В маяках это всегда была сила той или иной стихии. Конечно же, содержащая в себе неимоверный холод. Но огненные печати встали у него на пути, прикрывая подопечных эрайта и чтицу, которой даже не пришлось читать ни один Образ ради собственной защиты.
Рикхард, конечно же, победил. Не могло быть иначе. Иначе – это смерть. А умирать эрайт Имфироса не умел.
Порыв стихии оказался задушен, печати разбили весь холод и лед, что агамма принесла сюда. Пламя вернулось в маяк и полностью захватило пространство.
А маги вернулись в обычный мир. Остатки ледяной корки таяли у порога огненного маяка, следов холода вокруг не осталось. В чаше опять плясали веселые яркие языки пламени.
Чтица быстро создала портальную печать и исчезла. Бесшумные покосились на своего наставника. Тот одарил их выразительным взглядом, из-за чего они предпочли начать изучать землю под ногами, и тоже исчез, оставляя наведение порядка городской страже. И все же он успел услышать слова своего подопечного.
– Никуда не годится, – произнес Кот с явной досадой.
Эрайт оказался у себя дома. Тишина сомкнулась плотным безопасным коконом. Сейчас это было единственным местом, где он мог отвлечься от постоянного напряжения. Добротный двухэтажный особняк, запрятанный среди тенистых аллей самого дорого района Имфироса, отличался безмолвием и полным отсутствием движения как внутри, так и снаружи. Впору было сомневаться, что этот дом обитаем, но проверять, конечно же, никто не стал бы. Ни у кого не набралось бы столько смелости.
Рикхард выдохнул, сильные плечи опустились, нервы глубоко под смуглой кожей перестали дрожать, когда он убедил себя, что больше ни перед кем держаться не надо. И сражаться тоже не надо. С самим собой в первую очередь.
Ванна и столовая вовсе вернули магу чувство равновесия: полчаса под потоками горячей воды и сытный обед могли справиться с чем угодно.
Только после этого Рикхард вошел в свою комнату. Обставленная без лишних изысков, но дорогой мебелью из светлого дерева, с широкой кроватью и со шкурой черного маркита на полу – могучего и огромного зверя с далекого от их краев севера,– она была привычной и по-своему уютной. Известная до мельчайших деталей обстановка и размеренный уклад дома, в котором почти не жили, почти не ночевали, о котором еле помнили.
Взгляд мага с подозрением скользнул по сторонам, по обитым деревянными панелями стенам и по неимоверным по стоимости доскам паркета. Подозрение в Рикхарде вызвало то, что в его пространстве все еще обнаруживались черты прошлой жизни. Той, что была до черной бездны, которую они с чтицей открыли в четыре руки и рухнули в нее безвозвратно.
Дэзан, например, утверждала, что звериная шкура, тем более маркита, как украшение жилища, могла считаться уместной в пещерах далеких предков человечества. И намекала, что нужно от нее избавиться. Рикхард ее слова пропускал мимо ушей и брал свою жену несчетное количество раз прямо на этой шкуре, отчего она и не сильно настаивала на своем решении, потому что до кровати они добирались далеко не всегда. От чтицы осталось и широкое старое бронзовое зеркало на стене. Отчего-то оно не считалось безвкусицей. Эрайт никогда в этом не разбирался и разбираться не собирался, он просто позволял супруге все то, что не противоречило его собственным желаниям.
Рикхард выматерился. Мысли ему не нравились, неконтролируемое раздражение тоже. И правда стоило пойти в Красную Завесу. Там он пропадет на несколько дней, может быть, даже сгинет на всю оставшуюся жизнь… Но это все слабость! А слабостей у эрайта не должно быть.
Его собственный наставник, Холорд, сам дал будущему подопечному прозвище, когда тот только стал бесшумным и набирался опыта в противостоянии с агаммой. Стальной. Для самого Холорда, часто получавшего травмы, это оставалось вечной издевкой, которую он обращал на самого себя.
Но, как известно, прочность стали проверяется ковкой. У чтицы рука была изящная, легкая, но стоило ей только взмахнуть тонкой кистью, и по стали шли трещины, как от самого сильного удара. Рикхард понял, что за прошедшие три года как следует закалить себя не смог. И теперь вынужден обращаться взбудораженным зверем, неспособным найти покой.
