— Хороша! — повторил он, восхищённо прицокнув языком и глядя снизу вверх хитрющими, ясными глазами без малейшего признака старческой слабости. Сосед задорно улыбался и азартно потирал ладони. — Ну что, будем знакомиться?
— Скажите, вы желаете сойти с этого червя живым? — ровно спросила его.
— Ух, грозная какая! А ты не смотри, что я старенький, я, может, ещё ого-го!
— Я боевой маг, — продолжила тем же тоном, хмуро глядя на попутчика. Того, правда, совсем не пронимал тяжёлый взгляд, отработанный на курсантах и младших членах Ордена. — Я сначала бью, потом разговариваю. Чудо, что сдержалась сейчас!
— Ух! Говорю же, хороша! Люблю женщин в форме! — мечтательно прижмурился он и даже звонко причмокнул. — А так, может, и не худший конец для старика — от руки красотки, а?
Попутчик рассмеялся своей шутке, а я лишь пожала плечами, села на койку и начала стаскивать сапоги. В любом случае он предупреждён и совесть моя чиста. А если желает сунуть голову Змее в пасть — кто ему запретит! Видимо, пожил достаточно и терять ему нечего.
Не получив ответа, старичок не расстроился и бодро затрещал обо всём на свете. Я мрачно спросила себя, почему не взяла одноместную каюту, и тут же ответила: на этом рейсе таких попросту не было. А добираться с пересадкой или ждать ещё почти сутки совершенно не хотелось.
Сбросив сапоги на пол, я устроилась на койке с ногами и погрузилась в изучение выданных королём бумаг. Пока сосед не распускал руки, я вполне могла потерпеть его, причём без особых неудобств.
Расчёт оказался верен, и даже не пришлось прибегать к защитным заклинаниям. Стоило немного отвлечься, и я просто перестала воспринимать болтовню попутчика, а тому, кажется, и не требовалась реакция слушателя, достаточно молчания.
Поначалу игнорировать его вот так было неловко. Старый человек, вероятно одинокий, не так уж часто ему доводится поговорить хоть с кем-то! Но я быстро заткнула совесть напоминаниями о начале знакомства. Сам виноват: не стал бы распускать руки, я бы наверняка пожалела его и постаралась поддержать светский разговор.
Всё-таки репутация Змееловов имела свои плюсы: никому бы и в голову не пришло хватать ястреба за задницу, это очень неприятный способ самоубийства. А сейчас… Легкомысленная голубая блуза навыпуск, удлинённый светло-серый жилет с тонким поясом — и кто под всем этим отличит военную выправку от отличной осанки!
Каюта мелко задрожала, по стенам прокатился длинный, протяжный стон — сигнал о погружении. Койка дёрнулась, заставив меня ухватиться для надёжности за стол и придержать второй рукой бумаги на коленях. Пол накренился, тряска усилилась. Сейчас червь полз по спирали вниз, к близким в этом месте водам Океана: именно толщина породы определяла, где можно, а где нельзя строить червячные станции.
Спуск занял немногим больше получаса. Ещё один стон другой тональности — и мир вокруг выровнялся, а тряска прекратилась.
Я с минуту прислушивалась к наступившей тишине — не считая болтовни соседа — и старалась дышать ровно, чтобы унять застучавшее в горле сердце.
В такие моменты всегда не по себе. Жутко думать, что длинное гибкое тело извивается над Бездной, почти прижимаясь спиной к Тверди. А внизу, под ногами и его брюхом, — изначальный безбрежный и бездонный Океан. И живущие в его глубинах древние чудовища, которые вечно парят в толще воды.
Говорят, воды Океана в глубине столь прозрачны, что сквозь них, особенно у края Тверди, можно увидеть блеск чешуи. Глупости, конечно: Долгая Змея для этого слишком далеко, её даже сквозь толщу воздуха видно очень редко. Вот если немного отплыть от берега, тогда — да, можно увидеть. Но близко всё равно не подобраться: вдоль края Мира, там, где лежит в воде её бесконечное тёмное тело, удерживая небосвод, вихрятся такие течения и такие ветры — никак не добраться. Говорят, если нырнуть на черве поглубже, можно преодолеть эту преграду, но там свои опасности. Если у кого-то подобное получалось, он промолчал.
