Грудь пышная, стан тонкий и гибкий, руки — белые, нежные, сразу видно боярскую дочь. Даже во вдовьем наряде Светлана была хороша, может получше, чем в богатых одеждах: простота платья оттеняла собственную живую красоту.
— О чём ты хотела поговорить? — первой не выдержала алатырница, устав попусту гадать.
— Признаться, ни о чём определённом, — смущённо улыбнулась она. — Познакомиться хотела, интересно. Я же, выходит, мачехой твоей побыть успела, а Иван мне ничего такого не говорил…
— Наверное, законного наследника ждал, — предположила Алёна с кривоватой улыбкой.
— Да, наверное, — эхом откликнулась вдова, нахмурилась. Несколько мгновений висела неловкая тишина, и на этот раз разговор постаралась завести именно гостья. — Ты не думай, я зла на тебя не держу, ни в чём не виню и не хочу дурного. Ты или не ты наследница — неважно, это я не успела от мужа понести. А он меня ещё успокаивал… — голос сорвался, Светлана глубоко вздохнула, явно стараясь справиться со слезами. — Я хотела с тобой познакомиться и, может быть, поддержать немного. Ты же здесь совсем одна, всё внове, трудно. Да ещё и с Лизаветой столкнуться без помощи — врагу не пожелаешь! Она и меня травить пыталась, когда я за её брата вышла. А я боярского рода, за мной и семья родительская встанет, а ты…
— Спасибо за заботу, — осторожно ответила Алёна. — А какая тебе в том надобность? Только из одного сочувствия?
— Не только, — через пару мгновений Светлана качнула головой, опустив глаза, и тихо добавила: — Забыться хочу. Все вокруг о нём напоминают. И словами, и взглядами, и лицами… Тошно. Я ведь правда его любила, он хороший был. Как злится — так сразу мне уйти велит. Понимал, что в гневе крут, старался не обидеть ненароком, — она прерывисто вздохнула и поспешила достать платок, чтобы спрятать проступившие слёзы.
— Хочешь взвара ягодного? — не зная, что ещё сказать, предложила Алёна. Когда гостья кивнула, сама наполнила собственную чарку и протянула ей.
Степанида всё это время сидела в углу с шитьём и делала вид, что её тут нет вовсе. Только глаза порой любопытно взблёскивали, когда на вдову поглядывала. И сочувствия в них Алёна не видела ни на медяшку. Но не удивлялась: Степанида чувствительностью души явно похвастать не могла.
— Спасибо. Прости, что я тут со своей печалью, тебе, должно быть, и самой тяжело…
— Не настолько, — возразила Алёна. — Я Ивана Никитича почти не знала, он всего пару раз сам приезжал, и то давно. И уж всяко думать не думала, что князь такую волю выкажет! Иван Никитич хотел в моей судьбе участие принять, жениха подобрать из соседских дворянских сыновей, не больше. А чтобы в сам Китеж-град, да пред великокняжеские очи…
— Боязно?
— Боязно, — согласилась Алёна.
— Я с радостью помогу тебе, если позволишь подругой твоей стать.
— Буду очень этому рада!
— Скажи, Алёна, а кто-нибудь из соседей по сердцу пришёлся? — заметно оживилась Светлана, во взгляде появилось любопытство.
— Нет, что ты! — поспешила возразить Алёна. — Я их и не видела толком, мы очень уединённо жили, меня Иван Никитич прятал. Не хотел прежде появления законного наследника обо мне говорить, берёг…
Если честно, она считала, что берёг князь исключительно себя и на прижитую на стороне дочку плевал, но не сердилась на него за это, даже благодарна была за ту жизнь, которой жила. Только не говорить же об этом случайной знакомой.
— Ты что же, совсем с парнями не гуляла? — вдова удивлённо выгнула брови.
— Как можно! — поспешила возмутиться Алёна. Может, слишком поспешила, но Светлана истолковала это по-своему:
— Бедная! Как же ты мужа выберешь?!