На широком столе под окном все еще лежали бумаги. Краткие отчеты о жизни Дэзан. Через имевшуюся благодаря части его души связь эрайт мог лишь чувствовать, что она жива, но не более того. А благодаря бумагам «бесправный» маг знал, где находится бывшая супруга. Она не покидала регион за это время. А с момента, когда началось угасание Аттрактора, и вовсе кружила вокруг Имфироса, словно топталась у самого порога…
Наверное, стоит быть осторожнее и не оставлять их вот так, хотя вряд ли Дэзан придет в голову прийти сюда. Ей гордость не позволит. Но все же, если так случится, то Рикхард имеет все шансы лишиться жизни. Нет, сначала ему выдавят глаза, оскопят, а потом вспорют живот. Должно быть, так. Дэзан не простит слежки. Посчитает это омерзительным. Обвинит в том, что он вновь посягает на ее свободу и жизнь…
Сначала Рикхард просто хотел знать, где она, потом это превратилось в привычку и он не стал ничего менять. Хиннат мог раздобыть какие угодно сведения, если Руад ему прикажет. А Руад давал некоторые поручения своему помощнику по просьбе эрайта.
Стоило бы все это сжечь и не думать, но Рикхард думал. И только когда в висках застучали тяжелые молотки, он погрузился в Истинный огонь. Стоило восстановить силы как можно быстрее, у него еще слишком много работы.
– Поступила просьба провести обратную сделку, – произнесла Джалана, перекладывая на столе бумаги. – Вчера на вечерних торгах сын нашего почетного гражданина города сцепился с отпрыском другой богатой семьи и решил… продемонстрировать свои возможности. В итоге они слишком повысили ставки и достигли «потолка».
Потолок равнялся цене, в пятьдесят один раз превышающей первоначальную ставку. При ее достижении торг прекращался. И участники были обязаны либо договориться между собой и признать одну из сторон победителем по собственной воле, либо предмет не доставался никому и возвращался на торги без их дальнейшего участия.
– В итоге он потратил полугодовую выручку торгового дома своего отца. Владелец не готов расставаться с такой суммой, тем более что она отдана за древнюю рукопись, которую он считает мусором, – закончила Джалана, выглядя при этом уверенно и собранно, как самый настоящий секретарь. Волосы были собраны в простой высокий хвост, обнажая длинную шею.
Руад, не забывая про бумаги, письма и печати, тайком любовался женой. Он всегда ей любовался, но случались вот такие маленькие эпизоды, бывшие для него особенно очаровательны. Он сам не знал почему. Видимо, причина в том, что он уже шестьдесят с лишним лет влюблен в эту женщину как безумный. Почему он влюблен в нее настолько, да еще и так долго, Руад тоже не знал, но давно смирился.
Очень хотелось схватить ее и зацеловать до сбившегося дыхания и алого румянца на щеках, но бумаги на столе не заканчивались, только менялись местами, перетекая из одной стопки в другую. В этом кабинете, чьи стены украшали темно-зеленые панели с витиеватым узорчатым рисунком, где пол был застлан тонким ковром, чтобы заглушать все шаги, с множеством шкафов, плотно забитых папками, могла существовать только работа и ничего более. За спиной диеналя во всю ширину стены висела карта Имфироса. Она изображала весь город, захватывая даже основные пригородные районы. Иногда на карте вспыхивали оранжевые и красные точки. Завесы. Оледеневшие маяки. Спустя два года, в течение которых буйствовала агамма, уже почти удавалось не обращать внимания на то, что показывала карта. Все равно всюду было успеть невозможно.
– Штраф он тоже не хочет платить за обратную сделку? – деловито спросил диеналь, ставя печать на канцелярском приказе и поглядывая, как вспыхивает шкатулка для сообщений.
Он открыл ее, быстро перелистал записки и распределил их по стопкам. Большинство вопросов оказались вовсе не срочными.
– Просит о снисхождении, – издевательски улыбнулась Джалана, щуря карие глаза.
– Чем он там занимается? – протянул руку Руад.
Она тут же передала ему готовый отчет – несколько скрепленных между собой листов из плотной бумаги, исписанных каллиграфическим почерком. Джалана всегда могла предсказать вопросы мужа.
