Развилка прошлого. Глава 1
Она спала, и была во власти странных, причудливых видений - будто она оказалась среди иноземцев, одетых в очень закрытые черные с белым одежды, говорила на каком-то варварском наречии, и видела вокруг много диковинных вещей, назначения которых не могла понять... Ее кто-то преследовал, она сражалась, потом убегала; но она не могла понять, от кого. Это было похоже на бред, словно порожденный тяжелой болезнью: словно ее Ка терзался, так же, как ее тело. Амен-Оту застонала и повернулась, ощутив, что простыни под ней все сбились и мокры от пота. Окончательно проснувшись, она открыла глаза.
Их больно резал свет; Амен-Оту заморгала и повернула голову, под которую был подложен мягкий тканевый валик вместо костяного подголовника*. Она стиснула зубы: в затылке будто бултыхнулся камень. Так значит, она и вправду была больна, а теперь поправлялась!
Она села, опираясь руками на кровать, и откинулась на стену: голова закружилась. Она ощутила, что совсем обнажена, только прикрыта простыней.
Она увидела чье-то движение и испуганно вскрикнула; но тут же узнала молодую женщину, которая встала с циновки, постеленной на полу возле ее кровати. В руках у этой женщины было шитье, и лицо светилось радостным неверием.
- Госпожа! Наконец-то ты очнулась, о хвала Амону!
- Ситамон*, - произнесла Амен-Оту хриплым голосом.
Удивительное дело - она помнила имя этой женщины, узнала ее лицо, но кто это такая, сказать не могла! Она помнила свое собственное имя - но кроме этого, очень мало. Внезапно Амен-Оту это испугало. Неужели коварная болезнь отняла у нее и память?.. Демоны многое могут похитить у человека, когда он бесчувствен и беспомощен!
Амен-Оту провела рукой по шее, убирая прилипшие волосы. Она напрягала разум, пытаясь вспомнить еще хоть что-нибудь о себе, но тщетно.
- Долго я была больна?
- Больше недели*, моя госпожа, и три дня ты лежала без памяти. В городе сейчас лихорадка, многие больны; но никто не знал, что это за недуг, и мы все опасались... Но теперь ты встанешь!
Ситамон вдруг подбежала к ее ложу и, бросившись на колени, схватила руку Амен-Оту и пылко прижалась к ней губами. Больная едва не отдернула ее: ей вдруг опять представилось, что она долго жила среди людей, у которых были другие манеры, гораздо более сдержанные. И они никогда не спали обнаженными.
Амен-Оту нахмурилась и потрясла головой. Она взглянула на Ситамон, которая поднялась с колен: прислужница смотрела на нее в благоговении, точно Амен-Оту была не просто высокородной госпожой, а жрицей или пророчицей... Да, наверное, так оно и есть. Она, должно быть, жрица Амона Сокровенного - служительница величайшего бога Та-Кемет, которому вознесла хвалу Ситамон и в честь которого зовут их обеих!
Тут Амен-Оту кое-что вспомнила - о том, что предшествовало болезни; и сердце ее радостно взыграло. Потом она ощутила тревогу и страх: да, у нее были основания тревожиться за себя и своих последователей, и смутная угроза была совсем близкой! Однако сейчас стоило подумать о другом.
Жрица снова обратила взгляд на Ситамон.
- Ты выходила меня... Ведь это была ты?
- Я только обтирала тебя водой, госпожа, подносила пить... Никто не знал, как тебя лечить, - правдиво ответила Ситамон. Ей могло быть года двадцать три – двадцать пять: она должна была быть давно замужем, но Амен-Оту откуда-то знала, что у Ситамон нет ни мужа, ни детей. Но ведь она не простая служанка в ее доме?..
Однако эта женщина ходила за ней, давала ей пить, убирала за ней, когда Амен-Оту мочилась, лежа в бреду; делала всю ту неприятную работу, которую делают для больных... Амен-Оту улыбнулась и протянула руку.
- Благодарю тебя. Я непременно вознагражу тебя, и Амон тебе воздаст, как ты заслуживаешь.
Ситамон поправила черные волосы, заплетенные в мелкие косы и унизанные бисером.
- Я уже вознаграждена, - серьезно сказала она.