Черви считаются самым надёжным транспортом. С ними почти не случается аварий, они прекрасно дрессируются, послушны погонщику, а существа из глубин, которые способны причинить им вред, почти не поднимаются к Тверди. Но всё равно — страшно, потому что здесь от тебя уже ничего не зависит, и если с червём что-то случится — это смерть.
Раньше погонщиками служили в основном змеи. Потом червей почти не осталось, как и чешуйчатых; насколько я знала, сейчас их работало меньше десятка. Но дефицит не грозил, потому что путешественников тоже стало гораздо меньше: население Мира с прихода зелёной гнили и по сей день сократилось как минимум втрое.
Великий Змеелов утверждал, что остальных червей увели змеи-погонщики, унося в их чревах сородичей, и сетовал на то, что там проклятых гадов не достать. Где «там» — не ответил ни разу. В последние годы я надеялась, что это было именно так. Не представляла, где эти беглецы могли найти прибежище, но — надеялась.
Может, Долгая Змея смилостивилась над своими детьми и дала им прибежище на кончике хвоста? Где-то же прятались змеи-беглецы! Вполне возможно, что именно те беглецы, которые украли червей, и пытались сейчас договориться с королём. Если это на самом деле так, если они выжили… Один червь способен унести полтысячи пассажиров, а их было несколько десятков! Может, не так уж мало змей уцелело?
Прошла официантка, предлагая всем желающим чай и лёгкие закуски. Я отказалась, а сосед на некоторое время умолк, шумно хлюпая и дуя в высокую кружку с удобным широким дном. Потом погас общий свет, и некоторое время я читала под небольшим ярким светильником, расположенным в изголовье койки. За это время старик, вздыхая и охая, продолжая болтать, судя по шуршанию, переоделся ко сну и забрался под одеяло.
Некоторое время повисела тишина, а потом...
Тому, что он храпит, я уже не удивилась, как и бормотанию во сне. Но это мелкое неудобство всерьёз не обеспокоило, хватило накинуть полог тишины — незаменимые чары в дороге.
Ложилась я уже ближе к утру, когда слова начали скакать и расплываться перед глазами, а нос пару раз чуть не уткнулся в листы. Не спать, увы, невозможно, а спать... Я знала, что меня там ждёт. От кошмаров уже давно ничто не помогало — ни чары, ни снадобья, ни самоубеждение. Каждый раз оставалось лишь надеяться, что сегодня повезёт: всё же сны были достаточно милосердны и приходили раз в три-четыре дня, не чаще, иначе я давно бы уже окончательно сошла с ума или свела счёты с жизнью.
Впрочем, именно сейчас надежда была очень слабой: слишком насыщенным выдался день.
Днём ранее
...Времена каменных застенков, сырых и провонявших кислой кровью пыточных прошли давно. Ушли в прошлое зловещие, безобразного вида конструкции, один облик которых вызывал у неподготовленных людей тошноту. Сейчас допросная больше напоминала больничную палату или, скорее, ту часть морга, где прозекторы проводят свои исследования.
На белом мраморном столе, изрезанном символами и запутанными линиями, напоминающими трещины в камне, сейчас лежал старик. Рубаха из небелёного полотна и такие же портки отчасти скрывали тощие телеса, покрытые жёлто-серой кожей с пигментными пятнами и пучками седых волос. Тщедушное тело порой выгибалось от боли — насколько позволяли держащие его ремни. Когда судорога проходила, на головы окружающих и тех, кого здесь не было, сыпались проклятья.
Четверо, собравшиеся вокруг стола, не обращали внимания на ругань: все ждали.