– Ясно, – пробурчал дэкат, изучая ровные строки, сообщающие, что торговец имеет широкую сеть булочных и кондитерских, к тому же имевших историческую ценность, так как существовали эти лавки уже более пятисот лет, и право владения на них передавалось из поколения в поколение в одной семье. – Почетный гражданин… Ну и прекрасно! Штраф с него не возьмем, но пусть выдаст приютам подарки к приближающемуся празднику Совершеннолетия.
– Хорошо, – послушно ответила Джалана, делая пометку в своих записях.
Праздник Совершеннолетия имел древние корни и считался переломным моментом, когда еще вчерашние дети вступали во взрослую жизнь. Этот день отмечался повсеместно и очень весело. Город украшали яркие ленты и разноцветные фонари, пеклись традиционные сладкие пироги, по рекам и каналам сплавлялись самодельные кораблики со спрятанными внутри них желаниями на небольших клочках бумаги. Родители и все представители старших поколений поздравляли молодых людей и желали им счастья. Конечно же, в семьях дарились подарки, но семьи были не у всех. Поэтому для приютских детей находили благотворителей, или же те сами изъявляли страстное желание, когда слышали о каких-нибудь налоговых послаблениях за свой вклад в детское счастье.
В кабинет без стука ворвался посыльный. На темно-зеленой форме он имел особую метку, означавшую принадлежность к комиссариату города, а потому имел право при срочных поручениях забывать о формальностях и этикете. Поднявшаяся ему навстречу со своего места Джалана приняла от него письмо, запечатанное магической печатью. Посыльный мотнул головой – и как только форменный головной убор не слетел! – выражая таким образом почтение и прощание разом, быстро развернулся и унесся обратно. Джалана раскрыла письмо и быстро прочла его. По лицу скользнули тени.
– Руад, – она протянула бумагу диеналю.
Он пробежал глазами по строчкам и раздраженно смял письмо в кулаке.
– Пойдешь? – коротко спросил он, бросая взгляд себе за спину на карту и вычисляя нужный ему квартал.
– Конечно, – кивнула Джалана, – я же твой секретарь.
Руад сформировал портальную печать, и они переместились к указанному в письме месту.
В рабочем районе города стражи оцепили целый квартал. Заставленный низкими постройками, старыми бараками, островерхими громоздкими ангарами, он ничем не отличался от десятка таких же, что существовали на окраинах Имфироса многие годы. Сильный ветер путался в переплетении проходов между зданиями, которые строили без особой вдумчивости. С очередным порывом поднялась пыль с неухоженных дорог, чаще представлявших собой затоптанный столетиями песок и мелкий гравий, нежели добротную каменную плитку.
Какое-то время Джалана использовала свое Право на незримость, что делало ее и диеналя совершенно незаметными для окружающих. Руад мысленно проверил весь квартал: его Право на охоту позволяло почувствовать каждого, кто здесь сейчас присутствовал. Правитель города хотел убедиться, что нигде не затаились любопытные глаза и уши. Лишних свидетелей в делах, требовавших особого подхода, диеналь не любил. Напрасные жертвы… Но сейчас в квартале действительно не было никого – все стражи принадлежали комиссариату, а значит, подчинялись Хардану. А значит, умели молчать. Главный комиссар Имфироса отлично управлял своими людьми и четко разъяснял, за что они могут иметь привилегии, а за что – лишиться службы, а в некоторых случаях и головы.
Руад нашел место, где было меньше всего людей. Лишь несколько фигур в темной отличительной форме стояло на развилках между зданиями, обращенных спиной к одному ничем непримечательному ангару. Именно в него вошел диеналь. Джалана убрала Право, и они стали видимы. Хардан совершенно не удивился появлению четы. Рослый и широкоплечий комиссар прервал свой разговор с подчиненным, который тут же отступил, спрятавшись в тенях возле стен, и направился к правителю города. Джалана принялась держаться на расстоянии от мужа, так, чтобы услышать главное, в то же время показать свое полное безучастие в будущем действе. Она просто посмотрит и запомнит мелочи. На всякий случай.
Пока комиссар быстро делился подробностями произошедшего, Руад спокойно изучал обстановку. Среди щелей в деревянных стенах пробивался свет, и в его острых лучах была отчетливо видна невесомо кружащаяся вездесущая пыль. На грязном полу, чей камень изрядно потрескался, а где-то и отвалился целыми кусками, валялась деревянная стружка, мелкий сор, какие-то старые гвозди и заклепки. Посреди ангара теснились разного габарита ящики без всяких опознавательных знаков. Часть из них уже открыли. Именно в этой части и была проблема. Внутри ящиков лежали плотные холщевые мешки, а внутри них – странное вещество, которое не имело ни вкуса, ни запаха.