Потом она засуетилась.
- Что же я стою! Ты, наверное, очень голодна, госпожа? Хочешь искупаться?
- Я хочу сначала пить, - сказала Амен-Оту и огляделась в поисках питья: рядом на столике обнаружились кувшин и глиняная чашка. Ситамон проворно наполнила чашку и подала госпоже: Амен-Оту осушила ее с жадностью, только потом поняв, что это был разбавленный гранатовый сок. Она выпила еще чашку, а потом спустила ноги с кровати, ощутив желание встать. Голова опять закружилась, и Амен-Оту прикрыла глаза, борясь со своей слабостью.
- Отведи меня искупаться, - попросила она Ситамон через несколько мгновений.
Та кивнула и поддержала госпожу, помогая встать: Амен-Оту набросила на плечи простыню. Хотелось бы знать, есть ли в доме еще слуги - настоящие слуги?.. Амен-Оту теперь понимала, что не богата, но владеет скромным состоянием, приличествующим жрице. Когда они с Ситамон покинули спальню, больная увидела еще одну женскую фигуру в дверях - та радостно ахнула и поспешила кому-то сказать, что хозяйка пришла в себя. Значит, в доме по крайней мере еще двое слуг, кухарка и ее помощник!
Ситамон отвела ее в купальню и принялась сама поливать водой и натирать жестким натроном. От прохладной воды и растирания Амен-Оту по-настоящему ожила. День был жаркий.
Она набросила на себя просторный белый домашний наряд - просто два сшитых вместе полотнища с отверстием для головы. Потом они вернулись в спальню, и Ситамон ее накрасила, тонко подведя глаза черным; от других ухищрений и украшений Амен-Оту отказалась. Ей прежде всего хотелось как можно скорее вспомнить, какое положение она занимает и что же творится вокруг.
- Принеси мне поесть. Нам обеим, - поправилась она, взглянув на Ситамон.
Та послушно кивнула и исчезла; однако предложение разделить трапезу с хозяйкой ее не удивило - значит, она и вправду не обычная служанка, а ее близкая наперсница...
Пока Ситамон не было, Амен-Оту, сидя на кровати, с удивлением разглядывала свое отражение в медном зеркале. Женщина в зеркале была красивой и молодой, хотя уже и не юной - лет двадцати; но совсем незнакомой.
Ситамон вернулась, неся разрезанную дыню. Она опять ушла и вернулась еще раз, неся на подносе хлеб и две миски горячей рыбной похлебки.
Амен-Оту с жадностью набросилась на еду. Она съела два куска ароматной дыни и облизала пальцы; в первый миг ей почему-то стало неприятно, как будто она делала что-то непристойное, но жрица отбросила глупые мысли. Что-то этот чудной сон слишком на нее подействовал! Она отломила кусок лепешки и съела полную миску похлебки. И только тогда удовлетворенно вздохнула.
- Давай теперь поговорим, - сказала она Ситамон.
Прислужница кивнула и, быстро унеся грязную посуду, вернулась. Она села на кровать к Амен-Оту, у нее в ногах.
- Спрашивай, госпожа.
«Она догадалась, что я многое забыла», - с облегчением подумала жрица.
Она устроилась поудобнее и обхватила колени руками.
- Сначала скажи мне, кто ты такая? Не удивляйся, - быстро прибавила она, - я буду спрашивать тебя так, как будто я совсем ничего не помню...
На лице Ситамон выразились изумление и ужас.
- А ты вправду ничего не помнишь?
Амен-Оту поняла, что от того, сколько она сможет вспомнить, зависят многие судьбы - не только ее собственная... Она ободряюще улыбнулась.
- Кое-что помню. И, я уверена, ты поможешь мне с остальным. Ну, так кто ты такая, Ситамон? Почему-то мне кажется, будто ты была знатной госпожой и служила при дворе его величества - но потом бросила свое богатство и отринула почести, чтобы пойти ко мне в ученицы...
Вдруг Амен-Оту поняла, что действительно помнит все эти вещи о Ситамон, - но тут же осознала, что это неправда. Как будто она запомнила какое-то… какое-то ложное прошлое!
И сама ее наперсница затрясла головой.