Роль палача при артефакте исполнял невозмутимый, как глыба льда, мужчина средних лет — подтянутый, обаятельный; когда он улыбнулся мне при знакомстве, на щеках появились трогательные ямочки. Сейчас, правда, он был спокоен и сосредоточен — работал. Сидел в изголовье стола, там, где располагались управляющие пластины, и подобно композитору, создающему новую пьесу, порой задумчиво касался клавиш в одному ему понятной последовательности.
Король сидел в кресле сбоку от стола, чуть поодаль. Он буравил взглядом основание стола и порой недовольно кривился — происходящее было ему противно. Рядом со столом, следя за ломкой магических и психических барьеров с академическим интересом, стоял довольно молодой энергичный мужчина — Мориц Сенад, занимавший при короле должность начальника безопасности. Его любопытство вызывало, главным образом, время, которое затратит палач на подготовку «материала для допроса».
А напротив него, через стол, стояла я, сцепив за спиной руки. И получала удовольствие.
Было так ново и так приятно видеть Великого Змеелова столь жалким, беспомощным, обречённым. Маленький, трусливый, убогий человечек, состоящий почти из одной ненависти — я даже предположить не могла, откуда её столько взялось. Хитрый и изворотливый, этого не отнять; безжалостный, с удовольствием ломавший судьбы. Никому не нужный теперь, кроме своих палачей.
— Можно начинать, — через некоторое время разрешил артефактор. И Сенад с предвкушением в глазах открыл свой блокнот с заметками.
Великий Змеелов плевался ядом, но отвечал на вопросы. О приказах и казнях, о грешках своих любимцев и захвате власти. О Создателе, который явился ему во сне незадолго до появления зелёной гнили и назвал его, Ворика, спасителем. О том, как придумал делать из крови змей лекарство от болезни, как использовал его для манипуляции людьми...
Много чего говорил, заполняя один за другим звуковые кристаллы для архива. Под конец осип и он, и следователь, и даже я была к этому близка, хотя вопросов задавала куда меньше, чем Мориц. О тех вещах, в которых, отлично зная Орден изнутри, понимала куда больше сторонних наблюдателей.
Когда кристаллы закончились, пришлось слать одного из ожидавших за дверью людей за новыми.
— Сука! — прошипел мне Великий Змеелов. Молчать на этом столе сложно, мучительно больно — рвётся наружу всё то, что прежде было сокрыто. И если не задавать нужных вопросов, объект обычно начинает говорить обо всём, что приходит в голову. — Змеиная подстилка! Надо было сжечь тебя ещё тогда, вместе с ублюдком...
— Ты свою возможность упустил, — ответила я, равнодушно пожав плечами. — Теперь я погреюсь у твоего костра.
Провоцировала. Низко, недостойно — издеваться над тем, кто не может ответить, бить лежачего. Но я слишком ненавидела этого человека, чтобы помнить о каком-то благородстве.
Вместо внятного ответа он опять разразился бранью. Кажется, та грязь, которую исторгал Великий Змеелов сейчас, составляла основу его сущности.
— Проклятье, — пробормотал Орлен. — Мориц, в следующий раз будь более предусмотрительным!
— Простите, ваше величество, — развёл руками тот. Он тоже, как и я, давно примостился на табуретке. Стоять столько времени почётным караулом у одра старого коршуна — много чести. — У меня никогда допросы не затягивались на шесть часов без перерыва. И надеюсь, впредь не затянутся!
— Надо было придушить сучёныша сразу, брюхо тебе вспороть. Зря решил использовать... — прокашлял Великий Змеелов.
Меня словно окатило холодной водой.
— Мой сын... жив? — подалась я вперёд, приподнявшись на стуле.
— Сдох уже небось в какой-то канаве, — хрипло расхохотался старик.
— Он родился живым?! Куда ты его дел, падаль?! Говори!
— Норика, прекрати! — рявкнул Мориц, вскакивая. С грохотом упал его стул.
Подоспел со своего места король, сообща мужчины оттащили меня от Великого Змеелова.
— Ты его прикончишь и тогда точно ничего уже не узнаешь! — пытался воззвать к здравому смыслу Орлен.
— Норика, это будет слишком лёгкая смерть, не надо!
