- Домовину с покойником нашел! – отохзвался Ванька.
- Шутки шутишь, да?! – обиделся Макарка - А сам, небось, за обе щеки наворачиваешь?!
Обнаруженная в долбленой деревяшке мумия, была облачена в меховой кафтан глубокого синего оттенка, сшитый, отчего-то, мехом внутрь. Сам же кафтан был обшит неимоверным количеством металлических колокольчиков, костяными фигурками зверей и растений. Так же в долбленке оказалась масса интересных вещей: маленькие уродливые человечки из окислившейся от времени бронзы, фигурки животных из камня, кости и дерева, какие-то веревочки и сетки, с вплетенными в них сложными узорами из бусинок, птичьих костей и перьев. На голове мумии сидела странная высокая шапка с перьями.
- Че тут наворачивать-то? – усмехнулся мальчишка. - Даже покойник дюже рожей похабен.
Мумия в сложенных на животе руках держала большой «золотой» кругляк-амулет, к которому тут же прикипело внимание Ванька:
- Какая большая деньга! Явно не наша!
Мальчишка протянул руку и прикоснулся амулету кончиками пальцев. После чего, резко её одернул: ему показалось, что пальцы пронзили тысячи маленьких иголочек.
- Ух, ты, щиплется! – удивился мальчишка, и еще раз осторожно потрогал амулет.
На этот раз все было как обычно. Показалось, решил он.
Ванька аккуратно вынул из скрюченных высушенных пальцев покойника амулет (тот, как будто сам прыгнул мальчишке в руки) и повернулся к свету, идущему из приоткрытой дверки арангаса, чтобы получше рассмотреть находку.
Амулет с двух сторон был украшен филигранным рельефным литьем. На первой стороне изображение трех языческих коловратов, причем один – правосторонний, большего размера в центре, и два левосторонних, поменьше, по краям. По ободку между левосторонними коловратами тянулся ряд непонятных символов. Оборотная сторона амулета оказалась украшена художественным литьем, сюжетной композицией: стоявший на фоне большого дерева суровый узкоглазый воин натягивал лук, целясь острой стрелой в одно из трех солнц, сияющих на небосводе. У корней дерева прятался какой-то зубастый зверь: то ли дракон, то ли волк-переросток, недовольно косящийся на стреляющего аборигена.
- Ванька, ну, че ты там застрял? – Макарка уже начал беспокоиться. - Я устал! Давай домой вертаться!
- Все, иду уже, Макарка! – пообещал Ванька, пряча амулет в подшитый к штанам подвесной карман-зепь.
Выбравшись из «воздушного» склепа, мальчишка закрыл за собой дверку, после чего, зацепившись за выступ, повис на руках. Нащупав ногами ствол ошкуренной лиственницы, он обхватил его и стремительно перебросил руки, вцепившись в деревяшку покрепче. Съехать же по стволу на землю было уже делом техники.
На земле к нему кинулся Макарка:
- Ванька-Ванька, пошли скорее домой!
- Пошли быстрее, Макарка, - согласно кивнул Ванька, - а то стемнеет скоро!
Они взялись за руки и вместе ушли с полянки в лес.
Мальчишки вышли из леса к деревне в полной темноте. Они уже и не надеялись найти обратную дорогу домой, но им несказанно повезло. Во дворе Пеньковых горел яркий костер из обрубков ветвей, у которого стояла заплаканная Прасковья. К появившимся во дворе детям она бросилась с раскинутыми руками. Макарка стремглав помчался ей навстречу, а следом за ним едва шевелясь и «повесив голову», плелся Ванька. Он уже представлял, как получит от матери на орехи, а что с ним сделает отец, он старался даже и не думать.
- Маменька! Маменька! Мы вернулись! – кричал на бегу Макарка.
Прасковья, плача, но уже от счастья, подхватила его на руки, и прихала к себе, целуя в макушку. Поставив Макарку на ноги, она обняла Ваньку, тоже поцеловав.
- Диточки мои любимые! Кровиночки, родненькие... – Прасковья вытирала платком слезы, не выпуская сыновей из рук. - Да как же вы-и... Да мы же с ног сбилися... Тятка с Фролкой и мужиками до сих пор по тайге вас ищут...
- Маменька, - дернул Прасковью за юбку Макарка, - я кушать хочу!