- Нет, нет, госпожа. Ты и вправду оказала мне большую честь, позволив занять место среди твоих избранных, ты даже начала учить меня читать... - Ситамон улыбнулась и слегка покраснела. - Но я никогда не была знатной. Я дочь десятника из полка «Сияние Атона».
Хозяйка нахмурилась.
- Ты была замужем?
- Да. Но теперь я разведена.
- Почему?
Вдруг лицо женщины ожесточилось.
- Я - Ситамон, - сказала она. - Это достаточная причина! Мой муж потребовал, чтобы я отреклась от своего имени, как сделали многие при дворе Еретика: и тогда я отреклась от мужа!..
- «Еретика»? - повторила Амен-Оту и потерла нахмуренный лоб.
Она похолодела, осознав, что забыла не только то, какой теперь год с начала правления царя, но даже то, какой фараон сейчас правит - и в чем причина раскола при дворе!
Она решила заговорить о другом, чтобы не привести собеседницу в полное смятение.
- Я… живу в своем доме и принимаю учеников здесь, не при храме? Мне… пришлось покинуть храм своего бога?
- Да. Ты покинула великий храм Амона и свой дом в Уасете. – Ситамон кивнула, помрачнев. – Еретик… забрал сокровища нашего бога, забрал сокровища других богов… Мы переехали сюда со всем двором, когда был построен Горизонт Атона.
«Горизонт Атона» - Ахетатон!.. Название города вызвало в памяти имя царя, который был всему виной. Амен-Оту сжала руки в кулаки, чувствуя, как отросшие ногти впились в ладони.
- Ситамон, не называй его более Еретиком. Месть Амона падет на голову фараона, который отрекся от своих обетов и от своего имени! Но слишком много крови уже пролилось из-за этой вражды, и прольется еще больше. Не надо ее усугублять и подвергать нас лишней опасности.
- Как скажешь, госпожа.
По лицу Ситамон она поняла, что не ошиблась, говоря о кровавых раздорах из-за богов – неслыханном прежде деле в Та-Кемет!.. И, кажется, раньше сама Амен-Оту не была склонна к такому примирению.
Жрица отвела глаза и снова ушла от опасной темы.
- Скажи, ведь я сирота? Я воспитывалась при большом храме в Уасете?
- Ты вспомнила! – Ситамон захлопала в ладоши. – Твоя мать должна быть еще жива, госпожа, но отец давно умер, как и мой. Он оставил тебе землю в Дельте – мы сейчас живем на эти доходы, который присылает тебе твой управляющий.
- У меня нет ни братьев, ни сестер?
- У тебя были братья и сестры, но они умерли детьми. Ты старшая дочь. И тебя взяли на воспитание в храм Амона, когда увидели, что ты отмечена благословением бога, - лицо Ситамон выразило восторг. – Ты с детства могла прорицать будущее, ты видела пути людей, окружавших тебя… Как теперь…
Сердце Амен-Оту опять сжал страх. Она в эти мгновения не видела не только будущего других людей, но и своего собственного! Не говоря уже о прошлом!
Она, однако же, не стала спрашивать, был ли у нее самой когда-нибудь муж или жених, - теперь ясно, что она девственница Амона, посвященная прорицательница… Ее тело запретно для всех мужчин… Но вдруг по ее животу и бедрам прокатилась волна сладострастных ощущений, заставивших ее сжать ноги. И острая тоска пронзила ее, как кинжалом. Как будто скорбь по утраченному возлюбленному.
Но ведь у нее никогда никого не было и не могло быть, это карается смертью!..
Жрица сжала виски пальцами, невидяще глядя перед собой. Странное чувство, которому она поначалу пыталась не придавать значения, еще усилилось – как будто она прожила не одну жизнь, а две разные, причем одновременно! А может, больше, чем две?.. Она знала людей, которые ее окружали сейчас, в обеих жизнях, - но судьбы их различались…
Амен-Оту глубоко вздохнула.
- Какой теперь год от начала правления царя?
- Десятый, месяц эпифи*. Великая супруга Ере… его величества, царица Нефертити, два месяца назад родила пятую дочь Нефер-Нефру-Ра. Состоялось большое празднество, всему городу приказали веселиться…
Ситамон помолчала, лицо ее вновь омрачилось. Она сжала руки, хрустнув суставами.