Меня трясло. Я даже не вспомнила сейчас о магии, хотелось голыми руками разорвать на части дряблое, высохшее тело, вырвать горло, чтобы только не слышать хриплого издевательского смеха. Я не слышала ничего, кроме этого смеха, и хорошо, что физически мужчины были сильнее: слова их до меня не доходили и никакого воздействия не имели.
Безобразие прекратил палач. Он на несколько секунд оставил своё место, налил воды из графина в стакан и выплеснул мне в лицо.
— Прошу прощения, ваше величество, в вас я попасть не хотел, — флегматично уронил в наступившей тишине мужчина, тихо поставил стакан и вернулся к своему месту.
— Ничего страшного, — кашлянул Орлен, по-простецки утирая брызги с лица рукавом.
— Простите за эту вспышку, — ломким, дрогнувшим голосом проговорила я, следуя королевскому примеру и утираясь рукавами формы. — Я...
— Сядь. Сейчас всё выясним, — Мориц кивнул на стул, и я обессиленно на него опустилась. От накатившей слабости подгибались колени.
Вот только ничего больше о моём ребёнке Великий Змеелов сказать не мог. В приюте, куда его отдали, случился пожар, и след мальчика, которому тогда было четыре года, оборвался. Его никто особо не искал, не видели смысла: я и так слушалась отлично и не давала повода усомниться в верности Ордену. «Сдох и сдох твой ублюдок!» — хрипло каркал старик.
Но поверить в это снова? О нет, это тогда я была глупой девчонкой, которая не ставила под сомнение слова наставников. А теперь у меня появилась цель в жизни, смысл. Хотя бы на короткое время, пока не выяснится, что...
Нет, вот об этом точно не стоит думать. Не сейчас.
Мне снился огонь. Старое сухое здание трещало, дым ел глаза и набивался в горло. Злое, ревущее пламя клацало пастью и отказывалось подчиняться. Вырвавшись из-под контроля, оно бесновалось, стремилось сожрать всё, до чего могло дотянуться. Мстило за годы, века рабства.
Горела кожа, горели руки, глаза. Боль выгибала распятое на мраморном столе тело, выжигая кровь и даже душу.
А потом слышные сквозь вой пламени крики и плач утонули в грохоте рухнувших перекрытий. И я проснулась, рывком села на кровати, загнанно дыша. Дрожащей ладонью стёрла пот со лба.
От резкого движения истончившийся за ночь полог тишины лопнул, поэтому вежливое «доброе утро, красавица» соседа я услышала и даже ответила чуть хриплым со сна голосом. Не глядя в его сторону, набросила халат поверх длинной свободной рубашки, в которую переоделась перед сном, и отправилась умываться.
К тому моменту, как привезли завтрак, я успела привести себя в порядок в уборной и вернуться посвежевшей. Строгая, точная и расторопная, как хорошо отлаженный механизм, горничная в несколько секунд расставила тарелки, так же механически пожелала приятного аппетита и ушла в следующую каюту, а мы остались вдвоём.
Сосед сегодня был неожиданно, я бы даже сказала, пугающе молчалив. Сосредоточенно жевал омлет, прихлёбывая ягодный компот. Глядел в тарелку, изредка косился в мою сторону.
— Плохо? — спросил наконец.
— Почему же? Весьма недурно готовят, — возразила я.
Старичок захихикал в кулак, потом прокашлялся и пояснил:
— Сны, — сосед кивнул на мою койку. — Могу средство дать. От совести, конечно, не поможет, но спать будешь лучше.
— Оставляя за скобками вопросы совести… Вы действительно думаете, что я возьму какое-то средство у полоумного старика, который при первой встрече схватил меня за задницу? — спросила с лёгкой растерянностью.
Он опять захихикал.
— А у Язода Самоса?
— Тем более! — ответила без раздумий, чем вызвала ещё один приступ веселья.
— Я дурного не думаю, помочь хочу, — попытался он настоять на своём.
— В помощи не нуждаюсь.