- Кушать? – Всплеснула руками мать. - Сейчас я... Сейчас...
Стремглав убежала в землянку и вернулась оттуда с двумя большими ломтями ржаного хлеба, которые трясущимися руками протянула сыновьям:
- Кушайте диточки, кушайте ненаглядные.
Мальчишки вгрызаясь в большие ломти хлеба, давились и кашляли, а Прасковья смотрела на все это с умилением, поглаживая сыновей по нечесаным вихрам.
«За околицей» раздался шум, замерцают огни факелов – это возвращались из леса ищущие пропавших мальчишек мужики.
Прасковья собиралась с духом и смахнула слезы умиления со щек.
- Вот что, сыночки, бегите-ка вы спать! – шепнула она сыновьям. - А то тятька, осерчав, выпорет нещадно! А к утру, глядишь, и охолонит! Бегите на сеновал – ночи нынче теплые. Скажу, что давненько вернулися вы и уже уснули.
Мальчишки кивнули, сил после сытной краюхи совсем не оставалось, и отправились на сеновал. Они без сил повалились на душистое сено, сваленное в большую копну под крышей и зарылись в него. Макарка мгновенно заснул, а Ванька ворочался с боку на бок, очень медленно погружаясь в забытье. Сквозь дрему он слышал, как вернулись из леса отец с братом. До него доносились обрывки разговора:
- Петруша, наши-то вернулись... – произнесла мама.
- Дома? – воскликнул отец. - Вот я им всыпл...
- Намаялись... спят уже... – становила его порыв Прасковья. - Давай до завтра...
- Хорошо, завтра... – согласно ответил отец.
И Ваньке, наконец-то, удалось заснуть. Мальчишка видел странный сон, как будто он вновь попал на поляну с возвышающимся на ней арангасом. Ночь, закрывающая небо своим черным крылом, поглотала и луну, и звезды. Густой туман стелился у подножия резных ног-лиственниц. Неожиданно поднявшийся резкий холодный ветер, разорвал туман в клочья. Из-за туч показалась полная луна.
Лунный сияние осветило площадку между куриных ножек: на прежде пустом месте стоял пугающий деревянный «трон», вырезанный из большого пня. На «троне» с закрытыми глазами, сжимая в руках бубен и боло-колотушку в виде медвежьей лапы, восседал древний, как само время шаман.
Ванька с удивлением узнал одежду и высокую шапку с перьями, в которую был облачен давешний покойник из лабаза. Неожиданно глаза шамана резко распахнулись, и он ударил колотушкой в бубен. Гулкий звук бубна разнесся по округе, заставив стонать даже вековечные деревья, и болезненным набатом отдался в голове мальчишки. Ванька застонал и схватился руками за голову.
Шаман развел руки в стороны и впился немигающим взглядом в мальчишку:
- Попался, вор!
Боль отпустила, Ванька отнял руки от головы и с недоумением оглянулся – о ком этот старик? Шаман вновь резко свел руки. Колотушка вновь ударила в бубен.
Шаман выкрикивать обвинения в такт ударов колотушкой по тугой коже бубна:
- Вор! Вор! Вор!
Ванька опять схватился за голову: каждое слово шамана, каждый удар колотушкой по туго натянутой коже бубна болезненно впивался в его мозг, подобно забиваемым в голову гвоздям. Из глаз Ваньки брызнули слезы, он упал на колени и воткнулся лбом во влажную траву, пытаясь хоть немного облегчить страдания.
- Не вор я, дяденька! Не вор... – в отчаянии закричал мальчишка, но шаман, не слушая, продолжал молотить колотушкой:
- Не знать тебе отныне покоя, ни дома, ни семьи, ни детей! Быть тебе проклятым до скончания веков! Изгоем средь людей! Вором!
Шаман прекратил колотить в бубен и замолчал. Терзающая боль отпустила пацана, он поднял голову и с детской обидой посмотрел на языческого колдуна:
- За что, дяденька?
Шаман с недоумением смотрит на Каина, затем откладывает бубен и колотушку в сторону:
- Так ты не понял, что ли?
Ванька поспешно затряс головой:
- Нет, дяденька!
Шаман со вздохом закатил глаза и поднял руки к небу:
- О, Хадо-прародитель! За что мне все это, а?
