Глава 1
Поликсене еще сильнее, чем мне, хотелось посмотреть на торжественное шествие и приготовления к нему. Как большинство женщин Персеполя, она не могла сделать этого открыто: да я бы и не позволил ей находиться в толпе, среди разгоряченных, опьяненных торжеством персов и мидийцев. Но, как и большинство женщин, она нашла лазейку.
Персиянки приветствовали победителей на своих балконах и обнесенных парапетом крышах; к нам на крышу тоже можно было подняться по лестнице, устроенную с внешней стороны. Наш дом был севернее других - он предназначался для одного из начальников мастеров, и стоял в отдалении от низеньких рабочих хибарок, по соседству с домами царедворцев. Так что мы вполне могли разглядеть процессию.
Еще за несколько дней до праздника на равнине перед Персеполем выросли множество разноцветных шатров и целый палаточный лагерь. Там расположился Ксеркс со своими приближенными, воинами, гостями и представителями покоренных народов, которые должны были нести ему дань: в строгом порядке, определенном распорядителями церемоний. Накануне на всех площадях Персеполя зажглись огни, во славу государя и его всеблагого отца - Ахура-Мазды. Вспыхнуло пламя в чаше на вершине зиккурата, вознесенного над городом, - главного храма, в котором царь царей совершит преклонение перед богом.
Я не сомневался, что каждый день Ксеркса расписан до мелочей, и не раз задавался вопросом: насколько трудно владыке мира нарушить этот священный порядок и явить свою собственную волю? Или Ксеркс, как считает Эриду, для своих подданных нечто вроде позолоченного идола - как египетский фараон, который легко может быть замещен другим?..
Конечно, он идол: но идол живой и ужасный, думал я. Сколько бедствий он еще принесет другим народам, прежде всего, эллинам, - и в самом ли деле это неизбежно?
Когда Ксеркс въезжал в город через северные ворота, мы вчетвером стояли на крыше: даже рабыня не утерпела, чтобы не поглядеть на это, и было бы чересчур сурово ей запретить. Я держал за руку Поликсену, и мы смотрели, как сверкающая золотом вереница колесниц, конных и пеших движется к Ападане Дария. Замощенные камнем улицы были тоже полны народу - не протолкнуться: и когда первые всадники вступили в ворота и начали подниматься по широкой лестнице в сотню ступеней, город взорвался приветственными криками. Возбуждение толпы жаркой волной ударило мне в грудь, общие восторги захватили и нас. Наконец я увидел царскую колесницу!
Золотая колесница, влекомая четверкой белых лошадей, была окружена всадниками - высокими чернобородыми красавцами в драгоценных одеждах; сзади шагали пешие «бессмертные», устрашающие телохранители владыки, с повязками на лицах и с головы до ног закованные в железные брони. А над всем этим возвышался царь.
Ксеркс был облачен в длинные пурпурные одежды и высокую тиару - расшитую золотом, изумрудами и сапфирами шапку вроде шлема с назатыльником, охватывавшего шею; мелко завитая черная борода царя расстелилась по груди. Обычай требовал, чтобы царь был самым долгобородым из всей арийской знати. Лица Ксеркса я не разглядел... заметил только черноту больших глаз и правильность черт, напомнивших мне изображения персепольских крылатых быков с человеческими лицами, объединявших небо и землю. Вообще, мне показалось, что Ксеркс - красивый мужчина в расцвете лет: в этом молва была правдива... И уж точно он был очень рослым. Персы благородного происхождения выделяются ростом и скорее изяществом, нежели мощью сложения.
За царем и его охранителями шли священнослужители в черном облачении и высоких цилиндрических шапках - маги и прорицатели; потом пронесли богатые носилки с балдахином и кистями... Уж не царицу ли? За носилками пешком следовали несколько безбородых, одетых в ало-зеленые накидки и юбки с цветочными узорами, и разряженные служанки или придворные женщины под покрывалами. Всех этих особ охранял большой конный отряд: грозные всадники с луками, в одеждах с ромбическим орнаментом, ехали справа и слева.