- Я должна сказать тебе… Ты, конечно, не знаешь… Многие высокие жрецы Амона были лишены своих богатств и должностей, фараон казнил их… и уничтожал их тела и имена…
Ситамон побледнела. Кары ужасней, чем лишиться тела и имени, - то есть сделаться ничем перед богами и утратить надежду на посмертие, - быть не могло.
- Я знаю, что фараон казнил слуг Амона, - произнесла Амен-Оту.
Ситамон потрясла головой.
- Нет, это не все! Пока ты была больна, он посылал и за тобой. Прежде, в Уасете… ты была известна, но многие из пророков Амона прославились там. А здесь ты выделяешься гораздо больше, подобных тебе дев и жен в Ахетатоне больше нет. Хотя многие втайне продолжают почитать старых богов… Однако Эхнатон подумал, будто именно ты сеешь смуту в городе Диска…
Амен-Оту утратила дар речи. Неужели она, лежа на одре болезни, избежала еще более страшной смерти?..
- Узнав о твоей болезни, его величество сказал, что Атон послал тебе ее в назидание. Дабы вразумить тебя и других, кто восстает против истинного бога. Фараон не тронул тебя и нас, твоих учеников; но, возможно, скоро пожелает увидеть тебя снова и говорить с тобой!
Амен-Оту долго молчала, медленно обводя взглядом комнату – туалетный столик, низкий шкаф для одежды в углу, сундук с перламутровой инкрустацией…
- Теперь день?
- Почти полдень, моя госпожа. В твоей комнате для собраний, где нет потолка, уже очень жарко. Ты обычно приглашаешь учеников по вечерам, - глаза Ситамон блеснули страхом и надеждой.
Амен-Оту встала, медленно разгладив по бокам складки своего просторного белого облачения.
- Еще некоторое время собраний не будет. И пусть… Передай моим слугам, пусть никому не говорят, что я поправилась! Я еще нездорова, ты поняла?..
Ситамон, поднявшаяся следом, кивнула в знак того, что ей все ясно.
- Разумеется, госпожа.
Она быстро вышла, чтобы предупредить остальных домашних. Послышался ее повелительный голос, голос мальчика – сына или помощника поварихи.
Потом Ситамон вернулась, хмуря брови.
- Пришел гость, госпожа, - один из наших. Уаэнхор и его друг навещали тебя, пока ты была больна, чаще других… Уаэнхор приходил позавчера, но ты еще ничего не понимала.
Амен-Оту в раздумье поднесла руку к губам… потом улыбнулась, кивнула сама себе.
- Я приму его сейчас. Найди мне платье. Краситься не буду.
Пока Ситамон, присев на корточки, проворно шарила в ее шкафу, Амен-Оту опустилась в кресло и прикрыла глаза. Она сейчас будет готова.
Она спросит Уаэнхора только о том, что следует… а потом, возможно, и о другом.
* Подушек в современном виде древние египтяне еще не употребляли.
* Подразумевается, конечно, та Ситамон, с призраком («Ка»?) которой Хью говорил в фиванском некрополе.
* Т.е. десяти дней.
* Май – июнь.
Ситамон выбрала для нее зеленое платье - цвета Осириса, цвета воскресения. Амен-Оту, волнуясь, расправила драпировку на левом плече, причесала волосы: как раньше, короткие, до середины шеи. Хотя ей упорно помнилось, что она отращивала их гораздо длиннее.
Не в этой жизни и не в другой - а в третьей, из сна...
Она пригласила Уаэнхора войти. Ситамон вышла и вернулась вместе с гостем - бритоголовым, с гладким темным лицом мужчиной лет двадцати шести, в белой юбке-схенти и широком вышитом бирюзой воротнике. При виде хозяйки, сидящей в кресле, лицо Уаэнхора озарилось таким же радостным неверием, как и у Ситамон; потом гость приблизился и преклонил колени перед госпожой. Амен-Оту уже гораздо увереннее подала ему руку для поцелуя.
Но теперь у нее появилось совершенно определенное чувство - что этого человека она знала во всех трех своих жизнях.