- Чё сказал, дяденька? - Ванька немного пришел в себя и поднялся на ноги.
Шаман «в сердцах» плюнул себе под ноги.
- О, небожители! Ты пошто мою могилу осквернил и ограбил, дурень?
Ванька глазами указал на арангас, возвышающийся над «троном».
- Ы?
Шаман кивнул:
- Ыгы.
- Я, дяденька, и не ведал даже, что это могилка твоя – думал: лабаз охотничий. Даже и представить себе не мог, что вот так вот на дереве покойников можно... Вот те крест! - Мальчишка широко перекрещивается по-староверски двумя перстами.
- Пришлые, все у вас не как у людей! – недовольно буркнул шаман.
Ванька прикложил руку к груди и отвесил шаману «земной поклон»:
- Прости, дяденька, меня неразумного: не по злому умыслу тебя потревожил. Кушать хотел. Думал в лабазе харчей найти.
Шаман недовольно фыркнул, но было заметно, что он уже не сильно сердится.
Старик «делано» нахмурил брови:
- А почто Святыню стащил?
- Святыню? – не понял сперва Ванька. - А, большую золотую деньгу? – наконец догадался он, доставая из кармана амулет. - Эту?
Шаман кивнул.
- Так мамке с тятькой помочь хотел: дом, там, отстроить; запас на зиму пополнить – голодаем мы часто... Думал, мертвому-то оно ни к чему, а живым пригодится.
- Думал он! - произнес ворчливо шаман.
Мальчишка протянул амулет старику:
- Так забери её обратно, дяденька, если дорога вещица. Мне чужого не нать! Пойми и прости, если сможешь!
Шаман нервно постукивал кончиками пальцев по обечайке прислоненного к трону бубна. Бубенцы мелодично позвякивали.
- Понять и простить? – задумчиво произнес он.
- Прости, дяденька! – вновь повторил Ванька.
- Забери, говорит... – буркнул себе под нос старик, и добавил, но уже погромче, для Ваньки:
- Не могу забрать! Мертв я, как видишь!
- Да как же ты мертвый, дяденька? – удивленно произнес мальчишка. - Я ж с тобой говорю!
- О, Великий Манги, подаривший смерть! – Вновь воздел руки к небу старик. - Но даже после смерти нет мне покоя! Мертв я, мертв: духом бестелесным по верхнему миру странствую! А ты спишь!
- Так давай, дяденька, я просто верну эту дуру золотую на место... – предложил мальчишка.
- Нет, - мотнул головой призрак шамана, - не поможет: защита моя ослабла. Раз ты арангас нашел, то и Враг, рано или поздно за Силою своею, в Святыне заключенною, явится. Вот что: ищи Хранителя, а как найдешь – проклятие мое снимешь!
- Недосуг мне, дяденька, какого-то Хранителя искать! – насупившись, произнес мальчишка. - Мне семье помогать надобно! Зима на носу...
Шаман недовольно сдвинул брови. Его глаза вспыхнули и налились багровым светом, словно раскалившиеся угли костра.
Но мальчишка этого не заметил, продолжая тараторить, глядя себе под ноги:
- А раз не хочешь, чтобы я дуру твою на место вернул – выкину её, и дело с концом!
Шаман подхватил с земли бубен с колотушкой и медленно поднялся с трона на ноги. Подняв бубен над головой, Шаман ударил в него. Сверкнула молния, громыхнул гром, земля заходила ходуном.
Ванька не удержался на ногах и упал на колени, осеняя себя множественными крестными знамениями:
- Господи Исусе Христе, сыне Божии, помилуй мя грешнаго... - Сильный порыв ветра, плетью хлестнувший в лицо, опрокинул мальчишку на спину. Из земли взметнулись корявые древесные корни. Спеленав Ваньку по рукам и ногам, они притянули его к земле. Мальчишка дернулся, но вырваться из пут не смог. - Чур, меня, дьявольское отродье! Чур, меня! Чур, меня!
Шаман медленно подошел к Ваньке под ритмичные звуки бубна. С каждым ударом колотушки земля утробно вздрагивала. Нависает над мальчишкой, старик медленно опустился на корточки возле его лица. Затем отложил в сторону бубен и вынул из рук мальчонки амулет, который тот все еще держал в левой руке. Золотой кругляк в руках шамана неожиданно начал излучать свет.