— Ишь ты, гордая какая! — кажется, старый алхимик немного обиделся. — Наказываешь себя?
— Скажите, вы желаете сойти с этого червя живым? — ровно спросила его.
— Ух, грозная какая! А ты не смотри, что я старенький, я, может, ещё ого-го!
— Я боевой маг, — продолжила тем же тоном, хмуро глядя на попутчика. Того, правда, совсем не пронимал тяжёлый взгляд, отработанный на курсантах и младших членах Ордена. — Я сначала бью, потом разговариваю. Чудо, что сдержалась сейчас!
— Ух! Говорю же, хороша! Люблю женщин в форме! — мечтательно прижмурился он и даже звонко причмокнул. — А так, может, и не худший конец для старика — от руки красотки, а?
Попутчик рассмеялся своей шутке, а я лишь пожала плечами, села на койку и начала стаскивать сапоги. В любом случае он предупреждён и совесть моя чиста. А если желает сунуть голову Змее в пасть — кто ему запретит! Видимо, пожил достаточно и терять ему нечего.
Не получив ответа, старичок не расстроился и бодро затрещал обо всём на свете. Я мрачно спросила себя, почему не взяла одноместную каюту, и тут же ответила: на этом рейсе таких попросту не было. А добираться с пересадкой или ждать ещё почти сутки совершенно не хотелось.
Сбросив сапоги на пол, я устроилась на койке с ногами и погрузилась в изучение выданных королём бумаг. Пока сосед не распускал руки, я вполне могла потерпеть его, причём без особых неудобств.
Расчёт оказался верен, и даже не пришлось прибегать к защитным заклинаниям. Стоило немного отвлечься, и я просто перестала воспринимать болтовню попутчика, а тому, кажется, и не требовалась реакция слушателя, достаточно молчания.
Поначалу игнорировать его вот так было неловко. Старый человек, вероятно одинокий, не так уж часто ему доводится поговорить хоть с кем-то! Но я быстро заткнула совесть напоминаниями о начале знакомства. Сам виноват: не стал бы распускать руки, я бы наверняка пожалела его и постаралась поддержать светский разговор.
Всё-таки репутация Змееловов имела свои плюсы: никому бы и в голову не пришло хватать ястреба за задницу, это очень неприятный способ самоубийства. А сейчас… Легкомысленная голубая блуза навыпуск, удлинённый светло-серый жилет с тонким поясом — и кто под всем этим отличит военную выправку от отличной осанки!
Каюта мелко задрожала, по стенам прокатился длинный, протяжный стон — сигнал о погружении. Койка дёрнулась, заставив меня ухватиться для надёжности за стол и придержать второй рукой бумаги на коленях. Пол накренился, тряска усилилась. Сейчас червь полз по спирали вниз, к близким в этом месте водам Океана: именно толщина породы определяла, где можно, а где нельзя строить червячные станции.
Спуск занял немногим больше получаса. Ещё один стон другой тональности — и мир вокруг выровнялся, а тряска прекратилась.
Я с минуту прислушивалась к наступившей тишине — не считая болтовни соседа — и старалась дышать ровно, чтобы унять застучавшее в горле сердце.
В такие моменты всегда не по себе. Жутко думать, что длинное гибкое тело извивается над Бездной, почти прижимаясь спиной к Тверди. А внизу, под ногами и его брюхом, — изначальный безбрежный и бездонный Океан. И живущие в его глубинах древние чудовища, которые вечно парят в толще воды.
Говорят, воды Океана в глубине столь прозрачны, что сквозь них, особенно у края Тверди, можно увидеть блеск чешуи. Глупости, конечно: Долгая Змея для этого слишком далеко, её даже сквозь толщу воздуха видно очень редко. Вот если немного отплыть от берега, тогда — да, можно увидеть. Но близко всё равно не подобраться: вдоль края Мира, там, где лежит в воде её бесконечное тёмное тело, удерживая небосвод, вихрятся такие течения и такие ветры — никак не добраться. Говорят, если нырнуть на черве поглубже, можно преодолеть эту преграду, но там свои опасности. Если у кого-то подобное получалось, он промолчал.