Она спала, и была во власти странных, причудливых видений - будто она оказалась среди иноземцев, одетых в очень закрытые черные с белым одежды, говорила на каком-то варварском наречии, и видела вокруг много диковинных вещей, назначения которых не могла понять... Ее кто-то преследовал, она сражалась, потом убегала; но она не могла понять, от кого. Это было похоже на бред, словно порожденный тяжелой болезнью: словно ее Ка терзался, так же, как ее тело. Амен-Оту застонала и повернулась, ощутив, что простыни под ней все сбились и мокры от пота. Окончательно проснувшись, она открыла глаза.
Их больно резал свет; Амен-Оту заморгала и повернула голову, под которую был подложен мягкий тканевый валик вместо костяного подголовника*. Она стиснула зубы: в затылке будто бултыхнулся камень. Так значит, она и вправду была больна, а теперь поправлялась!
Она села, опираясь руками на кровать, и откинулась на стену: голова закружилась. Она ощутила, что совсем обнажена, только прикрыта простыней.
Она увидела чье-то движение и испуганно вскрикнула; но тут же узнала молодую женщину, которая встала с циновки, постеленной на полу возле ее кровати. В руках у этой женщины было шитье, и лицо светилось радостным неверием.
- Госпожа! Наконец-то ты очнулась, о хвала Амону!
- Ситамон*, - произнесла Амен-Оту хриплым голосом.
Удивительное дело - она помнила имя этой женщины, узнала ее лицо, но кто это такая, сказать не могла! Она помнила свое собственное имя - но кроме этого, очень мало. Внезапно Амен-Оту это испугало. Неужели коварная болезнь отняла у нее и память?.. Демоны многое могут похитить у человека, когда он бесчувствен и беспомощен!
Амен-Оту провела рукой по шее, убирая прилипшие волосы. Она напрягала разум, пытаясь вспомнить еще хоть что-нибудь о себе, но тщетно.
- Долго я была больна?
- Больше недели*, моя госпожа, и три дня ты лежала без памяти. В городе сейчас лихорадка, многие больны; но никто не знал, что это за недуг, и мы все опасались... Но теперь ты встанешь!
Ситамон вдруг подбежала к ее ложу и, бросившись на колени, схватила руку Амен-Оту и пылко прижалась к ней губами. Больная едва не отдернула ее: ей вдруг опять представилось, что она долго жила среди людей, у которых были другие манеры, гораздо более сдержанные. И они никогда не спали обнаженными.
Амен-Оту нахмурилась и потрясла головой. Она взглянула на Ситамон, которая поднялась с колен: прислужница смотрела на нее в благоговении, точно Амен-Оту была не просто высокородной госпожой, а жрицей или пророчицей... Да, наверное, так оно и есть. Она, должно быть, жрица Амона Сокровенного - служительница величайшего бога Та-Кемет, которому вознесла хвалу Ситамон и в честь которого зовут их обеих!
Тут Амен-Оту кое-что вспомнила - о том, что предшествовало болезни; и сердце ее радостно взыграло. Потом она ощутила тревогу и страх: да, у нее были основания тревожиться за себя и своих последователей, и смутная угроза была совсем близкой! Однако сейчас стоило подумать о другом.
Жрица снова обратила взгляд на Ситамон.
- Ты выходила меня... Ведь это была ты?
- Я только обтирала тебя водой, госпожа, подносила пить... Никто не знал, как тебя лечить, - правдиво ответила Ситамон. Ей могло быть года двадцать три – двадцать пять: она должна была быть давно замужем, но Амен-Оту откуда-то знала, что у Ситамон нет ни мужа, ни детей. Но ведь она не простая служанка в ее доме?..
Однако эта женщина ходила за ней, давала ей пить, убирала за ней, когда Амен-Оту мочилась, лежа в бреду; делала всю ту неприятную работу, которую делают для больных... Амен-Оту улыбнулась и протянула руку.
- Благодарю тебя. Я непременно вознагражу тебя, и Амон тебе воздаст, как ты заслуживаешь.
Ситамон поправила черные волосы, заплетенные в мелкие косы и унизанные бисером.
- Я уже вознаграждена, - серьезно сказала она.