— На всё воля княжеская…
— Ну хоть присмотрись, сколько справных парней вокруг! А если князь какому-нибудь старику сосватает? Тебе же с ним жить, не ему! Нет, нельзя так, что ни говори. Я обязательно познакомлю тебя с достойными боярскими сыновьями!
Алёна и опомниться не успела, когда ближайшие её дни оказались распланированы от и до, да и о грядущем большом празднике, летнем солнцевороте — Озерице, до которой оставалось всего несколько дней, можно было не думать. Но последнему Алёна порадовалась, интересно было взглянуть, как празднуют его здесь, у Светлояра, вотчины озёрной девы.
Дома это был любимый праздник у молодёжи — разгульное веселье до рассвета, костры, купание при луне. Янтарь в эту ночь кипел внутри, и никакого хмеля не было нужно, чтобы почувствовать шальную радость жизни и отдаться духу праздника. Алёна понимала, что в княжеском дворце с дворянскими нравами всё происходило иначе, вряд ли так легко и весело, и с куда большим удовольствием встретила бы праздник где-нибудь на другой стороне озера, среди деревенских, вот где было бы здорово! Но кто же её пустит… Одна надежда оставалась: Светлояр рядом, не могло очарование праздничной ночи совсем не коснуться здешнего люда.
Но до Озерицы оставалось ещё несколько дней, а пока Алёне предстояло знакомство с княгиней и остальной свитой, тоже — повод для волнения. Точнее, был бы, если бы алатырнице оставили на него время: в возможность отвлечься Светлана вцепилась обеими руками и заговаривала свою почти падчерицу до самого вечера.
Она охотно и подробно рассказывала о подходящих женихах, на кого стоило обратить внимание, обещала познакомить при первой же возможности. Алёна поняла, что просто не сумеет сегодня уложить всё это в голове к тому, что разместила там Степанида, и спокойно пропускала болтовню мимо ушей. Она надеялась, что рыжая, которая тихонько слушала из своего угла, потом объяснит, на что из сказанного стоило обратить внимание.
Больше алатырницу занимал вопрос, как у Светланы скорбь о муже умещалась рядом с обещанием праздничного веселья. Кажется, блюсти траур так, как полагалось, молодая вдова и не думала, ну да алатырница не собиралась лезть не в своё дело и осуждать Светлану не спешила. В конце концов, та очень недолго прожила в браке, и Матушка знает, какие на самом деле были у них отношения с мужем!
Кроме парней, Светлана на все лады расхваливала своих подружек из свиты княгини и саму княгиню. Как она благодарна им за поддержку и заботу, как сложно было бы без них справиться с утратой, какие они добрые и надёжные. Здесь Алёна слушала внимательнее и от услышанного немного успокоилась. Предупреждения Степаниды она помнила, но и Светлана как будто не врала! Может, не так уж всё плохо выйдет?
Заинтересовалась новая знакомая и одеждой Алёны. Что-то похвалила, что-то одобрила, на что-то милостиво махнула рукой, а часть, особенно праздничную, разругала. То «так сейчас не ходят», то «слишком бедно», то «слишком закрыто». Предложила даже забрать всё это и прислать взамен новое, но тут Алёна проявила упорство. Прислать — пусть, коли хочется, а своё отдавать не станет. Люди шили, старались, как же это — ни разу не надетое выбросить? Она лучше перешьёт. Наверное. Потом. Благо иголку держать умеет. Светлана посетовала, что такая скаредность княгине совсем не к лицу, но настаивать не стала.
Алёна и сама бы не бросилась переделывать всё по указке новой знакомой, но, глянув на Стешу, встревожилась. Рыжая следила за вдовой недобро, каждую вещь провожала взглядом, а когда Светлана предложила их забрать — и вовсе едва сдержалась, чтобы не броситься на защиту. Успокоилась, только услышав, что подопечная не намерена разбазаривать добро, глянула на молодую алатырницу одобрительно и опять вернулась к шитью.
Алёне очень хотелось спросить, откуда такие разногласия, но не выгонять же ради этого гостью! А потом стало и вовсе не до того, пришла пора идти к великой княгине на ужин.