Вдруг я встрепенулся... я разглядел группу скованных цепями пленников, явно знатного происхождения: некогда роскошные складчатые одежды из шелка и парчи превратились в лохмотья, они были страшно измучены и шли босыми. Вот на плечи одного обрушился кнут, но он не издал ни стона.
Следом три упряжки быков с великим трудом тащили какие-то огромные и тяжелые золотые предметы, привязанные цепями к волокушам.
Я быстро взглянул на Эриду... евнух побледнел, на бритом лбу выступили капли пота.
- Это части тела Мардука... Статуя бога, из рук которого все вавилонские цари получали власть... Теперь этого больше не будет, - проговорил он сквозь зубы.
Дальше опять следовали воины - преимущественно конница: Персеполь предназначался для знатных и не имел вместительных казарм для пехоты. Тут мы увидели, что отряд всадников в кольчужных панцирях отделился от других и направился в нашу сторону. Очевидно, им не было места во дворце - или они получили особое задание...
Женщин, теснившихся на балконах и террасах домов вдоль нашей улицы, обуял прямо-таки непристойный восторг при виде воинов царя: они визжали, как распутные вавилонянки, бросали всадникам вышитые платки и даже головные покрывала. Воины ловко подхватывали их, прижимая к губам и к сердцу; а одетые побогаче принялись в ответ горстями кидать золотые и серебряные монеты, падавшие в подставленные руки счастливиц и звонким градом катившиеся по мостовой.
Персы повернули на восток, по направлению к своим казармам и домам начальства; но ехавший впереди на гнедом коне молодой военачальник вдруг задержался. Он обернулся - у него были светлые глаза... Он с тоскою высматривал ту, которая так и не бросила ему платка.
Поликсена ахнула и прикрылась рукавом, отшатнувшись от парапета; а я напрягся, впиваясь взглядом в соперника, ощущая клокочущую внутри ярость... Но Фарнак уже ускакал, догнав своих. Понял он или нет, что Поликсена здесь со мной, осталось неизвестным.
Мы спустились в сад: Поликсена сразу села на каменную скамейку, ослабев от волнения.
- Фарнак... - прошептала она, сжимая руки. - Мне кажется, он видел меня!
Я проглотил ядовитый ответ, готовый сорваться с языка. Поликсена нуждалась в утешении как никогда: но чем мог я утешить ее, когда мы оба забрались в это логово льва? Оставалось только крепиться и молиться! Но это было последнее место, где боги Эллады могли бы услышать нас!
Когда стемнело, в городе началось гулянье: мы слышали, как пьяные победители вавилонян шляются по улицам, регочут и орут военные песни. Право, в этом варвары ничуть не уступали грекам, а запасы вина у них были бездонные! Визжали уличные девки, которых тискали солдаты: по большей части вавилонянки, как я понял. Там и сям мелькали огни, не имевшие никакого отношения к почитанию единого бога: мужчин развлекали фокусники и еще больше распаляли юные танцовщики. Персы в меньшей степени, чем мы, склонны к мужеложству, но в походах тоже охотно пользуются мальчишками.
Я наблюдал все это, снова поднявшись на крышу, - Поликсена уже легла, но, как я подозревал, ей тоже не спалось. Что ждало нас здесь?.. Даже если наши критяне скоро продадут свой товар и поедут обратно, для нас это уже ничего не изменит... Я знал, как легко женщина может потерять ребенка на небольшом сроке, и ни за что не подверг бы жену подобному риску в многотрудной дороге.
Хотя могло статься, что нам с нею придется бежать, невзирая ни на что! А ждать нас никто из караванщиков не будет!
Я спустился назад, в нашу опочивальню: Поликсена спала лицом к стене. Я улегся рядом, обняв ее со спины; Поликсена что-то жалобно пробормотала, но не проснулась.
Я задремал с мыслью - достаточно ли крепки запоры нашего дома? И какие запоры помогут, если Фарнак действительно увидел на крыше сестру?..