– Я понял, – прервал комиссара Руад.
Хардан сделал правильные выводы, что диеналю достаточно сведений, а потому отступил к дверям ангара, которые его подчиненные уже успели захлопнуть с внешней стороны. На всякий случай комиссар добавил немного магии, чтобы те уж точно просто так не открылись.
Диеналь подошел к ящикам и поворошил их содержимое.
– На сколько тут хватит? На миллион особей? – уточнил Руад.
– На два, – уверенно отозвался со своего места Хардан.
– Убийство – грех, – холодно произнес диеналь, – знаете об этом?
Это было первое мгновение, когда он посмотрел на пойманных преступников. Связанные и коленопреклоненные, ничем внешне непримечательные, они не имели шансов бежать, поэтому лишь переводили взгляды с одного присутствующего на другого. Они боялись, но боялись не настолько сильно, чтобы терять от страха голову.
Это Руад отметил. Ему это не нравилось. Его появление должно было произвести на них впечатление, но, кажется, Хардан пугал их куда больше. По всей видимости, злоумышленники считали комиссара самой опасной фигурой здесь. То ли из-за его формы, то ли из-за внушительной внешности. Иногда диеналь сожалел, что производит слишком уж благополучное впечатление.
Диеналь положил руку на край одного из ящиков и побарабанил пальцами. Внутри мешков хранилась дурная отрава, способная потравить всех разводимых звероводами в пригороде лисиц. Такое уже случилось полгода назад. Тогда отраву перехватить не успели, правда, ее было меньше. Выкосило пятьсот тысяч зверей. Убытки для местных заводчиков оказались существенными. Но хуже всего то, что стало понятно: кто-то нашел лазейку провозить отраву в Имфирос и делать с ней здесь все, что заблагорассудится. Последнее волновало диеналя особенно. Теперь же преступники вовсе почувствовали себя вольготно. Хорошо, что попались.
Заграничные торговцы чаще всего привозят готовые шкуры, а не живого зверя. А значит, от отравы пострадали бы лишь подданные Афасдана. И спрос у иностранцев бы повысился. Простой план.
Рикхард, конечно же, победил. Не могло быть иначе. Иначе – это смерть. А умирать эрайт Имфироса не умел.
Порыв стихии оказался задушен, печати разбили весь холод и лед, что агамма принесла сюда. Пламя вернулось в маяк и полностью захватило пространство.
А маги вернулись в обычный мир. Остатки ледяной корки таяли у порога огненного маяка, следов холода вокруг не осталось. В чаше опять плясали веселые яркие языки пламени.
Чтица быстро создала портальную печать и исчезла. Бесшумные покосились на своего наставника. Тот одарил их выразительным взглядом, из-за чего они предпочли начать изучать землю под ногами, и тоже исчез, оставляя наведение порядка городской страже. И все же он успел услышать слова своего подопечного.
– Никуда не годится, – произнес Кот с явной досадой.
Эрайт оказался у себя дома. Тишина сомкнулась плотным безопасным коконом. Сейчас это было единственным местом, где он мог отвлечься от постоянного напряжения. Добротный двухэтажный особняк, запрятанный среди тенистых аллей самого дорого района Имфироса, отличался безмолвием и полным отсутствием движения как внутри, так и снаружи. Впору было сомневаться, что этот дом обитаем, но проверять, конечно же, никто не стал бы. Ни у кого не набралось бы столько смелости.
Рикхард выдохнул, сильные плечи опустились, нервы глубоко под смуглой кожей перестали дрожать, когда он убедил себя, что больше ни перед кем держаться не надо. И сражаться тоже не надо. С самим собой в первую очередь.
Ванна и столовая вовсе вернули магу чувство равновесия: полчаса под потоками горячей воды и сытный обед могли справиться с чем угодно.
Только после этого Рикхард вошел в свою комнату. Обставленная без лишних изысков, но дорогой мебелью из светлого дерева, с широкой кроватью и со шкурой черного маркита на полу – могучего и огромного зверя с далекого от их краев севера,– она была привычной и по-своему уютной. Известная до мельчайших деталей обстановка и размеренный уклад дома, в котором почти не жили, почти не ночевали, о котором еле помнили.