Обеденная зала своим устройством ничем не отличалась от виденной Алёной в охотничьем доме. Тот же длинный стол с лавками, те же резные кресла для великокняжеской четы. Только вместо чучел здесь в двух углах высились посудники, где стояли расписные тарелки, резные чарки и другая утварь. Ответ, для чего это здесь, нашёлся быстро: когда Светлана провела спутницу к общему столу и уселась вместе с ней с правой стороны спиной к входу, не рядом с местом княгини, но и не на самом краю, маячивший в отдалении слуга подхватил с ближайшей полки всё нужное и поставил перед ними.
Народу оказалось меньше, чем Алёна ожидала, больше половины стола пустовало. На левой стороне сидело восемь женщин постарше, видимо замужних, которые негромко о чём-то переговаривались, а на правой — всего три молоденьких девушки, напротив которых Светлана и устроилась.
Одна — редкой красоты, Алёна и сравнить с кем-то не бралась, словно духи благословили при рождении. С волосами цвета спелой пшеницы, но с тёмными бровями и ресницами, отчего лицо казалось ярче, чем у Светланы. Глаза большие, редкого цвета бирюзы, губы нежные, совершенные — в меру полные, в меру яркие. Она немного снисходительно улыбалась и держалась гордо, как будто великой княгиней была именно она. Её звали Людмилой, была она рода дворянского, дочерью одного из княжеских воевод.
Другая — словно её отражение в пыльном зеркале. Миловидная, и отдельно от своей соседки была бы хороша, но здесь казалась тенью. Волосы обычные светло-русые, глаза обычные серые, да и лицо слишком простое. Боярская дочка Павлина смерила Алёну странным тяжёлым взглядом, но потом улыбнулась и стала в этот миг заметно краше.
Третья была богата толстой медной косой и яркими зелёными глазами, но лицо имела бледное и неподвижное, словно неживое. Алёна не сразу поняла, что оно просто выбелено чем-то и сквозь побелку эту едва заметно проглядывали веснушки. Алатырницу это озадачило, она точно знала, что травники умели делать средства, которые заставляли конопушки пропадать. Стоило оно дорого, было сложным, но неужто у боярской дочери золота нет? Один узорный платок на плечах стоил всяко дороже! Эту девицу звали Яной.
— Ты милая, — с улыбкой решила Людмила, когда Светлана всех назвала. — А почему у тебя такая тёмная кожа? Ты не успела с дороги в мыльню?
— Это не грязь, это загар, — вежливо пояснила Алёна, озадаченная таким странным вопросом.
— Загар? А отчего? — продолжила любопытствовать красавица, и Алёна озадачилась ещё больше.
Нет, она, разумеется, знала, что боярских дочек учат чему-то другому, нежели алатырников, но никогда не думала, что настолько. Что таким вещам вообще нужно учить.
— От солнца, — терпеливо пояснила она.
— Ну надо же, — хихикнула Людмила, и обе подружки заулыбались, и Светлана, сидевшая рядом, тоже. — И что, у всех так?
— У всех. Если долго находиться на солнце, появляется загар, — ровно ответила Алёна, чувствуя себя очень глупо. Вроде и отвечать не откажешься — спрашивают вежливо, но всё одно ерунда какая-то. Издеваются они так, что ли? Выставляя себя дурами, простых вещей не знающими? Странно…
— А зачем ты долго находилась на солнце? — безупречные тёмные брови выразительно выгнулись в удивлении.
— Она, наверное, коров пасла, — хихикнула рыжая. — Все в деревне пасут коров!
Остальные тоже засмеялась, а Алёна только молча вздохнула. Если в деревне все пасут коров, то кто делает всё остальное?.. Но боярышни, похоже, деревни в глаза не видели, выросли здесь, в стольном граде.
— Я просто люблю гулять, — ровно сказала она без лишних подробностей. Выдумывать не хотелось, а правда… В карауле да патрулях к концу лета не так почернеешь!