Старик, что-то гортанно напевая, зацепил когтями медвежьей лапы-колотушки рубаху на груди Ваньки - ткань с треском порвалась. Шаман поднял руку со светящимся амулетом над головой, а затем с размаху «впечатал» его в голую грудь мальчишки:
- Отныне ты – часть Святыни, а Святыня – часть тебя! И только Хранитель освободит тебя от этой ноши!
Светящийся амулет начал медленно погружаться в тело мальчишки – он словно тонул в густой вязкой субстанции. Кожа вокруг Святыни пошла «волнами» и постепенно захлестнула погружающийся внутрь тела амулет. Шаман вновь подхватил бубен, резко поднялся на ноги и начал бешено лупить в бубен колотушкой, завывая и скача вокруг лежащего Каина.
Амулет раскалился добела, его «сияние» постепенно распространялось, словно перетекая сквозь вены и артерии по всему телу Ваньки. Мальчишка вынулся «мостиком» и истошно завопил от захлестнувшей его боли и испуга. Сияние достигло Ванькиной головы, и сквозь широко распахнутые глаза прорвалось наружу.
Шаман дико взвыл и захохотал, доводя себя до исступления, брызжа пеной из перекошенного беззубого рта.
На копне сена мирно посапывал Макарка, а Ванька беспокойно вращался, стонал, что-то невнятно бормоча. Неожиданно в районе груди, под рубахой мальчишки, начало разгораться какое-то слабое сияние. Сияние нарастало. Светлая ткань рубахи в районе свечения потемнела, и начала слегка куриться. Ванька заметался сильнее из стороны в сторону. Свечение нарастало, распространяясь «по венам», рубаха в районе груди начинала тлеть. Мальчишка выгнулся дугой и истошно закричал от боли.
От крика проснулся Макарка, и увидев тлеющую на груди брата рубаху, принялся хлопает Ваеьку по груди, пытаясь загасить угольки. У него ничего не вышло - он лишь обжег ладони.
Тогда Макарка с силой тряхнул брата, пытаясь его разбудить:
- Ванька! Проснись! Пожар! Горим!
Но мальчишка его не услышал: он продолжал лежать с закрытыми глазами и истошно кричать. Макарка тоже закричал, но уже от испуга, вскочил на ноги и выбежал из сеновала во двор. От истошного крика братьев проснулись родители и соседи, забрехали собаки.
На дворе орущего «благим матом» Макарку перехватил проснувшийся отец.
- Тятька! Пожар! Горим! – истошно заверещал малец.
- Где?! Где пожар?!
- Там Ванька... На сеновале... Огонь... – сбивчиво забормотал Макарка.
Ванька перестал биться в припадке и распахнул глаза, из которых в потолок сеновала ударил яркий поток света.
Выскочившая из землянки Прасковья вздрогнула, и схватила Макарку в охапку:
- Что же это, Петенька? За что нам Господни кары…
Петр отмахнулся от голосящей жены, схватил деревянное ведро и зачерпнул им воды из лошадиной поилки.
- Фролка, воды! Быстро! – крикнул он, заметив появившегося во дворе старшего сына и с наполненным водой ведром побежал е сеновалу.
Фрол, пометавшись по темному двору в поисках второго ведра, наконец, его нашел. Наскоро зачерпнув воды из поилки, кинулся вслед за Петром.
Забежавший под крышу сеновала Петр увидел лежащего на соломе Ваньку. Мальчишка уже «не светится», а лишь в районе груди, сквозь тлеющую рубаху, «горят», переливаясь, словно угли преисподней, чужеземные иероглифы и символы амулета. Петр с маху окатил мальчишку водой – тот закричал, закрываясь от потока воды руками. Жидкость, соприкоснувшись с «горящими адским огнем» символами, вскипела, словно ей плеснули на раскаленную каменку. Сеновал окутался гусыми клубами пара. Влетевший на сеновал следом за отцом Фрол, тоже с размаху выплеснул воду из ведра на орущего Каина. Сквозь клубы пара было отчетливо заметно, как свечение амулета на глазах тускнеет и блекнет и, наконец, он погасло совсем. Ванька замолчал и потерял сознание.