Потом она засуетилась.
- Что же я стою! Ты, наверное, очень голодна, госпожа? Хочешь искупаться?
- Я хочу сначала пить, - сказала Амен-Оту и огляделась в поисках питья: рядом на столике обнаружились кувшин и глиняная чашка. Ситамон проворно наполнила чашку и подала госпоже: Амен-Оту осушила ее с жадностью, только потом поняв, что это был разбавленный гранатовый сок. Она выпила еще чашку, а потом спустила ноги с кровати, ощутив желание встать. Голова опять закружилась, и Амен-Оту прикрыла глаза, борясь со своей слабостью.
- Отведи меня искупаться, - попросила она Ситамон через несколько мгновений.
Та кивнула и поддержала госпожу, помогая встать: Амен-Оту набросила на плечи простыню. Хотелось бы знать, есть ли в доме еще слуги - настоящие слуги?.. Амен-Оту теперь понимала, что не богата, но владеет скромным состоянием, приличествующим жрице. Когда они с Ситамон покинули спальню, больная увидела еще одну женскую фигуру в дверях - та радостно ахнула и поспешила кому-то сказать, что хозяйка пришла в себя. Значит, в доме по крайней мере еще двое слуг, кухарка и ее помощник!
Ситамон отвела ее в купальню и принялась сама поливать водой и натирать жестким натроном. От прохладной воды и растирания Амен-Оту по-настоящему ожила. День был жаркий.
Она набросила на себя просторный белый домашний наряд - просто два сшитых вместе полотнища с отверстием для головы. Потом они вернулись в спальню, и Ситамон ее накрасила, тонко подведя глаза черным; от других ухищрений и украшений Амен-Оту отказалась. Ей прежде всего хотелось как можно скорее вспомнить, какое положение она занимает и что же творится вокруг.
- Принеси мне поесть. Нам обеим, - поправилась она, взглянув на Ситамон.
Та послушно кивнула и исчезла; однако предложение разделить трапезу с хозяйкой ее не удивило - значит, она и вправду не обычная служанка, а ее близкая наперсница...
Пока Ситамон не было, Амен-Оту, сидя на кровати, с удивлением разглядывала свое отражение в медном зеркале. Женщина в зеркале была красивой и молодой, хотя уже и не юной - лет двадцати; но совсем незнакомой.
Ситамон вернулась, неся разрезанную дыню. Она опять ушла и вернулась еще раз, неся на подносе хлеб и две миски горячей рыбной похлебки.
Амен-Оту с жадностью набросилась на еду. Она съела два куска ароматной дыни и облизала пальцы; в первый миг ей почему-то стало неприятно, как будто она делала что-то непристойное, но жрица отбросила глупые мысли. Что-то этот чудной сон слишком на нее подействовал! Она отломила кусок лепешки и съела полную миску похлебки. И только тогда удовлетворенно вздохнула.
- Давай теперь поговорим, - сказала она Ситамон.
Прислужница кивнула и, быстро унеся грязную посуду, вернулась. Она села на кровать к Амен-Оту, у нее в ногах.
- Спрашивай, госпожа.
«Она догадалась, что я многое забыла», - с облегчением подумала жрица.
Она устроилась поудобнее и обхватила колени руками.
- Сначала скажи мне, кто ты такая? Не удивляйся, - быстро прибавила она, - я буду спрашивать тебя так, как будто я совсем ничего не помню...
На лице Ситамон выразились изумление и ужас.
- А ты вправду ничего не помнишь?
Амен-Оту поняла, что от того, сколько она сможет вспомнить, зависят многие судьбы - не только ее собственная... Она ободряюще улыбнулась.
- Кое-что помню. И, я уверена, ты поможешь мне с остальным. Ну, так кто ты такая, Ситамон? Почему-то мне кажется, будто ты была знатной госпожой и служила при дворе его величества - но потом бросила свое богатство и отринула почести, чтобы пойти ко мне в ученицы...
Вдруг Амен-Оту поняла, что действительно помнит все эти вещи о Ситамон, - но тут же осознала, что это неправда. Как будто она запомнила какое-то… какое-то ложное прошлое!
И сама ее наперсница затрясла головой.