— Зачем? — округлила глаза Людмила.
Но от ответа на новый нелепый вопрос Алёну спасло появление ещё одной девушки, которая бросалась в глаза своей непохожестью на остальных. Небольшого роста, с богатой льняной косой в руку толщиной, одета она была скромнее прочих, и формы для юного возраста имела очень пышные, этакая сдобная булочка — золотистая, круглая, румяная.
— Здравствуйте, — неуверенно улыбнулась она и села на скамейку рядом с Алёной.
— Здравствуй, — вежливо ответила алатырница, а остальные сделали вид, что обращались не к ним.
Людмила только выразительно закатила ясные глаза и заговорила со своей соседкой о каком-то Алексее.
— Это княжеского ключника Вяткина дочь, Улька. Она дурочка малахольная, не обращай на неё внимания, — не сбавляя голоса, сказала Светлана, неприязненно наморщив хорошенький носик.
Алёна так опешила, что с ответом не нашлась, только глянула растерянно сначала на саму вдову, потом на Ульяну. Та уткнулась взглядом в пустую тарелку, низко повесив голову, и уши у неё горели от стыда или обиды. Слышала злые слова, это ясно. Почему не возразила? И зачем вообще было такое говорить?! Намеренно задеть? Что же сделала бывшей княгине дочка ключника Вяткина?..
Тут прервались уже все разговоры, потому что слуга распахнул дверь, и вошла довольно молодая женщина с уложенными вокруг головы чёрными волосами, в которых блестел тёмными лалами венец — меньше и тоньше княжеского, но явно одним мастером сделанный. Рядом с княгиней Софьей, по правую руку, важно шагал вихрастый светловолосый мальчишка шести лет — второй княжеский сын, а по левую — русая девочка постарше, ей исполнилось десять, явно повторявшая материнскую походку и старавшаяся держаться как она. А второй дочке было всего четыре, мала ещё за стол со взрослыми садиться.
При появлении княгини все поднялись, чтобы поклониться, та кивнула, скользнув по лицам взглядом, и прошла к своему стулу. Дочь усадила по правую руку от себя, а место великого занял его сын. Никто не удивился, дело было явно привычным, а Ярослав трапезничал где-то в иных покоях, что больше прежнего утвердило Алёну в неприязни к здешним порядкам. В её родном доме ужин был тем временем, когда за одним большим столом собиралась вся семья, и дико было представить, что дед с бабушкой ели бы отдельно, да ещё в разных комнатах.
После княгини все сели, и к столу потянулась вереница слуг с блюдами. Алёна проголодаться ещё не успела, потому за проплывающими мимо яствами следила без жадности, рассеянно, думая о другом.
О княгине. Она была… странной.
Конечно, хороша собой. Статная, яркая, венец Софья несла гордо, но без надменности, и без венца было бы ясно, кто вошёл в обеденную залу. И не только в самой Алёне, далёкой от дворцовых порядков, но и в сидящих возле девушках, при всей их красоте, не было и на волос того странного, притягательного очарования. Величия живого, уместного, какое легко видеть в горах и старых деревьях, но неожиданно — в молодой женщине.
Да и вся её наружность… У надменной Людмилы было совершенное лицо, у княгини — нет, но именно её хотелось разглядывать. Карие глубоко посаженные глаза с поволокой, тонкий нос, острые скулы… Алёна не знала, почему великий князь, овдовев, взял эту женщину второй женой, но подумала, что остаться к ней равнодушным не смог бы никто.
Но взгляд Софьи пугал. Тёмный, словно бездонная трещина в скалах, и как будто такой же пустой, направленный внутрь. Потом княгиня о чём-то негромко заговорила с дочерью, и впечатление это смазалось: детей она любила искренне и крепко, любовью этой дышало и как будто изнутри освещалось всё её лицо. А те отвечали взаимностью, и это тоже было видно: в том, как охотно девочка что-то рассказывала, в том, как юный княжич с очень важным видом ухаживал за матерью, старался подать ей всё самое лучшее. И ворчал, наверное повторяя за кем-то старшим, что она совсем плохо ест.