На другое утро веселье все еще продолжалось, но на улицах стало потише. Я приободрился, умывшись и выйдя на солнце, и подумал - не проведать ли мне наших караванщиков. Я давно уже не говорил с ними, а сейчас самое время!
Однако что-то удержало меня от того, чтобы покинуть дом... И Поликсена была сама не своя, глаза ее блестели диким блеском, точно в предчувствии несчастья.
- Я видела сон, муж мой, - мрачно сказала она мне, когда я поприветствовал ее. Поликсена сидела и расчесывала волосы костяным гребешком. - Мне снилось, будто огонь храмов выплеснулся из священных чаш, он растекся по улицам и охватил весь город! Мы с тобой убежали спасаться на крышу, потому что пробиться сквозь стену огня уже было нельзя... а потом я проснулась!
Она вздрогнула и, бросив гребень, стала заплетать косу.
- Ну вот видишь, - сказал я. - Значит, все будет хорошо!
Поликсена усмехнулась и промолчала.
Мне хотелось верить, что это лишь женские страхи: но я в очередной раз убедился, что женщины лучше нас способны слышать богов и провидеть будущее.
Когда перевалило за полдень, в нашу калитку постучали: резко, словно бы рукоятью копья или меча. Я сам пошел открывать.
Снаружи стоял молодой дворцовый прислужник - я сразу понял, что он прислан из дворца, и не только по роскошной одежде из синего шелка, вышитой золотыми кедровыми шишками. Этот прислужник был еще моложе меня, но оглядел наш двор и меня самого как хозяин. За его спиной я разглядел группу азиатских воинов: причем мне показалось, что это не персы...
- Что тебе нужно? - спросил я, взглянув посланнику прямо в глаза. Я старался не выказывать ни малейшего страха; хотя внутри весь похолодел.
Юноша подбоченился.
- Царь Вавилона, царь стран, светоносный, дарующий добро, государь Ксеркс, - начал он по-персидски звонким голосом глашатая; а потом остановился, чтобы увидеть мой испуг. Я смотрел на него не мигая, бесстрастно, и в черных глазах мальчишки промелькнула досада.
- Наш великий государь устраивает царский пир завтра, - надменно продолжил он, выше задрав бритую голову в тюрбане с павлиньим пером. - Он желает, чтобы все гости его города в этот день были счастливы! И посему он приглашает тебя на это празднество, хромой чужеземец... тебя и всех мужчин твоего дома!
Мальчишка опять прервался и позволил себе злорадно улыбнуться. Он не хуже моего понимал, что это может для меня значить.
- Твоя жена тоже приглашена, дабы она повеселилась с женами гарема, - добавил он.
Кончив речь, посланник хотел величественно удалиться; но тут я окликнул его. Я двинулся следом, со сложенными на груди руками.
- Постой-ка! Твой повелитель, случаем, не ошибся домом? - спокойно спросил я. - Зачем ему нищий безвестный грек, к тому же, калечный?
Глаза этого расфуфыренного сопляка чуть не вылезли из орбит - не сомневаюсь, что он в первый раз получал подобный прием. Мой отец - да почтят все боги его благородную бесстрашную душу! - говорил бы с ним так же. Но потом персидский мальчишка наставил на меня палец и прошипел:
- Ты ответишь за это!
Я только рассмеялся. Но когда глашатай ушел, мне стало не до смеха.
Двое воинов ушли с ним, а трое остались. Я сообразил, что это значит, когда один из них, свирепо взглянув на меня, ткнул копьем в сторону дома. Итак, до завтра меня и мою семью брали под стражу, чтобы мы не удрали!..
Я молча повернулся и направился к дому, у дверей которого стал еще один стражник; последний занял место у черного хода. Племя, к которому принадлежали эти люди, оказалось мне совершенно незнакомо: они были рыжие, кривоногие и словно бы прокопченные солнцем... одетые в кожаные куртки мехом внутрь и остроконечные шапки; а еще от них очень дурно пахло. Очевидно, они были из тех народов, которые почитают доблестью мыться как можно реже.
Войдя внутрь, я с облегчением захлопнул дверь. И тут же ко мне бросилась Поликсена.