Взгляд мага с подозрением скользнул по сторонам, по обитым деревянными панелями стенам и по неимоверным по стоимости доскам паркета. Подозрение в Рикхарде вызвало то, что в его пространстве все еще обнаруживались черты прошлой жизни. Той, что была до черной бездны, которую они с чтицей открыли в четыре руки и рухнули в нее безвозвратно.
Дэзан, например, утверждала, что звериная шкура, тем более маркита, как украшение жилища, могла считаться уместной в пещерах далеких предков человечества. И намекала, что нужно от нее избавиться. Рикхард ее слова пропускал мимо ушей и брал свою жену несчетное количество раз прямо на этой шкуре, отчего она и не сильно настаивала на своем решении, потому что до кровати они добирались далеко не всегда. От чтицы осталось и широкое старое бронзовое зеркало на стене. Отчего-то оно не считалось безвкусицей. Эрайт никогда в этом не разбирался и разбираться не собирался, он просто позволял супруге все то, что не противоречило его собственным желаниям.
Рикхард выматерился. Мысли ему не нравились, неконтролируемое раздражение тоже. И правда стоило пойти в Красную Завесу. Там он пропадет на несколько дней, может быть, даже сгинет на всю оставшуюся жизнь… Но это все слабость! А слабостей у эрайта не должно быть.
Его собственный наставник, Холорд, сам дал будущему подопечному прозвище, когда тот только стал бесшумным и набирался опыта в противостоянии с агаммой. Стальной. Для самого Холорда, часто получавшего травмы, это оставалось вечной издевкой, которую он обращал на самого себя.
Но, как известно, прочность стали проверяется ковкой. У чтицы рука была изящная, легкая, но стоило ей только взмахнуть тонкой кистью, и по стали шли трещины, как от самого сильного удара. Рикхард понял, что за прошедшие три года как следует закалить себя не смог. И теперь вынужден обращаться взбудораженным зверем, неспособным найти покой.
На широком столе под окном все еще лежали бумаги. Краткие отчеты о жизни Дэзан. Через имевшуюся благодаря части его души связь эрайт мог лишь чувствовать, что она жива, но не более того. А благодаря бумагам «бесправный» маг знал, где находится бывшая супруга. Она не покидала регион за это время. А с момента, когда началось угасание Аттрактора, и вовсе кружила вокруг Имфироса, словно топталась у самого порога…
Наверное, стоит быть осторожнее и не оставлять их вот так, хотя вряд ли Дэзан придет в голову прийти сюда. Ей гордость не позволит. Но все же, если так случится, то Рикхард имеет все шансы лишиться жизни. Нет, сначала ему выдавят глаза, оскопят, а потом вспорют живот. Должно быть, так. Дэзан не простит слежки. Посчитает это омерзительным. Обвинит в том, что он вновь посягает на ее свободу и жизнь…
Сначала Рикхард просто хотел знать, где она, потом это превратилось в привычку и он не стал ничего менять. Хиннат мог раздобыть какие угодно сведения, если Руад ему прикажет. А Руад давал некоторые поручения своему помощнику по просьбе эрайта.
Стоило бы все это сжечь и не думать, но Рикхард думал. И только когда в висках застучали тяжелые молотки, он погрузился в Истинный огонь. Стоило восстановить силы как можно быстрее, у него еще слишком много работы.
Глава 6.
– Поступила просьба провести обратную сделку, – произнесла Джалана, перекладывая на столе бумаги. – Вчера на вечерних торгах сын нашего почетного гражданина города сцепился с отпрыском другой богатой семьи и решил… продемонстрировать свои возможности. В итоге они слишком повысили ставки и достигли «потолка».
Потолок равнялся цене, в пятьдесят один раз превышающей первоначальную ставку. При ее достижении торг прекращался. И участники были обязаны либо договориться между собой и признать одну из сторон победителем по собственной воле, либо предмет не доставался никому и возвращался на торги без их дальнейшего участия.
– В итоге он потратил полугодовую выручку торгового дома своего отца. Владелец не готов расставаться с такой суммой, тем более что она отдана за древнюю рукопись, которую он считает мусором, – закончила Джалана, выглядя при этом уверенно и собранно, как самый настоящий секретарь. Волосы были собраны в простой высокий хвост, обнажая длинную шею.