Через некоторое время княгиня обратила своё внимание и на свиту.
— О чём ты хотела поговорить? — первой не выдержала алатырница, устав попусту гадать.
— Признаться, ни о чём определённом, — смущённо улыбнулась она. — Познакомиться хотела, интересно. Я же, выходит, мачехой твоей побыть успела, а Иван мне ничего такого не говорил…
— Наверное, законного наследника ждал, — предположила Алёна с кривоватой улыбкой.
— Да, наверное, — эхом откликнулась вдова, нахмурилась. Несколько мгновений висела неловкая тишина, и на этот раз разговор постаралась завести именно гостья. — Ты не думай, я зла на тебя не держу, ни в чём не виню и не хочу дурного. Ты или не ты наследница — неважно, это я не успела от мужа понести. А он меня ещё успокаивал… — голос сорвался, Светлана глубоко вздохнула, явно стараясь справиться со слезами. — Я хотела с тобой познакомиться и, может быть, поддержать немного. Ты же здесь совсем одна, всё внове, трудно. Да ещё и с Лизаветой столкнуться без помощи — врагу не пожелаешь! Она и меня травить пыталась, когда я за её брата вышла. А я боярского рода, за мной и семья родительская встанет, а ты…
— Спасибо за заботу, — осторожно ответила Алёна. — А какая тебе в том надобность? Только из одного сочувствия?
— Не только, — через пару мгновений Светлана качнула головой, опустив глаза, и тихо добавила: — Забыться хочу. Все вокруг о нём напоминают. И словами, и взглядами, и лицами… Тошно. Я ведь правда его любила, он хороший был. Как злится — так сразу мне уйти велит. Понимал, что в гневе крут, старался не обидеть ненароком, — она прерывисто вздохнула и поспешила достать платок, чтобы спрятать проступившие слёзы.
— Хочешь взвара ягодного? — не зная, что ещё сказать, предложила Алёна. Когда гостья кивнула, сама наполнила собственную чарку и протянула ей.
Степанида всё это время сидела в углу с шитьём и делала вид, что её тут нет вовсе. Только глаза порой любопытно взблёскивали, когда на вдову поглядывала. И сочувствия в них Алёна не видела ни на медяшку. Но не удивлялась: Степанида чувствительностью души явно похвастать не могла.
— Спасибо. Прости, что я тут со своей печалью, тебе, должно быть, и самой тяжело…
— Не настолько, — возразила Алёна. — Я Ивана Никитича почти не знала, он всего пару раз сам приезжал, и то давно. И уж всяко думать не думала, что князь такую волю выкажет! Иван Никитич хотел в моей судьбе участие принять, жениха подобрать из соседских дворянских сыновей, не больше. А чтобы в сам Китеж-град, да пред великокняжеские очи…
— Боязно?
— Боязно, — согласилась Алёна.
— Я с радостью помогу тебе, если позволишь подругой твоей стать.
— Буду очень этому рада!
— Скажи, Алёна, а кто-нибудь из соседей по сердцу пришёлся? — заметно оживилась Светлана, во взгляде появилось любопытство.
— Нет, что ты! — поспешила возразить Алёна. — Я их и не видела толком, мы очень уединённо жили, меня Иван Никитич прятал. Не хотел прежде появления законного наследника обо мне говорить, берёг…
Если честно, она считала, что берёг князь исключительно себя и на прижитую на стороне дочку плевал, но не сердилась на него за это, даже благодарна была за ту жизнь, которой жила. Только не говорить же об этом случайной знакомой.
— Ты что же, совсем с парнями не гуляла? — вдова удивлённо выгнула брови.
— Как можно! — поспешила возмутиться Алёна. Может, слишком поспешила, но Светлана истолковала это по-своему:
— Бедная! Как же ты мужа выберешь?!
— На всё воля княжеская…
— Ну хоть присмотрись, сколько справных парней вокруг! А если князь какому-нибудь старику сосватает? Тебе же с ним жить, не ему! Нет, нельзя так, что ни говори. Я обязательно познакомлю тебя с достойными боярскими сыновьями!