Черви считаются самым надёжным транспортом. С ними почти не случается аварий, они прекрасно дрессируются, послушны погонщику, а существа из глубин, которые способны причинить им вред, почти не поднимаются к Тверди. Но всё равно — страшно, потому что здесь от тебя уже ничего не зависит, и если с червём что-то случится — это смерть.
Раньше погонщиками служили в основном змеи. Потом червей почти не осталось, как и чешуйчатых; насколько я знала, сейчас их работало меньше десятка. Но дефицит не грозил, потому что путешественников тоже стало гораздо меньше: население Мира с прихода зелёной гнили и по сей день сократилось как минимум втрое.
Великий Змеелов утверждал, что остальных червей увели змеи-погонщики, унося в их чревах сородичей, и сетовал на то, что там проклятых гадов не достать. Где «там» — не ответил ни разу. В последние годы я надеялась, что это было именно так. Не представляла, где эти беглецы могли найти прибежище, но — надеялась.
Может, Долгая Змея смилостивилась над своими детьми и дала им прибежище на кончике хвоста? Где-то же прятались змеи-беглецы! Вполне возможно, что именно те беглецы, которые украли червей, и пытались сейчас договориться с королём. Если это на самом деле так, если они выжили… Один червь способен унести полтысячи пассажиров, а их было несколько десятков! Может, не так уж мало змей уцелело?
Прошла официантка, предлагая всем желающим чай и лёгкие закуски. Я отказалась, а сосед на некоторое время умолк, шумно хлюпая и дуя в высокую кружку с удобным широким дном. Потом погас общий свет, и некоторое время я читала под небольшим ярким светильником, расположенным в изголовье койки. За это время старик, вздыхая и охая, продолжая болтать, судя по шуршанию, переоделся ко сну и забрался под одеяло.
Некоторое время повисела тишина, а потом...
Тому, что он храпит, я уже не удивилась, как и бормотанию во сне. Но это мелкое неудобство всерьёз не обеспокоило, хватило накинуть полог тишины — незаменимые чары в дороге.
Ложилась я уже ближе к утру, когда слова начали скакать и расплываться перед глазами, а нос пару раз чуть не уткнулся в листы. Не спать, увы, невозможно, а спать... Я знала, что меня там ждёт. От кошмаров уже давно ничто не помогало — ни чары, ни снадобья, ни самоубеждение. Каждый раз оставалось лишь надеяться, что сегодня повезёт: всё же сны были достаточно милосердны и приходили раз в три-четыре дня, не чаще, иначе я давно бы уже окончательно сошла с ума или свела счёты с жизнью.
Впрочем, именно сейчас надежда была очень слабой: слишком насыщенным выдался день.
Днём ранее
...Времена каменных застенков, сырых и провонявших кислой кровью пыточных прошли давно. Ушли в прошлое зловещие, безобразного вида конструкции, один облик которых вызывал у неподготовленных людей тошноту. Сейчас допросная больше напоминала больничную палату или, скорее, ту часть морга, где прозекторы проводят свои исследования.
На белом мраморном столе, изрезанном символами и запутанными линиями, напоминающими трещины в камне, сейчас лежал старик. Рубаха из небелёного полотна и такие же портки отчасти скрывали тощие телеса, покрытые жёлто-серой кожей с пигментными пятнами и пучками седых волос. Тщедушное тело порой выгибалось от боли — насколько позволяли держащие его ремни. Когда судорога проходила, на головы окружающих и тех, кого здесь не было, сыпались проклятья.
Четверо, собравшиеся вокруг стола, не обращали внимания на ругань: все ждали.
Роль палача при артефакте исполнял невозмутимый, как глыба льда, мужчина средних лет — подтянутый, обаятельный; когда он улыбнулся мне при знакомстве, на щеках появились трогательные ямочки. Сейчас, правда, он был спокоен и сосредоточен — работал. Сидел в изголовье стола, там, где располагались управляющие пластины, и подобно композитору, создающему новую пьесу, порой задумчиво касался клавиш в одному ему понятной последовательности.