Руад, не забывая про бумаги, письма и печати, тайком любовался женой. Он всегда ей любовался, но случались вот такие маленькие эпизоды, бывшие для него особенно очаровательны. Он сам не знал почему. Видимо, причина в том, что он уже шестьдесят с лишним лет влюблен в эту женщину как безумный. Почему он влюблен в нее настолько, да еще и так долго, Руад тоже не знал, но давно смирился.
Очень хотелось схватить ее и зацеловать до сбившегося дыхания и алого румянца на щеках, но бумаги на столе не заканчивались, только менялись местами, перетекая из одной стопки в другую. В этом кабинете, чьи стены украшали темно-зеленые панели с витиеватым узорчатым рисунком, где пол был застлан тонким ковром, чтобы заглушать все шаги, с множеством шкафов, плотно забитых папками, могла существовать только работа и ничего более. За спиной диеналя во всю ширину стены висела карта Имфироса. Она изображала весь город, захватывая даже основные пригородные районы. Иногда на карте вспыхивали оранжевые и красные точки. Завесы. Оледеневшие маяки. Спустя два года, в течение которых буйствовала агамма, уже почти удавалось не обращать внимания на то, что показывала карта. Все равно всюду было успеть невозможно.
– Штраф он тоже не хочет платить за обратную сделку? – деловито спросил диеналь, ставя печать на канцелярском приказе и поглядывая, как вспыхивает шкатулка для сообщений.
Он открыл ее, быстро перелистал записки и распределил их по стопкам. Большинство вопросов оказались вовсе не срочными.
– Просит о снисхождении, – издевательски улыбнулась Джалана, щуря карие глаза.
– Чем он там занимается? – протянул руку Руад.
Она тут же передала ему готовый отчет – несколько скрепленных между собой листов из плотной бумаги, исписанных каллиграфическим почерком. Джалана всегда могла предсказать вопросы мужа.
– Ясно, – пробурчал дэкат, изучая ровные строки, сообщающие, что торговец имеет широкую сеть булочных и кондитерских, к тому же имевших историческую ценность, так как существовали эти лавки уже более пятисот лет, и право владения на них передавалось из поколения в поколение в одной семье. – Почетный гражданин… Ну и прекрасно! Штраф с него не возьмем, но пусть выдаст приютам подарки к приближающемуся празднику Совершеннолетия.
– Хорошо, – послушно ответила Джалана, делая пометку в своих записях.
Праздник Совершеннолетия имел древние корни и считался переломным моментом, когда еще вчерашние дети вступали во взрослую жизнь. Этот день отмечался повсеместно и очень весело. Город украшали яркие ленты и разноцветные фонари, пеклись традиционные сладкие пироги, по рекам и каналам сплавлялись самодельные кораблики со спрятанными внутри них желаниями на небольших клочках бумаги. Родители и все представители старших поколений поздравляли молодых людей и желали им счастья. Конечно же, в семьях дарились подарки, но семьи были не у всех. Поэтому для приютских детей находили благотворителей, или же те сами изъявляли страстное желание, когда слышали о каких-нибудь налоговых послаблениях за свой вклад в детское счастье.
В кабинет без стука ворвался посыльный. На темно-зеленой форме он имел особую метку, означавшую принадлежность к комиссариату города, а потому имел право при срочных поручениях забывать о формальностях и этикете. Поднявшаяся ему навстречу со своего места Джалана приняла от него письмо, запечатанное магической печатью. Посыльный мотнул головой – и как только форменный головной убор не слетел! – выражая таким образом почтение и прощание разом, быстро развернулся и унесся обратно. Джалана раскрыла письмо и быстро прочла его. По лицу скользнули тени.
– Руад, – она протянула бумагу диеналю.
Он пробежал глазами по строчкам и раздраженно смял письмо в кулаке.
– Пойдешь? – коротко спросил он, бросая взгляд себе за спину на карту и вычисляя нужный ему квартал.
– Конечно, – кивнула Джалана, – я же твой секретарь.
Руад сформировал портальную печать, и они переместились к указанному в письме месту.
В рабочем районе города стражи оцепили целый квартал. Заставленный низкими постройками, старыми бараками, островерхими громоздкими ангарами, он ничем не отличался от десятка таких же, что существовали на окраинах Имфироса многие годы. Сильный ветер путался в переплетении проходов между зданиями, которые строили без особой вдумчивости. С очередным порывом поднялась пыль с неухоженных дорог, чаще представлявших собой затоптанный столетиями песок и мелкий гравий, нежели добротную каменную плитку.