Алёна и опомниться не успела, когда ближайшие её дни оказались распланированы от и до, да и о грядущем большом празднике, летнем солнцевороте — Озерице, до которой оставалось всего несколько дней, можно было не думать. Но последнему Алёна порадовалась, интересно было взглянуть, как празднуют его здесь, у Светлояра, вотчины озёрной девы.
Дома это был любимый праздник у молодёжи — разгульное веселье до рассвета, костры, купание при луне. Янтарь в эту ночь кипел внутри, и никакого хмеля не было нужно, чтобы почувствовать шальную радость жизни и отдаться духу праздника. Алёна понимала, что в княжеском дворце с дворянскими нравами всё происходило иначе, вряд ли так легко и весело, и с куда большим удовольствием встретила бы праздник где-нибудь на другой стороне озера, среди деревенских, вот где было бы здорово! Но кто же её пустит… Одна надежда оставалась: Светлояр рядом, не могло очарование праздничной ночи совсем не коснуться здешнего люда.
Но до Озерицы оставалось ещё несколько дней, а пока Алёне предстояло знакомство с княгиней и остальной свитой, тоже — повод для волнения. Точнее, был бы, если бы алатырнице оставили на него время: в возможность отвлечься Светлана вцепилась обеими руками и заговаривала свою почти падчерицу до самого вечера.
Она охотно и подробно рассказывала о подходящих женихах, на кого стоило обратить внимание, обещала познакомить при первой же возможности. Алёна поняла, что просто не сумеет сегодня уложить всё это в голове к тому, что разместила там Степанида, и спокойно пропускала болтовню мимо ушей. Она надеялась, что рыжая, которая тихонько слушала из своего угла, потом объяснит, на что из сказанного стоило обратить внимание.
Больше алатырницу занимал вопрос, как у Светланы скорбь о муже умещалась рядом с обещанием праздничного веселья. Кажется, блюсти траур так, как полагалось, молодая вдова и не думала, ну да алатырница не собиралась лезть не в своё дело и осуждать Светлану не спешила. В конце концов, та очень недолго прожила в браке, и Матушка знает, какие на самом деле были у них отношения с мужем!
Кроме парней, Светлана на все лады расхваливала своих подружек из свиты княгини и саму княгиню. Как она благодарна им за поддержку и заботу, как сложно было бы без них справиться с утратой, какие они добрые и надёжные. Здесь Алёна слушала внимательнее и от услышанного немного успокоилась. Предупреждения Степаниды она помнила, но и Светлана как будто не врала! Может, не так уж всё плохо выйдет?
Заинтересовалась новая знакомая и одеждой Алёны. Что-то похвалила, что-то одобрила, на что-то милостиво махнула рукой, а часть, особенно праздничную, разругала. То «так сейчас не ходят», то «слишком бедно», то «слишком закрыто». Предложила даже забрать всё это и прислать взамен новое, но тут Алёна проявила упорство. Прислать — пусть, коли хочется, а своё отдавать не станет. Люди шили, старались, как же это — ни разу не надетое выбросить? Она лучше перешьёт. Наверное. Потом. Благо иголку держать умеет. Светлана посетовала, что такая скаредность княгине совсем не к лицу, но настаивать не стала.
Алёна и сама бы не бросилась переделывать всё по указке новой знакомой, но, глянув на Стешу, встревожилась. Рыжая следила за вдовой недобро, каждую вещь провожала взглядом, а когда Светлана предложила их забрать — и вовсе едва сдержалась, чтобы не броситься на защиту. Успокоилась, только услышав, что подопечная не намерена разбазаривать добро, глянула на молодую алатырницу одобрительно и опять вернулась к шитью.
Алёне очень хотелось спросить, откуда такие разногласия, но не выгонять же ради этого гостью! А потом стало и вовсе не до того, пришла пора идти к великой княгине на ужин.
