиня, прибывшая вслед за мужем на другой день. Сразу с ним она не поехала якобы из-за дурного самочувствия, и даже кто-то видел её доверенную служанку, знахарку, в ночи на кухне, она там с какими-то склянками возилась. Но Степанида не сомневалась, что это был простой и незатейливый расчёт. Долго сердиться Краснов не умел, и на другой день Светлана рассчитывала застать его подобревшим и поостывшим. Таким и нашла, причём в прямом смысле: лежавшее в сенях тело было уже холодным.
Вот и выходило, что за ночь любой из недоброжелателей легко мог добраться от столицы до поместья и вернуться обратно.
Кто был первый всадник, кто — второй, связаны ли между собой, затесался ли среди них убийца, да и были ли они взаправду, — всего этого за минувшие дни доподлинно выяснить не удалось. Великий князь гневался, да и Вьюжин тоже был недоволен: весь Разбойный приказ не мог найти убийцу.
Вряд ли, конечно, кто-то из родственников сам марал руки, скорее, послали преданного слугу, и потому больше подозрений вызывал дядька покойного, Николай Остапович Краснов. Младший сын князя, не рассчитывающий на наследство, поднялся своим умом и доблестью, выслужился в войне с болотниками, слугами был любим и имел нескольких безраздельно преданных ему людей из числа бывших сослуживцев, которые вполне могли бы и на лихое дело пойти.
У Лизаветы Чесноковой таких слуг не было, но Афанасий, несмотря на вид слабого книжника, в седле держался хорошо, да и приятелей у него хватало, пойди пойми, не задолжал ли кто молодому боярину всерьёз.
От разговора девушек отвлёк вежливый стук в дверь. Переглянулись, и Стеша пошла открывать, а Алёна насторожённо уставилась на дверь, ожидая повторного явления тётки.
Что принесло родню — почти угадала. Хотя и глупо было ждать от Лизаветы такой осторожности, она бы не просилась — ломилась. На пороге стояла вдова князя, которую Степанида пропустила внутрь и подмигнула Алёне. Мол, ну вот и начинается.
— Здравствуй! — неуверенно улыбнулась вдова. — Я поговорить хотела, ты не против?
— Здравствуй. Садись, — вежливо предложила Алёна, с любопытством разглядывая гостью, которая отвечала тем же. У великого князя-то было не до того.
Имя Светлана очень подходило ей: кожа молочной белизны, глаза голубые, ясные, а из-под серого платка выглядывали золотистые прядки. Хороша — залюбуешься, неудивительно, что Краснов не смог пройти мимо.