Какое-то время Джалана использовала свое Право на незримость, что делало ее и диеналя совершенно незаметными для окружающих. Руад мысленно проверил весь квартал: его Право на охоту позволяло почувствовать каждого, кто здесь сейчас присутствовал. Правитель города хотел убедиться, что нигде не затаились любопытные глаза и уши. Лишних свидетелей в делах, требовавших особого подхода, диеналь не любил. Напрасные жертвы… Но сейчас в квартале действительно не было никого – все стражи принадлежали комиссариату, а значит, подчинялись Хардану. А значит, умели молчать. Главный комиссар Имфироса отлично управлял своими людьми и четко разъяснял, за что они могут иметь привилегии, а за что – лишиться службы, а в некоторых случаях и головы.
Руад нашел место, где было меньше всего людей. Лишь несколько фигур в темной отличительной форме стояло на развилках между зданиями, обращенных спиной к одному ничем непримечательному ангару. Именно в него вошел диеналь. Джалана убрала Право, и они стали видимы. Хардан совершенно не удивился появлению четы. Рослый и широкоплечий комиссар прервал свой разговор с подчиненным, который тут же отступил, спрятавшись в тенях возле стен, и направился к правителю города. Джалана принялась держаться на расстоянии от мужа, так, чтобы услышать главное, в то же время показать свое полное безучастие в будущем действе. Она просто посмотрит и запомнит мелочи. На всякий случай.
Пока комиссар быстро делился подробностями произошедшего, Руад спокойно изучал обстановку. Среди щелей в деревянных стенах пробивался свет, и в его острых лучах была отчетливо видна невесомо кружащаяся вездесущая пыль. На грязном полу, чей камень изрядно потрескался, а где-то и отвалился целыми кусками, валялась деревянная стружка, мелкий сор, какие-то старые гвозди и заклепки. Посреди ангара теснились разного габарита ящики без всяких опознавательных знаков. Часть из них уже открыли. Именно в этой части и была проблема. Внутри ящиков лежали плотные холщевые мешки, а внутри них – странное вещество, которое не имело ни вкуса, ни запаха.
– Я понял, – прервал комиссара Руад.
Хардан сделал правильные выводы, что диеналю достаточно сведений, а потому отступил к дверям ангара, которые его подчиненные уже успели захлопнуть с внешней стороны. На всякий случай комиссар добавил немного магии, чтобы те уж точно просто так не открылись.
Диеналь подошел к ящикам и поворошил их содержимое.
– На сколько тут хватит? На миллион особей? – уточнил Руад.
– На два, – уверенно отозвался со своего места Хардан.
– Убийство – грех, – холодно произнес диеналь, – знаете об этом?
Это было первое мгновение, когда он посмотрел на пойманных преступников. Связанные и коленопреклоненные, ничем внешне непримечательные, они не имели шансов бежать, поэтому лишь переводили взгляды с одного присутствующего на другого. Они боялись, но боялись не настолько сильно, чтобы терять от страха голову.
Это Руад отметил. Ему это не нравилось. Его появление должно было произвести на них впечатление, но, кажется, Хардан пугал их куда больше. По всей видимости, злоумышленники считали комиссара самой опасной фигурой здесь. То ли из-за его формы, то ли из-за внушительной внешности. Иногда диеналь сожалел, что производит слишком уж благополучное впечатление.
Диеналь положил руку на край одного из ящиков и побарабанил пальцами. Внутри мешков хранилась дурная отрава, способная потравить всех разводимых звероводами в пригороде лисиц. Такое уже случилось полгода назад. Тогда отраву перехватить не успели, правда, ее было меньше. Выкосило пятьсот тысяч зверей. Убытки для местных заводчиков оказались существенными. Но хуже всего то, что стало понятно: кто-то нашел лазейку провозить отраву в Имфирос и делать с ней здесь все, что заблагорассудится. Последнее волновало диеналя особенно. Теперь же преступники вовсе почувствовали себя вольготно. Хорошо, что попались.
Заграничные торговцы чаще всего привозят готовые шкуры, а не живого зверя. А значит, от отравы пострадали бы лишь подданные Афасдана. И спрос у иностранцев бы повысился. Простой план.