- Шутки шутишь, да?! – обиделся Макарка - А сам, небось, за обе щеки наворачиваешь?!
Обнаруженная в долбленой деревяшке мумия, была облачена в меховой кафтан глубокого синего оттенка, сшитый, отчего-то, мехом внутрь. Сам же кафтан был обшит неимоверным количеством металлических колокольчиков, костяными фигурками зверей и растений. Так же в долбленке оказалась масса интересных вещей: маленькие уродливые человечки из окислившейся от времени бронзы, фигурки животных из камня, кости и дерева, какие-то веревочки и сетки, с вплетенными в них сложными узорами из бусинок, птичьих костей и перьев. На голове мумии сидела странная высокая шапка с перьями.
- Че тут наворачивать-то? – усмехнулся мальчишка. - Даже покойник дюже рожей похабен.
Мумия в сложенных на животе руках держала большой «золотой» кругляк-амулет, к которому тут же прикипело внимание Ванька:
- Какая большая деньга! Явно не наша!
Мальчишка протянул руку и прикоснулся амулету кончиками пальцев. После чего, резко её одернул: ему показалось, что пальцы пронзили тысячи маленьких иголочек.
- Ух, ты, щиплется! – удивился мальчишка, и еще раз осторожно потрогал амулет.
На этот раз все было как обычно. Показалось, решил он.
Ванька аккуратно вынул из скрюченных высушенных пальцев покойника амулет (тот, как будто сам прыгнул мальчишке в руки) и повернулся к свету, идущему из приоткрытой дверки арангаса, чтобы получше рассмотреть находку.
Амулет с двух сторон был украшен филигранным рельефным литьем. На первой стороне изображение трех языческих коловратов, причем один – правосторонний, большего размера в центре, и два левосторонних, поменьше, по краям. По ободку между левосторонними коловратами тянулся ряд непонятных символов. Оборотная сторона амулета оказалась украшена художественным литьем, сюжетной композицией: стоявший на фоне большого дерева суровый узкоглазый воин натягивал лук, целясь острой стрелой в одно из трех солнц, сияющих на небосводе. У корней дерева прятался какой-то зубастый зверь: то ли дракон, то ли волк-переросток, недовольно косящийся на стреляющего аборигена.
- Ванька, ну, че ты там застрял? – Макарка уже начал беспокоиться. - Я устал! Давай домой вертаться!
- Все, иду уже, Макарка! – пообещал Ванька, пряча амулет в подшитый к штанам подвесной карман-зепь.
Выбравшись из «воздушного» склепа, мальчишка закрыл за собой дверку, после чего, зацепившись за выступ, повис на руках. Нащупав ногами ствол ошкуренной лиственницы, он обхватил его и стремительно перебросил руки, вцепившись в деревяшку покрепче. Съехать же по стволу на землю было уже делом техники.
На земле к нему кинулся Макарка:
- Ванька-Ванька, пошли скорее домой!
- Пошли быстрее, Макарка, - согласно кивнул Ванька, - а то стемнеет скоро!
Они взялись за руки и вместе ушли с полянки в лес.
***
Мальчишки вышли из леса к деревне в полной темноте. Они уже и не надеялись найти обратную дорогу домой, но им несказанно повезло. Во дворе Пеньковых горел яркий костер из обрубков ветвей, у которого стояла заплаканная Прасковья. К появившимся во дворе детям она бросилась с раскинутыми руками. Макарка стремглав помчался ей навстречу, а следом за ним едва шевелясь и «повесив голову», плелся Ванька. Он уже представлял, как получит от матери на орехи, а что с ним сделает отец, он старался даже и не думать.
- Маменька! Маменька! Мы вернулись! – кричал на бегу Макарка.
Прасковья, плача, но уже от счастья, подхватила его на руки, и прихала к себе, целуя в макушку. Поставив Макарку на ноги, она обняла Ваньку, тоже поцеловав.
- Диточки мои любимые! Кровиночки, родненькие... – Прасковья вытирала платком слезы, не выпуская сыновей из рук. - Да как же вы-и... Да мы же с ног сбилися... Тятка с Фролкой и мужиками до сих пор по тайге вас ищут...
- Маменька, - дернул Прасковью за юбку Макарка, - я кушать хочу!