Король сидел в кресле сбоку от стола, чуть поодаль. Он буравил взглядом основание стола и порой недовольно кривился — происходящее было ему противно. Рядом со столом, следя за ломкой магических и психических барьеров с академическим интересом, стоял довольно молодой энергичный мужчина — Мориц Сенад, занимавший при короле должность начальника безопасности. Его любопытство вызывало, главным образом, время, которое затратит палач на подготовку «материала для допроса».
А напротив него, через стол, стояла я, сцепив за спиной руки. И получала удовольствие.
Было так ново и так приятно видеть Великого Змеелова столь жалким, беспомощным, обречённым. Маленький, трусливый, убогий человечек, состоящий почти из одной ненависти — я даже предположить не могла, откуда её столько взялось. Хитрый и изворотливый, этого не отнять; безжалостный, с удовольствием ломавший судьбы. Никому не нужный теперь, кроме своих палачей.
— Можно начинать, — через некоторое время разрешил артефактор. И Сенад с предвкушением в глазах открыл свой блокнот с заметками.
Великий Змеелов плевался ядом, но отвечал на вопросы. О приказах и казнях, о грешках своих любимцев и захвате власти. О Создателе, который явился ему во сне незадолго до появления зелёной гнили и назвал его, Ворика, спасителем. О том, как придумал делать из крови змей лекарство от болезни, как использовал его для манипуляции людьми...
Много чего говорил, заполняя один за другим звуковые кристаллы для архива. Под конец осип и он, и следователь, и даже я была к этому близка, хотя вопросов задавала куда меньше, чем Мориц. О тех вещах, в которых, отлично зная Орден изнутри, понимала куда больше сторонних наблюдателей.
Когда кристаллы закончились, пришлось слать одного из ожидавших за дверью людей за новыми.
— Сука! — прошипел мне Великий Змеелов. Молчать на этом столе сложно, мучительно больно — рвётся наружу всё то, что прежде было сокрыто. И если не задавать нужных вопросов, объект обычно начинает говорить обо всём, что приходит в голову. — Змеиная подстилка! Надо было сжечь тебя ещё тогда, вместе с ублюдком...
— Ты свою возможность упустил, — ответила я, равнодушно пожав плечами. — Теперь я погреюсь у твоего костра.
Провоцировала. Низко, недостойно — издеваться над тем, кто не может ответить, бить лежачего. Но я слишком ненавидела этого человека, чтобы помнить о каком-то благородстве.
Вместо внятного ответа он опять разразился бранью. Кажется, та грязь, которую исторгал Великий Змеелов сейчас, составляла основу его сущности.
— Проклятье, — пробормотал Орлен. — Мориц, в следующий раз будь более предусмотрительным!
— Простите, ваше величество, — развёл руками тот. Он тоже, как и я, давно примостился на табуретке. Стоять столько времени почётным караулом у одра старого коршуна — много чести. — У меня никогда допросы не затягивались на шесть часов без перерыва. И надеюсь, впредь не затянутся!
— Надо было придушить сучёныша сразу, брюхо тебе вспороть. Зря решил использовать... — прокашлял Великий Змеелов.
Меня словно окатило холодной водой.
— Мой сын... жив? — подалась я вперёд, приподнявшись на стуле.
— Сдох уже небось в какой-то канаве, — хрипло расхохотался старик.
— Он родился живым?! Куда ты его дел, падаль?! Говори!
— Норика, прекрати! — рявкнул Мориц, вскакивая. С грохотом упал его стул.
Подоспел со своего места король, сообща мужчины оттащили меня от Великого Змеелова.
— Ты его прикончишь и тогда точно ничего уже не узнаешь! — пытался воззвать к здравому смыслу Орлен.
— Норика, это будет слишком лёгкая смерть, не надо!