- Кто эти ужасные люди? - воскликнула она. - Нас взяли под стражу? За что?..
Я набрал воздуху в грудь для ответа, хотя понятия не имел, что мне сказать супруге. Но тут за меня ответил Эриду.
- Это саки, - сказал он. - Персидские властители держат их при себе за лютую свирепость в бою, хотя терпеть их не могут...
Поликсена сердито притопнула ногой.
- Ну, и что это значит? - воскликнула она.
- Ксеркс приглашает нас завтра на пир, - объяснил я, стараясь говорить спокойно: я улыбнулся жене с усилием. - Думаю, нам ничего не угрожает!
Думал я прямо противоположное, и Поликсена это прекрасно понимала...
- Господин прав, - неожиданно поддержал меня Эриду. - Вам ничего не угрожает. Эти воины - ваша почетная охрана, дабы вы не пострадали от солдат.
Евнух взглянул на меня.
- Если бы Ксеркс пожелал твоей смерти, господин, он бы не стал с тобой церемониться подобным образом, - сказал он. - Такое приглашение - великая честь и означает, что царь заинтересовался тобой и желает узнать поближе...
Я с силой прикусил губу. Кто мог сказать обо мне Ксерксу - Фарнак? Или тот вельможа из Ялиса?.. Но, признаться, слова Эриду несколько успокоили меня.
Однако зачем царю понадобилась моя жена? Эта догадка была едва ли не самой страшной!
Я быстро взглянул на вавилонянина, и Эриду, поняв мое желание, направился со мной в пустую спальню. Я захлопнул дверь и повернулся к евнуху, едва сдерживаясь.
- Это Фарнак науськал на меня своего царя! Поликсену заберут во дворец, чтобы отдать брату... может быть, когда я предстану перед Ксерксом, ее отведут прямо к нему в постель!..
Я перешел на крик: эти вонючие саки не понимали по-гречески. И мне было уже все равно!
Однако Эриду опять остался невозмутим.
- Вряд ли, - хладнокровно ответил он. - Фарнак давно любит и уважает госпожу, она с ним одной крови... Он попытается сперва добиться ее благосклонности.
Евнух сделал паузу.
- К тому же, госпожа беременна.
Я опять вскинулся.
- Да замолчишь ли ты, мучитель!..
- Успокойся, господин! Успокойся!
Эриду сжал мои плечи. Я уставился ему в глаза.
- Ты знаешь, что делать?
- Пока еще нет, - медленно ответил он. - Но известно ли тебе, что такое у персов царский пир, называемый «тикта», - то есть «отличный»?
Я мотнул головой.
- Это единственный день, когда любой из гостей на празднике может попросить у государя все, что ни пожелает.* Так что очень многое будет зависеть от того, как ты поведешь себя завтра перед Ксерксом, - сказал вавилонянин.
* Об этом обычае свидетельствует Геродот: он указывает, что такой праздник устраивался в день рождения персидского царя.
Глава 2
В эту ночь мы еще дольше не могли уснуть - я слышал, как вздыхает и ворочается рядом Поликсена; наконец я провалился в темноту.
Проснулся я поздно, ощущая, как ни странно, что отлично выспался... потом подскочил, испугавшись, как бы не опоздать во дворец. Но этого едва ли стоило бояться: уж точно мы были не из первых приглашенных. К тому же, такие пиршества длятся до глубокой ночи; и наши отвратительные стражи, конечно, выволокли бы меня и мою жену из постели, если бы мы залежались.
Впрочем, Поликсены рядом со мной уже не было: я догадался, что она вскочила рано и побежала наводить красоту, как любая женщина на ее месте. Я опять с ненавистью вспомнил о Фарнаке... но эти мысли следовало отогнать, чтобы сохранить способность разумно действовать.
Я как следует умылся и умастил волосы и шею маслом магнолии, вспомнив, как был артистом. Приличия надо соблюсти, и почтение царю тоже надо оказать, в любом случае! Волосы у меня теперь были довольно длинные, и я собрал их в хвост, на манер отца.