- Нет, нет, госпожа. Ты и вправду оказала мне большую честь, позволив занять место среди твоих избранных, ты даже начала учить меня читать... - Ситамон улыбнулась и слегка покраснела. - Но я никогда не была знатной. Я дочь десятника из полка «Сияние Атона».
Хозяйка нахмурилась.
- Ты была замужем?
- Да. Но теперь я разведена.
- Почему?
Вдруг лицо женщины ожесточилось.
- Я - Ситамон, - сказала она. - Это достаточная причина! Мой муж потребовал, чтобы я отреклась от своего имени, как сделали многие при дворе Еретика: и тогда я отреклась от мужа!..
- «Еретика»? - повторила Амен-Оту и потерла нахмуренный лоб.
Она похолодела, осознав, что забыла не только то, какой теперь год с начала правления царя, но даже то, какой фараон сейчас правит - и в чем причина раскола при дворе!
Она решила заговорить о другом, чтобы не привести собеседницу в полное смятение.
- Я… живу в своем доме и принимаю учеников здесь, не при храме? Мне… пришлось покинуть храм своего бога?
- Да. Ты покинула великий храм Амона и свой дом в Уасете. – Ситамон кивнула, помрачнев. – Еретик… забрал сокровища нашего бога, забрал сокровища других богов… Мы переехали сюда со всем двором, когда был построен Горизонт Атона.
«Горизонт Атона» - Ахетатон!.. Название города вызвало в памяти имя царя, который был всему виной. Амен-Оту сжала руки в кулаки, чувствуя, как отросшие ногти впились в ладони.
- Ситамон, не называй его более Еретиком. Месть Амона падет на голову фараона, который отрекся от своих обетов и от своего имени! Но слишком много крови уже пролилось из-за этой вражды, и прольется еще больше. Не надо ее усугублять и подвергать нас лишней опасности.
- Как скажешь, госпожа.
По лицу Ситамон она поняла, что не ошиблась, говоря о кровавых раздорах из-за богов – неслыханном прежде деле в Та-Кемет!.. И, кажется, раньше сама Амен-Оту не была склонна к такому примирению.
Жрица отвела глаза и снова ушла от опасной темы.
- Скажи, ведь я сирота? Я воспитывалась при большом храме в Уасете?
- Ты вспомнила! – Ситамон захлопала в ладоши. – Твоя мать должна быть еще жива, госпожа, но отец давно умер, как и мой. Он оставил тебе землю в Дельте – мы сейчас живем на эти доходы, который присылает тебе твой управляющий.
- У меня нет ни братьев, ни сестер?
- У тебя были братья и сестры, но они умерли детьми. Ты старшая дочь. И тебя взяли на воспитание в храм Амона, когда увидели, что ты отмечена благословением бога, - лицо Ситамон выразило восторг. – Ты с детства могла прорицать будущее, ты видела пути людей, окружавших тебя… Как теперь…
Сердце Амен-Оту опять сжал страх. Она в эти мгновения не видела не только будущего других людей, но и своего собственного! Не говоря уже о прошлом!
Она, однако же, не стала спрашивать, был ли у нее самой когда-нибудь муж или жених, - теперь ясно, что она девственница Амона, посвященная прорицательница… Ее тело запретно для всех мужчин… Но вдруг по ее животу и бедрам прокатилась волна сладострастных ощущений, заставивших ее сжать ноги. И острая тоска пронзила ее, как кинжалом. Как будто скорбь по утраченному возлюбленному.
Но ведь у нее никогда никого не было и не могло быть, это карается смертью!..
Жрица сжала виски пальцами, невидяще глядя перед собой. Странное чувство, которому она поначалу пыталась не придавать значения, еще усилилось – как будто она прожила не одну жизнь, а две разные, причем одновременно! А может, больше, чем две?.. Она знала людей, которые ее окружали сейчас, в обеих жизнях, - но судьбы их различались…
Амен-Оту глубоко вздохнула.
- Какой теперь год от начала правления царя?
- Десятый, месяц эпифи*. Великая супруга Ере… его величества, царица Нефертити, два месяца назад родила пятую дочь Нефер-Нефру-Ра. Состоялось большое празднество, всему городу приказали веселиться…
Ситамон помолчала, лицо ее вновь омрачилось. Она сжала руки, хрустнув суставами.