Обеденная зала своим устройством ничем не отличалась от виденной Алёной в охотничьем доме. Тот же длинный стол с лавками, те же резные кресла для великокняжеской четы. Только вместо чучел здесь в двух углах высились посудники, где стояли расписные тарелки, резные чарки и другая утварь. Ответ, для чего это здесь, нашёлся быстро: когда Светлана провела спутницу к общему столу и уселась вместе с ней с правой стороны спиной к входу, не рядом с местом княгини, но и не на самом краю, маячивший в отдалении слуга подхватил с ближайшей полки всё нужное и поставил перед ними.
Народу оказалось меньше, чем Алёна ожидала, больше половины стола пустовало. На левой стороне сидело восемь женщин постарше, видимо замужних, которые негромко о чём-то переговаривались, а на правой — всего три молоденьких девушки, напротив которых Светлана и устроилась.
Одна — редкой красоты, Алёна и сравнить с кем-то не бралась, словно духи благословили при рождении. С волосами цвета спелой пшеницы, но с тёмными бровями и ресницами, отчего лицо казалось ярче, чем у Светланы. Глаза большие, редкого цвета бирюзы, губы нежные, совершенные — в меру полные, в меру яркие. Она немного снисходительно улыбалась и держалась гордо, как будто великой княгиней была именно она. Её звали Людмилой, была она рода дворянского, дочерью одного из княжеских воевод.
Другая — словно её отражение в пыльном зеркале. Миловидная, и отдельно от своей соседки была бы хороша, но здесь казалась тенью. Волосы обычные светло-русые, глаза обычные серые, да и лицо слишком простое. Боярская дочка Павлина смерила Алёну странным тяжёлым взглядом, но потом улыбнулась и стала в этот миг заметно краше.
Третья была богата толстой медной косой и яркими зелёными глазами, но лицо имела бледное и неподвижное, словно неживое. Алёна не сразу поняла, что оно просто выбелено чем-то и сквозь побелку эту едва заметно проглядывали веснушки. Алатырницу это озадачило, она точно знала, что травники умели делать средства, которые заставляли конопушки пропадать. Стоило оно дорого, было сложным, но неужто у боярской дочери золота нет? Один узорный платок на плечах стоил всяко дороже! Эту девицу звали Яной.
— Ты милая, — с улыбкой решила Людмила, когда Светлана всех назвала. — А почему у тебя такая тёмная кожа? Ты не успела с дороги в мыльню?
— Это не грязь, это загар, — вежливо пояснила Алёна, озадаченная таким странным вопросом.
— Загар? А отчего? — продолжила любопытствовать красавица, и Алёна озадачилась ещё больше.
Нет, она, разумеется, знала, что боярских дочек учат чему-то другому, нежели алатырников, но никогда не думала, что настолько. Что таким вещам вообще нужно учить.
— От солнца, — терпеливо пояснила она.
— Ну надо же, — хихикнула Людмила, и обе подружки заулыбались, и Светлана, сидевшая рядом, тоже. — И что, у всех так?
— У всех. Если долго находиться на солнце, появляется загар, — ровно ответила Алёна, чувствуя себя очень глупо. Вроде и отвечать не откажешься — спрашивают вежливо, но всё одно ерунда какая-то. Издеваются они так, что ли? Выставляя себя дурами, простых вещей не знающими? Странно…
— А зачем ты долго находилась на солнце? — безупречные тёмные брови выразительно выгнулись в удивлении.
— Она, наверное, коров пасла, — хихикнула рыжая. — Все в деревне пасут коров!
Остальные тоже засмеялась, а Алёна только молча вздохнула. Если в деревне все пасут коров, то кто делает всё остальное?.. Но боярышни, похоже, деревни в глаза не видели, выросли здесь, в стольном граде.
— Я просто люблю гулять, — ровно сказала она без лишних подробностей. Выдумывать не хотелось, а правда… В карауле да патрулях к концу лета не так почернеешь!
— Зачем? — округлила глаза Людмила.