- Кушать? – Всплеснула руками мать. - Сейчас я... Сейчас...
Стремглав убежала в землянку и вернулась оттуда с двумя большими ломтями ржаного хлеба, которые трясущимися руками протянула сыновьям:
- Кушайте диточки, кушайте ненаглядные.
Мальчишки вгрызаясь в большие ломти хлеба, давились и кашляли, а Прасковья смотрела на все это с умилением, поглаживая сыновей по нечесаным вихрам.
«За околицей» раздался шум, замерцают огни факелов – это возвращались из леса ищущие пропавших мальчишек мужики.
Прасковья собиралась с духом и смахнула слезы умиления со щек.
- Вот что, сыночки, бегите-ка вы спать! – шепнула она сыновьям. - А то тятька, осерчав, выпорет нещадно! А к утру, глядишь, и охолонит! Бегите на сеновал – ночи нынче теплые. Скажу, что давненько вернулися вы и уже уснули.
Мальчишки кивнули, сил после сытной краюхи совсем не оставалось, и отправились на сеновал. Они без сил повалились на душистое сено, сваленное в большую копну под крышей и зарылись в него. Макарка мгновенно заснул, а Ванька ворочался с боку на бок, очень медленно погружаясь в забытье. Сквозь дрему он слышал, как вернулись из леса отец с братом. До него доносились обрывки разговора:
- Петруша, наши-то вернулись... – произнесла мама.
- Дома? – воскликнул отец. - Вот я им всыпл...
- Намаялись... спят уже... – становила его порыв Прасковья. - Давай до завтра...
- Хорошо, завтра... – согласно ответил отец.
И Ваньке, наконец-то, удалось заснуть. Мальчишка видел странный сон, как будто он вновь попал на поляну с возвышающимся на ней арангасом. Ночь, закрывающая небо своим черным крылом, поглотала и луну, и звезды. Густой туман стелился у подножия резных ног-лиственниц. Неожиданно поднявшийся резкий холодный ветер, разорвал туман в клочья. Из-за туч показалась полная луна.
Лунный сияние осветило площадку между куриных ножек: на прежде пустом месте стоял пугающий деревянный «трон», вырезанный из большого пня. На «троне» с закрытыми глазами, сжимая в руках бубен и боло-колотушку в виде медвежьей лапы, восседал древний, как само время шаман.
Ванька с удивлением узнал одежду и высокую шапку с перьями, в которую был облачен давешний покойник из лабаза. Неожиданно глаза шамана резко распахнулись, и он ударил колотушкой в бубен. Гулкий звук бубна разнесся по округе, заставив стонать даже вековечные деревья, и болезненным набатом отдался в голове мальчишки. Ванька застонал и схватился руками за голову.
Шаман развел руки в стороны и впился немигающим взглядом в мальчишку:
- Попался, вор!
Боль отпустила, Ванька отнял руки от головы и с недоумением оглянулся – о ком этот старик? Шаман вновь резко свел руки. Колотушка вновь ударила в бубен.
Шаман выкрикивать обвинения в такт ударов колотушкой по тугой коже бубна:
- Вор! Вор! Вор!
Ванька опять схватился за голову: каждое слово шамана, каждый удар колотушкой по туго натянутой коже бубна болезненно впивался в его мозг, подобно забиваемым в голову гвоздям. Из глаз Ваньки брызнули слезы, он упал на колени и воткнулся лбом во влажную траву, пытаясь хоть немного облегчить страдания.
- Не вор я, дяденька! Не вор... – в отчаянии закричал мальчишка, но шаман, не слушая, продолжал молотить колотушкой:
- Не знать тебе отныне покоя, ни дома, ни семьи, ни детей! Быть тебе проклятым до скончания веков! Изгоем средь людей! Вором!
Шаман прекратил колотить в бубен и замолчал. Терзающая боль отпустила пацана, он поднял голову и с детской обидой посмотрел на языческого колдуна:
- За что, дяденька?
Шаман с недоумением смотрит на Каина, затем откладывает бубен и колотушку в сторону:
- Так ты не понял, что ли?
Ванька поспешно затряс головой:
- Нет, дяденька!
Шаман со вздохом закатил глаза и поднял руки к небу:
- О, Хадо-прародитель! За что мне все это, а?