Меня трясло. Я даже не вспомнила сейчас о магии, хотелось голыми руками разорвать на части дряблое, высохшее тело, вырвать горло, чтобы только не слышать хриплого издевательского смеха. Я не слышала ничего, кроме этого смеха, и хорошо, что физически мужчины были сильнее: слова их до меня не доходили и никакого воздействия не имели.
Безобразие прекратил палач. Он на несколько секунд оставил своё место, налил воды из графина в стакан и выплеснул мне в лицо.
— Прошу прощения, ваше величество, в вас я попасть не хотел, — флегматично уронил в наступившей тишине мужчина, тихо поставил стакан и вернулся к своему месту.
— Ничего страшного, — кашлянул Орлен, по-простецки утирая брызги с лица рукавом.
— Простите за эту вспышку, — ломким, дрогнувшим голосом проговорила я, следуя королевскому примеру и утираясь рукавами формы. — Я...
— Сядь. Сейчас всё выясним, — Мориц кивнул на стул, и я обессиленно на него опустилась. От накатившей слабости подгибались колени.
Вот только ничего больше о моём ребёнке Великий Змеелов сказать не мог. В приюте, куда его отдали, случился пожар, и след мальчика, которому тогда было четыре года, оборвался. Его никто особо не искал, не видели смысла: я и так слушалась отлично и не давала повода усомниться в верности Ордену. «Сдох и сдох твой ублюдок!» — хрипло каркал старик.
Но поверить в это снова? О нет, это тогда я была глупой девчонкой, которая не ставила под сомнение слова наставников. А теперь у меня появилась цель в жизни, смысл. Хотя бы на короткое время, пока не выяснится, что...
Нет, вот об этом точно не стоит думать. Не сейчас.
ГЛАВА 2. Океан у ног
Мне снился огонь. Старое сухое здание трещало, дым ел глаза и набивался в горло. Злое, ревущее пламя клацало пастью и отказывалось подчиняться. Вырвавшись из-под контроля, оно бесновалось, стремилось сожрать всё, до чего могло дотянуться. Мстило за годы, века рабства.
Горела кожа, горели руки, глаза. Боль выгибала распятое на мраморном столе тело, выжигая кровь и даже душу.
А потом слышные сквозь вой пламени крики и плач утонули в грохоте рухнувших перекрытий. И я проснулась, рывком села на кровати, загнанно дыша. Дрожащей ладонью стёрла пот со лба.
От резкого движения истончившийся за ночь полог тишины лопнул, поэтому вежливое «доброе утро, красавица» соседа я услышала и даже ответила чуть хриплым со сна голосом. Не глядя в его сторону, набросила халат поверх длинной свободной рубашки, в которую переоделась перед сном, и отправилась умываться.
К тому моменту, как привезли завтрак, я успела привести себя в порядок в уборной и вернуться посвежевшей. Строгая, точная и расторопная, как хорошо отлаженный механизм, горничная в несколько секунд расставила тарелки, так же механически пожелала приятного аппетита и ушла в следующую каюту, а мы остались вдвоём.
Сосед сегодня был неожиданно, я бы даже сказала, пугающе молчалив. Сосредоточенно жевал омлет, прихлёбывая ягодный компот. Глядел в тарелку, изредка косился в мою сторону.
— Плохо? — спросил наконец.
— Почему же? Весьма недурно готовят, — возразила я.
Старичок захихикал в кулак, потом прокашлялся и пояснил:
— Сны, — сосед кивнул на мою койку. — Могу средство дать. От совести, конечно, не поможет, но спать будешь лучше.
— Оставляя за скобками вопросы совести… Вы действительно думаете, что я возьму какое-то средство у полоумного старика, который при первой встрече схватил меня за задницу? — спросила с лёгкой растерянностью.
Он опять захихикал.
— А у Язода Самоса?
— Тем более! — ответила без раздумий, чем вызвала ещё один приступ веселья.
— Я дурного не думаю, помочь хочу, — попытался он настоять на своём.
— В помощи не нуждаюсь.
— Ишь ты, гордая какая! — кажется, старый алхимик немного обиделся. — Наказываешь себя?