Но от ответа на новый нелепый вопрос Алёну спасло появление ещё одной девушки, которая бросалась в глаза своей непохожестью на остальных. Небольшого роста, с богатой льняной косой в руку толщиной, одета она была скромнее прочих, и формы для юного возраста имела очень пышные, этакая сдобная булочка — золотистая, круглая, румяная.
— Здравствуйте, — неуверенно улыбнулась она и села на скамейку рядом с Алёной.
— Здравствуй, — вежливо ответила алатырница, а остальные сделали вид, что обращались не к ним.
Людмила только выразительно закатила ясные глаза и заговорила со своей соседкой о каком-то Алексее.
— Это княжеского ключника Вяткина дочь, Улька. Она дурочка малахольная, не обращай на неё внимания, — не сбавляя голоса, сказала Светлана, неприязненно наморщив хорошенький носик.
Алёна так опешила, что с ответом не нашлась, только глянула растерянно сначала на саму вдову, потом на Ульяну. Та уткнулась взглядом в пустую тарелку, низко повесив голову, и уши у неё горели от стыда или обиды. Слышала злые слова, это ясно. Почему не возразила? И зачем вообще было такое говорить?! Намеренно задеть? Что же сделала бывшей княгине дочка ключника Вяткина?..
Тут прервались уже все разговоры, потому что слуга распахнул дверь, и вошла довольно молодая женщина с уложенными вокруг головы чёрными волосами, в которых блестел тёмными лалами венец — меньше и тоньше княжеского, но явно одним мастером сделанный. Рядом с княгиней Софьей, по правую руку, важно шагал вихрастый светловолосый мальчишка шести лет — второй княжеский сын, а по левую — русая девочка постарше, ей исполнилось десять, явно повторявшая материнскую походку и старавшаяся держаться как она. А второй дочке было всего четыре, мала ещё за стол со взрослыми садиться.
При появлении княгини все поднялись, чтобы поклониться, та кивнула, скользнув по лицам взглядом, и прошла к своему стулу. Дочь усадила по правую руку от себя, а место великого занял его сын. Никто не удивился, дело было явно привычным, а Ярослав трапезничал где-то в иных покоях, что больше прежнего утвердило Алёну в неприязни к здешним порядкам. В её родном доме ужин был тем временем, когда за одним большим столом собиралась вся семья, и дико было представить, что дед с бабушкой ели бы отдельно, да ещё в разных комнатах.
После княгини все сели, и к столу потянулась вереница слуг с блюдами. Алёна проголодаться ещё не успела, потому за проплывающими мимо яствами следила без жадности, рассеянно, думая о другом.
О княгине. Она была… странной.
Конечно, хороша собой. Статная, яркая, венец Софья несла гордо, но без надменности, и без венца было бы ясно, кто вошёл в обеденную залу. И не только в самой Алёне, далёкой от дворцовых порядков, но и в сидящих возле девушках, при всей их красоте, не было и на волос того странного, притягательного очарования. Величия живого, уместного, какое легко видеть в горах и старых деревьях, но неожиданно — в молодой женщине.
Да и вся её наружность… У надменной Людмилы было совершенное лицо, у княгини — нет, но именно её хотелось разглядывать. Карие глубоко посаженные глаза с поволокой, тонкий нос, острые скулы… Алёна не знала, почему великий князь, овдовев, взял эту женщину второй женой, но подумала, что остаться к ней равнодушным не смог бы никто.
Но взгляд Софьи пугал. Тёмный, словно бездонная трещина в скалах, и как будто такой же пустой, направленный внутрь. Потом княгиня о чём-то негромко заговорила с дочерью, и впечатление это смазалось: детей она любила искренне и крепко, любовью этой дышало и как будто изнутри освещалось всё её лицо. А те отвечали взаимностью, и это тоже было видно: в том, как охотно девочка что-то рассказывала, в том, как юный княжич с очень важным видом ухаживал за матерью, старался подать ей всё самое лучшее. И ворчал, наверное повторяя за кем-то старшим, что она совсем плохо ест.
Через некоторое время княгиня обратила своё внимание и на свиту.