- Чё сказал, дяденька? - Ванька немного пришел в себя и поднялся на ноги.
Шаман «в сердцах» плюнул себе под ноги.
- О, небожители! Ты пошто мою могилу осквернил и ограбил, дурень?
Ванька глазами указал на арангас, возвышающийся над «троном».
- Ы?
Шаман кивнул:
- Ыгы.
- Я, дяденька, и не ведал даже, что это могилка твоя – думал: лабаз охотничий. Даже и представить себе не мог, что вот так вот на дереве покойников можно... Вот те крест! - Мальчишка широко перекрещивается по-староверски двумя перстами.
- Пришлые, все у вас не как у людей! – недовольно буркнул шаман.
Ванька прикложил руку к груди и отвесил шаману «земной поклон»:
- Прости, дяденька, меня неразумного: не по злому умыслу тебя потревожил. Кушать хотел. Думал в лабазе харчей найти.
Шаман недовольно фыркнул, но было заметно, что он уже не сильно сердится.
Старик «делано» нахмурил брови:
- А почто Святыню стащил?
- Святыню? – не понял сперва Ванька. - А, большую золотую деньгу? – наконец догадался он, доставая из кармана амулет. - Эту?
Шаман кивнул.
- Так мамке с тятькой помочь хотел: дом, там, отстроить; запас на зиму пополнить – голодаем мы часто... Думал, мертвому-то оно ни к чему, а живым пригодится.
- Думал он! - произнес ворчливо шаман.
Мальчишка протянул амулет старику:
- Так забери её обратно, дяденька, если дорога вещица. Мне чужого не нать! Пойми и прости, если сможешь!
Шаман нервно постукивал кончиками пальцев по обечайке прислоненного к трону бубна. Бубенцы мелодично позвякивали.
- Понять и простить? – задумчиво произнес он.
Прода от 30.04.2021, 00:35
Глава 14
- Прости, дяденька! – вновь повторил Ванька.
- Забери, говорит... – буркнул себе под нос старик, и добавил, но уже погромче, для Ваньки:
- Не могу забрать! Мертв я, как видишь!
- Да как же ты мертвый, дяденька? – удивленно произнес мальчишка. - Я ж с тобой говорю!
- О, Великий Манги, подаривший смерть! – Вновь воздел руки к небу старик. - Но даже после смерти нет мне покоя! Мертв я, мертв: духом бестелесным по верхнему миру странствую! А ты спишь!
- Так давай, дяденька, я просто верну эту дуру золотую на место... – предложил мальчишка.
- Нет, - мотнул головой призрак шамана, - не поможет: защита моя ослабла. Раз ты арангас нашел, то и Враг, рано или поздно за Силою своею, в Святыне заключенною, явится. Вот что: ищи Хранителя, а как найдешь – проклятие мое снимешь!
- Недосуг мне, дяденька, какого-то Хранителя искать! – насупившись, произнес мальчишка. - Мне семье помогать надобно! Зима на носу...
Шаман недовольно сдвинул брови. Его глаза вспыхнули и налились багровым светом, словно раскалившиеся угли костра.
Но мальчишка этого не заметил, продолжая тараторить, глядя себе под ноги:
- А раз не хочешь, чтобы я дуру твою на место вернул – выкину её, и дело с концом!
Шаман подхватил с земли бубен с колотушкой и медленно поднялся с трона на ноги. Подняв бубен над головой, Шаман ударил в него. Сверкнула молния, громыхнул гром, земля заходила ходуном.
Ванька не удержался на ногах и упал на колени, осеняя себя множественными крестными знамениями:
- Господи Исусе Христе, сыне Божии, помилуй мя грешнаго... - Сильный порыв ветра, плетью хлестнувший в лицо, опрокинул мальчишку на спину. Из земли взметнулись корявые древесные корни. Спеленав Ваньку по рукам и ногам, они притянули его к земле. Мальчишка дернулся, но вырваться из пут не смог. - Чур, меня, дьявольское отродье! Чур, меня! Чур, меня!
Шаман медленно подошел к Ваньке под ритмичные звуки бубна. С каждым ударом колотушки земля утробно вздрагивала. Нависает над мальчишкой, старик медленно опустился на корточки возле его лица. Затем отложил в сторону бубен и вынул из рук мальчонки амулет, который тот все еще держал в левой руке. Золотой кругляк в руках шамана неожиданно начал излучать свет.