- Я должна сказать тебе… Ты, конечно, не знаешь… Многие высокие жрецы Амона были лишены своих богатств и должностей, фараон казнил их… и уничтожал их тела и имена…
Ситамон побледнела. Кары ужасней, чем лишиться тела и имени, - то есть сделаться ничем перед богами и утратить надежду на посмертие, - быть не могло.
- Я знаю, что фараон казнил слуг Амона, - произнесла Амен-Оту.
Ситамон потрясла головой.
- Нет, это не все! Пока ты была больна, он посылал и за тобой. Прежде, в Уасете… ты была известна, но многие из пророков Амона прославились там. А здесь ты выделяешься гораздо больше, подобных тебе дев и жен в Ахетатоне больше нет. Хотя многие втайне продолжают почитать старых богов… Однако Эхнатон подумал, будто именно ты сеешь смуту в городе Диска…
Амен-Оту утратила дар речи. Неужели она, лежа на одре болезни, избежала еще более страшной смерти?..
- Узнав о твоей болезни, его величество сказал, что Атон послал тебе ее в назидание. Дабы вразумить тебя и других, кто восстает против истинного бога. Фараон не тронул тебя и нас, твоих учеников; но, возможно, скоро пожелает увидеть тебя снова и говорить с тобой!
Амен-Оту долго молчала, медленно обводя взглядом комнату – туалетный столик, низкий шкаф для одежды в углу, сундук с перламутровой инкрустацией…
- Теперь день?
- Почти полдень, моя госпожа. В твоей комнате для собраний, где нет потолка, уже очень жарко. Ты обычно приглашаешь учеников по вечерам, - глаза Ситамон блеснули страхом и надеждой.
Амен-Оту встала, медленно разгладив по бокам складки своего просторного белого облачения.
- Еще некоторое время собраний не будет. И пусть… Передай моим слугам, пусть никому не говорят, что я поправилась! Я еще нездорова, ты поняла?..
Ситамон, поднявшаяся следом, кивнула в знак того, что ей все ясно.
- Разумеется, госпожа.
Она быстро вышла, чтобы предупредить остальных домашних. Послышался ее повелительный голос, голос мальчика – сына или помощника поварихи.
Потом Ситамон вернулась, хмуря брови.
- Пришел гость, госпожа, - один из наших. Уаэнхор и его друг навещали тебя, пока ты была больна, чаще других… Уаэнхор приходил позавчера, но ты еще ничего не понимала.
Амен-Оту в раздумье поднесла руку к губам… потом улыбнулась, кивнула сама себе.
- Я приму его сейчас. Найди мне платье. Краситься не буду.
Пока Ситамон, присев на корточки, проворно шарила в ее шкафу, Амен-Оту опустилась в кресло и прикрыла глаза. Она сейчас будет готова.
Она спросит Уаэнхора только о том, что следует… а потом, возможно, и о другом.
* Подушек в современном виде древние египтяне еще не употребляли.
* Подразумевается, конечно, та Ситамон, с призраком («Ка»?) которой Хью говорил в фиванском некрополе.
* Т.е. десяти дней.
* Май – июнь.
Глава 2
Ситамон выбрала для нее зеленое платье - цвета Осириса, цвета воскресения. Амен-Оту, волнуясь, расправила драпировку на левом плече, причесала волосы: как раньше, короткие, до середины шеи. Хотя ей упорно помнилось, что она отращивала их гораздо длиннее.
Не в этой жизни и не в другой - а в третьей, из сна...
Она пригласила Уаэнхора войти. Ситамон вышла и вернулась вместе с гостем - бритоголовым, с гладким темным лицом мужчиной лет двадцати шести, в белой юбке-схенти и широком вышитом бирюзой воротнике. При виде хозяйки, сидящей в кресле, лицо Уаэнхора озарилось таким же радостным неверием, как и у Ситамон; потом гость приблизился и преклонил колени перед госпожой. Амен-Оту уже гораздо увереннее подала ему руку для поцелуя.
Но теперь у нее появилось совершенно определенное чувство - что этого человека она знала во всех трех своих жизнях.