Старик, что-то гортанно напевая, зацепил когтями медвежьей лапы-колотушки рубаху на груди Ваньки - ткань с треском порвалась. Шаман поднял руку со светящимся амулетом над головой, а затем с размаху «впечатал» его в голую грудь мальчишки:
- Отныне ты – часть Святыни, а Святыня – часть тебя! И только Хранитель освободит тебя от этой ноши!
Светящийся амулет начал медленно погружаться в тело мальчишки – он словно тонул в густой вязкой субстанции. Кожа вокруг Святыни пошла «волнами» и постепенно захлестнула погружающийся внутрь тела амулет. Шаман вновь подхватил бубен, резко поднялся на ноги и начал бешено лупить в бубен колотушкой, завывая и скача вокруг лежащего Каина.
Амулет раскалился добела, его «сияние» постепенно распространялось, словно перетекая сквозь вены и артерии по всему телу Ваньки. Мальчишка вынулся «мостиком» и истошно завопил от захлестнувшей его боли и испуга. Сияние достигло Ванькиной головы, и сквозь широко распахнутые глаза прорвалось наружу.
Шаман дико взвыл и захохотал, доводя себя до исступления, брызжа пеной из перекошенного беззубого рта.
***
На копне сена мирно посапывал Макарка, а Ванька беспокойно вращался, стонал, что-то невнятно бормоча. Неожиданно в районе груди, под рубахой мальчишки, начало разгораться какое-то слабое сияние. Сияние нарастало. Светлая ткань рубахи в районе свечения потемнела, и начала слегка куриться. Ванька заметался сильнее из стороны в сторону. Свечение нарастало, распространяясь «по венам», рубаха в районе груди начинала тлеть. Мальчишка выгнулся дугой и истошно закричал от боли.
От крика проснулся Макарка, и увидев тлеющую на груди брата рубаху, принялся хлопает Ваеьку по груди, пытаясь загасить угольки. У него ничего не вышло - он лишь обжег ладони.
Тогда Макарка с силой тряхнул брата, пытаясь его разбудить:
- Ванька! Проснись! Пожар! Горим!
Но мальчишка его не услышал: он продолжал лежать с закрытыми глазами и истошно кричать. Макарка тоже закричал, но уже от испуга, вскочил на ноги и выбежал из сеновала во двор. От истошного крика братьев проснулись родители и соседи, забрехали собаки.
На дворе орущего «благим матом» Макарку перехватил проснувшийся отец.
- Тятька! Пожар! Горим! – истошно заверещал малец.
- Где?! Где пожар?!
- Там Ванька... На сеновале... Огонь... – сбивчиво забормотал Макарка.
Ванька перестал биться в припадке и распахнул глаза, из которых в потолок сеновала ударил яркий поток света.
Выскочившая из землянки Прасковья вздрогнула, и схватила Макарку в охапку:
- Что же это, Петенька? За что нам Господни кары…
Петр отмахнулся от голосящей жены, схватил деревянное ведро и зачерпнул им воды из лошадиной поилки.
- Фролка, воды! Быстро! – крикнул он, заметив появившегося во дворе старшего сына и с наполненным водой ведром побежал е сеновалу.
Фрол, пометавшись по темному двору в поисках второго ведра, наконец, его нашел. Наскоро зачерпнув воды из поилки, кинулся вслед за Петром.
Забежавший под крышу сеновала Петр увидел лежащего на соломе Ваньку. Мальчишка уже «не светится», а лишь в районе груди, сквозь тлеющую рубаху, «горят», переливаясь, словно угли преисподней, чужеземные иероглифы и символы амулета. Петр с маху окатил мальчишку водой – тот закричал, закрываясь от потока воды руками. Жидкость, соприкоснувшись с «горящими адским огнем» символами, вскипела, словно ей плеснули на раскаленную каменку. Сеновал окутался гусыми клубами пара. Влетевший на сеновал следом за отцом Фрол, тоже с размаху выплеснул воду из ведра на орущего Каина. Сквозь клубы пара было отчетливо заметно, как свечение амулета на глазах тускнеет и блекнет и, наконец, он погасло совсем. Ванька замолчал и потерял сознание.
